Глава первая

Он пробудился глухой ночью, когда над островом повисла полная луна. И сразу почувствовал, что произошло нечто нежелательное. Вероятно, именно это подспудное ощущение и пробудило его.

Себя он обнаружил на прежнем месте: в хижине из веток. Но знал наверняка — не один десяток лет минул с того дня, когда он нашел себе приют на этом острове.

Циновка, на которой он лежал, почти успела истлеть, а топчан — потемнеть. Хижина покосилась, то тут, то там в крыше зияли дыры, а вход наполовину обвалился. Так что из хижины пришлось выбираться, приседая, чуть ли не ползком. Да, привести жилище в порядок труда бы ему не составило. Но все равно эти заботы он решил отложить на потом. Прежде же следовало разобраться в произошедшем.

Выбравшись наружу и осмотревшись, он увидел, что джунгли подступили к хижине почти вплотную. Бывшие кусты и молоденькие деревца успели вырасти в настоящих исполинов. И теперь нависали над хлипкой, на первый взгляд постройкой из веток, кронами закрывая небо. Клочок земли рядом с хижиной зарос травой не менее двух футов в высоту.

Однако на этом победоносное наступление матери-природы и остановилось. Охранные заклинания, заблаговременно установленные вокруг хижины, сработали на славу. Успешно защищая затерянное среди джунглей жилище от падающих деревьев, разрушительных тропических ветров и ливней, а его хозяина — еще и от посягательств хищных зверей и отвратительных паразитов.

Куда идти теперь, он не забыл. Благодаря не только памяти, почти не пострадавшей от многолетнего сна, но и беспрерывно чадящему вулкану посреди острова. Этой самой надежной примете — способной пережить все человечество и других разумных обитателей мира скопом. Тем паче, если предчувствия, вызвавшие пробуждение, оказались ложными, переживать прочих двуногих осталось не так уж долго.

Вот только ложной оказалась, напротив, эта надежда, робко постучавшаяся в душу. Еще не доходя до пещеры, он заметил, что вход в нее открыт. В том, что сундука там уже нет, он убедился исключительно для успокоения совести. И это было очень, просто на редкость плохо — что сундук оказался в чужих руках.

Конечно, дерзких воров могли заинтересовать лишь золото и драгоценные камни, доверенные ему на хранение тогдашними союзниками-пиратами, без которых он вряд ли бы добрался до этого острова. Ведь заклинание Портала позволяло перемещаться, увы, только в знакомые места. Вполне возможно, что Ключ Огня неведомые кладоискатели попросту выкинули в море, не поняв его великой ценности. Однако он предпочитал рассчитывать на худшее. Тем более, потеря контроля сама по себе была злом.

Размышляя так, он прошел дальше по острову. Пока не набрел на трупы — не меньше десятка человеческих трупов, в жаре успевших изрядно разложиться и облезть.

Одним из трупов лакомился какой-то мелкий зверек. Но при виде приближающегося человека предпочел бросить трапезу и удрать — жизнь-то дороже.

Воняло от трупов нестерпимо. Но он смог пересилить брезгливость.

«Тоже сокровищ захотели, — проговорил он с ноткой злорадства, — но достались они другим… кое-кому в тот день явно повезло больше. Но у вас будет возможность отыграться. Теперь вы послужите мне… в деле возвращения сокровищ!»

Склонившись над одним из трупов — рядом с ним еще валялась трость — он вцепился в лицо мертвеца растопыренными узловатыми пальцами. И несколько мгновений впитывал остатки воспоминаний незадачливого охотника за сокровищами. Те проносились перед глазами, как картинки. Море, корабль под названием «Перст Сабрины», остров с вулканом, ну и, конечно же, схватка. Последнее сражение в жизни обладателя трости. Видел он и человека, из рук которого принял смерть тот, кто прежде был… пиратом по имени Гобан Золотой!

Этому-то Гобану он вернул некое подобие жизни в первую очередь. А затем обошел остальных мертвецов, простирая над ними руки. И трупы морских разбойников поднимались один за другим, окутанные зыбким бледным сиянием. Под стать лунному свету.

«Все, что требуется от вас — месть, — молвил он, обращаясь к сборищу мертвецов, точно командир к солдатам, — месть тем, кто когда-то убил вас. Все равно большего от вас не добиться».

Последнюю фразу он произнес с сожалением.

А затем напоследок осмотрелся, принюхиваясь… и чуя кое-что, помимо отвратительного запаха гниющих трупов.

«О-о-о… какая-то душа, — проговорил он, ухмыльнувшись, — покинувшая тело тоже здесь. И не находящая покоя по вине кого-то из живых. Кого-то, кто сильно сожалеет. Что ж… ее я тоже придумаю, как использовать. Возьму… про запас».

* * *

Маленький, тусклый, даже жалкий какой-то, солнечный кругляш едва проглядывал сквозь облачную пелену, похожий на монетку, брошенную в грязь. Да и сами здешние облака… как-то непривычно они выглядели. Хоть и низко висели, но с дождевыми тучами перепутать их было сложно. Более легкими они казались. Но опять-таки не были и туманом, обычно устилающим землю в раннее летнее утро. Потому как не несли с собой эти облака ни прохлады, ни свежести. Но, напротив, с ними в воздухе висели духота и запах гари — настолько сильные, что сэр Ролан, например, не выдержал. И поминутно вздыхал, прикрывая лицо перчаткой.

Из-за облаков, бывших на деле скопищем дымных клубов, видимость на этом острове оставляла желать лучшего. Разглядеть детали здешнего пейзажа можно было едва на сотню шагов. Хотя, что Ролан, Джилрой и Аника, что любые другие пришельцы вряд ли бы много от этого потеряли. Красотами Остров Прирожденных, он же Остров Огня, мягко говоря, не отличался. Лишенная растительности, серая от вулканического пепла земля почти сливалась вдалеке с кисеей из облаков. Сквозь облака проступали темные силуэты скал — то зловеще острых, то уродливо изломанных, точно древние руины.

Пепел клубился в воздухе крохотными частицами, похожими на снежинки. Еще частички-крупицы эти имели обыкновения оседать на лицах, на одежде. Отчего даже завзятый чистюля рисковал меньше чем за час превратиться в чумазое существо, выглядевшее похуже, наверное, чем даже попрошайки из трущоб.

— Да уж, — посетовал Джилрой, одновременно смачно так чихнув, до слез в глазах, — негостеприимное местечко! И кому только могло прийти в голову поселиться здесь?

— Только тому, кто сторонится людского общества, — уверенно отвечал Ролан, — и для этого добивается, чтобы люди сторонились его. Ну… то есть, хотя бы не докучали без крайней необходимости.

Себя и спутников своих королевский конфидент последней фразой как бы вынес за скобки. Потому как необходимость такую все трое имели.

В направлении скал вела тропинка. Она вилась между утесами и склонами, огибая овраги, обрывы и впадины. Временами тропа устремлялась вверх — через вершину холма или иной возвышенности. И тогда, с высоты, путникам становились видны и кое-какие другие особенности пейзажа, присущие, кажется, только Острову Огня. Например, несколько озер: в них не впадало ни единой речки, а плескалась не животворящая влага воды, но кипящая лава, алая от жара.

Та же лава, только давно засохшая, черной коркой покрывала склоны скал… и целые участки заветной тропы, увы, тоже. И тогда путникам приходилось озираться по сторонам, дабы в десятке-другом шагов приметить продолжение тропы. И держаться ее — этого единственно верного направления пути. Единственного способа добраться до цели.

Еще один раз тропа превратилась в подобие моста — узкого, лишенного перил. С обеих сторон от нее зияли обрывы, глядеть вниз на которые было еще страшнее, чем пройти этот участок пути. Но и тогда Ролан, Джилрой и Аника не отступились. А лишь замедлили шаг, ступая как можно осмотрительнее.

Не имело смысла отступать. А еще большей глупостью было искать обходной путь на этом мертвом, пропахшем гарью острове, где озера полны кипящей лавы, а земля ежечасно содрогается, покрываясь трещинами. Здесь все было словно нарочно устроено так, чтобы отпугнуть гостей от хозяев острова. А если и не отпугнуть, то хотя бы до предела затруднить их передвижение к единственному на острове жилищу. Не то крепости, не то замку с черными, под стать здешним скалам, стенами, и между скалами же втиснутому.

Внутренне, Ролан, например, даже не исключал, что в столь неприятное место свой остров могли превратить сами Прирожденные. Не то в силу нелюдимости и недостатка гостеприимства, не то просто упиваясь собственным могуществом. Чьих пределов, как успел убедиться конфидент, не знали даже придворные маги.

Приблизившись к крепости Прирожденных на расстояние, достаточное, чтобы разглядеть ее даже сквозь опостылевшую уже дымную мглу, Ролан про себя отметил одну особенность, отличавшую это сооружение хотя бы от Каз-Рошала и Каз-Надэла. Обиталище хозяев острова выглядело непривычно приземистым из-за отсутствия высоких башен. Строить которые смысла действительно не имело — уж очень часто земля здесь ходила ходуном. Не слишком возвышались над стеной и другие постройки крепости.

Ворота в крепостной стене были единственные — высокие, стрельчатые. Створки их, поблескивающие металлом, покрывали рельефные изображения звезд… и языков пламени. Точь-в-точь как на странной находке, обнаруженной Аникой в сундуке с кладом на Из-Монта-Фог.

Как и следовало ожидать, ворота навстречу гостям распахиваться не спешили. Но еще хуже было то, что тропа обрывалась в десятке шагов от ворот, отделенных от нее оврагом… точнее, подобием крепостного рва, заполненным вездесущей лавой. Заметил последнее и не преминул сообщить о том спутникам Джилрой, когда мельком заглянул в ров.

— Ну, дела… — пробормотал он обескураженно, — и что ж теперь?..

Словно в ответ на его исполненный растерянностью вопрос, заволокшая остров дымная пелена исказилась. В ней проступили очертания огромной фигуры… формой она вскоре сделалась похожей на человеческое лицо. Только лицо какое-то неестественно округлое, упрощенно выглядевшее и лишенное индивидуальных черт — как у куклы. Еще цепкий глаз сэра Ролана уловил сходство с другим лицом: каменным. Тем, что охраняло клад у склона «дымной горы».

— Кто вы такие? — гулким, но ровным, не выражающим чувств, голосом спросило лицо, — за каким делом пришли в обитель Прирожденных?

— Меня зовут сэр Ролан, — отчеканил конфидент, — я представляю его величество Лодвига Третьего из Каз-Рошала. У нас есть вещь… находка, о предназначении которой способны поведать только Прирожденные. Так утверждают лучшие мастера магического цеха столицы.

Одновременно он поднял, держа в руке, и вскинул над головой находку Аники. Черную фигуру, четверть разделенного кем-то шара с рельефным изображением языка пламени на внешней поверхности.

Сказанное Роланом полностью соответствовало истине. Лучшие мастера, что пригретые при дворе, что имевшие неплохой заработок в столице королевства, как один выбрасывали белый флаг, столкнувшись с таинственной находкой. Алхимики не могли установить, из чего она сделана — странная вещица, не горевшая в огне, не намокавшая в воде и против которой даже кислоты оказались бессильны. Ничего определенного не сказали и маги. Заклинания черную фигуру не брали, сведений о ней не содержалось ни в одной книге. Что в библиотеке цеха, что в личной коллекции книг любого из столичных волшебников.

Лишь один из этих людей, под конец казавшихся конфиденту не более чем надутыми невеждами, обмолвился о так называемых Прирожденных — неких могущественных, возможно даже бессмертных, но на редкость нелюдимых магах. Чье главное отличие и от членов магических цехов, и от приснопамятных ведьм Ковена заключалось в том, что Прирожденные получили способности к волшебству от рождения, и потому, собственно, так назывались. В то время как обычные маги, да и ведьмы тоже, вынуждены были годами учиться.

Презирая шумные толпы, избегая людских поселений, Прирожденные избрали себе для обитания небольшой, выжженный до полной безжизненности остров к западу от материка. Но они, предположил тогдашний собеседник Ролана, отнюдь не затаились на этом острове точно кроты в своей норе. Нет, Прирожденные предпочитали путешествовать по миру. И уж во всяком случае, всегда знали, если где-то рождался ребенок с магическим даром. А узнав, немедля забирали на воспитание. К чести хозяев Огненного Острова, родителей очередного Прирожденного они буквально осыпали золотом, каковое, не иначе, эти маги могли получать из любого мусора. Больше-то откуда — коль других сделок с прочими двуногими они не заключали, торговлей не занимались и на заказ не работали?

И надо ли говорить, что ни один, даже самый опытный и умелый из цеховых магов не мог тягаться в умениях с Прирожденным. Все равно как сравнивать бойцовую собаку и хищного дикого зверя. Может ли собака сладить с хищником? В схватке, короткой и стремительной — да, вполне может. Но не в каждодневной борьбе за выживание, когда оба поставлены в одинаковые условия и вынуждены полагаться только на себя.

И если уж кто в этом мире мог поведать о находке Аники, о ее происхождении и назначении, то только Прирожденные. И потому, спустя почти неделю после возвращения с Из-Монта-Фог, Ролан был вынужден снова отправиться в путь. Воспользовавшись тем же кораблем, что и в прошлый раз: фрегатом «Перст Сабрины».

Почему с ним в это новое путешествие вновь увязались Джилрой и Аника, конфидент более-менее догадывался. Причастность к общей тайне способно объединять не хуже дружеских или брачных уз. Но вот почему он никак не воспрепятствовал этим двоим, не отмахнулся от их желания участвовать — Ролан и сам до конца не понимал. Как не понимал, впрочем, и много другого, в жизни происходящего и большинству кажущегося обычным.

И вот теперь все трое стояли у ворот крепости Прирожденных, на их жутковатом и напрочь лишенном природных красот острове. Стояли, вынужденные довольствоваться лишь общением с сотканным из облаков лицом. Единственным переговорщиком, коего здешние хозяева пока сочли достойным общаться с незваными гостями. А открывать ворота или хотя бы перекинуть мост через ров с лавой почему-то желанием не горели.

Впрочем, кое-что вселило-таки в души Ролана и его спутников толику надежды. При виде черной фигуры, некогда извлеченной из сундука с сокровищами, облачное «лицо» вроде как покосилось в ее сторону. Тогда, всего на миг, но промелькнуло в нем что-то живое.

— Прирожденные не признают королевской власти, — важно изрекло «лицо» затем, — и ничьей власти не признают. Ни у одного правителя смертных не хватит сил захватить этот остров и нашу обитель. Но вещь, которая попала в твои руки, смертный, принадлежит Прирожденным… вернее, отдана для хранения.

Показалось… или на последней фразе ровный голос магического переговорщика таки дрогнул?

— Только поэтому мы примем тебя, смертный, и твоих спутников. Но прежде вы все… каждый из вас должен ответить на один вопрос. Каждый отвечает за себя. Слушайте. Допустим, какой-то злодей причинил тебе, смертный, великие несчастия. Ограбил, убил кого-то из близких, сжег дом. Возжаждав мести, ты пошел по его следу. Ты гнался за ним днями и ночами, пока, наконец, не настиг. И не обнаружил недруга своего спящим. И вот, собственно, вопрос. Убьешь ли ты злодея и обидчика, воспользовавшись его беспомощным состоянием? Решишься ли на такую подлость… не будучи уверен, что сможешь сладить с ним в честной схватке?

— Почему нет, — хмыкнув, первым отозвался Джилрой, — во-первых, он сам поступил нечестно, когда мне подгадил. Так ведь? А во-вторых, всегда лучше убить, чем быть убитым.

— Я бы тоже… воспользовался, — отвечал в свою очередь Ролан, заодно вспомнив ночное нападение на логово банды Беспутной Бетти, — скажу даже больше, не так давно я сам и поступил… подобным образом. Только неувязка у вас. Даже две. Первая: если мой враг одинок и если он такой прожженный злодей, он вряд ли будет столь беспечен, чтобы подпустить меня к себе так близко, да еще когда спит. А вторая: даже если мой враг будет бодрствовать, честной схватки у нас все равно не получится. Подобные люди обычно не сражаются честно.

Однако на разглагольствования его облачное «лицо» уже не обращало внимания — устремив взор теперь к Анике. Та даже смутилась, потупилась под этим пристальным взглядом.

— А я… никогда никого не убивала, — в нерешительности молвила Аника, — лично, по крайней мере. И, надеюсь, никогда не придется.

Позднее Джилрой готов был держать пари хоть на все сокровища мира, что ответ именно его юной спутницы повлиял на решение обитателей черной крепости. Так или иначе, а почти мгновение спустя после произнесенных Аникой слов от тропы к воротам, через ров протянулся мост. Протянулся, точно вырос прямо из земли. Или возник из воздуха — кому как больше нравится.

Мост состоял из каменных плит. И был не то чтобы узкий, но даже двум человекам разойтись на нем было бы нелегко. Вдобавок, глупыми удобствами вроде перил опять-таки зодчий магический себя не утруждал. Так что передвигаться по мосту следовало осторожно, без беготни и суеты.

А ровно в тот же миг, когда Ролан, Джилрой и Аника преодолели мост и подошли к воротам, металлические створки разошлись. Сами собой и ни раньше, ни позже. И оставались раскрытыми столько времени, сколько потребовалось трем гостям, чтобы пройти во двор крепости.

* * *

Телохранитель конфидента, Крогер, оказавшись в обители Прирожденных, наверняка не преминул бы сострить в обычной своей манере. Предположив, что хозяева здешние наверняка даже подтираются и сортир чистят с помощью волшебства.

Но, увы, и еще тысячу раз, увы: ничего сказать бывший капитан городской стражи Нэста уже не мог. Потому как сложил голову на Из-Монта-Фог, в схватке с пиратами — подручными Гобана Золотого. Причем погиб отважный телохранитель, как ни крути, в том числе из-за самонадеянности охраняемого им Ролана. Ведь именно конфидент отказался тогда от сопровождения в лице матросов с «Перста Сабрины». Отказался с тошнотворно-презрительной небрежностью, никак не достойной доверенного лица короля.

Осознание тогдашнего своего просчета весьма тревожило совесть сэра Ролана. Не давая ни забыть своей вины, ни отрицать ее. Потому, добившись теперь аудиенции у самых могущественных магов мира, конфидент позволил себе хоть осторожную, но надежду. Надежду на то, что Прирожденные как-нибудь помогут ему исправить содеянное, вернуть Крогера к жизни. Даром, что прибыл сюда Ролан совсем с другой миссией.

Так или иначе, но впечатление внутренняя обстановка в черной крепости произвела именно такое, что могло бы вызвать остроту Крогера — грубую, но по сути. По другую сторону крепостной стены конфидент и его спутники не увидели никаких хозяйственных построек, вроде амбаров, хлевов и мастерских. Только дома в один-два этажа, сложенные из каменных плит и с почти плоскими крышами. Не было и никаких работников, никакой обслуги. И мусорных куч, неизбежно возникающих в любом поселении разумных существ, гости не заметили тоже.

Вообще, крепость оказалась какой-то неестественно безлюдной. И потому была погружена в тишину, непривычную, наверное, любому, кроме совсем уж безнадежных отшельников. Здесь не разносился гул голосов — никто не кричал от боли, гнева или просто в попытках обратить на себя внимание. Никто не беседовал, не смеялся и не плакал. Не стучали топоры и молоты, не слышался цокот копыт по мостовой, не позвякивали монеты и не звонили колокола. Большинство домов выглядели заброшенными, негостеприимными из-за наглухо закрытых дверей и ставен. А из всех местных обитателей, сколько бы их ни было, встречать Ролана и спутников вышел один-единственный человек.

Передвигался он навстречу гостям легко, непринужденно и изящно. И чувствовалась в движениях Прирожденного та естественная мягкость, что присуща любому животному семейства кошачьих, но нечасто оказывается свойственной двуногим существам.

Выглядел Прирожденный не молодым пареньком, но, скорее, мужчиной в расцвете лет. Еще стройным и подтянутым… хотя почему «еще»? Вполне возможно, что человек, родившийся с магическим даром, мог хорошо выглядеть и оставаться полным сил столько, сколько сам и захочет.

Не сказалась на внешнем облике одного из хозяев острова и такая, казалось бы, мелочь, как отсутствие цирюльни. Потому как волосы Прирожденного были коротко и аккуратно подстрижены. Такой же аккуратной, ухоженной выглядела и его черная окладистая борода.

В отличие от членов магического цеха, одет Прирожденный был не в мантию, а в обычную одежду. Сюртук, штаны, сапоги. Отчего походил больше не на волшебника, а на небогатого дворянина.

— Братство Прирожденных приветствует тебя, смертный, — обратился он к Ролану, — и благодарит за возвращение реликвии, вверенной нам на хранение. А теперь прошу… передать нам ее: один из Ключей Стихий, оказавшихся в твоих руках.

С этими словами Прирожденный протянул руку и замер — молча, выжидающе. Однако конфидент не спешил с ответным жестом.

— Во-первых, смертный я или нет, — произнес он с терпеливой назидательностью жреца на проповеди, — а не помешало бы обращаться ко мне по титулу и по имени. Ну, или хотя бы просто по имени. И к спутникам моим.

На последних словах он чуть повернул голову в сторону рядом стоявших Джилроя и Аники.

— Но это так, мелочи, — продолжил затем сэр Ролан, — теперь главное. То, из-за чего я при всем желании не могу просто отдать вам это… как вы сказали — Ключ Стихий? Уж очень много у меня вопросов. И насчет Ключа, и о тех причинах, которые привели нас к нему. Да-да, о самой главной причине: видениях Аники. То, что не без их помощи мы нашли не просто сундук с золотом и драгоценностями, но и нужную вам вещицу, о чем-то да говорит. Так ведь? А, следовательно, видения докучали моей юной спутнице неспроста.

Если Прирожденного как-то смутили слова конфидента, вызвали недовольство или растерянность, то это никоим образом не отразилось на его лице. Оставшемся, гладким, холеным и невыразительным как маска. Крогер вот, наверное, с трудом бы удержался, чтобы не врезать по такому лицу…

— И… ох, если бы видения эти сообщали только что-то приятное, вроде местонахождения кладов, — конфидент невесело усмехнулся, — так нет же: еще из них Аника узнала о некоем Повелителе Чумы, он же Властитель Мора. Никто из простых смертных о таком не слышал… а как насчет вас, могущественных и мудрых? Причем спасением от этого Повелителя должен-де стать этот так называемый Ключ… что он открывает, кстати? А еще Черная Звезда, в которую, в частности, верили ведьмы Ковена и крылатый народ лил’лаклов. Между Черной Звездой и этим вашим Ключом Стихий явно имеется какая-то связь. Потому что именно эти слова — «Черная Звезда» — послужили паролем, отпирающим пещеру, в которой хранился клад. Сундук, а в нем, помимо прочего, этот Ключ.

— Довольно, — голос Прирожденного звучал спокойно и уверенно, но то была явно хорошая мина при плохой игре, — я смотрю, вы уже много знаете. Слишком много знаете.

Так некстати Джилрою вспомнилось, что именно с этой, последней фразой любители нечестной наживы обращаются обычно хоть к свидетелям своих преступлений, хоть к подельникам-отступникам. Объясняя так свое намерение и тех, и других отправить к праотцам. Потому не порадовали веллундца эти слова, адресованные теперь в том числе и ему. Причем произнесенные кем-то не по-человечески могущественным. Ох, не к добру это было. И на помощь теперь рассчитывать не приходилось. «Перст Сабрины» остался далеко, а без позволения Прирожденных даже шустрая Аника из крепости не смоется. Не ворота ее остановят, так уж ров-то — точно.

А вот Ролана, похоже, слова лощеного волшебника, если и взволновали, то не особо.

— Нет, если вы впрямь такие могущественные, что сами сладите с этим Повелителем, я забуду и уберусь восвояси, — заверил он Прирожденного, — право же, ни к чему нам, букашкам, путаться под ногами у высших сил. Только вот… что-то не уверен я в последнем. Если бы вам и вправду не было равных в мире — разве вы бы упустили этот Ключ? Да и… как насчет трех остальных? Они ведь должны в шар сложиться, если я не ошибаюсь.

— Не ошибаешься, смертный… то есть, Ролан, — молвил на это Прирожденный, своевременно поправившись, — и видения, о которых ты говорил — да, отнюдь неспроста. Повелитель суть общая проблема. Всемирная. Так что даже нашему Братству ее в одиночку не решить. Не говоря уж о том, что нас осталось слишком мало. И посему… прошу ко мне.

И на последних словах он указал рукой в направлении одного из домов. После чего добавил — словно бы с сомнениями:

— Хотя есть у меня подозрения, что вы обознались… ошибаетесь.

Надо сказать, что увиденное в жилище Прирожденного всех троих гостей несколько удивило. По разумению, к примеру, Джилроя, люди, коим под силу превращать грязь в золото, должны были обитать в апартаментах, роскошью затмевающих королевские покои. Но на деле обстановка в доме хотя бы данного конкретного из Прирожденных оказалась более чем скромной. Большую часть площади занимала единственная комната — возможно, когда-то даже бывшая просторной. Однако теперь, стараниями хозяина она оказалась захламлена настолько, что лично веллундцу казалась теснее, чем его коморка в доходном доме столицы.

Львиную долю от площади комнаты занимали три стола. Один был в беспорядке завален книгами, свитками и картами. Второй, вытесанный из камня, был почти пуст… если не считать изображенной на столешнице фигуры, в которой все трое гостей сразу признали символ Черной Звезды. Между лучами звезды были нанесены символы помельче — в основном, невразумительные иероглифы. Впрочем, некоторые из символов не составило труда распознать даже непосвященным: капля, облако, мешанина точек, и, конечно же, язык пламени. Наконец, третий стол являл собой обычное рабочее место алхимика — с колбами, пробирками и змеевиками.

К двум из четырех стен было приставлено по высоченному шкафу. Полки первого были уставлены книгами, полки второго — бутылочками с разноцветными жидкостями. Еще одну из полок целиком занимал большой железный котел.

Единственная кровать скромно теснилась в углу — ни дать ни взять, бедный родственник на семейном празднике. Рядом с кроватью еще можно было заметить четвертый столик: низенький, маленький, чуть повыше табуретки и вдвое короче скамейки. На столике стояла пара тарелок с недоеденным завтраком.

Похоже, принимать гостей хозяину этого дома действительно приходилось редко. Так что жилище он предпочитал держать в творческом беспорядке, не сильно заботясь, как это выглядит со стороны. И насколько удобно находиться в этом доме кому угодно, кроме самого Прирожденного.

Переступив порог комнаты, хозяин первым делом хлопнул в ладоши. И помещение, темное оттого, что единственное окно было плотно закрыто ставнями, озарил ровный яркий свет. Источник света — шар размером с человеческую голову — висел под потолком.

Затем Прирожденный все-таки вспомнил о приличиях. Проходя мимо кровати и столика с тарелками, он как бы между делом щелкнул пальцами. И тарелки вместе с их содержимым исчезли бесследно. Наконец, подойдя к столу с изображением Черной Звезды, хозяин сделал несколько пассов руками. Лучи «Звезды» и иероглифы между ними осветились как бы изнутри — синеватым холодным светом.

— Книги, книги, книги… — зачем-то пробормотала Аника, осматриваясь, — неужели вы тоже чему-то учитесь? Зачем, если вы от рождения все умеете?..

— Звери вот тоже от рождения умеют ходить, — снисходительным тоном отозвался Прирожденный, не оборачиваясь, — а если зверь хищный — то еще и царапаться-кусаться может. Но ему все равно нужно охотиться. И учиться охоте у взрослых собратьев.

Из середки изображения Черной Звезды вырос яркий луч и устремился вверх, расщепляясь. После уже целый пучок лучей, похожий на сотканное из света дерево, сошелся, сомкнулся под потолком. И наконец, расширившись, обратился в круг… нет, скорее, в своеобразное окно, проделанное словно бы прямо в воздухе. В окне этом что-то виднелось. Чтобы разглядеть получше, Ролан, Джилрой и Аника подошли ближе к каменному столу.

Пейзаж, открывшийся за магическим окошком, большинству людей был незнаком. Потому как жить им довелось в куда более теплых краях. Разве что Джилрою при виде его вспомнился полет на север, к Клыкастым горам. Да и то сходство выходило далеко не полным.

Яркое солнце непривычно низко висело над безжизненной равниной — белой от сплошь покрывавшего ее снега. Лучи солнца отражались от неисчислимого множества снежинок, сверкавших как россыпи крохотных алмазов. А также от единственной горы… оказавшейся гигантской грудой ледяных глыб.

Изображение горы приближалось, повинуясь воле создателя окна. И вскоре всем четверым зрителям стало ясно, что увиденная в нем заснеженная земля — далеко не безжизненная.

Ледяную гору окружало целое скопище живых существ — если вообще можно было назвать живым существо, целиком состоящее изо льда. Тем не менее, существа шевелились… переминались с ноги на ногу, вскидывали руки, словно в танце каком-то. А главное: эти создания имели хоть отдаленное, но сходство с людьми. Две руки и две ноги, одна голова, да и рост примерно тот же. Разве что не было в чертах этих существ индивидуальности, присущей каждому человеку. Да и вообще чуть ли не всему живому. Ледяные существа в своей одинаковости походили, скорее, на фигуры, вытесанные одним и тем же мастером. Вроде сувенирных статуэток или деревянных кукол.

— Ледянники, — прошептал сэр Ролан со смесью ненависти, брезгливости и, увы, содрогания. Он-то знал не понаслышке, сколь опасны эти обитатели безлюдных северных земель. И до чего трудно бывает с ними сладить.

Не испытывал восторга от увиденного и Прирожденный. Правда, смотрел он не столько на ледянников, сколько на гору. Поминутно содрогавшуюся, пока ледянники трепыхались в своем примитивном танце.

— Неужели мы ошиблись, — пробормотал маг в растерянности, — неужели расчеты?.. Я думал, у нас еще полвека в запасе… по меньшей мере.

— Правильно ли я понял, — обратился к нему Ролан, — что это как-то связано с Повелителем Мора?

— Прямо не знаю, — вздохнул Прирожденный, — похвалить ли тебя, смертный, за сообразительность… или лучше бы ты ошибся. И мы все.

Затем он отступил на шаг от каменного стола. И когда круглое окно в воздухе исчезло, а изображенные на столе фигуры погасли, перешел к ответу по существу:

— Да, собственно, он как раз и пробуждался на ваших глазах. После более чем тысячелетнего сна в ледяной горе. Мы ошиблись… но нам, всем живущим — повезло. Там, где расчеты промахиваются, помогают откровения свыше. Посредством видений… хотя и не только. Да-да, юная смертная, твои видения, быть может, спасут весь мир.

От последних слов, обращенных к ней, Аника не удержала улыбки и даже чуть покраснела лицом. Ведь всегда приятно, когда тебя хвалят. Но в то же время чувствуешь хотя бы маленькую неловкость, если понимаешь, что хвалить тебя по большому-то счету не за что.

А вот выражение лица Ролана осталось озабоченным. Обнадеживающего тона, на который перешел Прирожденный, он не разделял.

— Какое уж тут спасение, — молвил он с выражением усталости, — судя по увиденному, только ледянникам теперь радоваться придется. Вон, они аж приплясывают от нетерпения. Что будет дальше, предсказать несложно. Сначала Повелитель опустошит своими болезнями королевство… и другие обитаемые земли. А когда мы достаточно ослабнем, ледянники пойдут на юг. И тогда для уцелевших людей Вечная Зима избавлением покажется. А всякая падаль вроде Шенгдара и Карея успеет принять Вечную Зиму заранее.

— Не все так безнадежно, — парировал Прирожденный, — во-первых, пробуждение Повелителя — процесс длительный. За сегодня точно не завершится. На ледянников не смотрите: они не устают и могут так месяцами стоять. Не говоря уж о том, что не будь у нас времени, в видениях-предупреждениях и смысла бы не было. Ведь так?

— Есть еще «во-вторых», как я понял, — молвил конфидент, осторожно, словно с неохотой, кивая.

— Да, — не преминул согласиться Прирожденный, — суть в том, что Повелитель Мора пробуждается не первый раз. Он делает это примерно раз в двенадцать веков. И коль жизнь в мире до сих пор не угасла, то даже на Повелителя раз за разом находилась управа.

— Черная Звезда, — в каком-то благоговении прошептала Аника.

— Ты права, юная смертная, — Прирожденный впервые позволил себе легкую улыбку, — я… и все наше Братство презираем дикарей лил’лаклов или ведьм Ковена… за их поклонение Черной Звезде. Поклонение без понимания, веру без знаний… во всяком случае, глубоких. Но в одном и те, и другие правы: Черная Звезда действительно существует…

— …и взойдет на небе, — брякнул, зачем-то перебивая его, Джилрой, — а вот интересно, где она находится… дожидаясь своего часа?

— Осколки Черной Звезды теперь повсюду, — пробормотала Аника, вспоминая слова не то Ксантарды, не то самой Урдалайи в одном из своих пророческих снов, — видимо, когда придет время, они вновь соберутся.

— Нет-нет-нет, — Прирожденный даже возвысил голос и руками замахал, до того остро восприняв наивные рассуждения своих гостей, — и осколков никаких нет, и время по большому счету ни при чем. А на небе она не взойдет… скорее уж спустится на небо. Потому что находится сейчас гораздо дальше.

— Не может быть? Как это? — почти хором вопрошали удивленные Аника и Джилрой.

И только Ролан в ответ согласно кивнул. Потому как знал из книг, да общаясь с разным ученым людом, что мир на самом деле не плоскость вроде тарелки, укрытая непроницаемым небесным сводом. Но сфера, на внешней поверхности которой обитает все живое. Сфера, плавающая в бесконечной, почти пустой, черноте, и отделенная от нее тонким слоем воздуха. А в черноте той находятся и солнце, и звезды… и другие миры-сферы тоже. Так почему бы не быть там еще одной лишней звезде — даром, что Черной?

— А когда Черная Звезда достаточно приблизится к нашему миру, — продолжал Прирожденный свое объяснение, — с него должна исчезнуть вся магия. На время, конечно. Это как брать воду из колодца. Тем не менее, заклинания просто перестанут срабатывать — примерно на пару веков.

— Темные века, — проговорил Ролан, конкретно вроде бы ни к кому не обращаясь, — времена дикости, безвластия и невежества. В летописях сохранилось не так много упоминаний о них. О том же, что было до темных веков, и вовсе неизвестно.

— Кому-то известно, кому-то нет, — с ноткой превосходства изрек хозяин дома, — важно, что Повелитель Мора и ледянники — тоже порождения магической силы. Очень древней, невесть откуда взявшейся… и тем не менее. Если вовремя призвать Черную Звезду, они не успеют причинить вреда. Просто исчезнут… опять-таки, впрочем, на время. Думаю, жертва вполне приемлемая. Хотя для нашего Братства, например, привычная жизнь закончится.

— Остается вопрос, как призвать Черную Звезду, — сказал конфидент, — если я правильно понял, для этого и нужны Ключи Стихий. Один из которых мы вам сегодня доставили.

— Всего их четыре, — пояснил Прирожденный, — Ключ Огня, Воды, Земли и Воздуха. Согласно древнему преданию, первый из Ключей был отдан на хранение людям, как первым разумным существам, обуздавшим огонь. Второй Ключ — дшеррам, чья связь с водой среди разумных обитателей мира остается наиболее сильной, а кровь холодна как сама вода. Ключ Воздуха достался лил’лаклам — единственному народу, владеющему способностью к полетам. Ну а, наконец, Ключ Земли получил народ каатов. Коль обширные земли, знойные и порой бесплодные, составляют, по большому счету, единственное богатство этих существ. Кем именно были созданы Ключи Стихий и розданы — не спрашивайте меня. Даже Братство не знает ответа с полной уверенностью…

— …зато понятно, почему их раздали разным народам, — изрек Ролан, — по одному на каждый. Ведь если бы все Ключи Стихий принадлежали только людям… или только дшеррам — они могли использовать их, вызвав Черную Звезду в удобный именно для себя момент. Например, во время войны. И тем самым ослабить противника, получить кое-какие преимущества.

— Больше бы всего тогда выиграли бы рукокрылы, — сказал Джилрой, — насколько я знаю, магией они и так не пользуются.

— Истинно так, смертный, — Прирожденный обращался теперь лишь к одному конфиденту, — а поскольку люди склонны к междоусобицам, к созданию отдельных государств под каждого мало-мальски влиятельного и амбициозного человека… наше Братство решило взять на себя ответственность за хранение Ключа Огня.

— Ну-ну, — услышав последнее изречение, Ролан не удержался от сарказма, — слова-то какие: «взять ответственность». Хороши же хранители, если Ключ оказался потерян. И найден простыми смертными на необитаемом острове. Да еще в сундуке с пиратским кладом!

— Как ни печально, но даже среди нас есть отступники, — Прирожденный развел руками, — в нашем случае это брат Руэри… я помню его потому еще, что в Братство его приняли почти одновременно со мной. Мы вместе учились… да-да, учились разумно использовать наш дар: себе на пользу и не во вред другим и не ради утоления сиюминутных желаний. Но могущество, свалившееся на каждого из нас, вскружило Руэри голову. Нет, он не пытался захватить главенство в Братстве. Нет у нас главных. Он лишь упивался своим превосходством над смертными. И более всего на свете хотел это преимущество сохранить. Особенно когда узнал о Ключах и Черной Звезде.

— Как понимаю, если из мира исчезнет магия, вы превратитесь в обычных людей? — осторожно осведомился Джилрой, и Прирожденный кивнул.

— В том-то все и дело, — молвил он, — а как хочется жить, пока не надоест, а если захотелось есть-пить, достаточно просто щелкнуть пальцами! Брат Руэри полагал, что очередной приход Повелителя мы сможем пережить, сидя на дальних островах, таких как этот. Когда же другие члены Братства его не поддержали — просто покинул нашу обитель, прихватив Ключ Огня с собой. Вероятно, впоследствии он связался с пиратами.

— Что ж, — заключил Ролан, — вывод ясен. Осталось собрать оставшиеся Ключи. И я от имени его величества мог бы в этом тоже посодействовать.

А затем, вспомнив, добавил:

— Только просьба у меня… хотелось бы… что-то вроде награды. Есть человек… вернее, был. Он погиб по моей вине. Защищая меня.

— Сожалею о твоей потере, смертный, но помочь ничем не могу, — в голосе Прирожденного, тем не менее, не чувствовалось ни грана сожаления, только прежнее деловитое спокойствие, — законов, которым следует Братство, немного. Но один из них незыблем: жизнь и смерть человека в руках только самого этого человека. Ну и богов еще, если в них верить.

 

Глава вторая

Как утверждал владелец и одновременно капитан шхуны «Черепаха», имя это его единственное судно получило отнюдь не за тихоходность и неповоротливость. Уж на воде-то, говорил он при случае, эти твари с панцирями бывают весьма проворными. И при этом, в отличие от легкомысленных рыб, они способны таскать на себе тяжести. Детенышей, например. Не говоря уж о, собственно, панцире — тоже далеко не пушинке.

Вот и корабль свой капитан-владелец «Черепахи» использовал для перевозки грузов — то тканей и пряностей, то мяса и древесины, то бочек с рыбой или фруктами. Лишь бы платили и платили достойно, а сам груз значения не имел. По слухам, не иначе, распускаемым конкурентами-завистниками, не чурался хозяин «Черепахи» доставлять и кое-какие запретные товары. Дурманящие травы, например. А то и даже невольников.

Трудно было сказать, сколько правды содержалось в этих слухах. Но одно было известно доподлинно: вряд ли на побережье материка и на близлежащих островах остался хотя бы один порт, куда не заходила «Черепаха». Вполне возможно, шхуна и ее капитан-владелец почитались за своих даже в логовищах пиратов. А что, тем ведь тоже надо было трофеи куда-то сбывать. Не между собой же обмениваться. Каперская же грамота вкупе с правом заходить хотя бы в порты королевства, перепадала далеко не каждому.

В общем, деньги зарабатывать хозяин «Черепахи» умел, считать их тоже. А еще был способен ценить время — как собственное, так и имеющееся в распоряжении команды. Понимал, в отличие от некоторых особо бесшабашных мореплавателей, что каждый лишний день может обернуться дополнительным заработком. Ну, или потерей оного, если распорядиться этим днем с недостаточным толком. И именно из-за этого понимания команда шхуны в один голос могла жаловаться на слишком короткие отпуска по заходу в очередной порт. Ну, то есть могла бы, если б было кому жаловаться. И кабы недостаток времени на выпивку, продажных баб, карты и кости, а также, само собой, на драки, не оборачивался хорошим жалованьем.

За последние полтора десятка лет, кстати, команда «Черепахи» потеряла всего двух матросов. Сущий пустяк в сравнении с другими кораблями. Причем только один ушел сам — до того доконали его всегдашняя маета на судне и недостаток отдыха. Второй же и вовсе свалился за борт во время шторма. И его просто-напросто унесло невесть куда.

Еще одним достоинством животного, в честь которого назвали шхуну, была осторожность. При малейшей опасности черепаха предпочитала целиком забираться в панцирь. Дабы большие, голодные, зубастые, но… не отличающиеся умом хищники приняли ее за камень. Или еще за что-нибудь, но непременно неживое и несъедобное.

Осторожен был и хозяин-капитан одноименной шхуны. Каким бы безудержно-алчным он ни казался со стороны, а излишне предпочитал все-таки не рисковать. Даже если какая-нибудь заведомо опасная затея сулила в случае успеха большой куш, капитан «Черепахи» хорошенько обдумывал свои возможности, прикидывал шансы. И нередко бывало, что предпочитал ответить отказом. А потерю выгодной вроде бы сделки наверстать, несколько раз помотавшись по знакомым маршрутам. Да с грузом, который имеет поменьше шансов привлечь лихих людей — что из пиратов, что из особо алчных таможенников.

В свете всего этого удивительно было, что однажды «Черепаха» вдруг сошла с хоженого маршрута и направилась подальше от обитаемых земель. Шхуна везла груз красок и тончайших тканей из Султаната Каат. По прибытии в порт одного из Вольных Городов капитана-владельца ждал неплохой заработок. Причем, что немаловажно, за скорость обещали приплатить отдельно.

Однако капитан-хозяин зачем-то отдал столь странное распоряжение. Из-за которого «Черепахе» пришлось бы сделать немалый крюк, чтобы вернуться на маршрут. Зачем — капитан не мог объяснить даже себе. Просто предчувствие какое-то возникло, необъяснимое желание, перерастающее в зуд, а порой даже в муку. Так некоторым людям временами хочется выпить, хоть повода вроде нет. Или дать в морду кому-нибудь, пусть даже первому встречному.

Или вот взять кроликов. Даже если б они умели говорить, все равно вряд ли объяснили бы, что заставляет их цепенеть при виде змей. Не дает удрать и, соответственно, не быть съеденными.

С другой стороны, объяснений и не требовалось. Отчитываться-то капитану-владельцу было не перед кем. Если где обсуждение действий капитана и было под запретом, то в первую очередь на борту «Черепахи». Потому, услышав очередной и довольно странный приказ, члены команды лишь поворчали немного да вполголоса. После чего шхуна все-таки сошла с прежнего курса.

От подспудного желания удалиться от обитаемых земель у капитана-владельца успела разболеться голова, начало пошаливать сердце, а аппетит временами пропадал напрочь. Порою очередной завтрак, обед или ужин хозяина «Черепахи» оборачивался срочным бегством к ближайшему из бортов. Где, свесившись с него, капитан исторгал в море то немногое, что успевал съесть.

Само собой, на поведении владельца судна это сказалось не лучшим образом. И прежде не отличавшийся мягкостью и кротким нравом, он теперь поминутно бранил подчиненных за лень и за то, что корабль движется-де недостаточно быстро. А еще распорядился выпороть того единственного матроса, который робко так решился ему возразить. Что, мол, он и так сутки не спал, делает что может, а кто виноват, что ветер недостаточно сильный? И вообще, чего капитана так потянуло, демоны знают куда?

Но капитан-хозяин не желал ничего слушать. Ни вопросов, ни возражений с объяснениями. Отпускать его начало лишь неделю спустя. Когда, уже после захода солнца, «Черепаха» начала приближаться к острову — необитаемому, судя по отсутствию хотя бы на берегу домов и других искусственных сооружений. А также по обильно разросшемуся лесу, покрывавшему остров почти целиком. О, в тех местах, где живет много людей, лес становится куда реже и выглядит гораздо худосочнее.

В голубовато-пурпурных сумерках остров показался капитану-хозяину шхуны удивительно красивым. Стоя у борта, капитан неотрывно разглядывал его в подзорную трубу, любуясь на скопище развесистых деревьев, светлую полосу песка да непрерывно дымящийся вулкан. И чувствовал, как покидают его напряжение и недомогание последних дней.

— Из-Монта-Фог, — услужливо сообщил штурман, как раз подошедший с засаленной картой под мышкой, — дрянное место, говорят.

— Ну, не всему, что говорят, нужно верить, — возразил один из матросов, — вдруг здесь где-то клад зарыт…

— …или живет одинокая красавица, — вторил его товарищ, причмокивая, — которую прокляли, а проклятье может снять лишь тот, кто ее полюбит. Хорошенько так… м-м-м, полюбит. А из одежды на ней, представь, только пара пальмовых листочков. Хотя и это необязательно… ой, а что там еще, бивень моржовый мне в глотку?

Вопрос, увенчавший его разглагольствования, был задан уже совсем другим тоном — тревожным, даже испуганным. А вызван был донесшимся плеском. Словно кто-то плыл в прибрежных водах. Причем совсем недалеко от «Черепахи».

— Рыба, должно быть, какая-то, — предположил капитан-хозяин, отрываясь от созерцания Из-Монта-Фог и откладывая подзорную трубу, — или птица. Больше-то кому?..

Плеск за бортом, между тем, становился все громче и отчетливее. Кто-то или что-то, оказавшееся в море близ необитаемого острова, явно приближалось. Пока, наконец, почти три десятка рук — холодных, бледных, частично лишенных кожи и даже плоти — не вцепились в мокрые доски борта «Черепахи».

Живым существам подобные фортели были бы не по силам. Не говоря уж про боль, с которой они неизбежно оказались бы сопряжены. Вот только существа, подплывшие к шхуне со стороны Из-Монта-Фог, уже не чувствовали боли. И двигались отнюдь не благодаря силе собственных мышц. Поскольку к миру живых уже не принадлежали.

Эти ходячие трупы оказались не лишены кое-какой смекалки. Ее хватило, чтобы обойти «Черепаху» и подобраться к ней незаметно… почти. Свидетелем же того рокового мига, когда мертвяки вцепились в дощатый бок корабля, стал лишь боцман, вздумавший как раз отлить за борт. Он-то и погиб первым.

Затем пришел черед корабельного мага — юного, не отличавшегося большим мастерством, зато шустрого. Он недолго соображал, когда ходячие трупы один за другим перемахнули через борт, забираясь на палубу. И даже успел сжечь одного из них молнией.

А вот прочих членов команды нападение мертвяков застало врасплох. Кто-то схватился за кортик или саблю. Кто-то бросился на поиски оружия, оставленного в кубрике или еще где. Были среди моряков «Черепахи» и те, кто сразу перепугался и попробовал спрятаться, например, в трюме. Надеясь отсидеться во время заварушки, а там будь что будет.

Не получилось организованного сопротивления еще и потому, что капитан-хозяин шхуны не отдавал по этому поводу никаких распоряжений. И в схватке не участвовал. Вообще не предпринимал никаких действий. Но просто уставился как-то слепо на картину расправы со своей командой — оцепенев, точно кролик перед змеей.

С мертвяками, в свою очередь, подобного разброда не было. Действовали они слаженно — как даже не сплоченная команда, а части единого организма. Не раздумывая, обходясь без устных приказов и вообще без слов. А главное: в отличие от персонажей страшных сказок, эти мертвяки ни тупыми, ни неуклюжими не были, и на сонных мух не походили. Но двигались проворно, а били с такой силой, что даже оружия им не требовалось. Да и куда там оружию. Морякам оно не очень-то помогло, потерь среди ходячих мертвяков почти не было. Если не считать одного, сожженного магом и еще одного, кому чья-то сабля снесла голову. Голова, впрочем, скоро вернулась на место — водруженная парой нащупавших ее рук.

Есть такой обычай, что капитан покидает судно последним. Выполнить его владельцу «Черепахи» не довелось. Удрать он так за время сражения… вернее, расправы, не решился. А растерзан был далеко не в последнюю очередь.

И лишь когда на борту остались одни трупы — как ходячие, так и двигаться не способные — первые из названных позволили себе и кое-какие слова. Вернее, один из них. Тот, в чьем рту, уже лишенном губ, поблескивал золотой зуб.

— Вот я и снова стал капитаном! — прохрипел мертвяк, подбирая с борта саблю и вскидывая ее над головой.

Остальные мертвяки захрипели, засвистали и затопали в ответ, выражая так свое одобрение.

* * *

То, что сэру Ролану, как он сам выразился, предстояло посодействовать великому делу соединения Ключей Стихий, было еще мягко сказано. По большому счету все хлопоты, связанные со сбором Ключей, легли именно на плечи конфидента. Простого смертного, даром, что приближенного к королю. Ну и подчиненных его еще.

А ведь, казалось бы, у Прирожденных с их магическим могуществом было куда больше шансов договориться с дшеррами, каатами и лил’лаклами. Так нет же! Во всяком случае, тот единственный из хозяев Острова Огня, с которым довелось общаться Ролану, привел целый ряд доводов, конфиденту показавшихся одинаково нелепыми.

Во-первых, Прирожденные принципиально не вмешивались в дела смертных. Считая, что те должны сами справляться со своими трудностями и невзгодами. В противном случае человечество со временем вроде как превратится в подобие скота, неспособное к самостоятельному существованию и нуждающееся в постоянной опеке. Причем Братство с Острова Огня не желало сделать исключение даже в столь исключительных обстоятельствах — перед угрозой гибели всего живого.

Во-вторых, коль каждый народ получил по Ключу и избрал для него своих хранителей, никто не должен был иметь преимуществ. Иначе говоря, хранители одного Ключа, принадлежащего одному из народов, прав на остальные не имели. Не стоило и настаивать.

Ну а в-третьих, наконец, по мнению Прирожденного, Ролан и его спутники были избраны судьбой, высшими силами или разумом Черной Звезды — если таковой имелся. Не больше и не меньше. Ведь не зря же именно конфиденту Лодвига Третьего удалось заключить союз с Дшеррами, положив конец более чем вековой вражде. И Анику тоже не просто так донимали ее видения. Как и не было случайным попадание к Джилрою карты, приведшей к Ключу Огня. Не бывает таких случайностей, заверял Прирожденный.

Вот потому путешествию Ролана, Джилроя и Аники на борту «Перста Сабрины» не суждено было окончиться ни на Из-Монта-Фог, ни даже на Острове Огня. Теперь фрегат королевского флота держал курс к порту Веллунда. Дабы оттуда конфидент мог отправиться на встречу с Великим Дшерром. В том, что, по крайней мере, эта встреча увенчается успехом, Ролан был уверен почти полностью. Ведь именно боевые грифоны королевства, а также раздобытая конфидентом Серая Гниль избавили племя разумных ящеров от Роя, не один век терзавшего их материк.

Теперь, когда Рой был уничтожен, дшеррам достались новые земли — несопоставимо больше тех, что в свое время были захвачены людьми. При таком раскладе, считал конфидент, дшеррам в пору было не только смириться с прежде неприятным соседом, Колонией королевства. Но и пойти навстречу Ролану, если тот попросит Ключ Воды. Коль речь теперь зашла об угрозе не просто одному материку и народу, а всему миру.

Но вот с каатами, а паче — с недавними врагами рукокрылами переговоры обещали быть намного труднее. Ролан это понимал и потому намеревался отправиться и к тем, и к другим после визита к дшеррам. Интуитивно решив начать с того этапа, который считал полегче.

Он еще не знал, что в один из дней пути к Веллунду вся его миссия по сбору Ключей Стихий окажется под угрозой. Вообще не подумал об опасностях, поджидавших в море… как и о том, что затея эта может вызвать чье-то противодействие. Кого-то весьма могущественного. Нет — все, что волновало Ролана, это трудности в предстоящих переговорах. Нападения он не ожидал, уверившись в своей защищенности хотя бы на борту «Перста Сабрины».

Сам злополучный день выдался раздражающе душным и непривычно пасмурным, окрасившим море в неприятный темно-серый цвет. Не радовал и ветер: он то слабел, то начинал дуть не совсем в нужную сторону. А то и вовсе не туда. Небо и погода будто не могли определиться, помочь Ролану в пути или помешать, наслать шторм и волны высотой чуть ли не как стены Каз-Рошала или утихомириться.

Мокрые от пота и утомившиеся, кажется, с самого утра, моряки передвигались по кораблю чуть ли не с нарочитой вялостью. Так же нехотя они переругивались, поминая между делом недобрым тихим словом и это затянувшееся путешествие.

А где-то через пару часов после полудня погода оказалась на грани мертвого штиля, тогда как обстановка на судне сделалась столь же близка к состоянию повального мучительного безделья. Хмурый капитан спорил с одним из корабельных магов, который тоже не выглядел довольным. Капитан призывал волшебника хоть немного воздействовать на погоду, особенно на ветер, дабы фрегат мог возобновить путь. Маг оправдывался с постной физиономией и раздраженным голосом. Заявляя, что и рад был бы, да силенок ему сегодня не хватает. Тяжко, мол. Как и остальным.

И в этой обстановке безоглядной скуки, даже какого-то безвременья, хотя бы один из матросов нашел себе какое-то развлечение. Заметив, на что можно переключить внимание, отвлекаясь от вынужденного безделья.

— Парус справа по борту! — выкрикнул он, вглядываясь вдаль, туда, где серая морская гладь сливалась с небом столь же безрадостного цвета, — небось, пираты на подходе.

На последней фразе в голосе матроса послышались даже нотки надежды. А рука бережно так дотронулась до рукояти кортика. Словно чтоб убедиться в его наличии.

— Не, он под флагом королевства идет, — донесся голос его товарища, дежурившего в бочке, закрепленной на самой высокой из мачт. Он как раз нацелил подзорную трубу в ту сторону, куда указывал первый из матросов.

Капитан, слыша и того, и другого, хотел вначале отдать приказ готовить пушки. Но после слов о флаге королевства махнул рукой и продолжил переговариваться с корабельным магом. Правда, все больше для формы.

Меж тем корабль, замаячивший на горизонте, приближался. Он явно и намеренно шел на сближение, чему способствовал попутный ветер. Да, незаметно для команды «Перста Сабрины», он задул вновь. Причем как раз в том направлении, что было более удобно этому кораблю. Фрегату же королевского флота этот ветер, скорее, мешал.

Когда оба корабля сблизились настолько, что на «Персте Сабрины» смогли даже прочесть название подвернувшегося судна — «Черепаха» — добрая половина команды фрегата приблизилась к правому борту, дабы поприветствовать соотечественников. Находился неподалеку и сэр Ролан. Хотя встречу двух судов лично он воспринял без энтузиазма и особого интереса.

И вот примерно в тот самый момент с бочки на мачте донеслось:

— Ого! Да кто… что это там на борту?

Помимо «ого!» вопрос предварялся ругательством, не заслуживавшим того, чтобы быть ни записанным, ни повторенным. Еще одно ругательство последовало после вопроса.

А затем к борту «Перста Сабрины» устремилось несколько тросов с абордажными крюками. И сразу три из них с первого раза достигли цели.

— Вот это номер! — со смесью удивления и возмущения воскликнул капитан, — пираты… да они что же, теперь под нашими флагами ходят? На торговых судах?!

Действительно, такого поворота на фрегате не ожидал никто. Даже столь далекие от добродетели представители рода людского, как морские разбойники, соблюдали кое-какие правила. В частности, выдавать «порося за карася» — пиратский корабль за мирное торговое судно — у них было не принято. Черному флагу с ухмыляющейся черепушкой надлежало гордо реять даже над самой утлой из разбойных посудин, тем самым нагоняя страху на жертв. Мелочь вроде бы, а пиратам приятно. Дает лишний раз ощутить свое превосходство над моряками иного сорта: мирными, законопослушными. И частенько не умеющими за себя постоять.

Другой вопрос, что все перечисленное к фрегату королевского флота и его команде не относилось. Не годились моряки с «Перста Сабрины» в беззащитные жертвы. Оружие оказалось при них, наготове. С проклятьями, зато вмиг воспрянув духом, матросы выхватили сабли и кортики. И один за другим перерубили тросы с «Черепахи».

— К пушкам, живее! — рявкнул капитан,

А затем, приметив взглядом одного из магов, подскочил к нему и встряхнул за плечо.

— Чего застыл, медузу тебе в штаны? — для начала услышал от капитана маг, — действуй давай. Не видишь?

Конфидента, до поры наблюдавшего за происходящим с холодной отрешенностью, внезапная попытка нападения несколько удивила. И не только тем, что некая пиратская шайка прибегла к столь неожиданной тактике. Ролан искренне не понимал, как кому-то из морских разбойников могло прийти в голову атаковать боевой корабль королевского флота. По-дурацки вероломная уловка негодяев с «Черепахи» не отменяла главного: у «Перста Сабрины» и пушек имелось гораздо больше, и смотрелась пиратская шхуна рядом с ним как драчливый мальчуган лет семи против взрослого мужика. Скорее, забавно, чем грозно. Так что шансов в бою один на один у «Черепахи» против «Перста Сабрины» не было.

Но, как видно, пираты не понимали этого, поскольку об отступлении и не думали. Напротив, сразу несколько бортовых пушек «Черепахи» бабахнули. И фрегат дрогнул, когда выпущенные ядра врезались в хрустнувшие доски борта.

Несколько матросов ринулись в трюм: к пушкам, для ответных выстрелов. А еще раньше пушек свое слово в начавшемся сражении сказала магия. Один из корабельных волшебников — тот, которому не хватило сил повлиять на направление ветра — сумел, тем не менее, сотворить огненный шар размером чуть ли не с полведра. И метнул его, источающий жар и сияющий, в направлении пиратской шхуны.

Со злым торжеством капитан и матросы «Перста Сабрины» смотрели, как на палубе «Черепахи» вспыхнул немаленький костер, как огонь перекинулся на одну из мачт, как занялись паруса. Однако противную сторону это обстоятельство, казалось, ничуть не смутило. Корабли продолжали сближаться. И когда между бортами осталось чуть больше десятка футов, и команда фрегата, и сэр Ролан увидели то же, что первым заметил матрос, сидевший в бочке на мачте. И поняли причину. А поняв — содрогнулись от страха и отвращения.

С соседнего судна на них взирали существа, мир живых покинувшие, и уже давно. Ходячие трупы, почти уже скелеты — время и дневной свет поспособствовали разложению их мертвой плоти.

Тем не менее, мертвяки с «Черепахи» были вооружены и двигались… да неплохо двигались, надо сказать. С саблями в руках один за другим они прыжками преодолевали расстояние, оставшееся между кораблями. Чтобы в следующий миг обрушиться с атакой на моряков «Перста Сабрины».

Один из мертвяков — невысокий, но коренастый, еще приметил сэра Ролана. И устремился в его сторону, потрясая сразу двумя саблями, по одной в каждой руке.

— Сэр конфидент, — прохрипел он, ощерившись, и демонстрируя золотой зуб, — что… небось, не ожидали снова меня увидеть? Не волнуйтесь. Уж эта-то наша встреча действительно станет последней!

* * *

Когда случилось нежданное нападение на «Перст Сабрины», Аника сидела в каюте. Так что момент атаки она пропустила. И не торопилась выходить на палубу даже когда услышала хлопки пушек, когда мертвяки с «Черепахи» пошли на абордаж, а снаружи зазвенели сабли.

Девушка понимала: проку от нее в начавшемся сражении все равно не будет. И не только потому, что ростом и внушительным телосложением боги ее обделили — как, впрочем, и отца. Вдобавок, фраза, оброненная Аникой у ворот крепости Прирожденных — «никогда никого не убивала, и, надеюсь, никогда не придется» — не была пустой бравадой. Как и уловкой для того, чтобы обойти магического привратника.

То есть, конечно, выросшая в столь малоприятной части столицы, как Ножи, дочь Ханнара была вынуждена с детства отстаивать свое право на жизнь. Хотя бы перед такой же малолетней шпаной. С правилами-то рыцарской чести те сбивавшиеся в стайки звереныши знакомы не были. И потому без зазрения совести нападали на любого, кто был заведомо их слабее. Хоть на одинокого прохожего, а хоть на такое же, как они дитя трущоб. И то, что иное дитя было девчонкой, их не останавливало.

Аника, впрочем, в ту пору тоже в долгу не оставалась. И дабы пережить очередную встречу с шайкой гикающих сопливых бродяжек, ради того, чтобы как можно меньше осталось после этой встречи у нее синяков и ссадин, Аника пускала в ход все, что подворачивалось под руки. Палки, камни, комья грязи и собственные кулаки тоже. Но если кто из шпаны и погибал тогда, то по сугубой случайности… да и то навряд ли. Детеныши воров, шлюх, головорезов и попрошаек отличались удивительной живучестью, превосходя в этом качестве тараканов и крыс. Будь иначе, любители неправедной поживы попросту бы вымерли.

Примерно с той поры Аника и привыкла считать, что брать чужое чаще всего дозволительно, а вот зарезать или зарубить кого-то — поступок грязный и гнусный. Все равно, примерно, как в нужник провалиться: тоже потом едва ли отмоешься. Потому и теперь в бой юная воровка не рвалась, оружие себе не подыскивала. Но справедливо рассудила, что с внезапной напастью боевой корабль королевского флота сладит и без нее. Или, увы, не сладит, но и в этом случае ее вмешательство вряд ли что-то изменит.

Зато куда больше, чем сражение и его исход Анику интересовала находка на Из-Монта-Фог. Четвертинка шара, так называемый Ключ Стихий. Девушке нравилось его рассматривать, эта черная и вроде бы невзрачная с виду вещица казалась ей интереснее любой драгоценности.

Еще в пещере, где хранился сундук с кладом, Анике показалось, что извлеченный из этого сундука Ключ Огня был живым. Слишком теплым он оказался для камня или металла. Не требовалось быть мастером алхимии, чтобы сообразить, что сделан Ключ не из того и не из другого. А из чего именно — даже те же алхимики понять не смогли. Наверняка этот материал встречался в мире донельзя редко… если вообще имел отношение к этому миру. С тем же успехом Ключи могли оказаться осколками Черной Звезды.

С живым существом Ключ Огня роднило еще и то, что теплота его не была постоянной. И от того, насколько тепло или холодно вокруг, почти не зависела. Источник тепла, согревавшего Ключ, явно находился внутри него. И временами то усиливался, то слабел.

Мало того! Прислоняя к Ключу ладонь, и надолго ее не отводя, Аника вскоре начинала ощущать, как внутри чудесной находки что-то пульсирует. Точно сердце бьется! И с каждым его ударом девушка ощущала, как тепло растекается по ее жилам — куда там самому крепкому вину! Тем паче, от этого тепла голова Аники не тяжелела, не клонило ее в сон. И рассудок ее не покидал, так что желания делать глупости, за которые потом будет мучить совесть, не возникало.

Напротив, от близости Ключа усталость сменялась бодростью, вялая грусть — решимостью действовать, а праздные мысли разбегались из головы прочь, оставляя ее свежей и ясной.

Но даже этим чудесные свойства Ключа, обнаруженные Аникой, не исчерпывались. Еще одно дочь Ханнара заметила незадолго до встречи «Перста Сабрины» с захваченной мертвяками шхуной. Водрузив Ключ Огня себе на макушку, плотно обхватив его кистями обеих рук и закрыв глаза, вскоре Аника наслаждалась завораживающими грезами наяву.

Перед глазами девушки проносились видения огня во всех его ипостасях. Солнце — не маленький кружочек, а, как оказалось, огромный и какой-то лохматый огненный шар. От его лучей темнота сменялась дневным светом, разрастались травы, распускались цветы. Огонь в очаге, огонь в печи, огонь в камине — он согревал сидевших подле него людей, помогал готовить пищу или просто коротать время в тепле, когда снаружи льют дожди или воет вьюга.

Видела Аника и другие воплощения огненной стихии — разрушительные, а не одни только мирные. Горящие леса, горящие дома, сжигаемые трупы… или люди, сгоравшие заживо. Извергались вулканы, источая реки и озера раскаленной лавы, безжизненные пустоши возникали на месте цветущих долин.

А еще было целое море огня. Вернее, целый мир, где ничего, кроме огня не было. Куда ни взгляни — всюду плясали языки пламени, взметались искры. Как завороженная, Аника любовалась на бесчисленные огненные сполохи, казавшиеся ей живыми… как и сам Ключ. Не могла быть эта непрерывная изменчивость и одновременно воплощенная гармония мертвой.

Увлекшись созерцанием полных огня видений, Аника не хотела отрываться от него, даже когда дверь с шумом распахнулась. И в каюту ворвался Джилрой. Отлучавшийся, дабы перехватить что-нибудь съестного на камбузе, он теперь вернулся. Причем выглядел взлохмаченным и взволнованным… даже испуганным каким-то.

— А ты все здесь? — выпалил он со смесью возмущения и опять-таки страха, — все с этой штукой играешь? Да знаешь вообще… ай… демонова мамаша, да что ж это еще за дрянь-то такая?

Назвал «демоновой мамашей» веллундец, правда, не Анику. Вообще, последняя фраза-вскрик вырвалась ровно в то мгновение, когда девушка с неохотой открыла глаза и посмотрела в его сторону. И тогда же на рукавах и даже рыжих волосах Джилроя вспыхнуло пламя. Было оно слабым, нестойким. Веллундцу хватило несколько хлопков, чтобы сбить его, самому не пострадав. Гораздо острее Джилрой воспринял само свое внезапное возгорание. Что, впрочем, не помешало буквально на ходу отгадать его причину.

— Слушай… как ты это сделала? — вопрошал веллундец, зачем-то тыча пальцем в сторону Аники, — магический дар, что ли прорезался?

— Дар… магический, — проговорила девушка в нерешительности, случившееся с Джилроем удивило и ее тоже, — это вряд ли. По-моему, я вообще здесь ни при чем. Это все он… Ключ.

С этими словами она осторожно сняла Ключ Огня с головы. И положила перед собой — на койку, где сидела, скрестив ноги.

— Я просто видела огонь… много огня, — молвила Аника вполголоса, — огонь повсюду и во всех проявлениях. Я… как будто… общалась с огнем — удивительно, да?

— Близко, видимо… хм, общалась, — сказал Джилрой мрачно, — так близко, что он уходить не захотел. Аж на меня накинулся…

Внезапное возгорание, даром, что легкое, его отнюдь не обрадовало.

— А удивительно, я думаю, только то, что от огня я пострадал, — добавил, рассуждая вслух, веллундец затем, — и больше никто и ничто. А то ведь вся каюта могла полыхнуть. И вся эта посудина.

— Ну да, — с нерешительностью согласилась Аника, — почему так? Почему ты?..

И сама же следом ответила на свои вопросы:

— Ворвался внезапно и грубо. Дернул меня… отвлек. И мне это не понравилось.

— Хороший повод сжигать компаньонов, — проворчал Джилрой.

— Прости, — Аника развела руками, — получилось… как это еще называется? Самопроизвольно, вот! Все равно, что чихнуть.

— Да уж, — пробормотал веллундец и, вздохнув, присел на соседнюю койку.

А уже в следующий миг внезапно подскочил, осененный удачной, как ему самому показалось, мыслью.

— Слушай… чуть не забыл, — затараторил Джилрой, — а ты могла бы повторить это? На палубе? На нас, знаешь, мертвяки напали. Да-да, целый корабль — думали, с пиратами, а оказалось, с ходячими трупами. И хоть наших вроде бы больше, а справляются с трудом. Те ж как демоны бьются. Я сам чуть не огреб от одного из них, когда с камбуза шел.

— Лады, — Аника вздохнула, не испытывая энтузиазма от предложения веллундца, — ну, то есть… я попробую.

В сопровождении Джилроя она вышла на палубу, не выпуская из рук Ключа Огня. Схватка с мертвяками была в самом разгаре. Звенели клинки, топали, тяжело переступая, ноги сражающихся. И успех, увы, был пока явно не на стороне защитников фрегата.

Уже четверо матросов валялись на досках палубы — мертвые, а в лучшем случае тяжелораненые. На каждого из других мертвецов, движимых неведомой силой, и потому враждебных, приходилось по три-четыре моряка из команды «Перста Сабрины», однако отбивались те с трудом. Ходячие трупы и фехтовали быстрее и двигались заметно проворнее. А главное: они не уставали.

Один из корабельных магов суетливо мотался по палубе как таракан на раскаленной сковороде. И, прячась за спины то одной, то другой группы сражающихся товарищей, выпускал в мертвяков, когда магическую стрелу, а когда небольшую молнию. Весьма, кстати, небольшую и тусклую. Очевидно, на большее его уже не хватало.

Еще один волшебник вовсе улепетывал прочь с палубы, огибая вышедших навстречу Анику и Джилроя. «Мои силы не беспредельны!» — посетовал он на бегу.

Был здесь, в пучине схватки, и сэр Ролан. Он как раз орудовал шпагой, отбивая атаки невысокого, но коренастого мертвяка. Изловчившись, конфидент смог попасть шпагой прямо в его лицо… вернее, в образину, в череп с остатками кожи. Клинок угодил в глаз мертвяку — на редкость удачный удар… при условии, если сражаться с живым противником. Здесь же Ролану пришлось судорожно отдернуть шпагу назад. Упокоиться окончательно мертвяк не желал и, как ни в чем не бывало, предпринимал новые атаки.

Еще Аника заметила, как один из матросов саблей перерубил мертвяку ногу. Тот зашатался, теряя равновесие… но вместо того, чтобы рухнуть, внезапно бросил саблю и вцепился в противника обеими руками. Намертво вцепился — что прозвучало бы почти как каламбур. Встречным выпадом сабля матроса пронзила туловище ходячего трупа насквозь, но тот словно не заметил данной атаки. Смертоносной, но опять-таки, лишь для живых.

Подоспевшие еще два матроса пытались оттащить мертвяка, но тщетно. Окоченевшие и оттого твердые и крепкие, как капканы, пальцы ходячего трупа впились в горло несчастного моряка, лишая его надежды на спасение.

«Силы не беспредельны, — прошептала Аника, повторяя слова сбежавшего мага, — силы живых не беспредельны. Сколько бы наши ни продержались, рано или поздно все выдохнутся. А мертвяки — нет».

С этими словами она снова водрузила на голову Ключ Огня и, судорожно удерживая его руками, настраивала себя на ненависть к ходячим трупам. Жгучую как сам огонь ненависть к этим противным природе порождениям… не иначе, чьей-то магической силы — злой, готовой истребить все живое.

Простояла Аника так минуту или две. А затем со столь же злым торжеством смотрела, как мертвяки вспыхивают один за другим. Причем ярко так вспыхивают, словно огромные факелы. Не в пример тому, как давеча едва не загорелся Джилрой.

Как видно, даже мертвая гниющая плоть способна была гореть. И даже у тех, кто давно мертв, сохранились какие-то ощущения. Если и не чувство боли, то хотя бы понимание опасности и стремление уцелеть. Движимые этим стремлением, мертвяки побросали оружие и ринулись каждый к ближайшему из бортов. Чтобы с ходу броситься в спасительную воду под удивленными взглядами моряков.

А уже в следующий миг после того, как последний из ходячих трупов сиганул за борт, удивление и недоумение сменились радостью. И вздохами облегчения, переросшими в торжествующие вопли.

— Победа! Ура! — раздалось с разных концов палубы, а двое матросов даже отсалютовали друг другу кортиками.

— Трюм потом не забудьте проверить, — распорядился капитан, не терявший делового настроя, — и якорь. А то прицепится еще что-то из этой погани.

— Ты сделала это! — между тем чуть ли не в ухо Анике кричал Джилрой и зачем-то еще встряхнул ее за плечи, — ты нас спасла! Да-да, всех нас!

А сама дочь Ханнара молчала со смесью облегчения и… какой-то неловкости. Что-то подобное мог бы ощущать, к примеру, бедняк-работяга, узнавший о причитающемся ему богатом наследстве. Причем узнавший в компании таких же небогатых трудяг. И чувствующий, что незаслуженные, с неба свалившиеся блага отныне делают его здесь чужаком. Превращают в мишень для зависти и подозрений.

 

Глава третья

Руэри, беглец из Братства Прирожденных — а единственным жителем Из-Монта-Фог был именно он — теперь чувствовал обиду. Право же, не самое подобающее чувство для столь могущественного существа. Еще он ощущал досаду, как и любой человек, однажды осознавший, что принял неправильное решение.

Чтобы подманить к острову торговое судно, даже Прирожденному потребовалось немало сил. Очень уж на большом расстоянии пришлось действовать. Корабли-то вниманием этот уголок моря отнюдь не баловали. Очевидно, не перестал он считаться глухоманью за годы или даже десятилетия, прошедшие с тех пор, как Руэри погрузил себя в магический сон.

Однако сил хватило, и удача улыбнулась отступнику-Прирожденному, ниспослав шхуну с дурацким названием. Хотя не в названии, конечно, дело — в любом случае, корабль есть корабль. И глядя, как шхуна отплывает от острова вдаль, захваченная его мертвым воинством, Руэри еле поборол искушение тоже перенестись на борт. И покинуть теперь уже бесполезный остров.

А остановила-то Прирожденного тогда… банальная брезгливость. Даже вспоминать о том ему сделалось теперь смешно и стыдно. Не захотел путешествовать в компании гниющих трупов — и теперь оказался заперт на Из-Монта-Фог. Именно так: заперт. Не больше и не меньше.

Понял Руэри, что это так, когда попробовал испытать кое-какие из своих магических навыков. Убедиться, что не утратил их за время сна. Попробовал он прибегнуть тогда и к заклинанию Портала, старательно воскрешая в памяти приметы знакомых городов и улиц. Воспоминания у беглеца-Прирожденного вышли яркие, в целые картины складывались… однако заклинание не срабатывало. Портал просто не открывался — раз за разом. А это означало, что тех мест, о которых помнил Руэри, более не существовало. Вернее, они выглядели теперь иначе, эти места. Ибо проспал беглый маг, самозваный хранитель Ключа Огня, и впрямь слишком долго.

А поскольку беда обычно редко приходит одна, то за первой плохой новостью вскоре последовала другая. В один из дней, слоняясь от нечего делать вдоль берега, Руэри внезапно почувствовал нестерпимую боль. Голова точно взорвалась изнутри, как одна из недавних придумок алхимиков из Союза Вольных Городов — так называемый порох. Следом боль добралась до шеи, чуть ли не лишая мага способности дышать. А затем растеклась по всему телу, парализуя руки и ноги. И повергая Руэри на старательно вылизанный прибоем песок.

Очнулся отступник-Прирожденный только к вечеру. И почти сразу понял причину произошедшего. Другой вопрос, что понимание это его не обрадовало — как и сама причина.

А заключалась оная в том, что, подняв мертвых пиратов собственной магической силой, волшебник не только получил над ними власть, но и установил некую связь. Не такую сильную, как между частями одного тела, но все равно заметную. То есть, не только мертвяки ощущали волю Руэри и выполняли ее. Сам маг тоже чувствовал своих посланцев. Подобно тому, как рыбак поддерживает через удочку связь с червяком-приманкой. И узнает, когда оного червяка, наконец, заглатывает рыба.

Но то, о чем узнал Руэри благодаря накатившей на него волне боли, нельзя было сравнить ни с поклевкой, ни с иными проявлениями успеха. Отнюдь: столь болезненно мог произойти только разрыв магической связи. А это значило, что поднятый им отряд мертвяков либо попал в шторм, либо угодил в водоворот, либо просто ушел слишком далеко даже для магического могущества Прирожденного. Еще корабль с мертвяками могли уничтожить — хоть преследуемый ими «Перст Сабрины», а хоть и кто-нибудь другой. Те же пираты, к примеру. Торговая шхуна для них кусок весьма лакомый, что греха таить.

Но каковы бы ни были причины разрыва связи, означало это, в конечном счете, одно: дохлые гниющие посланцы Руэри потерпели неудачу. И теперь мало того, что Ключ Огня оставался в руках ворюг с «Перста». Вдобавок, даже призрачная возможность покинуть остров на угнанном мертвяками корабле, в случае их возвращения, теперь отпадала.

Сокрушался, впрочем, Руэри недолго — примерно до ночи. Когда же стемнело, он решил воспользоваться запасным планом. Для чего вернулся на то же место, где в свое время поднял мертвяков.

Там, в темноте, маг принялся совершать многочисленные и на первый взгляд бесполезные движения руками в воздухе. Каждое движение оставляло в воздухе тонкий светящийся след — этакую нить, только невесомую. А все вместе эти нити образовывали объемную фигуру, известную среди приверженцев запретной магии как Сетка.

Подобно рыболовным сетям, предназначалась Сетка для ловли, но только не рыбы. Не принадлежащая к вещественному миру, в котором все имеет вес, вкус и запах, поймать она могла тоже лишь что-то невещественное. Бестелесное. Что нельзя продать на рынке… но в умелых руках оно может оказаться полезным.

Когда сетка достигла высоты человеческого роста, Руэри отступил от нее на пару шагов. И принялся ждать — терпеливо, на протяжении примерно получаса. Пока, окруженная светящимися нитями, перед ним не возникла человеческая фигура. Полупрозрачная. И озаренная изнутри тусклым белым светом.

Человек, которым когда-то была полупрозрачная фигура, успел прожить долго, а при жизни был могуч и нравом добрым не отличался. Черты лица призрака были нечеткими, но даже теперь Руэри смог различить и глубокие морщины на лбу, и суровое небритое лицо. Не иначе, какой-нибудь разбойник, матерый головорез. Или столь же матерый вояка.

— Кто ты? — голос призрака звучал гулко и монотонно, как ветер за стеной.

— Во-первых, тот, кто может вернуть тебя к жизни, — молвил Руэри, — а во-вторых, вопросы здесь буду задавать я. Как тебя зовут… ну, то есть, звали при жизни.

— Крогер, — протянул призрак, на миг, словно бы призадумавшись, — капитан… Крогер.

— Капитан? — переспросил отступник-Прирожденный, — капитан корабля, то есть? А впрочем, чего это я?.. Не в том ведь дело. Просто расскажи о себе, Крогер.

И он присел на траву, готовясь терпеливо слушать.

* * *

Кааты были существами, похожими на кошек — только прямоходящими, как и подобает разумному существу, и высотою примерно в четыре фута.

В отличие от дшерров и лил’лаклов, кааты давно поддерживали отношения с человечеством. Союзниками, правда, не были. Но, в силу миролюбивого нрава, предпочитали торговать, а не вести бесконечные войны или существовать обособленно от остального мира. С королевством, родиной сэра Ролана, кааты даже посольствами обменивались.

Земли, населенные каатами, были обширными, хотя и мало приспособленными для жизни, поскольку располагались в пустынях на юго-востоке материка. Оазисы принадлежали кланам знати — их у этого низкорослого усатого-хвостатого народа насчитывалось не меньше сотни. Семейства простых каатов вынуждены были ютиться среди песков, пытаясь что-то вырастить или прокормить скот на этой сухой земле. Ну, или напроситься к знати в качестве прислуги и батраков. Отдельные попытки силой оттяпать для себя землицы получше случались… но раз за разом оканчивались неудачей. Ведь чтобы завладеть землей, следовало для начала изгнать с нее прежних владельцев. А сделать это было почти невозможно, ибо усадьба даже небогатого каатского клана обычно была укреплена почти как замки и форты людей. Тогда как в изготовлении оружия прямоходящие кошки не преуспели. Пороха, например, они и по сей день не использовали. Ибо, как уже говорилось, тяги к войне не испытывали.

Такое положение дел могло продолжаться сколь угодно долго. И столь же долго каждое из семейств могло существовать более-менее самостоятельно. Обходясь без контактов с остальным миром, без муравейников-городов и, конечно же, без единой власти. Годы и века могли тянуться, почти неотличимые один от другого.

Толчком же к развитию народа каатов и к объединению их земель под властью султана стали соседи — далеко не добрые и точно не приятные. И то, что принадлежали они к роду человеческому, нисколько их не оправдывало. По большому счету соседи каатов были обычными дикарями, но в них уже успела пробудиться алчность. Они уже знали, что еда может не только насыщать, но и приносить удовольствие вкусом; что одеждой можно не только прикрывать срам, но и хвалиться перед соседом, и что блеск серебра и золота — он такой приятный, манящий.

Горные Княжества и Бароны Пустыни — так соседствующие с каатами людские племена именовали друг дружку. Первые обитали в горах, предгорьях и долинах к северу от пустынных земель. Вторые мотались по самим пустыням, задерживаясь на одном месте от силы на несколько лет.

Каждое поселение этих людей было отдельным независимым государством. А, вернее, уродливым образованием, в котором все мужчины достигшие совершеннолетия, были объединены в банду разбойников, возглавляемую так называемым бароном или князем. На хозяйстве же в поселениях оставались женщины и дети, пока мужчины выходили на добычу.

Дикари ничего не выращивали, не разводили скот и даже охоте на зверей предпочитали разбойные набеги. Они не нуждались в землях — включая земли каатов. Но лишь хватали все, что могли унести да сжигали и разрушали остальное, до чего успевали дотянуться.

Конечно, не чурались дикари нападать и на себе подобных — разоряя чужие поселения и устраивая стычки с другими бандами. Но сущим бедствием они стали все-таки для каатов. Да, укрепленные усадьбы оставались для кое-как вооруженных разбойников неприступными. Зато после каждого набега те, словно в отместку, оставляли перерезанный скот, вытоптанные и выжженные поля, вырубленные сады. Ну и, разумеется, слезы хозяев всего этого загубленного добра, коих теперь ждали нищета и голод.

И мало-помалу даже до мирных каатов дошло, что выжить, дать отпор разбойничьим племенам они смогут лишь сообща. А еще лучше, если бремя борьбы с дикарями возьмут на себя не ополчения из простых трудяг, но отряды предварительно обученных и вооруженных бойцов. Иных обязанностей, кроме защиты соплеменников, не имеющих.

Дальше — больше. Отрядами этими кто-то должен был командовать и, что еще важнее, на что-то их следовало содержать. И даже если каждый клан выделял провизии и иного имущества, сколько мог, все равно возникала необходимость в присмотре за собранными средствами и в их распределении.

Проще говоря, позарез нужно было создать единое войско и единую же казну, заодно переходя к использованию денег взамен простого обмена. А значит, и единая власть тоже требовалась. Чтобы следить за всем перечисленным.

Объединение каатов произошло примерно три века назад. Тогда же первый из султанов, Вургаарр Заступник счел, что лучше не отбиваться от дикарей, гоняя боевые отряды по обширным пустынным землям. Но находить поселения врагов-людей и истреблять всех, кто там находился. Не щадя самых маленьких детей… а что до стариков, то их и сами дикари-сородичи не щадили.

Поначалу каждая из таких атак устраивалась в ответ на набег людей. Позднее войско султана устроило настоящую охоту на дикарские поселения. Более того, кааты даже пробовали стравить банды между собой, выплачивая вознаграждения за каждое отрезанное человеческое ухо или палец.

Правда, полностью очистить земли каатов от дикарей при жизни Вургаарру не удалось. Последние из Баронов Пустыни были уничтожены лишь около века назад. Горные княжества так и вовсе существовали по-прежнему. Хотя, справедливости ради, изрядно присмирели.

В честь Вургаарра, кстати, была названа новая столица Султаната Каат — основанная на морском побережье, в те годы, когда разумные кошки начали налаживать торговлю с государствами и городами людей. Она же была единственным портом Султаната. Как и всякие кошки, воду кааты недолюбливали, кораблей не стоили, зато неплохо грели лапы, собирая пошлину с человеческих кораблей, перевозивших товары туда-сюда. Привез что-то — будь добр, заплати. Повез что-то из местных товаров в обратную сторону — опять-таки, изволь раскошелиться.

И в эту-то столицу-порт Вургаарр прибыл теперь «Перст Сабрины» после того, как побывал на соседнем материке. После визита сэра Ролана к Великому Дшерру — визита, увенчавшегося, кстати, успехом. Жрецы дшерров, хранившие Ключ Воды, конечно, поломались для формы. Но нужды прятать Ключ, нарочито отказывать конфиденту в передаче, вообще отрицать его существование, по большому счету не имели. Вот если бы сэр Ролан действительно не знал о существовании Ключей и Повелителя, и кабы до пробуждения последнего было еще далеко, тогда да: Ключ надлежало хранить и никому не отдавать. Но раз это не так, то какой смысл артачиться? Себе дороже выйдет. Не говоря уж о том, что представлял сэр Ролан не просто какое-то государство людей, но королевство-союзника. А союзный долг, как и всякий долг, знаете ли, платежом красен.

На то, что с султаном каатов переговоры пройдут столь же гладко, конфидент не рассчитывал. И не только потому, что союзнических отношений у людей и разумных кошек не было. Просто сэр Ролан знал о некоторых свойствах каатской натуры, коих сам он успел насчитать целых два.

Так, во-первых, из любого дела кааты старались извлечь наибольшую для себя выгоду. Даже выказывая вроде бы готовность пойти на уступки, цену они могли запросить запредельную. Такую, что для противной стороны она казалась форменным издевательством. Правда, опять-таки при условии, что стороне этой деваться некуда: либо плати — либо уходи несолоно хлебавши.

Во-вторых, все стороны жизни каждого каата затрагивал культ семьи. Обидеть родственника, даже дальнего, как-то хоть чуточку унизить его достоинство, даром, что с выгодой для себя, для каата считалось недопустимым. Оттого, например, прибыльная сделка могла сорваться лишь потому, что троюродный дядя каатского купца продавал тот же товар немножечко дороже, а значит, вроде как, оный купец переманил у дяди покупателя. А если не переманил, то цену следовало бы назначить такую же, как у троюродного дядюшки. А лучше — хотя бы чу-у-уточку повыше.

Так размышлял Ролан, пока нанятый экипаж вез его из порта к дворцу султана. Вез в компании Джилроя и Аники, с недавних пор успевших стать неотвязными и неразлучными. Впрочем, справедливости ради, конфидент полагал, что и эти двое могут быть для него полезными. Точнее, их воровские умения.

— А вот интересно, — заговорил оглядывающийся по сторонам Джилрой, отвлекая конфидента, — эти кааты такие низкорослые… зачем им такие огромные дома?

Действительно, выглядел город Вургаарр на человеческий и неискушенный взгляд непривычно, даже странно. Это в столице королевства замок Каз-Рошал высился над остальным городом, словно прохожий, окруженный стаей голубей. А вот если б стараниями какого-нибудь мага удалось перенести королевский замок сюда, смотрелся бы он уже не столь значительно. Рядом с высоченными и одновременно занимающими немалую площадь каменными домами, затенявшими городские улицы.

Вдобавок, вокруг каждого из домов высились каменные же ограды высотой в два-три человеческих роста. Вместе с домом такая ограда прихватывала еще изрядный кусок земли, занятый под сад, засаженный пальмами и развесистыми фруктовыми деревьями.

— Кто их поймет, кошек этих, — брякнула в ответ на вопрос спутника Аника. Брякнула небрежно, не подумав. Однако случайно или нет, но ответом своим умудрилась попасть в яблочко.

— Ну, в общем-то, да, — отозвался Ролан, — не будем забывать, что кааты, по большому счету, те же кошки…

Нанести этой фразой обиду хотя бы возчику, управлявшему экипажем, он не боялся. Мало кто из каатов знал язык, бывший в ходу в землях людей.

— …и как всякие кошки, они очень плодовиты, — продолжал конфидент, — это в человеческих семьях рождение двоен-троен редкость, а по десятку детей разве что некоторые крестьяне заводят — как-никак, лишние рабочие руки. У каатов же одна семейная пара может и десять, и двадцать детей растить, это у них в порядке вещей. И всех их где-то разместить надо. Я уж не говорю о том, что вырастая, дети каатов не горят желанием, как люди, жить отдельно от родителей. Так что в одном каатском доме может жить по нескольку поколений одной семьи. Самые старые на верхнем этаже, а молодняк внизу. Еще кааты предпочитают не строить новые дома… для нового дома ведь дополнительная земля требуется. А чаще надстраивают старые жилища. Новые этажи добавляют, пристройки.

А вот внимание Аники привлекали не столько дома Вургаарра, сколько сами кааты. Мало того, что само по себе зрелище кошек, ходящих на задних лапах, могло показаться диковинным. Так вдобавок от их ярких разноцветных халатов, кафтанов и похожих на полотенца головных уборов рябило в глазах.

Яркие цвета одежды наводили на мысли о веселом нраве, любви к праздникам. Впечатление это портили разве что попадавшиеся на глаза время от времени воины с бердышами и пиками чуть ли не вдвое длиннее собственного роста. Живое свидетельство того, что за время объединения кааты успели заметно измениться. Перестав быть просто мирными крестьянами и торговцами, но научившись себя защищать.

Еще внушительнее, чем дома рядовых каатских семей, смотрелся в столице только дворец султана. Со стенами из белого мрамора, узкими и высокими стрельчатыми окнами, громадной аркой парадного входа и крышей, по форме похожей на исполинскую луковицу — он возвышался над прочими постройками столицы, отделенный от нее белокаменной стеной. Между стеной и дворцом располагался обширный парк: с целым лугом сочной и аккуратно подстриженной травы, несколькими фонтанами, от которых веяло свежестью, и целыми рощами разнообразных деревьев, многие из которых Анике, например, знакомы не были. Как и Джилрою, даром, что уроженцу солнечного Веллунда.

Чтобы попасть хотя бы в этот парк, Ролану пришлось предъявить страже у ворот грамоту с гербом королевства. А также представиться и убедить хвостатых вояк, что прибыл он не абы как и зачем, но с поручением его величества. Затем один из стражников сбегал к дворцу — не иначе, спросить разрешения султана на визит гостей из людских земель. К чести стражника и, видимо, местного правителя, ждать конфиденту и его спутникам потребовалось недолго.

Экипаж им пришлось, разумеется, оставить у ворот. А по парку прогуляться пешком… что, впрочем, оказалось не в тягость и даже приятно.

Собственно, именно посреди парка состоялась встреча с султаном. Впечатление со стороны могло сложиться такое, что здешний правитель просто вышел на прогулку. И как бы по сугубой случайности, наткнулся на посланца иноземного короля.

В отличие от гостей, себя любимого султан отнюдь не утруждал пешими переходами. Прогуливался он, возлежа на подушках в паланкине… который волокли четверо мускулистых, полуголых раба-человека. То были потомки злосчастных дикарей-разбойников. Тех из них, которые предпочли не быть уничтоженными, а пойти в услужение хозяевам пустынных земель. О выборе своем, кстати, ни один из них впоследствии не пожалел. Ведь и питались невольники посытнее вольных сородичей и жили в большем удобстве. А главное, не нужно было самим заботиться о куске хлеба, вдобавок рискуя жизнью. Кормить раба и обеспечивать ему крышу над головой, было святой обязанностью хозяина.

Рядом с паланкином, по бокам от него следовали два каата в легких цветастых одеждах придворных. В руках каждого было по опахалу, с помощью которых они делали и без того свежий воздух вокруг султана еще более прохладным и приятным.

Следом за паланкином, на приличном, впрочем, отдалении мягкой поступью двигались стражники — только Ролан насчитал их не меньше полдесятка. Кроме того, конфидент заметил шедшего рядом с паланкином еще одного придворного, без опахала. Зато в колпаке с кисточкой, считавшемся признаком того, что положением своим оный придворный обязан ученостью, богатыми знаниями. А не знатным происхождением или особым расположением к нему султана.

«Толмач, наверное», — догадался Ролан. А значит, встреча эта все-таки не была импровизированной, как тщился представить ее сам султан.

Когда до процессии с паланкином осталось всего несколько шагов, конфидент опустился на траву на одно колено и приклонил голову. То же самое, подражая, проделали Аника и Джилрой.

— Склоняюсь до земли перед великим и мудрым султаном Меррламааром Вторым, — произнес Ролан, а спутники за его спиной шепотом повторили за ним, — чей лик подобен солнцу, хвост упруг, а когти остры и крепки, как клинки. И так же верно разят врагов султана и тех, кто покушается на благоденствие его подданных.

Потянувшись к паланкину, толмач в колпаке с кисточкой пересказал султану слова конфидента. Речь каата звучало мягко, с журчанием. Султан в ответ лишь кивнул: пусть, мол, продолжает. И Ролан продолжил:

— Приветствую великого и мудрого султана Меррламаара Второго от имени его величества, Лодвига Третьего, владетеля Каз-Рошала и окрестных земель. И припадая к благословенной земле великого Султаната, хочу передать великому и мудрому султану нижайшую просьбу.

— Великий и мудрый султан Меррламаар Второй хотел бы знать, о какой просьбе идет речь, — изрек толмач, прежде обменявшись с султаном репликами на своем языке.

— Сколь бы мрачны ни были вести мои, — как бы издалека начал конфидент, — но чувство долга не позволяет мне скрывать их. В землях дальних и холодных пробуждается тот, кого называют Повелитель Мора. И если дать ему обрести свободу… войти в полную силу, он нашлет на мир неизлечимые болезни. И многие погибнут — и люди, и кааты. А те, кто уцелеет, станут рабами ледянников. Такими же, как они существами бездушными и безжалостными.

Снова переговорили толмач и султан. А последовавший затем ответ, высказанный каатом в колпаке с кисточкой, Ролана сразу встревожил.

— Сердце великого и мудрого султана Меррламаара Второго полно жалости и тревоги за судьбу вашего королевства, его величества Лодвига Третьего, чье милосердие известно по всему миру… и за его подданных, сколь добрых, столь же и мужественных, трудолюбивых. Но великий и мудрый султан желает знать, чем мог бы он помочь в вашей беде. Какая помощь требуется королевству, вековой дружбой с которым великий и мудрый султан дорожит?

— Благодаря Братству Прирожденных, — начал конфидент сухо, от волнения забыв про этикет, — я узнал о Ключах Стихий, отданных на хранение четырем разумным народам мира. Сейчас два этих Ключа у меня. И, насколько мне известно, еще один — Ключ Земли — находится во владении великого и мудрого султана Меррламаара Второго.

Ответ, услышанный Роланом после нового обмена репликами между толмачом и султаном, увы, не обрадовал:

— Сколь ни полно сердце великого и мудрого султана печалью, сколь ни дорожит он дружбой с королем, чье милосердие известно по всему миру… но Ключ Земли необходим и нашей стране. День-деньской и еженощно смиренные слуги, называемые Грезящими, используют силу Ключа, делая наши земли плодороднее, урожаи обильней, а стены крепче. Мертвые же земли ледянников далеко. Великий и мудрый султан уверен, что сможет защитить своих подданных от этой напасти.

— Да он с трона упал, что ли вниз головой?! — не выдержал и вскричал Джилрой, так возмутили его эти слова. К чести толмача, дерзкую фразу одного из гостей переводить он не стал. Ролан же, получив столь категоричный отказ, поспешил и встречу поскорее закончить, и спутников своих увести.

Но вот чтобы сдаться — ни в коем случае.

* * *

План действий по случаю султанского отказа созрел в голове конфидента по пути в постоялый двор, предназначенный для иноземных гостей. Хотя владел тем заведением, разумеется, каат, да и обслуга в основном состояла из каатов, не считая пары людей-рабов, построено оно было по образцу человеческих жилищ. И помещения в нем были выкроены тоже под человеческий рост. Хотя, Ролану, например, они казались тесноватыми.

А прежде, чем вернуться в этот приют для чужаков, конфидент велел возчику двигаться в порт. Вернее, в прилегающий к нему район, который был похож на все подобные райончики во всех портовых городах мира.

В одном из тамошних кабаков Ролан разыскал капитана «Перста Сабрины». И нескольких матросов заодно — один как раз хвалился перед честной компанией, что обнаружил бордель с человеческими женщинами-рабынями. Причем совсем недалеко, от силы в паре-тройке сотен шагов.

Хоть и жалко было по-человечески конфиденту портить отдых и остужать пыл морякам, но пришлось предупредить капитана, что вскорости им всем придется драпать — и из славного города Вургаарра, и вообще подальше от каатских земель. А значит, следовало капитану срочно собрать команду и возвращаться на корабль. Будучи готовыми к отбытию в любой момент.

А когда Ролан, наняв новый экипаж, наконец, направился к постоялому двору, то про себя порадовался собственной интуиции. Ведь именно она, не иначе, не позволила ему избавиться от Джилроя и Аники, оставить их в столице хотя бы по возвращении с Из-Монта-Фог. Но нет, эти двое увязались за ним и в новое путешествие — ради прояснения тайны Ключа Огня. А конфидент не решился им отказать. И вот теперь их, если можно так выразиться, таланты пришлись весьма кстати.

В отличие от большинства каатов, прислуга на постоялом дворе родной язык Ролана худо-бедно, но знала. А еще среди слуг конфиденту не составило труда найти хотя бы одну молодую каатку, не избалованную лишними деньгами. Ее тоже Ролан решил задействовать в своей затее, для чего подбросил горсть монет за пустячную вроде бы услугу.

Служанке надлежало на несколько часов отлучиться с постоялого двора и прогуляться по городу. В компании с Аникой — ее, дабы скрыть человеческое происхождение, Ролан задумал, во-первых переодеть по здешней моде. А во-вторых основательно замотать голову тюрбаном. Так, чтоб только небольшая щель для глаз осталась.

Конечно, даже будучи небольшого по человеческим меркам росту, дочь Ханнара Летучей Мыши карлицей все-таки не была. И уж над большинством каатов возвышалась едва ль не на целую голову. И все-таки лучшего соглядатая в распоряжении Ролана не имелось. С ростом, хотя бы таким, как у Аники, шансов выделиться и привлечь к себе нежелательное внимание, было всяко меньше, чем, если бы на подобную прогулку отправился хотя бы Джилрой.

Гулять Анике и служанке с постоялого двора, надлежало, разумеется, не для того, чтобы подышать свежим воздухом. И не только, не столько за тем, чтобы получше узнать город. Для прогулок, как велел им Ролан, надлежало использовать места, где скапливалось побольше народу. Площади обычные и площади рыночные, торговые лавки, кабаки и закусочные. От служанки требовалось пересказывать Анике разговоры местных жителей, в случае надобности да по возможности давать пояснения. Гостья из человеческих земель вроде бы как захотела поучиться языку каатов. И полагала, что правильнее это делать с помощью живой речи. Всяко действеннее выйдет, чем заниматься с наставником или ворошить книги.

На самом деле из обрывков разговоров Аника должна была выуживать сведения о так называемых Грезящих. Кто они, откуда взялись, где обитают и насколько расположены общаться с простым народом.

Конечно, собирать сведения таким способом было столь же муторно, как промывать песок в поисках золота. И с такими же шансами на успех. Однако к делу Аника подошла не только с готовностью к трудностям… но и с некоторым опытом подобной работы. Как сама она призналась в разговоре с конфидентом, одно время ей приходилось почти так же, бродя и подслушивая, выяснять, в чей дом лучше и безопаснее забраться, и где вора может ждать неплохая пожива. То, что удавалось узнать, Ханнар либо использовал сам, либо продавал другим ворам.

Хотя, конечно, язык тогда был не чужеземный, но родной для Аники и привычный. А значит, и легче ей в ту пору приходилось.

Но как бы то ни было, а с поручением Ролана юная воровка справилась. О Ключе Земли, понятно, простые кааты и слыхом не слыхали. Зато о Грезящих в столице Султаната не знал только ленивый.

Как выяснила Аника, все началось несколько лет назад — вскоре после восшествия Меррламаара Второго на престол. Султан объявил, а глашатаи разнесли народу, что то ли жрецы, то ли придворные маги узнали, как можно сделать выжженные солнцем каатские земли более пригодными для жизни. Со временем и вовсе они посулили-де превратить пустыню в цветущий сад. Но как нередко бывает в жизни, в пару к столь заманчивому обещанию напросилась необходимость жертв.

Для сотворения чуда потребовались несколько девушек — сколь красивых, столь же и чистых, непорочных. Поначалу хватало семерых, но в последний год их число доросло до тринадцати. Казалось бы, мелочь для города, в котором жили тысячи каатов. Не привыкшие оспаривать волю султана, подданные его такую цену, хоть скрепя сердце, но заплатили бы. Вот только речь шла не о разовом жертвоприношении. Чуть ли не каждую неделю то одной, то другой из Грезящих требовалась замена. Как сношенной паре обуви. Для чего слуги султана вновь и вновь обходили дома Вургаарра, ища ту, что могла бы помочь в преображении каатских пустынь.

Да, пригодность той или иной девушки на роль Грезящей считалась для ее родичей-домочадцев поводом для гордости. А для нее самой — величайшей честью, манкировать которой было недопустимо. Ну и, конечно же, источником зависти для сестер и для сверстниц из других семейств.

Тем не менее, в беседах каатов Аника со своей спутницей-переводчицей уловили не только гордость и зависть. Страх тоже — пускай и затаенный. Чуть ли не каждому жителю Вургаарра хотелось жить в стране, превращенной в сад… в подобие парка возле дворца султана. Однако нетрудно было понять, что почти любой из них предпочел бы, чтоб очередной Грезящей выбрали кого-то другого, а не его родное дитя. Предпочел бы, но частенько стеснялся в том открыто признаться.

Хватало и просто жутких сплетен — без всяких стеснений. Ведь честь честью, гордость гордостью, а одного обстоятельства никакие проповеди и увещевания отменить не могли. В роли Грезящих юные каатки проживали недолго. И оставалось только с ужасом догадываться, каким мучениям они подвергались во имя воплощения султанского прожекта.

По поводу прожекта, как подумал еще Ролан, слушая Анику, злопыхатели эти, любители страху нагонять, все-таки погорячились. Уж во всяком случае, в Вургаарре садов хватало. А иссушающий зной, присущий обычно пустынным землям, здесь почти не ощущался — и едва ли только благодаря близости моря. Так что хотя бы в столице и, тем паче, в окрестностях дворца затея султана себя оправдывала, так что прожектерством считаться не могла.

Однако вслух пускаться в споры по этому поводу конфидент не стал. Тем более что жертвы, как их ни назови, триумф Меррламаара Второго изрядно омрачали.

Воображение сплетников-каатов рисовало картины судьбы несчастных девушек — одна другой страшнее. Кто-то предполагал, что бедняжек-Грезящих пожирал чудовищный демон, кто-то говорил, что их заставляют денно и нощно участвовать в разнузданных оргиях с участием жрецов и самого султана. Еще придворные и опять-таки лично Меррламаар Второй могли лакомиться себе подобными, благо, мясо у юных кааток должно быть нежным.

Однако соли в этом потоке словесной воды находилось, от силы, с горсточку. Доподлинно известно простым каатам было лишь одно: Грезящих помещали в особый колодец, прорытый в саду у дворца. Он так и назывался — Колодец Грезящих. Делалось же это, дабы избранные девушки находились поближе к земле, лучше чувствовали ее… и чтобы земля ощущала их как можно сильнее. А ощущая, поддавалась их желаниям. Точнее, главнейшему из желаний большинства подданных султана: чтоб была земля плодородной. Чтобы пустыня превратилась в сад.

Как на самом деле воплощается затея Меррламаара Второго, понимали и догадывались разве что Ролан и его спутники.

«Я уже поняла: в Ключах ведь тоже есть сила, — говорила Аника, — наподобие магической. Только доступна она любому человеку… и любому разумному существу, магией не владеющему. А еще ей гораздо труднее управлять».

Конфидент уже знал, каким способом удалось избавиться от ходячих трупов, напавших на «Перст Сабрины». Так что ему не составило труда смекнуть насчет роли одного из Ключей Стихий в истории с Грезящими. Если Ключ Огня помог вызвать огонь, так почему бы с помощью Ключа Земли не преобразовать землю? Хотя бы чуточку?

Другое дело, что с рассуждениями Аники конфидент был согласен не вполне. Наличие в Ключах какой-то таинственной, похожей на магическую, силы как-то не вязалось с их предназначением — способствовать избавлению мира от магии. Не стоило забывать и о частой смертности Грезящих, а ничем другим объяснить необходимость их частой замены Ролан не мог. Сама эта смертность, столь очевидно неестественная, наводила конфидента на мысли об истощении.

И в таком случае выходило, что не Ключ давал силу, а те, кто его используют. Ключ же, скорее, забирал ее, чтобы затем воплотить в свою стихию: хоть в огонь, хоть в землю. И тем самым давал иллюзию власти над ней.

Делиться своими соображениями на сей счет с девушкой-воровкой Ролан не стал. Справедливо полагая, что это нежданное умение Аники — взаимодействовать с Ключом Огня — вполне еще может пригодиться. В конце концов, их общая миссия покамест была далека от окончания.

Пока же следовало переходить к следующему этапу плана. И теперь черед действовать пришел для Джилроя. Если уж он сумел не так давно проникнуть в замок Каз-Рошал, считавшийся неприступным, то подобраться к дворцу каатского султана для него должно оказаться вообще парой пустяков.

На задание Джилрой отправился, когда стемнело. Одновременно Ролан и Аника покинули постоялый двор, и нанятый экипаж повез их в порт. Ждать возвращения веллундца оба предпочли уже на борту «Перста Сабрины», сочтя, что так будет безопаснее. Особенно, если, во-первых, фрегат королевского флота будет готов к отплытию, а, во-вторых, пропажу Ключа вскоре обнаружат, и погоня окажется сообразительной. Так вот, в случае ее сообразительности подозрение сразу падет на людей, намедни просивших султана отдать Ключ. А заведений, предоставляющих приют иноземным гостям, в Вургаарре было не так уж много. Соответственно, не потребуется много времени, чтобы найти нужное. Особенно, если в поисках похитителей будет участвовать весь городской гарнизон.

Как и подобает кошкам, кааты переносили темноту куда лучше людей. И не так нуждались в свете. Поэтому Ролану и Анике ночная столица Султаната показалась непривычно темной, просто-таки погруженной во мрак. Если в королевстве хотя бы главные улицы были освещены фонарями, висящими на стенах, то в Вургаарре ничего подобного не было. Разве что отдельные окошки в некоторых домах источали тусклый свет. Как звезды — ни дать ни взять.

Как и все воры, привыкшая промышлять по ночам, Аника темноту воспринимала с деловым равнодушием. Не будучи временем для сна и вообще для отдыха, ночь, напротив, требовала от людей ее ремесла лишь большей сосредоточенности.

Другое дело — конфидент. Погруженные в темноту улицы и отсутствие хотя бы маленького фонарика в самом экипаже, не говоря уж о прошедшем, довольно-таки суетном, дне сделали свое дело. Путь в порт с каждой минутой казался Ролану все более длинным и утомительным. И навевал дрему.

Конечно, понимая, что и время, и место для сна неподходящие, первые несколько минут конфидент боролся-таки со сном. Однако желание хотя бы закрыть глаза и вздремнуть (всего-то на минутку!) только усиливалось.

Наконец, когда экипаж прошел больше половины пути до порта, Ролан сдался. И едва он, откинувшись на спинку сиденья, лишь чуточку прикрыл глаза… окружающий мир, пускай ненадолго, но перестал существовать для него.

Зато почти сразу глаза застил неведомо откуда взявшийся свет — яркий, ровный и белый.

 

Глава четвертая

Белизна не была похожа ни на что, когда-либо виденное Роланом. Ни на молоко, ни на снег, ни на облака. Она вообще казалась не от мира сего в своей незамутненности и абсолютности.

Ничего вокруг себя, кроме этого белого сияния, конфидент не видел, сколько бы ни оглядывался. Ни сверху, ни вокруг, ни даже под ногами. Но ощущал при этом, как ни странно, что стоял на чем-то твердом — на какой-то опоре. А не парил или висел в воздухе.

Сочеталась белая пустота с абсолютной тишиной и отсутствием какого-либо движения. Вместе они действовали на Ролана угнетающе, притупляя чувство направления, вызывая ощущение глухоты и слепоты, и заставляя мысли путаться — не давая голове сосредоточиться хоть на чем-нибудь.

И потому примеченное вдалеке нечто движущееся конфидент воспринял даже с облегчением. Оттого что одним своим появлением оно нарушало эту треклятую безмолвную белизну — своей непоколебимой законченностью не приемлющую любые проблески жизни.

Движущийся предмет приближался. Очень скоро Ролану удалось распознать в оном человеческую фигуру в белых одеждах. А затем даже взглянуть в ее лицо… не без труда, но узнав в оном черты своего покойного телохранителя.

Волосы у Крогера теперь были неестественно-светлые, под стать этому белому миру. Однако не седые — напротив, после смерти бывший капитан городской стражи Нэста казался моложе. Вероятно, из-за кожи: теперь она была бледно-розоватой, почти как у ребенка. Да, вдобавок, без морщин, следов загара и ничуть не обветренной.

Даже глаза Крогера казались белыми из-за почти выцветшей радужки.

— Крогер? Но ты ведь… — от изумления, переходящего в страх, слова и фразы выбирались изо рта Ролана, как незадачливый путешественник из трясины — короткими, неуклюжими рывками, — а раз так… то выходит… и я… тоже?..

К внутреннему его облегчению покойный телохранитель покачал головой.

— Не, вряд ли, — голос его прозвучал не по-человечески гулко и чуточку протяжно, — просто есть добрый человек. Он и устроил нам эту встречу.

— Добрый человек? — переспросил Ролан и сам удивился неожиданной громкости собственной речи. Захотелось даже уши зажать.

— Меня зовут Руэри, — еще один голос раздался у него за спиной, причем звучал куда привычнее, почти как в мире вещей и живых людей. Разве что с ноткой высокомерной иронии… к чему, впрочем, конфидент успел привыкнуть благодаря светским беседам на балах в Каз-Рошале.

Принадлежал голос невысокому и щуплому молодому человеку с копной курчавых волос, придававших его облику что-то женское. Хотя… так ли молод был этот Руэри? Во всяком случае, взгляд его был взглядом изрядно пожившего и даже чуточку уставшего человека.

— Брат Руэри, — не спросил, но, скорее, уточнил Ролан, — отступник из Братства Прирожденных.

Упоминание о предательстве, казалось, ничуть не смутило невысокого кудрявого человека. Но хоть слегка, но задело.

— Первое: никаких братьев у меня нет, и не было, — произнес он сухо, — в семье я рос один. А теперь, тем более, нет у меня и семьи. Не знаю, сколько я проспал, но думаю, вряд ли мои родители все еще живы. Ведь они были простыми смертными. Простыми людишками, копавшимися в грязи и не помышлявшими о большем. Теперь второе. Как по мне, так называемое Братство — лишь горсть могущественных недоумков. Могли ведь быть почти, как боги… но почему-то готовы свалить свои способности в нужник. Ради чего? Спасения смертных? Но смертные, во-первых, сами виноваты, а во-вторых, неплохо научились убивать друг дружку без всякого Повелителя. И если кто и предал так называемое Братство, то это само Братство, не я. Сами посудите… благородный господин. Как вы назовете… например, барона, бросающего перед лицом опасности родовое имение? Или полководца, удирающего с поля битвы? Конечно, предателем. Предателем и трусом.

— Я бы назвал и того, и другого благоразумными людьми, — холодно молвил на это Ролан, — если опасность такая, что отвести ее не получается, если битва заведомо проиграна, то какой резон оставаться и гибнуть? Как по мне, лучше отступить. И, переждав невзгоды, попробовать отыграться… вернуть свое.

— Говорите, опасность такая, что отвести не получается, — произнес Руэри вкрадчиво, — а вот тут благородный господин ошибается. Во всяком случае, насчет Повелителя Мора. Не знаю, сколько лапши навешали на ваши уши мои так называемые «братья», но даже в случае пробуждения Повелитель не способен уничтожить все подряд. Все, что движется и дышит. Хоть крохотная часть, но имеет шансы уцелеть.

— Какая часть? Откуда? — не понял конфидент, — с чего ты взял? Откуда знаешь, что под силу Повелителю, а что не под силу? Или… неужели хотя бы раз ему удавалось пробудиться… и никто его не остановил?

С деланно-виноватой улыбкой Руэри развел руками.

— А как иначе? — встречным вопросом отвечал он, — вы вот, вроде, не обделены умом, благородный господин. С виду, во всяком случае. А о простейшей логике забываете. Да если бы Повелитель Мора ни разу не пробуждался, если б не успевал войти в полную силу — откуда бы мы вообще узнали, насколько он страшен?

Против такого довода Ролану возразить было нечего. Он промолчал. А отступник-Прирожденный продолжил:

— По сведениям, дошедшим до нас через века… нет, тысячелетия, когда Повелитель пробудился первый раз, в мире не было вообще никакой магии. Ни одного волшебника, жулики одни! Да глупые фантазии, из-за которых люди готовы были верить даже жуликам. А сделали этот мир магическим тогдашние кладоискатели, собиравшие диковинные вещицы… включая те, что попали сюда из черной пустоты за небесным сводом. Повелитель, кстати, тоже был изначально какой-то дрянью, залетевшей оттуда. И никто его не остановил, потому что не было тогда никаких Ключей. И Черной Звезды не было. Но, как видите, мир остался обитаемым. Кое-кто уцелел и наплодил потомков.

— А откуда я знаю, что это не выдумка? — только и смог возразить конфидент.

— Логика, милостивый господин, ло-ги-ка, — Руэри вскинул руку с указательным пальцем, направляя его вверх, — просто задайтесь вопросом: почему люди живут на всего одном материке… да и то не везде? И почему на всем материке они говорят на одном языке? А потому, господин, что на одном языке говорили те немногие люди, которым удалось пережить первое пробуждение Повелителя Мора. Они отсиделись на дальнем острове… целое поселение. А когда Повелитель угомонился, загубив достаточно народу, эти-то счастливчики и продолжили род людской. Тогда же… или чуть позднее, они получили Ключи Стихий и Черную Звезду — для защиты.

— Тоже гости из черной пустоты? — спросил, догадавшись, Ролан, и его собеседник кивнул.

— Скорее, из другого мира… вроде нашего, — молвил он, — и черной пустотой от нас отделенного. Те гости были сами очень похожи на людей, только куда могущественнее. Иногда я даже задавался вопросом: не их ли нынешние смертные считают богами? Но как бы то ни было, а тогдашним остаткам человечества те небесные визитеры оставили три подарка. Четыре Ключа… это считается за один подарок, Черную Звезду…

— Ну и еще лил’лаклов, — сообразил конфидент, вспомнив рассказ Джилроя о полете к Клыкастым горам, — потому что они тоже говорят на таком же языке, что и мы. И в отличие от большинства из нас, про Черную Звезду не забыли.

— Совершенно верно! — воскликнул Руэри, интонацией сделавшись похожим на наставника, обрадованного смышленостью ученика, — поначалу они и впрямь жили с людьми, бок о бок. Но потом их изгнали… скорее всего. И я даже знаю, зачем. Люди склонны ненавидеть и завидовать тем, кто умеет хоть что-то, большинству из них недоступное. А умение летать — завидный дар. Как и врожденное умение пользоваться магической силой.

На несколько мгновений отступник-Прирожденный замолчал. Затем на миг покосился в сторону смиренно молчавшего Крогера и снова обратился к Ролану.

— Но… я устроил эту встречу не для того, чтобы просвещать вас и рассуждать о человеческой природе, — в голосе Руэри промелькнули ворчливые нотки, — интерес к вам обоим у меня сугубо деловой. Не знаю, сколько Ключей еще попали к вам в руки, благородный господин. Но если вы встречались с кем-то из Братства… а рассказать обо мне, как об отступнике, могли только они, то Прирожденные могли привлечь вас для поисков всех четырех. Зная их повадки…

На это Ролан снова ничего ни возражать, ни вообще говорить не стал, неприятно удивленный прозорливостью собеседника.

— А еще я знаю, что вы сожалеете о гибели вашего защитника, — продолжил Руэри и вновь слегка повернул голову в сторону Крогера, — собственно, именно это и не дает ему обрести посмертный покой. Именно ваша обида на самого себя, на собственный промах… желание это исправить. В противном случае душа этого человека не попала бы в мои руки.

— И что? Ты можешь его воскресить? — вопрошал конфидент, и его собеседник самодовольно ухмыльнулся.

— О да! — произнес он нараспев, — простым магам это не под силу, Прирожденные из Братства сами себя связали дурацкими принципами. А я могу. Я, наверное, единственный, кто мог бы это сделать. Но взамен вы должны будете выйти из игры. И вернуть мне хотя бы Ключ Огня… который, собственно, у меня и украли.

— Но что толку? — теперь и Крогер, наконец, нарушил свое молчание, — какой смысл воскрешать меня, если скоро пробудится Повелитель Мора, и мы все погибнем? Все равно!

— Ну, я же сказал: шансы на спасение есть, — огрызнулся Руэри с капризным раздражением, — можно отсидеться на острове посреди моря. Или в пещерах. Кстати, по другой легенде предки нынешнего человечества переждали бесчинства Повелителя именно в подземном убежище.

— Все равно, — отрезал, повторив, Крогер и обратился уже исключительно к конфиденту, — благородный сэр, не слушайте его. Я, кажется, уже понял: никакой он не добрый человек, а обычный пройдоха. Насчет воскрешения… сами посудите. Одна жизнь не стоит гибели тысяч… миллионов людей… и других разумных существ. К тому же я, в отличие от вас, ни о чем не жалею. Согласился быть вашим телохранителем — ну и получил… чего и ожидать стоило. А если б не согласился, так и гнил бы до сих пор в гарнизоне Нэста. Пыль собирал. Еще вопрос, что из этого лучше. В общем, не соглашайтесь вы, сэр, на эту сделку. Я неплохо пожил, и… забудьте обо мне, наконец. Бывайте!

Последние слова покойный телохранитель Ролана произносил, уже растворяясь в безмолвной белизне. Очертания его становились совсем нечеткими, расплывчатыми.

— Ну, уж нет! Стой! Не уйдешь, гаденыш! — вскричал Руэри, аж приплясывая от волнения, — ты мой!

— Жизнь и смерть человека в руках только самого этого человека, — прошептал конфидент, повторяя слова Прирожденного с Острова Огня, — только самого этого человека… ну и еще богов… бывай и ты, Крогер.

На каждом слове белизна все больше рассеивалась перед его глазами. А следом в уши прорвался тонкий возмущенный голос Аники:

— Проснитесь! Ну, очнитесь же, сэр Ролан! — как всегда презрев церемонии, девушка трясла конфидента за плечо, — приехали уже.

* * *

Ночью на улицах каатского города человеку делать решительно нечего. Как, впрочем, и любому другому существу, плохо видящему в темноте. Тут не то что до дворца султана не доберешься, но и можно банально угодить под колеса какого-нибудь экипажа, под копыта его лошадей. И ведь спросить-то, что обидно, не с кого тогда — за собственную, по меркам разумных кошек, неполноценность.

К счастью для Джилроя, на дело он отправился с амулетом ночного зрения. Сэр Ролан любезно предоставил ему свой. Утверждая, что эта магическая вещица — одна из лучших в своем роде. По крайней мере, в лавке такую не купишь.

И все равно, пробираясь по непривычно широким улицам Вургаарра, веллундец чувствовал себя неуютно. Точно не зная, насколько зрение каата сильнее человеческого, он предпочитал рассчитывать на худшее. И потому не считал даже самую темную из теней надежным укрытием. Ведь весьма вероятно, что темна она только для человека — кошкам же, хоть обычным, а хоть и разумным, даже в ней все видно отчетливо, почти как днем. А значит, подолгу таиться не имело смысла. Передвигаться по городу надлежало хоть осторожно, но расторопно. Так, чтобы побыстрее добраться до цели, прихватить то, что нужно, и с разумной опять-таки поспешностью удалиться.

Нельзя было сказать, чтобы задачка, вставшая перед Джилроем, была ему не по силам или вообще не знакома. Не чуждый неправедных заработков и вместе с тем осторожный, уроженец Веллунда выработал даже особую походку на подобные случаи. Крадучись, ступая мягко и осторожно, шаги он при этом делал широкие. Со стороны это, наверное, выглядело как странный танец или упражнения на тренировку гибкости.

Так Джилрой и перемещался в направлении дворца. Не шел — скорее, скользил вдоль улиц, почти прижимаясь к стенам зданий и ныряя за ближайший поворот при виде хотя бы одного прохожего. Всякий раз поворачивая, веллундец не забывал о главном направлении, вовремя всякий раз возвращаясь к нему. Дорогу между постоялым двором для иноземцев и дворцом султана он запомнил. А заблудиться где-либо, хоть даже в чужом городе, было не в его обыкновении.

А когда до стены, отделявшей дворец от города, осталось всего ничего, Джилрой едва не успел проститься с жизнью. Выглянув из-за угла одного из стоявших рядом со стеною зданий, он приметил… стражника с закинутым на плечо бердышом. Стражник стоял в паре десятков шагов и смотрел почти в ту же сторону, откуда только что выскользнул человек.

Но к счастью для Джилроя, способность каатов видеть в темноте он, похоже, переоценил. Не заметив ничего подозрительного, ничего, что заслуживало его внимания, стражник отвернулся. И неспешно зашагал вдоль стены — очевидно, за этим сюда и поставленный.

Проводив каатского воина глазами и дождавшись, когда тот скроется из виду, Джилрой огляделся. А затем принялся раскручивать трос с крюком — свое излюбленное орудие в ночных вылазках.

По человеческим меркам стена оказалась не слишком высокой. Крюк достиг вершины и зацепился с первой попытки. Привычным движением проверив прочность, убедившись в надежности, Джилрой принялся карабкаться наверх, используя в качестве опор для ступней малейшие неровности стены. Их, кстати, ноги успели нащупать немало. Даже старательно отесанные камни сохраняли неправильную форму, оставались разными по размеру, да и пригнаны бывали недостаточно плотно один к другому.

Путь наверх не занял много времени. А едва оказавшись на стене, Джилрой поспешил поблагодарить Мергаса за отсутствие на ней стражников. Разойтись, а тем паче, присесть отдохнуть, им там было бы попросту негде — тесновато. Стена оказалась не только невысокой, особенно рядом с исполинскими городскими сооружениями, но и, вдобавок, недостаточно толстой. Отчего тянула на роль, скорее, символической ограды, а не укрепления.

Недостаток при данном раскладе имелся всего один. Коль стена не предназначалась для того, чтоб на нее взбираться, то и лестницы к ней не прилагалось. Так что добираться до земли теперь Джилрою предстояло своим ходом. С помощью того же крюка, например.

Последнее, кстати, не потребовалось. Осторожно пройдя по стене с десяток шагов, веллундец обнаружил заросли — густой и пышный кустарник, примыкавший к стене почти вплотную. Возможно, то были какие-нибудь редкие дорогие растения, привезенные купцами из дальних краев и старательно выпестованные дворцовыми садовниками. А может, дворцовые садовники вывели их сами. Как бы то ни было, а Джилрой не сильно терзался вопросами их происхождения и ценности, когда использовал эти кусты, дабы смягчить собственное приземление.

В ночной тишине звук ломающихся веток показался особенно громким и заставил сердце человека тревожно забиться в ожидании кары за столь дерзкое вторжение в султанскую обитель. Но… обошлось: стражники не всполошились и не бросились, сломя усатую голову к кустам со всего сада. То ли сад-парк был слишком большой, то ли бдительность местных вояк притупилась — например, в силу привычной законопослушности горожан.

Когда Джилрой выбрался из кустов и продолжил путь, он очень скоро понял, что правильным было, скорее, первое объяснение. Парк вокруг дворца оказался действительно обширным. И передвигаться по нему было немногим действеннее, чем плутать по ночному лесу, даже с амулетом ночного зрения. А уж искать что-либо…

Как ни печально, но веллундец не только не знал, где именно находился так называемый Колодец Грезящих — он даже толком не представлял, как этот Колодец должен выглядеть. Ничего на сей счет Аника выяснить не смогла, неоткуда ей было. А разыскивать что-то вроде дырки в земле оказалось задачкой почти такой же сложной, как выуживать иголку из стога сена.

«Интересно, этот колодец вообще в парке находится? — подумал Джилрой с досадой, за неимением иных собеседников-слушателей вынужденный обращаться к самому себе, — а что, если в самом дворце?»

Не то чтобы проникновение во дворец казалось ему невозможным. В одну из башен Каз-Рошала в свое время пролезть уроженцу Веллунда удалось. Да и выбраться получилось, даром, что тогда у него был сообщник.

И все же, что греха таить, такой необходимости Джилрой предпочел бы избежать. Возможное блуждание по дворцу — наверняка многоэтажному лабиринту, полному ловушек и кишащему стражей — сильно осложнило бы миссию. И времени требовало больше, и шансы на успех, увы, снижало.

Два воина, переговаривавшихся на своем плавном и мягком наречии, прошли мимо, когда веллундец в последний миг успел отпрыгнуть в сторону и спрятаться за ближайшее дерево. Раскидистое и с толстым стволом, оно неплохо скрыло человека от посторонних глаз.

Потом еще, когда стражники удалились, Джилрой осмотрелся… и к радости заметил целую рощу таких деревьев, росших неподалеку. Этой-то рощи веллундец решил до поры держаться, считая почти идеальным укрытием. Еще в его душе зародилась робкая надежда, что именно среди этого скопища деревьев может быть сокрыт заветный Колодец. Почему нет? Посвященные в эту тайну, так или иначе, смогут запомнить к нему дорогу. А остальным ни к чему.

Рассуждая так и петляя между деревьями да пригибаясь перед толстыми ветвями и пышными кронами… нет, Колодца Грезящих Джилрой не обнаружил. Зато вскорости заметил, что в роще эту ночь коротала еще одна живая душа.

Кто-то пел — вполголоса и нежно, явно по-женски, хотя судил веллундец по человеческим меркам. Еще ему показалось, что в песне не было слов… вернее, было всего одно, бесконечно тянущееся слово, состоявшее, кажется из одних гласных звуков.

Но не особенности каатского пения занимали ум Джилроя. Он подумал, что обладательница… ну или обладатель нежного голоса может ему помочь в поисках. Все-таки данный каат… или каатка обитает при дворце. И лучше осведомлена… осведомлен, что и где здесь находится.

На добровольную помощь дворцовой прислуги Джилрой, понятное дело, не рассчитывал. И потому, крадучись в том направлении, откуда доносился голос, он уже сжимал рукоять кинжала.

Под сенью одного из деревьев обнаружилась невысокая — чуть больше трех футов — каатка в широченных штанах и просторной же рубашке из тончайшего шелка. Собственно, именно по наряду этому, красивому и непрактичному, Джилрой понял, что перед ним женщина.

Сидя на траве, каатка заливалась, никого вокруг не замечая, точно наслаждалась собственным голосом. Под конец она с минуту тянула одну ноту, так что у единственного невольного слушателя оттого чуть не заболела голова.

Песня оборвалась, как только клинок кинжала дотронулся до шеи каатки, а рука подкравшегося человека ухватила за шерсть на загривке.

— Ты! — торопливо зашептал Джилрой, — ты, случайно, не Грезящая?

И почти сразу устыдившись своего вопроса, его очевидной глупости, добавил:

— Где Колодец Грезящих… знаешь? Я не причиню тебе вреда. Если…

В ответ каатка тонко и плаксиво загомонила. Не понимая ни слова, Джилрой готов был сквозь землю провалиться — сообразив, а, точнее, вспомнив, что не все местные жители понимают его язык. И те, кто не понимает, помочь ему не могли при всем желании. Такая вот беда… только зря напугал ни в чем не повинную девчонку.

Веллундец намеревался было опустить кинжал и убраться прочь, но неожиданно услышал неподалеку другой голос — причем он все приближался. Пришлось подобраться, внутренне приготовившись в случае надобности использовать певчую каатку в качестве живого щита. Как ни совестно было бы это делать.

Вскоре появился и сам обладатель голоса: тощий молодой раб-человек, одетый лишь в белые штаны. В руке он держал масляную лампу.

Говорил раб по-каатски, но Джилрою не составило труда оценить его тон — робкий, виноватый. Так простой слуга мог разговаривать если не с хозяином, то уж, по крайней мере, с кем-то вышестоящим.

Каатка в ответ плаксиво прошептала, почти простонала. Сделав шаг в ее сторону, освещая пространство вокруг себя горящей лампой в вытянутой руке, раб заметил Джилроя.

— Еще шаг, и она умрет, — заявил веллундец, осторожно пошевелив кинжалом в подкрепление собственных слов, — твоя госпожа… или кто она тебе. Догадываешься, на кого подумают?

Затем он осекся и спросил осторожно:

— Слушай, ты вообще по-нашему понимаешь? Должен вроде бы. Коль человек, хоть и местный…

— Я… знать ваш язык, — к радости Джилроя отвечал раб со смесью робости и грусти в голосе, — я… работать у порта мальчишкой… в заведении Рыжего Ваармурра. К нему заходить много моряков… человеков-моряков… каждый день. Я подавать им еду и выпивку… говорить с ними. Они рассказывать истории… про далекие страны. Один из них жалеть меня… обещать взять к себе на корабль… но обмануть… уплыть без меня! А потом у Рыжего Ваармурра стать плохо с деньгами. И он продать меня во дворец. Здесь лучше… кормить меня лучше…

— Искренне сочувствую, — перебил веллундец.

Душой он, кстати, не покривил. Немудрящий рассказ раба-человека действительно вызвал в нем жалость. Однако дело было важнее прочего. И потому следом же Джилрой поинтересовался:

— А не знаешь ли ты, случайно, где находится Колодец Грезящих?

— Колодец Грезящих? — испуганно переспросил раб, — туда нельзя. Ходить нельзя. Знать нельзя.

— Уверен? Хорошенько подумай, — молвил на это Джилрой, — повторяю, эта маленькая кошечка может сейчас умереть. На твоих глазах. А следом умрешь ты… так или иначе. Либо я тебя прикончу, либо воины во дворце… ну или палач. Потому что подумают, будто эту каатку убил именно ты.

— Ладно, — раб вздохнул и показал рукой, — в ту сторону иди, не сворачивай. Он на беседку похож. С навесом. И два дерева больших по бокам.

* * *

Найти нужное место Джилрою не то чтобы не составило труда. Ведь необходимости незаметно пробираться через сад-парк, прячась от стражи, все равно никто не отменял. Однако со знанием направления добраться до Колодца оказалось заметно легче. А главное, веллундец теперь знал, как выглядит Колодец Грезящих со стороны. Знал приметы и мысленно сверялся с ними, двигаясь по парку и поглядывая по сторонам.

Сердце заколотилось сильнее обычного, а на лбу от волнения выступил пот, когда Джилрой вышел на искомую поляну с двумя деревьями, навесом и колодцем. Последний действительно оказался дырой в земле — круглой… и, к досаде веллундца, закрытой металлической решеткой. Причем никаких замков и запоров на ней не имелось.

В отчаянии Джилрой оглядывался по сторонам, не понимая, что делать дальше. Он чувствовал какую-то обиду, почти детскую, оттого, что неудача постигла его столь близко к цели. Однако обида и растерянность вмиг сменились радостью, когда на глаза веллундца попался длинный и толстый, похожий на трость, деревянный стержень. Он торчал из небольшого каменного постамента… на расстоянии чуть меньше вытянутой руки от решетчатого люка. Или не меньше, если речь идет о руках-лапах каатов.

«Рычаг!» — сообразил Джилрой. И, подойдя к стержню вплотную, потянул его на себя.

Вместо того чтобы разойтись или отъехать, как можно было ожидать, решетка медленно подалась вниз. Веллундец едва успел перескочить на нее. Прутья решетки дрогнули под его весом, но выдержали.

Достигнув земли, решетчатый люк и Джилрой оказались в небольшой комнате с выложенными камнем стенами и освещенной единственным факелом. Более всего комната напоминала темницу — и не только из-за скудной обстановки, недостатка света и, как часто бывает в казематах, отсутствия окон. Еще сходство с узилищем придавали запахи. Смесь из запахов нечистот, несвежей пищи, а также заметный душок, какой бывает от потных немытых тел.

Из мебели здесь имелся низенький столик, на котором стояла ваза с фруктами… успевшими пожухнуть и одрябнуть, рядом с ней кувшин, а также блюдо, полное темной жидкости. Еще на полу были расстелены ковры, на которых сидело не меньше десятка кааток.

Одна из кааток-Грезящих держала на голове, прислонив к макушке и поддерживая руками, знакомый Джилрою с недавних пор предмет — один из Ключей Стихий. Остальные сидели вокруг нее и тянулись руками то ли к самой каатке, то ли к Ключу.

При этом, полностью оправдывая свое прозвание, вид все Грезящие имели отрешенный. До окружающего мира, даже если в нем имелась необходимая для жизни еда, дела кааткам, похоже, не было. Не заметили они и чужака, вторгшегося в место их не то заточения, не то священнодействия.

При виде Грезящих Джилрою невольно вспомнилась Аника — как, сосредоточившись на треклятом Ключе, она лишь в последний миг обратила внимание, что в каюту кто-то вошел. А ведь прежде всегда была такой внимательной и осмотрительной. В противном случае воровке было не выжить.

Но, видимо, не существовало другого способа заставить Ключ работать в полную силу, кроме как отдать ему все внимание. Полностью слиться с ним. А делать свое дело кое-как, очевидно у каатов было не принято. Или может, имея дело со стихиями, иначе просто нельзя?

Еще Джилрой не мог не вспомнить, как сам вспыхнул под гневным взглядом юной воровки — только потому, что посмел отвлечь ее от занятий с Ключом. Представить, к чему может привести в таком случае недовольство целой толпы кааток, было без преувеличений страшно. Конечно, землю веллундец считал куда более безобидной из четырех стихий, чем огонь. Однако превращаться в каменного истукана или, как вариант, в дерево, ему тоже отнюдь не улыбалось.

Потому действовать надлежало сперва осторожно, а затем стремительно. Так, чтобы заметив-таки чужака, Грезящие не успели бы применить против него Ключ.

Идти по земляному полу комнаты Джилрою пришлось непривычно тихо даже по собственным меркам — почти неслышно. Подходя к ближайшим из кааток со спины, веллундец изо всех сил старался и до Ключа дотянуться и не задеть ни одну из Грезящих.

Когда же руки его, наконец, дотронулись до Ключа, Джилрой в первое мгновение едва не отдернул их. До сих пор казавшийся, по крайней мере, со стороны, неодушевленным предметом, на деле один из Ключей Стихий явно обладал каким-то подобием жизни. И даже души… наверное. Иначе как объяснить его шедшую изнутри теплоту, ничему мертвому не присущую? Еще внутри Ключа что-то ощутимо дрогнуло — неужели он почувствовал прикосновение чужих, незнакомых рук?

Джилрой замешкался, не решаясь ни отстраниться от Ключа, ни выхватить его из рук Грезящей. Совсем недолгой была та заминка. Но и ее хватило, чтобы перед глазами веллундца промелькнул образ: корни, оплетающие землю внутри, и молоденькие ростки, рвущиеся вверх, наружу. И только смекнув, что вместо намеченного похищения он невольно присоединился к ритуалу несчастных кааток, Джилрой сделал рывок. И, вырвав Ключ Земли, зачем-то крепко прижал его к груди.

Выглядел Ключ почти так же, как и два других, уже имевшихся в распоряжении сэра Ролана. Только изображение на внешней поверхности было другим. Вместо языка пламени, как на Ключе Огня, или капли, как на Ключе Воды, здесь красовалось что-то вроде ряби. Россыпь крохотных пупырышков.

Между тем Грезящие почувствовали, что их разлучили с реликвией, ради которой они и находились в этой подземной комнате. Поднявшись на ноги, одна за другой, они надвинулись на Джилроя, визгливо крича, горестно взвывая и даже шипя. Да еще яростно жестикулируя.

«Простите, но мне пора», — только и смог сказать веллундец, отступая к решетчатому люку. Последний ожидал его возвращения на прежнем месте, никуда по собственной воле не поднимаясь.

Не стал он подниматься и когда Джилрой ступил обеими ногами на металлические прутья. Очевидно, требовалось какое-то еще действие. Какое именно — веллундец понял, когда осмотрелся, при этом стараясь не обращать внимания на возмущенные вопли кааток.

Обнаружив на ближайшей стене выступ в форме кубика, Джилрой с силой вдавил его кулаком. Догадка оказалась верна: люк-решетка немедленно устремился вверх, и вскоре между человеком и беснующейся толпой кааток снова оказалась толща земли.

Переведя дух… Джилрой почти сразу понял, что расслабляться рано. К Колодцу неслись с оружием наперевес стражники — не меньше двадцати. Возглавлял процессию, кстати, не каат, а человек. Давешний человек-раб, который вынужден был подсказать чужаку правильную дорогу. Но, как и подобает образцовому рабу, изо всех сил продолжал хранить верность хозяевам.

«Уж лучше бы ты взял его на корабль, юнгой, — про себя посетовал Джилрой, обращаясь к тому, неизвестному моряку из рассказа раба, — получил бы самого преданного члена команды. Он ведь ни бунтовать бы не пытался, ни к конкурентам перебежать, ни лишнюю монетку прикарманить…»

Однако толку от этих сожалений не было. Не корить следовало, не жаловаться — удирать. Да побыстрее. Понимая это, Джилрой ринулся наутек, направляясь, для начала, к ближайшей роще.

Веллундец ожидал, что низкорослые кааты вскоре отстанут от него. Но ничуть не бывало. Оглянувшись, Джилрой заметил, что расстояние между ними и беглецом постепенно лишь сокращалось. То ли стражники были еще и более легкими, несмотря на оружие, то ли конечности их были так устроены, а может, секрет проворства заключался в особых тренировках — беглец не знал. Да и раздумывать о причинах было некогда. Нужно было думать, как оторваться от погони. И здесь Джилроя вовремя посетила спасительная мысль.

Остановившись и повернувшись лицом к приближающимся стражникам, веллундец водрузил Ключ Земли себе на макушку. Как это делала Аника, а также одна из Грезящих. На несколько мгновений перед глазами Джилроя промелькнули сменяющие одна другую картины — проклевывающаяся из-под земли и стремительно вырастающая трава, ветви деревьев с сочными ярко-зелеными листьями, грозящие небесам неприступные горы. И овраги, и трескающаяся от зноя почва и каменная лавина, несущаяся вдоль горного склона…

А затем, к внутренней радости своей, веллундец услышал, что крики его преследователей, гневные и воинственные, сменились другими. И теперь звучали с досадой и страхом.

Открыв глаза, Джилрой ненадолго задержался, наслаждаясь зрелищем. А посмотреть было на что: земля под ногами каатских воинов внезапно разверзлась и протянувшийся, наверное, не на одну сотню шагов овраг разделил отряд преследователей примерно надвое.

Несколько каатов не успели остановиться и на бегу ухнули в овраг. Другие в нерешительности остановились у его края, для формы потрясая оружием, грозя беглецу. Были, правда, и третьи: они успели либо перескочить через возникшее на их пути препятствие, либо уйти немного вперед. Однако и их ждал сегодня конфуз, а не триумф по случаю поимки дерзкого вора.

Не успели оставшиеся стражники сделать и нескольких шагов, как… все намертво влипли в трясину, невесть откуда здесь взявшуюся. Ну, то есть, Джилрой-то знал, точнее, предполагал — откуда. Догадывались о ее происхождении, наверняка, и кааты. Но исключительно задним числом.

Махнув незадачливым преследователям рукой и издевательски улыбнувшись, Джилрой устремился к роще. И дальше продолжил путь до самой стены, избегая открытых пространств, держась густых зарослей или раскидистых деревьев.

А, уже добравшись до стены и чувствуя себя усталым аки загнанная лошадь, веллундец решил не утруждать себя лазаньем по тросу. Но предпочел снова воспользоваться Ключом. Тот не подвел — целый кусок стены зашатался под взглядом Джилроя, а затем рухнул и рассыпался на камни. Вот только зрелище это беглеца уже не порадовало. Напротив, он почувствовал, что усталость только усилилась, причем заметно. И подумал еще, что даже воспользоваться тросом и крюком ему было бы легче.

Переступая через каменные обломки, Джилрой выбрался на улицу. Где, оглянувшись, приметил на одном из перекрестков одиноко стоявший экипаж. И направился к нему, пошатываясь, словно пьяный и тяжело дыша.

— В порт… пожалуйста, — произнес веллундец, протягивая монетку сидевшему на облучке возчику.

— А я так и думал, — флегматично, чуточку сонно сказал тот, неплохо владея родным языком Джилроя, — кстати, меня за этим ваш… предводитель сюда и послал.

 

Глава пятая

Руэри был в отчаянии. Запасной план, казавшаяся удачной задумка с не нашедшей покоя душой, рассыпались как башня из песка под сильным ветром. По большому счету покойного вояку Крогера удерживали сожаления его хозяина, желание воскресить погибшего телохранителя. Погибшего вроде как по его вине. Ах, как это казалось умно с точки зрения отступника-Прирожденного — сыграть на чужом чувстве вины, посулить спасение-исправление… да тем самым принудить лощеного ворюгу пойти на уступки. Заставить его вернуть хотя бы один из Ключей Стихий.

И что получилось на деле?

А, во-первых, не идти на роковую для мира сделку хозяину посоветовал сам Крогер. Явно не считавший жизнь свою великой ценностью. И ведь, если подумать, ничего иного ожидать от этого человека не приходилось. Ибо в том и смысл воинской стези — всегда быть готовым умереть и отнюдь не в постели. А кабы Крогер хотел прожить подольше, если б берег себя, то наверняка предпочел бы более безопасное занятие. Когда надо, скажем, махать не мечом, а молотом или лопатой.

Во-вторых же, пытаясь убедить того щеголя с корабля «Перст Сабрины», Руэри наболтал много лишнего. Точно хлам из сундука вытряхнув перед изумленным взором хоть авантюриста, но смертного секреты мироздания, прежде доступные лишь окаянному Братству. Не то чтобы его законы сильно волновали отступника, но все-таки и он признавал: некоторый резон в сокрытии закоулков истории этого многострадального мира имелся. Ни к чему искушать и будоражить смертных. Пользы малым сим это не принесет, зато подвигнет наломать целые горы дров. Тот же хозяин Крогера — с него станется. Теперь-то, после беседы с Руэри он тем более не отступится. Будучи уверенным, что вершит великое дело.

«Ведь бла-бла-бла, тысячелетний порядок вещей нужно поддерживать, — досадовал про себя отступник с горькой иронией, — ведь без гармонии бла-бла мир не устоит. И коли не нами это заведено — раз в тысячу с небольшим лет сползать в пучину варварства — то не нам это и менять. Сползем и теперь, как миленькие! Зато множество жизней спасем…»

А хотя бы о том, сколько народу может погибнуть в смуте, которая обязательно разразится, когда из мира исчезнет магия — об этом все эти сэры благородные, чучела огородные не задумываются. Как и о том, чтоб хотя бы попытаться разорвать этот порочный круг. Не изгонять магию, но попробовать употребить ее против пресловутого Повелителя. Или использовать те же Ключи, чтобы и с Повелителем разделаться и сами проклятые северные земли превратить во что-то более симпатичное и пригодное для жизни.

А как насчет того, что затея с Ключами и Черной Звездой могла быть не протянутой рукой помощи от гостей из иного мира, но… их хитрым коварным планом? Чья суть в том и заключалась, чтоб заставить этот мир тысячелетиями топтаться на месте. И даже не думать, чтобы бросить вызов могущественным пришельцам, покорившим черную пустоту.

Да что там соперничество! Лишившись хотя бы магического оружия, этот мир может стать легкой добычей не этих, так других путешественников между звездами. Разделить судьбу дикарей, на чей далекий остров однажды прибыл пиратский корабль с пушками. Выбор у таких бедняг обычно бывал невелик. Либо сразу сдаться в плен и угодить в рабство, либо попробовать сопротивляться… да только, увы, безуспешно. Соотношение сил не то.

Все эти вопросы едва ли приходили в головы смертным, не способным прожить и века. Те же немногие, кто хотя бы задумывался, куда катится и рано или поздно, увы, прикатится этот мир, властью обычно не облечены, силы за собой не имеют. И толпа, серое сборище двуногих крыс, таких, добро, если просто осмеет. Предпочитая идти за теми, кто, важно надувшись, берется защитить к несчастью устоявшийся роковой порядок бессмысленных вещей. Идти за ними, рукоплескать…

Однако ж даже теперь для Руэри не все было потеряно. Да, душу Крогера Сетка удержать была не в силах. Но умело сплетенные магические силки хотя бы дали отступнику-Прирожденному немного времени, чтобы вытянуть воспоминания погибшего воина. Не все, понятно. И то, что Руэри успел выудить из Крогера, походило, скорее, на свалку мимолетных образом и наиболее ярких воспоминаний, чем на цельную картину. И все же даже на свалке порой удается найти более-менее полезные вещи.

Нашел и Руэри. Во-первых, ему попались многочисленные образы большого города — переплетения мощеных булыжником улиц, домов то с соломенными, то с черепичными крышами, торговых лавок, мастерских и разнородных заведений с раскачивающимися на ветру вывесками. И над всем этим высилась громада замка, видимого, наверное, чуть ли не из любой точки города.

«Каз-Рошал!» — догадался отступник. Ему уже доводилось бывать в том городе — столице крупного, но в ту пору далеко не благополучного государства, сотрясаемого затяжной враждой между королем и знатью. К сожалению, Каз-Рошал успел сильно с тех времен измениться: в воспоминаниях Крогера Руэри не наткнулся ни на одно мало-мальски знакомое место.

Впрочем, не все ли равно? Ведь, так или иначе, а единственный обитатель Из-Монта-Фог больше не был пленником острова и мог покинуть его, когда заблагорассудится.

Во-вторых — и это еще больше приободрило Руэри — он узнал, кем именно являлся «благородный сэр», коему Крогер служил телохранителем. О, покойный капитан городской стражи захолустного Нэста не сказал всей правды! А оказался его хозяин не просто искателем сокровищ, приумножавшим свое и без того немаленькое богатство. Но другом-конфидентом, доверенным лицом самого короля. И от открытия этого в голове отступника-Прирожденного созрел новый план.

Соль оного заключалась не только в том, что у сэра того — звали его Ролан — обнаружилось еще одно слабое место. Немалое значение имела и ценность того, что за слабостью сей стояло. И уж здесь Руэри не без оснований рассчитывал на успех. Ибо разве что павшим слугой-телохранителем сэр Ролан мог с легким сердцем пожертвовать ради высших соображений. Другое дело — король. Ему конфидент присягал на верность, сам клялся его защищать. И если Ролан поймет, что затеей своей подвергает его величество опасности, то вполне может пойти Руэри навстречу. Дабы собственная честь его хваленая не пострадала.

Рассуждая так и преисполнившись надеждой, отступник-Прирожденный воспользовался заклинанием Портала, мысленно сосредоточившись на самом ярком из воспоминаний Крогера о Каз-Рошале. Мгновение-другое — и Руэри покинул Из-Монта-Фог, стоя уже на одной из городских улиц.

Недавно прошел дождь: отступник понял это по огромной луже, раскинувшейся посреди улицы. Добро, Портал перенес Руэри на обочину, так что в лужу маг не попал.

Радость от успеха переноса оказалось немного подпорчена повозкой, грохоча ломившейся вдоль улицы. Объезжать ту лужу злополучную у повозки не было возможности, а у возчика, как видно, и желания. На ходу прорвавшись через нее, точно кавалерия через строй пехоты, этот нелепый ящик на колесах поднял целую волну грязных брызг. И обдал ими, в том числе Руэри… то есть, наверняка мог бы обдать с ног до головы, не вскинь тот в последний миг руку и не прикройся невидимым магическим щитом.

Извинениями, как и следовало ожидать, возчик себя не утруждал. Провожая повозку взглядом, Руэри с трудом поборол в себе желание превратить ее в пыль. Вместе с лошадьми, и, конечно же, этим хамом с кнутом. Однако, как и подобает Прирожденному, он давно научился сосредотачиваться на главном — на цели. Не позволяя себе отвлекаться на пустяковые обиды и прочую суету, этот главный порок смертных.

Так вот, без торопливости и суетливости, но и не вразвалку, Руэри направился вдоль по улице, держа путь в направлении каменной громады замка. Прохожие не докучали ему и не обращали внимания. Даже мальчишка-карманник, покрутившись неподалеку и не обнаружив у Прирожденного хоть тощенького кошеля, вскоре отстал. На зазывал у дверей с вывесками Руэри не обращал внимания сам — считая их приветственные окрики для себя столь же ценными, как и жужжание мух.

Еще на пути Прирожденного успело встретиться не меньше десятка повозок, телег и карет. Но ни одна из них на чистоту его одежды, к счастью, не покушалась.

Своим ходом Руэри смог дойти до самого рва. Подъемный мост был опущен, однако ворота закрывала решетка. Поэтому Прирожденный снова воспользовался заклинанием Портала, перенеся себя на стену.

А уже на стене, не успел он осмотреться, как услышал грубый окрик:

— Эй! Ты кто такой? Сюда нельзя!

Обернувшись, Руэри заметил в нескольких шагах от себя гвардейца в полном доспехе. Тот уже наполовину вытащил из ножен меч.

— У! — с выражением притворного удивления и такого же сожаления воскликнул Прирожденный, — ну, раз нельзя… так чего ты здесь шатаешься?

А в следующее мгновение молния, вырвавшаяся из его протянутой руки, ударила гвардейца прямиком в грудь. От такого удара никакой доспех не мог защитить, и незадачливый вояка сверзился со стены. Даже вскрикнуть напоследок не смог.

Обнаружив лестницу, Руэри спустился со стены в замковый двор. По двору он успел сделать лишь пару десятков шагов, прежде чем еще двое королевских гвардейцев выскочили ему навстречу.

Эти уже не утруждали себя разговорами. И мечи держали не в ножнах, а в руках. Это, впрочем, им не очень-то помогло, когда из вскинутой руки Руэри один за другим вылетели два светящихся шара. Один из гвардейцев с криком «магия!» бросился при виде их наутек, однако шар оказался быстрее. И когда он столкнулся с беглым воином, тот рухнул, пронзенный насквозь, сотрясаемый изнутри целым пучком мелких молний.

Разделил его судьбу и второй гвардеец. С той лишь разницей, что попытался отбить злополучный шар мечом.

«Все такие воинственные, — про себя посетовал Руэри, — и никто не хочет разговаривать. Не у кого спросить, где можно найти короля».

Последний вопрос, впрочем, он решил по-своему. Направившись в сторону самой высокой из башен замка. Расположенная, вдобавок, где-то посреди обширного двора, башня эта наверняка была донжоном. А значит, и королевские покои вероятнее всего находились там.

На полпути к донжону Руэри опять выпало схлестнуться с гвардейцами. Целых семеро вояк кинулись к чужаку, беря его в кольцо, надвигаясь с разных сторон.

— Сами напросились… — вздохнул Прирожденный, и из руки его выросла длинная светящаяся плеть. Крутанув ее над собой, Руэри заставил гвардейцев попятиться.

— Похоже, мага принесло, — сообразил один из них, обращаясь к своему товарищу, — сгоняй-ка за нашими волшебниками. А то сами мы хрен справимся.

Замечание было верным, а вот допускать вмешательства даже слабенького мага никак не годилось. Потому, не прекращая до последнего мгновения полосовать воздух магической плетью, Руэри огляделся. И приметив краем глаза ворону, присевшую отдохнуть на крышу одной из хозяйственных построек, прибег к заклинанию Доппельгангера. Обратившись в точную копию этой вороны.

Под изумленными взглядами гвардейцев да под их бранные возгласы, Руэри вспорхнул и, воспарив над замковым двором, устремился к донжону. А когда долетел — без труда нашел открытое окно. Да приметил заодно, что закрывать окна стали не только ставнями, но и неким незнакомым ему материалом. Материал тот блестел на солнце и казался непрактично хрупким.

Влетев через открытое окно в одну из комнат донжона, Руэри вернул себе человеческий облик. Чем, разумеется, напугал единственного, находившегося там, человека — служанку, смахивавшую с мебели пыль веничком из птичьих перьев.

Служанка открыла рот, чтобы взвизгнуть, но осеклась, когда Прирожденный приложил палец к губам — тише, мол.

— Мне нужен король, — вполголоса молвил Руэри, — а лишние жертвы ни к чему. Не подскажешь, где я могу найти его величество?

— Так здесь где-то… да откуда ж я знаю, господин маг? — дрожащим сбивающимся голосом отвечала служанка, — вы уж простите, господин маг, но мы люди простые. Его величество перед нами не отчитывается, господин маг. Все о народе думает, да о благе государства…

Под конец Прирожденный уже ее не слушал. А быстрым шагом покинул комнату, едва не оттолкнув служанку с пути.

Пройдя по коридору до ближайшей лестницы, Руэри был вынужден прижаться к стене и снова прибегнуть к магии — дабы почти слиться с кладкой неровных камней, сделавшись если не полным невидимкой, то уж хотя бы незаметным. Вынудили его к этому несколько гвардейцев, несшихся вниз по лестнице. А за ними следом, и заметно проигрывая в скорости, двигался высокий худощавый старик, одетый не в доспехи, но в мантию. Очевидно, он и был магом, отправившимся на подмогу гвардейцам во дворе.

Так, оставаясь почти невидимкой, Руэри поднялся на этаж выше. Где, приметив упитанного подростка в лакейском костюмчике, подкрался к нему незаметно и цепко ухватил пальцами за пухлое горло.

— Как пройти в покои короля? — осведомился Прирожденный зловещим шепотом, — если не хочешь, чтобы я оторвал тебе голову — отвечай.

Как и следовало ожидать, лакей перетрусил — побледнел и покрылся потом. Возможно, он даже обмочился, но Руэри до того уже не было дела. Главное, что хотя бы этаж, отведенный непосредственно под покои его величества, этот ничтожный сопляк ему сообщил.

Обнаружился король в одной из комнат — где оживленно беседовал с какой-то бледненькой хиленькой, однако богато одетой, девчонкой. На служанку сие хлипкое создание ничуточки не походило и могло быть либо дочерью его величества… либо короля с годами потянуло на юных любовниц.

Первое из этих предположений показалось Руэри более верным. Во-первых, монарх и девчонка не лежали в кровати, а сидели друг напротив друга в креслах, разделенные маленьким столиком, на котором стояли графин и пара бокалов. Ну а во-вторых, юные годы были единственным достоинством собеседницы короля. Красотой же ее боги обделили. А значит, по скромному мнению Прирожденного, соблазниться этим хрупким бледным недоразумением мог бы только солдат, дезертировавший после нескольких лет похода. У всех остальных эта не то девушка, не то еще девочка могла бы вызвать желание разве что пожалеть ее, погладить по головке да сказать что-нибудь утешающее.

О том, что в одном из кресел сидел именно король, Руэри догадался благодаря мантии, золотой цепи с медальоном-гербом, а также короне. Точнее, не тому огромному и тяжелому сооружению, которое полагалось надевать монарху на приемах в тронном зале, а куда более легкому головному убору, скорее похожему на венец с зубцами.

На вошедшего в комнату и отвлекшего их от беседы невысокого молодого человека король и принцесса посмотрели со смесью досады и презрения.

— Ваше величество, — произнес Руэри притворно-слащавым тоном, одновременно приклоняя голову и прикладывая к сердцу руку, — хочу предложить вам… отправиться со мной в одно далекое… зато довольно-таки красивое местечко. Да, там нет прислуги, мягких перин и вкусного вина. Зато вдоволь свежего воздуха и красот первозданной природы, человеком пока не загаженной.

— Ну а если… я откажусь? — осторожно, но с суровыми нотками в голосе, осведомился король.

А затем, без присловий обратился к девчонке, сидевшей напротив:

— Сабрина, беги!

Предполагаемую принцессу с кресла как ветром сдуло. Шустро обойдя Руэри, она выскользнула за дверь.

— Напрасно волнуетесь, ваше величество, — сухо проговорил отступник-Прирожденный, — мне эта Сабрина и так не нужна. Только вы…

Он осекся, заметив в руке монарха кинжал, до сих пор таившийся, не иначе, под мантией. И даже чуток погрустнел, удрученный таким зрелищем.

— Я же говорю, волноваться не надо, — Руэри вздохнул, — я собирался решить дело миром и уж ваше-то величество убивать не планирую. Однако и железка ваша меня не напугает. А чтобы удержать вас от опрометчивых поступков…

Он взмахнул левой рукой, и дверь в комнату с громким стуком наглухо захлопнулась. Другую руку Прирожденный простер в сторону короля. Прямо из кисти вытянулась тонкая, но прочная цепь и точно живая устремилась к монарху, раздваиваясь по пути.

Достигнув рук короля, оба ответвления цепи оплели их запястья. Затем Руэри потянул цепь с неожиданной для такого невзрачного человека силой, вынуждая своего пленника встать с кресла.

— Поднимайтесь и в путь, ваше величество, — с ухмылкой и торжествующе сказал Прирожденный, — не волнуйтесь, это не займет много времени.

Он уже стоял в паре шагов от светящегося прямоугольника магического портала, таща за собой на привязи плененного короля, уже радовался хотя бы половине успеха… когда по разные стороны от него в комнате возникло еще пять таких же прямоугольников. Из каждого портала вышло по человеку… по меньшей мере, двух из которых Руэри, кажется, знал лично.

— Отступник! — сурово молвил один из пришельцев, тыча в его сторону указательным пальцем, — долго ты от нас прятался! Но все-таки обнаружил себя. Все-таки споткнулся… так и не угомонился за сто лет!

«Сто лет!» — про себя ужаснулся Руэри. Сам-то он оценивал время своего затянувшегося сна в хижине на Из-Монта-Фог, самое большее, в полвека.

А вслух не удержался от колкости:

— Ну и времена пошли! С каких пор Братство печется о делах смертных? Да еще вмешивается в них?

— Тебе мы больше не Братство, — отрезал, возвысив голос, другой Прирожденный, — и дела смертных здесь ни при чем. Тебе от рождения был дан дар, и место твое было среди нас. Но ты предал Братство и, похитив вверенный нам на хранение Ключ Огня, навлек на нас позор. Возврата в наши ряды тебе после такого преступления нет. Но и оставлять тебя бродить среди смертных с твоим даром и умениями мы не вправе. Потому остается для тебя только один удел: смерть.

— Смерть… смерть, — вполголоса повторили его спутники.

Магическая цепь, сковывавшая руки короля, исчезла. Погас и портал, что вел из комнаты на Из-Монта-Фог. В предстоящей схватке Руэри требовались обе его руки и вся оставшаяся магическая сила.

Да, отступник понимал, что против пятерых волшебников, не уступавших ему в силе и умениях, шансов устоять не было. Но не было у настигнутого беглеца и выбора. Во всяком случае, удирать через портал на остров точно смысла не имело — остальные Прирожденные непременно отправились бы следом.

А оставалось, как рассудил Руэри, ему теперь одно: покидая мир живых, как можно громче хлопнуть дверью.

Освободившись от магических пут, король выскользнул из комнаты прочь. Финала разыгравшейся здесь драмы он уже не увидел. Когда же, час спустя, стало ясно, что все уже кончено, хозяин Каз-Рошала облегченно вздохнул и порадовался, что замок почти не пострадал.

* * *

Жизненный принцип тана Грунворта с Драконьих островов гласил: главное — верить в хорошее, не волноваться и не суетиться. А счастье и так рано или поздно придет, улыбкой ли удачи или большим кушем. Оставалось лишь не проглядеть его при случае.

И надо сказать, что принципу этому в большей или меньшей степени следовали почти все соплеменники Грунворта. Даже неосознанно. И мудрость сия немудрящая подводила их редко. Во всяком случае, хоть и не водилось на Драконьих островах живых драконов, а одно упоминание этой горсти клочков суши наводило страху на многие поколения моряков. Потому как были тамошние жители нраву такого, что легендарные огнедышащие ящеры-исполины в подмогу им по большому счету и не требовались.

Островитяне почти ничего не выращивали на своей сухой каменистой земле, а даров природы на то, чтобы просто лежать под пальмами и любоваться на морской прибой, было явно недостаточно. И, тем не менее, обитатели Драконьих островов не голодали. Еще на тех островах не имелось залежей руд, не были островитяне и сильны в кузнечном деле, что не помешало им всем от мала до велика вооружиться. Причем отнюдь не палками и каменными топорами. Наконец, мало кто из уроженцев Драконьих островов, пребывая в чужой земле, жаловался на пустые карманы. Хотя торговлей в привычном смысле промысел большинства из них назвать не поворачивался язык.

Сородичи Грунворта не обивали пороги, не раздавали взяток и не лизали чужих задниц, судорожно ища, где чего можно купить подешевле, а продать подороже. Они не мотались с ценным товаром за тридевять земель и такое же количество морей. Они лишь ждали, когда придет счастье — хоть в образе корабля, набитого ценным грузом, а хоть и в лице толстосума, надеявшегося использовать людей вроде Грунворта в собственных интересах. В последнем случае можно было посмеяться над наивностью подобных надежд… про себя, а вот напрямую отказывать ни в коем случае не стоило.

Кстати, воплощение удачи, явившееся к тану Грунворту на этот раз, принадлежало ко второму сорту. Смуглый островитянин коротал время в одном из припортовых кабаков столицы Султаната Каат. Как уж она называлась — Вурмур, Мурмар — Грунворт запомнить не мог, да и не очень-то стремился. Зато сразу оживился, когда на порог заведения ступил один из этих двуногих кошаков, да еще богато одетый. Среди сборища моряков-людей, как с торговых суден, так и их извечных антагонистов-разбойников, смотрелся каат диковинно, можно даже сказать, неестественно. Как женское платье на любом из ватажников Грунворта… да и на нем самом, разумеется.

Посетители кабака, все как один люди, при виде каата начали вполголоса посмеиваться да обмениваться репликами, со стороны почти не слышными. Отдельные людишки наиболее подозрительного вида еще и оценивающе поглядывали на одинокого, выглядевшего совершенно безобидным, зато явно не жалующегося на ветер в карманах, разумного кота. Наверняка еще и прикидывали, как много денег, и каким способом лучше с него получить. Убить и ограбить? А может, лучше похитить и потребовать выкуп?

Не обращая внимания на хищные взоры этих мутных типчиков, каат осмотрел полутемное и грязное душное помещение. А когда приметил тана Грунворта, в одиночестве сидевшего за небольшим столом и цедившего пиво из огромной кружки, неспешной мягкой поступью направился к нему. И сел на лавку напротив.

Тан приободрился — внимание богатого господина, к какому бы роду-племени он ни принадлежал, сулило заработок. И Грунворт порадовался, мысленно поблагодарив духа-покровителя за то, что тот удержал от искушения напиться сегодня до полного скотства.

Размашистым движением… лапы, а может и руки, каат бросил на стол туго набитый мешочек. Содержимое его отозвалось звоном от столкновения со столешницей, и несколько золотых монет даже вывалились наружу.

А вот это уже было далеко не хорошо. Грунворт весь подобрался. Неужели глупый котяра совершенно не знает жизни?.. И зря. Потому что сразу несколько обладателей небритых хищных рож за соседними столами повернулись на заветный звон. Намерения их были понятны с первого взгляда — хотя бы по алчно сверкнувшим глазами и ухмылкам, полным предвкушения.

— Подберите слюни, обезьяны, — обернувшись, строго осадил их каат, — я представляю самого султана Меррламаара Второго, великого и мудрого. Если со мной что-нибудь случится, все суда в порту будут сожжены, а всем таким, вроде вас, отрубят головы.

По-людски он говорил сносно, хотя и со своеобразным произношением. Слишком мягким, похожим не то на шипение, не то на громкий шепот. Да еще чуточку шепелявым.

— Не сомневаюсь, что султан ваш умеет наказывать, — проговорил Грунворт, отрываясь от кружки и ставя ее рядом с собой на стол, — как и вознаграждать. Но все равно… такой кучей денег здесь лучше не сверкать. Что в заведении этом, что вообще близ порта. Сохраннее выйдет. Это просто совет, господин, не подумайте ничего.

— А это просто задаток, — не дрогнув, молвил каат, — остальное получишь, когда… работа будет сделана.

— Ясное дело, — тан пожал плечами, а собеседник его продолжил.

— Но прежде чем мы договоримся, хочу спросить… сколько этих… лодок ты можешь выставить?

— Полных две руки пирог и столько же плотов, — с готовностью отвечал Грунворт, — еще не меньше одной руки мне может дать другой тан… знакомый. Он тоже в этом городе остановился.

Мерой для счета жителям Драконьих островов служили «пальцы» и «руки». Один любой предмет считался у них за один палец, пять одинаковых предметов — за руку.

— Только помощь его… господин сам понимает, — внес тан необходимое уточнение, — тоже ведь не бесплатная.

— Понимаю, — каат кивнул, — и думаю, названных тобой сил должно хватить. Противником вашим будет один корабль. Да, крупный, да, военный. Но единственный. Вы должны справиться.

— А то! — Грунворт хмыкнул, — я лично принесу вам башку ихнего главного!

— Да нет! Не в… башке дело, — возразил его собеседник, нахмурившись и, кажется, даже брезгливо скривившись. Словно хотел сказать с присущей любому представителю знати спесью: «Фи-и-и, до чего неприятный человечишка! Как грубо он выражается. А уж какую жестокость замыслил. И пахнет от него как от свиньи, по ошибке козлом изнасилованной…»

С другой стороны, принадлежа к знатному сословию, кошак этот наверняка научился обращаться со своими мыслями, чувствами и словами осмотрительно, избирательно. Давая ходу лишь некоторым из них, а бесполезное большинство — придерживая. Потому и на сей раз он не сказал ничего лишнего. Зато основательно растолковал причину, побудившую самого каатского султана обратиться к такому человеку как тан Грунворт.

— Люди с этого корабля — посланцы короля из Каз-Рошала… это где-то на западе, — пояснил каат, — туда… в ту сторону, куда заходит солнце, они теперь и направляются. А вина тех людей в том, что они вероломно похитили нашу священную реликвию… предав вековую дружбу наших государств.

На дружбу, хоть и вековую, но одних иноземцев с другими, Грунворту было, разумеется, плевать. Подобные разговоры он вообще-то оставлял таким вот как этот кошак лощеным болтунам-дармоедам, которые, собравшись в толпу, обычно называют себя «государством». Волновал душу тана в этой истории только его собственный корыстный интерес. И все же слушал он каата, пришедшего с поручением от самого султана, без пренебрежения. Хорошо рассказанные истории вообще интересно слушать. Особенно под пиво. Так что Грунворт снова приложился к кружке… на дне которой еще что-то плескалось.

— Как известно, мы, кааты — никудышные моряки, — продолжал каат, а его собеседник-тан при этом подумал, что «никудышные» в данном случае еще мягко сказано, — собственного флота… тем более, военного, Султанат не имеет…

«Что и к лучшему, — с ехидством молвил про себя Грунворт, — не то бы мы без заработка остались… в лучшем случае. А в худшем вы бы нас, наверное, всех порешили. Или в рабство загребли».

— …покарать гнусных воров и вероломных предателей своими силами мы не можем, — говорил между тем каат, — задержать их в порту мы тоже не сумели… вернее сказать, не успели. Слишком быстро они нанесли удар и сразу удрали. Да еще ночью, как и все воры!

«Ну надо ж, как распинается-то, — снова подумал тан, вслух промолчав, — неужели он ждет от меня сочувствия?»

— Конечно, такое должно караться смертью, — каат подводил черту под своим рассказом, — однако этого мало. Реликвию тоже надлежит вернуть. Поэтому задание должно быть выполнено ровно так, как я сказал… без малейших отступлений. Всех, кто находится на корабле, надлежит перебить… или перерезать, это я оставляю на ваше усмотрение. А само судно следует вернуть в порт Вургаарра. И там мы уже сами разыщем украденную реликвию. А посему… и это очень важно: ни одна вещь с корабля не должна пропасть… или быть присвоенной кем-то из твоих людей. Ясно?

Грунворт молча кивнул. Но одновременно подумал, что если реликвия и впрямь такая ценная, если ради нее большие государства готовы порвать всякие отношения и не жалеть золота, оплачивая ее возвращение — возможно, удастся самостоятельно ее сбыть. По цене даже более высокой, чем этот султан Мурмурмар предлагает. А как ни крути, перенести небольшую… наверняка вещицу выйдет легче, чем гнать в порт целый огромный корабль. Вообще, приходящие из дальних закатных земель суда лично Грунворту казались излишне сложными. Не очень-то поддающимися управлению.

Хотя, конечно, решись Грунворт на подобную грубую хитрость — и придется ему держаться от Султаната Каат подальше. И возможности зарабатывать сильно уменьшатся, и голова может ненароком угодить на плаху. Так что решил тан по возможности играть честно. А там, как сложится. В конце концов, предстоял бой, а исход боя редко бывал предсказуемым.

Вслух же уроженец Драконьих островов сказал следующее:

— Простите, господин, но вынужден и я со своей стороны рассказать вам одну историю. Это ненадолго. Так вот, еще до того, как я родился, брата отца моего отца во время охоты сожрала акула. Отец моего отца, который тоже был там, замыслил отомстить… но как? Ведь акулы все одинаковые! Все на одну зубастую харю. Но запомнил он, что прежде чем попасть акуле в пасть, брат отца моего отца успел оцарапать эту тварь гарпуном. И отец моего отца начал искать именно акулу со шрамом…

Вздохнув и последним жадным глотком допив остатки пива, тан Грунворт добавил:

— Знаете, господин, к чему я это? К тому, что кораблей, как акул, много. Туда-сюда шастают. Поэтому хочу узнать, как я и мои люди опознаем нужный вам корабль? Как отличим от остальных.

— А… ну да, конечно, — пробормотал каат и выложил перед ним на стол пергаментный свиток. Рисунок, хоть выполненный лишь чернилами, но изображавший фрегат «Перст Сабрины» более-менее точно.

Выполнял такие рисунки служащий при таможне художник — для каждого, входящего в порт Вургаарра, судна. А название корабля, время и цель его прибытия заносились в особый журнал. Так что напасть на след возможных злоумышленников-моряков в случае надобности не составляло труда.

Иначе и быть не могло. Далекая от безоблачной, история каатов научила их, если не подозрительности, то уж хотя бы предусмотрительности. А предусматривать следовало, в том числе и возможность мести.

* * *

Второй день обратного пути обманул безоблачным небом. Яркое солнце искрилось, отражаясь бликами от подернутой рябью поверхности моря. Нет-нет, да доносились крики альбатросов, оживляя морской пейзаж. Неподалеку на забаву морякам плескались дельфины.

Да, ветер был слабоват, шел корабль медленно. Однако то была, скорее, приятная медлительность. Вроде той, что позволяет себе усталый работник, когда возвращается домой с жалованьем в кармане. Или, как вариант — охотник с добычей.

Столь же обманчивой оказалась легкость, с которой «Перст Сабрины» покинул порт Вургаарра. Да, никто не только не помешал отплытию фрегата, но даже не успел задержать по пути в порт Джилроя, удиравшего с третьим из Ключей Стихий за пазухой. И коль флотом собственным Султанат Каат не располагал, моряков среди подданных Меррламаара Второго не имелось, не боялись похитители Ключа и погони после того, как «Перст Сабрины» отчалил-таки, и порт остался за горизонтом. Самое большее, чего ожидал капитан фрегата — это посланное вдогонку наемное судно с командой, состоящей, разумеется, из людей. И вот с людьми этими разговор предполагался короткий: сперва предложение по-хорошему отвалить, а затем, в случае отказа, расстрел корабля-преследователя из бортовых пушек.

Эти планы и рассуждения успокоили и команду «Перста Сабрины», и трех его пассажиров. Оттого-то и те, и другие не сразу обратили внимание, когда дежурный матрос, несший вахту в бочке на мачте, разглядел в подзорную трубу целую армаду мелких суденышек, шедших следом за фрегатом.

«Чужие суда в кильватере!» — выкрикнул матрос. Да сам же затем и поправился: «Хотя какие уж там суда… мелочь одна».

Между тем, легкие и маневренные, суденышки преследователей все сокращали расстояние до корабля. Одновременно их неровный строй разделился надвое. Узкие лодки с загнутыми носами да разрисованными бортами, плоты с одной мачтой и косым парусом на каждом готовились обходить фрегат королевского флота с бортов. Смуглые от загара полуголые люди изо всех сил работали веслами, гребя по течению.

Утлые плоты и лодки колебались на волнах, однако с курса не сбивались. И где-то уже через час они были отчетливо видны с борта «Перста Сабрины» даже невооруженным глазом.

— Пираты с Драконьих островов пожаловали, — мрачно изрек капитан, разглядывая это полчище плавучей парусно-весельной мелюзги, — дикие ублюдки, совершенно неуправляемые. Наши морские бродяги под черным флагом просто само благообразие и воплощенная безобидность рядом с ними. Вроде храмовых служек!

— Отбиться сможем? — поинтересовался сэр Ролан, которого обескуражил мрачный и озабоченный вид капитана.

— Попробуем, — было ему ответом, — если даже не отгоним, то пусть попробуют на борт сунуться — мы-то здесь как-никак тоже не мальчики для битья. А пока… шугните-ка их. Попытайтесь.

Последние две фразы предназначались матросам. Четверо из них спустились в трюм, к пушкам. Вскоре один за другим раздались три громких хлопка. Одно из ядер угодило прямиком в пирогу островитян, разнеся ее в щепки, а трех ее пассажиров отправляя на дно. Однако еще два ядра ушли в воду, лишь подняв фонтанчики брызг напоследок.

Новых выстрелов не последовало — тратить ядра впустую, со столь низкими шансами на удачное попадание, никак не годилось. Так что начавшийся бой мог бы послужить неплохой иллюстрацией к поговорке «из пушки по воробьям».

Между тем на плотах островитяне уже раскручивали тросы, и абордажные крючья впивались в деревянные борта. Однако матросы уже были начеку и при появлении первой группы атакующих сбросили их — кого-то зарубив и заколов на палубе, а кому-то не дав даже на нее забраться. Эти, последние, попадали в воду, без толку держась за обрубки тросов.

— Что, погань плавучая! — выкрикнул, свесившись с борта, капитан, — не ожидали? Ну, искупайтесь теперь…

Со стороны преследователей что-то хлопнуло, точно выстрелила маленькая пушка. И капитан «Перста Сабрины» осекся и замолчал, когда какая-то сила, удар чего-то невидимого, сорвал с его головы треуголку.

— А эт-то еще что? — пробурчал он, опасливо отходя от борта.

Между тем островитяне ответили новыми хлопками. И… отлетела щепка от деревянных перил борта, крохотная дырочка возникла в одном из парусов, что-то маленькое, но крепкое, со стуком ударилось о борт. А сразу два матроса вскрикнули от боли и неожиданности, переходящей в страх. Да принялись судорожно зажимать раны, невесть откуда взявшиеся: у одного на ноге, у другого на груди.

— Что это, тыщу демонов мне в глотку? — с явным испугом вопрошал капитан. Обращался он при этом не к кому иному, как к сэру Ролану, видя в нем не просто удачливого авантюриста благородных кровей, но и умника-всезнайку. А что, грамоте благородный сэр обучен, книжки читает — авось и знает ответ.

И к чести конфидента, ожидания эти на сей раз он оправдал.

— «Пистолет» это называется, — был ответ, — если память мне не изменяет. Одно из изобретений Союза Вольных Городов. Что-то вроде маленькой пушки, которую одной рукой удержать можно. Вроде не самая удачная придумка: на кораблях больше проку от больших орудий, на суше от оружия с порохом вообще хлопот больше, чем пользы. Нужны запасы этого пороха, ядрышек этих маленьких… они же пули. Подвозить все это добро. А если к хранилищу пороха подлетит хотя бы один грифон, и с него всадник горящий факел скинет, то так рванет, что битва закончится очень быстро. Если вообще успеет начаться. Непрактично-с так воевать, в общем.

— Союз, значит, — еще больше нахмурившись, произнес капитан, — тогда какого демона эти… пистолеты сюда занесло? Чуть ли не на другой край мира?

— Был бы товар, а покупатель найдется, — конфидент развел руками, — а для дикарей этих на лодочках и плотах такие меньшие собратья пушек — самое то. И стрелять можно, и путешествовать почти… налегке.

На последнем слове сэр Ролан осекся, ибо очередной выстрел пробил дыру в его шляпе.

— Ладно-ладно, — буркнул капитан, — мы ведь тоже не кашу деревянным башмаком едим. Эй, маги, сюда!

А когда подоспели на зов оба корабельных волшебника, обратился к ним с распоряжением:

— Ты, вскипяти-ка это шлюхино отродье справа по борту, вместе с морем, хе-хе. А ты прикрывай, первого, чтоб не подстрелили. Да и себя не забывай… да что мне, учить вас?..

Учить магов и впрямь было бы лишним. Действовали они слажено, умело, а главное, успешно. Когда оба подошли к перилам борта, со стороны островитян прозвучало больше полдесятка выстрелов… однако все ядрышки-пули отскочили от своевременно выставленного магического щита. Затем выстрелы стихли — пушки, даже маленькие, требовали времени на зарядку. Да и разогревались наверняка не хуже полноценных орудий. А остывали, пускай и заметно быстрее, но тоже не мгновенно.

Как бы то ни было, а давать разбойникам с Драконьих островов хотя бы лишнюю минуту маги не собирались.

Магический щит был снят, и один из волшебников выбросил перед собой правую руку, из ладони которой вырвалась молния. Достигнув поверхности моря в окружении пирог и плотов, она разветвилась, раскинув во все стороны смертоносные щупальца.

Мгновенно вскипела вода, а смертоносная сила молнии между тем соприкоснулась с бревнами плотов и досками пирог. И с телами тех, кто находился на этих суденышках — тоже. Вода не была препятствием для этой силы, даром, что схожей с огнем. Напротив, вода ей помогала, как помогает мост преодолеть реку или овраг.

Истошно вереща, островитяне падали замертво, мгновенно поджариваясь изнутри. Разламывались, чуть ли не крошились, плоты и лодки. От них оставались обломки, покачивающиеся на поверхности воды.

Разумеется, такая участь постигла далеко не всех преследователей. Уж очень много их было. И силы той, единственной, молнии попросту не хватило. Но хотя оставшиеся в живых островитяне и не думали обратиться в бегство, маги «Перста Сабрины» были готовы повторить свою контратаку снова и снова.

Хуже дела обстояли по левому борту. Поскольку у магов дотуда попросту не дошли руки, почти невредимые выходцы с Драконьих островов сподобились новой попытке абордажа. И, воспользовавшись более слабым прикрытием, смогли даже прорваться на борт.

Несколько матросов ринулись им навстречу. Столкнулись сабли. Сражались, кстати, островитяне неплохо. Но еще больше им помогали выстрелы сородичей — довольно-таки меткие. И вот уже один из оборонявших левый борт матросов пал замертво.

— …э-э-э, можно я попробую? — это Аника выбралась из каюты, привлеченная шумом битвы. В руке она держала один из Ключей — с изображением капли.

Обращалась девушка не к капитану, а к сэру Ролану, уже готовящемуся броситься в бой, дабы помочь оборонять левый борт.

— Дело твое, — небрежно бросил конфидент через плечо. А уже в следующее мгновение на ходу вонзил шпагу в живот ближайшего из островитян.

Прошмыгнув мимо сражающихся, Аника подобралась поближе к левому борту. И, присев, спрятавшись за перилами для меньшей заметности да прижав изо всех сил Ключ Воды к макушке, уставилась на скопище дикарских корабликов, кучащихся близ «Перста Сабрины».

Раз — перед глазами промелькнула картина, живая и движущаяся: зрелище ручьев, зарождавшихся и набиравших силу в горах. Два — ручьи сменились полноводными реками, омывавшими берега, заросшие лесами. Из леса выглянул молодой олень и, спустившись к берегу, припал к воде, утоляя жажду. Три — реки оказались питающими море… такое бескрайнее, что синева его сливалась с синевой небес. А потом синева эта нарушилась наползающими тучами. И первые капли начавшегося дождя упали на водную гладь моря, оставляя расходящиеся круги.

Другое море — то, что плескалось за бортом «Перста Сабрины» — между тем пришло в движение. Вода заколыхалась, и утлые суденышки едва держались на плаву. А люди, управлявшие ими, о новых атаках теперь, разумеется, не помышляли.

Волнение нарастало с каждым мгновением. Пока, наконец, не прошла такая волна, от какой даже фрегат королевского флота заходил ходуном. Что уж говорить о плотах и пирогах. Шаманы Драконьих островов, разумеется, наложили на них кое-какие чары, сделав более быстроходными, например. Однако противостоять удару стихии магия не смогла. Особенно столь примитивная магия — и такому мощному удару.

Словно исполинская рука ударила по воде, сметая и переворачивая суденышки островитян. А затем в глазах Аники потемнело от внезапной и острой боли. Это один из уроженцев Драконьих островов, сумевших пролезть на борт, добрался до девушки и сообразил ткнуть ее своей кривой саблей.

Конечно же, в следующий миг островитянин тот был зарублен. Однако этого Аника уже не увидела. Как не увидели вскоре больше ничего участники атаки на «Перст Сабрины». Все, включая их предводителя — тана Грунворта.

 

Глава шестая

Сделалось темно и… легко.

Аника погружалась в эту темноту, ощущая, как с каждым прошедшим мгновением боль слабеет и отступает. Столь же неотвратимо покидали девушку и все остальные чувства. Ничего не видя — да и разве что-то можно увидеть в абсолютной тьме — Аника все с большим трудом ощущала собственное тело. Да и зачем ощущать то, что столь мало весит? Почти ничего… или даже без «почти».

Ни один звук не доносился до ее ушей. Ни один звук не нарушал безмолвие, живым существам недоступное.

Подобно теплой неподвижной воде бассейна, этой блажи для богатеев, темнота обволакивала Анику, неся ей расслабление, отдохновение, избавление от боли. А с ними и забытье. Вязкая и вездесущая, темнота пропитывала девушку насквозь, лишая способности… нет, скорее, желания двигаться и даже шевелиться. Темнота даже в голову, кажется, смогла втечь, точно морская вода в получившее пробоину судно.

И теперь уже воспоминания о событиях сегодняшнего дня… последних дней казались Анике какими-то призрачными, нечеткими. С тем же успехом девушка могла вспоминать недавний сон или рассказанную кем-то байку — значили они теперь для нее не больше.

Мысли нехотя шевелились в голове, не в силах ни за что зацепиться. Обрывки воспоминаний, отголоски страхов, теплые искорки некогда приятных впечатлений и следы переживаний, если и не покидали Анику, то лишь до поры. Рано или поздно даже им предстояло раствориться во всепоглощающей всеобъемлющей темноте. Пока же они из последних сил отвлекали девушку, с непоколебимостью цепных псов не подпуская к ней ту единственную мысль, которая только и имела теперь значение. Осознание чего-то очень важного, но донельзя пугающего.

«Я что… умираю?..» — наконец промелькнуло в голове Аники всем сторожам назло. Ни дать ни взять, ребенок набрался смелости и заглянул в спальню к родителям… чтобы уже миг спустя со стыдом закрыть дверь и удрать.

«Нет! Не время еще!» — прозвучало в ответ. Именно прозвучало, хоть и минуя уши девушки. Голос тот был твердым и властным. И даже знакомым — пускай и смутно.

«Твой черед еще не пришел, — принадлежал голос наверняка женщине, но не из тех, которые готовы смириться с долей дармовой служанки-наложницы при каком-нибудь потном волосатом мужлане, — очень скоро мы расстанемся. Но прежде я должна сказать тебе кое-что. Сказать… и показать».

Под этими словами отступала темнота, а к мыслям и воспоминаниям возвращалась ясность. Следом вернулись и чувства: Аника вновь ощущала себя существом из плоти и крови, а не чем-то невесомым, точно облако. Снова она могла двигаться… и даже открыла глаза. Чтобы увидеть не мир, полный незамутненной тьмы, а просто темный коридор. Вроде тех, какие бывают в катакомбах под городом или в замковых подвалах.

Впереди маячил свет. Первые шаги, которые сделала в его сторону Аника, были робкие и мелкие. Затем, по мере приближения к светлому пятну, которое не могло быть ничем иным, кроме как выходом, девушка пошла быстрее, чуть ли не побежала.

Она уже видела, что открывается по другую сторону арки, которой заканчивался коридор. Видела и узнала… обстановку каюты на «Персте Сабрины»: дощатый потолок и такую же стену, нелепое круглое окошко, моряками называемое иллюминатором. Все виделось из туннеля непривычно огромным, но знакомым оттого быть не переставало. И манить к себе — тоже.

Осталось несколько шагов… но властный женский голос вновь окликнул Анику, вынуждая остановиться: «Подожди! Я еще не сказала тебе все, что должна».

Обернувшись, девушка, как и сама ожидала, увидела Ксантарду — предводительницу Ковена, успевшую досадить ей не раз даже после своей гибели. Только вот на сей раз выглядела ведьма живой. Никакой саблей ее никто не зарубил и не оставил умирать в муках посреди улицы.

Как и прежде статная, бодрая, невзирая на седину, Ксантарда смотрела на Анику с присущей только ей торжественностью.

— Идем, дитя, — молвила она с ноткой теплоты в голосе.

И протянула руку. Не без опаски Аника дотронулась до ее кисти… затем крепко сжала. Пальцы ведьмы были теплыми, живыми — без холодной окоченелости трупа.

— Рада видеть, что наше с тобой общение не прошло для тебя даром, — говорила Ксантарда, по мере того, как они с Аникой двигались по коридору в обратную сторону, — в том числе и когда я пыталась предостеречь себя после… ну, когда солдаты его величества разлучили нас. Ты верно… и, главное, совсем не поздно поняла, что я хотела от тебя. Что пыталась до тебя донести.

Не зная, что сказать в ответ на эту похвалу, девушка промолчала, сумев лишь робко кивнуть.

В одном месте коридор раздваивался. Миновав развилку, Ксантарда повела Анику через ответвление — более узкое, да и с потолком, как девушке показалось, менее высоким. Вдобавок, то и дело предводительнице Ковена и ее юной спутнице приходилось переступать через обломки каменных плит, разбросанные в беспорядке камни и кирпичи, подгнившие переломленные брусья и тому подобный мусор.

Но и на этом направлении коридор заканчивался светлым пятном выхода. Пройдя, наконец, под его аркой, Ксантарда и Аника вышли… на улицу Кукенхейма. Городка, служившего Ковену убежищем. За что потом солдаты еще предали его огню.

Только теперь Кукенхейм снова был относительно цел. Разве что выглядел заброшенным, неухоженным — каким и предстал этот городок перед Аникой, когда девушка затесалась в ряды детей, отданных ведьмам на обучение.

Увиденное, если и удивило Анику, то самую чуточку. Не больше, чем встреча с Ксантардой, которая, как привыкла считать девушка, была уничтожена заодно со всем Ковеном. И если, несмотря на гибель, ведьма-предводительница могла разговаривать со своею несостоявшейся ученицей, то почему бы Кукенхейму не выглядеть таким, каким Ксантарда его запомнила? Если подумать, все вполне логично и объяснимо. Взаимосвязано, по крайней мере.

Здание, к которому они вышли, Анике узнать тоже труда не составило. Широкое каменное крыльцо, башенка с давно остановившимися часами. Бывшая ратуша. В просторном светлом зале, на втором этаже ее Ксантарда наставляла будущих ведьм.

— Итак, дитя, — провозгласила предводительница Ковена, взойдя на крыльцо, — наверное, ты сама этого не ожидала. Но уж прими и не кривись: мы… все, кто когда-либо решал посвятить свою жизнь Урдалайе, теперь гордились бы тобой. Тебе удалось, казалось бы, невозможное: перевести на свою сторону наших бывших врагов. Использовать их в наших целях. Вместе вы проделали немалый путь… и теперь ты ближе к Черной Звезде, чем бывала любая из нас.

— Три Ключа, — скромно так проговорила, вторя ей, Аника, — три из четырех Ключей Стихий у нас… остался один.

— Именно так, дитя, — наградила ее Ксантарда холодной улыбкой, — осталось сделать последний шаг…

С этими словами ведьма-предводительница миновала последнюю из ступенек крыльца и шагнула в проем входной двери.

— …после чего именно тебе предстоит продолжить наше дело, — молвила она напоследок, — когда случится то, что должно случиться… с восшествием Черной Звезды. Кому-то нужно будет сохранить знания, которые до поры сделаются бесполезными. Ну а потом, разумеется, очень всем нужными… и запретными, несколько позднее, увы, тоже.

Аника хотела последовать за ней, для чего тоже поднялась по ступенькам крыльца. Но Ксантарда лишь усмехнулась… и растаяла в воздухе. А затем и образ бывшего здания ратуши, да и всего Кукенхейма подернулся туманом и, померкнув, исчез.

* * *

А хорошо все-таки, что в команде «Перста Сабрины» имелись маги. И то, что хотя бы один из них умел пользоваться не только боевыми заклинаниями, но и чарами исцеления, было еще лучше. Ну и уж совсем замечательным оказалось то, что рана Аники была не слишком серьезной. А коль девушка не погибла сразу от руки и сабли одного из островитян, то с лечением затруднений не возникло. Времени много оно не потребовало — магу хватило сделать пару пассов, и за минутку-другую рана затянулась.

Другое дело, что прибегли к помощи мага уже после окончания битвы, и когда Анику перенесли в каюту. А пока помощь подоспела, вместе с кровью девушка успела потерять немалую часть жизненной силы. Эту, последнюю, как пояснил один из корабельных волшебников, нельзя ни увидеть, ни потрогать, но на самочувствие любого живого существа она влияет так же, как например, запас золота в казне — на состояние государства.

Ролан подозревал, что силу эту у юной спасительницы всего корабля отняла не только и не столько рана. Но и, причем в немалой степени, один из злополучных Ключей. Впрочем, предположение это конфидент предпочел держать при себе. Аника же, так или иначе, большую часть обратного пути была в состоянии лишь валяться на койке, да кое-как передвигаться по каюте и по палубе.

В себя худо-бедно она пришла только, когда до столичного порта осталось чуть больше пары дней. Ролан же, глядя, что Аника пошла-таки на поправку, изменил свое изначальное решение на ее счет. Если прежде он намеревался окончательно отделаться от обоих своих спутников, выдав им по прибытии долю сокровищ и сказав «Прощайте!», то теперь конфидент сообразил, что поступить так имело смысл только с Джилроем. Доставшуюся ему долю клада веллундец, разумеется, тоже пропьет и проиграет в карты да в кости, Ролан не сомневался. Но полагал, что сие уже не его заботы.

А вот в дочери Ханнара конфидент был заинтересован куда больше. Ему в голову пришло, что с помощью девушки добраться до последнего из Ключей Стихий будет намного легче, чем Ролан рассчитывал поначалу. Во всяком случае, добираться до Клыкастых гор — хоть на корабле мастера Винчеле из Венталиона, хоть как-то иначе — уже могло не потребоваться. Еще конфидент надеялся, что удастся обойтись и без долгих трудных переговоров с правителями лил’лаклов. Что были, как ни крути, врагами, причем времени с той войны прошло всего ничего.

Расчеты же сэра Ролана зиждились вот на чем. Он вспомнил о костяных амулетах, с помощью которых ведьмы Ковена призывали себе на помощь крылатых союзников. Об этих амулетах успела разузнать Аника… и Анике же предстояло теперь самой воспользоваться одним из них. Почему? А по той простой, хотя и не для каждого заметной, причине, что девушка была последней, кто имел хоть малейшее право представлять разгромленный Ковен.

Да, у ведьм она успела побывать всего лишь ученицей — ничего не умеющей и мало что знающей. Но ведь лучше что-то, чем ничего. Тот же Ролан и вовсе не имел никаких оснований обращаться к народу рукокрылов, а тем более от имени Ковена.

Своими соображениями конфидент поделился с Аникой уже в порту. И девушка согласилась — причем с неожиданной легкостью. «А что, — говорила она, — неплохая задумка. Должно сработать… и как только я сразу не догадалась?»

И не возмутили, не оскорбили девушку (о, чудо!) ни идея Ролана связать ее с проклятым и зловещим Ковеном, ни само желание продолжать ее использовать после всех злоключений.

Ролан же, в свою очередь мысленно поблагодарил богов, что не обделили его сообразительностью и дальновидностью. Благодаря коим он и догадался во время атаки на Кукенхейм захватить несколько амулетов в качестве трофеев — не ограничившись только Серой Гнилью и не предав амулеты огню вместе с прочими вещами ведьм и самим городком. И теперь вот костяные амулеты лежали, собирая пыль, в одном из хранилищ Каз-Рошала, ожидая, когда снова хоть кому-нибудь, да понадобятся.

По возвращении в замок Ролан услышал добрую весть. Некий маг, по описанию похожий на отступника-Прирожденного, брата Руэри проник в королевские покои и попытался похитить самого Лодвига Третьего. К счастью, затея его провалилась, как рассказал сам король. В дело вмешались другие маги — тоже явно не из цеха — и не оставили от мерзавца даже горстки пепла.

А коль так, то бояться хотя бы Руэри уже не стоило — как-то помешать сбору Ключей и призыву Темной Звезды он теперь был не в силах.

Тем не менее, расслабляться тоже было рано. Время следовало беречь, так что призвать лил’лаклов решили уже на следующую ночь после прибытия. Для встречи выбрав, понятное дело, не Каз-Рошал и даже не любую из улиц столицы, а лес в нескольких милях от города. Вернее, одну из полян этого леса.

При свете костра Аника осторожно, двумя пальцами, взяла амулет в виде летучей мыши, и несколько минут разглядывала его, переворачивая, и зачем-то взвешивала в руке. Что именно требовалось делать, девушка толком не знала. А спросить было не у кого.

Сидевший по другую сторону от костра Ролан в тревожной нетерпеливости наблюдал за ее судорожными манипуляциями. А в нескольких шагах от поляны, затаившись среди кустов и деревьев, конфидента и его спутницу стерегли гвардейцы — целый десяток — с мечами и арбалетами наготове.

Наконец, Анике вспомнилась другая ночь, в ином лесу. Когда Ксантарда решила скормить сделавшихся ненужными лошадей лил’лаклам — «крылатым друзьям». А дабы сообщить им… крепко сжала амулет пальцами. Причем сам амулет висел у нее на шее.

«Надо бы повторить, — вполголоса пробормотала девушка, обращаясь к самой себе, — сделать то же самое… ровно то же самое, тогда больше шансов, что сработает».

С этими словами она осторожно надела цепочку с амулетом себе на шею. А затем стиснула костяную фигурку двумя пальцами — чуть ли не ногтями в нее впилась. И даже дыхание задержала от напряжения.

— Все! — на выдохе сообщила Аника конфиденту, отпуская амулет, — теперь остается только ждать. Все, что могла, я сделала.

Ролан лишь молча пожал плечами. Что придется ждать, он и без того понимал. Откликнутся или нет рукокрылы на призыв последней ученицы Ковена, а прибыть мгновенно они не способны точно.

В ожидании прошли несколько часов. Аника успела задремать, сидя у костра и уткнувшись лицом в колени. А вот конфидент бодрствовал, ибо уж очень был напряжен в предвкушении встречи. Что до гвардейцев, то они тем более не могли позволить себе хотя бы прикорнуть. И даже просто немного ослабить бдительность.

До рассвета еще было далеко, хотя чернота ночного неба успела смениться, скорее, синевой. Тогда-то Анику и разбудило хлопанье кожистых крыльев. Девушка встрепенулась, приподнимая голову. Весь подобрался и сэр Ролан, рукой нащупывая эфес шпаги.

Две крылатые фигуры сделали круг над поляной, точно осматривались. А затем, наконец, спустились на траву. Сложились за спиною крылья, а в свете костра сверкнул металл доспехов. Две пары чуть поблескивающих в темноте глаз с недоверием посматривали то на конфидента, то на Анику… то на амулет на ее шее.

— Неужели кто-то еще остался, — произнес один из лил’лаклов суровым голосом, — так кто же из человеческих служительниц Урда’лайи по-прежнему жив? Кто призвал на помощь нас на правах союзников и собратьев по вере?

— Я, — к досаде своей несмело отвечала Аника, — из всего Ковена выжила только я. Потому что была лишь ученицей…

— Ученица, значит, — резким тоном обратился к ней второй рукокрыл, — а вот скажи, ученица… ты уже прошла ритуал посвящения?

Девушка замешкалась, но всего на миг. А затем снова вспомнила ночной лес… и кровь несчастной лошади, отведать которой пришлось всем девочкам, отданным на обучение в Ковен. И ей в том числе.

— Да… проходила, — отвечала Аника, одновременно вспоминая и пытаясь повторить тогдашние слова Ксантарды, — сила луны, сила ночи, сила крови… сила… жизни, сила… страха и боли моих врагов наполняет меня!

Последние два слова она даже выкрикнула — высоким яростным голосом. А следом таким же тоном выпалила фразу другой ведьмы:

— Кто не пьет — тот раб!

Оба лил’лакла одобрительно кивнули.

— Что ж, — молвил один, — от имени властителя Скар’квикса и народа лил’лаклов приветствуем тебя.

— Какая же помощь понадобилась тебе от нас? — вопрошал второй.

— Видите ли, — слово взял, вклиниваясь в разговор, изведенный ожиданием сэр Ролан, — для спасения от Повелителя Мора нам нужен… нужны…

И осекся. Заметив, что ни тот, ни другой рукокрыл даже не обернулись в его сторону.

— Черная Звезда, — меж тем изрекла Аника, пытаясь придать голосу хоть толику торжественности, — скоро она взойдет… я намерена исполнить посмертную волю нашей предводительницы Ксантарды… и лунной богини. И призвать, наконец, Черную Звезду на наше небо.

Что и говорить, крылатых пришельцев слова девушки впечатлили. Настолько, что оба припали на одно колено перед ней и почтительно склонили головы.

— Чтобы сделать это, — продолжала между тем Аника, — нужны Ключи Стихий. Три из четырех Ключей уже у меня. Остался четвертый, последний. Ключ Воздуха, отданный на хранение народу лил’лаклов.

На последних словах один из рукокрылов приподнял голову и вперил в лицо девушки внезапно потяжелевший взгляд.

— Неужели ты не знаешь? — произнес он в недоумении… да сам же и поправился, — конечно, тебя наверняка не посвятили. Не успели, да. Дело в том, что помочь в этой просьбе мы не можем. Потому как давным-давно народ лил’лаклов отдал Ключ Воздуха вам… людям равнин. Тем из вас, кто разделил нашу веру. Уже тогда ваша предводительница намеревалась собрать все Ключи и призвать Черную Звезду… по мере того, как сила приверженцев лунной богини будет расти.

— Да не успела, смотрю, — посетовал Ролан, чьи слова вновь остались без внимания, — так выходит, Ключ все это время был… у Ковена?

А вот последний вопрос, даром, что риторический, не остался без ответа хотя бы со стороны Аники.

— Похоже, что да, — были ее слова, — и, похоже, нам снова придется наведаться в Кукенхейм.

* * *

Городок, некогда вымерший от чумы, а затем послуживший убежищем Ковену — теперь от него осталось пепелище. Обгорелые остовы, а то и вовсе лишь фундаменты домов, да неуничтожимые груды мусора. Эти, последние, когда-то, наверное, состояли из вещей полезных… пока их не вышвырнули из домов во время штурма и обыска солдаты. И не сожгли, что смогли, прочее оставив валяться под дождем и ветром.

Со всех сторон останки городка окружал лес — словно нависая… нет, наступая на то, что осталось от брошенного поселения. Можно было не сомневаться: пройдет десяток-другой лет, и Кукенхейм будет поглощен лесом почти без следа. Улицы зарастут травой, сгниют чудом уцелевшие доски, бревна и брусья, послужив пищей новым деревьям. И случайному путнику, забредшему в эту часть леса, очень трудно будет догадаться, что когда-то здесь жили люди. Разве что он наткнется на руины какого-нибудь сооружения покрепче. Из камня, например.

Недавний дождь превратил сажу и пепел в серо-черную грязь. Она так и норовила пристать к обуви, а еще прилепиться к одежде, чем впоследствии сильно затруднить работу прачек.

— И чего ты надеешься здесь найти? — чуть ли не ворчал Ролан, переступая через обугленные бревна, а кучки размокшего пепла и лужи, те, что побольше, предпочитая опасливо обходить.

— Вот то, что ищем, то и надеюсь, — небрежно бросила Аника, к которой конфидент и обращался. Сама она двигалась по бывшим улицам сожженного городка увереннее и куда шустрее. Препятствий не сторонилась, а чаще через них перепрыгивала.

В отличие от конфидента она хотя бы знала, куда нужно идти. Где, по ее предположению, следовало искать Ключ… и не только Ключ. Другое дело, что найти дорогу было не так-то просто, поскольку Кукенхейм изменился до неузнаваемости. И все привычные ориентиры больше не помогали. Тем не менее, Аника продолжала идти, петляя меж пепелищ и обгоревших руин. Вели же ее воспоминания — о той, последней, встрече с Ксантардой. Именно в том видении на грани жизни и смерти девушка нашла для себя подсказку.

Надежды ее оказались не напрасны: здание, некогда служившее ратушей, сохранилось неплохо. Уцелели, во всяком случае, все три этажа. Разве что стены большей частью почернели от копоти. А главное — ратуша была и оставалась самым высоким зданием в Кукенхейме.

— За мной! — выкрикнула Аника, остаток пути до него преодолев бегом и так же на бегу вскочив на ступени крыльца.

Ролан последовал за ней, шагая хоть бодро, но без спешки, с достоинством.

— И что дальше? — вопрошал он, бестолково озираясь, когда оба преодолели проем входной двери и вошли в холл со стенами, черными от копоти. Оттого он еще казался мрачным и темным.

— Подождите, сэр конфидент, — морща лоб, молвила Аника, задавшись, очевидно, тем же вопросом.

Дойдя до лестницы, она направилась наверх, медленным шагом преодолевая ступеньку за ступенькой и постукивая башмаками: «стук-стук-стук…» Ролану этот мерный звук еще напомнил удары капель о крышу при слабом, вот-вот готовом закончиться, дождике.

— Ключ Огня держали поближе к вулкану, — бормотала Аника, вспоминая и рассуждая вслух, — поближе к огню. Огненный Остров опять же… не зря Прирожденные выбрали именно его. Нет, не зря! Ключ Земли — в Колодце Грезящих… под землей, то есть. Ну, или поближе к земле…

Осмотревшись в коридоре второго этажа, она как бы между делом заглянула в зал, где новоприбывшее пополнение Ковена, испуганное и сопливое, слушало наставления Ксантарды. Ничего интересного в зале, разумеется, не нашлось, но целью пути девушки был вовсе не он. Пройдя по коридору, Аника обнаружила винтовую лестницу, узкую и крутую — ведущую на третий этаж. В небольшую башенку с часами.

— Понимаете, сэр, что это значит? — обратилась девушка к Ролану, тащившемуся за ней следом, как ленивый ребенок за родителями на рынке, — где дшерры держали Ключ Воды, я, правда, не знаю. Но если Ключ Огня требовалось хранить поближе к огню, а Ключ Земли — поближе к земле, то и Ключ Воздуха должен находиться поближе к воздуху… к небу.

— В горах, например, — отвечал конфидент, оживившись, — хоть в Клыкастых, хоть еще в каких.

— В горах, — согласилась Аника, — а если на равнине — то в самом высоком здании… из доступных. На самом верхнем его этаже.

И с этими словами начала взбираться по лестнице вверх. Ролан последовал за ней, про себя порадовавшись смекалке своей спутницы, ее рассуждениям, до которых сам он почему-то не дошел.

Небольшая комнатка, куда привела винтовая лестница, казалась еще теснее из-за огромных зубчатых колес. Некогда они составляли единый механизм, что управлял главными городскими часами. А теперь все застыли без движения, причем застыли давно, и безнадежно проржавели.

Однако смотрели забравшиеся в башенку Аника и Ролан отнюдь не на колеса. Вернее, едва взглянули на них — гораздо больше внимания обратив на железный сундук, стоявший рядом с одной из стен.

— Это оно! — вскричала девушка и кинулась к сундуку, на ходу доставая отмычку.

— Подожди, — настигнув в последний момент, конфидент схватил Анику за локоть и чуть ли не силком оттащил от сундука, казавшегося и ему таким долгожданным, — это может быть опасно… охранный знак…

Конечно, он не мог забыть, как когда-то в Нэсте на пару с Крогером они заглянули в комнату на постоялом дворе, снимаемую одним из рабов Ковена. Как капитан городской стражи попытался открыть сундук с вещами ведьмовского посланца… и как получил неожиданный отпор, натолкнувшись на охранный знак. Собственно, благодаря знаку тому они и смогли выйти на след Ковена. Однако менее болезненной, по крайней мере, для Крогера, попытка взлома оттого не становилась.

А вот Аника опасений Ролана вовсе не разделяла.

— Охранный знак — от чужих, — молвила она, улыбнувшись с хитринкой и почти по-детски, — я же… прошла ритуал посвящения.

С этими словами она все-таки отложила отмычку. И дотронулась пальцем до знака, выгравированного над замочной скважиной сундука. Провела вдоль его линий — в одну сторону, потом в другую… и замок разомкнулся. А затем даже крышка сундука услужливо приподнялась.

Сокровищ, как соблазнительно было бы предположить, в этом сундуке не обнаружилось. Во всяком случае, сокровищ в понимании простых смертных — золотых монет или драгоценных камней. Зато взгляд подошедшего Ролана сразу упал на один из Ключей, валявшийся на дне сундука.

— А вот и Ключ Воздуха! — с гордостью сообщила Аника и, склонившись над сундуком, извлекла четвертинку черного шара с рельефным изображением облака.

Бесценную находку она сунула, можно сказать, всучила в руки конфидента небрежно, как будто нищему подала в подворотне. А пока Ролан разглядывал Ключ, в душе еще до конца не веря в успех, девушка снова заглянула в сундук.

Следующей вещью, которую она оттуда достала, оказалась книга. Толстая, с пожелтевшими страницами, в черном кожаном переплете, с рисунком в виде черной многолучевой фигуры на обложке. Приоткрыв книгу всего на миг, Аника прочитала на первой странице: «Гримуар Ковена или собрание знаний и мудростей о лунной богине Урдалайе, Черной Звезде и магических секретах».

Захлопнув «Гримуар», девушка прижала его к груди, как мать — любимое дитя. И подумала еще, что следовать и дальше воровской стезею вслед за отцом ей совсем необязательно. Хотя ведьмой теперь тоже не стать.

* * *

А потом прошло совсем немного времени… сущая мелочь по меркам истории миров — и в черной пустоте, что находится даже дальше, чем небо, ожил огромный шар. Огромным он был, разумеется, не в сравнении с окружающими каменными исполинами других миров. Зато являл собой многократно увеличенную копию другого шара. Того, что получался при соединении всех четырех Ключей Стихий.

Хотя… что в данном случае считать копией — был еще вопрос.

Так или иначе, но сведенные воедино, Ключи сообщили о себе тому шару — исполинскому, до поры спавшему в черной пустоте. То был зов, длившийся ничтожные доли мгновения, зато понятный шару — тому подобию разума, что содержался в нем. И только ему.

Зов о помощи!

И снова, уже в десятый раз, шар сошел с той невидимой колеи, по которой двигался вокруг местного светила… долго двигался: двенадцать сотен оборотов, совершаемых вокруг него же одним из ближайших миров. К этому-то, последнему, и направился шар, безошибочно определив источник зова.

Стремительно приближался он к круглой голубоватой громадине, покрытой белыми крапинками облаков. И столь же скоро и неотступно надвигалась на обитателей этого мира новая жизнь, новая эра. Отсчет которой — о чем те в большинстве знать не знали — должен был начаться уже сегодня.

12 марта — 2 апреля 2016 г.