Тетрадка геолога, которую Георгий Лукич отдал начальнику, пошла гулять по рукам.
То один читает, то второй, то третий…
Не дождавшись ответа, Георгий Лукич разозлился и бухнул куда надо телеграмму.
В этот же вечер пришел ответ.
«Дневник тщательно изучается тчк Ближайшее время будут сделаны соответствующие выводы тчк Сердечный привет».
Но Георгия Лукича не успокоили ни эти «тчк», ни «сердечный привет». Он сидел возле «конторы» с телеграммой в руках и курил одну папиросу за другой.
За этим скучным занятием и застал Глеб Георгия Лукича.
Глеб пришел к Варе, чтобы узнать, какие назавтра задали в школе задачи по арифметике.
Уже три недели они ходили с Варей в школу, в то самое село, где летом лежала в больнице Варина мать.
Увидев Глеба, Георгий Лукич бросил папиросу и спросил:
- К Варе пришел? Погоди немного, девчонку укачает.
В приоткрытой двери «конторы» Глеб увидел краешек занавешенной марлей зыбки и протянутую руку Вари.
Она сидела около сестрички и пела тоненьким и уже чуть-чуть охрипшим голоском про Иртыш и объятого думой Ермака.
Глеб понял, что появился не вовремя, и сказал, что он пришел вовсе и не к Варе, а пришел просто так… Но Георгий Лукич даже не выслушал его до конца.
- Пойди позови Луку, - сказал он. - Пусть немедленно идет.
Глеб отправился разыскивать Луку.
Работа уже кончилась, и найти Луку было нелегко. Глеб прикинул, где в это время может быть Лука, и решил для начала заглянуть в вагон Зины-Зинули.
Наверняка сидят рядом и готовятся в свой заочный институт.
Глеб не ошибся. Он заглянул в окошко и увидел брата.
Лука и Зинуля ничего не писали и не решали. Они просто сидели возле стола; смотрели друг на друга и молчали.
Тоже занятие себе нашли!
Глеб деликатно кашлянул, сказал, чтобы Лука бросал все и немедленно шел к Георгию Лукичу.
Выполнив задание, Глеб отправился к «конторе» вслед за Лукой. Он стоял неподалеку, ждал, когда мать раскрепостит Варю, и слушал, между прочим, о чем говорят Лука и Георгий Лукич.
Лука и Георгий Лукич говорили о тетрадке, о том, что ждать больше нельзя и, пожалуй, надо послать новую телеграмму и разбомбить кого-то в пух и прах.
Разговора Глеб до конца не дослушал. Георгий Лукич заметил его и сразу же прогнал.
- Иди, иди! - прикрикнул он. - Нечего тут…
Глеб уже кое-что знал про эту тетрадку. Куда ни пойдешь, только и слышно - «тетрадка, тетрадка, тетрадка»…
В тетрадке, которую нашел Глеб, геолог писал про строительство железной дороги.
Дорогу эту хотели прокладывать вокруг Трех Монахов, а геолог предлагал идти напрямик через горы.
Глеб и Варя уже давно все обсудили и решили, что геолог прав.
Если дорогу вести вокруг Трех Монахов, значит, надо рубить просеку, осушать вязкие, заросшие осокой болота. Если же идти напрямик, не надо ни рубить, ни осушать.
Правда, Глеб не совсем представлял, как будут прокладывать дорогу в горах, но все равно он верил отважному геологу. Раз он написал, значит, он знает. Не будет же он писать просто так…
Что порешили делать Лука и Георгий Лукич, Глеб узнал в этот же вечер.
Лука пришел домой, увидел, что Глеб спит, и начал рассказывать все Сереже Ежикову.
Но Глеб в это время еще не спал. Он просто лежал с закрытыми глазами и думал про всякую всячину.
Разве Глеб виноват, что Лука подумал, будто он спит?
Глеб услышал, что в воскресенье замышляется поход в горы. Время сбора - пять ноль-ноль, форма одежды - повседневная, запас продуктов - на одни сутки.
Приближалось воскресенье, но Лука ни слова не говорил Глебу о походе.
Все было ясно: поход устраивался тайно.
«Ну, дудки! - сказал сам себе Глеб. - Хотите или не хотите, а я все равно пойду».
Да, так он и сделает. Встанет, оденется и пойдет вместе со всеми.
Пускай попробуют не пустить! Пускай только попробуют!
Глеб боялся лишь одного - как бы ему не проспать.
Вечером Глеб мог преспокойно сидеть до десяти и даже до двенадцати; утром же Глеб никак не мог проснуться. Утром Глебу снились самые приятные и самые важные сны.
В какие только края не увозил его старый красный вагон!
То прикатит в Никополь, то остановится на Красной площади около высокой кремлевской башни с большими круглыми часами.
Но чаще всего Глеб приезжал к синему-пресинему морю. Глеб очень любил море. На море и штормы, и шквалы, и мертвая зыбь. И вообще все это не то, что тайга. Там можно какой хочешь подвиг совершить.
Один раз Глеб чуть-чуть не попал на боевой корабль.
Случилось это так.
Глеб пришел в порт и увидел на рейде большой, готовый в дальние походы крейсер. Из труб корабля валил черный густой дым, и сигнальщик отдавал флажками какие-то последние распоряжения.
Глеб присмотрелся и понял, что это ему так настойчиво и требовательно отдавали приказ с боевого корабля. Флажки взлетали вверх, задерживались на какое-то мгновение и так же стремительно расходились по сторонам.
Вверх - вниз, вверх - вниз…
«Бабкин Глеб, приказываем тебе явиться на боевой корабль и занять свое боевое место!»
Но Глеб так и не успел выполнить приказ. Сон оборвался…
В субботу Глеб пораньше улегся в постель и проснулся в половине пятого. Он напился воды, потому что вчера съел целую селедку, и решил прилечь еще минут на пять, на десять.
Глеб полежал несколько минут и неожиданно для себя уснул Когда он снова открыл глаза, Луки и Сережи в вагоне не было.
Ходики на стене показывали половину шестого.
Глеб вскочил с кровати как ошпаренный. Он натянул рубашку, штаны и бросился вдогонку.
В тайге стоял густой, липкий туман. Глухо шлепали по листьям разросшейся вокруг черемухи крупные холодные капли.
Глеб припустил изо всех сил и вскоре увидел за деревьями темные, размытые туманом силуэты. Он сразу же узнал и плечистого коренастого Луку, и Сережу Ежикова, и Зину-Зинулю.
Рядом с Лукой шел маленькими быстрыми шажками Георгий Лукич. Варин отец всю жизнь строил железные дороги. Он много ходил по шпалам, и шаг у него поэтому стал коротенький, по-женски торопливый.
Лука ни капельки не удивился появлению брата.
Переглянулся с Зиной-Зинулей и сказал:
- Ну вот, пожалуйста, собрался в поход в одной гимнастерке. Ватник где?
Глеб решил на всякий случай промолчать. Станешь возражать, наверняка домой отправит. У Луки разговор короткий: «Кругом аррш!» - и все.
Ватник надо было и в самом деле захватить.
По тайге тянул знобкий сырой шелоник. Видно, где-то там, в горах, уже лег первый снег.
Лука снял свой старый, заштопанный на локтях ватник и отдал Глебу.
Ватник был теплый, будто только сейчас с печки. Глеб согрелся и перестал щелкать зубами.
За рекой, которая текла где-то справа, подымалось солнце. Туман развеялся, и в тайге сразу стало светло и чисто, как в избе перед праздником.
Роса посеребрила развешанные на кустах сети лесных пауков и тонкие, бегущие от одного дерева к другому паутинки.
Лохматый, заспанный паук-музыкант выполз из своего убежища, поглядел вокруг и начал настраивать лапой серебряную струну.
Глеб наклонился, чтобы не оборвать головой струну, и пошел дальше.
Вскоре показались Три Монаха.
Камыши, ржавые мертвые болота, а за ними - темная, уходящая в вышину громада скал.
В глубь камышей тянулась узкая, протоптанная дикими козами тропа.
Лука выломал из куста боярышника длинную палку и, пробуя впереди себя вязкое неровное дно, пошел вперед.
Однообразно и уныло чавкала и вздыхала под ногами грязь: чав-чувы, чав-чувы…
Козий след то терялся среди зарослей, то вновь появлялся на круглых, как футбольные мячи, кочках и черных, растрескавшихся плешинах.
Видно, не зря понесло коз через болото. У подножия Трех Монахов, будто зеленый пояс, расстилались высокие, еще не сгоревшие на первых морозах травы.
- Ого-го-го! - крикнул Лука.
И тотчас же молнией взметнулась в горы пара молоденьких коз-перволеток. Постояла на вершине и сгинула в пропасти.
Скалы поднимались вверх крутой, почти отвесной стеной.
Прошли уже несколько километров, но все еще не встретили ни одного распадка. Только кое-где, усыпанные плоскими гольцами, белели русла пересохших ручьев.
Лука шел впереди, не сбавляя шага и не оглядываясь по сторонам.
Интересно, долго они будут так идти? Ведь Лука говорил, что надо подыматься вверх и даже захватил с собой веревку.
Но вот Лука остановился возле огромного, скатившегося с крутизны камня и начал зачем-то осматривать его со всех сторон.
Что он там такое увидел?
Глеб переобувал сапоги и поэтому подошел позже всех.
Он протиснулся в круг, посмотрел на камень и замер от неожиданности. На серой, плоской боковине были высечены две загадочные, точно такие, как у него на сумке, буквы - «И.Д.».
Внизу под буквами виднелась короткая энергичная стрелка. Острый кончик ее показывал в горы.
Глеб невольно посмотрел в ту сторону, куда указывала стрелка.
От самой подошвы горы, петляя меж каменистых выступов, тянулась вверх узкая полоска гольцов.
Полоска эта чем-то напоминала лестницу в старом большом доме. Крутые, выщербленные ступеньки, площадки с желтыми травяными ковриками для ног; и только вместо дверей с облупленными почтовыми ящиками и навек оглохшими звонками виднелись приземистые кустики шиповника с красными, как кровь, ягодами.
Они посовещались, что, как и к чему, а потом начали по очереди карабкаться по «лестнице».
Под ногами журчали гольцы; сталкивая и обгоняя друг друга, катились вниз тяжелые, угловатые булыжники.
Глеб подождал, пока затихнет эта канонада, и пошел вверх.
Лука уже стоял на площадке первого «этажа» и, прищурив глаза, внимательно следил за Глебом. Но что ему этот подъем? Мелочь, пустяк! Глеб мог взобраться куда хочешь!
Однажды он залез на толстую, высокую лиственницу, выбрал ветку покрепче и давай выкидывать всякие фокусы-мокусы. То присядет на одной ножке, то растопырит руки и стоит на верхотуре, как коршун.
Вслед за Глебом на площадку, где стоял Лука, поднялись Сережа Ежиков, Зина-Зинуля и Георгий Лукич.
Они передохнули немножко и пошли снова.
Вторая площадка, третья, четвертая…
На этой четвертой, предпоследней площадке и началось самое неприятное и самое неожиданное.
Ливни, которые не переставая шумели всю весну, размыли гору, и теперь над пропастью тянулся лишь узенький ненадежный карниз.
Лука и Георгий Лукич молча посмотрели на этот карниз и полезли в карман за папиросами.
Закурил и Сережа Ежиков.
Поперхнулся дымом с первой же затяжки и сердито швырнул папиросу в пропасть.
- Тебе, Сережа, надо табак жевать, - сказала Зина-Зинуля,- или в ноздри, как чиновники, закладывать.
Но никто не принял этой шутки.
Положение и в самом деле было серьезное. Шли-шли, и теперь пожалуйста - поворачивай назад.
Глеб подошел к обрыву, измерил взглядом расстояние до последней площадки.
Если бы не так высоко, можно попробовать…
Ходил же он по лиственнице. И еще как ходил! Колька Пухов, наверное, и до сих пор вспоминает…
Но тогда все это было для смеха, для фокуса-мокуса, а тут… тут дело совсем иное.
Глеб подошел еще ближе, попробовал ногой карниз.
- Ты куда? - вскрикнул Лука.
Но было уже поздно. Расставив руки, прижимаясь к гранитной стене, Глеб медленно пошел по карнизу.
Один шаг, второй, третий…
И вдруг камень, который Глеб нащупал ногой, качнулся и с грохотом полетел вниз.
В душе Глеба что-то оборвалось.
Он стоял, прижавшись к стене, и всем своим телом чувствовал черную, страшную глубину пропасти.
Еще минута, еще несколько секунд, и он сорвется и полетит с карниза. Неужели он может умереть?
Он умрет, а все остальные останутся: и Лука, и Варя, и Колька Пухов, и даже зловредный и никому не нужный козел Алушкина Филька…
Нет, Глеб умирать совершенно не хотел!
Он постоял еще немного и, собравшись с силами, снова пошел по карнизу - медленно, не сгибая ног в коленях, ощупывая сапогом каждый камешек и каждую впадину.
До площадки оставалось всего несколько коротких шагов. Но Глеб уже не мог идти, как прежде. В душе у него все клокотало от нетерпения и предчувствия скорой победы. Он на секунду оторвал руки от стены и прыгнул вперед.
- Ур-ра! Ур-ра! Ур-ра!
А дальше было уже совсем просто.
Глеб поднялся вверх, свернул направо и очутился на большой, припорошенной снегом площадке.
- Бросайте веревку! - крикнул он. - Сейчас я вас вытащу.
Лука грозил ему в ответ кулаком:
- Я тебе покажу фокусы-мокусы! Я тебе сейчас покажу!
Но Лука все-таки бросил Глебу длинную, прочную веревку.
Глеб привязал ее к ножке приземистого шиповника, попробовал - выдержит ли, и опустил другой конец стоящим внизу.
Скоро все поднялись на площадку.
Будто на ладони, лежали перед ними озаренные неярким солнцем горы.
Во весь свой рост подымались над холмистой цепью Три Монаха.
Два монаха были одеты будто старики нищие в серые, заплатанные разноцветными лоскутами подрясники и старые, потертые скуфейки. Они стояли рядом, хмурые, недовольные, и что-то шептали друг другу.
Третий монах - высокий и стройный, как юноша, гордо смотрел на своих товарищей из-под белой снежной шапки и, казалось, говорил.
«Нет, святая братия, мне с вами не по пути, у меня другая дорога».
Давно, еще в лесном поселке, слышал Глеб легенду про Трех Монахов.
Два старых и один молодой монах жили в горах. Днем эти святые бухали господу богу поклоны, а ночью, когда все утихало вокруг, пили водку и заедали курятиной, которую приносили им крестьяне.
Молодому монаху надоело бить поклоны и обманывать людей. Встал он на заре и решил уйти к людям - пахать землю, рубить лес и вообще жить, как все.
Но чуток старческий сон. Проснулись монахи и тотчас смекнули, в чем дело.
«Убьем!» - сказал один монах.
«Убьем!» - как эхо, повторил другой.
Старые разбойники не успели совершить свое черное дело. Горы разверзлись, и почти у самых ног монахов забурлила, заклокотала широкая быстрая река.
С тех пор и разделяет монахов горная река. Старые угрюмые монахи стоят на одном берегу, а молодой и непокорный - на другом.
Глеб посмотрел из-под ладони на Трех Монахов.
Когда-то, очень давно, тут и в самом деле бушевала горная река. Сейчас берега ее осыпались, меж гольцов пробивались трава и невысокие, в руку толщиной березки.
Лучшего места для железной дороги не найти. Не надо ни тоннелей, ни просек. Все тут давным-давно готово…
Глебу снова захотелось крикнуть «ура». Он уже открыл было рот и набрал в грудь побольше воздуха, но тут посмотрел на Георгия Лукича и передумал.
Мрачное, холодное выражение застыло на лице Вариного отца.
Георгий Лукич повернулся к Луке и сказал:
- Пойдемте! Я им теперь покажу точку с запятой, я им покажу сердечный привет!