Прямо перед ним что-то взорвалось, и Девон Одни, герцог Марч, сделал то, что сделал бы любой здравомыслящий солдат: он бросился на землю.

Руки и подбородок ударились о мягкое ковровое покрытие. Мгновенное осознание происходящего ударило еще больнее. Он — не на поле боя, и услышанный звук — не пушечная стрельба. Герцог ничего не видел, кроме сизой пустоты, и все же понимал, что просто упал на пол в коридоре перед слугой, который, должно быть, уронил что-то.

Девон постарался успокоить дыхание, попытался справиться с колотившимся сердцем.

— Ваша светлость! Тысяча извинений. Я неловкий болван, уронил на пол поднос с бокалом. Ничего страшного, правда, бокал был пустой.

Извинения были принесены голосом Тредуэлла с резким акцентом. Вслед за этим послышалось поспешное шарканье. Девон узнал прихрамывающую походку своего дворецкого. У Тредуэлла была изуродована правая нога, и он приволакивал ее по полу. Когда-то Девону казалось, что ходьба — сплошное мучение для этого человека, но дворецкий переносил свои страдания с удивительно хорошим настроением.

Черт, сейчас Тредуэлл будет пытаться помочь ему, но ему трудно сделать это, не в той он форме. Девон ухватился за трость и поднялся на ноги, постаравшись подпрыгнуть как можно изящнее. Он, без сомнения, проделывал подобное довольно часто, и дворецкий привык к такому безумному поведению, но от этого его положение не становилось менее унизительным. К этому времени Тредуэлл уже наверняка уверовал, что герцог не в своем уме.

— Э-э… я шел, чтобы сказать вам, что ужин готов, ваша светлость, — дружелюбно начал Тредуэлл. — Я взял на себя смелость сервировать его в столовой. Э-э… ваша… ваша гостья присоединится к вам за трапезой, ваша светлость?

Его гостья. Девон на ощупь добрался до стены и провел по ней рукой. Ему надо было хоть к чему-нибудь прикоснуться, чтобы сориентироваться, хотя он понятия не имел, в какой части коридора находится. Проклятый Эштон и его дурацкая идея о том, что секс — ответ на все мужские проблемы. Возможно, для Эштона все так и есть, учитывая тот факт, что Тристан де Грей, пятый граф Эштон, был более известным и частым посетителем лондонских борделей, чем Девон.

На человека, потерявшего зрение, секс не произвел того эффекта, на который надеялся Трис. Девон не смог забыть, что он слепой. Он почувствовал приятный запах розовых духов своей гостьи, обхватил ее круглые ягодицы и упругую грудь, но не смог увидеть этих прелестей. И все же, надо признаться, она его заинтриговала. Она была так решительно настроена оказаться в его постели. Где Трис ее отыскал?

Она сказала, что сбежала из борделя, в таком случае, где Трис встретил ее? Она изъясняется совсем не так, как те легкомысленные девицы, которых он встречал в борделях. В ней было что-то удивительно очаровательное и невинное, а кроме того — отчаянный энтузиазм соблазнить его. Даже ее попытки вести себя дерзко были… милыми. Неужели она действительно думает, будто Мадам кинется на ее поиски? По своему опыту герцог знал, что хозяйки борделей — прижимистые и коварные женщины. Убила бы такая девушку ради того, чтобы держать других на коротком поводке? Однако Сэриз была искренне напугана, он слышал это по ее голосу. Похоже, в ее истории есть что-то еще, о чем она ему не рассказала…

Черт. Надо отправить ее подальше и забыть думать о ней. Он говорил Трису, что не стоит присылать женщину. Девон мог бы с такой же легкостью, с какой предупредил ее о такой возможности, убить бедную глупую девчонку. Он уже как-то схватил за запястья своего камердинера, когда тот просто снял с него сюртук, и ничего более. После этого Уотсон, камердинер, немедленно уволился и сбежал из дома.

Он сходит с ума. «Боевое безумие», как называл это один из военных хирургов, когда герцог лечился в полевом госпитале. В то время он смеялся над этой мыслью: он — слепой, но не безумный. Как можно не получать наслаждение от мира, когда война закончилась? Теперь он это знает. И не может забыть войну. Она не оставит его в покое. И незачем заставлять эту девушку страдать из-за этого.

— Ваша светлость?

Девон повернул голову в ту сторону, откуда донесся голос Тредуэлла.

— Нет, она не будет ужинать со мной. Приготовь для нее поднос с ужином и отнеси в спальню, в которой она заночует. Туда же отправь бутылку хорошего хереса. Да, и дай ей какой-нибудь из моих халатов.

— А вы уверены, ваша светлость, что он ей понадобится? Разве она не будет… занята с вами?

— Тредуэлл, черт тебя побери! — Сначала его друг, теперь вот прислуга.

— Прошу прощения, ваша светлость, но лорд Эштон рассказывал мне, как он волнуется за вас, глядя на то, как вы сидите дома взаперти. Должен сказать, я с ним согласен. Для такого молодого джентльмена, как вы, это опасно.

— Спасибо, я услышал твое мнение, — проворчал Девон. — Не знал, что в списке твоих обязанностей значится распространение ненужных советов.

Герцог никогда не принадлежал к разряду тех, кто бросает на свою прислугу грозные взгляды. И сделать это сейчас будет невозможно. Трудно вызвать страх сверкающим взглядом герцога, когда даже посмотреть в нужном направлении возможности нет.

— Я не должен высказываться, это не входит в мои обязанности, ваша светлость. Ваш дед, если бы я с ним так разговаривал, отхлестал бы меня плетью. Но вы не такой, как старый герцог, ваша светлость. Он был настоящим тираном и не потерпел бы чьих-то разговоров.

Вот уж точно, он вовсе не походил на деда, и этот факт сильно раздражал Девона. И таким, как отец, он тоже не был. Девон находился где-то между распущенным деспотом, каким слыл его дед, и прилежным проповедником долга и чести, каковым являлся его отец.

— И я, и все остальные знаем, что вы отличный хозяин, и мы все за вас беспокоимся. А сейчас, если вы хотите отправить меня на конюшни, можете отправлять, но я свое слово сказал.

Тредуэлл шестьдесят лет жизни посвятил служению семье Девона, начав с чистильщика обуви у его деда. Человек, которому пришлось все свое детство чистить башмаки старого герцога, в преклонные годы заслужил какие-то привилегии. Возможность вести разговоры и высказывать свое мнение доставляла старому слуге наибольшее удовольствие.

— Тредуэлл, тебя никто не собирается сечь.

— Ну что ж, ваша светлость, тогда я должен проводить вас к ужину.

— Мне ничего не надо. Не стоит провожать меня в столовую, как собаку на поводке.

— Хорошо, ваша светлость. Но позвольте сказать кое-что еще, прежде чем я уйду. Эта девушка очень красивая, правда.

И очень милая.

Ему не надо это знать. Начать с того, что он ее не видит. Так какое значение имеет то, что она красавица? Но любопытство не давало ему покоя. Неослабевающее любопытство.

— Ладно. Как именно она выглядит?

— У нее очаровательные шелковистые волосы моего любимого оттенка, ваша светлость. Кажется, он называется золотисто-каштановым. И зеленые глаза. Не светло-зеленые, как изумруд, а темные, как листья плюща. Такой прелестнице вряд ли понравится проводить ночи одной.

Девона потрясло описание девушки, данное Тредуэллом, но разум взял верх.

— Меня не волнует, что ей нравится, — грубо сказал он. — Это для ее же собственного блага.

Энн мерила шагами спальню герцога. Он обеспечил ей всяческий комфорт. В камине потрескивал огонь, изгоняя прохладу дождливой августовской ночи. Повсюду горели свечи, отбрасывая свет на изысканную золоченую мебель. Герцог прислал лакея с одним из своих халатов из мягкого темно-зеленого бархата. Он волочился по полу, при том, что Энн почти дважды обернула его вокруг своего тела.

Тот же самый лакей принес бутылку хереса и изящный хрустальный бокал. Другой лакей принес ужин. Сердце Энн оборвалось, когда слуга с абсолютно невозмутимым лицом поставил на столик у камина большое блюдо и снял серебряную крышку. Под ней оказалась тарелка с серебристой каймой, наполненная поджаренным куском говядины, жареным картофелем и овощами.

Энн надеялась, ждала, что герцог пригласит ее поужинать.

Потом она узнала новость, которая поистине выбила у нее почву из-под ног. Лакей сообщил, что, вернувшись в этот дом две недели назад, герцог всегда спал в своем кабинете. И совсем не пользовался своей спальней.

Потом слуга передал и другое, еще более сокрушительное послание герцога. Ночью ее никто не потревожит, и ей не стоит утруждать себя походом к нему. «Его светлость предпочитает оставаться один, — произнес без всякого выражения нараспев слуга, — до утра».

Энн снова прошлась по спальне, халат волочился по полу следом за ней. В воздухе витали аппетитные запахи еды, но есть она не могла. Желудок сковала паника. Утром герцог решит, что с ней делать. Сегодня вечером у нее последний шанс убедить его оставить ее здесь.

Добиться этого можно, только забравшись к нему в постель. Она должна проделать с ним нечто такое, чему он будет не в силах противостоять. Нечто такое, без чего, испытав однажды, уже не сможет жить.

Но с герцогом Марчем она занималась любовью с воодушевлением и страстностью, а на него, кажется, это не произвело никакого впечатления. Он не умолял ее остаться.

Как ей получить еще один шанс соблазнить его? Ведь он не хочет видеть ее рядом с собой.

Энн погрызла ноготь на большом пальце. Впервые, с тех пор как решила соблазнить герцога, написала короткую записку с пояснениями для Кэт и потратила все оставшиеся деньги на то, чтобы нанять экипаж, Энн засомневалась в собственном плане.

Герцог Марч — чрезвычайно опытный человек. А она самая обыкновенная женщина, а не какая-то там сногсшибательная красотка. Привлекательность в борделе Мадам ей обеспечивали ее скромность, красивые волосы, правильное поведение и речь. В свои двадцать два года Энн по-прежнему выглядела как молодая женщина, имеющая обыкновение танцевать в клубе «Олмак», но при этом за деньги доступная практически любому джентльмену. Сейчас она похудела, поскольку несколько дней ей было совсем не до еды, а хна придала ее восхитительным золотистым волосам медно-рыжий оттенок.

Глубокий внутренний голос нашептывал ей, что она просто оказалась неубедительна. Неужели она была не слишком соблазнительна? А может, герцог понял, что она ничего не чувствовала, хотя и стонала и весьма успешно изображала экстаз? Кэт говорила, что между любовницей и проституткой разница небольшая, но теперь Энн уже сомневалась в этом.

Энн энергично тряхнула головой. Ей нельзя поддаваться сомнениям, иначе свою жизнь она закончит на виселице. Она должна быть убедительной, и в следующий раз, когда они займутся любовью, она изо всех сил постарается соблазнить, изумить, очаровать его…

Придется ей проигнорировать приказ герцога. У нее остался в запасе последний ход. Герцог может вышвырнуть ее за непослушание, но она должна попытаться.

Энн подошла к двери и открыла ее. Перешагнув порог, она уже приготовилась идти к кабинету герцога, как вдруг услышала громкий звук, похожий на крик от боли.

Показалось? Неужели кто-то действительно кричал? Энн подождала. Никаких звуков. Никаких торопливых шагов. Никаких голосов. Если кому-то требовалась помощь, то никто не спешил ее оказать.

Низкий хриплый крик повторился. Он явно доносился с первого этажа дома. И голос точно принадлежал мужчине. Должно быть, герцогу. Но почему прислуга не поспешила к нему на помощь? Что происходит?

Энн потребовалось несколько секунд, чтобы оценить ситуацию. Это ее шанс. Герцог это или нет, она скажет, что решила, будто это он, поэтому вынуждена была побежать к нему и убедиться, все ли в порядке.

Господи, а если ему на самом деле плохо? Он вполне мог еще выпить бренди и потерять способность соображать. Энн слышала о пьяных, которые падали в камин и сгорали. Герцогу может грозить опасность.

Энн подобрала многочисленные складки халата и помчалась к лестнице.

Теплые руки схватили его за плечи. Глаза Девона внезапно распахнулись, но он смотрел в темноту. Несколько секунд назад его окружала пушечная канонада, а сейчас установилась зловещая тишина. Но он безошибочно чувствовал тяжесть, которая давила на его бицепсы. Кто-то его зажимал.

Против солдата, который удерживал его, он применил всю свою силу. В ответ услышал отчаянный булькающий звук. В течение нескольких секунд преимущество было на его стороне, но потом оказалось, что его удерживает еще одна штука — штык. Одним стремительным броском герцог схватил нападавшего за руки и резко оторвал от себя.

В голове пронеслась мысль о том, что руки врага слишком тонкие, а тело удивительно легкое. «Мальчишка», — крикнул ему голос разума, и герцога накрыло чувство вины.

— Остановитесь! — раздался чей-то голос.

В этом голосе, принадлежавшем женщине, звучала паника.

— Остановитесь, ваша светлость! Пожалуйста, перестаньте. Вы делаете мне больно. — Ее ужас пробивался сквозь пустоту, проникал через оглушительный стук его сердца.

Боже мой. Это был прелестный голосок Сэриз. Он развеял туман в его голове, прояснил ситуацию. Девон, оказывается, не на поле боя, а лежит на диванчике в своем кабинете.

И руки, прикасавшиеся к нему, были ее руками, а не тех, кто хотел его убить.

С отчаянным стоном Девон отпустил Энн и откинулся на подушки.

— Что случилось, ваша светлость?

Девон несколько раз глубоко вздохнул, стараясь успокоить колотившееся сердце.

— Просто дурной сон, — выдавил он наконец. Все его тело покрылось потом, и сейчас, когда он перестал метаться во сне, его охватила дрожь.

— Мне кое-что известно о ночных кошмарах, — тихо пробормотала Энн и погладила его по щеке, нежно касаясь кожи кончиками пальцев.

Герцог убрал ее руку со своего лица. Неловко пошарив руками, он нащупал и взялся за спинку стула, чтобы подняться, но вдруг что-то коснулось его груди. От удивления герцог замер на месте и почувствовал, как ему на бедра опустилось теплое тело. Он догадался, что Энн оседлала его, и напрягся.

— Вы уверены, что не хотите спать в собственной постели? — прошептала она. — Мне бы не хотелось доставить вам неудобство, ваша светлость.

— Причина, по которой я не сплю в той кровати, не имеет к тебе никакого отношения, любовь моя, поэтому ты можешь спокойно вернуться туда. У меня нет настроения опять заниматься любовью сегодня.

— Я могу создать вам это настроение.

— Нет. — Она не заслуживает, чтобы он сломал ей шею из-за того, что не в себе.

Тело Сэриз начало двигаться, легко скользя вниз по бедрам герцога. Он чувствовал, что ее зад едва касается его ног.

— Иди спать, любовь моя, — проворчал Девон. — Я привык к ночным кошмарам. Они навещают меня почти каждую ночь.

— Каждую ночь? О Боже!

Он надеялся, что потряс ее до такой степени, что она сдастся.

— Я могла бы довести вас до изнеможения, чтобы вы спокойно спали всю ночь, — соблазнительно прошептала Энн.

Халат герцога распахнулся, открывая бедра, и он почувствовал, как волна прохладного ночного воздуха окутала разгоряченный пах.

Надо остановить ее, но вот что-то теплое и влажное коснулось его спящей плоти, и на Девона обрушился целый каскад чувственных ощущений. Он не видел, не был уверен, но решил, что она касается языком его плоти. Запрокинув голову назад, он переживал невероятное удовольствие. Ее теплый язык, кружа в страстном танце, ласкал плоть. И вдруг его плоть откликнулась на эти ласки, опровергая слова герцога. Его тело хотело этого. Стремилось к этому.

— Мм… — одобрительно простонала Сэриз, и его плоть погрузилась во влажное тепло. К ней в рот.

Девон закрыл глаза. Он сделал это, чтобы забыть, что ничего, кроме серо-голубой пелены, не видит. Но перед ним тотчас возникли безумные черные глаза напуганного мальчишки-солдата и винтовка, нацеленная в голову…

Энн посасывала его плоть, и движения ее жарких губ вернули герцога к реальности. Он снова был в своем кабинете, лежал, неуклюже растянувшись на кушетке, и язык Сэриз ласкал его затвердевшую плоть. Она замечательная. Бедра герцога по собственной воле стали приподниматься, стараясь поглубже продвинуть плоть в желанное влажное тепло ее рта и навстречу движениям ее языка.

— Боже, ангел мой, — простонал Девон. — Хорошо…

— Мм… спасибо, — послышался приглушенный голос Сэриз, и с его губ слетел резкий смешок. Она медленно распаляла его, приближая к огненному вихрю страсти.

Девон неуверенно протянул руку и нащупал шелковистую мягкую массу. Ее волосы. Они рассыпались по его животу, но от ощущения необыкновенного удовольствия, источник которого находился на несколько дюймов ниже, он даже не заметил этого легкого прикосновения.

Герцог протянул руку еще дальше и, почувствовав шелковистую округлость, догадался, что это щека Сэриз. Он мягко потянул ее к себе, и ощущение скользящих вдоль твердой плоти бархатистых губ едва не привело к взрыву.

— Оседлай меня, — прорычал Девон. — Скачи во весь опор до тех пор, пока не выбьешь из моей головы все.

Энн хихикнула. Девон напряженно вслушивался, отметив в ее легком, очаровательном смехе сдержанные нотки. Ее смех был скорее застенчивым, чем дерзким. Какая все-таки необычная проститутка: приятный голос, правильная речь и неуверенность.

Энн обхватила рукой его плоть, и Девон уже ни о чем не мог думать. Он чувствовал, как она двигается, ощутил первое прикосновение к ее шелковистой плоти.

Он приподнял бедра ей навстречу, желая проникнуть глубже, и когда Энн опустилась на него, Девон соединился с ней настолько тесно, насколько это было возможно.

Это был рай. Рай для человека, который своими делами заслужил место в аду.

Девон рассмеялся, когда ее зад прыгал вверх-вниз по его разведенным ногам, а Сэриз задыхалась, стонала и кричала от восторга. Она оказалась очень шумной любовницей. Ее пронзительный крик разносился по всему дому.

Девону нравилось слушать это. Он забывал артиллерийские взрывы и ружейные выстрелы, когда она визжала, извивалась и вскрикивала: «О Боже мой!»

Оседлав его, она двигалась энергично и жестко, упираясь руками ему в грудь, как будто без слов знала, что именно ему нужно.

Но герцогу хотелось видеть, как колышется ее грудь и двигаются бедра, когда он мощными толчками плоти пронзал ее тело. Он жаждал увидеть ее искаженное страстью лицо и глаза в тот момент, когда она тоже испытывала удовольствие.

Ему ужасно хотелось ее увидеть. Но как, черт возьми, это возможно?

В нем закипало разочарование. Девон закрыл глаза, и движения его стали еще мощнее. Ему следовало быть нежнее, двигаться медленнее. Но Сэриз вцепилась в его плечи и энергично гарцевала на нем.

— Да, ваша светлость! — выкрикнула она. — Мне нравится именно так.

Потом ее руки скользнули вниз по бедрам Девона и обхватили его ягодицы. Плоть Девона набухла и затвердела еще сильнее и была готова взорваться. Он запрокинул голову и застонал. Ему хотелось всю оставшуюся жизнь заниматься с ней любовью. Чтобы никогда больше не приходилось думать и вспоминать прошлое.

Ему хотелось доставить ей удовольствие. Он должен подождать, чтобы заставить ее вскрикнуть от величайшего наслаждения.

— Сэриз, любовь моя, чего ты хочешь? — выдохнул герцог. — Я не выдержу!

— Этого! — выкрикнула Энн. — О, ваша светлость… — Подпрыгивая на нем, она издала безумный протяжный стон, от которого Девон мгновенно потерял контроль над собой.

Он напрягся, чувствуя, как оргазм пронзает каждый нерв в его теле, забирая у него все силы. Его мышцы, казалось, превратились в жидкость. Все мысли покинули его, не осталось ничего, кроме удовольствия и пульсации собственного тела.

Под тяжестью ее тела Девон откинулся назад на диванчик, и из его груди вырвался хриплый смех. В груди словно молоток стучало сердце.

Сэриз, задыхаясь, в изнеможении опустилась на него. Ее груди, теплые и влажные, прижались к груди Девона. Его окружил земной запах этой женщины, словно заключая их обоих в мир удовольствия. Девон обнял ее, прижимая к себе крепче, чем прижимал раньше других женщин.

— Вам хочется спать, ваша светлость? — пробормотала охрипшим от криков голосом Энн. — Или вам хочется повторения?

— Хорошо, любовь моя, повторим. — Девон осторожно вошел в ее тело. Ему потребуется время, чтобы восстановиться. Он закрыл глаза и гладил Энн, давая возможность своим пальцам увидеть ее вместо глаз. Так гораздо лучше. Герцог проявлял осторожность, лаская ее, потому что помнил о ее синяках и ссадинах. Девон обхватил руками ее бедра, они были восхитительны, легко пробежался пальцами по круглым ягодицам, наслаждаясь ощущением разгоряченной шелковистой кожи, и Сэриз рассмеялась в ответ приятным, располагающим смехом.

Ее густые волосы шелковистым покрывалом падали на грудь и плечи герцога. Девон собрал эти локоны в руку и поднес к своему лицу, вдыхая их запах. Его плоть снова затвердела, он был готов войти в ее тело и заставить вскрикнуть от наслаждения…

Видение накрыло его так быстро и так резко ударило в голову, что Девон удивился, как не слетел с диванчика. Он снова был на задымленном поле боя, где гремели оглушительные взрывы. Чудовищная тяжесть придавила ему ноги — бок его умиравшей лошади. В просвете между черным пеплом и дерущимися телами он увидел мальчишку. Француз. Разорванная форма. Мальчишка поднял винтовку, и его худое тело дрожало от напряжения, пока он целился в одного из людей Девона. Девон и глазом моргнуть не успел, как в его руках появился пистолет.

За долю секунды следовало принять решение. Застрелить солдата, почти мальчишку, или дать умереть хорошему человеку — мужчине, который ушел на войну, оставив жену и ребенка.

Девон должен был сделать выбор. Этот ужасный, навязчивый, бесчеловечный выбор…

Сэриз пошевелилась.

Он не может это сделать. Не может заняться любовью. Только не сейчас. Он схватил Энн за руки и оторвал ее от себя. Она удивленно и испуганно вскрикнула, когда он резко опустил ее к себе на бедра. Энн попыталась карабкаться вперед, но герцог железной хваткой держал ее за запястья, поэтому она не могла сдвинуться с места.

— Вы… вы делаете мне больно.

— Это не поможет. Ничто не изгонит демонов. Тебе надо встать и идти наверх, в постель.

— Демонов? — хрипло прошептала Энн. — Каких демонов, ваша светлость?

— Уходи, мой ангел.

— Ночные кошмары? Вы это имеете в виду? Расскажите мне о них. Я хочу вам помочь, — соблазнительно мурлыкала Энн. Глупышка хотела, чтобы он раскрыл душу. Перед ней.

— Нет.

— Ваша светлость, пожалуйста. Я здесь, чтобы помочь вам любым возможным способом. — Пальцы Энн пробежались по груди герцога, спустились к животу и коснулись плоти. — Я буду ласкать вас, пока вы мне не расскажете.

Сэриз думала, что, дразня, вернет ему здравый ум. Она решила, совсем как Эштон, будто для этого потребуется немного поговорить и заняться любовью.

— Ты не понимаешь, любовь моя. Я видел людей, разорванных на куски пушечными ядрами и пулями.

Энн замерла, и Девон знал, что это от ужаса. Но неужели она не остановится, пока он не спугнет ее?

— Даже этого достаточно, чтобы наполнить твой мозг вызывающими ужас картинками. Тебе не надо больше слушать меня. Однажды увидев подобное, избавиться от него уже невозможно. На собственных ладонях я вижу человеческую кровь. — Ему надо выпить. Надо побыть одному. Он не хочет никого удерживать здесь. Девон приподнял Энн со своих бедер, намереваясь поставить ее на пол.

— Тебе надо уходить отсюда, — гаркнул герцог, злясь на самого себя. — Поднимайся в свою комнату.

— Я должна остаться. Если вам приснится другой кошмар…

— Ты попытаешься меня разбудить? Подставишь мне свою прелестную шейку? А если я задушу тебя? Или, будучи в безумном состоянии, убью?

— В-вы не станете.

Но уверенности в ее голосе не осталось. Он и сам не был уверен.

— Я причинял людям боль, Сэриз. Разве ты не помнишь, как я схватил тебя и бросил на пол, когда ты впервые пришла сюда? И все это только потому, что ты прикоснулась ко мне. А что это было за прикосновение?

— Что вы имеете в виду?

— Ну, что ты сделала такое, что заставило меня вскочить и повалить тебя на пол?

— Я… Я убрала волосы с ваших глаз.

— Вот именно. Незначительное прикосновение, но оно взорвало меня, подобно пламени, подбирающемуся к пороховой бочке. Я сумасшедший. Война, сражения, слепота, убийства и скорбь… Я оказался недостаточно силен, чтобы все это, не зацепив, прошло мимо меня. Я не герой войны, потому что меня все время переполняла боль, ярость, скорбь и сомнения. Герой — это уверенный в себе человек, который действует и не тратит время на угрызения совести. Он не скрывается в окаянной темноте. Он владеет собой. А я не могу. Я потерял разум и с каждым днем все больше схожу с ума. Я не становлюсь лучше, а только хуже. Вот почему я держу здесь Тредуэлла — чтобы отпугивать людей.

— Вы очень много пьете, — твердо сказала Энн. — Возможно, поэтому вам становится хуже. Если бы вы перестали пить…

— Мне нравится пить, — фыркнул герцог. Да что такое с этой девочкой? Неужели она не поняла, что ей надо уходить отсюда и не спорить с ним?

— Но это не помогает…

— Мне помогает. И прямо сейчас я собираюсь выпить. Поэтому тебе надо покинуть эту комнату и оставить меня одного. Остаток ночи ты проведешь в спальне и не выйдешь оттуда, пока я не позову тебя.

Девон ожидал услышать ее шаги. Для любой женщины это был очевидный знак того, что пора поскорее уходить. Но нет, упрямая девчонка не сдвинулась с места.

— Уходи, — прорычал он. — Уходи немедленно.

Он должен был почувствовать удовлетворение, когда ее ноги застучали по доскам пола, а потом захлопнулась дверь. Но вместо этого он чувствовал себя последним мерзавцем.