На улице на нас обрушилась жара. По петербургским меркам, двадцать градусов второго сентября – это немыслимое тепло. Ноги горели в офисных туфлях. Плотная юбка и блузка с длинными рукавами прилипали к взмокшему телу наподобие плёнки стретч. Я казалась себе курой гриль в термопакете.

Но все эти физические неудобства не имели никакого значения. Что за день! Этим утром я проснулась простым корреспондентом. А сейчас – посмотрите на меня! Репортёр с большой буквы «Р»: моё прямое включение украсило эфир, раскопанный мной "Инстаграм" личного парикмахера губернатора стал его жемчужиной. Интересно, а российским журналистам присуждают Пулитцеровскую премию? Надо проверить!

Я плюхнулась в нагретую солнцем конторскую машину и вытащила телефон. От копания в интернете меня отвлек Василий.

– Ищешь, где бы купить пуленепробиваемый жилет? – поинтересовался он, открывая багажник "каблучка" «Пежо» и загружая туда оборудование. Ярослав, бережно, как младенца, укладывавший камеру на заднее сиденье, хмыкнул.

– Не смешно, – отрезала я, набирая в "Яндексе" запрос "премии для телерепортёров в спб". – И вообще, заводи мотор, хоть кондей включим, что ли.

– Надеюсь, ты отдаёшь себе отчёт в том, что Раиса теперь тебя в порошок сотрёт? – спросил Василий, садясь за руль и включая зажигание. – Она не из тех, кто подставит другую щеку.

Я сделала пренебрежительную гримасу.

– Не посмеет. Я же сотрудник ТТВ, а не ее комнатная собачка, как эта девица с госканала, которая ногти сегодня в пресс-центре красила. У нас, слава Богу, канал пока еще независимый, не забыл? Савелий грудью встанет на мою защиту.

– Ох, что-то я в этом сомневаюсь, – протянул Василий, щёлкая зажигалкой и прикуривая.

Белый телефончик (хотя на самом деле его следовало бы назвать вполне упитанным планшетом, потому что он едва помещался в ладони) ожил. Звонила Марианна – моя лучшая подруга и наставница, взявшая меня под крыло восемь лет назад. Тогда я, девятнадцатилетняя студентка вечернего отделения журфака (с лишним весом и бровями настолько густыми, что из зеркала на меня будто смотрел Брежнев) совсем ничего не знала о новостях. Но ужасно хотела работать на знаменитом «Творческом телевидении», прославившимся своей дерзостью и особым мнением далеко за пределами Северо-Запада. Марианна, самый молодой выпускающий редактор канала (тогда ей было всего двадцать девять, на два года больше, чем мне сейчас), единственная из всех поверила в меня. И продолжает верить до сих пор.

– Ласточка моя, я тебя поздравляю! Включение было изумительным! Савелий в диком восторге.

Я представила, как восхитительная Марианна сидит за своим компьютером с крошечной белой чашечкой эспрессо, крутит на пальце невероятной красоты кольцо с аквамарином и радостно улыбается.

– Правда? Ох, Марианна, я так волновалась! А как он воспринял ту часть с "Инстаграмом" парикмахерши?

– Ты бы его не узнала! Вбежал в ньюс-рум, как ураган! Заорал на продюсеров, чтобы они немедленно перестали говорить по телефону, включил на полную катушку звук телевизора, заставил всех смотреть эфир и даже, мне кажется, подпрыгивал на месте. Лицо у него было, я даже не знаю, красное, как раскалённый самовар. Весь его знаменитый зачёс на лысину растрепался, в общем, зрелище то еще.

Я вообразила себе нашего флегматичного главного редактора в состоянии "дикого восторга".

– Прикольно! Жаль, я не видела, хоть бы кто-нибудь его догадался снять на телефон для меня!

– Все были слишком увлечены твоим прямым. Одним словом, я тебе звоню сказать, птичка моя, что Савелий тебя ждет в своём кабинете через двадцать минут. Успеешь? А то он потом уезжает куда-то по срочным делам.

Пульс у меня резко подскочил. Сердце заколотилось где-то в районе горла. Я нажала "отбой" и посмотрела на часы. Мы всё еще крутились в районе Смольного.

– Василий, родной, поднажми! – выдавила я. – Савелий меня вызвал. Чувствую, неспроста.

– Меня дважды просить не надо! Фильм "Такси" смотрела? Держись тогда!

И он вдавил педаль газа в пол. Машина встрепенулась, я вжалась в сиденье. Ярослав, уютно задремавший сзади еще в начале поездки, стукнулся головой о стекло и недовольно заворчал.

Конторский "каблучок" – это, конечно, не тюнингованный суперавтомобиль из блокбастера Люка Бессона; но на его капоте блестящий лев также грозно, по-королевски грозит своим соперникам лапами; и надо признать, Василий ничем не уступал Сами Насери. Он был прирожденным повелителем магистралей. Из скромного маломощного двигателя выжимал больше, чем было задумано инженерами-проектировщиками.

Машина неслась по Таврической как самонаводящийся снаряд. Ловко огибала других участников движения, проскочила на мигающую стрелку; и упёрлась в хвост беспросветной пробки на Литейном мосту.

– Ладно, – сказал Василий и встал в крайний правый ряд, который вроде полз быстрее других. – Ну а теперь давай по-честному. Ты правда хочешь стать ведущей?

– Разумеется, что за вопрос! – подняла я брови.

– Зачем? Скучно же. Никаких новых людей. Никаких новых впечатлений. Никаких больше весёлых поездок с такими видными молодыми людьми, как мы с Ярославом, – подмигнул он.

Я даже не знала, с чего начать – столько у меня было аргументов.

– Ты не понимаешь, Вась. Я наконец-то отдохну! Я не могу больше болтаться под дождем, под снегом, быть на связи двадцать четыре часа. Вот этот дружок, – я продемонстрировала свой смартфон, – со мной даже в ванной. Я моюсь, а он рядом, на стиральной машине. Я ни одного выходного спланировать не могу! Сама дома крашу волосы, потому что каждый раз, когда записываюсь в парикмахерскую, меня вызывают на работу…

– Ну а зачем же ты тогда вообще пошла в корреспонденты? И ежу понятно, что это тяжёлая мужская профессия.

Я отвернулась к окну, собираясь с мыслями. Справа переливалась темным золотом Нева. Несмотря на яркие солнечные блики, река выглядела по-осеннему мрачной.

– Тут всё дело в том, что мой папа всегда мечтал о мальчике – а родилась я. Ну вот и доказываю всю жизнь, что я ничем не хуже парня.

В машине умиротворяюще шумел кондиционер, приглушенно играло "ЭльдоРадио", Ярослав, трогательно обняв камеру, вновь заснул на заднем сиденье. Мне и правда будет не хватать этих задушевных разговоров с Васей… Впрочем, он тут же подпортил момент.

– Должен отметить, – довольно едко сообщил он мне, – что и парнем быть тоже совсем не просто.

– Ха! – воскликнула я.

– Что значит "ха"? Могу доказать.

– Ну давай, попробуй!

– Пожалуйста, вот тебе пример. Мой папа тоже хотел мальчика, чтобы научить его всему, что он сам знает. А поскольку знал он очень и очень немало, детства у меня практически не было.

– Почему?

– Да потому, что я постоянно должен был учиться работать руками, и при этом еще сдавать папе экзамены по теории. Например, меняем с папой масло в машине – значит, я обязан рассказать, какие функции это масло выполняет в двигателе. А про дачу и говорить нечего! Мы с ним пятнадцать лет её строили. Буквально из ничего – в девяностых же материалов не было никаких. Потом папа умер, и ответственность за маму и за дачу легла на мои плечи… – Вася на мгновение умолк, потом продолжил с обычной своей бодростью: – Знала бы ты, какую я конфетку из старой дачи сотворил! Пальчики оближешь!

– Знаешь, на мне тоже ответственность, – возразила ему я. – Вот мой папа с детства мечтал стать журналистом, а работает всю жизнь юристом, так уж сложилось. И я когда заканчивала школу, подумала – ведь я могу воплотить его мечту! Вот и стараюсь с тех пор оправдать ожидания. Ради папиного одобрения – и золотая медаль, и красный диплом, и работа на телевидении.

– Наверняка он тобой очень гордится, – серьезно отозвался Вася.

– Ага, даже ночной сторож на стоянке, где родители оставляют свою машину, в курсе, где я работаю. Мой папа своими силами поднимает рейтинг каналу ТТВ процентов на десять, не меньше! – к этому моменту мы вырвались наконец с забитого Литейного, помчались по Пироговской набережной и я решила сменить тему. – А что ты на своей даче такого конфеточного сделал?

– О-о-о, это нечто, сам доволен. Думаю, пора ставить на участке скульптуру, изображающую меня, гениального, на коне! – Василий весь аж засветился энтузиазмом.

– А ты от скромности не умрёшь, – заметила я скептически.

– Нет, умирать я не собираюсь, ни от скромности, ни еще от чего-либо – впереди еще масса дел! – заявил Вася, выполняя на огромной скорости опаснейшие манёвры, ставящие под сомнение его слова. – Еще нужно пруд мозаикой выложить, газ подвести, много чего. А вообще я из обычной советской развалюшки сделал средиземноморскую виллу, как мама ее называет. Мы придумали огромную террасу, – Вася возбужденно описал рукой настолько широкий полукруг, что едва не попал мне по носу. – На террасе в такую вот хорошую погоду пьем кофе – экспрессо, и не поправляй, – я закатила глаза. – Мама там поставила терракотовые горшки с цветами, а в этом году у нее даже лимонное дерево зацвело....

– Звучит шикарно, – с легкой завистью сказала я. – Я на своей даче уже лет двадцать не была, с самого детства, папа не любит все эти огородные радости, а маме некогда, она всё время в разъездах. А где у вас участок, может я там на съемках была?

– Станция Грузино, это Всеволожский район, тридцать километров от Кольцевой. По новой Приозерке за полчаса долетаю.

Я разинула рот, поразившись совпадению.

– Не может быть! Так у нас там же дача!

– А как садоводство ваше называется? Не "Дорожник" случайно?

– Случайно "Дорожник"! Вот это да!

Василий от неожиданности даже притормозил.

– А не ваши ли это заброшенные шесть соток на границе с лесом, такой облупившийся желтенький домик? – Я кивнула, потеряв дар речи. Откуда он мог это знать? Вася тут же объяснил. – А знаешь, как я догадался? Это единственный в садоводстве неухоженный участок, у нас в последнее время там стало совсем как в коттеджном поселке. Все сайдингом обшились, освещение уличное провели, красота. Председатель в прошлом году говорил, что звонил владельцам участка, просил привести его в порядок, но как об стенку орех.

Глубоко вздохнув, я проникновенно сказала:

– Друг мой Василий. Ну сколько можно. Я тебя всё время учу-учу, а тебе как об стенку ГОРОХ! Запомни, горох, как "Бондюэль"! А никакой не орех! И да, мы вплотную сейчас занялись дачей…

– Что-то я вас там не видел!

– Я имею в виду, документы папа оформил. Приватизировал участок по дачной амнистии и мы пару месяцев назад выставили его на продажу. Только почему-то никто не звонит.

– Можно догадаться, почему, – фыркнул Василий. – Фотки-то наверняка есть в объявлении?

– Ну да. Папа когда в начале лета документы подписывал у председателя, сделал снимки и мне по "Вотсапу" переслал, а я прикрепила к тексту.

– Тогда ничего удивительного. Дом выглядит по-настоящему дряхлым, а участок ваш зарос по пояс бурьяном. Небось еще и дорого продаете? – спросил он, поворачивая на Кантемировский мост.

– Может, и дороговато, но ведь это же Грузино! Легендарное место! Там в соседнем садоводстве все знаменитые актёры живут, сам знаешь! Нельзя же просто так, по дешёвке отдать, – страстно возразила я, пока мы проезжали под телебашней на Петроградской стороне.

– Актёры актёрами, но ведь Боярский или Пьеха, допустим, не придут тебе сад восстанавливать, правда? Шпагу в руке Боярского я еще могу представить, а вот бензокосу – уже с трудом.

Я не сдержала улыбки, представив красавца Д'Артаньяна в головном уборе из носового платка с завязанными узелком углами, растянутой майке-тельняшке, безразмерных трениках и с устрашающей газонокосилкой, из которой льётся масло вперемешку с дизелем, наперевес.

Мы уже подъезжали к нашей конторе. Я вдруг резко потеряла интерес к разговору, издалека увидев зашторенные окна кабинета Савелия и вспомнив о том, что меня ждёт впереди. Смутно, как во сне, до меня донеслись слова Василия:

– Я знаю, как тебе продать дачу побыстрее. Это совсем несложно, займет не более трех месяцев, к Новому году уже будешь пересчитывать денежки в кармане…

– Вась, давай потом, ладно? Припаркуйся поскорее, – чувствовала я себя так, словно махнула с утра полбутылки коньяка. Голова кружилась, колени подкашивалась. Я неловко выбралась из машины. – Ребята, спасибо, вы молодцы. Увидимся. Если, конечно, я не скончаюсь от сердечного приступа прямо здесь, на ступенях ТТВ.

***