Как говорится, про слона-то я и забыл. Или не заметил, как там правильно звучала эта пословица? Дело тут, конечно, не в слонах, но, тем не менее, смысл примерно тот же. Как-то забыл или, как говорится, руки не дошли у меня упомянуть о тех, кому пришлось сыграть в этой истории чуть ли не главную роль.

Чужие. Они же миганы, они же разумные прямоходящие грызуны, или, как их называют ученые, Rodentus Erectus Sapiens. Они же единственные представители внеземного разума, известные человечеству на сегодняшний день. По этой причине большинство людей, не желая запоминать ни самоназвания, ни, тем более, научного названия этих существ, привыкло их называть просто и обобщенно — «чужие». Позаимствовав этот термин не то из старинного фильма, не то из литературы тех же времен.

Знакомство, а затем и официальный контакт Империи с миганами произошел в конце двадцать четвертого века при весьма неприятных обстоятельствах. Дело было даже не в корабле энной по счету межзвездной экспедиции, обстрелянном флотилией чужих. Объективно говоря, огонь со стороны миганов велся неприцельный, маломощный и с чисто предупредительными целями. Именно на этой предупредительности настаивала их делегация на первых переговорах между двумя разумными расами. Основным неприятным моментом в этой ситуации было охлаждение нашего экспансионистского пыла.

До встречи с миганами человечество успело колонизовать не один десяток планет и предпринять не меньше сотни межзвездных экспедиций. Эти достижения, не будучи существенными в масштабах галактики, по меркам одной, молодой и не очень многочисленной, разумной расы выглядели впечатляюще. Во всяком случае, их оказалось достаточно, чтобы мы поверили, будто вся галактика у наших ног, а наше жизненное пространство ничем не ограничено.

Теперь же наступил момент отрезвления. Оказалось, что Земля — не более чем галактическая окраина и захолустье, и что именно ее окраинное расположение обусловило ту легкость, с которой человечество до сих пор расширяло свои владения. Просто на тот кончик рукава галактической спирали не нашлось других претендентов. Мы бы, возможно, так и считали до сих пор себя единственными носителями разума во вселенной, если бы не вздумали продвигаться вдоль «нашего» рукава к центру галактики.

Итоги тех первых переговоров и общий расклад обескуражили человечество. Миганы, биологически довольно близкие нам существа, не меньше нашего нуждались в планетах земного типа. Собственно, на одной из таких планет в свое время и зародилась их раса. Как и на Земле, тамошние грызуны были первыми млекопитающими и первыми всеядными животными, однако, в силу каких-то малопонятных обстоятельств, дальнейшая эволюция пошла другим путем. То есть, для биологов вроде как ничего непонятного не было. Ведь грызуны не только более древние существа, чем приматы — они еще и более приспособлены к окружающей среде. Соответственно, малопонятным было как раз стечение тех обстоятельств, что привело к появлению на Земле разумного человечества. Но тогда, в первые годы контакта, биологи со своими выкладками все больше молчали. Слово же с самого начала взяли специалисты совсем другого профиля.

Конечно, в период работы МКЭК, военные оказались на острие его удара примерно в той же степени, что и транснациональные корпорации. Оружие, его производство, не говоря уж о применении, вполне справедливо считалось одним из главных факторов, угрожающих планете. В результате, от Комитета досталось и агрессивным режимам, и воротилам военно-промышленного комплекса, и разным «умникам», что придумывали новые способы истребления себе подобных. Ядерное, химическое, биологическое и электромагнитное оружие были ликвидированы в первую очередь, арсенал обычных вооружений был сведен к минимуму, необходимому для обеспечения правопорядка. Разумеется, у этой линии нашлось немало противников, но их сопротивление иссякло с упразднением государственных границ и разделением всех населенных пунктов планеты на обычные и системообразующие. Войны остались в прошлом, и примерно на пару столетий Земля стала воплощенной мечтой пацифиста.

Все изменилось, как только жизненное пространство человечества вышло за пределы одной планеты. Почти сразу же в научных кругах был поднят вопрос о внешней или инопланетной угрозе. Правильнее сказать, что он был не поднят, а, скорее, сам всплыл из каких-то глубин коллективного бессознательного. И не сильно отличался от того, что обычно всплывает.

Когда обсуждение данной проблемы дошло до высшего руководства Империи, последнее, после недолгого сопротивления, решило возобновить военное производство. Были созданы Силы Противокосмической Обороны, они же СПКО; в обиход снова вошли такие подзабытые понятия, как «военная служба», «командование» и «устав»; в телепередачах, на страницах электронных изданий и просто на городских улицах все чаще можно было встретить людей в погонах. Но главной приметой этого процесса, вошедшего в историю как «ремилитаризация», стали базы СПКО, что росли как грибы на каждой, населенной человечеством, планете. На Земле, к примеру, число этих баз уже исчисляется сотнями.

Ввиду недостатка опыта, а также четких представлений о пресловутой «внешней угрозе», противокосмическая оборона в те времена строилась по наитию и основывалась на двух, еще допотопных, технологиях: ракетостроении и спутниковой системе. Проще говоря, спутники фиксировали приближение к планете космических кораблей противника, передавали на базы СПКО их координаты, после чего командование принимало решение, в зависимости от которого по чужим кораблям наносились или не наносились удары ракетами, пущенными с планетарной поверхности. С тех пор, кстати, в организации противокосмической обороны мало что изменилось. Повысились количественные характеристики ракет, разрушительные возможности их «начинки», а также разрешающая способность спутников. Да вот еще, в систему СПКО был внесен третий элемент — диссипативный экран, окружающий планету и смягчающий удары оружия противника по ее поверхности и по спутникам.

Как известно, аппетит приходит во время еды. И адептов «внешней угрозы» уступка в виде создания СПКО только раззадорила. Плюс новоявленные генералы принялись вещать с высокой трибуны, публично поучая власти Империи, снисходительно объясняя им, что, придерживаясь одной, то есть, оборонительной, стратегии и одного вида вооружений, войну выиграть невозможно. И, чего следовало ожидать, дальнейшие уступки милитаристам начали расти как снежный ком.

Был создан Военно-Космический Флот, началось проектирование и масштабное производство космических кораблей боевого назначения. Непригодные для жизни планеты все чаще становились полигонами для проведения военных учений Флота. Вдобавок, военная подготовка была введена в качестве обязательного предмета для студентов ВУЗов и учащихся старших классов. Не остались в стороне и более младшие возрасты — на их неокрепшие и девственно-чистые головы обрушился целый поток пропагандистского материала. Плакаты, мультики и комиксы пугали детей злобными и уродливыми пришельцами, а также прославляли мужество имперских воинов. Про конкурсы детских рисунков на темы «Убей чужого» и «Защити меня» (последние предназначались для приманки новобранцев) я уже молчу, дабы не отнимать хлеб у историков.

В общем, за считанные десятилетия мирная Империя превратилась в агрессивно пыхтящего ежика, ощетинившегося на всю галактику разнообразным оружием. Оставалось только пустить это оружие в ход, а вернее, найти достойный объект для его применения. И, скорее всего, если бы не было миганов, кто-нибудь бы их обязательно придумал.

Нетрудно представить себе реакцию человечества на контакт и итоги первых переговоров с чужими. Люди по сути дела остались «с носом», а, вернее, с тем ничейным краешком галактического рукава. Путь к центру галактики был перекрыт владениями миганов, а для того чтобы «перепрыгнуть» последние, у нуль-двигателей человеческих звездолетов не хватало мощности. Вот тогда-то, в некоторых горячих, но высоко расположенных, головах возникла идея проучить новоявленных «братьев по разуму». И армада боевых кораблей Империи, без дипломатических прелюдий, двинулась к ближайшей, выявленной астрономами, миганской планете.

Увы и ах! Реакция чужих на старт имперской армады была молниеносной. Вблизи планеты, избранной нашим командованием в качестве объекта нападения, была сосредоточена большая часть военно-космических сил миганов. Помимо численного перевеса, противник превосходил наш Флот по техническим и боевым характеристикам. По всей видимости, не было у миганов ни столетий мирной жизни, ни иллюзии одиночества во вселенной, ни, как следствие, застоя в военно-техническом развитии.

Сражение закончилось, едва успев начаться. Из семидесяти пяти кораблей армады, обратно вернулось меньше десятка, и то благодаря своевременному отступлению (по существу — бегству) в нуль-переходы. Не помогло даже тактическое мастерство адмирала, командовавшего вторжением. Кстати, именно из этого адмирала в итоге сделали «крайнего», свалив на него ответственность за поражение. Бравый вояка сперва лишился должности, затем части государственных наград, и, наконец, был досрочно отправлен на пенсию.

Впрочем, поражение не имело для Империи никаких катастрофических последствий, кроме, конечно, людских и технических потерь. Видимо, чужие не были готовы к ведению полномасштабных боевых действий. Обе стороны поспешили замять этот, как его называли в официальных СМИ, «неприятный инцидент», и выразили намерения поддерживать статус-кво. На все тех же, невыгодных для человечества, условиях.

Было подписано ряд соглашений, в том числе, по торговле и технологическому обмену. Официальная пропаганда спешно начала понижать градус ксенофобии в человеческом обществе. Однако ни о каком вечном мире и дружбе не могло быть и речи. Империя использовала мирную передышку для модернизации Военно-Космического Флота, разработку новых видов вооружения и, что греха таить, подготовку реванша.

Следующий конфликт произошел спустя примерно полвека после первого и закончился ничем. Это если не считать нескольких разбитых гигантских крейсеров с нашей стороны и энное количество сожженных боевых кораблей чужих. Почему-то миганы предпочитали малые боевые корабли большим, тем самым повышая как свою огневую мощь, так и риск больших потерь. Новый договор между Империей и чужими был заключен по инициативе последних, и, хотя он вновь лишь зафиксировал текущее положение дел, наше высшее военное и политическое руководство не без оснований поставило себе в заслугу итоги той кампании.

Действительно, «ничья» после сокрушительного поражения выглядела ощутимым прогрессом и недвусмысленно обозначала тенденцию, которая в итоге привела бы к сокрушительному поражению уже другую сторону. Кроме того, определенный политический эффект имел сам факт мирной инициативы со стороны миганов, кому-то показавшийся взмахом белого флага. На самом деле эта инициатива отражала лишь степень благоразумия сторон конфликта и быстроту, с которой была осознана его бесперспективность. Проще говоря, мир предложил тот, кто первым понял, что победа любой ценой ему не нужна.

Снова возобновилась торговля и сотрудничество между двумя разумными расами. И подготовка к новой войне — тоже. Но и другие направления развития не стояли на месте. В частности, идея хотя бы частичного решения проблемы жизненного пространства мирным путем.

Дело в том, что планеты, природные условия которых подходят для жизни человека, не слишком распространены в галактике. Соответственно, первый этап космической экспансии Империи напоминал ковыряние изюма из булки. Для колонизации подходила примерно одна из десяти, открытых нашими космонавтами, планет. Остальные, с непригодной для дыхания атмосферой, либо ее отсутствием, со слишком низкой или слишком высокой температурой, попросту игнорировались. В условиях закрытости для человечества большей части галактики такой подход выглядел бездарным расточительством и, в качестве альтернативы противостоянию чужим (пока бесплодному) рядом научных учреждений началась разработка технологий жизнеобеспечения человека во враждебных природных условиях.

Разумеется, от разработки до реализации путь неблизкий. Тем более — до успешной реализации. Потому что проекты создания городов на Марсе и Венере с треском провалились, а колония на Луне напоминает, скорее, горнодобывающий поселок вахтового типа.

И вот, со времени последней войны с миганами прошло почти шестьдесят лет, примерно столько же разрабатываются технологии колонизации непригодных для жизни планет. С первым все более-менее понятно: мир, дружелюбие, дипломатическая вежливость и готовность к сотрудничеству, и, при этом — медленно, но неумолимо растущая напряженность, помноженная на чувство неудовлетворенности. Не надо быть провидцем, чтобы понимать: новая война — лишь вопрос времени. А вот предсказывать ее исход не взялись бы ни древние пророки, ни нынешние светила прогностики.

Что касается технологий так называемой «альтернативной» или «экстремальной» колонизации, то в качестве единственного ее успеха можно назвать разве что заселение планеты Нэфус. При условии, что у вас повернется язык применить слово «успех» к этой бедной планете, зависящей от импорта продовольствия и дотаций из имперского бюджета, кишащей преступниками, управляемой коррупционерами и казнокрадами.

Даже если закрыть глаза на все вышеперечисленные издержки, колонизация Нэфуса все равно выглядит довольно сомнительным достижением. Дело в том, что система Альтаира расположена в опасной близости от владений чужих. Расстоянием до ближайшей колонии миганов не превышает десяти световых лет, что сущий пустяк по галактическим меркам. Даже если не считать Нэфус лакомым кусочком, интерес для чужих может представлять сама технология его колонизации. Насколько я знаю, миганы испытывают в этом отношении проблему, аналогичную нашей — они могут заселять только планеты земного типа, а их, как обычно, не хватает.

Короче, основание человеческой колонии на Нэфусе, мягко говоря, не способствовало улучшению наших отношений с «братьями по разуму». Плюс эта история с исследованием миганов в лабораториях «Нэфус Фарма». Вряд ли они добровольно согласились ставить на себе опыты. Скорее всего, не обошлось без налетов (например, на торговые суда) и похищений. Надеяться, что власти миганов будут вечно закрывать на это глаза, было бы слишком наивно и несовместимо с профессией журналиста. Так что новая война, суля по всему, была не за горами.

* * *

Примерно так думал я, стоя в туалете бара «Ракуда», привалившись к пластиковой стене и переваривая сообщенную Риком Ястребом информацию.

— Ну как? — поинтересовался Рик, нетерпеливо посапывая. А вот фига ему, а не халявные деньги!

— Мало, — коротко ответил я, а, после секундной паузы снизошел до более подробного ответа, — увы, этого недостаточно.

— В смысле? — нахмурился Ястреб, — ты меня кинуть решил, что ли?

— Нет, что вы! — поспешно проговорил я, собираясь с мыслью и духом, стараясь взвешивать каждое слово и не брякнуть лишнего, — просто, понимаете… Ричард?

— Куриное Сердце! — рявкнул Рик, — еще «Рикардо» меня назови — мигом башку снесу. А пока она у тебя на месте, пусть помнит, что меня зовут Рик. Рик Ястреб, понятно?

— Понятно, Рик. Видите ли, вашего устного рассказа для… нехилой сенсации недостаточно. Ну, сами посудите: я могу написать что угодно, но что могу предъявить в качестве доказательств? На что ссылаться? На вас? Но кто поверит простому уголовнику?

— Во-первых, не уголовнику, а ссыльному, — строго поправил меня Ястреб, — во-вторых, какой я тебе простой? Это молекула воды — простая. И подписчики твои… А в-третьих, и в-главных, на меня тоже ссылаться нельзя. Подписка о неразглашении все-таки. Да и не стремлюсь я к известности, особенно, к такой, чтоб за Германом следом отправиться…

— Вот! — сказал я торжествующе, — об этом и речь. Я ведь не свои деньги даю, а «Небулы». Серьезного издания, известного на всю Империю. Это только желтая пресса, всякие там «Сплетницы», «Медиумы» и «Манхэттен Сикретс» могут публиковать все, что в голову взбредет. Хоть про любовниц министров, хоть про человека, который во сне перенесся к центру галактики, хоть про Конец Света, очередную дату которого узнал человек, перенесшийся к центру галактики, от любовницы тамошнего министра. Вот только на эти истории серьезные люди обращают не больше внимания, чем на бурчание в желудке соседа.

— Понял, понял, — огрызнулся Рик, — можешь даже не объяснять. Тебе нужны доказательства. А откуда, по-твоему, они возьмутся? Ведь второй, как ты говоришь, напарник, мертв — причем именно тот, что был ответственен за доказательства.

— То-то и оно, — вздохнул я, — то, что Германа убили — это еще полбеды. Самое же паршивое то, что Герман мог собрать целую кучу разнообразных материалов, но где все это? В его компьютере… было. Убийцы поработали на славу, не оставив ничего. Все доказательства уничтожены, а ваши слова — слишком слабая замена. Вот поэтому я и спрашивал насчет вашей доли — чтоб хотя бы ваш труд не пропал даром. Или…

— Что — «или»? — переспросил Ястреб.

— …вы отработаете всю сумму. Как вам такой расклад?

— А как тебе такой расклад? — начал Рик, хищно оскалившись, — я отрезаю тебе палец, нахожу ближайшую платежку и снимаю всю сумму. И даже больше. А могу и вообще убить. Прямо тут, без свидетелей.

— Сомневаюсь, что вы это сможете. Особенно, насчет убийства.

— И то верно, — вздохнул Ястреб, призадумавшись на минуту, — но и ты пораскинь мозгами. Как я смогу отработать?

— Очень просто. Провести меня в НИИ «Нэфус Фарма». Там я смогу и чужих запечатлеть и кое-какими материалами разжиться.

— Это для тебя — «очень просто», — проворчал Рик, — и то, пока сам не попробовал. А вот мне не очень просто. Я, между прочим, в ту лабораторию по чистой случайности проник. Работаю-то вообще на другом этаже. А ты говоришь — «очень просто».

— То есть, вы отказываетесь?

— Нет, почему же? Собираюсь с мыслями, — и с этими словами Ястреб закрылся в ближайшей кабинке. Он, видимо, не знал других способов «собраться с мыслями».

В кабинке Рик просидел минут десять, а выйдя, заявил:

— Пожалуй, ты прав, журналюга. Насчет моей доли… обычно я получал тридцать процентов. Семечки, согласись? При такой оплате приходилось зарабатывать количеством, а не качеством работы. Там понемногу, тут понемногу. А сейчас, похоже, придется заняться настоящим делом.

— То есть?…

— То есть, я согласен провести тебя к себе на работу… официальную, хе-хе. Что уж ты там нароешь — твое дело. Вопросы?

— Всего один. Видите ли… Рик, меня интересует, можно ли перехватывать сигналы. Как мгновенной связи, так и обычной.

— Стоп. А какое это имеет отношение?…

— Прямое. Те, кто убил Германа, еще и попытались повесить убийство на меня. Для этого они, во-первых, узнали о письме, отправленном мне по «мгновенке», во-вторых, приурочили убийство ко времени моего приезда к Герману домой, а в-третьих, заранее сообщили полиции мои приметы и про то, что я буду в определенном месте в определенное время.

— Ловко придумано, — изрек Ястреб, — насчет времени приезда и времени убийства, я, правда, вот что скажу: Германа могли убить хоть за неделю до твоего приезда. Просто я знаю, «Нэфус Фарма» разработала специальное вещество, оно замораживает процессы в организме на определенное время. Которое растет с увеличением дозы. Вот убийцы и рассчитали две вещи: время твоего приезда и дозу, с помощью которой можно было бы обмануть криминалистов на предмет времени смерти. А теперь непосредственно к вопросу о перехвате. Технически это возможно, и, скажу даже больше — никаких трудностей для грамотного специалиста не представляет. Кстати, у нас на районе живет человек, у которого работа такая — отлавливать сигналы, поступающие в полицию.

— Ого!

— А чему ты удивляешься? У нас много желающих быть в курсе легавых делишек. Могу тебя с этим человечком познакомить, только учти — с ним придется торговаться отдельно. Еще вопросы?

— Нет, — помотал я головой, решив, что на сегодня узнал достаточно.

— Вот и прекрасно. Раз нет вопросов — можно работать. Вот только насчет того, чего я смогу, а чего не смогу, ты попал пальцем в небо. Тебя, журналюга, я, допустим, не убью. Просто, не люблю лишних жертв. Но это не значит, что я, хе-хе, мухи не обижу. Те, кто мухи не обидят, на Нэфус не попадают. Если сами не захотят, по дурости душевной. А вот я обижал и не только муху. И убивать приходилось — по мере надобности.

* * *

Последняя фраза вполне соответствовала истине, о чем, правда, я узнал уже после описанных событий. На совести Рика Ястреба была жизнь, как минимум, одного человека.

Случилось это в школьные годы, вернее, в девятом классе, когда Рик еще не был Ястребом, а весь его опыт противоправной деятельности просто не заслуживал внимания полиции и судебной системы. Прогулы уроков, нецензурные выражения, да еще драки с себе подобными. А вот на то, чтобы распивать спиртное на улице, рискуя нарваться на полицейского, хулиганской доблести Рика уже не хватало.

Итак, будущему Ястребу долгое время удавалось удерживать свое поведение в установленных Уголовным Кодексом рамках. Однако мнение простых людей, особенно тех, кто имел несчастье учиться и жить рядом с этим человеком, отнюдь не всегда совпадало с законом. Не блиставший в учебе и не отличающийся ангельским характером, Рик удостоился широкого диапазона порицаний — от вырезанного на парте бранного слова рядом со своим именем или фамилией, до возмущенной реплики соседки по этажу. Она утверждала, что для юного хулигана «нет ничего святого».

Знай та соседка Рика получше, она взяла бы свои слова обратно. Ибо «святое», а, вернее, «святая» в его жизни все-таки присутствовала.

Звали ее Лаура, она училась с Риком в одном классе и считалась первой красавицей школы. Последнее позволяло ей не только пренебрегать ухаживаниями со стороны представителей противоположного пола, но и, в отдельных случаях, игнорировать самих представителей. И неудивительно, что Рик, будучи обычным, слегка неотесанным пареньком, сыном простых тружеников и обитателем стандартной «двухкомнатки», с самого начала оказался в числе игнорируемых. Что, правда, нисколько не охладило и не отрезвило его. Скорее, наоборот.

Со временем, обожание Лауры, безнадежное и лишенное намека на взаимность, переросло в поклонение, местами доходящее до фанатизма. Соответственно, изменилось и восприятие Риком красавицы-одноклассницы. Превратившись в икону, в идеальный образ, она перестала быть живым человеком со своими человеческими слабостями. Любое отклонение от образа, нарисованного нехитрым мозгом Рика, воспринималось им как клевета и кощунство с соответствующей реакцией — достойной религиозных фанатиков.

Так дружеское общение в школьном дворе, неизбежно сопровождавшееся перемыванием косточек знакомым представительницам прекрасного пола, однажды закончилась дракой с кровью и синяками, а для Рика — еще и вызовом родителей в школу. Повод для драки был пустячным — объективно говоря. Вот только фанатикам объективность не свойственна. Рик не стал исключением и не пощадил лучшего друга, просто-напросто выкинувшего в адрес Лауры шутку — скабрезную, и, на его взгляд, довольно остроумную.

А что сама одноклассница Рика, предмет его мечтаний и поклонения? И сам будущий Ястреб, и добрая половина его школьных товарищей искренне удивились, если бы знали правду. А заключалась правда в том, что Лаура, при всем своем культово-звездном статусе, не превратилась ни в бездушного идола, ни, тем более, в холодную стерву. Не меньше любой своей сверстницы она мечтала о любви, высокой и чистой. Вот только планка, поставленная Лаурой, была слишком высока для ее ухажеров.

В этих условиях, страдающая от одиночества и разочарования, одноклассница Рика оказалась, как ни странно, в похожем с ним положении. В смысле — сотворила себе кумира. Объектом поклонения Лауры стал паренек, в детстве живший с ней в одном корпусе, на соседнем этаже. Теперь он стал музыкантом, восходящей, хоть пока и мелкой, звездочкой эстрады, и как раз входил во вкус той жизни, что большей частью состоит из концертов и гастролей. Ну и, конечно же, фанаток — немногочисленных, но, опять же, пока.

Трудно описать те ухищрения и усилия, которых стоило Лауре добиться свидания с приятелем детства. Но, увы, «любви, высокой и чистой» не получилось. Начинающему «звездному мальчику» от так кстати подвернувшейся красотки нужно было только одно, и даже выраженная вслух моральная неготовность вышеназванной красотки его не остановила.

О случившемся с Лаурой узнала вся школа. Ей сочувствовали, но чаще осуждали, как будто она была не «жертвой изнасилования», а, как минимум, соучастницей.

Узнал и Рик. И обошелся без сочувственных «охов» и «ахов», а также других подобных реакций — внешне эмоциональных и ни к чему не обязывающих. Он также не стал дожидаться, когда закончится следствие, не говоря уж о судебном процессе, по результатам которого юному музыкальному дарованию грозил разве что условный срок да рост нездорового внимания к его персоне. Рик нашел насильника и убил — послав ему в глаз перо, предназначенное будто бы для дачи автографа. Одно движение, резкое и неожиданное — и начинающий кумир девочек-подростков навеки завершил свою эстрадную карьеру. А Рик, схваченный на месте преступления и хорошенько отметеленный, отправился за решетку. Не сразу, конечно — сначала был суд, который учел характеристику со школы (многое преувеличившую и потому ужасающую) и, потому, назначил максимальное наказание.

Десять лет тюрьмы.

Что же касается Лауры, то девушка будто не заметила содеянного Риком. Она ни разу не навестила своего неожиданного заступника — ни во время суда, ни по месту заключения. Более того, как мне впоследствии удалось выяснить, за прошедшие с той поры пятнадцать лет бывшая «первая красавица школы» превратилась в холодную стерву — из тех, кто, кажется, не вылезает из делового костюма, любит коротко стричься, курит и потому рано покрывается морщинами. Свою дальнейшую жизнь Лаура связала с юриспруденцией, а, конкретно, с бракоразводными процессами. Она так и не вышла замуж, ибо, по слухам, ненавидит мужчин не меньше, чем чужих. Другие слухи приписывают Лауре нетрадиционные наклонности, что впрочем, ее личное дело.

Но вернемся к Рику, после отбытия своего первого срока ставшему Ястребом. Нет, в тюрьме он не превратился в злобного уголовника-изувера, более того, за примерное поведение ему скостили срок до семи лет. Что же касается прозвища, обозначающего птицу-стервятника, то оно было заслужено вполне мирным, хотя и незаконным делом.

На него Рика вдохновил свой родной город — безликий Земля-13, основанный на побережье полуострова Юкатан. Окрестности города некогда были населены древней цивилизацией — не слишком развитой, но при этом оставившей немало следов. Об этом Рик узнал от соседа по камере — и загорелся гениальной, как ему показалось, идеей.

С той поры и вплоть до ссылки на Нэфус в позапрошлом году Рик регулярно устраивал вылазки — и в джунгли Юкатана, и в пустыни Египта, и к гробницам азиатских деспотов, и к древним курганам Сибири. Находки он сбывал на черном рынке и получал неплохой, хоть и нестабильный, доход. Именно этот «бизнес» сделал Рика Ястребом — стервятником, что кормится за счет мертвых. Сам Рик, во-первых, не видел в своем занятии ничего зазорного (мертвым ведь все равно), а во-вторых, нисколько не обижался на заочно данное ему прозвище. Более того, со временем оно превратилось в объект бравады, своего рода знамя, о чем свидетельствовал хотя бы рисунок на любимой футболке Рика: когти хищной птицы и надпись «Ястреб».

Сгубила его… даже не алчность, скорее, стремление к разнообразию. Решив, что Земля для него уже не представляет интереса, Рик переключился на другие планеты Империи. Рассчитывал он, конечно же, на артефакты, созданные древними внеземными цивилизациями и стоящие целое состояние. Однако вылазки раз за разом оканчивались неудачей, охотник за древностями нес убытки, увязал в долгах, причем перед людьми, которые отнюдь не нуждались в судебных решениях. Но даже эти люди были всего лишь молотом. А роль наковальни сыграл пресловутый закон о жилых, промышленных и природных зонах. На беду, места, где промышлял Рик, относились к последним.

Я уже говорил, что современное законодательство стараниями МКЭК даже к убийцам стало относиться гуманнее, чем к нарушителям экологических норм. Поэтому с Риком, застигнутым на месте преступления, поступили предельно сурово. Его «бизнес» никого не интересовал, значение имел лишь сам факт посягательства на природу одной из человеческих планет. Суд был скорым, а приговор жестким: пожизненная ссылка на Нэфус, молодую, нуждающуюся в рабочих руках, колонию на крайне негостеприимной планете.

Как уж Рику удалось разобраться с кредиторами, без «бизнеса» — не знаю. Возможно, долги он отработал (или отрабатывал), как сам говорил, «здесь понемногу, там понемногу». А может, те, кому он задолжал, просто не хотели иметь с Нэфусом ничего общего.

* * *

К человеку, который, по словам Рика, занимается прослушиванием переговоров полиции, мы отправились тем же вечером — сразу после бара «Ракуда». Время было дорого, что же касается объекта нашего посещения, то он, по словам Ястреба, спит редко и нерегулярно, и, в этой связи, времени суток можно было не стесняться. Преступники ведь не дремлют — и правоохранительная система, соответственно, тоже.

Я ожидал, что человек, занимающийся прослушиванием, будет кем-то вроде Германа Ли — витающим в облаках существом средних лет, большую часть времени проводящим перед компьютером, редко выбирающимся из своей квартиры и предпочитающим бездушную технику живым людям. Возможно, такой стереотип у меня сложился от недостатка опыта общения с подобными людьми — работниками «сферы информационных технологий». Так или иначе, истине мои ожидания отнюдь не соответствовали.

Специалист по прослушиванию оказался… подростком. Худым бледным и низкорослым пареньком четырнадцати лет, вдобавок постриженным наголо. Своей внешностью он напоминал чужого из старых пропагандистских плакатов. Правда, у тех были непропорционально большие глаза, а встретивший нас паренек близоруко щурился. А еще он разговаривал по коммуникатору, так что мы стояли у входной двери минут пять, ожидая, когда откроют.

— Связаться-то не могли? — вместо приветствия молвил паренек тонким, противным, или, как говорят специалисты, «ломающимся» голосом.

— Не шуми, Пиявка, — беззлобно, но с нажимом, произнес Рик Ястреб, — если бы могли — связались. Тут человеку надо помочь.

— Если бы я связался, — признался я, — твои бы коллеги…

— Понятно, — Пиявка небрежно указал рукой на табличку, висящую на стене в прихожей, и, не расставаясь с коммуникатором, отправился в комнату, видимо, служившую ему кабинетом. Было слышно, как он общался с невидимым собеседником.

— А почему он — «Пиявка»? — шепотом спросил я у Рика.

— А ты не понял? — усмехнулся Ястреб, — он присосался к каналу связи, прицепился, что не оторвать, тем и живет.

— Насчет «присосался» понятно, а насчет «живет»… Я слышал, пиявки от крови и умирают.

— Так и этот… умрет от своих делишек. Рано или поздно. Знаешь, чьи он интересы обслуживает? Наверняка сейчас с одним из таких людей перетирает, что мы рядом с ним плевка не стоим.

— Ну как, выбрали? — Пиявка вернулся в прихожую, в этот раз без коммуникатора, и похлопал рукой по ранее указанной табличке.

Я тоже оглянулся на эту табличку, оказавшуюся обычным прейскурантом. Обычным в смысле формы, содержание же ее, а, точнее, оказываемые услуги, были, что называется, на грани фола. Тут и доступ к листингу (самое дешевое), и вывод содержания, и пеленг входящего сигнала, и дезинформационное послание. И это еще не полный перечень, кстати говоря. Отдельной строкой прописывалась услуга «Нестандартные ситуации», которой не была назначена фиксированная цена.

— «Доступ к листингу» — что это? — осведомился я.

— Список всех переговоров городской полиции, — сообщил Пиявка, — обновляется в реальном времени. Вам как — полный список или за определенный период?

— За… определенный период, — нерешительно ответил я, поняв, что этот деловитый парнишка уже обсуждает условие сделки.

— Как хотите, — сказал Пиявка и жестом велел следовать за ним, — платежный аппарат у меня есть, так что…

— Погоди, — резко перебил Рик, — давай-ка, отойдем, журналюга. Поговорить надо.

Как я уже убедился, слово «поговорить» для типов вроде Ястреба включает в себя довольно широкий набор способов общения и воздействия. И вербальный способ в нем зачастую не самый главный. Так что выходил я в коридор жилого корпуса с небольшой опаской. Однако на этот раз Рик и вправду был настроен ограничиться разговором. Более того, голос его звучал достаточно мирно, хоть и не вязался с буравящим меня взглядом.

— Я тут просто предупредить хотел, — начал он, — и точки над i расставить. Короче, не вздумал ли ты меня кинуть, журналюга?

— В каком смысле? — продемонстрировал я искреннее непонимание.

— В прямом. Вот ты раз платежку погладил, два, три… А как насчет моей доли? Она не пострадает?

— Если пострадает, то незначительно, — попытался успокоить я Рика, но тот еще больше нахмурился.

— Для тебя может и незначительно, — хмыкнул Ястреб, — деньги-то не твои — небуловские. Я тебе, видите ли, помогаю, а ты…

— Хорош! — прикрикнул я, понимая, что люди типа Рика воспринимают вежливость как слабость, и незаметно перешел на «ты», — ты что… напарник, совсем на манонах помешался? Ни о чем другом думать не можешь?

— Поживи несколько лет в долгах как в шелках — поймешь, — буркнул Рик уже без прежней уверенности в себе. А я продолжал.

— Во-первых, ты пока заработал только обычные тридцать процентов, а они точно останутся в неприкосновенности. А во-вторых, ты не в меньшей степени чем я заинтересован в том, чтоб найти виновных в убийстве Германа. Потому как полиция, расследуя это преступление, рано или поздно выйдет на тебя. Уголовника-рецидивиста, знакомого с убитым и имевшего, к тому же, мотив. Ты же сам мне жаловался на плохую оплату.

— Так-то оно так, — парировал Ястреб, — да только чего мне бояться? Я же на Нэфусе, а значит — уже на дне. Куда ниже падать? А жизнь в тюрьме, за счет подданных Империи, для меня — как отпуск.

— Наверняка и на Нэфусе наказание дифференцировано. Ведь уголовное законодательство бывает очень изобретательным. Как насчет жизни не в тюрьме, не в городе с кабаками и прочими веселыми местами, а, скажем, в горнодобывающем поселке на другом конце планеты? Где не хватает энергии, тепла, воды, где случаются перебои с поставками продуктов? И где увеселительными заведениями даже не пахнет? Это одна сторона медали. А вторая — ты не забывай, что люди, убившие Германа, никуда не делись. И они убили его не просто так. Наверняка их цель — не дать выплыть наружу информации о чужих в «Нэфус Фарма». А эту информацию за пределами компании знаем только ты и я. Если ты не успел проболтаться.

— Насчет интереса — это ты, пожалуй, правильно подметил, — вздохнул Рик, — и насчет перемены места ссылки. О ней-то я и забыл. И что из этого? В смысле, что толку от наших трепыханий? Для меня, например, и так очевидно, что Германа убили по заказу «Нэфус Фарма». Как говорится, кому выгодно…

— Стоп, стоп, погоди, — перебил я, — не так все просто, в том числе и насчет выгоды. Вряд ли «Нэфус Фарма» занимается похищением и исследованием чужих добровольно. Какой в этом смысл с коммерческой точки зрения? Можно, конечно, предположить, что эта компания разрабатывает лекарства для экспорта на планеты миганов. Мы ведь торгуем с ними. Однако если подумать, эта версия рассыпается. Во-первых, лекарства для этих разумных мышей можно испытывать на любых других грызунах, в том числе и на земных. Зато нет риска спровоцировать международный, вернее, межрасовый скандал. Во-вторых, биологически люди и грызуны довольно близки. По этой причине лекарственные препараты для людей испытываются на ком? На лабораторных мышах, конечно. Так что, скорее всего, миганы болеют тем же, что и мы и лечатся тем же самым. Какой смысл разрабатывать что-то новое? В-третьих, если допустить, что предыдущий тезис неверен, и что биология и, соответственно, болезни чужих имеют свою специфику, то соваться на их лекарственный рынок тем более не имеет смысла. Все уже занято, а импорт будет продаваться хуже и уступать по качеству местным производителям. И последнее. Откуда, скажи на милость, могла взяться такая вроде бы солидная компания в этом захолустье? Солидные компании предпочитают более обжитые планеты с более мягким климатом. Здесь же, из всех преимуществ, только близость владений чужих. И из всего этого я заключил, что «Нэфус Фарма» — только прикрытие.

— Для чего? — не понял Рик.

— Хотелось бы знать. Может, это военные, может — секретная служба. За этим я и обратился к вашему… Пиявке.

— Эй, вы! — окликнул нас упомянутый Пиявка, высовываясь из дверного проема, — определяйтесь, быстрее. Вы меня задерживаете.

— А мы определились, — за нас обоих ответил Ястреб, — идем.

Рабочий кабинет специалиста по прослушиванию выглядел не как кабинет, и, уж точно, не как жилое помещение, коим он был изначально. Больше всего «логово» Пиявки напоминало лабораторию. Главным предметом в ней был компьютер с огромным, в полстены, экраном, заполненным строками с текстом и цифрами. Буквально на моих глазах в нижней части экрана возникла новая строка, а остальные сместились вверх. Кроме компьютера с огромным экраном, в кабинете находилось еще две машины, но с нормальными мониторами, и куча еще разной техники, назначение которой мне было непонятно.

— Это он? — спросил я у Пиявки, показывая на большой экран, — листинг?

— Угу, — кивнул паренек, — самое простое и самое дешевое. И, кстати, платежник — вот.

Он показал на небольшой аппарат в одном из углов комнаты.

— Погоди, — начал я, — у меня пара вопросов. Во-первых, ты… вы, не боитесь, давая доступ к листингу всем кому не лень и за символическую плату? С вашими-то клиентами. Что если я узнаю что-нибудь лишнее?

— Тогда бояться будете вы, — равнодушно ответил Пиявка, — а мне бояться нечего. Любой бандит понимает, что я могу обслуживать как его, так и его злейшего врага. И что? От этого я не становлюсь менее нужным, тем более вредным. Я держу нейтралитет, на который до сих пор никто не покушался. Какой смысл уничтожать столь полезного и незаменимого человека как я?

— Незаменимых не бывает, — возразил я, — впрочем, дело ваше. Еще один вопрос. Я слышал, в таких районах камеры понатыканы. А у вас… тебя разная техника подозрительного назначения.

— Вы задаете слишком много вопросов, — голос Пиявки стал еще более тонким и неприятным, — пора брать за разговоры дополнительную плату. Нет, мне не жалко, но это же все — время. Мое время… А насчет аппаратуры — поясняю. Она внушает подозрение разве что безграмотным недоучкам. Которые «мгновенку» за шаманство принимают. Что до камер — так это вообще смешно. Они ведь в некотором смысле подобны коммуникаторам. Тоже сигнал передают, только содержащий видеоизображение. А любой сигнал можно исказить.

— Ладно, проехали, — как можно мягче остановил я его, — мне нужен листинг входящих сигналов за последние сорок восемь часов.

— Сорок восемь? — переспросил Пиявка, и тут я заметил, как он смотрит на меня — внимательно, настороженно, подозрительно. Как энтомолог на ранее неизвестное, но внушающее интерес, насекомое.

— Да, — подтвердил я, — с позавчерашнего вечера. А что, какие-то проблемы?

— Нет! — поспешно ответил Пиявка, а глаза у него забегали, — никаких проблем. Абсолютно.

— Так не томи, дружище, — вмешался в разговор Рик Ястреб, загораживая выход из комнаты, — или… это то, что я думаю?

Последний вопрос был скорее риторическим, ибо ждать ответа Рик не стал, а, коротко размахнувшись, ударил Пиявку в живот. Тонко, совсем по-детски, вскрикнув, паренек осел на пол. Ястреб же тем временем достал из кармана лазерный пистолет и навел его на хозяина квартиры.

— Ч-что вы делаете? — прохрипел тот, — да я… Да один звонок, и…

— И твое тело найдут через тысячу лет археологи, — хмыкнул Рик, — в местных льдах. Если те, кому ты собрался звонить, узнают, с какой крысой имели дело. А ты, журналюга… что встал как пирамида майа? Радуйся. По крайней мере, этому платить не придется. Ведь так… незаменимый ты наш?

И с этими словами он пнул лежащего на полу Пиявку.

* * *

Основное, необходимое журналисту, качество — внимательность. А, если точнее — способность не пренебрегать ничем. Ибо «акула пера», хлопающая ушами и любящая «не придавать значения» не имеет шанса наткнуться на какой-либо важный, полезный или ценный материал. О своевременности такого «натыкания» говорить вообще не приходится, равно как и о возможности добраться до сенсации — пусть даже «хилой». Она просто пройдет мимо такого горе-журналиста — не замеченная, не распознанная и не пойманная им.

Лично я себя считал журналистом полноценным, в смысле, внимательным и цепким. И был искренне уверен, что мимо меня не проскочит незамеченным даже вездесущий таракан — земное насекомое, что живет рядом с нами испокон веку, выживает вопреки всем экологическим и гигиеническим нормам, а в наши дни совместно с человеком осуществляет колонизацию других планет.

Так я считал до событий в квартире Пиявки. Где я столь успешно… пропустил мимо глаз и ушей слишком многое.

Мне следовало обратить внимание, прежде всего на взгляд специалиста по прослушиванию, как он косился на меня, едва переступившего порог его жилища. Но я не придал этому значения, ибо воспринял такое нездоровое внимание лишь как реакцию на мой цвет волос — весьма редкий среди людей. Конечно, настороженность Пиявки действительно была связана с моим цветом волос, но отнюдь не по причине его редкости.

Во-вторых, я не прислушался к словам этого подростка-вундеркинда. А зря — он ведь отвечал на мои вопросы, те, что я задавал, казалось бы, из праздного любопытства, а теперь думаю, что в силу каких-то профессиональных инстинктов. Я задавал, Пиявка отвечал, сболтнул лишнего, но это лишнее я пропустил мимо ушей.

Мне следовало хотя бы зацепиться за эпитет «незаменимый», коим наградил себя этот вундеркинд. Ну почему я воспринял его лишь как браваду, бахвальство человека, сочетающего высокий интеллект и востребованную профессию с цыплячьим жизненным опытом? Ведь проще простого выходило — раз Пиявка незаменимый в своем роде, значит он такой один, по крайней мере, в городе. А из этого, в свою очередь, следует, что именно он, и никто больше, мог сделать две вещи: перехватить послание от Германа Ли, и… обмануть систему опознания в его квартире. Последнее вытекало хотя бы из заявления Пиявки насчет камер и их аналогии с коммуникаторами. Я, опять же, инстинктивно, задал вопрос про камеры, получил ответ, и, опять же, не воспринял его должным образом.

Будь я еще внимательнее, заметил бы такую черту Пиявки, как частые (мягко говоря) разговоры по коммуникатору. Очень опасное занятие, когда у тебя есть коллеги-конкуренты. Но таковых не оказалось, из чего вновь следует тезис о «незаменимости» и все остальные, связанные с этим, выводы.

А уж каким прозрачным намеком была строка в прейскуранте — «дезинформационное послание». Конечно, дезинформировать полицию относительно убийства Германа Ли мог любой человек, для этого необязательно быть «незаменимым» специалистом. Но вот остаться при этом неопознанным и, соответственно, избавить себя от допросов и других прелестей «прохождения по делу» мог только Пиявка. Как говорил Рик, незаменимый ты наш!

А уж как он засуетился, когда я сказал про «сорок восемь часов»! Тут не надо быть журналистом, чтобы понять смысл такой реакции. И, потянув за нее как за ниточку, вытянуть соответствующие умозаключения.

Осознав все эти моменты «постфактум» я подумал, что за время работы в «Небуле», не столько приобрел опыт, сколько подрастерял столь необходимую журналисту цепкость. Проще говоря, выдохся. Еще я подумал, что именно по этой причине опытные журналисты становятся редакторами. Смена профиля — как подведение черты под основной профессией. И как средство спасения собственной карьеры. Видимо, мне тоже пора перейти в редакторы. Когда вопрос будет стоять о спасении именно моей карьеры, а не как сейчас — жизни и свободы.

Еще я подумал, что у журналиста и у типа вроде Рика Ястреба есть кое-что общее, в смысле — пресловутая внимательность как условие выживания. Как и положено хищнику, даром что двуногому и почти бесшерстному, Рик, и люди, подобные ему, должны своевременно замечать как потенциальную добычу, так и приближение других хищников — более крупных и опасных. Без этого не выжить в среде, подобной спецрайонам Нэфуса.

Вот только в отличие от журналиста, человек-хищник не имеет возможности «выдохнуться» и «сменить профиль». В этом случае его просто сожрут другие такие же хищники, только более цепкие и более сильные. И, в этой связи, стоит ли удивляться, что я, профессиональный журналист, проиграл уголовнику-одиночке?

Такими были мои мысли, покуда Рик Ястреб разъяснял мне свои умозаключения напополам с моими промахами, и одновременно держал на мушке перепуганного хозяина квартиры.

— Иными словами, — подытожил я, — Пиявка соучаствовал в убийстве Германа?

— А это ты у него спроси, — Рик помахал стволом лазерника в сторону незадачливого вундеркинда, — или я спрошу. Слышь, Пиявка, это ведь ты…

— Лично я никого не убивал, — поспешно ответил паренек и, словно подкрепляя свои слова, замотал головой.

— Но знал тех, кто убил, — не спросил, а констатировал Ястреб, — и сделал то, что они тебе велели. Так? Предупреждаю, молчать сейчас не в твоих интересах. Какие-то доказательства твоего участия мы все равно найдем. В машинках твоих или коммуникаторе. Мы, кстати, его реквизируем. Ты не против?

Взгляд, полный ненависти был ему ответом. А Рик продолжал:

— Но если ты во всем, как говорят легавые, чистосердечно признаешься, это очень сильно облегчит как наш труд, так и твою участь. Понимаешь? Если нет, объясню поподробнее. Берем любой, случайно выбранный номер из твоего коммуникатора и сообщаем абоненту, что незаменимый наш Пиявка, вместо того чтоб следить за легавыми, стучит им. После этого незаменимого Пиявку…

— Ладно, ладно. Понял, — тонким резким голосом паренек перебил Ястреба, — признаю, это я сообщил полиции, что убийца Германа Ли — журналист Игорь Сальваторе, землянин с рыжими волосами. Но ведь это неправда… И какое тогда к черту «стукачество»?

Вот! Уж этот-то момент я не пропустил. Не имел права. Мой карманный диктофон был своевременно включен, а признание несостоявшегося шпика — записано. Будет, что предъявить полиции при встрече.

— А думаешь, подставлять невинного человека, ни за что, ни про что — лучше? — ответил тем временем Рик пытавшемуся оправдаться Пиявке, — и, ты уверен, что это все?

— Нет, — вздохнул паренек, — еще я перехватил послание по «мгновенке» от Ли к Сальваторе. И еще — снял защиту от незаконного проникновения в квартиру Ли.

— Понятно, — произнес Рик Ястреб, — и что ж ты крыса-то такая? Ладно, можешь не отвечать. На этот вопрос, в смысле.

— А на какой — отвечать? — с ноткой подхалимажа в голосе осведомился Пиявка.

— И меня, и журналюгу, интересует один главный вопрос, ради которого, в частности, мы обратились к тебе. Кто тебя, такого умного и незаменимого, привлек к участию в этом мокром деле?

— Человек-Без-Лица, — коротко ответил паренек, — думаю, он и замочил вашего Германа.

— Брось заливать, — Рик еще хорохорился, но я заметил внезапно возникшее волнение в его глазах, — нехорошо, мальчик, старших обманывать. Особенно старших с пушкой.

И он приставил ствол лазерника к самой голове Пиявки.

— Я правду говорю! — специалист по прослушиванию завизжал как собака, которой наступили на хвост, — неужели думаете, что если меня убьете?…

— Не думаем, — Рик отвел ствол, — и все-таки, ты уверен, что это был именно Человек-Без-Лица?

— В отношении Человека-Без-Лица ни в чем нельзя быть уверенным, — философски изрек Пиявка, — скажу лишь то, что видел сам. Пожаловав ко мне в квартиру, он велел до минимума снизить мощность осветителей. Так, чтоб полумрак был. А когда мы разговаривали, он сидел в тени, там, куда свет не падал. И на нем был плащ с капюшоном, а капюшон закрывал лицо. Я и подумал…

— Правильно подумал, — вздохнув, согласился Ястреб, — ладно, Пиявка, считай, что в этот раз прокатило. Пойдем, журналюга, больше здесь ловить нечего.

* * *

— Кто это — Человек-Без-Лица? — спросил я у Рика, когда мы на лифте спускались на первый этаж жилого корпуса, в котором жил Пиявка.

— Что-то вроде местного уголовного фольклора, — пояснил тот, — у нормальных людей — Дед Мороз, Снежный Человек или очередной поп-идол, который давно скончался, но его до сих пор кто-то встречает живым. А вот у нас — Человек-Без-Лица.

— Фольклор, значит… — произнес я, не без труда перевариваю информацию, — и все-таки, чем этот Человек замечателен?

— А ты не понял? Человек-Без-Лица — величайший наемный убийца в городе. Да что там — на планете, а то и во всей Империи. В спецрайонах есть даже что-то вроде пословицы: «как Человек-Без-Лица поработал». Это значит: кто-то пал жертвой Большой Игры, сработано чисто, концы в воду, а легавые, соответственно, могут отдыхать. Человека-Без-Лица невозможно поймать, и, тем более, привлечь к уголовной ответственности. Настолько чисто он работает. Но не это самое дерьмовое в данной ситуации.

— А что? — осведомился я.

— А то, что так называемый «фольклор» оказался правдой. Этот неуловимый и безжалостный убийца существует на самом деле, и не где-то на другой планете, а здесь. В нашем городе. И если он замешан в этом деле, нетрудно догадаться, кто станет следующей жертвой.

— То есть, ты боишься, — заключил я, — и, как говорят в ваших кругах, «выходишь из игры». Надеешься в уголке отсидеться.

— И да, и нет, — молвил Рик Ястреб, — да, я боюсь. И, да, надеюсь отсидеться, хотя этой надежды немного. Если Человек-Без-Лица решил тебя достать, прятаться бесполезно. Ну а насчет выхода из игры я еще не определился.

— Даже так?

— И денег хочется, и искать на разные части тела приключений как-то не тянет. Я свяжусь с тобой, когда решу.

— То есть, как я понял, ты еще не прочь подхалтурить на «нехилой сенсации», однако не собираешься больше помогать мне в поиске убийц Германа Ли. Рассчитываешь на то, что Человек-Без-Лица сочтет тебя неопасным и не тронет. Так?

— В общем-то, да. Ты, пойми, журналюга, если в дело вступает Человек-Без-Лица, значит, в нем замешаны такие люди, которым мы — на один зуб. Проглотят и не подавятся. А я… а мне жить все же больше хочется, чем умирать. Даже на Нэфусе. Что касается тюрьмы, и даже добывающего поселка, которым ты меня стращал… я согласен даже на такую, но жизнь. Так что не обессудь, журналюга.

— А ты не слишком наивен для человека с двумя судимостями? — ехидно поинтересовался я. Рик нахмурился и даже помрачнел.

— Ты о чем? — спросил он столь же мрачным голосом.

— Вроде все правильно рассчитал, а одного не учел. Ты можешь сидеть и дрожать, не лезть в это дело, и твой «фольклорный элемент» сочтет тебя неопасным. Может быть… Может быть тебе бы это помогло, действуй убийца самостоятельно. Но ты сам сказал: «такие люди», трали-вали. Допустим, Человек-Без-Лица счел тебя неопасным. Но «такие люди» ему говорят: нет, голубчик, он опасен уже тем, что «много знает». Это правда, ты действительно «много знаешь». Ты знаешь, что Германа убил не Игорь Сальваторе, журналист с Земли. Ты в курсе схемы, с помощью которой меня подставили. Наконец, ты знаешь, что Человек-Без-Лица — правда, а не выдумки пьяной уголты из бара «Ракуда». И «такие люди» решают, что «этого зэка» надо убрать хотя бы на всякий случай.

— Во-первых, не зэка, а ссыльного, — еще мрачнее поправил меня Рик, — а во-вторых, что ты предлагаешь? Конкретно? Только не говори, что нужно выводить на чистую воду и Человека-Без-Лица, и тех, кто его нанял.

Створки лифта бесшумно разошлись, и мы вышли в вестибюль жилого корпуса. В опустевшую кабину вошли: молоденькая девушка с, головой, украшенной неописуемым сооружением вместо прически, и старушка с пакетом продуктов. Старушка! Это в районе для ссыльных-то! А с виду — сама безобидность.

— Мне что-либо предлагать необязательно, — сказал я довольно жестко, когда в вестибюле никого кроме нас не осталось, — у меня есть главное — запись признания Пиявки в том, что это он меня оговорил. Других доказательств моей виновности, кроме этой анонимки, у полиции нет, так что я перехожу из категории «подозреваемый» в категорию «ошибочно обвиненный». Я мог бы сегодня предъявить запись и покинуть Нэфус, понимаешь? Да только, боюсь, поздно уже. Следователя на месте нет. Меня пока что держит только это обстоятельство, а также обещанная «нехилая сенсация», хотя я тоже не определился, что лучше: синица в руках или журавль в небе. Может, мне до такой степени обрыдла ваша планета, что я предпочту наплевать на твою сенсацию и поскорее удрать на Землю. Так что проблемы касательно Человека-Без-Лица и возможности быть обвиненным в убийстве Ли — твои и ничьи больше. Твои проблемы, ты и думай, как решить.

— Счастливый, — с нескрываемой завистью произнес Рик, — можешь покинуть эту галактическую задницу. Не то что я… Впрочем, о чем я говорю?! Или ты настолько тупой, что не понимаешь? Да если уж меня Человек-Без-Лица и его наниматели сочтут опасным, то что про тебя говорить? Ты, журналюга, опасен вдвойне! Знаешь то же, что и я, но вдобавок можешь раструбить об этом на всю Империю. Да тебе просто не могут позволить покинуть Нэфус — в смысле, живым. Тебя пришьют — либо по пути в участок, либо в космопорте, либо, соответственно, на борту космолета. Отсюда напрашиваются два вывода. Во-первых, мы с тобой, как говорится, скованы одной цепью. Пойдет ко дну один — пойдет и второй, за компанию. Во-вторых, тебе лучше делать то же, что и я.

— Не высовываться?

— Угу. И не махать своей записью в полиции. Легавые, скорее всего, тоже замешаны в этом деле, хотя бы частично. И должен заметить, что если мы будем сидеть тихо, есть маленький шанс, что костлявые руки Человека-Без-Лица до нас просто не дойдут. Если же мы будем и дальше копать под убийц Германа, шансов выжить у нас нет вообще. Усек?

— Допустим.

— Да хоть задопускайся, — в голосе Рика Ястреба чувствовалось раздражение, — кстати, в твоем случае вообще, лучшее, что ты можешь сделать — сознаться в убийстве Германа. Да-да, понятно, что ты никого не убивал. Ты знаешь, я знаю. Зато подумай, какой положительный эффект! Вопрос об истинных виновниках убийства снимается с повестки дня — раз. Тебя по сути дела прячут, хоть за решетку, хоть в поселок твой, добывающий — это два. Вряд ли даже Человек-Без-Лица сунется за пределы жилых зон, особенно на такой уродской планете. Кстати, по-моему, он этого и добивался, иначе зачем ему спектакль с анонимками?

— Умно, что не говори, — прокомментировал я с иронией и ставя в слове «умно» ударение на последнем слоге, — вот только поясни мне, не наделенному умом в той же мере, зачем мне тогда твоя «нехилая сенсация»? И тебе, потенциальному смертнику, деньги — зачем?

— Я же еще не определился, — напомнил Рик, — я подумаю. И ты подумай. Идет?

* * *

Меня разбудили трели коммуникатора, лежавшего на тумбочке рядом с кроватью. Судя по показаниям часов, встроенных в тот же коммуникатор, было полдевятого утра. Других признаков светлого времени суток не наблюдалось, особенно за окном. Там стояла все та же темень, нарушаемая уличным освещением. А это значит, что я по-прежнему на Нэфусе, и все, происшедшее со мной за последние двое суток, не было сном.

Звонил Рик Ястреб. Вчера мы договорились связаться, когда кто-нибудь из нас примет решение относительно обнаруженной в «Нэфус Фарма» «нехилой сенсации» и дальнейших совместных действий.

— Журналюга, ты меня слышишь? — прозвучало из коммуникатора.

— Да, Рик, — ответил я. Наверное, тот вопрос был риторическим, учитывая, насколько современные коммуникаторы превосходят все предшествовавшие средства связи. Если бы Ястреб звонил… ну, скажем, по так называемому «телефону», сигнал от которого передавался по проводам, я действительно мог его не услышать. А так — наоборот. Ощущение, как будто собеседник, хоть и невидимый, но стоит рядом.

— Ты телевизор смотрел? — спросил Рик.

Хороший вопрос! Даже если не брать в расчет, что я только что проснулся. Конечно, этот ящик с экраном входит в комплект для стандартной квартиры, подобно водопроводу или доступу к информационной сети. И в квартире, которую я занимаю на Нэфусе, он тоже наличествует. Вот только зачем мне его смотреть? Почему это так важно?

— Почему это так важно? — последний вопрос я задал вслух.

— Новости включи! Местные, — пояснил Ястреб.

Вот что значит «захолустье»! Видимо, для жителей таких вот неблагополучных колоний теленовости — единственный источник информации. На Земле и большей части человеческих планет эти ящики давно проиграли свою информационную функцию электронным газетам вроде «Небулы». Телевидение, конечно, не вымерло, подобно радиовещанию, однако сменило свой статус. Из «средства массовой информации» превратилось в, прежде всего развлекательное зрелище — сродни театру и кинематографу. Именно развлекательная составляющая телевидения стала доминирующей в трудные годы Земли, когда МКЭК приступил к спасению планеты. Оно и понятно — когда хлеба становится меньше, хочется побольше зрелищ. Трудные годы ушли, а приобретенный статус телевидения остался, превратившись в привычку, а, позднее — в традицию.

Но это у нас, на Земле. Что же касается Нэфуса и прочих молодых и небогатых колоний, то до них электронные издания могут просто не доходить. Они же не по «мгновенке» распространяются для всех желающих и сразу. Тут целая цепочка действует.

Скажем, для того чтобы издание, выходящее на Земле, сделать доступным для жителей планеты Х, на вышеназванной планете Х должен быть модератор, покупающий у издания право размещать его выпуски в местных информационных сетях. В свою очередь, издание должно пользоваться популярностью среди жителей планеты Х, чтобы обеспечить модератору прибыль. И получается своего рода замкнутый круг: если на издание есть спрос, то оно поставляется на эту планету, однако спрос не может возникнуть на то, что на планету никогда не поставлялось, и, соответственно, неизвестно среди местного населения.

Короче, нелегко электронным изданиям завоевывать новую аудиторию. Кому-то выгоднее вообще ничего не завоевывать, ограничивая рынок сбыта одной планетой — развитой, обжитой, и, вообще, родной. А вот в колониях, не являющихся ни развитыми, ни, тем более обжитыми, и не успевших обзавестись собственными электронными изданиями, образуется своего рода информационная пустота. Явление, нетерпимое природой, если верить одному из древних философов. И заполняется эта пустота, в том числе и телевидением — что дешево, сердито, зато доступно каждому по причине бесплатности.

— …щаемся к главной теме выпуска, — заговорил включенный телевизор приятным женским голосом, — к беспрецедентному происшествию в одном из так называемых «специальных районов» города. Несмотря на эвакуацию большинства жильцов загоревшегося жилого корпуса, число погибших к этому часу превысило два десятка человек. В настоящее время тушение пожара близко к завершению, однако, согласно заявлению городской технической службы, нанесенный корпусу ущерб не совместим с его дальнейшей эксплуатацией. На его устранение…

— Ну что, понял? — мрачным голосом осведомился Рик, пока я, как завороженный, смотрел на экран, изображавший жилой корпус, из которого валил дым, и суетящиеся рядом пожарные модули.

Не понять было трудно — если учесть, что любая стандартная квартира оборудована встроенной автоматической системой пожаротушения. Вернее, ликвидации возгорания, которое не успевает дорасти до полноценного пожара. Не должно успеть. Однако нет такой автоматики, которую нельзя отключить, если сильно постараться. И тогда происходят подобные «беспрецедентные происшествия».

— Если не понял — поясняю, — сказал Ястреб, — это тот самый корпус, где мы были вчера. Там живет Пиявка… вернее, жил.

— Думаешь, это он устроил? Решил покончить с собой, при этом громко хлопнув дверью, отключил систему пожаротушения…

— Ну что ты! Пиявка, конечно, личность не вполне адекватная, но не идиот же! Он слишком любит себя, чтобы самоубиться. Разве ты бы смог убить то, что тебе дорого?

— Нет. Но отключить систему мог только он.

— Вот тут ты прав. Только ведь его могли заставить сделать это. Согласен?

— Согласен, ибо знаю, насколько негероический у Пиявки характер. Дуло к голове — и он уже в истерике. Вопрос, видимо, в том, кто это дуло приставил. И здесь у меня два варианта — либо Человек-Без-Лица, либо кто-то из клиентов. Узнали, что Пиявка с полицией связывался…

— Стоп-стоп-стоп, — перебил меня Рик, — по-моему, первый вариант был ближе к истине. А насчет клиентов скажу — ты слишком плохого мнения о нас, ссыльных. Да, мы не дружим с законом, и нам приходилось убивать. Некоторым — не по разу. Но зачем кому-то лишние жертвы? Зачем этот поджог и еще пара десятков трупов? Не проще ли прострелить этому Пиявке голову и навеки забыть о нем?

— То есть, ты считаешь, что пожар устроил Человек-Без-Лица?

— Не вижу других вариантов. Наверняка Пиявка пустил его сам, не ожидая плохого. И дал возможность Человеку-Без-Лица убить сразу двух зайцев. Избавиться от лишнего свидетеля и уничтожить его оборудование. Используя которое, можно было доказать, что анонимный донос на тебя отправил именно Пиявка. Плюс, его так называемое признание теряет силу — ведь по процессуальным нормам учитываются показания только живых свидетелей. Так что свой диктофон можешь выбросить в ближайший мусорный коллектор — чтоб его переработали во что-нибудь полезное.

— Я правильно тебя понял? — начал я, — ты узнал об очередной акции Человека-Без-Лица, насмерть перепугался и готов выбросить белый флаг. Хоть перед полицией, хоть перед этим убийцей.

— Нет, — со значительной порцией металла в голосе возразил Рик, — все совсем наоборот. Отсидеться не удастся, прикинуться неопасным — тем более. Думаешь, Пиявка представлял опасность для Человека-Без-Лица и стоящих за ним людей? Да нет же, напротив, он был им в некотором смысле полезен. Его убрали… как ты сказал? На всякий случай? Так вот, такой же «всякий случай» ждет и нас с тобой. Если забьемся в норы и будем ждать своей участи. Я был неправ, когда говорил, что при таком поведении у нас есть хоть какие-то шансы. Ни фига. При сидении сложа руки шансов не бывает.

— И что?

— А ты не понял, журналюга? Будем выводить этих сволочей на чистую воду. Если вокруг их делишек с чужими разгорится скандал, если Нэфус вновь, как два года назад, будет в центре внимания всей Империи — посмеют ли они тогда простреливать башки и поджигать жилые корпуса? Смысла немного, зато можно усугубить свое и так непростое положение.

— Ты так уверено говоришь. Можно подумать, у тебя есть план.

— Вроде того, журналюга. Я ведь обдумал все — утром, на свежую голову да под эти новости поганые. Может быть, с планеты нас и не выпустят, но… «мгновенка»-то тебе на что? Отправить по «мгновенке» снимки чужих и еще кое-какие материалы — сможешь?

— Технически это конечно, возможно, — замялся я, — вот только…

— Что? Дорого? А жизнь тебе не дороже? Короче, журналюга, я сейчас собираюсь на работу, ты тоже к «Нэфус Фарма» подтягивайся. Я сброшу тебе его координаты. Увидимся на проходной.

* * *

Стандартный служебный корпус отличается от стандартного жилого корпуса разве что функцией помещений. Вместо квартир — кабинеты либо лаборатории. Душевых нет; туалетов, как правило, по одному или два на этаж. Во всем остальном, начиная от вестибюля, и кончая коридором на любом этаже, различий между жилым и служебным корпусом просто не предусмотрено. С формальной точки зрения.

Однако, переступив порог служебного корпуса, где размещался научно-исследовательский институт «Нэфус Фарма», я понял, и в нетрезвом состоянии не перепутаю его с вместилищем человеческого жилья. И дело было даже не в вывеске, висевшей у входа, указывающей на принадлежность этого здания компании «Нэфус Фарма» и украшенной старым как мир символом — змеей, обвивающей ножку бокала. Уже в вестибюле царила та обстановка и атмосфера, что лучше всяких слов поясняет каждому входящему три вещи. Что здесь не место для жилья, что люди здесь заняты работой, причем серьезной, и что работа эта — научная по профилю и секретная по притязаниям.

Стены в вестибюле были белыми, яркими и даже какими-то блестящими, наводя на мысли о больнице или другом медицинском учреждении. Время от времени через вестибюль проходили люди, то в белых халатах столь любимых научными работниками уж несколько веков, то в облегающих костюмах, похожих на скафандры. Висевший на одной из стен знак предупреждал, что вход в корпус с коммуникаторами запрещен и не без оснований, кстати говоря.

Дело в том, что давным-давно, еще до МКЭК, нашлись гениальные люди, что додумались усилить переносное средство связи, прообраз нынешнего коммуникатора, всевозможными побочными микроустройствами и функциями. Были там и средства фото- и видеосъемки, и диктофон, и карманный фонарик, правда, очень слабый. Еще средство связи могло превращаться в радиоприемник, музыкальный мини-проигрыватель и черт знает еще во что. Дальнейшее развитие средств связи пошло примерно по тому же пути, однако было скорректировано с учетом насаждаемых Комитетом ценностей. Последние, и, прежде всего, линия на отказ от излишеств, привели к тому, что бесполезные вспомогательные возможности коммуникаторов отмерли ввиду отсутствия спроса. Осталось самое необходимое, а именно, функция связи (в том числе так называемая «электронная почта»), совместимость с другими электронными устройствами и системами, а еще — возможность съемки, как фотографической, так и видео.

В результате фотоаппараты в качестве самостоятельных устройств практически вымерли, а вот позиции профессиональных видеосистем, используемых на телевидении и в кинематографе, были лишь поколеблены. С последними соревноваться было трудно, ведь, как ни крути, основная функция коммуникатора — связь, возможность же видеосъемки предназначалась для чисто любительского пользования. Соответствующим было и качество этой съемки.

И все-таки, руководство института опасалось именно коммуникаторов, а, точнее их вспомогательных возможностей. И, в том числе и для нейтрализации этой опасности, в вестибюле, близ входа, располагался пост охраны, представленной двумя живыми сотрудниками (вооруженными, кстати говоря) и одним проверяющим устройством. Проверяющее устройство не отличалось от своих собратьев, используемых в аэро- и космопортах и представляло собой что-то вроде проема без стены. Чтобы пройти через этот проем и не вызвать сигнал тревоги, человеку требовалось оставить на входе потенциально опасные предметы, перечень которых задавался для каждого конкретного случая. По всей видимости, на данном конкретном посту запретными предметами помимо оружия являлись коммуникаторы.

Я огляделся. В вестибюле и в помине не было Рика Ястреба; никто, соответственно, не спешил меня проводить мимо электронного Цербера и его живых помощников. А поскольку без коммуникатора мое пребывание по ту сторону поста теряло смысл, я попытался выкрутиться сам.

— Я — представитель прессы, — как можно тверже произнес я, — и без коммуникатора я не смогу полноценно исполнять служебные обязанности.

Один из охранников хмыкнул. Второй оказался способным и на человеческую речь.

— У вас нет аккредитации, — сказал он, — это один момент. А второй — вы находитесь под следствием. Так что еще вопрос, стоит ли вас вообще пропускать.

Я уже отчаялся, когда к посту подошел Рик.

В белом халате, который смотрелся на нем как крылья на бегемоте.

— Пропустите… он со мной, — сказал, судя по голосу, порядком запыхавшийся Ястреб, — и насчет «под следствием» — не надо. Я вот, к примеру, осужден, и что? И… как насчет вас, кстати?

— Проход посторонних с коммуникаторами запрещен, — напомнил один из охранников не терпящим возражения тоном.

— Если дело только в этом… — Рик повернулся и подмигнул мне, — то, жур… Игорь, оставь свой коммуникатор на посту. Да не волнуйся, так многие делают. Никто его не украдет.

— А я не этого боюсь, — вздохнул я, — трудно без коммуникатора…

— Да ладно! — резко и громко перебил Ястреб, — обойдешься. Что-нибудь придумаем. Да проходи уже!

И он, схватив меня за локоть, буквально протащил через проем. В этот раз обошлось без сигнала тревоги. После чего через вестибюль мы направились к одному из лифтов.

— Слышь, журналюга, ты нас спалить что ли вздумал? — спросил у меня Рик в кабине лифта.

— Да при чем тут «спалить»? — искренне возмутился я, — не понимаешь, что наш… твой план накрылся медным тазом? Или ты думаешь, что я буду снимать чужих своим проницательным журналистским взглядом? А в редакцию отправлять — силой мысли?

— Нет, журналюга. Я так не думаю.

— И что с того? У меня нет других средств связи, не говоря о фотосъемке.

— У тебя — нет, зато у меня есть, — и Рик буквально под нос подсунул мне свой коммуникатор, — ведь на сотрудников тот запрет не распространяется. Снимешь, что тебе нужно, а потом можешь перегнать к себе. Или с моего отправить, если не слишком дорого.

— Я пошлю в редакцию просьбу оплатить мгновенную почту, — предложил я, — так что дорого, скорее всего, не будет.

— Ну вот и славно! — обрадовался Рик, — сейчас спустимся и вскоре сможешь приступить. Кстати, умеешь пользоваться этой моделью?

— Спустимся? — переспросил я.

Вместо ответа Рик похлопал рукой по управляющей панели лифта. Приглядевшись, я заметил, что панель эта не совсем обычная. На расположенных на ней кнопках были не только цифры, но и, на первый взгляд, неуместные на подобных устройствах символы арифметических действий — плюс и минус. Судя по показаниям небольшого экранчика, мы как раз спустились на минус пятый этаж.

— Это что же получается, мы — под землей? — спросил я, когда двери лифта отворились и мы вышли в длинный коридор с множеством дверей и неизменными ярко-белыми стенами.

— Скорее, подо льдом. Или под Нэфусом, — поправил меня Рик, — и удивляться тут нечему, если подумать. Есть вещи, для которых подземные или «отрицательные» этажи годятся больше. Например, проведение опасных экспериментов. Или хранение разных материалов, не менее опасных. Или, наоборот, слишком нужных и ценных. А то мало ли, вдруг поджог какой-нибудь, землетрясение, или бандиты нагрянут. А на отрицательных этажах у этих материалов шансов уцелеть побольше.

— Угу, — хмыкнул я, — еще для сокрытия правды эти этажи больше подходят… Просто удивительно, что ты вообще догадался насчет чужих.

Мимо прошел молодой человек в «скафандре» и, мимоходом, поздоровался с Риком. А на меня покосился с подозрением.

— Говори потише, — недовольно и вполголоса посоветовал мне Ястреб, — ты же не хочешь, чтоб весь этаж узнал, что ты интересуешься чужими. А насчет «как догадался» поясню. В отличие от тебя, я, по крайней мере, знал, что этажи в этом корпусе отсчитываются не только вверх, но и вниз. К тому же не забывай, я здесь лаборант, а значит — мальчик на побегушках. Подай, принеси, сделай еще что-то, чем брезгуют сотрудники с дипломами… Меня и отправили за какими-то реагентами в лабораторию, как раз помещавшуюся на минус пятом этаже. Поскольку мне раньше в этой лаборатории бывать не приходилось, я в некотором смысле…

— Заблудился? — предложил я.

— Вот-вот. Побродил по коридору и наткнулся на еще один лифт. То есть, само по себе это не имело большого значения, лифтов у нас в корпусе несколько. Но у этого было два свойства, меня настороживших. Во-первых, его не было на планах здания. Да и сам он располагался так, чтоб его было трудно найти — в каком-то полутемном углу. Во-вторых, когда я чисто из любопытства открыл кабину, оказалось, что панель управления тоже необычная. На ней не было цифр, только кнопки со стрелками — вверх и вниз. И вверх лифт не поехал — это с минус пятого этажа-то!

— А вниз? — спросил я чисто инстинктивно.

— А ты-то сам как думаешь? — Рик усмехнулся, — впрочем, я в тот момент тупил не меньше тебя. Видишь ли, официальное количество отрицательных этажей в этом корпусе — пять. И мы на самом нижнем. Соответственно, никакого дополнительного «низа» быть не могло.

— Официально. А на самом деле? Сколько еще этажей в этом корпусе?

— Трудно сказать, журналюга. Когда я дал лифту команду спускаться вниз, он не просто перенес меня на этаж ниже. Или даже на два. Там какая-то глубокая шахта, под корпусом, лифт спускался довольно долго, а то, куда он приехал, было чем угодно, только не стандартным этажом.

— Поконкретнее нельзя?

— Поконкретнее? Придем — сам увидишь. А вообще-то, там был зал. Ну, в смысле, помещение, просторное как по горизонтали, так и по вертикали. Размером с ангар для небольшого космического корабля.

— И что там было? Кроме чужих? — поинтересовался я, чем вызвал легкое раздражение Рика.

— Что значит — кроме? — вопрошал он с некоторой обидой в голосе, — разве чужие — это мало? Можно подумать, ты сам встречаешь чужих регулярно.

— Да нет, не в том дело. Наверняка это был не просто зал, полный разумных грызунов. Была же там какая-то мебель, оборудование, люди, наконец.

— Людей не было, — уверено ответил Ястреб, — совсем. Если они туда наведываются, то редко и по крайней необходимости. Я полагаю, что весь этот зал — как большая экспериментальная площадка. За тем, что там происходит, наблюдают… дистанционно. Что касается оборудования и мебели, то повторяю: придем, и сам увидишь. Недолго осталось.

* * *

Лифт выглядел именно так, как его описывал Рик. Поблескивающая в полутемном углу малозаметная дверь, неизвестно куда ведущая. Возможно, я и подавляющее большинство так называемых «нормальных людей» прошли бы мимо, едва удостоив эту дверь равнодушным взглядом. Вот только Ястреб с его обостренным любопытством и наблюдательностью, наработанными за годы охоты на древние сокровища, вряд ли мог считаться «нормальным человеком».

А вот насчет «глубокой шахты» Рик, попал пальцем в небо, ибо спуск не занял много времени. Я подозреваю, что в момент своего первого визита на секретный этаж Ястреб сильно волновался, был напряжен, сгорал от любопытства, а в таком состоянии кажется, что время идет медленно. Или даже не идет, а тянется — мучительно, порой даже болезненно. Что касается меня, то ничего подобного я не ощущал и спуск для меня продлился чуть больше минуты.

За раскрывшимися дверями лифта нас встречала еще одна дверь, украшенная табличкой: «Проект «Ксено». Вход только для технического персонала».

— То есть — для меня, — произнес Рик с гордостью и влепил свою пятерню в дверь. Та послушно растворилась.

— Проект «Ксено», — пробормотал тем временем я, пробуя название на вкус, — Ксено, значит… И, вправду, чужие.

Судя по тусклой освещенности помещения, в котором мы оказались, на электроснабжении здесь здорово экономили. А это, в свою очередь, означало, что людям на территории проекта «Ксено» и впрямь делать нечего. Чужие — другое дело. Материал для экспериментов, чего о нем заботиться?

Это место не было залом, как говорил Рик. Несмотря на высокий потолок и немаленькую площадь, секретный этаж представлял собой все тот же стандартный коридор. Разве что вместо помещений с дверями здесь было что-то вроде клеток, разделенных прозрачными перегородками.

Ну а в клетках, как и обещал Рик, я увидел чужих. Миганов. Разумных грызунов, которые, кстати говоря, совершенно не похожи на крыс. Форма черепа не та, не вытянутая. По ней миганы напоминали скорее хомяков, бурундуков или белок. Вот только среди этих земных зверьков не было ни одной особи длиной больше метра. Кроме того, на миганах почти не было шерсти, и я подумал, что это — некий общий признак, характерный для разумных млекопитающих. Ведь шерсть нужна для защиты от холода или от зубов другого животного, а разумному существу, защищенному хотя бы одеждой, шерсть — просто лишний груз. Что-то бесполезное, лишнее, а местами даже вызывающее неудобства. Ведь блох и прочих паразитов никто не отменял, а этой публике, в свою очередь не важно, у кого пить кровь — у разумного существа или у неразумного. Вот и избавляемся, мы, разумные существа от шерсти — независимо от видовой принадлежности.

Зачарованно переходил я от клетки к клетке и запечатлевал одного за другим, миганов — помещенных в аквариумы, замороженных, подключенных к какой-то электротехнике или просто вскрытых. Некоторые миганы были изуродованы до неузнаваемости, и только профессиональный цинизм, поборовший естественное отвращение, заставлял меня снимать и их.

В одной из клеток помещалась целая группа чужих. Вернее, то, что когда-то было группой живых существ, а теперь являлось сваленными в кучу трупами. Подойдя к этой клетке и уже приготовившись заснять жуткое зрелище, я заметил, что один из миганов жив. С трудом поднявшись с полу, он на одних передних конечностях дополз до перегородки. Наши глаза, глаза двух разумных существ встретились и я увидел во взгляде «брата по разуму» все, что и ожидал там увидеть — боль, ненависть, безумие, ощущение безвыходности и обреченности. На меня смотрело существо, которому в буквальном смысле нечего было терять.

Обмен взглядами продолжался недолго. Того времени не хватило чтобы заснять оставшегося в живых мигана. Издав серию тонких пищащих звуков, вряд ли считающихся цензурными на его родине, чужой кинулся на меня и… врезавшись в прозрачную перегородку, осел на пол. В таком виде его и запечатлел коммуникатор Рика Ястреба.

Что касается, самого хозяина коммуникатора, то он лишь равнодушно поглядывал по сторонам. Вряд ли зрелище замученных грызунов, пусть даже разумных, произвело на него впечатление. Я — другое дело. Броня профессионального журналистского цинизма ломалась с каждым новым снимком, а в голове все чаще всплывал образ Ада — места, куда, по мнению верующих, попадали после смерти грешники, и где они были обречены на вечные муки. Секретный этаж НИИ «Нэфус Фарма» тоже начал казаться мне Адом — только не для людей, а для другой разумной расы. Для наших соперников по галактическому рукаву.

— …ты что здесь делаешь? — незнакомый, неожиданно прозвучавший в зловещей тишине, голос вывел меня из состояния трудовой увлеченности.

Обернувшись и предусмотрительно спрятав коммуникатор за пазуху, я увидел направляющегося к Рику невысокого человека в скафандре.

— Здесь опасно находиться без средств индивидуальной защиты, — начал вяло распекать Ястреба человек в скафандре, — не говоря уж о том, что вот-вот должна начаться очистка экспериментального пространства и санобработка…

Тут человек в скафандре заметил меня и изменился в лице. Сперва удивился, потом рассердился.

— Так вас здесь двое?! — вскричал он, — зачем… то есть, как вообще вы сюда вошли? Вас не должно быть здесь!

— Ладно, — пожал плечами Ястреб, в противоположность своему собеседнику, сохранявший спокойный и мирный тон, — не должно так не должно. Мы уже уходим. Правда, жур… Игорь?

— Ага, — поспешно согласился я, наивно надеясь, что «прокатит».

— Так не пойдет, — сказал как отрезал человек в скафандре, одной фразой разрушая все мои надежды, — вы, оба, проникли в это место без доступа и без санкции. Это нарушение внутреннего распорядка. Я вынужден проинформировать руководство.

— Зачем же сразу руководство? — как можно мягче обратился к нему Рик, — неужели мы не можем уладить этот вопрос прямо здесь?…

— В этой клоаке? — с нескрываемым отвращением отмахнулся человек в скафандре, — избави Бог! Я здесь ни на минуту не задержусь. А вы, господа нарушители, ответите по полной программе!

Он направился к участку стены (настоящей, не перегородки), к установленному на нем аппарату, оказавшемуся терминалом внутренней связи. Видимо собственного коммуникатора человек в скафандре не имел. Зарплата лаборанта, особенно в молодой и бедной колонии, не позволяла, а подрабатывать как Рик Ястреб, на разных темных делишках человек в скафандре, скорее всего, не мог.

Когда Рик бросился следом за своим коллегой, человек в скафандре уже успел активировать терминал. Я ожидал, что Ястреб и дальше будет его уговаривать, но не тут-то было. Короткий замах, удар ребром ладони по ничего не подозревающей шее — и человек в скафандре рухнул на пол. Он не успел достичь пола, а Рик уже достал свой лазерник и выстрелом погасил экран терминала.

— А ты чего встал?! — рявкнул он на меня, и впрямь застывшего в нерешительности, — как пирамида майя, честное слово. Валим, что непонятного?

— Нас… спалили? — использовал я словечко из лексикона людей, одного с Риком Ястребом круга, когда мы торопливо бежали к лифту.

— Да нет, блин, пригласили на день рождения! — с раздражением ответил Рик, — и не теряй время, а лучше сливай все что наснимал. Чтоб если попадемся, так хотя бы не зря.

«Сливал» я уже в кабине лифта, пока она поднималась на нормальный, хоть и отрицательный этаж. Все снимки миганов я превратил в мгновенные послания и отправил в редакцию, не щадя ни канала мгновенной почты, ни банковского счета своего компаньона. А вот просьбу оплатить использование мгновенной почты я не успел не то что отправить, а даже набрать соответствующий текст.

— Что дальше? — спросил я у Рика, когда мы быстрыми шагами преодолевали расстояние между секретным и обычным лифтами, — какой-нибудь план?…

— Мечтать не вредно, — огрызнулся Ястреб, — план ему видите ли подавай. План прост, журналюга: валим как можно скорее. Успеваем свалить из этого места, пока тот козел не очухался, не нашел другой терминал… или другой способ настучать на нас. И пока охрана не среагирует. Эх, вот в такие моменты я жалею, что не киллер. Что не могу хладнокровно замочить безоружного человека.

Вопреки надеждам Рика, вырваться из корпуса нам не удалось. Когда мы подходили к одному из лифтов, из его раскрывающихся дверей нам навстречу пожаловало целых три охранника. С лазерниками наготове.

— Вы, двое, — неприятным хрипло-скрипучим голосом обратился к нам один из этих троих, — стоять! Руки вверх! И без глупостей. Это я к тебе, уголта, обращаюсь. У тебя один ствол — у нас три. Так что клади свою пукалку на пол.

Рик покорно достал пистолет и медленно положил его на пол.

— Вот и славно, — усмехнулся охранник, — теперь ты, рыжий. Представитель прессы с отягчающими обстоятельствами. И в особо крупных размерах.

На его остроту, неуклюжую как слон и такую же по интеллекту, не отреагировали даже другие охранники. А вот меня подобное высказывание задело. Особенно в компании с «рыжим».

— Я вам не рыжий, — сказал я довольно грубо, — а мои проблемы с законом — не вашего ума дело. Какое вы вообще имеете право задерживать нас, махать пушками?

— Вот как мы заговорили, — охранник осклабился и, достав из кармана маленький, умещающийся на ладони, приборчик, провел им возле меня, — какое, видите ли, право мы имеем. Удивительное дело: стоит вас поймать, и вы вспоминаете о законах. Да еще проявляете редкостную юридическую грамотность…

Приборчик пискнул, охранник одним резким движением распахнул полы моей куртки и выхватил коммуникатор Рика. Навел было на него свой лазерник, но вовремя передумал. Предпочел возобновить вербальное насилие над моим мозгом.

— Машинку твою я изымаю — это раз, — сказал он все тем же неприятным голосом, — хорошая компания для того коммуникатора, что на посту изъяли. Что касается права, то напоминаю вам, уголта отмороженная, что это — собственность компании «Нэфус Фарма». А вы находитесь в ней в нарушении внутреннего распорядка. Про хулиганские выходки я уже молчу. Так что советую засунуть ваши юридические заморочки в одно темное глубокое место.

Хоть я и понимал, что имеет в виду охранник, но при словосочетании «темное глубокое место» вновь вспомнилось «экспериментальное пространство» на секретном этаже. «Мышиный ад», как я про себя окрестил это место.

— Что теперь? — спросил я, лишившись коммуникатора и внутренне порадовавшись, что, по крайней мере, отснятый материал не пропал.

— Поставить бы вас к стенке да пустить заряд в башку, — мечтательно произнес охранник, — да нельзя. Мы — не вы, уголта. Лучше подождем полицию — она уже на подходе.

* * *

Приезда полиции, бывшей якобы на подходе, нам пришлось дожидаться часа полтора. В небольшой, лишенной окон и мебели, комнате, сидя на полу, привалившись к стене. Удовольствие, как говорится, «на троечку», так что я даже испытал что-то вроде радости, когда дверь отворилась, а в комнату пожаловал давешний «скрипучий охранник», а следом — группа захвата в составе двух вооруженных полицейских и руководителя операции. Вернее, руководительницы, женщины примерно моего возраста, высокой, стройной, энергичной и коротко стриженной.

— Оперуполномоченный Кристина Мбанга, полиция города Нэфус-1, - командным голосом представилась женщина, а затем, переведя взгляд на меня, недобро усмехнулась, — а вы ведь Игорь Сальваторе, местная знаменитость. Я так рада встрече с вами… особенно в таком качестве.

От таких слов, а также от звучной фамилии «Мбанга» у меня душа в пятки ушла. Поневоле вспомнилось, что именно такую фамилию носил шеф местной полиции два года назад, когда я придал огласке творящиеся здесь темные делишки. Видимо, не весь личный состав попал под тогдашнюю чистку.

Еще больше я испугался, когда Кристина достала пистолет и приставила его к самой моей голове. Лица скрипучего охранника и обоих полицейских оставались бесстрастными и равнодушными, а я уже успел попрощаться с жизнью. Решил, что расплата за мой «подвиг» настигнет меня прямо здесь и сейчас.

Но оперуполномоченный Мбанга так и не нажала на курок. Подержав дуло у моей головы с минуту и насладившись моментом, она отвела пистолет и рассмеялась — искренне, торжествующе, на весь голос. Вздох облегчения вырвался из моей груди.

— Ладно, поиграли и будет, — Кристина перестала смеяться и мгновенно сменила белозубую улыбку на выражение казенной строгости, — Игорь Сальваторе, Харико Джобс, вы арестованы по обвинению в убийстве Германа Ли и Френсиса Панчева…

— Пиявки, то есть, — вполголоса прокомментировал Рик Ястреб.

— Послушайте! — перебил я Кристину Мбанга, — у меня есть запись признания Пиявки… то есть, Панчева. Он говорил, что сам прислал ту анонимку, по которой меня задержали.

— Что вы говорите! — притворно-сладким голосом пропела Кристина, — признание мертвого Панчева у вас, видите ли, есть. Думаете, я не знаю, как вы его добились? У нас есть свидетели вашего визита в квартиру Панчева вчера вечером. И еще — видеозапись вашего общения с ним. А с дулом у виска и ты, Сальваторе признаешься в чем угодно. Это я еще и к тому, что хоть вы и имеете право хранить молчание, но… злоупотреблять им не советую.