Московское утро может взбодрить даже самого отчаявшегося человека. Особенно если этот человек накануне приехал из мокрого, холодного, ветреного Петербурга.

Над столицей раскинулось высокое голубое небо без единого облачка. Солнце походило на золотую медаль, выданную за победу в климатическом конкурсе. Да, мороз чувствовался. Но он не пробирал до костей. Утренний воздух был сухим и свежим.

Я решила прогуляться до "Останкино" пешком. Народу на улицах было полным-полно. Насколько разные типажи на Северо-Западе России и в Центральной ее части, подумалось мне. Петербург находится под скандинавским, карельским влиянием. У нас, на берегах Невы, все-таки гораздо более европейские, правильные лица, сделала я вывод, заходя в телецентр и отправляясь в солярий, чтобы придать своему бледному петербургскому телу здоровый вид.

"Интересно, что произойдет быстрее: я прославлюсь на всю страну или умру от рака кожи?" – прикидывала я, медленно прожариваясь в громадном ультрафиолетовом коконе. У второго варианта шансов явно больше, учитывая количество родинок у меня на спине.

Чувствуя легкую тошноту и головокружение от перегревания, я поднялась на второй этаж. В гримёрке меня ждали вчерашние безвозрастные "девочки" – Элеонора нас своим появлением не удостоила, посчитав свою миссию выполненной. «Девочки» моментально привели в порядок мои кудлатые волосы, которые я с утра даже не смогла расчесать, затем густо накрасили американской косметикой, нарядили во вчерашний костюмчик и выпихнули в студию.

Я немного задержались у двери, рассматривая многоцветный свежеотпечатанный плакат с моей фотографией и подписью: "Ремонт своими руками". Ведущая – Алекса Сурикова, богиня лайфхаков!". Лайфхаков? Это что еще за чертовщина? Звучит неприятно, как будто кто-то смачно отхаркивается. Видимо, пафосное заимствование пришло на смену морально устаревшему "ноу-хау".

На фотке я себя узнала с трудом. Чересчур вызывающе, думаю, сказали бы вы. Грива развевающихся черных локонов; пронзительные, густо накрашенные глаза с нехорошим, лихорадочным огоньком; ярко-красные пухлые губы и такого же оттенка хищные ногти. Коротенькие джинсовые шортики, леопардовые танкетки и красно-желтая мужская клетчатая рубаха (совсем как у Васи), завязанная под грудью.

Боже, а это что такое? Я остолбенела. Простите, а чья эта грудь выпирает из полурасстегнутой рубашки? Мэрилин Монро? Памелы Андерсон? Во всяком случае, уж точно не моя, даже учитывая эффект пуш-ап! Да-а-а, над снимком добросовестно потрудились в "Фотошопе". Ну всё, теперь мне точно не избежать операции, в противном случае зрители будут сильно разочарованы.

Я понуро прошла дальше в студию, волоча дурацкий чемодан. Кого из меня сделали? Глупую куклу, выставляющую напоказ ноги и грудь. Бездарную выскочку с фальшивыми губами. Я непроизвольно попыталась нахмуриться, однако ботокс уже начал действовать – мышцы на переносице будто атрофировались, я их почти не чувствовала. Я как будто разучилась морщить лоб.

Но может, все мои унижения не напрасны, и пусть даже в таком антифеминистском образе, но я действительно помогу обедневшим людям привести в порядок свои дома? Судя по бескрайней студии, в программу вложили немало денег и она вполне может оказаться полезной.

Я замерла, не решаясь подняться на ярко освещенную съемочную площадку. Здесь уже вовсю кипела жизнь. Операторы проверяли фокус, звукорежиссеры настраивали микрофоны, туда-сюда катался кран с закрепленной на нем камерой, техник подкручивал серый барный стул, стоявший перед широченной плазмой. Сверху опускался и вновь поднимался еще один экран, длинный и узкий. На меня, разряженную дурочку, никто не обращал внимания. Проклятый чемоданчик, тяжелый, как гиря, отбил мне уже все ноги, и я поставила его на пол.

Из-за плеча послышался знакомый резкий голос:

– Привет, Алекса, как настроение?

Я обернулась.

– Спасибо, Илья, всё в порядке…

– Гуд, – он внимательно осмотрел меня сверху донизу, задержав взгляд в районе неприлично расстегнутой рубашки. – Вижу, Элеонора постаралась на славу. Она волшебница, выпишу ей премию. Я пришел посмотреть тракт. Ты готова?

– Ну вообще-то я даже еще текстов не видела…

– Во имя всего святого, да что же это за бардак такой? – Он повысил голос, обращаясь ко всем сразу и ни к кому в отдельности. – Тексты ведущей, быстро!

Пробегающая мимо ассистентка сунула мне в руки стопку зеленых листов. На каждом – буквально по две-три строчки.

– Времени у нас мало, так что читать будешь с листа. Ок?

Коленки у меня задрожали, сердце заколотилось. Очередная подстава. А тут не дают расслабиться.

– Ок, – покорно ответила я.

– Гуд. Где инструменты? – требовательно спросил Илья.

– Здесь.

– Тогда начнем, – он уселся за просмотровый монитор в глубине студии.

Щурясь от ослепляющего света софитов, я поднялась на площадку и на подгибающихся ногах дошла до барного стула.

– Здрассьте, – несмело сказала я окружающим, не зная, куда пристроить глупый чемодан.

Ко мне тут же подбежали какие-то люди, прицепили к рубашке микрофон, в ухо вставили наушник, взяли из рук чемодан, достали шуруповерт и сунули мне его в правую руку, припудрили лицо, волосы от души залили лаком, приоткрыли пошире декольте, усадили меня на барный стул, вывели на экран позади меня логотип программы и растворились в воздухе.

Я осталась совершенно одна под прицелом пяти камер. В наушнике раздался голос режиссера: "Десять секунд, внимание!"

Как десять секунд? Я вообще не готова! Я торопливо перебирала зеленые листочки, но ничего не могла прочитать – буквы расплывались перед глазами.

"Третья камера, в кадре!"

Меня охватила паника. Куда смотреть?

Все же опыт работы репортером вовремя пришел на помощь. Я заметила, как на одной из камер загорелся красный огонек. Значит, туда и нужно повернуться.

В голове слегка прояснилось. Я профессионал, напомнила я себе, открыла рот и своим лучшим, самым глубоким эфирным голосом начала читать текст, бегущий по суфлеру:

– Босс сократил зарплату? В магазинах всё подорожало? Валютная ипотека ударила по карману? А ремонт дома не доделан? Мы вам поможем!

Начало интригующее, хотя и похоже на рекламу новой кредитной линии банка. Я энергично продолжила.

– Я Алекса Сурикова, на канале "Мужской характер" программа "Ремонт своими руками". В этом выпуске научимся работать шуруповертом.

Ну, это я освоила в совершенстве, сейчас покажу класс.

– Но сначала его нужно купить, – прочитала я по суфлеру. – По каким критериям выбирать хороший шуруповерт?

Понятно по каким: мощность, легкость, заряд батареи. Всё просто. Однако автор текста, который мне предстояло озвучить, похоже, придерживался иной точки зрения.

– Самое главное, о чем вы должны помнить, заходя в магазин, это на чьей вы стороне. Кого вы поддержите, приобретая шуруповерт? Экономику враждебно настроенных по отношению к нам стран – или родного отечественного производителя?

О Боже, только не это.

– Подумайте, стоит ли покупать изделие, изготовленное за границей, – продолжала я механическим голосом. - Каждый купленный вами иностранный инструмент – это лишняя боеголовка в арсенале НАТО

Не могу поверить, что я, независимый журналист Алекса Сурикова, из интеллигентной петербургской семьи, сижу здесь в мини-шортиках и расстегнутой рубахе, таращу размалеванные глаза и рассказываю такое фуфло. Да я опустилась ниже той девицы-лицемерки с госканала, любительницы французского лака для ногтей.

– А вот выбрав отечественный шуруповерт, - по инерции читала я, – вы окажете помощь свои согражданам, проявите свой патриотизм и докажете, что нашей стране не нужны друзья за рубежом, мы сильнее всех! Даёшь импортозамещение!

"Абсурд. Маразм. Нелепость. Бессмыслица", – мигал в сознании красный огонёк.

– Ну а сейчас – репортаж с бывшего танкового завода в Тверской области, на котором теперь производят инструменты.

Я перевела дух. Илья издалека показал мне большой палец. Пока я размышляла, стоит ли мне обсудить с ним эту отвратительную, безвкусную, топорную пропаганду, лицом которой я только что стала, репортаж закончился и режиссер скомандовал: "Первая камера, в кадре!"

Я поискала глазами красную лампочку, нашла её и стала читать дальше:

– А теперь несколько советов о том, как правильно пользоваться шуруповертом.

Я с трудом подняла неуклюжий инструмент повыше.

– Не забывайте, что заряда аккумулятора хватит на четыре минуты непрерывной работы, поэтому не ставьте перед собой слишком амбициозных задач! Запасной батареи в комплекте нет!

Что?! Всего четыре минуты? Да с таким шуруповертом я бы до сих пор прикручивала оргалит у себя в Грузино!

– Держите инструмент в правой руке, поддерживая его за основание левой!

По-другому у меня и не получалось – казалось, шуруповерт был отлит из цельного куска свинца. Да как им вообще можно хоть что-то делать? С такими советами от меня отвернутся все мои интернет-поклонники. Что скажет Пафнутий? И, Боже, что подумает Лариса Алексеевна?

В этом же выпуске мне пришлось прорекламировать ржавые отвертки и кривую пилу. Я пыталась принимать соблазнительные, как и требовалось позы, но получалось не очень: с детства меня учили, что главное в женщине – это отнюдь не внешность, а душа и ум, но, похоже, ни первое, ни второе, здесь никого не интересовало.

Однако мой руководитель был доволен. После окончания тракта Илья подошел ко мне, потирая руки.

– Гуд, гуд, вери гуд, – твердил он. – Еще несколько штрихов, и подпишем с тобой контракт.

– Какие штрихи? – опасливо спросила я. Что на этот раз – заставят уменьшить нос? Предложат поменять пол?

– Твой провинциальный говорок. Сегодня же пойдешь к преподавателю по речи.

Вот теперь я по-настоящему оскорбилась.

– Позвольте, но я не первый день работаю с текстом, я восемь лет начитывала свои репортажи, два года занималась с репетитором – бывшим диктором Ленинградского телевидения…

– Вот в этом-то и проблема. У тебя типично питерский выговор. Наш Серафим Борисович это исправит.

Единственным светлым лучиком в окутавшей меня тьме был тот факт, что надоевший чемодан с инструментами у меня забрали. Слишком большая ценность, на полном серьезе сказал Илья, бережно принимая поклажу и отдавая мне обратно мою расписку, которую я тут же порвала в клочки.

Но теперь тяжким грузом на душу легли уроки речи.

Сам Серафим Борисович мне понравился. Невысокий пожилой дяденька в очках, бывший декан одного из факультетов ГИТИС'а, кладезь различных закулисных историй, а также сплетен о бездарных депутатах Госдумы, которых он учил ораторскому мастерству. Мы сидели с ним в его кабинете на третьем этаже "Останкино".

Неприятным сюрпризом стало то, что Илья оказался прав. Серафим Борисович быстро доказал, что у меня действительно был акцент.

– Посудите сами, уважаемая Александра Викторовна, – преподаватель ни в какую не желал называть меня Алексой. Дикция у него была удивительная. Каждый звук на своем месте. – Сразу видно, что вы приезжая. Произнесите, будьте любезны, это слово!

– Какое? Приезжая?

– Вот! – торжествующе воскликнул Серафим Борисович. – Вы слышали, как вы это сказали? Твёрдо! При-е-з-жая. А надо как?

– Как? – недоумевающе спросила я.

– При-е-ж'ж'ая, понимаете? Мягко, смягчая сочетание "з" и "ж"! Это должен быть единый мягкий "ж"!

– Вообще-то я восемь лет произносила это слово без смягчения…

– Вот опять! – прервал меня Серафим Иванович, доставая из ящика стола толстенный зеленый фолиант с золотыми буквами "ГИТИС" на нем. – Вы сказали "восем", Александра Викторовна, а не "восемь". Снова слишком твёрдо! – Он полистал книгу. – Берите листок, ручку, записывайте домашнее задание. Выучить произношение слов "визжать" и "брюзжать", – он произнес это с двойным мягким "ж": "виж'ж'ать" и "брюж'ж'ать". К этому моменту мне уже самой хотелось визжать и брюзжать от досады, причем с твердыми как орех согласными.

– Знаете песню "В Петербурге сегодня дожди?" – спросил он меня, на секунду отвлекаясь от своей книжки. Меня удивил его неожиданный интерес к моим музыкальным пристрастиям, однако я кивнула. Песню эту я, разумеется, знала, хоть и не слишком любила подобную музыку.

– Обратите внимание, Александра Викторовна, что Алла Борисовна Пугачёва спела ее в типично московском стиле, – он довольно мелодично напел отрывок: – "Ты звонков моих больше не жди // В Петербурге сегодня дож'ж'и". Чувствуете? Даже рифма у нее не получилась из-за классического столичного смягчения слова "дожди"! Вот на это вам и нужно ориентироваться.

– Понятно, – пробормотала я.

– Также сделаете дома упражнения для дикции "Чистим зубы", "Маляр", "Прилипала", "Коврик", "Болтушка", "Лошадка" и "Экскаватор", показываю! – он начал выделывать языком какие-то невообразимые движения и издавать несусветные звуки. Рот у него ходил ходуном. – Будьте любезны повторить, уважаемая Александра Викторовна!

Боже, вот уж не думала, что в двадцать семь лет мне придется вести себя как в детском саду! Было очень неловко на глазах у пожилого, солидного человека широко открывать рот, шевелить языком (со стыдом чувствуя, что язык у меня неповоротливый, вроде лопаты), мычать и щелкать.

– У вас довольно вялый речевой аппарат, – подвел итог Серафим Борисович, вдоволь насмотревшись на мою артикуляцию. – Записывайте: потренировать дома фонационное дыхание. А сейчас мы будем ставить опору.

В течение получаса мы делали своеобразную зарядку. Суть гимнастики заключалось в том, что надо было медленно произносить "Буря мглою небо кроет", держа руки то на ребрах, то на нижних брюшных мышцах, сгибаясь и разгибаясь, чтобы почувствовать, как звук исходит буквально из глубин тела и резонирует где-то глубоко в голове.

После занятий я чувствовала себя вымотанной, как после тяжелого марафона. Мне стало жутко стыдно перед Васей. Я же все время так снисходительно-презрительно исправляла ошибки в его речи! Смеялась над ним, критиковала его за необразованность, чувствовала свое превосходство. А оказалось, что я сама ничем не лучше. Столичные профессионалы быстро поставили меня, грамотейку, на место.

– Что нельзя приготовить, не разбив яиц?

– Э-э-э, яичницу?

– Неправильно! "Яишницу"!

***