В музее обороны Ленинграда стоит небольшой одномоторный самолет «ИЛ-2». Не знаю, делают сейчас такие самолеты или нет, но все равно, слава об этом военном работяге не погаснет и не сотрется никогда.
Будто на стартовой дорожке полевого аэродрома, стоит он, раскинув по сторонам пробитые осколками и пулями крылья. И кажется, только загремит, заклокочет труба горниста, снова взовьется он в небо навстречу злому врагу.
Я часто прихожу в музей, смотрю на самолет, втихомолку вспоминаю военные годы. Тут меня все уже знают - и кассирша Клавдия Ивановна, и тетя Нюша, которая дремлет с утра до вечера с вязаньем возле дверей, и сам директор товарищ Иванов.
В музее ко мне, как видно, уже привыкли и не спрашивают билета. Только улыбнутся, только кивнут головой - и все.
Однажды, было это, кажется, в субботу, я снова пришел в музей. Поздоровался с Клавдией Ивановной, кивнул тете Нюше и отправился в залы.
Сначала в первый, потом во второй, потом в третий- тот самый, где стоял мой любимый самолет «ИЛ-2».
И вот, представьте себе, вошел я в зал и сразу же увидел возле самолета какого-то мальчишку.
Белобрысый, конопатый, ходит вокруг и все щупает, осматривает, принюхивается.
Как будто это ему не самолет, не боевая расчудесная техника, а самая обыкновенная железная банка или другая какая-нибудь чепуха.
И тут хотел было уже я крикнуть этому нахальному мальчишке:
- Что ты делаешь? Уходи, пока цел!
Хотел крикнуть, но не успел…
Мальчишка бросил быстрый вороватый взгляд и вдруг, к моему изумлению, полез с места в карьер в люк самолета.
А я стоял и не знал, что ж теперь делать.
До этого я никогда и никому не жаловался на ребят. Зачем ябедничать? Если ты настоящий мужчина, так ты и сам с кем надо справишься. С одним просто так поговоришь, второго пристыдишь, а третьего пугнешь по-свойски, чтобы не пакостил и не задирал носа.
Так-то оно так, думал я, но тут дело совсем особенное. Тут все-таки боевой самолет, реликвия!
Нет, оставить этого дела нельзя…
Постоял я еще немного, прислушался, что там конопатый делает в середине самолета и на цыпочках подошел к тете Нюше.
- Тетя Нюша, в самолет залез какой-то мальчишка. И наверно, этот противный мальчишка отвинчивает там гайки и шурупы. Вы тут смотрите в оба, а я пойду к директору товарищу Иванову.
Тетя Нюша со страху даже вязанье уронила.
- Может, это заграничный шпион? - спрашивает.
Я знал, что шпионы бывают и рыжие, и черные, и лысые, и всякие. Но тут я успокоил тетю Нюшу.
- Нет, тетя Нюша, это не шпион, а просто-на-просто хулиган. Вы тут пока посидите, а мы уже с товарищем Ивановым найдем на него управу. Мы ему покажем, атому конопатому!
Товарища Иванова тоже страшно возмутила хулиганская выходка белобрысого мальчишки. Он позвонил в милицию, а потом схватил меня за руку и помчался в тот самый зал, где стоял самолет.
Вскоре возле самолета оказались тетя Нюша, Клавдия Ивановна и два-три посетителя.
- Я тебя видел и я все знаю,-сказал, я белобрысому мальчишке.- Дело твое конченое. Вылазь!
В самолете долго молчало, потом послышалась какая-то возня и грохот. Еще минута, две - и над люком показалась знакомая белесая шевелюра. Мальчишка неохотно, будто бы ожидая, что его сейчас начнут колотить, сполз с крыла самолета, вытер лоб рукой и посмотрел на нас злыми недовольными глазами.
И тут все ахнули и отступили. И ахнуть, конечно, было от чего. Перед нами стоял не мальчишка, не какой-нибудь шпингалет, а самый настоящий взрослый человек.
Злой, колючий, с золотистой коротенькой щетиной на лице. Видно, он даже не успел как следует побриться и вот так и залез небритым в наш самолет.
- В чем дело… товарищ? - спросил директор, когда пришел немного в себя. - Пожалуйста, объясните…
Белобрысый человек, еще сильнее нахмурил брови и глухо сказал:
- Делайте со мной, что хотите, все равно ничего не скажу!
Что теперь с ним делать - поругать его, припугнуть, отпустить на все четыре стороны?
Но нет, мы не отпустили этого взрослого хулигана.
- Следуйте за мной! - сказал товарищ Иванов.- Сейчас милиционер задаст вам перцу, будьте здоровы.
И мы повели неизвестного в кабинет директора.
Впереди товарищ Иванов, за ним я, за мной Клавдия Ивановна, за Клавдией Ивановной тетя Нюша с вязаньем в руках.
Расстроили чем-нибудь милиционера или он вообще от рождения был такой сердитый, только он сразу же начал кричать на нашего пленника и стал ему грозить, что отвинтит уши прямо с корнем.
- Тоже мне моду взял - по самолетам лазать! Родители где?
А пленник стоит и ни одного слова. Ни гу-гу.
Тут товарищ Иванов тихонько шепнул милиционеру, что перед ним вовсе и не мальчишка, а взрослый человек. А взрослым, как известно, отвинчивать уши без специального разрешения нельзя.
У милиционера от такой новости брови на лоб полезли.
- В самом деле, - сказал он и почесал затылок.- Такой маленький, а уже большой… Документы у вас есть?
У маленького большого человека все оказалось в порядке. Был у него и паспорт, и удостоверение, и еще какие-то документы в красной обложечке.
Милиционер повертел эти документы в руках, повертел и отдал.
- Стыд и позор, гражданин Королев,- сказал он, - Слесарь, а лазаете по самолетам, как мальчишка. Что вы там потеряли?
Гражданин Королев по-прежнему молчал. По его круто согнутой шее, плотно сжатым губам, по тому, как упрямо топорщилась белесая шевелюра, было прекрасно видно - человек этот не скажет ни слова. Хоть ты его убей.
Милиционер подумал, подумал, снова почесал в затылке и строго, с расстановкой сказал:
- Ну что ж, гражданин Королев, раз такое дело, можете идти. Адресочек ваш я записал. Пожалуйста…
Королев повернулся и, никого не поблагодарив, пошел к двери.
После всей этой истории не захотелось оставаться в музее и мне.
Я вышел на улицу, глянул налево, глянул направо и тотчас увидел Королева. Он шел по тротуару, по-мальчишески засунув руки в карманы штанов и, видимо, думал о том нехорошем и смешном, что произошло в музее.
Прохожие задевали маленького человека сумками, портфелями, но он ничего и никого не замечал.
Мне стало жаль Королева и неизвестно почему захотелось извиниться перед ним.
Пускай не думает, что мы такие, мы совсем другие… Пусть у кого хочет спрашивает.
Все ближе и ближе подходил я к Королеву.
И вот только хотел я взять Королева за плечо, только хотел сказать ему эти ласковые слова, он вдруг обернулся, в упор посмотрел на меня и спросил:
- Долго вы меня будете преследовать?
- Простите, но я вас не преследую…
- А то я как будто не вижу. Как будто я не знаю, что вы переодетый милиционер!
Ну вот, только этого еще не хватало!
Я пошел рядом с Королевым и стал убеждать его. что вовсе я и не милиционер и нет у меня ни пистолета, ни полосатой палочки для регулировки, ни кожаной сумки с протоколами и другими важными бумагами.
Но Королев, как видно, не верил мне.
- Ну, хорошо,-сказал он.-Раз вы такой, раз вы считаете, что я жулик, сядем на эту скамеечку…
В тени дерева стояла зеленая скамеечка. В стороне гоняли разбухший в воде мяч какие-то мальчишки.
Королев сел, вытянул свои коротенькие в простых рабочих ботинках ноги и сказал:
- Всю жизнь описывать я не буду. Зачем она вам? Одно только скажу - все неприятности у меня из-за такого маленького роста. Можете верить, можете не верить, как хотите. Но только это так. В кино вечером пойдешь - контролерша не пускает, в метро сядешь - пассажиры ворчат:уступи место взрослым… Не жизнь, одним словом, а заколдованный круг.
Но самая крупная неприятность, если хотите знать, была у меня в войну. Да, помню я эго очень хорошо. Присылают мне из военкомата повестку - так, мол, и так, явитесь для отправки на фронт, имея с собой две пары белья и продуктов на три дня. Ну вот, явился я, захожу чин по чину к военкому и докладываю:
- Королев по вашему приказанию прибыл. Разрешите идти на войну бить фашистов?
И вы думаете, так меня и отправили на фронт? Куда там!
Посмотрел на меня военком, посмотрели врачи, поставили к деревянной рейке с цифрами и головой закрутили - один метр двадцать пять сантиметров.
- Не годишься ты, товарищ Королев, - сказал мне военком, - Каши мало ел. Иди, пожалуйста, домой и укрепляй свое физическое состояние.
Но при чем тут каша и при чем тут физическое состояние?
- Посмотрите, говорю, какие у меня мускулы. Таких мускулов, говорю, во всем Ленинграде не найдете!
Но военком даже не поднялся, даже не пощупал мои мускулы. Заладил одно и то же и ни в какую. Если, говорит, ты так настаиваешь, пошлем тебя на особый завод. Там как раз такие, как ты, нужны…
Королев на минуту умолк, стал смотреть на ребят, которые гоняли мокрый грязный мяч. По всему было видно, игра шла там не чисто. Большие мальчишки пинали мяч, сколько влезет - и так, и боком, и с поворота. И только одному, самому маленькому мальчугану, никак не удавалось поддеть мяч. То подножку ему дадут, то локтем в грудь пихнут, то для смеха за трусы потянут.
Тоже шутки выдумали!
- Ну, я ж вам дам! - вскипел Королев. - Я вам сейчас дам!
Вскочил со скамейки и с самым решительным видом помчался к играющим.
Скоро оттуда послышались шум, визг, крики.
Королев стоял в кругу ребят и, будто судья, держал мяч на вытянутой вверх руке.
Что гам такое говорил Королев, я не слышал. Но, видно, говорил он им что-то сердитое, прямое и правильное.
Так или иначе, но шум и визг смолкли. Королев передал мяч из рук в руки Малышу, пригрозил кому-то пальцем и пошел к скамейке.
- Тоже мне герои, - сказал он, усаживаясь рядом,- На малыша навалились.
Помолчал, ковырнул песок ботинком и спросил:
- На чем там мы с вами остановились? Ага, на заводе! Ну, так вот, послали меня на завод. Это был очень хороший завод, самолеты «ИЛ-2» выпускал… В каком городе этот завод я, конечно, не скажу, хотя вы и переодетый милиционер…
Королев стрельнул в меня глазом, пригладил ладонью белесый, торчащий в разные стороны чуб, и продолжал.
- Врать не буду, делал я на заводе самую обыкновенную, простую работу - привинчивал в люке маленькие алюминиевые планочки. Работа, конечно, не такая и трудная, но и не легкая. Из одного люка вылезешь - в другой, из другого - в третий. За день так намаешься, что потом и спины не разогнешь. И скажу я вам по секрету - на каждой такой планочке, которую я привинчивал в самолете, ставил я свое клеймо. То есть букву «К». Зачем я делал это, не знаю, но только не для хвастовства. Можете верить, а можете нет, но хвастуном я никогда не был…
Ну, ладно, не в этом сейчас дело… Пришел я в музей (сегодня я во вторую смену работаю) и вдруг - на тебе - стоит наш замечательный «ИЛ-2». И знаете, такое вдруг у меня в душе сделалось. Одним словом, даже и сказать не могу - и смеяться хочется, и плакать. И захотелось мне, чтобы в эту самую минуту все люди меня увидели, увидели и торжественно сказали:
- Товарищи, граждане, вы не смотрите, что он такой маленький. Он вон какой! Он самолет этот своими собственными руками строил!
Короче говоря, полез я в люк для проверки. Темно там, душно, а мне кажется, будто я в рай попал…
Пощупал я рукой, нашел планочку. Аж сердце остановилось - неужели моя? Ну да, точно моя. Никаких сомнений - вот она, моя королёвская буква «К».
Притронулся я пальцем к этому самому клейму и вдруг остыл весь, мысли в обратную сторону пошли. Хвастун, думаю, ты несчастный. Другие люди не то делали, не такие подвиги совершали. А ведь молчат, не кричат на каждом углу, не пляшут! Подумаешь, планочки прибивал! Постыдил я самого себя и думаю - ну, парень, поиграл и хватит, давай задний ход, вылазь…
- Ну, а что же дальше? - спросил я примолкшего вдруг Королева.
- А то вы не знаете, что дальше? Сами виноваты - «вылазь, дело твое конченое». Вы это кричали или, может быть, не вы?
Королев хотел еще что-то такое добавить, но вдруг там, где ребята гоняли мяч, снова послышался какой-то шум и гам. Минута - и мимо нас с грязным мячом в руках промчался высокий нескладный парнишка в клетчатой рубашке.
- Отдай мой мяч, отдай мяч! - неслось вслед.
И тут не надо было долго думать, что у них там
такое произошло. Все было ясно - этот бессовестный верзила в клетчатой рубашке отнял у малыша мяч и бежал теперь с добычей домой.
Не успел я опомниться, не успел решить, что, как и к чему, а мой Королев уже мчался по пятам за клетчатой рубашкой.
- Держи-и! - кричал он.-Держи-и-и!
Я тоже не утерпел и тоже полетел вдогонку обидчику.
И в самом деле, разве можно сидеть на месте, если у тебя на глазах обижают малыша и просто среди бела дня отнимают прекрасные, размокшие в воде мячи!
Но тут совсем не кстати случилась у меня осечка. На тротуаре я чуть не сбил с ног какого-то солидного мужчину в роговых очках с толстым, как чемодан, портфелем в руке.
Солидный мужчина ухватил меня на лету за пиджак и очень строго спросил:
- Вы почему тут скачете: разве вам тут ипподром, разве вы лошадь?
Пока я разъяснял мужчине, что я не лошадь и вообще я благородно преследую одного противного мальчишку, Королева и след простыл.
Ну, что ты тут будешь делать?
Я извинился еще раз, еще раз дал слово, что не буду бегать по тротуарам, и пошел своей дорогой.
Но грустил и отчаивался я недолго. Уж очень хорош» было в этот день вокруг. Светило изо всех сил солнце, с набережной задувал крепкий, пахнущий большой водой ветерок, на тротуаре, чтоб им пусто было, прыгали воробьи.
Я шел по улице и думал - какой хороший наш город Ленинград, какие все-таки замечательные живут у нас люди. И те, которые великаны и выступают в цирке, и те, которые поменьше, и средние, и вот такие, как Королев, у которого и роста всего-навсего один метр двадцать пять сантиметров.
