Кагар неподвижно сидел на поляне, привалившись спиной к стволу дерева. Со стороны могло показаться, что старый орк дремлет… или зачем-то смотрит в одну точку. Но оба предположения не содержали ни крупицы правды: на самом деле Кагара даже вовсе не было там, где его могли ненароком увидеть.

Противоречие? На самом деле нет — ибо на поляне, привалившись к дереву, сидело лишь тело, лишь оболочка старика-шамана. В то время как его дух витал далеко-далеко отсюда. Так далеко, что обычные мирские мерки здесь теряли смысл. Старый орк в очередной раз решил навестить Страну Духов — и ни одна живая душа не посмела бы беспокоить его в такой момент.

Все-таки сколь же удивительным было общество орков — и удивительным как раз в своих противоречиях! Зиждущееся на преклонении перед грубой, звериной и плотской силой; на жестком и глумливом презрении к слабым, оно виделось всем прочим народам Таэраны как сборище грязных дикарей. И в то же время в этом сборище находилось место и для других орков: для тех, кто ценил свою душу выше бренного тела, а опыт и знание — важнее сиюминутной жажды.

Да, среди орков считалось даже не почетным, а просто… нормальным и правильным быть воином — по крайней мере, среди орков-мужчин. Сам жизненный опыт орка измерялся числом убитых врагов и ценностью награбленного добра. Женщины в орочьих племенах находились на положении чуть выше, чем скот или вещь; работа же так и вовсе считалась позорным и грязным делом. Ее полагалось взваливать на самых слабых и не боевитых орков; ну и еще на пленников.

Но вот что удивительно: если иной слабак, сроду не державший боевого топора, внезапно обнаруживал в себе дар, недоступный другим — отношение к нему менялось столь резко, сколь же и разительно. До такой степени, что если б даже не Кагар, а самый плохонький шаман вошел в дом к любому из соплеменников; если бы сел у его очага и вздумал отведать от его трапезы — никто бы и не подумал возражать, а тем паче прогонять такого гостя. Ибо известно каждому: даже плохонький шаман способен превратить жизнь обидчика в долгую беспросветную пытку.

А уж Кагар… о, он был не просто шаманом; его можно было назвать Шаманом с большой буквы — будь у орков своя письменность. Сравнивать Кагара с подавляющим большинством собратьев по ремеслу было бы столь же нелепо, как равнять, например, человека-художника с маляром, а рах-навазского мага — с деревенским колдунишкой.

Достаточно сказать, что Кагар стал уже постоянным гостем в Стране Духов — там, где чуть ли не всех остальных шаманов пускали разве что на порог. И умения его в глазах других орков граничили с всемогуществом. Если простой шаман мог лишь предвидеть погоду — то Кагар был способен по собственной воле насылать стихийные бедствия. Или отводить оные: в зависимости от надобностей, своих или племени.

Простой шаман кое-как толковал сны и обладал властью лишь над мертвыми вещами — наполняя их силой и превращая в амулеты. Кагар же через Страну Духов умел видеть будущее и прошлое; не хуже эльфийской провидицы он знал и ощущал то же, что чувствуют и знают деревья, трава и камни. А еще он понимал язык зверей… да не просто понимал, а умел общаться с ними… причем даже не на равных, а свысока. И именно это, последнее, умение стало основой могущества кагарова племени.

Его имя с орочьего языка переводилось как «волк» и дано было Кагару отнюдь не от рождения. Дело в том, что когда-то в юности будущий шаман заблудился в лесу и провел там больше десяти лун. За это время он не только не погиб и не попал на обед к лесным тварям — о, щуплый болезный подросток сумел вернуться к родному стойбищу живым и здоровым. А также в сопровождении своего нового друга: огромного черного волка величиной чуть ли не с корову.

Самого страшного зверя в Лесу Наара.

Оказалось, что именно со встречи волка и будущего Кагара, у последнего открылся тот самый дар, ставший предметом зависти и почета среди зеленокожих. Волк хотел позавтракать будущим великим шаманом… но тот как-то сумел заставить его не делать этого. Именно заставить, а не уговорить и не вымолить пощаду.

Так что все то время, которое юный орк отсутствовал дома, он провел с волками. Изучал их повадки, помогал стае, приютившей его, находить больше добычи. И конечно же он общался со своими новыми друзьями; хоть и не приручал — но, по крайней мере, приучал их к себе. Становился для них своим; да что там — он, «слабак», травимый в родном племени, стал для огромных хищников превыше даже вожака. Можно сказать, что волки относились к своему гостю как дети к отцу, а домашние питомцы — к любимому хозяину.

Все это орк, позднее нареченный Кагаром, рассказал уже потом. А прежде его внезапный приход лишь всполошил стойбище. Орки похватали топоры и палицы, дабы отправить в Страну Духов и самого паренька, и его странного «друга»… но их остановил тогдашний шаман племени. Довольно посредственный, но зело ушлый, этот старикан сразу понял, какую выгоду может извлечь племя от дружбы юнца-парии с волками. Племя… но в особенности, конечно, он сам.

Шаман вызвался взять Кагара к себе учеником, надеясь выведать у него секрет удивительной власти над лесными хищниками. Или на худой конец использовать эту власть в собственных целях. Но ничего у него не вышло. Во-первых юный ученик начал постигать свой дар семимильными шагами и в шаманском ремесле очень скоро превзошел учителя. А во-вторых сама затея хитрого, но не слишком умного старика в итоге закончилась для него плачевно.

Шаман был растерзан волками в первый же свой поход к ближайшему логову. С ним был и Кагар… однако его-то волки как раз и не тронули. В то время как будущий шаман лишь безмолвно наблюдал за последними мгновениями жизни своего предшественника; не потворствуя терзающим его волкам — но и не возражая. Как будто и вправду был не против такой участи для наставника.

Так или иначе, но после того похода племя Кагара обрело самого юного шамана в своей истории. А может и в истории всего Зеленокожего Народа. Вот тогда-то бывший изгой впервые смог отведать приятный и соблазнительный вкус власти. А позднее — когда повзрослел и перерос некоторые юношеские заблуждения, он придумал способ эту власть приумножить. Проще говоря, решил сам воплотить задумку своего наставника; тем более что не было в ней на самом деле ничего сложного.

Зерно этой затеи заключалось в том, что наарские волки, будучи покорными чужой воле, из диких и вольных зверей превращались в дополнительное оружие. И оружие грозное: даже Железные Белые Люди с другой стороны Великой Реки боялись лишний раз заглядывать в Лес Наара. А боялись они как раз волков: при встрече хотя бы с одним из них, лошади Железных Людей обращались в бегство. А без лошадей, на своих двоих, Железные Белые Люди уже не были столь опасны; даже их превосходство в защите орки с лихвой возмещали большим числом. И боевой яростью в придачу.

Затея прежнего шамана была проста и понятна… вот только воплощение ее все равно стоило Кагару немалых усилий. Шаману уже недостаточно было найти общий язык с каждым отдельным зверем; требовалось подчинить всех наарских волков сразу, без исключений и разделения на стаи и логова. Всех сразу… и хоть молодой шаман уже наголову превосходил своего предшественника, но поначалу и он не представлял, как подступиться к этой проблеме. Но он раз за разом, с железным упорством уходил в Страну Духов, ища решение, в то время как луна сменяла луну.

Всех сразу…

Так продолжалось до тех пор, пока шаман не нашел Праотца Всех Волков — и не одолел его… хоть и сделал это не с первого раза. Но одолев, подчинив его себе, Кагар смог отныне говорить от имени того, кто жил в душе каждого волка из Леса Наара. Воля Кагара отныне стала законом для этих зверей. А плоды усилий молодого шамана превзошли даже его собственные, далеко не скромные, ожидания.

Оказалось, что волков можно было не только поднять в бой, чтоб они отваживали от владений племени незваных гостей или сопровождали зеленокожих «старших братьев» в походах. О, среди орков нашлись даже те смельчаки, кто додумался оседлать опасных хищников! И создать своего рода противовес коннице Железных Людей; противовес столь жуткий, сколь и успешно оправдавший себя в нескольких битвах.

Слава ужасных волчьих всадников разнеслась по окрестным землям… даром что самих этих всадников было не так уж много. На все племя их число в разное время не превышало десятка. И главное: у каждого из всадников был «свой» волк, привыкавший к нему на протяжении многих лун. Волки эти были особенными: они жили в стойбище, рядом со своими наездниками, а выглядели еще более внушительно и устрашающе, чем их лесные собратья.

Больше тысячи лун прошло с той поры — со времени воплощения великого замысла. Волки из Леса Наара и орки, жившие у опушки, успели привыкнуть друг к другу, стать верными союзниками. Этот союз не кончался и не должен был кончиться… до тех пор, покуда жил на свете Кагар. Вот только сам шаман с той поры успел постареть, поседеть и даже передвигался уже с трудом.

Что ждало племя после смерти великого шамана — едва ли что-то хорошее. И Кагар, понимая это и преисполнившись тревоги, все чаще уходил в Страну Духов. Там, вне мира вещей и плоти, на берегу реки под названием Время, он уже не гнался за новыми знаниями, не надеялся еще больше подняться в своем ремесле. Шаман искал ответ всего на один вопрос, главный: сколько еще осталось ему? Сколько еще он сможет уходить в Страну Духов, уверенный, что вернется назад?

И вот наконец Кагар нашел ответ: той ночью, сидя у дерева. Губы сами нашептали его, когда великий шаман очнулся.

«Четверо, что от заката придут — гибель твою за собой принесут!»

А с закатной стороны как раз подул ветерок: слабенький, но ощутимо холодный. «Скоро», — будто прошептал он шаману.

«От заката придут… гибель принесут, — пробормотал, повторяя, Кагар, — четверо… от заката придут». Тяжело поднявшись, он заковылял к свету — к огням от костров в родном стойбище. То подобие ясности, что шаман наконец-то обрел, нисколько его не успокоило. Наоборот даже. Хоть и понимал старик, что осталось ему недолго — а все равно в глубине души надеялся, что ответ Страны Духов, хоть чуточку, но обнадежит. Теперь же эта надежда не имела смысла.

Кагар уходил с чувством какой-то почти детской обиды. Он даже не стал оглядываться на лес, чтобы полюбоваться его красотой. Красотой чарующей и жутковатой… и иноземцам, увы, недоступной.

* * *

Архимаг (точнее, его призрачный двойник-фантом) явился на собрание Коллегии Серого Ордена лично — и поставил ее в известность о бегстве тех, кто был повинен в разрушении Сердца Таэраны. Таков оказался ответ на ультиматум, посланный Рах-Навазу, и реакцию на него Коллегии нетрудно было предугадать.

В зале собрания воцарилась паника… по крайней мере, на первые пять минут после исчезновения двойника-фантома. Магистру Ольгерду же так и вовсе пяти минут не хватило; даже когда шум собравшихся стих, он продолжал свою гневную речь, призывая отрядить погоню и послать в пустыню воинов Ордена. Впрочем, очень скоро выяснилось, что большинство коллег совсем не разделяют настроений Магистра; некоторые даже (как например стратег Долабелла) и вовсе внутренне злорадствовали по поводу его фиаско. Но дело было даже не в этом; просто, как оказалось, на Сердце Таэраны свет клином не сошелся. Даже у Серого Ордена.

Когда Магистр закончил, слово взял старенький сухонький предиктор; Ордену он служил еще в те времена, когда Ольгерд был лишь юным непутевым профаном. Предиктор сообщил о новой (и, в отличие от Сердца Таэраны — явной) угрозе мировому равновесию. Во владениях Белых Рыцарей произошел мощный всплеск Тьмы, вызвавший где неурожай и засуху, где падеж скота, а где-то, вдобавок, не обошелся без людских жертв.

Особый упор предиктор сделал на необходимости вмешательства вне зависимости от прочих обстоятельств — включая реакцию адептов Света. Если Белый Орден пройдет мимо этого происшествия, преимущество останется за Тьмой; если же захочет нанести ответный удар — равновесие вполне может сместиться в пользу Света. Проще говоря, без нарушения равновесия не обойдется в любом случае, так что долг Серого Ордена при таком раскладе — немедленно вмешаться.

И надо сказать, что слова сухонького предиктора прозвучали более чем убедительно. По крайней мере, собравшиеся сочли их более важными, чем слегка поднадоевшую уже страшилку от Магистра Ольгерда. В конце концов, очевидного вреда от четверки охотников за Сердцем Таэраны покамест никто не заметил — в то время как вредоносность происшествия в землях Белых Рыцарей была очевидна даже ребенку.

Так что даже Магистру волей-неволей пришлось принять волю большинства. Более того, он даже сам смог кое-что предложить: а именно отправить во главе отряда «серых плащей» не кого-нибудь, а стратега Томаса. На таком основании, что тому уже приходилось руководить действиями Ордена «примерно в тех местах».

Самому Томасу при этом хоть и предоставили слово — но лишь как дань вежливости. И надо сказать, что такое предложение его несколько обескуражило. Во-первых, Томас прекрасно помнил, чем именно ему довелось руководить в землях Светлых оппонентов. И никаких радостных воспоминаний об этом у него, понятное дело, не было.

А во-вторых стратега совсем не воодушевляла необходимость на какое-то время покинуть город. Он даже заподозрил, что предложение Магистра продиктовано не служебной необходимостью, а, скорее всего, желанием убрать от себя подальше хоть кого-то из неугодных коллег.

Впрочем, ни возражать, ни тем более высказывать свои подозрения стратег Томас, конечно, не стал. Ибо выглядело бы это как отказ от выполнения задания Ордена — то есть как прямое нарушение его устава. Не говоря уж о том, что могла пострадать честь стратега. И хотя причастность Томаса к благородному сословью была более чем сомнительной, но допускать оного ему ох, как не хотелось. И, наконец, стратег помнил о перстне Долабеллы; по крайней мере, связи с новой союзницей он потерять не должен.

Так что в своей короткой ответной речи Томас лишь пообещал во-первых «сделать все, что него зависит, и даже больше», а во-вторых, конечно же «не подвести». Такой ответ был встречен Коллегией с явным одобрением.

Во владения Белого Ордена он выехал на рассвете — в составе небольшого отряда всадников. Последующие десять дней прошли в бешеной скачке по дорогам Западного и Восточного Мирха, а затем и по сочным лугам южных земель. Скачка эта лишь немного была разбавлена короткими привалами.

А когда всадники наконец достигли ближайшей деревни, из тех, что пострадали от Тьмы, им сразу стало ясно: никто ничего спускать не собирается. Уже были найдены даже «виновники»… которых правильнее было назвать «козлами отпущения». Ими стали: старик-лекарь, живущий на отшибе, первая красавица в округе, да еще повар из ближайшего трактира. Последний прославился своими необычайно вкусными блюдами… и на одном только этом основании был обвинен в связях с Тьмой.

В тот момент, когда всадники в серых плащах въезжали в деревню, всех троих как раз готовились повесить на площади. Благо хоть без самосуда: казнью руководил красномордый толстяк в белой хламиде и с засаленной книгой под мышкой. Хламида едва налезала на его внушительное тело, а цвет лица казался особенно ярким на ее фоне. При виде такого адепта Света невольно возникали сомнения в искренности всего Белого Ордена в деле борьбы с людскими пороками.

При появлении «серых плащей» лицо Светлого проповедника исказилось гримасой одновременно страха и отвращения. Примерно так же он мог смотреть на мертвяков, внезапно пожалуй они на площадь. Не отличались приветливостью и лица местных крестьян; в руках некоторых из них даже можно было видеть вилы и косы.

И хотя лично Томасу было в равной степени плевать и на чувства проповедника, и на враждебность жителей деревни, но начинать пребывание в чужих землях с кровопролития не хотелось даже ему. И поэтому, подъезжая, стратег Серого Ордена поднял руку в привычном жесте, означающем мирные намерения. То есть, покамест мирные…

— Я смотрю, Свету опять потребовались невинные жертвы, — раздался за спиною Томаса голос одного из воинов, приехавших с ним. В ответ толстяк скривился еще больше, всем своим видом выражая презрение к «серым плащам».

— Мы-то хоть людям помогаем, — молвил он важно, — наставляем на путь истинный. А вы только золото сшибаете в вашем Грейпорте. Светопротивный металл…

— Ну-ну-ну, — хмыкнул на это стратег Томас, — сразу видно: с бессребреником говорю. Который одним только Светом питается и с голоду пухнет… Впрочем, меня это не интересует. Мы не за этим сюда приехали.

— Тогда позволю себе спросить: зачем? — голосом нарочито елейным, и потому звучащим особенно гадко, осведомился проповедник.

— Разобраться с недавней атакой Тьмы, — пояснил стратег, — определить источник и… сделать так, чтобы подобное впредь не повторялось. Надеюсь, вы не намерены чинить нам в этом препятствий?

Проповедник на миг задумался; молча постоял, теребя один из своих подбородков. После чего изрек следующее:

— Такие вопросы не по моей части. Я лишь скромный слуга Ордена и не вправе что-то решать от его имени. Как, впрочем, и не вправе позволить вашей серой братии разгуливать здесь как вам вздумается…

Один из воинов Серого Ордена тихонько усмехнулся в кулак. Мол, попробовал бы ты не позволить!

— …поэтому вы должны отправиться в Сойхольм. И получать разрешение там. И главное: проводить свои изыскания под строгим… строжайшим надзором служителей Света. Вам ясно?

— Более чем, — голос стратега Томаса прозвучал миролюбиво и в то же время предельно твердо. Так мог говорить только человек, уверенный в собственных силах. Который знает себе цену и не лезет на рожон без веской необходимости. Но если уж надо — такой человек всегда добивается своего.

— Вопросы? — продолжал хорохориться, изображая хозяина положения, толстяк.

— Скорее уж просьба, — все так же добродушно молвил Томас, — заканчивайте эту вашу казнь… точнее, прекращайте. Или вы всерьез думаете, что к всплеску Тьмы причастны именно эти трое?

— Думаем, не думаем… причастны, непричастны, — небрежно бросил проповедник, — не столь важно. Местные сами определили их в виновные — и едва ли за «просто так». Без причины никто никого не казнит.

— Что ж… может быть, — невольно согласился Томас, оглядев трех смертников; те стояли связанными подле наспех сколоченной виселицы. Оценив лицо одного из них (слишком умное), внешность другой (чересчур красива), стратег понял, что не случись всплеска Тьмы, крестьяне-завистники нашли бы другой повод для расправы над ними.

«Ладно, — подумал Томас, — некоторых людей и вправду могила исправит… а уж никак не я». А вслух выкрикнул, обращаясь уже к своим людям:

— Итак, в Сойхольм!

И скачка продолжилась — заняв еще примерно дня три. Причем на второй из этих дней людям Серого Ордена потребовалось сменить лошадей. Потом был изматывающий подъем по серпантину, опоясывавшему Сойхольм, эту единственную гору в округе. На ее вершине и располагалась одноименная крепость Белого Ордена: с высоченными и массивными каменными стенами, тесным двором и довольно аскетичной обстановкой внутри.

Последняя несколько удивила Томаса: очень уж плохо она вязалась с обликом одного из служителей Белого Ордена — того, кто руководил казнью в деревне. Неглупому, но упрощенно мыслящему вояке трудно было понять, что никакого особенного противоречия здесь нет. Просто в любом деле во все времена находились не только люди преданные, но и просто корыстные типы, ищущие для себя теплое местечко.

И как бы ни был нетерпим Белый Орден к людским порокам, как бы ни проповедовал бескорыстие и скромность — а уж совсем избежать оных не мог даже он. Тем более что место для пристраивания чьего-то теплолюбивого седалища он являл собой почти идеальное. Потому как был облечен Властью.

Магистр Белого Ордена (почему-то носивший приставку «Великий») по внешности был под стать цитадели Сойхольма. Крепкий, высокий, поджарый, а также рыжеволосый и усатый — чем походивший на старого лиса. В отличие от горожанина Ольгерда, он явно не позволял себе отрастить брюшко. Да и с оружием предводитель Светлого рыцарства, похоже, не расставался почти никогда. Так что даже гостей в лице стратега Томаса и его людей он встретил не хлебом-солью и уж точно не хмельным застольем. Подозрительный взгляд и рука на эфесе меча — вот каким предстал им Великий Магистр при встрече.

Впрочем, такое поведение было скорее данью тем нравам, что царили в Сойхольме. А уж никак не враждебным настроем по отношению к Серому Ордену или отдельным его представителям. При всех разногласиях между тайным обществом из Грейпорта и рыцарями юга, между сторонниками поддержания равновесия и теми, кто ратовал за безоговорочную победу Света — до прямого и открытого противостояния у них так ни разу и не дошло. Все-таки общий враг имел обыкновение сближать, а таковой у адептов Света и поборников равновесия определенно имелся. Имя ему: приверженцы Тьмы, что в последние годы стали заметно активнее. И потому досаждали не только извечным антагонистам, но и Серому Ордену тоже.

Так что, узнав о цели визита, Великий Магистр (которого, кстати, звали Галард) охотно принял Томаса и его группу. Свою роль сыграло и определенное сходство стратега Серого Ордена и предводителя Светлого рыцарства. Обоим были ближе схватки, а не интриги; решительные действия вместо дипломатического краснобайства. Так что эти двое легко и быстро поняли друг друга.

— Не только у вас заинтересовались этой дрянью, — сообщил Галард, когда они с Томасом шли по тускло освещенному коридору в кабинет Магистра, — о, из-за всплеска Тьмы нам даже пришлось на перемирие пойти.

— Даже так? — искренне удивился Томас. Он-то привык считать, что Белые Рыцари, в силу фанатизма и непримиримости находятся в состоянии войны чуть ли не со всей Таэраной. И, видать, действительно приходят неспокойные времена, раз уж борцы за дело Света готовы изменить своему принципу.

— Они предложили сами, — расплывчато пояснил Галард, — уверены, что знают, кто виноват. И что имело место Темное чародейство, причем направленное прежде всего против них. Против их короля, если быть точным.

В кабинете Великого Магистра ждал еще один гость; он вышел из тени под свет одного из факелов, когда хозяин вернулся в сопровождении стратега Томаса. У последнего этот гость рождал смутные подозрения: слишком уж он был высок и чрезмерно строен для человека… по крайней мере, для мужчины. Когда же стратег разглядел его лицо, то подозрения сменились удивлением. Надменное, со слегка раскосыми глазами и обрамленное копной длинных волос — это лицо могло принадлежать только выходцу из соседнего Хвиэля.

— Эйленор, посланник Сириния Первого, Короля Хвиэля и Дорбонара, Повелителя Перворожденных, — представил гостя Галард, — остановился у нас с супругой.

В знак приветствия Эйленор слегка склонил голову. Других знаков почтения оказывать он явно не собирался.

— Что ж, — обратился к нему Магистр, — надеюсь, почтенного посланника не затруднит повторить для стратега Томаса то же самое, что вы говорили мне.

— Ничуть, — равнодушно молвил посланник, — в Хвиэле уверены, что прорыв Тьмы устроили… орки. А наши провидицы, знаете ли, не ошибаются. В одном из орочьих племен, что как раз проживает по соседству с этими землями, за Тромом, есть великий шаман — так что, по-видимому это его рук дело. Установлено, что тот прорыв преследовал целью погубить его величество Сириния Первого, но силами наших чародеев атака была отбита.

«Интересно, и зачем это оркам?» — мелькнуло в голове Томаса.

А Эйленор между тем продолжал:

— Престол Хвиэля и Дорбонара обращается к доблестным рыцарям Белого Ордена — что так же как и мы противостоит отвратительным порождениям Тьмы. Обращается с просьбой не допустить безнаказанности деяния мерзких зеленокожих. И покарать их — всеми имеющимися средствами. От имени Престола заверяю вас, что воины Перворожденных не ступят на подвластные вам земли… по крайней мере, на время войны.

— Ишь, как сладко поет, — тихонько проворчал Галард, обращаясь к одному Томасу, — «подвластные вам земли». А до этого иначе как «захваченными» и «отнятыми» они наши владения не называли. С чего бы эльфы такие добрые?

…Ни Великий Магистр, ни его гость из Грейпорта не знали истинных мотивов поведения Эйленора. Не знали, что в ту же ночь посланник Хвиэля будет лежать на льняных простынях, приходя в себя от полученного наслаждения. И что расположившаяся рядом чародейка Лийнара будет сладко шептать в его ухо:

— Молодец, мой мальчик, молодец. Ты все правильно сказал…

Они были знакомы всего несколько дней — но за это время Лийнара успела многое. Успела сыграть жену посланника; да так, что никто ничего не заподозрил. Успела перетянуть на свою сторону самого этого посланника; убедить его, что Свет и Тьма — не повод предавать Перворожденных в грязные руки рхаванов. И что долг каждого эльфа — отвести угрозу от соплеменника, не важно Темного или Светлого.

Лийнара умела быть убедительной — и она пустила всю свою убедительность в ход. Причем не одну только словесную ее часть.

* * *

Помочь своим новым союзникам Архимаг сумел лишь в одном: с помощью Магического Проема он перенес их к берегу Мид-Бранга. Туда, где заканчивалась пустыня, а владения Лесных Эльфов, зачарованный лес Дорбонар — еще не начинался. Между этими двумя землями располагалась полоса шириною в несколько миль — незатронутая ни Хаосом, впущенным в мир Первым-Из-Магов, ни эльфийским чародейством. Здесь зеленела трава, росли деревья и пели птицы; а вот опасности схватить эльфийскую стрелу не было.

Это место в качестве отправной точки было выбрано не случайно. Посовещавшись немного, Салех, Даррен, Леандор и Ирайа решили скоротать большую часть пути по воде. Точнее, по рекам Мид-Бранг и Тром, просто плывя по их течению. Такой способ путешествия во-первых резко снижал шансы попасться людям Серого Ордена, а во-вторых не требовал сложных и дорогих средств передвижения. Достаточно было одного самодельного плота; течение же обеих рек было довольно быстрым, чтобы перспектива ползти как улитка четверке путников не грозила.

Задумку с плотом придумал Даррен… и ему же ее по большей части пришлось воплощать. Собственный боевой топор наемник был вынужден использовать таким вот ненадлежащим образом — для рубки деревьев. Хорошо, хоть Салех помог в деле связки стволов. Что же касается эльфов, то ни Леандор, ни Ирайа не помогли своим компаньонам-рхаванам ни единым малейшим пальца.

Вдобавок выяснилось, что дети Перворожденного Народа, мягко говоря, недолюбливают такой способ передвижения. Причем выяснилось уже после спуска плота на воду. Эльфы боялись утонуть, и даже надолго усидеть на мокрых бревнах они не хотели. Понятно, что это открытие привело в ярость людскую половину четверки.

На препирательства, убеждения и, конечно же, ругань ушло времени чуть ли не больше, чем на, собственно, строительство плота. Так что в первый день по Мид-Брангу пройти удалось совсем немного; а затем путники вынуждены были остановиться на ночлег на его северном берегу. В землях Западного Мирха… что все-таки лучше и безопаснее, чем даже на опушке Дорбонара.

На счастье ни ищейки Серого Ордена, ни просто лихие люди стоянку четырех путников не потревожили. Зато вот сами путники… точнее, их Перворожденная часть, не преминули именно на этом привале выплеснуть накопившееся раздражение.

А понадобилось для этого всего ничего: в разговоре Леандор обронил слово «хтоник», применив его по отношению к Темным соплеменникам. В свою очередь Ирайа отнюдь не оставила эту реплику без ответа: она уверено заявила, что рассуждать о хтониках стоило бы кому-кому, а уж точно не его высочеству. Настоящие хтоники, как сообщила девушка-Лаин, живут глубоко под землей — там, куда обычно не забираются ни гномы-горняки, ни ее, Ирайи, сородичи. Кроме разве что отдельных авантюристов-сорвиголов. Так глубоко, что глубже них, наверное, только Изначальная Бездна.

Да и то необязательно.

С явным снисхождением к собеседнику Ирайа рассказывала о том, что хтоники тоже посещают обжитые Лаин подземелья достаточно редко. Но если уж посещают… о, выжившие после встречи с ними описывают ее сильно похожей на ночной кошмар! Ибо твари из глубин не только не поддаются описанию — их поведение тоже бывает вне понимания разума. Хтоники приходили, не желая ни-че-го — кроме как крушить и убивать; а вот помешать им или вовсе убить самих всегда было ох, как трудно. Бешенство, одержимость, злоба — в языках народов Таэраны просто не найдется слова, способного описать поведение хтоников полноценно: без смягчений и преуменьшений.

Но даже такие бессмысленно-жестокие убийцы и разрушители на самом деле суть не самое страшное из того, что принято называть хтониками. В подземных глубинах обитают и другие существа — куда более коварные. Они порабощают волю человека или эльфа; мало-помалу делают из него куклу, покорную своим желаниям. А желания эти только на первый взгляд могут показаться разумными; на деле их злобная и разрушительная суть очень скоро становится ясной.

Так его ли высочеству говорить о хтониках?

Надо сказать, что яростная речь Ирайи, конечно, весьма обескуражила принца. Вот только извиняться он и не подумал — как видно считая это недостойным наследника престола. Вместо этого он прошелся уже непосредственно по эльфам-Лаин: назвав их «живыми мертвецами». Отличие же от нежити, по его мнению, состояло в том, что у последней мертвы тела, в то время как души никак не покидают их, держась из последних сил. Или поддерживаются Темным чародейством. А вот Лаин (они же Падшие) сохраняют жизнь телу, но души-де их мертвы от рождения.

Перебранка между двумя эльфами могла продлиться, наверное, всю ночь… если бы в нее не вмешался Даррен. Которому очень хотелось спать, и того же самого он желал своим Перворожденным спутникам. В противном случае наемник пообещал бросить беспокойную парочку прямо в Мид-Бранг.

«Чтоб я еще хоть раз в жизни связался с эльфами!» — подвел он черту под разговором.

Впрочем, несмотря на все разногласия, путешествие мало-помалу набирало обороты. Уже на третий день Дорбонар и Хвиэль «справа по борту» остались позади, сменившись землями Белого Ордена. Тогда-то Даррен рискнул навестить свою «старую знакомую» — таверну под названием «Мокрый лапоть». Где можно было пополнить запасы провизии да и просто отдохнуть в тепле и уюте. А также в сухости — что в создавшейся ситуации было немаловажным.

И надо сказать, что наемник не прогадал: результат от посещения «Лаптя» даже не свелся лишь к перечисленному. Вдобавок четверка путников смогла купить у одного из местных рыбаков его лодку — после чего сплавляться по реке стало гораздо удобнее. Во всяком случае не было риска свалиться в воду на повороте; да и из-под днища лодки вода беспокоила гораздо меньше, чем из-под не слишком плотно связанных бревен.

Так что остаток пути по Мид-Брангу прошел для всех четверых более-менее спокойно; даже эльфы начали привыкать к близости большого количества воды. Затем лодка достигла Трома — главной реки материка… и вот там-то прежнее спокойствие вскоре отошло в прошлое.

И дело было не только в том, что течение Трома было более сильным, а пороги и прочие препятствия попадались чаще. Вдобавок и к тому, и к другому именно на Троме произошла та встреча, избежать которой не желал бы разве что безумец или самоубийца.

Случилось это уже на второй день сплава по великой реке. Сперва Леандор, как самый зоркий из четверых, увидел на горизонте движущуюся точку. Затем точка приблизилась, став очень даже различимой для остальных… и оказалась другой лодкой — огромной, с загнутым кверху носом и бортами, раскрашенными ярко и угрожающе. Не требовалось много ума, чтобы знать: подобные суда имелись только у одного из таэранских народов. Какого именно — все четверо поняли почти сразу.

Орков на борту имелось не меньше дюжины. Вцепившись в весла, они яростно гребли против течения, двигая свою лодку прямо навстречу суденышку четырех путников. Те, в свою очередь, попытались избежать этой встречи, разминуться, отгрести от пути следования орочьей лодки подальше. Но не тут-то было.

Когда оба судна почти поравнялись, орки отозвались громкими и воинственными воплями. Похоже, они возвращались с набега; возвращались несолоно хлебавши или просто со скудной добычей. А лишние четыре пленника показались им неплохим подспорьем к уже награбленному. Ведь, как известно, работорговля — один из излюбленных промыслов зеленокожих. Бывали даже случаи, чтоб орки продавали своих пленников… их же близким. Если, конечно, те могли предложить достойную цену.

— Просим вашу волшбу, высочество, — обратился к Леандору Даррен, когда лодка орков пошла на сближение. Сам он уже держал наготове меч.

Плеть Холодного Пламени хлестнула зеленокожих наотмашь, выкинув троих из них за борт. Ударивший следом Невидимый Пресс едва не перевернул орочье судно… впрочем, оно все же устояло. Ирайа вздумала было снова призвать свой новый дар, но тщетно: ее крик в этот раз оказался просто криком.

Могучие зеленые руки внезапно высунулись из воды и ухватились за борт лодки четырех путников. Большего один из орков, выброшенных в воду, сделать не смог: одну из его рук пронзил кинжал Ирайи. Силы, полученной от боли зеленокожего, ей должно было хватить на простенькие чары.

И хватило: несколько метательных ножей, ринувшихся в сторону злосчастной четверки, очень быстро замедлили свой полет и один за другим попадали в воду. Орки отреагировали дружным ревом, похожим на вопли раненых медведей, после чего изо всех сил рванули лодку, грозя раздавить утлое суденышко противников.

Леандор хлестнул Плетью еще раз и потянулся за саблей. Крепче сжал меч и Даррен — хоть он и не обольщался по поводу своих шансов против более чем десятка воинов. Но все оказалось гораздо проще: когда лодка орков подошла почти вплотную, зеленокожие выбросили сети.

— Ненавижу эти штуки! — успел простонать Леандор.

Четырех путников, мгновенно оказавшихся опутанными чуть ли не до полной неподвижности, стащили с лодки прямо в студеную воду Трома. Они бы наверняка утонули… если бы орки почти сразу не вытащили своих новых пленников обратно. Точнее, на борт уже своей лодки; вытащили — и бросили словно кули с мукой. Самый крупный из орков прокомментировал это довольным рыком; Даррен, немного знакомый с наречием зеленокожих, перевел его возглас как «отличная рыбалка!».

Точнее сказать, перевел бы — вот только и самому наемнику, и его спутникам в тот момент было не до переводов орочьей речи. Далеко не до этого.