Если верить вывеске, подвалу под одним из бесчисленных офисных зданий стабильность только снилась. Не говоря уж о не зарастающей народной тропе.

Лишь за последнюю пару месяцев он успел послужить помещением много для чего. Например, для мастерской по ремонту деревянных башмаков. А также для выставки прикладного искусства некоего таинственного народа усть-калямов. И даже магазином кошерного женского белья этому подвалу довелось побыть. Имелся тогда на вывеске и соответствующий знак.

Но эта меняющаяся вывеска раз за разом служила одной и той же цели. Скрывать подлинное назначение подвала. На корню убивая интерес к нему незваных гостей. Если же любопытство хоть одного из прохожих превозмогало здравый смысл… Ну или у кого-то действительно завалялась пара деревянных башмаков, нуждающихся в ремонте. Тогда приходилось давать от ворот поворот явно. Стандартной короткой отповедью, что искомая мастерская или выставка уже переехала. А куда — не знаем. После чего спешно менять вывеску.

Но человек, пожаловавший в подвал на сей раз, в истинное предназначение оного был не просто посвящен. Но, собственно, именно ему принадлежала эта идея. Арендовать некое помещение, маскируя его под заведения, в равной степени бесполезные. А значит и непривлекательные для возможных клиентов. Ибо дела… точнее, делишки, что проворачивались здесь на самом деле, в рекламе нуждались в последнюю очередь.

Средних лет, невысокий и плотный, человек выбрался из своего джипа. Прежде припарковав его чуть ли не у самого входа. И, хмыкнув при виде очередной вывески, неспешным уверенным шагом направился вниз по лестнице.

Человека, поставленного у порога для отваживания клиентов, владелец джипа миновал молча и без замедления. Сохранил молчание и тот высокий парень в черном костюме. Разве что в струнку попробовал вытянуться, с ходу узнав начальника. А вот здороваться с оным за руку парня в черном костюме отучили еще в первые дни работы. «Фраерок на окладе, — не без презрения говорил владелец джипа о таких сотрудниках, — должен знать свое место». Говорил, само собой, в присутствии тех людей, кого фраерками, а паче, на окладе, не мог назвать даже в дурном настроении.

Переступив порог, человек миновал маленький темный коридорчик. После чего толкнул еще одну дверь. И оказался в большой, скудно освещенной комнате. А вернее, в целом царстве колб, реторт, пробирок и змеевиков.

Перечисленные сосуды стояли повсюду. На столах, маленьких столиках, многочисленных полках. Один большой котел размещался прямо на полу. Содержимое их всех бурлило, пузырясь, а временами меняло цвета. Мгновенно перекрашиваясь из зеленого в черный или из желтого в нежно-розовый.

Соответствующим был и запах. Так что, войдя в комнату, невысокий плотный человек даже поморщился. Есть вещи, привыкнуть к которым невозможно. И едкий химический душок, прочно укоренившийся в подвале, был из таковых.

Но человек не отступил. Он вообще-то не привык отступать по жизни. А лишь замедлил шаг, осторожно обходя сосуды с реактивами. И напевая при этом «…а просто я работаю волшебником. Волше-бни-ком!»

Вероятно, последнее слово, произнесенное нарочито громко и растянутое на слоги, привлекло внимание хозяина этого места. Хотя кого считать здесь хозяином — вопрос был еще тот. Невысокий плотный человек был уверен, что главный всегда тот, у кого деньги. Кто платит. А за аренду этого помещения платил именно он. И он же оплачивал проводимые здесь эксперименты.

Вероятно, химичивший здесь лысый длиннобородый старик считал иначе. Но невысокому плотному человеку сие было глубоко безразлично. Не качал права его подопечный — и ладно. Зато горазд был препираться по какому-нибудь мелкому поводу. Как и на этот раз.

— Волшебники бывают в сказках, — ворчливым скрипучим голосом отозвался старик, выглянув из-за ближайшего стола с колбами и ретортами, — а я алхимик. Алхимик, неужели не понятно?

«Он был так близко, а я и не заметил», — с некоторой досадой подумал невысокий плотный человек. Вслух при этом молвив, дружелюбно, но напористо:

— Как будет угодно, почтенный Аль-Хашим. Пришел вот спросить, как работается… как сам?

Руку он, правда, и алхимику жать не стал. Но не из презрения или пренебрежения, нет. А по той же причине, по которой не решился бы, к примеру, погладить змею. Или кормить с руки хотя бы маленького львенка.

Собственно, волшебником или алхимиком называть экзотического старца — для невысокого плотного человека значения не имело. В любом случае, то, что Аль-Хашим посулил своему патрону, иначе как чудом назвать было нельзя.

Превращать грязь в золото длиннобородому алхимику, правда, было не под силу. И он даже пробовал объяснить, почему. А жаль, ибо невысокий плотный человек на это хоть немного, но надеялся. «Отвергая предлагай», — невозмутимо парировал он тогда. И Аль-Хашим предложил. Да такое, что патрон был готов называть его не иначе как волшебником.

«Конечно, это долго… и дорого, — вкрадчиво проскрипел тогда алхимик, — и мне понадобится помещение… попросторней. Да к тому же признаюсь честно: за такую работу берусь впервые. И более того, даже у меня на родине мало кто этим занимался. А уж тем более преуспел».

Насчет «долго» и «попросторней» невысокий плотный человек не спорил. По поводу дороговизны — по крайней мере, не сильно торговался. Прочую же словесную воду, исторгнутую не иначе как для набивания цены, просто пропустил мимо ушей. Справедливо полагая, что главное, это результат. Если же результата нет… Невысокому плотному человеку не впервой было иметь дело с недобросовестными партнерами. И судьба таковых решалась предельно быстро. Причем часто с летальным исходом.

И сегодня, спустя полгода, невысокий плотный человек явился к Аль-Хашиму именно за результатом. А не для обмена любезностями или пожеланием доброго утра.

Понимал это и сам алхимик. Потому и ограничился всего парой из тех ритуальных фраз, что частенько умиляли невысокого плотного человека:

— Рад приветствовать и я вас, почтеннейший Алексей Федорович, прозванный Бурым. Да прольются все ручьи под ваши благородные ступни.

И затем сразу перешел к сути. Выражалась которая предельно кратко:

— Сообщаю, что Кристалл Душ мною для вас закончен. Остался пустяк: найти для него… так сказать, наполнение.

* * *

То, что я увидел, одновременно походило на сон… и не походило.

Со среднестатистическим сновидением окружающую обстановку роднила ее вопиющая неправдоподобность. Очнувшись (ой ли?), я обнаружил себя на пухлом бесформенном кресле… в гостиной… какого-то дома. Пройдясь вокруг и осмотревшись, я понял, что дом этот во-первых старинный, во-вторых довольно велик, и в-третьих заброшен. И заброшен давно, судя по запыленной мебели. А также по состоянию картин в рамах. Что именно они изображали, различить было уже невозможно.

С чего же я решил, что дом именно старинный, а не отделан под старину? Да с того, хотя бы, что в нем не было электричества. Ни единой розетки, выключателя и даже тонюсенького проводка. Причем выключатель лишним бы точно не был. Ибо в доме царил холодный серо-синеватый полумрак. И совсем немного света просачивалось извне — сквозь плотно задернутые занавески и щели в закрытых ставнях.

Отсутствовали и необходимые предметы современного быта. Обойдя все три этажа, я не нашел ни одного телевизора, холодильника, телефона или компьютера. Образ старинной бесхозной усадьбы довершали скрипучие половицы и деревянные лестницы с перилами.

А еще, как выяснил я очень скоро, из дома не было… выхода. Да-да: каждая, встретившаяся мне, дверь непременно вела в какое-нибудь помещение. Очередную гостиную, спальню, кабинет или хотя бы чулан. Имелась в доме и библиотека. Но первая же, снятая мною с полки, книга оказалась слишком старой. Страницы пожелтели и вываливались. Буквы выцвели настолько, что различить их было невозможно. Во всяком случае в окружающей полутьме.

Но несмотря на все сказанное, обстановка в доме больше напоминала все-таки явь, а не грезы. Для сна увиденное было чересчур детальным, внутренне непротиворечивым. К примеру, если я заходил в комнату из коридора, то и выходил из нее непременно в коридор. Если же я подходил к креслу, то оно оказывалось именно креслом. А не превращалось в глазастое клыкастое чудо-юдо.

Но главное: я не просто видел этот дом, я его ощущал. Чувствовал запах пыли, обветшавшую половицу или ступеньку под ногами. Стулья, если сесть на них, как правило оказывались жестковатыми. А какой-нибудь диван — непременно мягким.

Все в том доме было вроде бы настоящим. И в то же время оставляло впечатление невозможности. Вкупе с соответствующими вопросами. Чей это дом? Как я в него попал? И если попал — то как мне его покинуть?

Ответ хотя бы на последний из этих вопросов мне подсказала одна старая песня. Вернее, фраза из этой песни, нечаянно проскользнувшая в памяти. «Ты их в дверь — они в окно». И ведь действительно: можно открыть окно и выскочить. Не разобьешься… по крайней мере, если окно находится на первом этаже.

Насчет того же, покидать или не покидать странный дом, вопрос для меня не стоял. В чужом жилище делать нечего — даже в заброшенном. И тем более, если поместили меня сюда помимо воли. Да еще не дают возможности выйти цивилизованно. Чувствуешь себя зверем в клетке… или жуком в спичечном коробке.

С такими мыслями я нарочно выбрал окно побольше. Высотою чуть ли не в человеческий рост и с очень низким подоконником. Со всей силы рванул пропыленную, обесцвеченную временем, занавесь. Ветхая ткань рвалась и расползалась под моими руками. Чем вызвала приступ злорадного торжества.

А из разоблаченного окна мне навстречу хлынул поток света — яркого, с непривычки слепящего. Пришлось зажмурить глаза… после чего я очнулся вновь. И на сей раз, как надеялся, по-настоящему.

Приподняв голову и осмотревшись, я обнаружил себя лежащим на тротуаре. Если точнее — на тротуаре Второй Полевой улицы. Той самой, пробки на которой не раз задерживали меня в пути до универа.

Пробки! Сам того не желая, я вспомнил последнюю поездку на маршрутке. Ту доблесть, с которой ее безвестный водитель прорывался через очередной затор. И закономерный финал этой доблести — предшествовавший видению дома без выхода.

А финал ли? Искореженная маршрутка обнаружилась неподалеку. Почти прижатая к тротуару… и соседствующая с темно-красной легковушкой. Раздолбанной вообще вдрызг. Место их нечаянной встречи было огорожено полосатой лентой вместе с изрядным куском проезжей части.

Рядом дежурила пара гаишников. А транспортный поток потихоньку протекал мимо. Каждый автомобиль или автобус объезжал место аварии бережно и словно с опаской. Как будто водители их желали находиться от смерти как можно дальше.

При мысли о смерти внутри похолодело. Хотя чего уж там, се ля ви, валар моргулис… Возле маршрутки и легковушки суетились спасатели, санитары. Что-то извлекали наружу… что-то. И укладывали на носилки, укрыв с головой. Если она конечно сохранилась — голова.

Но я-то жив! Более того, ни боли не чувствовал, ни крови на себе не обнаружил. Даже царапины не было. И одежда сохранилась на диво прилично. Только вот… папке, похоже, повезло меньше. Папке, в которой я возил конспекты, ручку, а в случае надобности — задачники и методички. Ну да велика ли потеря, если сам жив остался. Тем более что самое ценное для студента я предпочитал возить в карманах куртки. Студенческий билет, деньги, транспортную карту и мобильный телефон.

Обшарив карманы, я немало обрадовался этой своей привычке. По крайней мере, три из четырех перечисленных предметов обнаружились на своих местах и в полной сохранности. А вот мобильник, увы, не работал. Превратившись не более чем в бесполезную коробочку из металла, пластика и жидких кристаллов.

Но что значит сломанный телефон в сравнении со спасенной жизнью! В этой аварии погибло, наверное, не меньше десятка человек. А я по-прежнему топчу эту землю. Радоваться надо.

«Спасибо, что вытащили меня, — исключительно из вежливости окликнул я спасателей и санитаров, — ну… раз я не пострадал. Могу идти?»

Но ни санитары, ни спасатели не произнесли в ответ ни слова. Лишь один оглянулся, щуря глаза, как при встречном ветре. Да еще на мгновение вроде прислушался… к чему-то. А затем, как ни в чем не бывало, вернулся к работе.

Само собой, обижаться ни на этого человека, ни на его коллег, я не стал. Ясно же, им не до меня, того единственного, кто почти не пострадал. При целой груде трупов — как уже извлеченных из маршрутки и легковушки, так и ожидающих своей очереди. Понимая это, я не сказал больше ни слова. А молча пролез под полосатой лентой.

И следом задумался: а что же дальше?

Судя по посветлевшему небу, да поредевшему потоку машин, пасмурное осеннее утро успело смениться осенним днем. Столь же пасмурным. А поскольку пар на понедельник назначено было всего три, тащиться в универ уже не имело смысла. Последняя из сегодняшних пар закончилась в двадцать минут первого.

Понятно, что в преддверии очередной лекции по матанализу мне таки придется зайти в деканат. Просить злополучный допуск. Но я почему-то не парился на сей счет. Как жертва ДТП рассчитывая на снисхождение и зловредного профессора, и родного декана.

Решение вопроса с допуском я с легким сердцем отложил до завтра. Как минимум, хе-хе. А пока решил воротиться в общагу. Для чего направился к ближайшей автобусной остановке.

Ждать автобуса долго не пришлось. Минут пять, если не три. Еще с несколькими людьми, в ожидании стоявшими у края тротуара, я влез в просторный салон. Пассажиров было уже немного — не утро все-таки. Хотя и свободного сидячего места мне не досталось. Что и неудивительно. Коль места эти заблаговременно оккупируются старушками. Ибо они хотя бы городу катаются бесплатно. И эти с успехом пользуются.

Удивило меня другое. На протяжении двадцати минут пути я по привычке держал наготове транспортную карту. В ожидании кондуктора. Но кондуктор… вернее, кондукторша, так ко мне и не подошла. Не замечала будто.

Не стал и я заморачиваться, предаваясь мукам совести из-за неоплаченного проезда. А как только подошла моя остановка, спокойно покинул автобус, зашагав к сереющему впереди корпусу общаги. И никто даже не попробовал задержать студента-халявщика.

— Здравствуйте! — вежливо окликнул я пожилую комендантшу уже на проходной, — ну… я к себе?

И подкрепил эти слова предъявленным студенческим билетом.

Коменда, чье имя-отчество я никак не мог запомнить, в ответ промолчала. Просто-таки демонстративно, блин! А лишь уставилась на меня с недобрым чекистским прищуром. Ощущение в тот момент было — как будто ее взгляд пронзал меня насквозь.

Под этим взглядом я сперва попятился… инстинктивно. А затем, опомнившись, метнулся к турникету. О ключе от комнаты при этом даже не подумал — по привычке. Потому как был уверен: кто-то из соседей наверняка там найдется.

Коменда не возражала. Только покосилась вслед. Не добавив выражению лица ни толики приветливости.

Ну да мне не привыкать. Как и сотням других, обитающих здесь, студиозов. К коменде принято было относиться с боязливым почтением. То есть не злить лишний раз. И при этом не надеяться даже на подобие дружеских или приятельских отношений. Не грех было и посочувствовать. В конце концов она, как и мы, ведь тоже имела несчастье жить в этой общаге. В отстойнике для неудачников всея универа.

В комнате обнаружился один из двух моих соседей. Ленька-Академик, прозванный так отнюдь не за феноменальные знания. Или таки за феноменальные, но в другом смысле. На четыре года старше меня, он не спешил покидать ряды студентов. Чем был обязан праву уходить в академический отпуск. И просто-таки злоупотреблял этим правом.

Сосед сидел на кровати, спиной привалившись к стене. Как всегда, небритый, лохматый и в черной футболке с логотипом какой-то рок-группы. К ушам его тянулись проводки наушников. В самих наушниках, судя по отголоскам, звучало нечто тяжелое и громогласное. Такое, что Ленька то раскачивался в такт, как китайский болванчик, то периодически подвывал.

Еще он не имел привычки запирать дверь изнутри. Но сей факт я бы скорее поставил ему в плюс. Потому как не пришлось что есть силы колотить и барабанить в нее, ожидая, пока Академик обратит внимание и откроет.

— Блин! Опять сквозняк! — были его слова, когда я вошел, отворяя дверь.

— Да нет… это я… Игорь, — мой голос прозвучал почему-то виновато, — сегодня, представляешь, в ДТП угодил. Наверное, единственный, кто выжил!

Сам не знал, зачем я принялся ему это рассказывать. Видимо, была у меня элементарная потребность выговориться. Такая любительская форма психотерапии.

Но потребности мои, как и само состояние, Леньку-Академика волновали, наверное, даже меньше учебы. Если он вообще что-то услышал. Насчет последнего я сильно сомневался. Очень уж глубоко погрузился сосед в тяжело-металлическую нирвану. Так, что даже наушники не снял.

Сняв куртку и повесив ее на крючок в шкафу, я решил последовать примеру соседа. То есть расслабиться. Разве что без громоподобной какофонии в наушниках. Прямо в одежде я улегся на свою кровать — поверх пледа. Мимоходом внушив самому себе, что имею право. Чудом в живых остался. Так почему бы этой самой жизнью хоть немного не насладиться?

Пролежал я около часа. Покуда Ленька-Академик не снял наушники и не вспомнил о других своих потребностях. Сначала он ненадолго покинул комнату, совершив короткий вояж до туалета. А затем подошел к старому облупившемуся холодильнику и извлек оттуда толстый двухэтажный бутерброд. С бутербродом в руке он вернулся на кровать.

Глядя на соседа, я и сам вспомнил, что неплохо бы перекусить. А лучше — основательно подкрепиться. Хоть голода я совсем не чувствовал, но и понимал в то же время: режим питания надо соблюдать. А сейчас уже вторая половина дня. Тогда как у меня со времени завтрака маковой росинки во рту не было.

Следом я вспомнил, что даже перекусывать нечем. Поскольку я рассчитывал подкрепиться в столовке, по окончании занятий. А ближе к вечеру, на ужин, сходить за продуктами. В торговый центр со смешным названием «Липучка». Но со столовкой не выгорело. Так что в «Липучку» придется идти прямо сейчас.

Склонившись над своей тумбочкой, я выдвинул один из ящиков в поисках денег. В то время как Ленька-Академик почему-то отложил свой бутерброд. И недоуменно уставился в мою сторону.

— Че за хрень? — пробормотал он.

— Да, за хавчиком схожу, — отозвался я, но сосед слова мои будто пропустил мимо ушей.

А последней каплей стал пакет. Специальный пакет для похода в «Липучку». Там же, собственно, и приобретенный. Как только я достал его из тумбочки и развернул, Академик аж взревел: «че за хрень?!»

И, соскочив с кровати, ринулся на меня. На ходу вырывая пакет из рук.

— Да ты сам охренел! — настал мой черед возмутиться, — совсем долбанулся со своей музыкой?

Оттолкнув соседа так, что он упал на пол, я выхватил пакет. И шагнул к шкафу — за курткой. А отворив дверцу, на миг замер, неприятно удивленный. Куртки на месте не оказалось. Она исчезла, испарилась без следа. Вместе со студенческим билетом, транспортной картой и даром, что мертвым, мобильником.

* * *

Та-а-ак! В подобных случаях, если не ошибаюсь, психологи советуют глубоко вздохнуть, успокоиться и оценить обстановку. Не поддаваясь панике. А уже затем обдумать, что теперь делать. Ну и, собственно, действовать.

Эту немудрящую инструкцию я выполнил — серединка на половинку. Смог сделать глубокий вдох… что, если и помогло, то не шибко. И оценить остановку вроде сумел. Поняв, что не ахти какое выдающееся это событие, кража в общаге. Правда, с поправкой на целых три «но».

Первое: украли все-таки не у абстрактного Васи Пупкина, а у меня. Второе: совесть-то в любом случае надо иметь. Хоть документы могли бы оставить. Все равно неведомым воришкам они без надобности. Ну и третье: кто, а главное, как умудрился стянуть куртку столь незаметно?

Ну, на вопрос «кто» мой взбудораженный мозг поспешил выдать крайне сомнительный ответ. Сомнительный, правда, лишь для холодного рассудка. Тогда как я в тот момент вопреки всем наставлениям поддался панике. И потому, не выдержав, даже рявкнул на первого подозреваемого:

— Ты! Где, блин, моя куртка?

Но Ленька-Академик, казалось, не услышал моего вопроса. Так и продолжая сидеть на полу. Да уставившись обалделым взглядом куда-то в сторону.

Отбросив неуместный в такой ситуации пакет, я выскочил в коридор. Где приметил парня и девушку, о чем-то вполголоса беседующих.

Подойдя поближе, я понял, чем увлечена эта парочка. Склонившись над телефоном в руке парня, они наслаждались таким изобретением человечества, как мобильный Интернет.

По мне это была лишь бледная тень Интернета настоящего. Хилая, с ограниченными, как у инвалида, возможностями. Но, справедливости ради, признаю: есть польза даже от него. Ведь, к примеру, узнавать новости можно и с телефона. Как вот сейчас.

— …пишут, авария охренительная утром случилась, — бормотал парень, теребя пальцем экран телефона, — больше двадцати человек погибло. Как в терактах некоторых. Но тогда бы по городу траур объявили. А здесь…

— И откуда ж так много? — удивленно вопрошала девушка.

— Да опять с участием маршрутки, — пояснил ее собеседник, — переполненной, блин. Никто не спасся. И главное: то, вроде, «семерка» была. Мой любимый маршрут — удобно в универ добираться. Блин! Повезло, прям, что первую пару на сегодня отменили.

«Почему же никто не спасся?! — чуть не вырвалось у меня с криком, — вот же он я: жив! И здоров… относительно».

— А я вообще стараюсь на маршрутках не ездить, — грустно молвила девушка, — только на автобусах… больших. На них как-то понадежней будет…

— Извините, ребята, — обратился я к ним, — можно позвонить от вас? Да не бойтесь, я тут живу. Во-о-он в той комнате. У меня просто куртку украли…

В мою сторону парочка даже не обернулась. Продолжив чахнуть над буковками, картинками и ссылками на маленьком экранчике. Только девушка слегка поморщилась.

— Ты ничего не слышал? — спросила она, — шорох какой-то?..

— Крысы, наверное, — предположил парень.

— Сами вы — крысы! — крикнул я этим черствым созданиям.

Но те и бровью не повели.

Последняя надежда оставалась — на коменду. Наверняка на ее, так сказать, рабочем месте есть телефон. Должен быть. Хотя бы большой, с проводом и диском. Потому, не теряя больше времени, я спустился по лестнице на первый этаж. И кинулся к проходной.

— Извините, — обратился я к комендантше, склонившись над маленьким окошком, — можно от вас позвонить? В полицию? Меня обокрали.

Естественно, как величать коменду по имени-отчеству, я так и не вспомнил. Тем более сейчас. Не до того было… да оно и не пригодилось. Потому что комендантша даже не оглянулась на меня. А зачем-то уставилась на потревоженный мной турникет. Который по инерции успел совершить почти еще один полный оборот.

— Не надо никуда звонить, о, безнадежный юнец, — услышал я хрипловатый вежливый голос.

Обернувшись, я увидел высокого согбенного старика весьма необычной внешности. С совершенно лысой головой, оттопыренными ушами и длинной бородой, формой похожей на хвост. Одет старик был в бесформенную хламиду не то черного, не то темно-синего цвета. На сморщенном покрасневшем лице, редко знавшем свежий воздух, хитро блестели бусинки-глаза.

— Так я никуда и не звоню, — это за моей спиной раздался грубый ворчливый голос коменды.

— Не надо… потому что тебя никто не видит, — расставил точки над i старик, — и даже не всегда услышать может.

— Почему? — не удержался я от вопроса. Хотя и понял запоздало: слова старика многое объясняли. Почти все сегодняшние странности в поведении окружающих. И тотальное игнорирование моей скромной персоны.

— О, раб суеты и узник нетерпения, — изрек в ответ старик, — не думаю, что этот вопрос следует обсуждать прямо здесь. Ибо очень вреден он и никчемен для сторонних ушей.

— Вот и проваливай, — вторила ему коменда, — а то шастают здесь… алкота! Средь бела дня…

Покорно склонив голову, старик развернулся и вышел на крыльцо общаги. Я последовал за ним. Спустившись уже вместе, мы отдалились от входа шагов на двадцать. И лишь тогда старик перешел к объяснениям.

— Все потому, что ты… умер, мой юный торопливый друг, — молвил он с едва заметной печалью в голосе, — вернее, тело твое, бренное, погибло. А душа продолжает скитаться по миру.

Как ни странно, но такое известие меня не испугало. И даже не расстроило. Вообще эмоций не вызвало. Будто, подсознание уже было готово к моей преждевременной кончине. Готово в момент столкновения. Тогда как чудесное якобы спасение воспринялось именно как чудо. То есть, как отклонение от хреновой, но все-таки нормы. Слова же длиннобородого старика эту норму словно бы восстановили. Давая понять: все в порядке, все идет, как и задумано.

Но то подсознание. А разум упорно отказывался верить и ушам, и глазам.

— Что-то не верится, — хмуро парировал я, — неувязочка у вас. Вы-то меня видите, разговариваете со мной. Уж не обманываете ли?

— О, безнадежный юнец, стойкий и непоколебимый в своих заблуждениях! — старик усмехнулся, — коль не хочешь ты принимать на веру… давай, проверим прямо сейчас мои слова.

Мимо нас как раз шествовала в направлении общаги девица. С обесцвеченными до белизны волосами, походкой топ-модели и прикидом, как у дешевой проститутки. Высоченные сапоги до колен, сетчатые колготки, коротенькая юбочка и коротенькая же, тесная курточка из кожзаменителя.

— Скажи, о, прекрасное юное создание, — окликнул ее старик, — не видишь ли ты рядом со мною парня… одних лет с тобою?

— Какого на хрен парня? Белочка что ли пришла? — небрежно бросила девица, даже не сбавляя шаг.

Старик развел руками — чуть ли не виновато.

— Мне кажется, — из последних сил упорствовал я, — что в глазах таких особ я на парня не тяну. Вот был бы я на голову выше… и в плечах шире… раза в полтора. Тогда бы другое дело.

Хотя и сам понимал гнилость подобных аргументов.

— Теперь насчет меня, — впервые с начала разговора старик отбросил свою докучливую витиеватость, — я могу видеть и слышать тебя… благодаря этой замечательной вещице.

С этими словами он извлек из-за пазухи розоватый камень, отполированный до блеска. Формой камень походил на застывшую каплю. Я протянул было к нему руку, но старик снова спрятал «каплю» в складках хламиды.

— Кристалл Душ, — пояснил он, — полгода трудился, чтоб создать его. Именно Кристалл Душ… ну, пусть одной души удерживает тебя, о, безнадежный юнец, на земле.

— Удерживает… от чего? — вопросы посыпались из меня один за другим, — и вообще… вы кто, колдун? И зачем?..

— Колдуны живут в деревнях, — с обидой перебил старик, презрев порядок вопросов, — и лечат плевками или какашками летучих мышей. Хотя чаще калечат. А я алхимик. Ученый.

Последние его слова меня позабавили. Как несостоявшегося астронома. И просто человека, больше года получавшего высшее естественнонаучное образование. Для таких как я что астрологи, что алхимики или, скажем, уфологи могли быть кем угодно, но только не учеными.

— А от чего удерживают, — продолжал старик, — на этот вопрос правильного ответа нет… и быть не может. Священники говорят про рай и ад, но сам я в это не верю. Потому что подтвердить это некому. Ну и насчет «зачем», о, друг любознательности. Создать Кристалл и поймать в него душу, не успевшую уйти в небытие, меня попросил один благородный господин.

— Благородный? — переспросил я не без скепсиса.

— Благородный и благодарный своею щедростью, — уточнил старик.

«Все понятно, — подумалось мне на сей счет, — кто платит, тот у нас и благородный». А вслух поинтересовался:

— И все-таки… для чего кому-то понадобился… призрак какой-то? Непонятно. Или за джинна меня пытаетесь выдать? Так желания исполнять я все равно не умею.

На мысль о джинне меня подтолкнула внешность старика. Как и его манера изъясняться.

— Джинн? — переспросил старик, хитро прищурившись, — и как это я сам не додумался?.. Но вот насчет желаний ты ошибаешься, о, безнадежный юнец. Кое-что ты можешь… недоступное нам, живым.

— И что же это?

— Быть неуязвимым, — голос старика прозвучал как-то торжественно, — безнаказанным… для простых смертных. Они тебя не видят и не слышат. Зато ты, незаметно от них, можешь делать, что угодно. В пределах человеческих возможностей, конечно.

— Манипулировать предметами материального мира, — на лету сложилась у меня в голове формулировка, хоть мудреная, но корректная и точная, — ну, все понятно.

А понятной мне стала реакция Леньки-Академика. Ну, когда я тумбочку открывал, да пакет брал. Представляю, как это выглядело с его стороны. Сперва выдвижной ящик открылся-закрылся — сам по себе. Потом пакет из «Липучки» воспарил в воздух. Ну а в довершение неведомая сила толкнула беднягу соседа. Опрокинув на пол. Вот, наверное, несчастный сосед и повредился рассудком.

А еще нашлось неплохое объяснение такому феномену, как «полтергейст». Возможно, тоже чья-то беспокойная душа озорует. От скуки, например.

— И все равно… странно как-то, — проговорил я, — чтобы кто-то платил за невидимку… на фига это кому-то надо? Друзей разыграть? Напугать кого-то.

— Это вряд ли, — непривычно коротко отвечал старик, — но вот как насчет… взять чего-нибудь? Достать то, до чего живым добраться трудно.

— Проще говоря, украсть, — сказал я, начиная догадываться, о каком «благородном господине» идет речь. Вовсе не о богатеньком Буратино, решившем порадовать избалованное чадо волшебной игрушкой.

А цепкий глаз меж тем успел приметить черный джип, припаркованный невдалеке от общаги. Как и троих молодчиков рядом с ним. Двух бритоголовых детин; одного роста, комплекции и в одинаковых коротких кожанках они казались похожими как близнецы. А еще невысокого и плотного мужчину средних лет. Этот, последний, предпочел классический костюм. Без галстука только.

* * *

Место, где меня высадили, я назвал сам. Торговый центр «Липучка». Невысокий плотный человек, представившийся как Алик Бурый, окрестил эту затею с циничным простодушием: «тренировка». Верховодил в этой, далеко не честной, компании, кстати, именно он.

По давно знакомому залу торгового центра я шел теперь робко и неуверенно. Первый человек на Луне, наверное, чувствовал в себе больше решимости. Я глазел по сторонам, блуждая между стеллажами. И привыкал к новым ощущениям. К обещанному чувству безнаказанности… а также к новому взгляду на мир.

Собственно, привычная всем живым реальность для меня все больше казалась чужой. И не только в мыслях и эмоциях. С каждой минутой глаза видели окружающий мир все более серым, тусклым и плоским. И безжизненным — сколь бы парадоксально это ни звучало.

Люди, пришедшие в «Липучку» за покупками, казались мне одинаково смутными темными силуэтами. Вроде дождевых туч, по капризу природы принявших человеческие очертания. Поведение было под стать. Без видимых признаков разумности плыли они по залу. Некоторые силуэты казались светлее. И принадлежали, как правило, детям.

Голоса живых звучали глухо и почти неотличимо один от другого. Зато неодушевленные предметы, вроде банок и упаковок, выглядели вполне четко. Едва ли не как прежде… но не совсем. Потому что в целом интерьер казался мне плоской, лишенной красок, картинкой. Сродни снимку на плохую камеру. Еще, я слышал, примерно так видят мир кошки. Ох уж эти британские ученые!..

Волшебник… ах, пардон, алхимик по имени Аль-Хашим объяснил перемены в моем восприятии так. Я слишком долго находился за пределами Кристалла Душ. Из-за чего, начал стремительно терять связь с миром живых. Собственно, не исчез, оставшись бродить по свету, я именно благодаря этому Кристаллу. Угодив в него в момент смерти. Однако очень скоро сбежал.

«Ненадежный он, — не смог удержаться от жалобы Аль-Хашим, — да простят меня потомки и благородный господин! Но я сделал, что мог. Счастье, что единожды побывавшую в нем душу Кристалл уже не забывает. Только так и нашли тебя, о, безнадежный юнец».

«Ага, — вторил Алик Бурый, — как легавые… след взяли!»

«А почему, интересно, изнутри Кристалл выглядел как старинный дом? — уловив, о чем идет речь, спросил тогда я, — в стиле примерно девятнадцатого века? То ли барская усадьба, то ли жилище купца. И без входной двери!»

Мне и вправду было интересно. Только ответ алхимика оный интерес почти не утолил.

«Входной, а вернее, выходной двери в нем быть не полагалось, — сухо молвил Аль-Хашим, снова ненадолго отринув свою фирменную витиеватую манеру, — душа покидает Кристалл только по воле хозяина. С его позволения… в теории, по крайней мере. А вот насчет внутреннего убранства — если честно, не знаю. Никогда его не прорабатывал. Так что, о, безнадежный юнец, задай этот вопрос себе. Потому что, обживая Кристалл, души изменяют его внутренний образ под свои устремления».

Действительно, нашел же я, кого спрашивать. Об интерьерах «а ля рюсс, девятнадцатый век» — и у этого старикана с явно восточным колоритом. Видимо, образ старинных хором пропечатался где-то в глубинах моего подсознания. Под впечатлением от школьной экскурсии, например. Или целого пласта классической литературы родом из дворянских гнезд. Тургенева там, Льва Толстого…

Зато непонятности насчет исчезновения куртки старый алхимик разрешил с ходу. Не надо было мне ее вешать в шкафу. Как и вообще снимать. Ибо пресловутый Кристалл не только удерживал меня от падения туда, откуда нет возврата. Он же зафиксировал мой предсмертный образ. Как именно человека, а не бесплотной бесформенной сущности. Отделив же от себя часть этого образа, куртку то бишь, я самовольно его нарушил.

И если лично меня Кристалл еще удержал, то на фантом куртки его сила уже не распространялась. Отчего данный фантом и разрушился. Канул в Лету — в том числе и мне в назидание.

Но вернемся к моей вылазке в «Липучку». Тем более что вылазку эту следовало довести до логического завершения. Все еще опасливо подрагивавшими пальцами я взял с одной из полок связку бананов. Затем к ней присоединилась жестяная баночка «Фанты» и булка хлеба. Кое-как удерживая все это добро за пазухой, я направился к выходу.

Расчет алхимика и его нанимателя оказался верным. Ничего на моем пути тревожно не пискнуло. Охранник тоже проигнорировал такую мелочь, как вынос из магазина нескольких товаров. Разве что система видеонаблюдения смогла зафиксировать, как эти товары сами собой срываются с полок и исчезают. Но что с этим делать — было уже проблемой «Липучки», а не моей.

Вернувшись в джип Бурого, я ввалился на заднее сиденье. И, один за другим, предъявил свои трофеи.

— Ну ё-мое! — немножко разочарованно воскликнул один из детин: тот, который сидел рядом со мной и Аль-Хашимом, — лучше б пивка нам пригнал.

— Да не парься, Кабан, — с водительского сиденья отозвался Бурый, — глядишь, поднимемся скоро. И будет у тебя всего завались. Хоть пивасика… а хоть и коньяка даже. Настоящего. Не той бурды, которую чурки гонят.

Голос его звучал миролюбиво и жизнерадостно. Хотя и с нотками нескрываемого превосходства. Его, в отличие от реплик посетителей «Липучки», я слышал предельно четко. Благодаря близости Кристалла Душ. И благодаря ей же и алхимик, и Бурый с подручными могли меня видеть. Правда, лишь как полупрозрачную мерцающую фигуру, ну да и то хлеб.

— Вы бандиты, — не вопросом, а утверждением вырвалось из меня. Причем уже второй раз после знакомства с Аликом Бурым и компанией.

Но если первая обвинительная реплика была проигнорирована, то теперь мой, так сказать, работодатель соизволил ответить. Не иначе, от хорошего настроения — воодушевленный первыми успехами своей затеи.

— Что бы ты понимал, сосунок, — изрек Бурый все тем же миролюбивым тоном, и одновременно заводя мотор, — Каспер, блин, недоделанный! Чтоб ты знал, я просто предприниматель… в стране с нестабильной экономикой. Улавливаешь?

— С переходной, — с важным видом пробасил, поддакивая, детина, сидевший спереди, — экономикой-то. Развивающейся…

Видать, накануне послушал кого-то из экспертов, регулярно мелькающих в телевизоре.

— Вот именно, — продолжал Бурый, не оборачиваясь и следя за дорогой, — вот ты, например, что думал? Если б закончил универ — тебе бы сразу и работу по специальности предложили? Где бабла бы до хрена платили? И за честный труд?

Уел он меня, признаю. Прям за живое задел. Ибо поступал я туда, где бюджетных мест больше было. А значит, и шансов пройти. И заранее не обольщался по поводу будущего трудоустройства.

А самозваный работодатель мой не останавливался. Закреплял успех.

— Работу ты быть может и нашел бы… наверное, — сам себе ответил он с сарказмом, — но вот с баблом пришлось бы туго. Получал бы ок-лад. Такая вот фишка: оклад есть, бабла нет.

— Такая фишка переходной экономики, — вторил детина с переднего сиденья и зачем-то гоготнул.

— Я ведь тоже… ты не думай, — словно оправдывался Алик Бурый, — не родился тупым быком, что только с ларьков дань сшибает. Диплом даже получил… чтоб потом его в задницу засунуть. Молчи, Дыня, без твоих экономических откровений обойдемся. Главное, что я не на дядю вкалываю, а на себя. Понял, бесплотный ты наш? И можешь поверить, бабло и так найдется, куда деть. С дядями не делясь. Главное, чтоб оно было.

— Да преумножится твое богатство, о, достопочтенный господин, прозванный Бурым, — угодливо проблеял Аль-Хашим, — за щедрость твою…

В ответ Бурый одобрительно кивнул.

— Преумножится, не сомневаюсь, — отозвался он, — теперь не сомневаюсь. А вот про щедрость лучше не напоминай. С кого другого я бы за каждый рубль спросил. Но ты, волшебник хренов, сделал меня… всемогущим. Так что не парься, за такую фишку что угодно простить можно.

— Э, минуточку! — мне надоело молчать, и я все-таки подал голос, — Господа… предприниматели! Вы, часом, ничего не забыли? Это ваше всемогущество зависит от меня. Но что если я откажусь работать на вас?

— А куда ты денешься? — усмехнулся Бурый, — свалишь?..

— Без поддержки Кристалла Душ ты просто исчезнешь, о, трижды неразумный бунтовщик, — поспешил напомнить Аль-Хашим, — недолго протянешь. Не думаю, что даже рабство может быть хуже полного небытия.

— А как вам такой расклад? — предложил я, — вас, Бурый, я могу… задушить. Или горло перерезать. А вы даже сопротивления не окажете.

— Рискни, че, — голос новоявленного хозяина вмиг огрубел, а на мгновение обратившееся ко мне лицо стало похоже на морду хищного зверя, — братва будет в курсе. И вскоре подъедет к волшебнику в гости. Сперва его завалит… а там и с Кристаллом этим гребанным чего-нибудь сообразит. Расколотит его или в речке утопит. Оно тебе надо?

— Допустим, — еще пробовал сопротивляться я, — а если я ни сбегать, ни убивать вас не буду… но просто забью. Ну, стану игнорировать ваши приказы. А вы все хоть в лепешку расшибитесь.

— А прикольный дух-то оказался, — чуть ли не с восхищением отметил детина, прозванный Кабаном, — борзой… но прикольный!

Забыв, он даже попробовал похлопать меня по плечу. Благо, сидели мы рядом. Однако огромная рука Кабана лишь ухватила пустоту.

Бурый, однако, веселья подручного не разделял.

— В этом случае, — процедил он с холодным спокойствием, — я буду считать, что волшебник меня кинул.

— Я алхимик! — недовольно буркнул Аль-Хашим. На что наниматель его обратил не больше внимания, чем на жужжание мухи.

— И либо ему придется поймать мне еще одно привидение… посговорчивее. Либо он больше не получит от меня ни рубля. Да за это он сам отлучит тебя от Кристалла. Сечешь, фантом охреневший?

Крыть было нечем. Так что следующие десять минут пути прошли в напряженном молчании. А затем у джипа случилась непредвиденная остановка.

Виной тому был полнотелый черноусый гаишник. Что-то показалось ему подозрительным в джипе Алика Бурого. А может, взыграла банальная жажда наживы — при виде крутой машины-то. Ибо от фишек переходной экономики не застрахованы были и стражи порядка.

Так или иначе, черноусый гаишник сделал, что сделал. Выступив навстречу джипу, он вытянул поперек его пути руку с полосатым жезлом.

— Тпру! — недовольно протянул Бурый, тормозя у обочины, — ну что, Каспер. Видать, еще одна тренировочная миссия от тебя потребуется. Нейтрализуй-ка его.

Кого «его» объяснять не потребовалось. Дверца в задней части салона отворилась, выпуская меня. А я не без досады отметил, что почему-то еще не умею проходить сквозь стены. Как тот же Каспер из фильма хотя бы.

Но размышлять и досадовать было некогда. Не вполне понимая, чего требуют от меня Бурый и компания, я решил действовать интуитивно. А для начала подошел к гаишнику и протянул руку к его кобуре.

Тот, если и почувствовал неладное, то не придал значения. А, все не отрывая от джипа маленьких жадных глазок, в нетерпении помахивал жезлом. Побыстрее, мол! Уладим разногласия.

Спохватился черноусый только когда кобура оказалась раскрытой, а пистолет перешел в мои невидимые руки. Или невесть как научился летать, если смотреть со стороны большинства живых. На миг, каким-то особым призрачным зрением, я разглядел лицо Бурого сквозь тонировку лобового стекла. Заметил, как он моргнул: вали, мол, этого легавого.

«Нетушки! Мокруха не по мне», — подумал я, помимо воли перейдя на язык новоявленных хозяев. И вместо рокового выстрела просто швырнул пистолет. Полетел тот как бумеранг. Или как томагавк. И врезался в лобовое стекло одной из прохожих машин.

В панике изрыгая из себя непечатные выражения, черноусый гаишник выскочил следом за пистолетом на проезжую часть. Ну, то есть, как выскочил — насколько позволяла его комплекция. Поток автомобилей отозвался воем множества клаксонов. Хором они прозвучали особенно протяжно и печально. Словно их владельцы заранее предчувствовали назревающую пробку.

— Ай-яй-яй! — чуть высунув голову из джипа, с издевкой посокрушался Бурый, — похоже у кого-то нашлись дела поважнее. Ладно, мы поедем? Чао!

Обращался он к напарнику черноусого гаишника. Тощему парню с длинной тонкой шеей и оттопыренными ушами. Но тот, ошарашенный, лишь молча хлопал глазами. Забыв даже про автомат, висевший у него на плече.

Ни о каком сопротивлении со стороны этого доходяги, естественно, и речи не шло. «Что писать в рапорте?» — был единственный вопрос, вставший перед беднягой в связи с ну очень неординарным происшествием. С участием табельного оружия, вдобавок. Так что Бурый и его подельники смогли невозбранно продолжить свой путь.

Даже ждать моего возвращения им не понадобилось. Аль-Хашим просто опять извлек на свет божий Кристалл Душ и в течение нескольких секунд провел над ним какие-то пассы рукой. После чего меня втянуло внутрь. На ходу. Причем даже не в салон джипа. А прямиком в нутро Кристалла, обставленное как старинный дом.