ВЕЛИЧИЕ И УПАДОК

История повторяется дважды: один раз как трагедия, второй — как фарс, заметил, кажется, Наполеон и был прав. По крайней мере, судьба рыцарей-госпитальеров, этих реликтов эпохи крестовых походов, довольно точно укладывается в рамки этого вошедшего в историю афоризма. Если падение Иерусалима прогремело над всей Западной Европой как набат, а изгнание крестоносных завоевателей и вместе с ними духовно-рыцарских орденов из их последнего оплота в Палестине — Акры отозвалось все же печальным эхом в сердцах европейского дворянства, то потеря христианским миром Родоса уже никого не трогала.

Мир жил новыми проблемами и начинаниями, иные нравы и идеи царили в обществе. В 1519 г. умер старый германский император Максимилиан. В борьбу за трон вступили два короля-претендента — французский Франциск I и испанский Карл I из династии Габсбургов. Несмотря на все усилия Франциска, которого поддерживал сам папа, императором Священной Римской империи немецкие курфюрсты избрали его соперника (под именем Карла V). Одновременно Карл оставался королем Испании и обеих Сицилий. С этого момента и до середины XVI в. между Франциском I и Карлом V шла практически не затухавшая война за влияние в Центральной Европе.

Основным театром военных действий стала территория Италии, где сильные некогда города-государства утратили былое господство на международном торговом рынке, а следовательно, и престиж на политической арене. В борьбу двух могущественных правителей втянулись Англия, Рим и влиятельные итальянские сеньоры.

Таким образом, все те страны, на поддержку которых серьезно мог надеяться орден, оказались занятыми решением собственных проблем, чрезвычайно далеких от мелких с точки зрения большой политики невзгод родосских рыцарей. Большинство членов ордена составляли французские шевалье, и вполне естественно, что великий магистр рассчитывал в первую очередь на помощь Франциска I. Но королю Франции самому пришлось несладко. В феврале 1525 г. он потерпел сокрушительное поражение от войск императора Карла V, был захвачен в плен и вынужден подписать унизительный для государства Мадридский договор. Естественно, что желание отомстить противнику не покидало его, воплотившись в создание так называемой Коньякской лиги (1526 г.), куда вошли папа Климент VII, Венеция и герцог Милана и которая в 1527 г. возобновила военные действия против Карла V.

Соответственно рыцари обращали взоры и на Карла V, еще одно лицо, способное помочь католическому ордену. Его, однако, куда больше волновали вопросы создания «всемирной христианской монархии» во главе с собственной персоной, чем злоключения горстки рыцарей, выходцев из вчерашнего дня, которые в очередной раз превратились в изгоев. Наконец, верный защитник ордена — римский понтифик — был безнадежно занят и итальянскими войнами, и борьбой с Реформацией, разраставшейся как девятый вал и грозившей подорвать власть папской курии в Западной Европе.

В этих сложных международных условиях великий магистр Филипп Вилье де л'Иль-Адам поставил перед собой задачу вернуть ордену былой статус. Для этого он прежде всего поспешил в Рим. Сделав краткие остановки на Крите, в Мессине и в Неаполе, он наконец прибыл в Чивитавеккью (1523 г.), где оставил свой флот и последовавших за ним родосских беженцев, а сам направился в Вечный город для переговоров с папой Адрианом VI.

В результате встреч двух престарелых «вершителей судеб» на свет явилась папская булла, взывавшая ко всем государям и к самим рыцарям-госпитальерам по-прежнему считать орден существующим, признавать его права и рассматривать великого магистра как единственного главу ордена. В противном случае, грозил Адриан VI, на головы всех ослушников обрушатся страшные кары вплоть до отлучения от церкви. Документ, который де л'Иль-Адам вырвал у апостолика, никакого, так сказать, физического содействия не предоставлял. Но его моральное значение было велико; ведь предписания папы, хотя уже и не являвшиеся столь обязательными, как раньше, все же представляли большую силу.

Между тем Адриан VI, исполнив свой последний долг перед тщеславной братией, скончался, и его сменил Климент VII, бывший некогда членом ордена. Трудно сейчас разобраться, что толкнуло нового папу на то, чтобы заняться делами госпитальеров в бурное время крупных конфликтов и столкновений, когда на волоске висело его собственное благополучие — ностальгия по прошлому или трезвый расчет на будущее, — но при его решительном содействии неожиданно проникся симпатией к рыцарям император Карл V.

Неожиданность «движения его души» была, конечно, вызвана совсем не эмоциями и не стремлением спасти потерпевшее катастрофу братство. Тонкий дипломат и политик, он решил убить сразу всех зайцев: во-первых, угодить римскому папе, с тем чтобы получить в его лице сторонника своих притязаний; во-вторых, «осчастливить» орден новой постоянной территорией, но такой, где они могли бы принести пользу ему — Карлу Габсбургу, т.е. выставить заслон из рыцарей на пути продвижения турок в Средиземноморье; и наконец, под этим предлогом прибрать орден к рукам. Взвесив все «за» и «против», «его католическое величество» уведомил великого магистра, обосновавшегося в Витербо, недалеко от Рима, о том, что он не прочь отдать госпитальерам острова Мальту и Гоццо, а заодно и город Триполи на африканском берегу. Предложение показалось руководству ордена заманчивым, и в конце 1523 г. стороны сели за стол переговоров.

С первых же минут, однако, стало ясно, что договориться будет нелегко. Несмотря на кажущееся единство целей — орден хотел получить земли, а император их отдать, — решение проблемы натолкнулось на ряд, казалось бы, неразрешимых трудностей. Карл V считал, что если он жертвует Мальтийскими островами, то и компенсация должна быть соответствующей. Свой дар поэтому он сопровождал непременными условиями: рыцари должны были признать его верховную власть и принести ему клятву верности, а главное — им вменялось в обязанность организовать оборону Триполи, принадлежавшего Испании, от арабов и османов и тем самым отчасти развязать Карлу V руки для более важных дел в Европе.

Оба эти условия де л'Иль-Адам нашел неприемлемыми, да и сами рыцари отнеслись к ним весьма скептически. С одной стороны, им, гордившимся собственной исключительностью, предлагали присягнуть пусть всесильному, но все же «чужому» правителю и покориться его воле или, попросту говоря, стать его наемным войском и слепым орудием в большой игре Священной Римской империи. С другой — истощенный морально, физически и финансово орден был не в состоянии обеспечить должную защиту испанского анклава в Африке, где ему предстояло вести бесконечную и бесперспективную войну против местного населения и Блистательной Порты, стоявшей за спиной последнего.

Пока тянулись длительные переговоры по этим щекотливым вопросам, возник еще один немаловажный довод против предложенного проекта. Де л'Иль-Адам, пожелавший снять с себя бремя единоличного ответственного решения, снарядил на Мальту специальную разведывательную экспедицию из своих людей, суть миссии которой заключалась в детальном знакомстве с возможной резиденцией ордена. Выводы комиссии были неутешительными: оба главных острова Мальтийского архипелага, которые от щедрот своих пытался навязать ордену Карл V, представляли собой голую выжженную солнцем землю со скудной растительностью и бедным крестьянским населением, влачившим жалкое существование. Из укреплений, которые должны были служить иоаннитам опорой в борьбе с турецким флотом и алжирскими корсарами, с большой натяжкой могло сгодиться лишь одно — форт Сан-Анджело, да и тот был полуразрушен. Единственное, что примирило посланцев ордена с Мальтой, было наличие на острове удобной гавани — фактор немаловажный в эпоху борьбы за господство в Средиземном море.

Однако худшее ждало их впереди — в Триполи. Город постоянно подвергался нападениям арабов, пытавшихся изгнать захватчиков со своей территории; он был отрезан от других испанских владений и представлял собой прекрасную мишень для экспансии Османской империи. Заключение комиссии было единодушным: направить туда рыцарей — это значит послать их на верную гибель.

Дальше — больше. Выяснилось, что свой голос «против» подали мальтийцы, которых совсем «забыли» спросить, хотят ли они иметь новых правителей в дополнение к уже существующим. К этому времени Мальта и так страдала от гнета испанского короля и его наместника на Сицилии, и прибытие на остров заносчивых и драчливых рыцарей ничего хорошего ее жителям не сулило. Однако их протест оказался гласом вопиющего в пустыне, внеся лишь кратковременную паузу в и без того затянувшиеся переговоры.

Одним словом, переговоры грозили перейти в одно из тех бесконечных начинаний, которые изживают себя раньше, чем кончаются. Но в дело вновь вмешался Климент VII. Где подсластив пилюлю, где прикрикнув, он добился успеха, и 24 марта 1530 г. участники сделки ударили по рукам. Эдикт о передаче ордену Мальты, Гоццо и Триполи сохранился до сих пор и находится в Ла-Валлетте, в Национальной библиотеке. Под документом красуется подпись Карла V «Yo el Rey» («Я, Король»), скрепленная восковой печатью, а над ней каллиграфически выведенный текст сообщает, что указанные владения дарованы рыцарям и великому магистру безвозмездно и навечно на правах феода со всеми укреплениями, замками, доходами, привилегиями и правом высшей юрисдикции.

Указана и цель акта: отныне орден мог «в мире исполнять свой долг перед религией на благо христианской общины и использовать свои силы и оружие против вероломных врагов Святой Веры». «Дар» сопровождался рядом условий, из которых самым тяжелым оставалось обязательство охранять для августейшего монарха город и крепость Триполи, а самым легким являлась феодальная повинность в пользу вице-короля Королевства Испании и обеих Сицилии, правившего на Сицилии от имени Карла V, как испанского короля. Каждый год в День всех святых (1 ноября) великий магистр должен был в знак признания вассальной зависимости отправлять вице-королю охотничьего сокола — дань чисто символическую.

Существовали и другие ограничения. Так, орден ни под каким предлогом не мог участвовать в военных действиях против королевства, вице-король имел право назначать на Мальту епископа (из кандидатур, предложенных госпитальерами), и уж само собой разумелось, что без согласия вице-короля рыцари не смели передавать Мальту какой-либо третьей стороне.

До последнего, того самого дня, в который их судьба вновь круто переменилась, иоанниты надеялись на чудо. Великий магистр и его свита вели переписку с Карлом V и римским папой, устраивали свои дела при королевских дворах Португалии и Англии, покушавшихся на собственность ордена, распекали и награждали рыцарей, относительно исправно собирали доходы со своих владений в Европе, и все это время они жили мечтой о том, что их прежняя резиденция — Родос опять к ним вернется. Шесть лет готовились они к кампании против турок, поддерживая в боевой готовности свой флот. Шесть лет вели они конспиративную работу на Родосе среди оставшегося там христианского населения с целью подготовить восстание против оккупантов-турок. Но чуда не произошло: заговор провалился, а возможность военной экспедиции извне так и не появилась.

Вот тогда-то госпитальеры и поспешили подписать предложенный им договор и вступить во владение Мальтой, которой суждено было стать их последним территориальным владением. 26 октября 1530 г. Филипп Вилье де л'Иль-Адам прибыл со своей свитой на остров, открыв тем самым новую страницу в истории ордена — мальтийскую. Здесь ордену суждено было достигнуть зенита величия и пережить полный крах. Конечно, бесплодному, затерявшемуся в центре Средиземного моря острову было далеко до Родоса, утопавшего в зелени и прекрасно укрепленного. Но делать было нечего, и мало-помалу рыцари начали обустраиваться. Облюбовав в качестве основной резиденции Биргу, небольшой рыбацкий поселок на берегу Большой Гавани, орден приступил к строительству фортов, обержей для языков и других необходимых помещений.

Тем более что торопиться его заставляла сама напряженная обстановка в районе, где столкнулись интересы могущественных противников: Габсбурга и Сулеймана I Великолепного. Обстоятельства диктовали необходимость создать на Мальте мощный форпост, не уступающий Родосской цитадели. Помимо декларированного орденом принципа защиты христианства этого требовала и элементарная предосторожность, поскольку Мальту нужно было суметь не только получить, но и удержать.

Времени для этого было мало. Уже в 1535 г. Карл V напомнил рыцарям об их обещаниях служить «стражами истинной веры» в Средиземноморье и потребовал, чтобы иоанниты приняли участие в его кампании против правителя Алжира Хайреддина Барбароссы. Этот предприимчивый морской пират, воспользовавшись борьбой алжирцев против испанских колонизаторов, захватил власть в стране, но, чувствуя свою слабость, вынужден был обратиться за помощью к Турции, чьим вассалом он и стал в 1519 г. с титулом бейлербея. Имея за спиной столь сильную поддержку, Хайреддин осмелел и стал совершать все более частые набеги на испанские владения в Северной Африке. Борьба против него становилась крайне необходимой еще и потому, что, нанося удары алжирскому правителю, Карл V одновременно весьма чувствительно задевал и Османскую империю, уже распространившую свою власть практически на все африканское побережье от Алжира до Египта и пытавшуюся прибрать к рукам Марокко.

Турецкие галеры вели себя в Средиземном море как в своей вотчине, не отставали от них и алжирские пираты, наводившие страх на европейские страны бассейна. Они убивали и грабили прибрежное население, опустошая целые районы, увозили в плен тысячи рабов, захватывали суда и добычу, постоянно угрожая торговому мореплаванию. Вот против этой-то «заразы» и призвал глава Священной Римской империи выступить орден, ставший отныне «Мальтийским».

Военно-морская экспедиция рыцарей против алжирского бейлербея на сей раз прошла успешно: по некоторым источникам, было освобождено десять тысяч пленников-христиан. Однако через шесть лет Хайреддин взял убедительный реванш, разбив силы Карла V под г. Алжиром. В кампании вновь участвовали госпитальеры, понесшие ощутимые потери: испанский флот, в который влились их корабли, был разметен и практически уничтожен жестоким штормом. Рыцарям приходилось туго: в военных предприятиях их преследовали неудачи; еще хуже обстояло дело с финансами, и уж совсем плохо складывались внутренние дела ордена. За десятилетие, прошедшее с момента воцарения ордена на Мальте, значительно обострились разногласия рядовых рыцарей с орденской верхушкой, вызванные чрезмерными притязаниями великого магистра с его окружением и стремлением молодых членов братства освободиться от суровой дисциплины и мелочной опеки.

Все это накладывалось на неприятности внешнего порядка, справиться с которыми было еще сложнее. В 1540 г. орден постигла двойная неудача, усугубившая его трудное положение: он одновременно потерял свои владения, и, следовательно, огромные доходы, в Англии и Германии. Предлогом для конфискации в этих странах его бальяжей послужили события Реформации, в которых местные монархи и князья увидели прекрасную возможность укрепить свою власть и освободиться от диктата Рима.

Конечно, по-разному складывалась судьба разобщенных германских княжеств и английского королевства, в котором укрепление абсолютизма привело к созданию единого мощного государства. Однако и Генрих VIII в Англии, и немецкие феодалы сумели перевести стихийное движение протеста против католической церкви в нужное им русло и секуляризовать земли монастырей и орденов, подорвав их авторитет и лишив их колоссальных денежных поступлений. В этом свете становятся понятными и акции против мальтийских рыцарей, которых в странах Реформации справедливо рассматривали как папскую гвардию.

Правда, в различных государствах с орденом поступили по-разному. В пределах Англии Мальтийский орден, распущенный специальным королевским эдиктом, перестал существовать как таковой, а рыцарям было предоставлено право выехать на Мальту в качестве частных лиц или остаться на службе у Генриха VIII, что многие из них и сделали. В лоскутных немецких государствах судьба госпитальеров сложилась несколько иначе. В южных княжествах, оставшихся католическими, ордену удалось сохранить значительные преимущества; зато в землях, вошедших в так называемую протестантскую группировку, они не только потеряли принадлежавшие им бальяжи, но и вынуждены были признать образование совершенно самостоятельной ветви — Прусского ордена иоаннитов (1540 г.), исповедовавшего лютеранство.

Надежды госпитальеров на восстановление их прав на владение и на возврат «блудных сынов» в лоно католической церкви несколько оживились в связи с начавшейся в Западной Европе контрреформацией, в которой Мальтийский орден принял самое деятельное участие. Поддерживая все мероприятия римской курии и Габсбургов, рыцари, по существу, защищали свои собственные интересы и привилегии, поскольку, как бы ни кичились они своим «особым положением», на деле без поддержки пап и габсбургской династии орден просто не смог бы существовать.

Почти столетие в Западной Европе свирепствовала феодально-католическая реакция. И все это время Мальтийский орден уповал на то, что рано или поздно ему удастся вернуть хотя бы часть из сорока трех отобранных Генрихом VIII командорств и прецепторств. Иллюзии оказались столь живучими, что госпитальеры не только сохранили у себя номинально язык Англии, но и великого туркопилье неизменно выбирали из среды английских членов ордена, ряды которых значительно поредели.

Пока на материке бушевали политические, идеологические и военные бури, жизнь на вверенном рыцарям острове шла своим чередом. С конца 40-х годов XVI в. турки возобновили наступление на европейские позиции в Средиземноморье. В 1547 г. на Мальте неожиданно высадился турецкий отряд. Опустошив побережье, он также быстро и внезапно удалился, прежде чем госпитальеры смогли что-либо предпринять. Еще более серьезным предупреждением ордену явилось османское вторжение 1551 г., когда отряду Синан-паши удалось разорить значительную территорию самой Мальты и практически полностью остров Гоццо, увезя в плен около пяти тысяч человек.

В том же году пала крепость Триполи, что, с одной стороны, еще больше упрочило позиции Османской империи в Северной Африке и в Центральном Средиземноморье, а с другой — принесло некоторое облегчение госпитальерам, которым отныне уже не было нужды бороться на два фронта. Вместе с тем суровые испытания, последовавшие одно за другим в течение неполных четырех лет, заставили орден по-новому взглянуть на роль Мальты и на свои задачи, связанные с пребыванием на острове. Прежде всего, как показали турецкие рейды, Мальту следовало срочно укреплять. Следовало также позаботиться об оружии, амуниции и провианте, которого здесь явно не хватало, — словом, обо всем, что могло бы превратить остров в неприступный бастион.

В 1557 г. во главе ордена встал Жан Паризо де ла Валлетт (1557—1568), личность, по свидетельству современников, незаурядная. Впрочем, весьма вероятно, что человеком-легендой его сделали обстоятельства так называемой Великой осады (1565 г.), о которой речь пойдет ниже. Придя к власти уже убеленным сединами старцем 67 лет от роду, он, безусловно, обладал мудростью, опытом и большим организаторским талантом. При нем орден вновь на какое-то время обрел единство, более регулярно в казну стали поступать респонсии (доходы), начались широкомасштабные строительные работы.

К этому времени госпитальерам удалось уже обновить форт Сан-Анджело и построить еще один форт — Сан-Эльмо, названный так в память аналогичного укрепления на Родосе. Форт Сан-Эльмо был возведен на самой дальней оконечности скалистого полуострова, известного как гора Сцеберрас, и охранял подступы к порту и главной стоянке флота рыцарей — Большой Гавани. В дальнейшем сюда планировалось перенести штаб-квартиру ордена. На берегу Большой Гавани был сооружен еще и третий форт — Сан-Микеле.

Работы велись медленно и не только, а вернее даже не столько из-за трудностей с рабочей силой или материалами. Основное препятствие заключалось в нехватке денег: ведь ордену помимо всего прочего приходилось содержать госпиталь и военный флот из восьми галер. Строительству мешал еще и папа Павел IV, с чисто иезуитской ловкостью провозглашавший на словах полную готовность всячески поддерживать иоаннитов, а на деле пользовавшийся слабостью госпитальеров и отбиравший постепенно те или иные привилегии, в том числе финансовые, поскольку папская казна постоянно нуждалась в пополнении из-за непомерных трат.

Из записок мальтийского рыцаря Луи де Буажелена следует, что понтифик нашел чрезвычайно удобную форму перекачивания денег ордена в свой карман: он просто раздал наиболее богатые командорства и приорства своим родственникам и ставленникам, будучи уверен, что ордену будет не под силу тягаться со «святым престолом». Выяснение отношений по этому вопросу между великими магистрами и папой тянулось много лет, и в конце концов ордену удалось отстоять некоторые древние прерогативы. При этом не последнюю роль в укреплении его позиций сыграла внушительная победа рыцарей над турками в 1565 г., прославившая их на всю Европу.

Столкновение назревало уже давно и было неминуемым. Семидесятилетний султан Сулейман I Великолепный, достигший апогея своего могущества, но не забывший давнего побежденного врага, решил раз и навсегда покончить с претензиями испанцев и итальянцев на владычество в Средиземном море и превратить его в такие же внутренние турецкие воды, каковыми стали Черное и Мраморное моря. Для этого нужно было, по его мысли, всего несколько последних усилий, из которых самым легким представлялось нападение на Мальту — крошечный, но крайне неприятный для Стамбула оплот христианства в Средиземноморье. Вот почему острие копья Сулеймана, как и сорок два года назад, оказалось вновь направленным против госпитальеров.

Как это часто бывает, поводом для военных действий послужил незначительный эпизод, оставшийся в ряду многих ему подобных, если бы не глубокие причины, лежавшие в его основе. Когда рыцари захватили очередной турецкий галеон с богатой добычей, они, конечно, отдавали себе отчет, что подобная акция не будет способствовать улучшению их отношений с Османской империей. Но такова была практика тех времен, когда пиратство считалось юридически оправданной мерой и возводилось в ранг государственной политики. Однако им и в голову не приходило, что захват судна вызовет столь бурную реакцию на берегах Босфора. Оказалось, что корабль принадлежал главному евнуху султанского гарема, а за оскорбление такого высокого лица, считали в Стамбуле, следует основательно наказать виновных.

Итак, был бы порох, фитиль всегда найдется. И вот уже турецкая армада, усиленная судами алжирских корсаров, отправляется в «карательную экспедицию». К Мальте прибыла внушительная по тем временам сила — 181 судно, на борту которых находилось свыше 30 тыс. пехотинцев. Во главе экспедиции стоял сераскер Мустафа-паша — тот самый, который уже однажды нанес ордену решительный удар, отняв у них Родос. Турецким флотом командовал зять Сулеймана Пиали-паша, а флотилией алжирских пиратов — Тургут-раис (известный на западе под именем Драгут — «гроза морей»), способный военачальник, верой и правдой служивший Сулейману. Он тоже был «старым знакомым» госпитальеров: никто иной, как Драгут, дважды добивался серьезных успехов в борьбе с орденом, оба — в 1551 г., когда он изгнал рыцарский гарнизон из Триполи и опустошил Гоццо.

18 мая 1565 г. османы высадились на Мальте. Нельзя сказать, чтобы для ла Валлетта нападение было неожиданным: он заранее предпринял кое-какие меры организационного характера. На остров срочно были доставлены продовольствие и боеприпасы, съезжались боеспособные члены ордена и т.д. Но всего этого было явно недостаточно. Под началом великого магистра находилось в тот момент всего 700 рыцарей и около 7,5—8 тыс. солдат, в основном мальтийцев. Как отмечают старинные источники, «христианские государи, которых ла Валлетт молил о помощи, не спешили поддержать рыцарей», и орден вновь, как и на Родосе, оказался один на один с грозным врагом.

24 мая турки приступили к артиллерийскому обстрелу форта Сан-Эльмо, оборону которого осуществляли 120 рыцарей и отряд испанских пехотинцев. Так началась Великая осада Мальты, продолжавшаяся без малого четыре месяца (18 мая — 8 сентября 1565 г.). Гарнизон форта стоял насмерть в буквальном смысле. Только 21 июня, когда погибли все до одного его защитники, солдаты Мустафа-паши смогли занять то, что еще оставалось от небольшой крепости. За неполный месяц турецкая армия потеряла 8 тыс. человек, от шальной пули погиб один из главных командиров осаждавших — Драгут, что вкупе с другими факторами оказало на тех сильное деморализующее влияние.

Говорят, что, когда сераскер увидел руины форта Сан-Эльмо, он, со свойственной Востоку образностью, воскликнул: «Можно только догадываться, какое сопротивление мы получим от отца, если ребенок, почти младенец, стоил нам жизней самых храбрых солдат!» Под «младенцем» Мустафа-паша подразумевал Сан-Эльмо, а под «отцом» городок Биргу — резиденцию великого магистра и временную столицу ордена. Однако, подавив эмоции, военачальник Сулеймана I продолжал атаки на укрепления рыцарей.

Потери достигли внушительных размеров с обеих сторон, но если для контингента рыцарей это было смерти подобно, то турки постоянно получали подкрепление, в частности из Северной Африки. В июле наместник султана в Алжире Хасан доставил на Мальту новый отряд, насчитывавший 2 тыс. человек, и штурм сразу же возобновился. Но ни алжирцам, ни пришедшим им на помощь янычарам так и не удалось преодолеть крепостные стены.

Между тем ла Валлетт получил известие о том, что вице-король Сицилии наконец решился прийти на помощь истекавшей кровью Мальте. Защитники острова как бы обрели второе дыхание и с новым упорством отстаивали каждую пядь земли. Несколько раз военное счастье как будто было на стороне превосходящих сил противника, но смелые действия мальтийцев в тылу турецкой армии и мужество тех, кто выдерживал лобовую атаку османов, в конце концов срывали планы Мустафы-паши. С безрассудным упорством бросал он новые тысячи бессловесных солдат, на казалось бы, изнемогающих защитников фортов.

Силы ордена были на исходе, когда 7 сентября на горизонте показались сицилийские боевые корабли. С неожиданной быстротой турецкая армия, бросив на произвол судьбы свою артиллерию, погрузилась на суда, приготовившись к отплытию. Но, словно устыдившись подобной поспешности, а скорее всего, в страхе за неминуемую расплату, которая ожидала его в Стамбуле за невыполнение приказа султана, Мустафа-паша повелел вновь высаживаться на берег. Среди солдат начался ропот, жестоко подавленный привыкшим к беспрекословному повиновению сераскером.

Решающая битва между прибывшим сицилийским войском численностью 8 тыс. человек и остатками некогда мощной османской армии произошла в тот же день и завершилась убедительной победой сицилийцев. Турки окончательно ретировались: 8 сентября их флот снялся с якоря и взял курс на Стамбул. Великая осада, таким образом, закончилась. В боях погибло 25 тыс. турок, а потери ордена составили 260 рыцарей и более 7 тыс. солдат. Но несмотря на колоссальный урон, госпитальеры с полным правом могли торжествовать — ведь что бы ни делали они до этого (и какие бы нарекания они ни вызывали позже), в эти дни орден покрыл себя неувядаемой славой. Великий Вольтер заметил по поводу событий бурного лета 1565 г.: «Нет факта более известного, чем осада Мальты».

Те самые «христианские государи», которые под разными предлогами уклонились от участия в военных действиях, теперь не уставали превозносить мальтийских рыцарей до небес. Одно за другим следовали празднества в Риме, Неаполе, Мессине и Мадриде. Сын Карла V испанский король Филипп II прислал рыцарям кинжал и меч, рукоятки которых были сделаны из золота и усыпаны бриллиантами (вывезенные в 1798 г. Наполеоном, они ныне хранятся в Лувре). Не захотел отстать от него и папа Пий IV, предложивший ла Валлетту шапку кардинала — наивысшее отличие римской курии, полагая, что оказывает великому магистру неслыханную честь. Но ла Валлетт, как ни странно, отклонил столь лестное предложение: почувствовав себя героем дня и верно уловив момент, он твердо заявил, что считает себя независимым сувереном Мальты и как светский государь не может принять на себя духовное звание «более низкого ранга». Так закладывались основы будущих претензий ордена на некую великодержавность и равные права с другими европейскими монархиями.

На самой Мальте тоже ликовали. День и ночь торжественно звонили колокола церквей, пиры и гулянья пришли на смену ратным подвигам. Биргу — арена наиболее кровопролитных битв — было переименовано в Читта Витториоза («Город Победы»), а л'Исла, небольшое соседнее селение, — в г. Инвитта («Непокоренный»).

Отшумели празднества. Госпитальеры огляделись вокруг и пришли в ужас: остров лежал в руинах, следовало в который раз все начинать с нуля.

Поначалу руки опустились даже у энергичного ла Валлетта. Не лучше ли, закрались к нему в душу сомнения, бросить эту проклятую богом землю и перебраться на континент, куда, кстати, в поисках удовольствий уже отправились многие молодые рыцари. С другой стороны, великий магистр не мог не помнить годы унизительного скитания по европейским дворам в поисках постоянного пристанища, достойного «защитников христианства», героев Палестины и Родоса. Слишком дорогой ценой досталась ордену Мальта, чтобы так легко с ней расстаться.

Чаша весов все же начала склоняться к первому решению, когда из Рима прибыл в Читта Витториоза выдающийся военный архитектор Франческо Лапарелли, посланный Пием IV для строительства новой столицы ордена. Застав госпитальеров, как говорится, на чемоданах, он понял, что для раскачки у него времени нет, и уже через несколько дней представил на утверждение капитула план того города, которому и до сих пор суждено оставаться столицей Мальты.

28 марта 1566 г. великий магистр Мальтийского ордена Жан Паризо де ла Валлетт положил первый камень в основание будущего города, названного в его честь Ла-Валлеттой. Однако чувство беспокойства не оставляло его. До острова докатились слухи, что Сулейман Великолепный на этот раз лично собирался возглавить экспедицию против госпитальеров, уничтожить которых для него, «владыки Вселенной», становилось уже вопросом престижа.

Отдавая себе отчет в том, что второй раз разоренной войной Мальте турецкого натиска не выдержать, великий магистр, похоже, решается на крайние меры. Что составляет главную ударную силу Османской империи, без которой захват острова просто немыслим? Конечно же флот. А раз так, то «неверных» следует лишить флота. И вот в самый ответственный момент, когда турецкая эскадра была уже почти готова к отплытию, произошло «непредвиденное»: в Стамбуле взорвался арсенал, уничтожив бульшую часть стоявших поблизости кораблей и, таким образом, похоронив под их обломками надежды Сулеймана на быстрое отмщение.

Очередная угроза ордену миновала. Иоанниты могли наконец вздохнуть спокойно и с той же страстью, с которой они боролись против турок, приступить к мирному строительству. Но не тут-то было. Недовольство, возникшее среди молодых мальтийских рыцарей незадолго до Великой осады и приглушенное последовавшими событиями, вспыхнуло с новой силой. Причины были разные: здесь и протест против деспотизма великого магистра, и вражда между национальностями, и борьба за власть, и просто жажда удовольствий. Глухой ропот, начавшийся при ла Валлетте, перерос в открытое выступление при его менее достойном преемнике Жане л'Эвеке де ла Касспере (1572—1581).

Суть конфликта весьма поучительна, поскольку полностью развенчивает легенду о якобы существовавшем между членами ордена духовном единстве и межнациональном братстве. Первыми восстали испанские рыцари (1581 г.), считавшие, что их роль в делах ордена была сильно принижена. Рассуждения их базировались на том, что на протяжении почти полувека Испания являлась наиболее верным и могущественным покровителем Мальтийского ордена, а потому и его глава должен избираться из испанцев. Обвинив «сюзерена Мальты» во всех смертных грехах, включая сговор с «врагами веры», арагонские и кастильские иоанниты подняли бунт, закончившийся выборами еще одного великого магистра — в противовес первому.

Нашлись на острове и просто авантюристы, которые поддерживали арагонский и кастильский языки в расчете половить рыбу в мутной воде. Конфликт грозил обернуться своего рода гражданской войной. И тогда в него решил вмешаться папа Григорий XIII, который выслал на Мальту своего нунция-инквизитора Висконти.

Следует отметить, что в задачу последнего, в отличие от инквизиторов в других католических странах, не входило выявлять еретиков и устраивать аутодафе на устрашение богобоязненному населению. Нет, в данном случае его функции были значительно проще и вместе с тем деликатнее. Фактически он представлял собой полномочного представителя и соглядатая папы, воспользовавшегося, как и его далекий предшественник Григорий XI, трудностями ордена для укрепления своего влияния.

По требованию нунция в 1581 г. оба великих магистра — «законный» де ла Кассиер и выбранный параллельно Мартин Леку де Ромегас — отбыли в Рим, где «наместник Петра» должен был разрешить их спор. Конечно же, Григорий XIII поддержал ла Кассиера, да и иначе и быть не могло. По мнению римской курии, следовало прежде всего подавить в зародыше самую мысль о возможности бунта против существовавших статутов ордена. Мальтийские рыцари устраивали «святой престол» только в качестве монолитного, спаянного железной дисциплиной, послушного его воле войска; следовательно, никаких брожений среди них глава католической церкви допустить не имел права.

Однако ла Кассиеру недолго удалось торжествовать победу над соперником: в конце того же года он скончался в Риме, так и не успев вернуться на мальтийскую землю. По весьма странному совпадению там же еще раньше умер «узурпатор» Ромегас. Тогда-то папа и решил окончательно подмять орденскую братию под себя. Вместо того чтобы назначить выборы нового великого магистра, как это было принято по уставу ордена, он неожиданно объявил о том, что отныне главу иоаннитов он будет назначать сам. Готова была и мотивировка: Мальтийский орден — объединение духовное, а раз так, то римский папа для него — высшая инстанция.

Можно себе представить, какое недовольство вызвала эта попытка Григория XIII у членов ордена, и без того добивавшихся большей свободы. Папе пришлось пойти на попятный: он позволил провести «свободные» выборы, но только из трех предложенных им кандидатур. Одновременно он отобрал некоторые другие привилегии ордена. В частности, начиная с 1584 г. иоаннитам не разрешалось занимать два высших церковных поста на Мальте — епископа и приора кафедрального собора св. Иоанна. Кроме того, под предлогом необходимости наблюдать за порядком в Ла-Валлетте учредили постоянную резиденцию инквизитора, назначаемого Римом.

Отныне эти два фактора — независимый от великого магистра епископ и папский ставленник инквизитор — стали постоянным источником раздоров на острове. Каждый из трех высокопоставленных сеньоров — глава ордена, глава церкви на Мальте и личный представитель папы — претендовали на верховную власть, чрезвычайно болезненно воспринимая любую попытку вмешательства в свою епархию. Третейским судьей практически во всех разногласиях был папа, что давало ему возможность утверждать на острове свой диктат.

С высоты сегодняшнего дня часть причин, вызывавших в свое время бурные сцены и скандалы, кажется нелепой и несерьезной. Однако, даже отставив в сторону весомые разногласия, следует признать, что для XVI века, когда придворный этикет и формальный престиж имели громадное значение, такие вопросы, как, например, кому уступать дорогу на узких улочках Ла-Валлетты или кому первому являться с визитом, могли сами по себе вызывать постоянные споры и раздоры.

Бесконечная вражда трех высших должностных лиц прежде всего неблагоприятно отражалась на местном населении, которое подвергалось нещадной эксплуатации и постоянно втягивалось в никому не нужные конфликты. При великом магистре Хьюге Лубенксе де Вердале (1582—1595) — первом избранном на этот пост с подачи Рима — были упразднены все органы самоуправления, существовавшие на Мальте. Его преемники в начале XVII в., следуя примеру монархов таких великих держав, как Англия и Франция, пытались подчинить себе мальтийскую церковь.

Роскошный образ жизни Вердаля, его стремление утвердить себя в качестве полноправного властителя не могли не вызвать нарекания как среди простых мальтийцев, так и среди средних священнослужителей. Апогеем безрассудного поведения главы ордена явились пиршества в его новом поистине царском дворце, где его слух услаждали отборные музыканты, а вкус — изысканные яства, в тот момент, когда на острове свирепствовала чума (1592 г.), а затем — голодные годы. Трудно сказать, чем бы закончилось все это для потерявшего голову от чувства безнаказанности великого магистра, если бы он не умер практически сразу после этих мрачных событий, причем не дома в Ла-Валлетте, а в резиденции папы в Риме.

В борьбе с орденом епископ Мальты тоже не сидел сложа руки. В 1592 г. он пригласил на остров в качестве союзника орден иезуитов, уже достаточно «зарекомендовавший» себя в других странах. Беспринципные, ловкие, умные и хитрые иезуиты вскоре заняли на Мальте те же позиции, что и во всех остальных местах, где они внедрялись. Остров все больше опутывался цепями католицизма.

Беспристрастно шаг за шагом анализируя историю ордена св. Иоанна, можно увидеть очевидный факт — где бы он ни появлялся, какой бы статус ни приобретал, вокруг него постоянно вспыхивали склоки. В Палестине он поочередно перессорился со всеми феодалами и с орденом тамплиеров, с Кипра его просто попросили, на Родосе он враждовал с греками и римской курией, на Мальте рыцари вообще заняли круговую оборону против светских владык и простого люда, епископа и папского трибунала, вице-короля и иезуитов.

Шестьдесят три инквизитора сменилось на острове за время пребывания там госпитальеров, и абсолютно со всеми орденская верхушка сумела испортить отношения, которые колебались от легкой неприязни до открытых схваток. Между тем именно с теми, кто занимал этот пост, великим магистрам меньше всего следовало вступать в коллизии: двадцать пять из этих шестидесяти трех мальтийских инквизиторов впоследствии стали кардиналами, а двое даже римскими папами, остальные же получили сан епископов. Иными словами, это все были люди, высоко стоявшие на иерархической лестнице католической церкви, которые могли или содействовать, или мешать ордену иоаннитов.

Если впоследствии мальтийские рыцари опять набрали силу и пользовались определенной независимостью в европейских делах, то во второй половине XVI в. им приходилось действовать с большой оглядкой. Борясь за престиж, отступая перед натиском папской курии или доказывая свои права, они не смели ни на минуту забывать о своей основной миссии, под предлогом которой орден утвердился на Мальте. Поэтому на протяжении 1565—1595 гг. флот госпитальеров неоднократно принимал участие в военных кампаниях европейских государств против турецкой экспансии. Участвуя в битвах с турками, в каком бы районе Средиземноморья они ни происходили, орден тем самым ограждал и свои владения от новых нашествий. Каждый умелый удар, нанесенный по врагу, увеличивал шансы иоаннитов отстоять Мальту и уменьшал возможность непосредственной прямой атаки османского флота, как это было в 1565 г.

Большой резонанс в Европе получило морское сражение при Лепанто (старинное название греческого города Навпактос) в 1571 г., в ходе которого объединенная эскадра антитурецкой коалиции Священной лиги нанесла сокрушительный удар флоту Османской империи, надолго похоронив мысль превратить Средиземное море в «султанов пруд». В Священную лигу входили Испания, Рим, Венеция, Генуя, Неаполь, Парма и другие мелкие итальянские государства, а также иоанниты. Правда, последние выставили всего три галеры, однако сражались они, как всегда, достаточно самоотверженно, подтвердив высокую воинскую репутацию ордена.

Разгром турецкого флота в битве при Лепанто явился первым внешним проявлением начинавшейся слабости империи. Однако, несмотря на понесенное поражение, Турция продолжала еще оставаться могучей державой, заставлявшей трепетать даже более сильных противников, чем Мальтийский орден. Сложная, взрывоопасная ситуация в Средиземноморье заставляла рыцарей постоянно быть начеку и торопиться с возведением столицы, которая должна была стать «щитом» Мальты.

Нависшая над островом в 1574 г. опасность нового турецкого вторжения показала насущную необходимость скорейшего окончания строительных работ. Султан Селим II, сын Сулеймана и бывшей украинской рабыни, ставшей всесильной султаншей Хасеки по прозвищу Роксолана, намеревался вначале напасть на Мальту, но затем передумал и захватил г. Тунис (1574 г.). Преемники его постоянно держали маленький отважный остров под прицелом.

В 1571 г. резиденцию ордена перевели из Читта Витториоза в отстроенную Ла-Валлетту, а к концу столетия город в основном принял те очертания, которые сохранились до сих пор. Он поражает единством архитектурного ансамбля, миниатюрностью и изяществом, каким-то чудом совместившимися с монументальностью, функциональной целостностью. Большинство старинных зданий в центре Ла-Валлетты построены выдающимся мальтийским архитектором Джероламо Кассаром в последней четверти XVI в. в стиле Позднего Возрождения. Именно он является автором и большинства обержей — «подворий» языков, и величественного кафедрального собора св. Иоанна, бывшей главной церкви ордена. И хотя многие из творений Кассара претерпели изменения в XVIII столетии, когда господствовало барокко, и позднее, впечатление от города из-за этого не портится, а наоборот, приобретает приятное для глаза разнообразие.

В отличие от Родоса мальтийская резиденция ордена — Монастырь — не была обособлена от остальных светских построек, что придало столице, если можно так выразиться, характер более светский, более европейский. Ла-Валлетта росла и украшалась, чему не препятствовали даже денежные затруднения, время от времени испытываемые госпитальерами. На сооружение новой столицы средства выделили монархи Португалии (30 тыс. крузейрос), Испании (90 тыс. франц. ливров) и Франции (140 тыс. франц. ливров), а также папа, направивший ордену 15 тыс. крон. Орден начал чеканить свою медную монету, что, по мнению великого магистра и его окружения, должно было принести казне определенный доход. Еще в 1565—1566 гг. орденом были выпущены специальные мемориальные золотые и серебряные медали с изображением нового города и горделивой надписью Melita renascens — «Возрожденная Мальта».

Эта страсть к самовосхвалению двигала иоаннитами и в дальнейшем. Когда в 1604 г. капитул ордена решил выделить внутри собора св. Иоанна по приделу каждому языку, братья различных национальностей, соревнуясь между собой в пышности и великолепии, бросились украшать свои приделы, собирая туда лучшее из произведений искусства, что мог найти их взыскательный вкус в Европе.

Но главной достопримечательностью собора являются не фрески знаменитого итальянского художника Маттиа Прети и не фламандские гобелены по картонам Рубенса и Пуссена, а прекрасно исполненные надгробия великих магистров, ибо все они, начиная с основателя города ла Валлетта, захоронены здесь. Исключение составляют лишь Гомпеш, сдавший Мальту Наполеону, а также современные магистры.

Поражающее воображение богатство убранства интерьера резко контрастирует с исключительной простотой фасада собора. Такое сочетание было, видимо, характерно для всех строений той эпохи: для дворца великого магистра, для обержей, даже для здания непременного госпиталя, открытого на Мальте в 1573 г. (ныне — Конференс-холл). «Сакра Инфермерия», так называлась эта огромная больница, была расположена неподалеку от гавани, что облегчало доставку больных прямо с кораблей. Она состояла из госпиталя, где содержались обычные больные, приюта для незаконнорожденных и дома для умалишенных и умственно неполноценных.

За больными осуществлялся хороший уход, и не только профессиональный. Все члены ордена, находившиеся на Мальте, включая великого магистра, должны были один день в неделю проводить в госпитале, собственноручно ухаживая за пациентами. Больных кормили из серебряной посуды (впоследствии переплавленной по приказу Наполеона в слитки). Зимой холодные стены госпиталя завешивались драгоценными гобеленами, летом украшались полотнами Маттиа Прети.

Неудивительно, что слава госпиталя ордена св. Иоанна росла с каждым днем и он считался лучшим заведением подобного рода в Западной Европе. Достаточно сказать, что с XVII в. госпиталь принимал до 4 тыс. больных ежегодно — цифра внушительная сама по себе и особенно если учесть отдаленность острова. Недаром должность инфермемария, т.е. главного санитара, появившаяся в ордене еще в родосский период, превратилась в одну из важнейших на Мальте. Он выбирался из французов и являлся обязательным членом совета при великом магистре.

В состав госпиталя входил также лазарет для инфекционных больных. Это отделение было совершенно необходимо на Мальте, где в силу нехватки чистой питьевой воды и антисанитарных условий жизни рядовых подданных ордена регулярно вспыхивали эпидемии чумы. Одна из них, наиболее тяжелая, свирепствовала на острове в 1675—1676 гг. девять месяцев, унеся около 11 тыс. жизней.

Наше путешествие по старой Ла-Валлетте закончится у крепостных стен города, прекрасно сохранившихся со времен Франческо Лапарелли и построенных им в 1566—1570 гг. Частично выдолбленные в скале, частично сложенные из плотно пригнанного светлого камня, они окружены глубоким рвом, выкопанным пленными турками. Фортификации включают также многочисленные форты, расположенные по периметру: форт Сан-Эльмо, разрушенный Мустафа-пашой в период Великой осады, а затем восстановленный, Сан-Микеле, Сан-Сальвадор и др.

Интересные наблюдения о Ла-Валлетте XVII века оставил один из участников английской военной экспедиции, корабельный священник Генри Тонж, посетивший остров в 1676 г. Его дневниковые записи открываются восхищенным замечанием о том, что даже если у человека есть другие дела, стоит оставить их, чтобы хотя бы один раз взглянуть на «этот благородный город Мальты». Ла-Валлетта, представшая перед его взором, являла собой единую крепость, расположенную на идеально подходившей для этой цели скале, ощерившейся пушками, «все из которых были бронзовыми».

«Здесь не было нужды в часовых, — пишет он, — настолько неприступными казались стены. А кроме того, их окружали две глубокие траншеи или не заполненные водой крепостные рвы, вырубленные в скале и расположенные террасами, настолько глубокие, что их нечем наполнить, и настолько широкие, что через них невозможно переправиться. В центре города размещалась целая армия, но каждый дом и без того представлял собой настоящий замок».

Проницательный наблюдатель сообщает далее, что в Ла-Валлетте хранились внушительные запасы продуктов на случай осады. «В городе много хранилищ в виде глубоких колодцев… и в них постоянно имеется зерно и другие съестные припасы для трех сотен человек на срок три года».

Так, постепенно застраиваясь, столица ордена иоаннитов превращалась в неприступный бастион, способный выстоять и дать отпор любому противнику. Весь XVII век — это время подъема Мальтийского ордена, его расцвета, когда гордые своими победами, еще не утратившие вкус к ратным подвигам рыцари всячески способствовали росту и развитию своего небольшого государства.

В первый год нового столетия великим магистром избирается Алоф де Виньякур (1601—1622), деятельный, решительный и неглупый человек. При нем орден одержал ряд внешнеполитических побед. По-прежнему ориентируясь на международной арене на Испанию, он активно участвует в войне испанцев в Северной Африке, в основном на территории Алжира.

Известный русский революционер М.В. Буташевич-Петрашевский так охарактеризовал тогдашние противоборствовавшие силы в Алжире: «В Алжир шли мусульмане из всех стран Востока и там слагали свои силы и богатства на гибель католичеству. Большая часть родосских рыцарей были искатели приключений, члены знатных домов, которых потеря имуществ или титло младшего брата заставляли искать счастия вне отечества; большая часть подданных Алжирского дея состояла из ренегатов, бродяг, толпившихся по городам Египта, Сирии и Турции, из всякого промотавшегося сброда, пытавшего последние средства к улучшению своей участи».

Здесь, на враждебной территории, иоаннитам приходилось доказывать верность испанскому престолу, невзирая на то что редкие удачи перемежались с многочисленными неудачами. Значительно больше мальтийским рыцарям везло в прежнем районе их военных экспедиций — на Пелопоннесе и окружающих его островах. В 1602 г. орден захватил здесь города Лепанто и Патры, а через девять лет — г. Коринф.

В 1615 г. Турция вновь решила нанести по Мальте мощный удар, однако операция провалилась, едва начавшись. Пяти тысячам османского войска удалось высадиться на берег, но дальше этого дело не пошло: под натиском рыцарей и солдат ордена турки вынуждены были убраться восвояси, даже не захватив никакой добычи, — благо население вовремя укрылось за стенами Ла-Валлетты. Это была одна из последних попыток Османской империи покончить с Мальтийским орденом и уж во всяком случае последняя схватка старых противников на его территории. Но опасность турецкого нападения на Мальтийский архипелаг все же висела над орденом как дамоклов меч еще долгие годы.

Определенную лепту в обострение ситуации вносила и коварная «Пресветлая Республика» Венеция, словно корабль разворачивавшая свои паруса в ту сторону, откуда дул выгодный ей ветер. Венеция, как мы помним, вообще не отличалась постоянством и на протяжении веков вступала в союзы и лиги с другими государствами для того, чтобы в удобный момент их нарушить. В данном случае, в первой четверти XVII столетия, ей было выгодно поддерживать добрые отношения с Турцией, которая, несмотря на начавшийся упадок, еще способна была наносить весьма ощутимый урон средиземноморским государствам.

Венеция, по-прежнему представлявшая собой аристократическую республику, тоже уже вступила в стадию заката, но еще сохраняла важное торговое и промышленное значение. Ее главные помыслы в тот момент были направлены на удержание территорий, которыми она все еще обладала в Восточном Средиземноморье. Для этого требовалось одно — нейтрализовать наступавшую Турцию, а для подобной цели у венецианцев имелось единственное оружие — дипломатия.

Чтобы задобрить Стамбул и уверить его в своей благожелательности, Венеция выступила с обвинениями в адрес иоаннитов в нарушении ими морского и прибрежного пространства, принадлежавшего ей. Она потребовала при этом, чтобы орден вернул Турции всю добычу и всех пленных, захваченных на галерах султана в венецианских водах. Этот демарш, однако, не помешал позднее, в 1645 г., заключению очередного соглашения между Республикой и мальтийскими рыцарями, когда возникла турецкая угроза острову Крит, принадлежавшему Венеции.

Разбой на море, которым не гнушались госпитальеры в борьбе против турок, значительно обогатил орден. Приток рабов обеспечивал его бесплатной рабочей силой. Благодаря этому орден смог позаботиться об улучшении жизненных условий подданных и о дальнейшем освоении Мальты и Гоццо. Еще в 1616 г. по приказу великого магистра Виньякура был построен акведук для подачи питьевой воды из Рабата в Ла-Валлетту, что намного облегчило одну из серьезнейших проблем города. Другим больным вопросом являлась его явная перенаселенность: если в 1565 г. на Мальте проживало 10 тыс. человек, то уже в 1632 г. их насчитывалось здесь 50 тыс., большинство из которых (кроме мальтийской знати) осело в районе Большой Гавани.

Подобная скученность, во-первых, вела к катастрофам во время эпидемий, а во-вторых, препятствовала росту сельскохозяйственного производства. Мальта все еще в большой степени зависела от импорта продуктов питания с Сицилии, однако этот факт объяснялся не только незначительным количеством на острове плодородных земель, но и неправильным или неполным их использованием крестьянами. Орден осуществил ряд мер по ирригации, что не замедлило сказаться на урожайности культур. Гоццо превратился в настоящую житницу орденского государства, причем некоторых видов продукции стало хватать не только для удовлетворения собственных потребностей, но и для экспорта. Так, Мальта начала вывозить апельсины, хлопок, тмин, табак. На острове появились новые культуры (тутовое дерево для производства шелка) и новые отрасли хозяйства (солеварение). Мероприятия иоаннитов по рассредоточению населения на обоих островах привели к созданию новых поселений, а для их защиты потребовались новые крепости и форты, остатки которых и по сей день можно увидеть на Гоццо и особенно на Мальте. Орден сделал много полезного для развития архипелага, но плодами нововведений пользовались прежде всего сами рыцари.

Вместе с накоплением богатства начали меняться и нравы внутри ордена. Дело дошло до того, что великого магистра Антуана де Поля (1623—1636) обвинили в симонии, и ему с трудом удалось оправдаться перед Урбаном VIII, который сам грешил тем же. Дополнительную смуту внесли рыцари из языка Италии, предпочевшие уютные поместья у себя дома на материке полному «благородного риска» существованию на Мальте. Они покинули Монастырь и поселились в итальянских государствах, тем более что политика, проводимая целым рядом римских понтификов, грозила им полной потерей собственности в Италии, и поэтому требовалось их личное присутствие там для защиты своих прав.

В основе папской политики лежал непотизм, т.е. раздача наиболее доходных владений родственникам папы, из которых формировалась новая знать. Менее разборчивые в средствах и более алчные, чем их аристократические предшественники, постепенно терявшие свое положение, эти нувориши скупали земли у мелких рыцарей и превращались в крупных землевладельцев, а следовательно, становились более прочной опорой власти папы. За первую треть XVII в. «святой престол» конфисковал у госпитальеров около двадцати командорств, находившихся на территории Папской области. Когда же великий магистр стал противиться этому, Урбан VIII разрубил гордиев узел одним ударом — в 1630 г. он издал статут, согласно которому Эпальтийскому инквизитору вменялось в обязанность впредь руководить выборами великого магистра, что позволяло Риму протащить на пост главы ордена свою кандидатуру.

На практике статут так и не был воплощен в жизнь, но сама эта акция римской курии показала иоаннитам, что даже на такого необъезженного и ретивого скакуна, каковым еще являлся Мальтийский орден, может быть наброшена крепкая узда. Недаром в среде иоаннитов об Урбане VIII осталось самое неблагоприятное впечатление. Считалось, что, вмешиваясь в дела ордена, он превысил свои права, а раздавая имущество ордена своим ставленникам, расстроил финансы госпитальеров.

Но как бы ни ворчали рыцари, римский папа по-прежнему являлся их верховным владыкой, и его решения были обязательны для всех католиков без исключения. Вот почему, когда в 1643 г. все тот же Урбан VIII приказал великому магистру Жану де Ласкарис-Кастелляру (1636—1657) поставить ему определенное количество рыцарей и галер для кампании против герцогства Пармы и Пьяченцы, которое он пожелал присоединить к Папской области, глава иоаннитов вынужден был удовлетворить это требование.

Исполнение приказа папы дорого стоило мальтийским рыцарям. На защиту Пармы поднялись другие итальянские государства, обладавшие действенным, хотя и не боевым оружием против госпитальеров. Иоанниты владели крупными земельными наделами, мельницами, замками и другим недвижимым имуществом на территории большинства герцогств Италии; респонсии от них поступали в казначейство ордена. Этим и воспользовались итальянские правители, конфисковав собственность госпитальеров, что сразу резко ограничило приток денег на Мальту.

Впоследствии рыцарям кое-как удалось уладить конфликт и вернуть себе утраченное в Италии. Сложнее обстояло дело в княжествах Германии, где вечно нуждавшиеся в денежных средствах курфюрсты и князья в очередной раз позарились на богатые командорства иоаннитов. Вестфальский мир, заключенный в 1648 г. и окончивший первую общеевропейскую Тридцатилетнюю войну (1618—1648), не только развязал им руки в отношении ранее секуляризированных церковных земель, но и узаконил возможное наступление на права монашеских орденов, включая орден св. Иоанна.

Тридцатилетняя война имела большое значение для дальнейших судеб Европы. Она в корне изменила соотношение сил на международной арене, что напрямую затронуло и интересы мальтийских рыцарей. В этой войне друг другу противостояли две мощные группировки государств: габсбургский блок (испанские и австрийские Габсбурги), поддержанные первоначально папой и католическими князьями Германии, и антигабсбургская коалиция, возглавлявшаяся Францией, в которую входили Швеция, Голландия, Дания, Россия, протестантские германские княжества и отчасти Англия.

Победа антигабсбургской коалиции покончила с попыткой создания всемирной «христианской империи» Габсбургов и серьезно ослабила позиции Испании и Австрии. Роль лидера в международных делах захватила окрепшая и богатая Франция.

Неудивительно поэтому, что начиная с середины XVII в. Мальтийский орден переориентировался на Париж, чему способствовал переход на профранцузские позиции и «святого престола», вовремя осознавшего, что опираться следует на сильного.

В 1653 г. госпитальеры купили у Людовика XIV, с царствованием которого связан наивысший расцвет, а затем и упадок французского абсолютизма, несколько островов в Вест-Индии: Санта-Крус, Сен-Бартелеми, Ла-Тортуга — и владения Франции на островах Сен-Мартен и Сент-Кристофер. Сделка обошлась ордену недешево — в 120 тыс. ливров, но это явно не помешало послу ордена в Париже кавалеру де Сувре тут же начать по указанию с Мальты переговоры о покупке Гваделупы и Мартиники.

Чем руководствовались рыцари, пускаясь в это предприятие? Стражами какой веры они выступали и от каких «неверных» нужно было защищать едва обитаемые острова в далекой Америке? Предприимчивое братство, хваставшее при европейских дворах своими военными подвигами в Средиземноморье, не очень-то любило распространяться о хозяйственной деятельности, принявшей большой размах.

Было ясно, что новые территориальные приобретения Мальтийского ордена в Карибском море были направлены сугубо на увеличение доходов иоаннитов, пытавшихся наладить там производство сахарного тростника и табака. «Милосердные» рыцари не гнушались при этом использовать на плантациях труд негров-рабов, нещадно эксплуатируя их. И все же роль плантаторов, видимо, не очень прельщала не привыкших к каждодневному, целенаправленному труду членов ордена. Поэтому, когда умер инициатор сделки с Людовиком XIV управляющий «заморскими владениями» ордена бальи де Пуанси, великий магистр Николае Котонер (1663—1680) поспешил отказаться от сомнительного предприятия. Все принадлежавшие ордену земли на Малых Антильских островах были перепроданы в 1665 г. французской Вест-Индской компании за 500 тыс. ливров, принеся, таким образом, ордену доход в кругленькую сумму 380 тыс. ливров. И тем не менее госпитальеры не раз сокрушались потом, что Котонер не проявил должной дальновидности: в начале XIX столетия, отмечал уже упоминавшийся ранее член ордена Луи де Буажелен, каждая из плантаций на проданных островах приносила новым владельцам доход, равный затратам Мальты на всю покупку в 1653 г.

Конечно, в то время, о котором идет речь, никому не дано было предугадать далекую перспективу, а европейские дела ордена требовали от иоаннитов большого напряжения всех сил и значительных расходов, так что, вполне вероятно, сменявшие друг друга «сюзерены Мальты» просто не хотели распылять силы и средства.

В 1645 г., несмотря на все дипломатические маневры и ухищрения Венеции, разразилась венециано-турецкая война, продолжавшаяся с незначительными перерывами почти 25 лет. Ни одно из государств Европы, поглощенных Тридцатилетней войной, не захотело вмешиваться в этот «частный» конфликт, так что Венеции поневоле пришлось обратиться к Мальтийскому ордену.

Успех венецианской миссии, прибывшей на Мальту, был делом весьма проблематичным, поскольку в Ла-Валлетте хорошо помнили двурушническую политику республики на протяжении многих десятилетий. Однако заманчивая перспектива нанести еще один удар давнему врагу — Османской империи — взяла верх, и великий магистр распорядился выделить в помощь Венеции несколько галер. С тех пор и до 1669 г., когда Венеция потерпела поражение от турок и расплатилась за него потерей Крита, госпитальеры участвовали в ее морских операциях против султана. В частности, флот рыцарей оказал большую поддержку силам Венецианской республики в 1656 г. в ходе сражения у выхода из Дарданелл в Эгейское море, когда им удалось освободить семь тысяч пленных христиан.

Вскоре Мальтийскому ордену довелось еще раз вступить в противоборство с турками. Дряхлевшая Османская империя никак не желала смириться со своим военным ослаблением и все еще тщилась доказать, что она грозная сила, которую нельзя сбрасывать со счетов. В 1683 г. турки, воспользовавшись внутренними проблемами Священной Римской империи, вторглись в Австрию и 14 июля подошли к Вене. Поначалу их действия развивались успешно, причем настолько, что императорский двор бежал из столицы, бросив ее на произвол судьбы. Решающий перелом произошел с подходом войск союзных держав под командованием польского короля Яна Собеского. 13 сентября 1683 г. состоялось сражение, участником которого был и отряд мальтийских рыцарей. В результате сражения турки были наголову разбиты, а Вена спасена.

Поражение под Веной положило конец турецкому продвижению в Европе, однако это было лишь началом конца. Еще много воды, а точнее, крови утечет, прежде чем султанская Турция шаг за шагом сдаст свои позиции. Все последнее десятилетие XVII в. Польша, Австрия и Венеция вели непрерывные войны с Османской империей за обладание Пелопоннесом. Как ни странно это звучит, но орден св. Иоанна постоянно был равноправным членом коалиции трех государств, несмотря на кажущуюся в сравнении с ними свою незначительность.

Параллельно с военными успехами госпитальеры пытаются навести порядок в собственном доме. В 1631 г. великий магистр Антуан де Поль созвал генеральный капитул — высший законодательный орган ордена. Согласно статуту, генеральные капитулы или общие собрания всех членов ордена должны были созываться регулярно каждые пять лет, однако на практике этот срок не выдерживался. Так, предыдущий генеральный капитул состоялся в 1603 г., а следующий — лишь через 145 лет, в 1776 г. В остальное время делами ведали глава ордена и его ближайшее окружение, во всем стремившиеся подражать абсолютным монархиям Европы.

Вообще к началу XVII в. на Мальте сложилась и полностью оформилась вся многоступенчатая система управления, которая продержалась почти без изменений до 1798 г. Как уже отмечалось, формально основным руководящим органом считался генеральный капитул, но, собираемый раз в десять, а затем и более лет, он скорее являлся иллюзией демократии, красивой ширмой, которую великие магистры позднее отбросили, как ненужное притворство.

Между общими собраниями на Мальте существовали четыре различных совета: обычный, полный, тайный и криминальный. Обычный и полный советы, по сути, не отличались друг от друга. Вся разница состояла в количестве членов: в одном заседал, если так можно выразиться, постоянный руководящий состав ордена, а в работе второго принимали участие еще 16 рыцарей-старейшин (по два от каждого языка). И тот и другой совет занимались такими вопросами, как прием новичков, установление пенсий, раздача должностей (кроме выборных), отчеты глав командорств и приорств и т.п.

Тайный совет являлся своего рода кабинетом министров или государственным советом при великом магистре, который направлял всю внешнюю и внутреннюю политику Мальты. Он включал в себя узкий круг лиц из высших чинов ордена и собирался в тех случаях, когда следовало быстро решить какую-либо неожиданную проблему, вставшую перед орденом.

Высшим финансовым органом ордена была палата казначейства. Она отвечала за все поступления в казну и за расходы, причем здесь у рыцарей была также выработана стройная система. Обладая немалыми поместьями почти во всех католических странах Европы, они, естественно, испытывали определенные затруднения в централизованном сборе доходов из-за большой удаленности командорств друг от друга и тем более от Мальты.

Для того чтобы облегчить задачу, при каждом приорстве имелась собственная казна, откуда деньги стекались в 29 крупных коллекторов, расположенных на торговых путях, и уже оттуда доставлялись на остров в палату казначейства. Сама палата представляла собой компактный и хорошо отлаженный механизм, состоявший из десяти человек. Президентом палаты казначейства являлся великий командор, обладавший большими полномочиями.

Дело в палате казначейства было поставлено образцово, аккуратно велись бухгалтерские книги, казначеи приорств каждый месяц присылали свои отчеты, монастырский хранитель казны, т.е. главный кассир ордена, ежеквартально держал ответ перед палатой за произведенные выплаты. Фактически казначейство было огромным, богатым и прекрасно отрегулированным банком, который вел операции, как отмечает де Буажелен, по всей Европе — «от Кадиса (в Испании) до Варшавы и даже до Петербурга».

Интересно отметить, что все изменения в финансовом законодательстве могли приниматься либо генеральным капитулом, либо специальным комитетом (весь состав казначейства плюс представители языков), а затем утверждаться все тем же капитулом.

Итак, вернемся к генеральному капитулу 1631 г., на повестке дня которого стояли два крупных вопроса: о правилах приема рыцарей в орден и о некоторых изменениях в положениях о финансах. Вторая проблема разрешилась относительно быстро: все участники собрания единодушно проголосовали за то, чтобы разрешить великому магистру пользоваться частью орденской казны по своему усмотрению, а в случае нужды ставить под свой контроль все поступления и расходы ордена.

Что касается вопроса приема в ряды госпитальеров, то здесь встретились известные трудности. Дело в том, что с самого своего основания и до начала XX столетия, когда о титулах уже стало говорить просто смешно, орден строго требовал от всех претендентов доказательства их благородного происхождения. На заре существования братство постановило, что присоединиться к нему может лишь тот, кто в молодом возрасте прибыл в Иерусалим для борьбы с «неверными» и, пройдя соответствующую подготовку (духовную и военную), в 20 лет и старше получал право вступления в орден.

Но уже в палестинский период это правило пришлось изменить. Смерть настолько часто косила рыцарей, что принимать в орден начали уже в Европе, однако условие о «чистоте крови» осталось; более того, на протяжении веков оно еще усугублялось. Если ранее требовалось лишь письмо от главы того приорства, которое посылало кандидата в Левант, то позже нужно было обязательно представить письменные заверения в дворянском происхождении, причем в нескольких коленах.

В разных языках забота о «благородстве» сообщества выражалась по-разному. Например, языки Италии, Прованса, Арагона и Кастилии требовали его подтверждения за 200 лет; язык Германии шел еще дальше и просил претендентов представить родословную чуть ли не от Адама; остальные ограничивались столетием. Все национальности, кроме немцев, принимали в свои ряды незаконных детей королей, принцев и других вельмож, а вот с капелланов и оруженосцев они строго спрашивали рождения, освященного церковью, и не только самих претендентов, но и их родителей и деда с бабкой.

О чистоте своих нравов и источников доходов рыцари радели куда меньше, чем о чистоте происхождения. Констатировав на генеральном капитуле в 1631 г., что орден нуждается в деньгах, собрание постановило впредь взимать с претендентов вступительный взнос, а чтобы сделать денежный поток еще внушительней, оно согласилось принимать желающих… с младенческого возраста за умеренную плату в тысячу мальтийских крон. Впоследствии этим воспользовалась римская курия, установив за прием в Мальтийский орден твердую таксу: 360 испанских пистолей со вступавшего в рыцарское сословие и 228 пистолей — с будущих капелланов и оруженосцев. Такая плата бралась с «полноценных» вступающих, т.е. с тех, кому исполнилось 16 лет и кому предстояло стать членом ордена после специального курса в возрасте 20 лет. Любезность папы простиралась столь далеко, что для младенцев взнос был несколько меньше: для будущих рыцарей — 125 пистолей, а для оруженосцев — 115; своих «коллег» капелланов папа расценил ниже всего — 100 пистолей с каждого будущего военного священника.

Сама собой напрашивается аналогия с екатерининской Россией, где дворянских отпрысков записывали в полк прямо с пеленок. Пока он воспитывался у мамок и нянек, служба шла, и к нужному моменту неоперившийся и не нюхавший пороху юнец надевал офицерскую форму и становился полноправным командиром.

С лоскутными германскими княжествами чуть более раннего времени был связан и другой обычай, появившийся в ордене на рубеже XVI—XVII вв. и лишний раз свидетельствовавший о начале морального разложения рыцарства. Как среди немецких мелкопоместных дворян была распространена практика за определенную плату посылать в армию вместо своего чада прельстившегося на деньги наемника, так и у госпитальеров появилась тенденция перекладывать тяготы военных походов на других, дивиденды же получать самим.

Такое положение стало возможным в связи с тем, что заветной мечтой каждого члена ордена было получение какой-либо хорошей должности, которая приносила бы немалый доход ее обладателю. Одним из выгоднейших считался пост командора, дававший помимо власти прямой доступ к источнику первоначального накопления денежных средств братства, где, несмотря на строжайший контроль палаты казначейства, как теперь говорят, «возможны были варианты». Для получения этой должности по статуту необходимо было среди прочих условий участвовать в четырех военных экспедициях («караванах») и тем самым доказать, что претендент достойно послужил «делу христианства». Вот тут-то наиболее сообразительные и состоятельные члены ордена нашли лазейку: они стали покупать себе замену в лице профессионального военного, который должен был своим ратным трудом добыть доходное место для хозяина.

В XVIII век Мальта вступала во всем блеске своего возросшего могущества. Внешние признаки процветания были настолько очевидны, что никто, даже самые дальновидные и хитроумные политики, не могли бы разглядеть за ними первых симптомов упадка. А между тем времена круто менялись. В Европе медленно, но верно утверждались капиталистические отношения, складывались национальные государства, менялась и расстановка сил между странами. В этой новой обстановке Мальтийский орден превращался в анахронизм, а претензии иоаннитов на величие становились просто смешными.

В Средиземноморье ситуация также трансформировалась в неблагоприятную для рыцарей сторону. После разгрома под Веной и заключения в 1699 г. Карловицкого договора, передававшего отнятые у нее территории странам-победительницам. Османская империя резко сдает свои позиции. Правда, правящая верхушка империи все еще ищет спасения в войнах, где ее главными противниками становятся Австрия, Россия и Венеция, однако те державы, на которые делал ставку Мальтийский орден, или уходят с политической авансцены (Испания), или переориентируют свою восточную политику (Франция).

Задиристые рыцари, которые основную задачу видели в постоянном противодействии «Великому сеньору» (турецкому султану), путали все карты Парижу, имевшему серьезные торговые интересы в Турции и еще более далеко идущие внешнеполитические планы в отношении этого государства. Проблема борьбы с пиратством на море также отходила для Франции на второй план. Впрочем, госпитальеры и сами пристрастились к этому прибыльному делу, не брезгуя подчас и ограблением христианских кораблей. Начиная со второй половины XVII в. Мальта превратилась в крупный невольничий рынок.

Последней значительной военной акцией в истории, предпринятой иоаннитами, оказалось их участие в войне 1715—1718 гг. между Османской империей и Венецией за обладание Мореей (Пелопоннесом). В ходе боевых действий над Мальтой вновь возникла угроза турецкого вторжения, но волею судьбы ордену на этот раз удалось избежать осады. Этому особенно мог радоваться великий магистр Рамон Переллос-и-Рокафуль (1697—1720), который перед этим, к своему ужасу и стыду, вдруг обнаружил совершеннейшую неподготовленность острова к отражению серьезного противника.

Госпитальеры, веками жившие в постоянном напряжении, на рубеже XVII—XVIII столетий позволили себе расслабиться, словно туго скрученная, а затем отпущенная пружина. Орден, бывший действенной военной организацией, постепенно превратился в «учреждение для поддержания в праздности младших отпрысков нескольких привилегированных семейств», как несколько позже метко заметил Наполеон. Члены ордена погружаются в пиры и распутство, процветают коррупция, азартные игры и т.п. Происходит окончательное перерождение религиозной корпорации и военной республики в типичное мелкое феодальное объединение с его пороками и недостатками.

Кое-кто из великих магистров еще пытается навести на острове порядок: строятся новые форты и приводятся в порядок старые обветшавшие укрепления, расширяется торговля, принимаются законы против роскоши и развлечений. Однако процесс загнивания остановить не удается. Чем явственнее обнаруживались черты упадка, тем больше внимания уделяло руководство ордена внешним проявлениям власти и международного авторитета. Окружив себя поистине королевской пышностью, великие магистры ведут себя как принцы крови. Правление их приобретает все более автократический характер, а решения зачастую являются окончательными. Они принимают титул «его преосвященное высочество», европейские монархи именуют главу ордена не иначе как «дорогой друг и кузен» или «наш самый первый единокровный и любимейший друг и брат».

У великого магистра появляется целая свита: сенешаль, первый и второй стремянные, собственный хранитель казны, сокольничий, лесник, барабанщики, пажи, слуги, парикмахеры, секретари, хранитель гардероба, повара и пекари, среди которых был даже специалист по выпеканию черного хлеба для охотничьих собак. Соответственно увеличиваются и средства, выделяемые капитулом на содержание «его преосвященного высочества». «Для кормления и поддержания достоинства» ему выделяются отдельные командорства, отчисляется определенная доля налогов и таможенных сборов; изыскиваются и другие пути увеличения дохода, который в конце концов достигает внушительной суммы — 400 тыс. мальтийских крон.

Вслед за императорами и королями великие магистры одеваются в «королевский» мех — горностай; вначале робко, а затем как постоянный атрибут для торжественных выходов появляется корона. Одновременно разрабатывается сложный придворный церемониал. Уже не всякий рыцарь заслуживал приема у главы корпорации, как это бывало ранее. Те же, кому повезло, едва удостаивались благосклонного кивка головы, а по окончании аудиенции должны были целовать руку «его преосвященного высочества».

Разумеется, трансформация ордена произошла не за один день. Процесс этот носил постепенный и во многом скрытый характер, а возросшая помпезность образа жизни госпитальеров многими воспринималась как символ небывалого расцвета. В первой четверти XVIII в. Мальта еще котировалась на бирже международных предприятий, причем настолько, что многие страны искали в ней союзника в борьбе против загнивающей, но по-прежнему агрессивной Османской империи. К их услугам прибегают Испания и Франция; завязываются и первые отношения с Россией.

В 1697 г. Европа с изумлением узнала, что молодой царь доселе неведомой и далекой Московии отправился с Великим посольством в Европу в целях лучшего знакомства с достижениями западных стран. Эта поездка имела и скрытый подтекст: Петру I необходимо было добиться создания союза для борьбы с главным врагом России на юге — Турцией, а также образования коалиции против Швеции, стоявшей на пути выхода крепнувшего русского государства к Балтийскому морю. Если последняя задача в ходе Великого посольства была решена успешно, то попытка Петра втянуть в войну против османов Англию и Голландию закончилась неудачей.

Параллельно с северным маршрутом путешествия у Петра имелся еще и южный, с посещением Венеции, осуществить который царю помешал начавшийся стрелецкий бунт. Однако один человек, напрямую как бы даже и не связанный с миссией посольства, все-таки добрался и до Пресветлой Республики, и даже дальше — до острова Мальта. Этим человеком был Борис Петрович Шереметев.

До недавнего времени среди историков бытовало мнение, что путешествие Шереметева на Мальту было своего рода почетной высылкой за пределы страны на время отсутствия Петра в Москве, поскольку царь боялся его влияния среди бояр и не совсем доверял своему высокородному сподвижнику. Именно опасение переворота в пользу боярина заставило уехавшего за границу Петра I направить Б.П. Шереметева в Венецию и к мальтийским рыцарям — считает профессор А.И. Заозерский и в доказательство приводит свидетельство современника, секретаря австрийского посольства Иоганна-Георга Корба. Корб пишет в своем «Дневнике путешествия в Московию (1698 и 1699 гг.)»: «Разумеется, не было бы сделано таких издержек на приобретение Мальтийского креста, если бы расположение народа не склонялось чрезмерно к одному лицу и не заставляло бы этим подозревать ту опасность, в силу которой царская власть часто переходит от одного лица к другому…»

С другой стороны, английский исследователь жизни и деятельности Петра Роберт Мэсси вообще не разглядел за поездкой Шереметева ничего, кроме увеселительной прогулки после ратных трудов под Азовом (1695—1696). На подобную мысль его, видимо, натолкнула официально объявленная цель поездки, сформулированная следующим образом: «…ради видения окрестных стран и государств и в них мореходных противу неприятелей креста святого военных поведений, которые обретаются во Италии даже до Рима и до Мальтийского острова, где пребывают славные в воинстве кавалеры».

Однако появившаяся в 1985 г. работа профессора Н.И. Павленко «Птенцы гнезда Петрова», на наш взгляд, убедительно доказывает, что столь многотрудное и дорогое предприятие, в которое пустился Шереметев, было вызвано не одними лишь познавательными целями и даже не столько желанием Петра удалить возможного соперника. За всеми внешними объяснениями крылась глубинная задумка: маршрут Бориса Петровича, предваряя маршрут царя, являлся частью общего плана русской дипломатии по сколачиванию антиосманского союза европейских держав — Польши, Австрии, Венеции, Мальты и Папской области.

Характерно, что во всех этих странах Шереметева воспринимали не как частное лицо. Так, мальтийский посол в Риме Саккитти докладывал великому магистру, что «генерал армии московитов и посол Петра Первого» выразил желание посетить Мальту, где он хотел бы отдать дань уважения «самым известным героям церкви воинствующей, святому ордену Мальтийскому».

12 мая 1698 г. первый русский посланец ступил на мальтийскую землю. Высокому гостю были оказаны пышные почести, включая награждение его Мальтийским крестом, и был дан роскошный обед, на котором, как он писал потом, «в кушанье и питье многое было удовольствие и великолепность, также и в конфектах». Рыцари высоко оценили визит Б.П. Шереметева как признак того, что их знают и чтут повсюду, даже в далекой Московии. В свою очередь, тот грандиозный прием, которым иоанниты удостоили царского посланца, говорил о возраставшем авторитете России на внешнеполитической арене.

Однако планам Петра I относительно антитурецкой коалиции не суждено было сбыться. Австрия, Венеция и Речь Посполитая при подстрекательстве Англии и Голландии заключили с Османской империей сепаратные мирные договоры и тем самым развязали себе руки для войны за Испанское наследство (1701—1714), приведшей впоследствии к очередной «смене лидера» и выдвижению «туманного Альбиона» в ведущие державы на континенте.

Дипломатические неудачи заставляют Петра I избрать новое направление внешней политики и сосредоточить свои усилия на завоевании выхода в Балтийское море. Идея использовать Мальтийский орден на благо России возродилась лишь при Екатерине II, в период царствования которой русскому государству удалось стать твердой ногой на Черном море. Однако и на сей раз из затеи ничего не вышло, но уже по совершенно иным соображениям: судя ни документам той эпохи, главной помехой здесь оказались происки Франции, стремившейся любым образом воспрепятствовать усилению позиций России.

Воспользовавшись выступлением населения Мальты против деспотического правления великих магистров, французские дипломаты внушили главе ордена Франциску Хименесу де Техада (1773—1775), что во всех его бедах виноват русский поверенный маркиз Кавалькабо, якобы подстрекавший к мятежу. То, что это было уже не первое восстание на острове (в 1749 г. мятеж подняли турецкие и алжирские невольники, задумавшие убийство великого магистра и всех находившихся на острове рыцарей), в расчет не принималось. В Париже состряпали и предлог для возможного вмешательства Кавалькабо в дела ордена: Россия-де намерена под прикрытием беспорядков захватить Мальту.

Между тем восстание доведенных до отчаяния мальтийцев (1775 г.), во главе которого, кстати сказать, стояло рядовое духовенство, было сурово подавлено. Но подозрительность руководства ордена в отношении России осталась, что привело к ухудшению отношений с Петербургом и сорвало возможное участие флота госпитальеров в операциях против Порты. Но, как показала история, не за горами уже было то время, когда рыцарям пришлось обивать пороги Северной Пальмиры в поисках помощи и друзей.

Пока же им и в голову не приходило, что конец их господства на Мальте неотвратимо приближался. Впрочем, этого пока не подозревал никто. Великий магистр Эммануэль де Роган-Польдюк (1775—1797), который незадолго до этого подавил выступление крестьян и священников, решил возродить боевой дух и традиции ордена. В то же время, в соответствии с веяниями эпохи, он пытался играть роль «просвещенного монарха», и отчасти это ему удавалось.

Для того чтобы успокоить недовольное население и вывести иоаннитов из состояния безмятежного оцепенения, он провел ряд реформ, которые, правда, явились лишь косметическим ремонтом перед окончательным крушением ордена. Один из его предшественников — Мануэль Пинто де Фонсека (1741—1773) — преуспел в деле просвещения, изгнав с острова иезуитов, руководивших школами, и открыв университет — высшее учебное заведение Мальты. На долю же Рогана досталась реформа в области юриспруденции. При нем на Мальте собрался последний генеральный капитул, внесший изменения в статуты ордена, которые в новом виде получили название Кодекс Рогана. Даже простое перечисление вопросов, по которым капитул вынужден был принимать специальные законы, говорит само за себя: рыцарям впредь запрещалось иметь любовниц, принимать участие в азартных играх и дуэлях, им вменялось в обязанности больше времени отводить службе.

Особое внимание великий магистр уделял флоту, постепенно пришедшему в негодность. По предложению Рогана капитул постановил тратить одну шестую часть всех доходов ордена на поддержание военного флота в должном состоянии и на расширение торговой флотилии. Одновременно он смог в определенной степени укрепить финансовое положение госпитальеров. Во многом благодаря его усилиям аристократическое братство приобрело новые владения во Франции, где ему было передано имущество распущенного ордена св. Антония, а также в Польше или, вернее, в той ее части, которая после раздела отошла к России. В это же время оживляется деятельность языка Англии, который объединяется со вновь созданным приорством Бавария.

Казалось, все признаки процветания были налицо, но грянувшая как гром Великая французская буржуазная революция (1789—1794) одним ударом покончила с притязаниями ордена. Прежде всего она лишила госпитальеров всех их владений на территории Франции, в корне подорвав финансы ордена. Декрет о конфискации принадлежавших ему земель был опубликован 19 сентября 1792 г., но поначалу рыцари не восприняли его всерьез, как, впрочем, и саму революцию, посчитав ее простым бунтом. Они все еще жили представлениями феодальной эпохи и рассчитывали выторговать свои приорства во Франции в обмен на два французских торговых судна, захваченные тунисскими корсарами и перехваченные орденом. Дескать, услуга за услугу.

Выходцы из аристократических семейств, госпитальеры принимают деятельное участие в неудачной попытке бегства короля из Парижа в ночь на 21 июня 1791 г., предоставив двору для этой цели 500 тыс. франц. ливров. Революция продолжала развиваться по восходящей. По иронии судьбы после 22 сентября 1792 г., когда Франция была объявлена республикой, Людовика XVI препроводили в Тампль, главную резиденцию иоаннитов в Париже, которая перешла в руки восставшего народа и стала тюрьмой для низложенного короля. Именно оттуда его повезли на казнь 21 января 1793 г.

Грозные события Французской революции заставили Мальтийский орден искать новых покровителей. Ими могли стать три державы, представлявшие реальную силу, — Англия, Австрия и Россия. Логично, безусловно, было обратиться к Вене, где католический орден мог рассчитывать на помощь от императора-католика, но Австрия сама находилась на пороге революционных выступлений. Оставались Англия, давно упразднившая орден на своей территории, и православная Россия, с которой у госпитальеров начали складываться особые отношения.

Еще в конце царствования Екатерины II рыцарям передали богатый майорат князей Острожских, а затем и бывшие владения иезуитов в Польше, на основе которых возникло великое приорство ордена. При Павле I продолжается укрепление связей между Мальтой и Россией. В 1797 г. польское великое приорство преобразуется в Российское, оставшееся католическим, и ему жаловались «все те отличности, преимущества и почести, коими знаменитый орден сей пользуется в других местах по уважению и благорасположению государей». На содержание приорства, присоединенного к языку Англии и Баварии, царским правительством отпускалось ежегодно 300 тыс. польских злотых. Это пришлось для иоаннитов весьма кстати, поскольку в результате революционных преобразований во Франции и начавшихся в Европе войн орден приближался к финансовому краху. Его доходы упали с 1 млн. 632 тыс. скуди в 1788 г. до 400 тыс. скуди в 1798 г. Последним аккордом в разыгранной увертюре явилось принятие Павлом титула «протектора» ордена.

Для многих современников действия русского императора выглядели как очередная причуда царя, питавшего особый пиетет к рыцарству и рыцарским идеалам, зародившийся в раннем детстве. «Читал я, — отметил воспитатель Павла I С.А. Порошин 28 февраля 1765 г. в своем дневнике, — его высочеству Вертотову историю об Ордене мальтийских кавалеров. Изволил он потом забавляться и, привязав к кавалерии свой флаг адмиральский, представлять себя кавалером Мальтийским». То же увлечение наследника престола образом рыцаря-иоаннита следует из записи Порошина от 4 марта: «Представлял себя послом Мальтийским и говорил перед маленьким князем Куракиным речь».

Этим пристрастием Павла и воспользовался посланец госпитальеров граф Юлий Литта, окруживший переговоры с новым императором относительно ордена завесой романтики и таинственности. Вновь избранный великий магистр иоаннитов Фердинанд фон Гомпеш (1797—1798), первый немец, удостоившийся подобной чести, настолько высоко оценил достигнутое с Павлом соглашение, что продвинул Литту в ранг «чрезвычайного посла его высокопреосвященного высочества великого магистра суверенного Мальтийского ордена к его величеству императору всех русских».

Тщеславие Павла и его любовь к средневековым ритуалам были удовлетворены вполне: всю императорскую фамилию наградили Мальтийскими крестами, а его самого дополнительно еще и крестом ла Валлетта — высшим военным отличием ордена. Как эхо детских забав, прозвучал прием, организованный Павлом в связи с полученными наградами, в ходе которого он собственноручно посвятил каждого члена своей семьи в рыцарское достоинство.

Итак, на первый взгляд российский император Павел I в глазах его подданных, так же как и иностранных наблюдателей, совершил очередной экстравагантный, если не сказать большего, поступок. Однако корни случившегося были гораздо глубже. Вот что пишет по этому поводу известный знаток той эпохи Н.Я. Эйдельман: «В этой сложнейшей переходной исторической ситуации монархи особенно жадно ищут… новых идей — против мятежных народов. Одну из таких попыток мы наблюдаем в последние годы XVIII в. в России: обращение к далекому средневековому прошлому, оживление его идеализированного образа, рыцарская консервативная идея наперекор „свободе, равенству, братству“».

Таким образом, в основе линии поведения Павла I лежала ненависть и страх перед Великой французской революцией, пошатнувшей троны всех европейских монархов. «Рыцарство против якобинства» — вот стержень сближения императора с Мальтийским орденом, сближения, которое вскоре перерастет в нечто большее.

Пока под влиянием Литты Павел рассылал всем европейским дворам официальные депеши с просьбой оказать помощь страждущим рыцарям, дела на Мальте шли из рук вон плохо. Финансовые затруднения привели к полному развалу собственного производства и торговли с другими странами, флот захирел. Для того чтобы орден мог хоть как-то существовать, по приказу Гомпеша приступили к переплавке в слитки серебряных украшений и посуды. Но хуже всего было даже не отсутствие денег, а деморализация, царившая среди госпитальеров, особенно французских.

Английский историк Хэрри Льюк, бывший в 1930—1938 гг. губернатором Мальты (сам, кстати, член ордена св. Иоанна Иерусалимского в Британском королевстве — так орден именуется в Англии сегодня), считает, что французскими рыцарями овладели идеи революции. Ту же версию за ним повторяет и Эрик Герада-Аззопарди, мальтийский автор, проживающий в Лондоне. Но, вспомнив, что к 1798—1799 г. революция уже явно шла на убыль, позволим себе с ними не согласиться. То, что именно рыцари из языков Прованса, Оверни и Франции в дальнейшем не оказали никакого сопротивления захватчикам, факт достоверный, однако их энтузиазм по отношению к Наполеону был вызван отнюдь не революционными лозунгами будущего императора, а тем, что, как и в других случаях, они почувствовали, на кого следует сделать ставку.

Чутье подсказало им, что Наполеон может явиться тем новым лидером, под знаменами которого им покорится весь мир. Стоило ли после этого защищать маленький клочок земли под названием Мальта, где рыцарское государство напоминало корабль, идущий ко дну?

И вот 12 июня 1798 г. без единого выстрела молодой генерал Директории Бонапарт занял остров. Население, изнемогавшее под бременем госпитальеров, немедленно подняло восстание против рыцарей и восторженно приветствовало французские войска как своих освободителей.

Между тем Наполеон меньше всего ставил себе задачей воплотить на Мальте те самые принципы «свободы, равенства, братства», которые без ключа повсеместно отпирали перед ним сердца простых людей. Сам захват острова был продиктован тактическими соображениями: отправившись в свой Египетский поход, Наполеон не захотел оставлять в тылу опасный форпост противника. Двадцатидевятилетний командующий во всем блеске своей славы вступил в Ла-Валлетту, подняв здесь флаг Французской Республики. Рыцарям было предложено присоединиться к 35-тысячному корпусу Наполеона или перебраться на континент. Русскому посланнику на Мальте предписывалось покинуть остров в течение трех часов.

Дочиста ограбив все церкви и дворцы и тяжело нагрузив награбленным флагманский корабль «Ориан» , Наполеон двинулся дальше. Великий магистр Фердинанд фон Гомпеш отправился в Триест ждать там решения своей участи, в то время как большинство членов ордена, кроме 53 образовавших бонапартовский Мальтийский легион, отбыли в Россию. С собой они захватили «святые реликвии»: мощи Иоанна Крестителя, часть креста, на котором якобы был распят Христос, корону мальтийских правителей и др.

Узнав о капитуляции Мальты, Павел пришел в ярость. 16 декабря 1798 г. в Петербурге состоялось заседание капитула, на котором обвиненного в измене фон Гомпеша лишили его поста и провозгласили нового великого магистра. Им стал сам Павел I, который охотно возложил на себя регалии сана: мантию, корону, крест и меч. К длинному императорскому титулу по высочайшему повелению были добавлены слова «и Великий Магистр Ордена Св. Иоанна Иерусалимского». Резиденция ордена была перенесена в столицу Российской империи.

В честь великого события палили пушки, был устроен фейерверк, на крыле Адмиралтейства почти две недели развевалось алое знамя ордена с белым восьмиконечным крестом. Мальтийский крест был включен в герб государства, он же украсил и бывший дворец графа Воронцова, срочно переименованный в замок и отведенный для прибывшей рыцарской элиты.

За всей этой внешней помпой Павел I не забывал, однако, и о более земных делах. Наряду с католической ветвью ордена в России создается православная, для которой выделяется 98 командорств с доходом в 216 тыс. рублей. Находившийся в Митаве Людовик, граф Провансский (будущий Людовик XVIII), награждается Большим Мальтийским крестом. Одновременно император отдает указание адмиралу Ушакову, чья эскадра ведет успешные боевые действия в Средиземном море, приступить к операции по отвоеванию Мальты у французов. Более того, в Кронштадте снаряжается специальный флот в помощь Ушакову.

Стремление Павла I присоединить Мальту к России нельзя объяснять только раздраженным самолюбием. Ориентировавшийся во внешней политике на принципы столь не любимой им матери Екатерины II, император прекрасно понимал стратегическое значение острова, занятие которого русскими войсками могло бы способствовать свободному плаванию через Проливы и Средиземное море в Атлантику, в чем в силу экономических причин Россия крайне нуждалась.

Но этим планам не суждено было осуществиться, прежде всего из-за противодействия Англии. В 1798 г. английское правительство, стремясь вовлечь Россию в антифранцузскую коалицию, вынуждено было «с искренним удовольствием» дать официальное согласие на занятие Мальты русскими войсками. Однако на деле Лондон тайно готовился сам аннексировать Мальту, пытаясь предложить Павлу взамен Корсику.

Пока в Сент-Джеймсе и Зимнем дворце разыгрывались дипломатические карты, козырем среди которых являлся небольшой, но стратегически важный кусочек суши, сами рыцари тихо-смирно отсиживались в Петербурге. Оживились они лишь тогда, когда после длительной осады адмиралу Нельсону удалось отбить Мальту у французского гарнизона и 25 августа 1800 г. поднять над островом британский «Юнион Джек».

Правда, в это время Лондон еще не решился открыто признать свои притязания на Мальту. Подписывая в 1802 г. в Амьене мирный договор с Наполеоном, британское правительство вынуждено было согласиться на возвращение острова иоаннитам, причем гарантами независимости и нейтралитета Мальты должны были стать Франция, Англия, Россия, Австрия, Испания и Пруссия. Воспрянувшие духом рыцари начали было подготовку к переезду, но их надежды похоронила возобновившаяся война между Англией и наполеоновской Францией. Англичане прочно укрепились на Мальте, выторговав ее себе в ходе подготовки Парижского мирного договора 1814 г., и владели ею вплоть до 1964 г.

Для госпитальеров Мальта была утеряна навсегда. Одновременно над орденом сгустились тучи и в России. После убийства Павла I в ночь на 12 марта 1801 г. новый император — Александр I отказался от сана великого магистра, сохранив за собой лишь титул протектора. А в 1817 г. вышел указ о том, что «после смерти командоров ордена св. Иоанна Иерусалимского наследники их не наследуют звания командоров ордена и не носят знаков ордена, по тому уважению, что орден в Российской империи более не существует». В начале XIX в. госпитальеры потеряли свои земли в Баварии, Вестфалии и Пруссии, а на территории Италии их владения сократились наполовину. Казалось, дни ордена сочтены и он должен был кануть в Лету, но история распорядилась иначе.