Самих себя мы можем понять, только ставя эксперименты на других людях

Эксперимент остается единственным из всех возможных методов, успешно объясняющих мир вокруг нас. Ученые бросают предметы, пропускают через них электрический ток, нагревают их, намагничивают и атакуют их элементарными частицами. Они совершают эти действия снова и снова, повторяя свои опыты с разных отправных точек, при разной температуре и в разное время суток.

Человек представляется более замысловатым объектом для изучения, но мы также можем познать его через эксперимент. Чтобы понять, что такое сердце, нужно его препарировать. Чтобы определить наши клетки, нужно их окрасить, поместить под микроскоп и ввести в них другие вещества.

Наши умственные способности – не исключение из правил. Самонаблюдения недостаточно: ведь мы не можем сказать, почему и что мы делаем, размышляя над собственными мыслями. Мы даже не можем выяснить, почему мы думаем, что мы думаем, размышляя над собственными мыслями.

И только эксперимент способен рассказать, почему мы такие, какие есть, почему мы думаем то, что думаем, и делаем то, что делаем. Нам нужны ученые, которые побуждают людей, посылают им сигналы на подсознательном уровне, дурачат их, пугают и заставляют влюбляться. Причем разных людей – живущих на разных континентах, говорящих на разных языках, одетых в непохожие одежды. И если они не смогут – мы никогда не поймем себя.

 

Если кто-то вам подражает, значит, он обладает природной эмпатией, вы ему очень нравитесь или он читал эту книгу

Мы все инстинктивно подражаем другим – подхватываем выражения у друзей и копируем позы своих собеседников – и делаем это неумышленно. Когда я поступил в университет, то даже не представлял, что у меня появился новый акцент, пока на каникулах не поехал навестить родителей. Они стали подшучивать надо мной – дескать, я решил стать аристократом. К концу каникул ко мне снова вернулась северная манера речи, но к следующим каникулам я опять говорил с изысканным акцентом. На моей первой работе я часто замечал, как на собрании все, включая и меня, складывают руки, или откидываются на стульях, или одновременно подаются вперед. Может быть, если бы я поработал в том месте еще и продвинулся по службе, то научился бы понимать тайные сигналы, по которым все сотрудники принимали те или иные позы. Но, скорее всего, мы все копируем движения друг друга, не осознавая, что делаем это.

Даже при том, что наше подражательство носит непреднамеренный характер, оно все равно социально значимо. Джон Барг и Таня Чартранд (в Нью-Йоркском университете) исследовали причины нашего непреднамеренного подражания друг другу. Они пригласили добровольцев обсудить фотографию с теми, кого те считали такими же добровольцами, хотя на самом деле это были экспериментаторы. В процессе дискуссии экспериментаторы либо постоянно потирали лицо, либо трясли ногой. Просматривая видеозапись, исследователи обнаружили, что испытуемые, которые были в паре с собеседниками, трясущими ногой, часто трясли ногой, а те, кто общался с экспериментаторами, потиравшими лицо, чаще терли лицо. Однако когда волонтеры проходили интервью в конце эксперимента, ни один из них не заметил выраженных особенностей манеры поведения собеседника. Они определенно не подражали экспериментатору нарочно.

Люди, обладающие естественной эмпатией (или хотя бы те, чьи ответы в опросниках убеждают психологов в их естественной эмпатии), непроизвольно подражают другим. А когда мы хотим поладить с человеком, то копируем его, даже не осознавая, что делаем это. На бессознательном уровне это вполне естественный способ говорить друг с другом напрямую. А поскольку мы не знаем о своем подражании, наш непроизвольный разум искренне сообщает о наших намерениях. Если бы мы всегда знали, какие сигналы подаем, то могли бы подделывать их, как это делают продавцы с крепкой хваткой и дежурной улыбкой.

 

Играя в детскую игру «Саймон говорит»

{3}

, можно научиться флиртовать по-взрослому

Когда экспериментаторы слегка подражают добровольцам (настолько тонко, что те не осознают, что им подражают), те сообщают, что их общение с экспериментатором прошло гладко и что тот им понравился. Добровольцы, которых не копировали, реже бывают довольны общением.

Французский исследователь поинтересовался, может ли подобный метод помочь в романтических отношениях. Перед началом экспресс-свиданий он проводил тренинг для некоторых женщин-участниц: предлагал им ненавязчиво подражать речи и телодвижениям потенциального партнера. Например, если мужчина спрашивает: «Вы действительно так делаете?», она должна ответить: «Да, я действительно так делаю», а не просто «да». Если он почешет ухо, то нужно почесать свое спустя несколько секунд.

К концу экспресс-свидания исследователи выдали всем участникам анкеты с вопросами о том, что они думают о людях, с которыми встречались, и хотели бы они встретиться с кем-нибудь из них снова. Профессор Геген обнаружил, что, когда женщины подражали мужчинам, их оценивали как более сексуальных и мужчины чаще хотели встретиться с ними во второй раз.

Когда вы идете на свидание, вы обдумываете выбор правильного ресторана, правильных слов и одежды, которая вас украшает. Но, возможно, есть что-то, что вы совершаете неосознанно, и вся хорошая организация свидания останется незамеченной.

 

Имитация – искренняя форма лести, а для официантки – самый быстрый способ получить чаевые

Вам кажется, что вы знаете, почему даете официантке такие большие чаевые – может быть, тут дело в хорошем обслуживании, вкусной еде или в ее улыбке. Но в одном голландском эксперименте официантки, которые согласились повторять заказ за клиентом (произнося слова «гамбургер» и «жаркое» вместо простых «да» или «я поняла»), получали чаевые в три раза чаще, чем обычно. Более того, в среднем размер их чаевых был на 70 % больше. Интересно, что большинство официанток этого не знали, и, когда их просили не подражать, они работали весь вечер, получая крохи по сравнению с тем, что могли бы получать.

Если вас недостаточно заинтриговало то, что официанток можно научить «залезать» в ваш бумажник даже без вашего ведома, вот еще один опыт психологов, который показал, что подражание может улучшить наши отношения с компьютером. В этом эксперименте студентам давали прослушать сообщение, которое читал аватар: в целях повышения безопасности в кампусе все должны носить удостоверение личности. Когда аватар запрограммировали таким образом, чтобы он поворачивал голову в ту же сторону, что и слушатель, но с отставанием в четыре секунды (ровно столько, чтобы подражание не было замеченным), студенты стали относиться к нему лучше, воспринимали его более реальным и пришли к выводу, что его аргументы достаточно убедительны.

Имитация – это часто используемый социальный «смазочный материал», и вам нужно быть бдительными – на свиданиях, с официантками и даже с компьютером, – когда вас имитируют, чтобы заставить делать что-то иначе.

 

Мы живем среди метафор, а метафоры живут среди нас: теплый день согревает людей

Некоторые метафоры бывают удивительно стойкими и часто ассоциируются с пищей. Возможно, вы читаете эту книгу, потому что испытываете жажду знаний или ненасытный аппетит нового мышления. Вы надеетесь грызть гранит науки, а я не буду снабжать вас сырыми теориями, которые вы не сможете проглотить.

Если идеи содержат достаточно пищи, то люди, образно говоря, обладают температурой. Кто-то сможет согреться душой рядом с нами, но затем прохладный прием может оставить нас холодными. Остужающее равнодушие, ледяной взгляд или застывшая улыбка – все это выявляет далеко не солнечное расположение. А когда тяжелые отношения улучшаются, намечается оттепель. Эта метафора представляется не просто забавной словесной причудой – эксперименты показывают, что она выходит за рамки слов и влияет на наше восприятие мира.

В одном исследовании студенты-первокурсники вспоминали ситуации, когда их допускали или не допускали до занятий. Затем экспериментаторы сообщали студентам, что технический персонал лаборатории хочет знать, какая была при этом температура в помещении, по их мнению. Студенты, которые вспоминали моменты, когда им оказывали холодный прием, оценивали температуру приблизительно на три градуса ниже той, что была в действительности. Те же исследователи обнаружили, что люди, которых не допускали к групповым занятиям, чаще предпочитали теплую пищу – например, горячий кофе или суп, – чем остальные.

А бывает ли иначе? Бываем ли мы приветливее друг с другом в солнечные дни? Возможно. В другом эксперименте исследователь предлагал участникам подержать чашку горячего кофе или кофе со льдом, пока тот записывал их имена и контактную информацию. Вскоре после этого участникам сообщали некоторую информацию о воображаемом человеке и просили оценить его личность. Те, кто получал горячий кофе, описывали человека как более дружелюбного, чем те, кому давали чашку кофе со льдом. Люди, которые держали что-то теплое, гораздо охотнее выбирали подарок для друга, чем для самих себя: то есть они не только оценивали других как теплых людей, но и сами становились «теплее».

 

У мягкого продавца путь к вашему бумажнику короче

Теплый или холодный – это не единственные метафоры, которые влияют на наши действия. Иногда взаимоотношения складываются гладко, но иногда могут быть шероховатыми с более колючим, жестким партнером. Люди, собиравшие пазлы, сделанные из наждачной бумаги, оценивали сцены, описывающие социальные отношения, как менее согласованные, в отличие от тех, кто собирал пазлы из мягкой бумаги. Последние также лучше общались друг с другом и справедливее распределяли между собой выигрышные билеты.

Существует стереотипный образ продавца с гладко зачесанными назад волосами, в яркой одежде и с ослепительно-белыми зубами. Эти черты могут помочь ему в работе, мягко продвигая вам то, что он продает. Но при всем этом станет ли стереотипный продавец делиться с вами своим выигрышем в лотерею?

 

Забудьте о прихотях моды – красный цвет любого делает сексуальнее

Мы пропускаем идеи через словесные метафоры, а некоторые виды деятельности связываем со зрительными символами. Например, романтические отношения четко ассоциируются с красным цветом. Роберт Бёрнс писал, что его любовь как роза красная, а в День святого Валентина вы вряд ли найдете в продаже голубые или зеленые открытки. Если бы Крис де Бург пел о леди в черном, мы бы думали, что это песня о смерти, а не о любви. Респектабельные дамы, когда хотят соблазнить своих мужей, красят губы красной помадой, подобно женщинам из квартала красных фонарей.

Эта красно-романтическая ассоциация так же эффективно изменяет наше отношение, как словесные метафоры. В одном эксперименте женщины рассматривали фотографии мужчин в разноцветной одежде, помещенные в рамки разных цветов. По девятибалльной шкале привлекательности мужчины в красных рубашках или на изображениях в красных рамках получили высшие баллы.

 

Если вы думаете, что навсегда остались в одиночестве, вполне вероятно, так и будет

Одиночество никого не радует, более того, оно оказывает негативное влияние на ваше здоровье. Социальная изоляция повышает уровень смертности от рака и сердечно-сосудистых заболеваний, возможно, потому, что одинокие люди хуже справляются со стрессами. Болезненные переживания обособленности также повышают и риск суицида.

По этой логике можно было бы ожидать, что одиночки должны быть приветливыми, стремясь завоевать друзей, что они будут работать волонтерами в благотворительных организациях, чтобы общаться с людьми. Однако в реальности все с точностью до наоборот. Как раз именно семейные люди с большей готовностью становятся добровольцами и усерднее выполняют эту миссию. Такая корреляция может быть вызвана множеством факторов. Например, забота с большей вероятностью вызывает любовь и обусловливает удачные отношения. Существует и такой аспект, как религия, которая побуждает людей не только заводить семьи, но и помогать людям.

В попытках выяснить, каким образом перспектива одиночества влияет на желание людей помогать другим, ученые провели серию экспериментов. Они сообщили студентам, что создали тест, способный точно предсказать вероятность человека остаться в одиночестве. Студенты выполнили тест и получили обратную связь. В действительности, исходя из полученных данных, психологи не могли сделать никаких выводов о том, насколько испытуемые будут счастливы в личной жизни. Тем не менее при составлении вопросов были затронуты, как и в любых подобных тестах, темы общительности, настроения, дружелюбия, лидерства или покорности.

Невзирая на все это, ученые сообщили случайной выборке студентов, что их ответы показали перспективу создания долгого стабильного семейного союза и высокую вероятность, что они, скорее всего, всегда будут окружены заботой близких людей. Остальным сказали, что они представляют тип людей, которые останутся в одиночестве, и, хотя, возможно, у них в данный момент есть друзья, они могут жениться или выйти замуж, и даже не один раз, но эти отношения будут кратковременными, а с возрастом появится одиночество.

После этого теста психологи предложили студентам позаботиться о людях. В ходе одного эксперимента они сообщили, что собирают пожертвования на благотворительность, и оставили тестируемых наедине с ящиком для сбора средств. Те участники, которым пророчили любовь в будущем, дали почти в четыре раза больше денег. В другом эксперименте студенты думали, что проходят следующий тест вроде бы на творческие способности, но когда экспериментатор отправился собирать результаты, то опрокинул на пол стаканчик с карандашами. Две трети тех, кто рассчитывал на близкие отношения в будущем, помогли ему собрать карандаши, а среди тех, кому пророчили одиночество, – только один из шести.

 

Избегайте страстных свиданий с психологом

Ученые – самые неподходящие люди для страстных свиданий. Крайне мало фильмов повествуют о том, как очкастый ботаник в белом халате завоевывает сердце девушки. Однако мы знаем, что теперь ученые трудятся над повышением своих шансов.

Если вы идете на свидание с прилежным психологом, есть большая вероятность, что он будет в красном. Он вас пригласит в ресторан, где отопление включено на полную мощность, и не станет садиться близко к двери и сквозняку. У столовых приборов будут гладкие ручки. Когда вы коснетесь уха, ваш собеседник коснется своего и станет повторять за вами фразы через несколько секунд после того, как вы их произнесете. И наконец, можете не сомневаться, что ваш будущий партнер тщательно подготовился к свиданию, когда он предложит вам остаться на чашечку кофе, но порекомендует отказаться от мороженого. В конце концов, он же хочет горячего свидания.

Ни одно из этих обстоятельств нельзя считать противопоказанием к свиданию с психологом. Проблема в том, что психологи не могут думать о романе так же, как другие люди. Они не способны воспринимать любовь как тайну и с искренностью в голосе говорить о судьбе или мечтать о стрелах Купидона. Посмотрите на свои книжные полки или свою музыкальную коллекцию – чаще всего писатели и музыканты пытались описать, что происходит, когда юноша встречает девушку. Ученых тоже интригует эта загадка, но им, в отличие от творцов, нужны ответы, и они знают, как их получить.

Нам известно, что красный цвет делает людей привлекательными не потому, что кто-то об этом спел, а потому, что кто-то провел тесты на эту тему. Мы знаем, что подражание помогает быть сексуальнее, потому что кто-то прошел через серию экспресс-свиданий. Единственный способ выяснить, что происходит, когда юноша встречает девушку, – представить их друг другу, манипулировать ими и наблюдать за происходящим. Итак, если у вас свидание с психологом, вы никогда до конца не поймете, влюблен он в вас или просто проводит эксперимент.

 

Химические процессы в мозге определяют степень вашей доверчивости, однако покупка химических препаратов показывает, насколько вы легковерны

Исследователи разработали игру в инвестиции, которая позволяет оценить вашу доверчивость. В этой игре участникам вручается некая сумма. Они могут взять наличные и уйти домой или отдать сколько-то другому участнику, который играет роль доверенного лица. В руках этого попечителя деньги всегда утраиваются. Тем не менее он решает, отдавать ли какие-либо деньги (включая первичную сумму) инвестору или все оставить себе. Решение отдавать деньги основывается на доверии к своему попечителю.

В одной из версий этой игры доверенное лицо анонимное. Участники не знают, кому они отдают свои деньги, а доверенное лицо не знает, от кого получает эти деньги. Участники играют только один раз с любым партнером. Если игроки отнесутся к игре благоразумно, то, скорее всего, не будут отдавать никаких денег доверенному лицу. У того нет причин не оставить их все себе: он не собирается снова встречаться с человеком, отдавшим ему деньги, да тот и не знает, кому их отдал. Инвесторы могут рассуждать аналогично: ничего не мешает им удрать с этой суммой, они вполне могут оставить стартовые деньги себе.

Но, к счастью, реальные люди рассуждают иначе. В одном эксперименте с 29 участниками ни один из них не забрал себе все деньги доверенного лица. Пятая часть участников вложила все свои деньги. Оказалось, что риск был оправдан: в среднем им вернули больше денег, чем они отдали, и обе стороны оказались в выигрыше.

Доверие – одно из загадочных, иррациональных качеств, которые позволяют людям общаться. Вы тоже можете попробовать. Окситоцин, который усиливает лактацию и стимулирует роды, также регулирует поведение матери. При оргазме он выделяется в организме у женщин и мужчин. Когда волонтеры получают дозу окситоцина до игры в инвестиции, то отдают существенно большие суммы своим доверенным лицам и более чем в два раза чаще доверяют им все свои деньги, чем те, кто получает плацебо.

Теперь уже никого не удивит, что окситоцин можно купить в онлайн-магазине. Изготовители этого продукта советуют предпринимателям распылять его вокруг своего рабочего стола и в конференц-зале, чтобы добиться «мгновенного конкурентного преимущества», а если вы одинокий мужчина, то препарат поможет вам добиться благосклонности женщины даже не из «вашей лиги». А чтобы потенциальные подружки или партнеры по бизнесу полностью доверились вам, изготовители гормона производят его как спрей с одеколоном, чтобы распрыскивать на одежду. Идея состоит в том, что гормон остается неопознанным для окружающих людей.

Но прежде чем довериться этой продукции, полезно помнить, что любой, кто распыляет окситоцин на свои рубашки несколько раз в день, получает гораздо большую порцию препарата, чем все вокруг. И если вы встретите чрезвычайно легковерного человека, существует шанс, что на него тоже распылили окситоцин.

 

Если вы хотите преуспеть в политике, вам так же важно проводить время в тренажерном зале и посещать пластических хирургов, как писать воззвания и заниматься агитацией избирателей

Со времен ранних демократий существовала вероятность, что избиратели недостаточно хорошо понимают свой выбор, когда отправляют бюллетень в урну. В «Республике» Платон утверждал, что самых подходящих для политики людей (очевидно, философов) избирают крайне редко. Он сравнивал лидеров с моряками, которые ничего не понимают в морском деле, считают, что этому нельзя научиться, и управляют кораблем способами, не имеющими ничего общего со знанием навигации или мореплавания.

Эти рассуждения Платона вдохновили ученых провести исследование, чтобы выяснить, могут ли дети быть такими же успешными или неуспешными в выборе лидера, как взрослые. Ученые попросили 600 швейцарских детей в возрасте от пяти до тринадцати лет представить себе, что они отправляются в путешествие и должны выбрать капитана для своего судна. Предложенные кандидатуры были реальными противниками на выборах во французский парламент. Капитаны, которых выбрали дети, выиграли выборы в семи из десяти раз.

Возможно, это исследование показывает, что наше политическое сознание развивается рано и нужно снизить возрастной ценз избирательного права. Так что же узнали исследователи о политических предпочтениях детей? Думали ли дети, что кандидат, который снижает налоги, станет лучшим капитаном, потому что тогда родители будут давать им больше денег на карманные расходы? Или юные избиратели хотели бы увеличения или уменьшения бюджета на образование?

На самом деле, исходя из полученных данных, ученые не смогли ответить ни на один из этих вопросов. Они не говорили детям о политических или навигационных навыках капитанов. Фотографии возможных кандидатов – вот все, что дети получили в помощь при принятии решения и что точно предопределило их выбор.

 

Если вы помните о чем-то, это не значит, что это происходило на самом деле

Мы приходим к правде разными путями: читаем книги, думаем, слушаем других людей и сами воспринимаем мир. Иногда люди лгут. Они упускают важные детали. Иногда наши мысли искажаются. Наиболее убедительным способом познания вещей оказывается собственный опыт. Наша память представляется непосредственным хранилищем правды – того, что, как мы знаем, наверняка происходило. Однако другие люди могут поделиться с нами воспоминаниями о том, чего мы никогда не испытывали сами.

Элизабет Лофтус и ее коллеги одними из первых провели эксперимент, продемонстрировавший, как опасно порой полагаться на свою память. Исследователи показали добровольцам ролик с дорожной аварией, после чего спросили одних участников: «Как быстро двигались автомобили, когда разбились вдребезги друг о друга?» Других они спросили о скорости, когда автомобили «врезались», «стукнулись», «соприкоснулись» или «ударились». Участники, которые слышали вопрос с глаголом «разбились», отметили более высокую скорость.

Неделей позже экспериментаторы снова встретились с волонтерами и задали им новые вопросы о том, что они помнят об аварии. В частности, были ли там разбитые стекла? Волонтеры, у которых ранее спрашивали о скорости движения автомобилей, когда те «разбились» друг о друга, ошибочно вспоминали о разбитых стеклах после аварии в два раза чаще. Единственное вполне безобидное слово изменило воспоминания людей, а затем их память смонтировала остальные детали аварии, чтобы восстановить последовательность.

После этого эксперимента были другие, ученые стали смелее и лучше манипулировать человеческой памятью. Они заставили участников вспомнить, что грабители несли отвертку, которой не существовало. В довольно спорных экспериментах они внедряли детские воспоминания, которых никогда не было у испытуемых, включая потерю родителей в супермаркете, полет на воздушном шаре и даже встречу с кроликом Багсом Банни (персонажем студии Warner Brothers) в Диснейленде.

На пике популярности сериала «Секретные материалы» количество людей, сообщавших, что их похитили инопланетяне, существенно возросло. Некоторые из них проходили психотерапевтическое лечение или гипнотерапию. Это казалось фантазией, но, рассказывая о своих злоключениях, несчастные «похищенные» были подавлены так же, как люди, которые вспоминают подлинные травматические переживания. Память – странная штука, она такая же ненадежная, как и размытые фотографии НЛО. Правда может быть где-то рядом, но не рассчитывайте найти ее в своей голове.

 

Чем больше мы смотрим на вещи, тем больше они нам нравятся

Большинству из нас удается окружать себя вещами, которые нам нравятся. Если в доме женщины висят картины, которые ей неприятны, если она живет с партнером, которого терпеть не может, ест пищу, которую не любит, и слушает музыку, которая ее раздражает, – с ней явно что-то не так. Мы окружаем себя вещами, которые любим, или начинаем любить вещи, которые нас окружают? Патриоту посчастливилось жить в стране, которую он любит, или он любит эту страну, потому что живет в ней?

У детей практически нет выбора – что любить, но большинство из них кажутся вполне счастливыми. Я, безусловно, предпочитал еду, которую готовила моя мама (если не считать пророщенной фасоли в картофельном пюре). До сих пор помню неловкость, которая случилась со мной за обедом в доме у моего итальянского друга. Его мать сама приготовила пасту, и мне казалось, что я поступаю очень мило, сообщив ей, как это вкусно: «Почти так же вкусно, как паста, которую я ел дома».

Однако выяснилось, что пристрастие большинства из нас к еде, приготовленной матерью, – это не везение и не странное проявление генетики. Постоянное употребление чего-либо заставляет нас любить это все больше и больше. В одном из первых экспериментов, которые продемонстрировали это явление, Роберт Зайонц просил людей читать вслух список бессмысленных слов (например, «иктитаф», «диликли» и «чивадра»), сообщив им, что это турецкие прилагательные. После этого он спрашивал участников, какое, по их мнению, слово означает по-турецки что-то хорошее, а какое – что-то плохое. Некоторые из этих слов в списке встречались чаще, и чем чаще они встречались, тем чаще испытуемые считали, что эти слова означают что-то хорошее.

Эффект, при котором повторное предъявление определенного стимула может усилить наше приятие этого стимула, был обнаружен в сотнях экспериментов. Наш вкус к музыке и изобразительному искусству совершенствуется, если мы чаще слышим музыку и смотрим на картины (хотя чрезмерное предъявление может вызвать обратный эффект). Множественное повторение доказательства повышает шансы нашего признания этого доказательства. Мы даже можем полюбить людей еще больше, если постоянно будем видеть их изображение (многие диктаторы хорошо понимали этот феномен).

 

Мы делаем то, что, как нам кажется, делают другие

Мы можем предвидеть действия других людей, только если представляем себе правила, которые управляют их поведением. Но те же правила, которые управляют поведением других людей, влияют и на наши поступки. Если мы знаем правила, которые влияют на наше поведение, мы также должны знать, что движет другими людьми. Однако, несмотря на это, правила, которыми мы пользуемся для своих прогнозов и с помощью которых пытаемся изменять поведение других людей, часто бывают ошибочными: иногда настолько, что приводят к результатам, прямо противоположным нашим исходным намерениям.

В Аризоне есть замечательный национальный парк – знаменитый «Окаменелый лес». Многие годы минералы откладывали органические материалы в древесине, и лес буквально превратился в камень. Он выглядит настолько странно, что посетители забирают сувениры себе на память. Администрация парка, раздраженная тем, что туристы уносят до 14 тонн кусков ископаемого леса в год, поставили знаки, пытаясь остановить вандалов. Однако исследователи предположили, что эти знаки, сообщающие туристам о том, какое огромное количество камней было украдено, «даже по маленькому камешку», оказались совершенно бесполезными.

У них была теория: аналогично тому, как мы непроизвольно подражаем другим, в серьезных вопросах мы также находимся под влиянием собственных представлений о поведении людей. По этой теории знаки, сообщающие туристам, что другие посетители парка воруют камни, только увеличивают количество воришек. Кампании по предотвращению самоубийств, программы для лечения пищевых расстройств, образовательные кампании по профилактике алкоголизма сообщают целевой аудитории о большом количестве суицидов, анорексии и пьянстве среди подростков. И такие кампании производят совсем не тот эффект, которого добивались их создатели, а эта теория может объяснить почему.

Итак, чтобы проверить свою теорию, исследователи положили куски окаменелой древесины на самые ходовые тропки в парке и поместили там различные указатели. Один из этих указателей гласил: «Пожалуйста, не выносите окаменелую древесину из парка». На другом было написано: «Многие посетители унесли куски окаменелой древесины из парка, изменив естественную природу “Окаменелого леса”», плакат дополнялся фотографиями трех туристов, собирающих сувениры.

На тропах без указателей было украдено 3 % камней. Когда посетителей просили не брать древесину без упоминания того, что это делают другие, воровство было минимальным, ниже 2 %. Но когда знаки сообщали туристам о том, какой ущерб был нанесен другими (как это было на прежних плакатах в парке), уровень воровства существенно поднимался – до 8 %.

 

Судьба одного человека волнует нас больше, чем судьба сотни людей

Отдавая деньги на благотворительность, мы испытываем удовлетворение. Когда мы решаем дать деньги, центры вознаграждения в нашем мозге активизируют ту же реакцию, что и при получении денег или пищи или наказании мошенников. Люди, у которых мозг особенно активен в этих областях, отдают больше, чем те, чьи центры вознаграждения менее возбуждены.

Израильские ученые рассказывали студентам-первокурсникам об одном больном ребенке или восьми больных детях. Студентам сообщали, что необходимые для лечения лекарства дороги и дети могут умереть, пока не будет собрана сумма в 300 тысяч долларов, а лекарства быстро дорожают (в одном случае 300 тысяч долларов должны были спасти одного ребенка, в другом – восемь детей). Некоторым студентам сообщили имена, возраст и дали фотографии детей, а другим – нет. Исследователи обнаружили два интересных эффекта. Когда студентам давали имена и фотографии, они с большей готовностью хотели вносить деньги. Однако оказалось, что сочувствовать группе детей гораздо труднее, чем одному ребенку. Студенты, которым сообщили об одном конкретном ребенке, в два раза чаще были готовы вносить свой вклад, чем те, кто получил информацию о том, что их взносы пойдут группе из восьми детей, даже несмотря на то, что их помощь принесет более ощутимую пользу.

Но если люди готовы отдавать больше на менее важные цели в силу своей эмоциональной заинтересованности, может ли эффективная благотворительная деятельность научить их более разумному подходу к пожертвованиям? Группа американских исследователей сделала такую попытку, предложив участникам совершить пожертвование для одной голодающей девочки (волонтеры видели фотографию ребенка по имени Рокия) или на общие нужды с подробной информацией о засухе в Африке и описанием миллионов, нуждающихся в помощи. Участники пожертвовали Рокии в два раза больше денег, чем на общую проблему. Затем исследователи повторили эксперимент, но, прежде чем просить волонтеров пожертвовать деньги, им сообщили, что исследование показывает: люди сильнее реагируют на конкретных жертв, чем на статистику. К сожалению, волонтеры не стали жертвовать миллионам голодающих африканцев в два раза больше. Они отдали вполовину больше для Рокии.

 

Мужчины рассудительны, а женщины сердобольны

В 2008 году рухнула финансовая система, и, похоже, практически каждый хотел бы линчевать банкира. На демонстрациях карикатурные фигуры отвратительных мужчин в костюмах были прокляты, сожжены и развешены на фонарных столбах. Банки рекомендовали своим сотрудникам оставаться дома или одеваться по-домашнему, когда протестующие проходят около их жилищ, чтобы не стать жертвами толпы. Такое взвинченное поведение не помогало вернуть людям деньги, но большинству это доставляло огромное удовольствие. Почему?

Группа ученых из Лондонского университета измерила активность мозга у волонтеров в момент, когда те играли в серию игр. Не ведая того, участники эксперимента играли с «подсадными утками», которым было велено либо играть честно, либо мошенничать. Правила игры состояли в следующем: если ваш противник играет честно, то у обоих игроков появляется возможность выиграть деньги, но если он мошенничает, то выигрывает за ваш счет. В процессе игры ученые подавали слабый, но болезненный электрический разряд на руки участникам. Когда игрок видел, как честный противник получает разряд, у него активировалась та же часть мозга, что и при непосредственном получении разряда. Но когда разряд получал «шулер», такой эффект сочувствия полностью отсутствовал.

Более того, есть такая область в мозге – прилежащее ядро, которое обычно активизируется, когда с человеком происходит что-то приятное, например он узнаёт, что выиграл какую-то сумму денег. Выяснилось, что оно также «загорается», когда человек видит, как мошенник получает разряд.

Однако в результатах эксперимента есть некое отклонение. Среди многочисленных критических замечаний по поводу банковской системы были реплики о том, что банки не нанимают на работу женщин. Я не уверен, что представители противоположного пола горят лучше или хуже мужчин или их легче растерзать на части или повесить. Тем не менее исследователи из Лондонского университета обнаружили различия в мужской и женской реакции на электрический разряд, который получает игрок, сидящий напротив. Результаты, о которых я говорил раньше, касались только мужчин. А вот женщины в эксперименте испытывали сострадание даже к мошенникам (хотя и меньшее, чем к честным игрокам). Кроме того, зрелище наказанного мошенника вызывало такой же эффект, как получение денег, только у мужской части волонтеров.

Так что же все это значит для тех ненавистных банкиров? После банковского кризиса они должны были понять, что следовало бы позаботиться о трудоустройстве женщин в надежде на то, что женщины, получившие работу, будут решать, как стоит поступить с этими банкирами.

 

Моральному выбору нелегко найти разумное оправдание

У философов нет своих лабораторий, поэтому они проводят эксперименты мысленно – на званом обеде в Афинах или с трубкой и бокалом портвейна в Кембридже они представляют себе сценарий и решают, что может произойти. Затем они придумывают какие-то правила, объясняющие их ответы на серии подобных «экспериментов», прежде чем состряпать еще больше ситуаций, которые станут проблемными для их системы правил. Самые знаменитые задачки, которые они решают, – про железную дорогу и пешеходный мост. Представьте себе, что вы полицейский в Чикаго 1920-х годов. Вам намекнули, что гангстер Джимми «Философ» Рикка в отместку за облаву на его бордель привязал шестерых мужчин к железнодорожным рельсам. Вы мчитесь к месту происшествия и находите пять тел, связанных в ряд. Вы слышите звуки приближающегося поезда, рельсы вибрируют под вашими ногами. Вы стремглав направляетесь к кричащим людям, видите железнодорожную стрелку и понимаете, что можете предотвратить трагедию, отклонив движение поезда в сторону. Но, рванувшись к рычагу, замечаете шестого человека с кляпом во рту, привязанного к рельсам боковой ветки. К этому моменту поезд с грохотом показывается из-за поворота, и если вы ничего не сделаете, то на кладбище в Роуз Хилл прибавится пять могил. Вы повернете рычаг?

Большинство людей скажут, что вы должны это сделать не задумываясь. Эту задачу можно рассматривать как пример «моральной математики»: жизни пяти человек ценнее, чем жизнь одного. Однако тот же сценарий предполагает, что наши рассуждения не так примитивны. А теперь представьте себе, что вы подъехали к мосту, с которого видно железнодорожное полотно. Пять мужчин привязаны к рельсам, как в прежнем сценарии, и поезд несется на них. Рядом с вами стоит и смотрит вниз на назревающую трагедию очень толстый мужчина. Когда раздается гудок поезда, он вытирает пот со лба. Вы меряете его взглядом: он действительно крупный парень. Если вы сбросите его с моста на рельсы, он, безусловно, погибнет, но остальные пятеро будут спасены. В этом случае должны ли вы пожертвовать одним человеком ради спасения пятерых?

И тут большинство скажет «нет». Возможно, потому что во втором примере вы используете другого человека как средство, тогда как в первом сценарии несчастный погибнет просто по невезению, оказавшись в этом положении. Но чтобы понять, какой именно довод стоит за этим решением, нам нужно придумать третий вариант. Теперь поезд едет по круговой дороге. К полотну привязаны шесть мужчин – пять худых и один толстый, в конце ряда. По условию задачи поезд движется по часовой стрелке. Он переедет пятерых и убьет их всех, но совокупный эффект от пяти тел сможет задеть колеса и остановить поезд. Тогда толстяк выживет. Тем не менее у вас есть шанс переключить движение поезда, чтобы он начал двигаться против часовой стрелки. Толстяк окажется первым и будет убит, но остальные пятеро останутся в живых. Переключение рычага в третьем примере представляется другим случаем, когда одним жертвуют во спасение пятерых, но теперь большинство людей считают, что это лучший выход из положения.

Такие воображаемые игры и вопросы о том, как бы вы поступили, показывают, что большинство из нас делает моральный выбор, который невозможно объяснить никаким основным сводом правил или принципов, которые изобрели философы. Если у нас есть разумные правила для принятия моральных решений, то мы попросту не знаем, какие они. А это значит, что их нельзя считать разумными.

 

Наш моральный выбор – это преимущественно эмоциональное решение

Группа исследователей из Принстона под руководством Джошуа Грина провела похожие эксперименты, связанные с моральной дилеммой. Но вместо того чтобы создавать своды византийских правил, которые могут описывать наши доводы, они сканировали мозг добровольцев в процессе их ответов. Они полагали, что сбрасывание толстяка перед поездом могло быть эмоционально труднее, чем переключение рычага, который пошлет поезд на него.

Неудивительно, что области мозга, которые обычно связывают с эмоциями, были активнее, когда люди задумывались об эмоциональных затруднениях. Тем не менее исследователи рассматривали также и те области мозга, которые, как правило, активируются при принятии таких простых (ни эмоциональных, ни моральных) решений, как, например, выбор скидки в магазине или определенного маршрута. Эти области обычно задействованы при принятии нравственных решений, меньше связанных с эмоциями (например, создание программы вакцинации, когда прививка защищает от смертельного заболевания, но иногда может иметь побочный эффект с летальным исходом). Однако они значительно менее активны при принятии эмоциональных нравственных решений (например, убить одного заложника, чтобы спасти себя и других).

Когда проблема сформулирована таким образом, что между нами и самой дилеммой возникает дистанция, мы готовы согласиться с доминантой большего добра. Но когда мы должны представить себе, как толкаем толстяка на смерть, душим ребенка или отрубаем человеку голову, тут мы отвечаем по-другому. Похоже, что моральные нормы у нас есть, но ориентируемся мы на них только тогда, когда не задеты наши чувства. И действительно, пациенты с повреждением мозга и патологическими эмоциональными реакциями чаще следуют моральной математике, делая выбор в пользу спасения большего количества людей, даже если вынуждены пойти на очень неприятные действия, как, например, смерть ребенка. И все-таки моральный выбор эмоционален, и когда здоровые люди его совершают, то не принимают во внимание правила.

А что же философы делают со своими еще более сложными системами правил? Они отделяют холодный расчет от выбора, в который вовлечен не только разум, но и сердце. Затем они пытаются сформулировать, как наши чувства влияют на наши решения, разрабатывая теорию эмоций. Однако у людей разные эмоциональные реакции. Вы не найдете двух философов с одинаковыми эмоциональными реакциями, и поэтому они спорят вот уже тысячу лет, не приходя к единому решению.

 

Моральные суждения помогают защитить наш выбор, а не сделать его

Одной из крупнейших в США дискуссий на тему морали стало обсуждение допустимости смертной казни. Обе стороны придерживались твердых взглядов. Для некоторых смертная казнь – основа справедливого общества, тогда как для других – признак жестокости и варварства. Эта дискуссия дала психологам интересный материал о мотивации в действии.

Для этого ученые из Стэнфордского университета познакомили поборников и противников смертной казни с данными о сериях исследований, проведенных с целью узнать, можно ли считать смертную казнь средством устрашения. Исследования были вымышленными, но выглядели вполне правдоподобно. Некоторые данные наглядно демонстрировали, что смертная казнь отпугивает потенциальных убийц: по этим данным после возвращения электрического стула в некоторых штатах количество убийств стало меньше. Другие исследования показывали, что смертная казнь оказалась неэффективной: инъекция, электрический стул или расстрел осужденных преступников только увеличили количество убийств.

Поборники смертной казни сочли неубедительными исследования, которые отрицали эффект устрашения. Однако они не считали, что их отношение вызвано заранее готовым убеждением в неправильном ответе (что могло быть вполне рациональной защитой: вероятно, они уже получили такое количество информации на эту тему, что еще одно исследование не смогло перевесить их аргументацию). Они просто решили, что исследования были плохо организованы. Они даже могли точно указать изъяны в исследованиях, отмечая, что данные охватывают недостаточно длительный период или приводят цифры уровня преступности вне контекста. Те же поборники смертной казни обнаружили, что исследования, показывающие наличие эффекта устрашения, объясняют, как хорошо они были организованы. При этом противники смертной казни пришли к противоположным выводам. Они нашли недочеты в методах исследований, которые демонстрировали устрашающий эффект, и пришли к утверждению, что опросы, поддерживающие их исходную позицию, были проведены лучше и выглядели гораздо убедительнее. Ранее мы видели, что люди склонны сначала выбрать политика, а затем искать аргументы в защиту его убеждений, а не наоборот – сначала убеждения, а потом политик. С нашей нравственной позицией все происходит так же.

Получив два вида противоположной информации, обе стороны обнаружили, что в целом данные поддерживают их исходное мнение. Их рассуждения не были направлены на решение о правомерности смертной казни – они лишь объясняли, как приведенные данные подтверждают их убеждения.

 

Мы скорее адвокаты, чем судьи

Психологи часто сравнивают два типа рассуждений: с одной стороны, с позиции судьи, а с другой – адвоката. В теории судья и присяжные, прежде чем взвесить все «за» и «против» и решить, виновен ли обвиняемый, должны беспристрастно выслушать показания. (Тем не менее, поскольку судья и присяжные тоже люди, нет уверенности, что все происходит именно так, поэтому адвокаты советуют своим клиентам приходить в суд в элегантной одежде, с чисто вымытыми волосами и прикрытыми татуировками. Адвокаты хорошо понимают, что приговор зависит от произведенного впечатления.)

Роль адвоката в суде совсем другая. Если принять за отправную точку невиновность его клиента, то работа адвоката состоит в том, чтобы подтвердить это при помощи фактов. Он будет утверждать, будто под некоторые законы данное дело подпадает, а под другие – нет. Он по-разному станет оценивать важность свидетельских показаний. Например, может предположить, что свидетеля подводит память. А если ничего не действует, адвокат может заявить, что его клиент не имел намерения совершить то, что совершил. И наконец, он может утверждать, что эмоции затуманили разум подсудимого и его спровоцировали, а потому он не отвечает за свои действия.

Так вот, наши моральные доводы больше похожи на рассуждения адвоката, нежели судьи. Наши эмоции – это клиент, а разум использует все сомнительные уловки адвоката, чтобы защитить свои решения и замаскировать признаки эмоциональной вовлеченности.

 

Чем больше ущерб, тем легче мы находим виновного

Когда мы кого-то судим, нам недостаточно знать, что этот человек нанес вред. Мы считаем, что важнее понимать, сделал ли он это намеренно. Представим, что мать оставляет рисующего красками ребенка, а возвратившись, обнаруживает, что краска размазана по полу. Ей недостаточно увидеть, что натворил ее сын, чтобы решить, заслуживает ли он нагоняй, – необходимо знать, разлил он краску нарочно или случайно, когда окунал в нее кисточку.

Если мать сочтет, что ее дорогой сыночек нарочно перевернул краски на пол, то не должно иметь значения, на кухне случилось это или на новом ковре в гостиной. Размер ущерба не имеет отношения к факту преднамеренности поступка. Тем не менее по собственному детскому опыту я знаю, что оправдание типа «Мамочка, я не нарочно!» охотно принималось, когда ущерб был минимальным.

Не только моей матери свойственно сначала оценить последствия, а потом решить, насколько виноват злоумышленник. Мы все так делаем.

Рассмотрим следующий сценарий. Босс компании взвешивает все «за» и «против» старта новой программы. Его советники говорят, что этот проект увеличит прибыль, но при этом может ухудшить экологическую ситуацию. Босс размышляет над этим, попыхивая своей сигарой, а затем произносит: «Мне до лампочки, что будет с экологией. Все, чего я хочу, – делать как можно больше денег. Начинайте проект». Его подчиненные удаляются, исполняют его решение, приносят прибыль компании и наносят вред экологии. Вопрос не в том, был ли проект допустимым, а в том, умышленно ли босс навредил экологии. Выслушав похожую историю, подавляющее большинство людей ответили на этот вопрос положительно.

Теперь рассмотрим немного другой сценарий. Тот же босс рассматривает другую схему. Ему сообщают, что проект принесет деньги, но также поможет экологии. Он заявляет то же, что и в первом случае: «Мне до лампочки, что будет с экологией. Все, чего я хочу, – делать как можно больше денег. Начинайте проект». Программа вводится в действие, приносит прибыль и улучшает экологическую ситуацию. Принес ли босс пользу экологии сознательно? Большинство людей дадут отрицательный ответ на этот вопрос.

 

Когда кто-то виноват, мы склонны преувеличивать масштаб преступления

Чем губительнее нам представляется содеянное, тем больше мы склонны винить того, кто это совершил. А может ли это работать в обратном направлении? Если нам точно известно, что кто-то совершил проступок сознательно, станем ли мы оценивать нанесенный им ущерб иначе, чем в случае непреднамеренного инцидента? Если бы мамаша увидела, как ее маленькое золотце нарочно пачкает пол краской, показалось бы ей, что пятна отчищать будет труднее, чем в случае, если бы золотце смогло доказать свою невиновность? Исследователи почти с уверенностью могут сказать, что да – показалось бы.

В ходе одного эксперимента добровольцы читали короткий рассказ о человеке по имени Фрэнк, который, пообедав в приятном ресторане, ушел не заплатив. Некоторые из участников прочли о том, что Фрэнк удрал со всех ног и что он частенько не платил по счетам, когда мог этого избежать. Другие же прочитали о том, что Фрэнку позвонили по телефону и сообщили, что его дочь попала в аварию и тяжело пострадала. В состоянии шока Фрэнк немедленно покинул ресторан, совершенно забыв заплатить по счету.

Неделей позже добровольцев спросили об этой истории. Неудивительно, что те, кто читал, как Фрэнк с удовольствием уклонялся от уплаты по счету, полагали, что он заслуживает серьезного порицания. Но они также запамятовали размер счета, увеличив его на 10 %. Похоже, что адвокатский мозг не только использует сомнительные доводы, чтобы выиграть дело. Он также водит дружбу с полицейским, который подделывает улики.

 

Когда случается настоящая беда, нам нужно найти виноватого, даже если им будет сама жертва

В мае 2010 года иранский аятолла Казем Седики стал знаменитым на весь мир, заявив, что распутство женщин порождает землетрясения. Чуть раньше в том же году известный американский телепроповедник Пэт Робертсон заявил, что страшное землетрясение на Гаити стало наказанием этой стране за «сделку с дьяволом». Такие заявления представляют собой крайнее проявление эффекта, характерного для всех нас.

Мир несправедлив, и жить в нем трудно. С ранних лет нас учат, что любые действия имеют последствия. Если мы будем усердно работать и поступать хорошо, то жизнь нас наградит, а если не будем, тогда и награды не будет. А если все зависит от случайности и все происходящее оказывается для нас лотереей? Тогда не лучше бы нам оставаться в кровати на весь день?

Но если мир справедлив, как нам объяснить все ужасные вещи, которые происходят в жизни, что бы это ни было – автомобильная авария, потеря работы или грабеж? А как быть с болезнью? Большинство людей говорят, что болезнь – это несчастье; они испытывают сострадание к тем, кому выпадает такая доля, и чем больше страданий, тем сильнее мы переживаем за жертву. Однако если бы мир был справедлив, то самые отвратительные болезни должны были бы поражать самых неприятных людей. Если в нас живет инстинктивная вера в справедливый мир, тогда мы должны были бы сомневаться в достоинствах людей с самыми тяжелыми болезнями, подобно Седики и Робертсону, которые обвинили жертв землетрясения.

Ученые провели эксперимент, который продемонстрировал именно этот феномен. Они сообщили студентам разные факты о выдуманной болезни, которую называли болезнью Холтмара. При этом некоторым из них сказали, что врачи не могут остановить распространение болезни, тогда как другим сообщили, что болезнь излечима. Затем им задали вопросы об этой болезни, а также о воображаемом человеке, страдающем этим недугом. Вместо сочувствия студенты проявляли такое сильное стремление видеть мир справедливым, что меньше думали о пациенте (например, оценивая его как немужественного, недоброго, психически нездорового), когда полагали, что его болезнь неизлечима. Другие исследователи обнаружили похожие проявления в нашем отношении к людям со СПИДом, малоимущим и жертвам насилия. Не у всех из нас хватает отваги искать причину стихийных бедствий в порочности бедных жертв. Но этот темный инстинкт сидит во всех нас.

 

Религия и наука сходятся в одном: если вам по-настоящему плохо из-за совершенного проступка, нужно принять душ

Очищение от скверны – краеугольный камень большинства религий. Христиане смывают грехи при крещении. У сикхов тоже есть очищение, которое они повторяют, раскаиваясь после совершения очередного проступка. Мусульмане моются, прежде чем произносить слова молитвы. Иудеи не пускают немытых во внутренний двор храма, а у индуистов омовение всего тела в водах рек, например Ганга, – центральная часть веры.

Литература тоже видела в этом связь. В одной из самых знаменитых сцен в «Макбете» леди Макбет отчаянно пытается вымыть руки после убийства Дункана. А что насчет современных, нерелигиозных людей XXI века? Они-то наверняка не связывают умывание со смыванием грехов?

В ходе эксперимента, на который ученых вдохновила шекспировская пьеса «Макбет», участников просили подумать об их поступке в прошлом. Некоторым предлагали вспомнить о действиях, которые они считают аморальными, а других – о нравственных поступках. Затем участники описывали испытанные переживания и эмоции. По окончании теста волонтеры получали маленький подарок в знак благодарности за участие в эксперименте. Они могли выбрать либо карандаш, либо очищающую салфетку.

Интересно, что две трети участников, рассказывавших о своем аморальном проступке, выбрали салфетки, в то время как лишь одна треть участников с историей о нравственном поступке сделала тот же выбор. Ни один из участников не догадывался, что подарок был частью эксперимента и что выбор они сделали под влиянием воспоминаний.

 

Мы не изобретаем ничего нового, а используем одни и те же инструменты, которыми располагает наш мозг

Низость и безнравственность глубоко проникли в наш язык. Я поискал в интернете статьи об особенно отталкивающих крайне правых политиках. Помимо прочих определений журналисты и ведущие политические деятели наделяют их такими эпитетами, как «отталкивающие», «омерзительные», «тошнотворные», «отвратительные», «нечистые», «скверные» и «грязные». Все эти определения имеют общие черты: мы используем их, описывая пищу, которую не любим, или, например, паразитов, или фекалии.

Используя одни и те же слова для определения различных видов отвращения, мы делаем одинаковое выражение лица. Ученые изучили движения лицевых мышц, когда мы морщимся, пробуя что-то недоброкачественное, и обнаружили, что те же мышцы работают, когда мы смотрим фотографии экскрементов или когда нас обманывают в процессе игры. Чем неприятнее напиток, чем отвратительнее изображение и оскорбительнее обман, тем активнее мышцы.

Отвращение может помочь нам избежать отравления некачественной пищей, но те же механизмы действуют и в области морали. Отвращение позволяет нам от чего-либо отказываться, но при этом оно может быть гибким. Например, сыры с сильным запахом бывают неприятными при первом знакомстве, но это отвращение можно преодолеть.

Именно такое восприятие необходимо нам и в области морали. Нам нужно вырабатывать сильное отвращение к безнравственным поступкам. Но мораль, подобно нашим привычкам питания, имеет культурный компонент. Поэтому нам необходимо учиться изменять то, что мы считаем морально отвратительным.

Вместо того чтобы изобретать новые инструменты, применимые к морали, мозг повторно использует уже существующие средства для избегания плохой пищи и опасных примесей, например продуктов гниения. Но при этом многие индивидуальные реакции отвращения, начиная от выражения лица или вербальных эпитетов, которые предполагают желание помыться после столкновения с грязью, мы переносим в другую сферу, где они кажутся менее уместными, чем на самом деле.

 

Религиям приходится иметь дело с глубинными психологическими истинами, иначе их бы не было

Религиозные учения, будь то христианство, ислам, индуизм или буддизм, не могут быть все абсолютно верными. Но даже ошибочные религии имеют своих приверженцев. Ради них люди меняют свою жизнь, умирают за них и тратят огромные деньги на строительство храмов для фальшивых богов, прежде чем поклоняться им.

Чтобы успешно выжить и получить возможность влиять на жизнь людей, вероучения должны использовать некоторые мощные средства. Это не значит, что у них есть откровенно циничные лидеры, которые сидят в тронном зале и листают свежие психологические журналы, прежде чем дать распоряжение своим помощникам или внести поправки в проповедь. Однако религии, у которых нет правильного набора инструментов, просто отмирают – ведь известно, сколько новых сект и культов появляется ежегодно. Таким образом, изучение сходства и различий разных религий открывает глубокие истины о нас самих, даже если их лидеры оказываются шарлатанами.

Если бы психологи обладали неограниченными ресурсами, то могли бы поставить эксперимент, основав религиозные культы в разных университетах. Они могли бы менять аспекты своих религий, включая или исключая еженедельный перечень вероисповеданий, прославляя или проклиная неверующих, настаивая на аскетизме или организовывая собрания в кампусе и так далее. Они могли бы подсчитывать количество верующих и узнавать, как далеко те могут зайти, чтобы защитить свою веру. Способны ли их последователи тратить время и деньги ради своей цели, умереть во имя нее или убить за нее? (В интересах этики исследователи могли бы снабдить своих верующих фальшивыми пулями.)

Физики получают миллиарды долларов на свои ускорители частиц, им позволяют подвергать планету риску, когда они создают искусственные черные дыры в своих аппаратах. Это кажется несправедливым. А ведь их изыскания не могут быть интереснее или важнее, чем изучение нас самих. Поэтому психологам тоже нужно получить несколько миллионов, чтобы расхрабриться и найти ответы на подлинно важные вопросы.

К счастью, американские евангелисты, похоже, проводят эксперимент вместо нас. Они постоянно открывают новые церкви, у некоторых из них большое количество приверженцев. Пасторы этих церквей выступают на телевидении, их миссионеры отправляются в Латинскую Америку. Не исключено, что это дело рук тайных групп предприимчивых ученых, которые распространяют идеи, чтобы следить за тем, что оказывается действенным, а что не срабатывает.

 

Психопаты – нравственные супергерои платона

В диалоге Платона «Тимей» рассказывается история создания нашей Вселенной, в которой отец всех богов создал божественное начало для каждого из нас. Меньшие божества завершили его замысел. Они создали наш разум и вложили в него божественные частицы. Дабы избежать осквернения божественной души, они уложили смертные части в наши тела. Гнев, смелость и честолюбие они расположили в груди, а основные потребности поместили ниже, где они могли доставить меньше беспокойства. Как утверждал самый знаменитый ученик Платона, Сократ, чтобы прожить праведную жизнь, мы должны управлять этими желаниями и чувствами, пользуясь своей божественной сущностью.

По мнению Платона, нам было бы намного проще преодолеть слабости и жить праведно, не будь у нас эмоций, желаний и аппетитов. Однако мы убедились в том, что наши эмоции участвуют в принятии решений. По-видимому, это признак нашего несовершенства, потому что рассудок становится рабом эмоций. Вместо того чтобы совершать дозволенное и владеть своими желаниями, мы становимся их объектом. Сам Платон тщательно взвешивал эту возможность. Он полагал, что у нашего разума существует сильная мотивация освободиться от опеки и восстановить свое подлинное руководство. Те божественные души, которые не справились с этой задачей в своей первой жизни, понесут страшное наказание: они родятся вновь в теле женщины (и если они разочаруют божественное начало, то в следующем рождении станут животными). Однако можно ли представить того, кто не был подвержен сложным эмоциям и смог делать нравственный выбор, исходя лишь из доводов рассудка?

Можно, поскольку такие люди существуют. Психопаты часто имеют нормальные или даже высокие показатели IQ. Они знают, что такое хорошо, а что такое плохо. Тем не менее их отличает определенный эмоциональный дефицит. В отличие от остальных, они не испытывают сострадания к другим людям. Когда психопаты смотрят на негативные изображения, например изуродованные лица на фотографиях, у них не возникает импульсивной реакции отвращения. Они способны принимать решения, руководствуясь разумом, их не тревожат эмоции. Приблизительно одного из 100 американцев можно отнести к психопатам в соответствии со стандартным тестированием. При этом они представляют 15–25 % из числа заключенных и в ответе за еще большую долю самых жестоких преступлений. Одним словом, возможно, Платону следовало бы быть чуть более уверенным в эмоциях и чуть менее – в своих доводах.

 

Люди, которые не верят в свободу воли, выбирают дурной путь

Свобода воли представляется достойной предпосылкой нравственности. Если я не контролирую свои хорошие и дурные поступки, то как же я могу отвечать за свои действия? Также кажется очевидным, что выбор, который я делаю, должен быть осознанным и обоснованным, если я должен нести ответственность за него. Бессознательные процессы в мозге управляют скоростью роста ребенка, но только недалекий отец станет упрекать своего сына в том, что тот вырастает из одежды. Когда меня обжигает медуза или кусает щенок, я не считаю их аморальными, поскольку не думаю, что они способны к рассуждениям: они поступают инстинктивно. И только наличие или отсутствие свободной воли определяет, считаем ли мы людей виновными, только вера человека в свободную волю в первую очередь определяет, будет ли он поступать плохо.

Но вера людей в свободу воли на удивление пластична. Одно лишь прочтение высказываний, предполагающих ее наличие («Чтобы избежать искушения, я должен напрячь всю волю») или отстаивающих детерминизм («В конечном счете мы являемся биологическими компьютерами, созданными эволюцией, построенными генетически и запрограммированными окружающей средой»), способно поколебать их отношение. И все-таки не вполне понятно, почему должно быть так: вероятно, люди не слишком задумываются над этим вопросом. Но если для нравственности необходима свобода воли, совершают ли аморальные поступки те люди, кто убежден в том, что у них ее нет?

Чтобы выяснить это, исследователи предъявляли добровольцам тренировочный экзаменационный тест и платили им один доллар за каждый правильный ответ. Несмотря на то что тест был полностью конфиденциальным, участники сами оценивали правильность своих ответов и разрывали бланк, прежде чем взять деньги из кружки. Те добровольцы, которые ранее читали аргументы в пользу свободы воли, в среднем забирали из кружки около семи долларов. (Когда экзаменаторы оценивали тест, добровольцы обычно получали около семи правильных ответов.) Участники, которые видели высказывания, поддерживающие детерминизм, уносили приблизительно одиннадцать долларов. В других экспериментах люди, которые не особенно верили в свободу воли, были менее дружелюбными, более агрессивными и шли на обман в арифметических задачах, даже если им не платили за них. Эти результаты представляются особенно тревожными, поскольку количество людей, которые считают свою судьбу неподконтрольной, быстро растет с тех пор, как в 1960-х исследователи начали собирать данные. Однако те, кто твердо верит в свободу воли, лучше учатся в школе, легче справляются со стрессом и реже страдают депрессией.

Все это само по себе создает этическую проблему. В этой книге я описываю исследования, которые могут убедить в том, что у нас нет свободы воли, по крайней мере в том виде, в каком большинство людей себе ее представляют. Поступаю ли я аморально, сообщая вам об этом? Рискую ли погубить вашу жизнь или разрушить цельность вашей личности? Нужно ли оградить школьные библиотеки от подобной литературы из опасения нанести вред нашим детям? Безусловно, есть основания для сожжения этой рукописи без публикации и из-за вреда, который может нанести читателям детерминистский взгляд на мир, и из-за ущерба, который, в свою очередь, могут принести людям те, кто прочитал ее.

Сам я, естественно, против, но не намерен делать вид, что доверяю всем доказательствам, которые могу дать вам. Определенно почти все они – продукт адвокатского мышления.

 

У нас есть эмоциональная привязанность к рациональной природе нашего иррационального выбора

Довольно странно ожидать, что наши эмоциональные реакции на еду или грязь позволят нам открыть тайну морали. Большинство из нас будет решительно отрицать, что этические принципы исходят из рационального мышления. Если вы проведете линию, соединяющую глубокие размышления Платона и инстинктивные предпочтения и антипатии, например, ребенка, который морщится, сидя за обеденным столом, мы будем считать, что наша мораль исходит из платоновских размышлений.

Однако философы тысячелетиями пытались выработать систему взглядов, с которой бы согласились и мы, и они, – нужно или должно управлять моралью? И они потерпели сокрушительное поражение.

Проблема философов, которые попыхивают трубкой во мраке кабинетов, состоит в том, что мораль – не исключительно теоретический предмет: она существует в реальном мире, и изучать ее должно именно там. Каждый из нас испытывал чувство вины, каждый из нас жертвовал деньги на благотворительность или уступал место беременной женщине. Философы рассуждают о том, как бы идеальный человек, по Канту, если он когда-нибудь существовал, вел себя в тех или иных обстоятельствах и что бы этот превосходный прагматик делал в этих ситуациях. Но такого человека не существует, никогда не было и не будет. Подобные разговоры – салонная игра. Это все равно что спрашивать людей о лучшей тактике игры в шахматы, будь у них возможность повернуть время вспять.

Мне было бы гораздо интереснее спросить, откуда на самом деле взялись наши идеи морали. Когда мы действуем в соответствии с ними, а когда – нет. Некоторые философы сходятся во взглядах. Дэвид Юм писал: «Теперь люди излечились от своего пристрастия к гипотезам и системам натурфилософии и не станут прислушиваться ни к каким другим доказательствам, кроме тех, что диктует опыт. Им пора полностью посвятить себя реформированию моральных изысканий и отказаться от любой этической системы, которая не полагается на факт и наблюдение, какой бы тонкой и изысканной она ни была».

По Юму, этика очевидно принадлежит ученым. Если бы к его совету прислушались, сегодня этика существовала бы в ведении научного департамента. Теперь она нуждается в философах не больше, чем в астрономах, физиках или химиках. Но, безусловно, моральная проблема заключается в том, можем ли мы выкинуть на улицы тысячи философов, которые не в состоянии позаботиться о себе, и отдать их жалованье людям, действительно делающим свою работу.

 

Искусство и философия говорят о вещах, которые пока еще не стали наукой

Художники Возрождения изучали физиологию и перспективу. Но как только ученые научились делать это правильно, художники пошли дальше. Когда-то они изображали несущихся галопом лошадей с расходящимися ногами. Затем фотографы показали, как это происходит на самом деле. Сегодня старые картины, на которых изображены скачки с препятствиями, кажутся нам странными.

Философы привыкли писать о природе вещей. Но когда физики расщепили атом, им пришлось находить новые темы для размышления.

В современной литературе много пишут о мотивации людей. Что сделают люди в тех или иных ситуациях? Какое поведение будет нравственным? В наше время, когда психологи начинают понимать, каким образом мы в действительности делаем моральный выбор, найдут ли писатели новые темы?

 

На обучение вождению автомобиля или освоение компьютерных программ люди тратят больше времени, чем на понимание работы своего разума

Их устраивает концепция работы мозга, который не мудрее ребенка: его представлений о том, как появляются подарки под рождественской елкой. Представления ребенка практически всегда оправдываются: маленькая девочка пишет письмо Санте и получает то, о чем попросила. Таким же снисходительным оказывается и наше сознание, когда у нас возникает иллюзия понимания, что и почему мы делаем большую часть времени.

Я не знаю, как сложится жизнь у маленькой девочки, когда она узнает, что рождественского дедушки не существует. Но знание того, как работает ваш разум, может помочь вам использовать его эффективнее. Мы способны учитывать расхождение между тем, как мы действуем в действительности и как представляем себе свои действия, чтобы изменить свое поведение и поведение других.