Сознательно вы даже не сможете решить, каким пальцем пошевелить

Может возникнуть иллюзия, что нет ничего проще, чем продемонстрировать, что у вас есть осознанный контроль над собственными действиями. Сожмите кулаки, а теперь выпрямите один палец, левый или правый – по собственному выбору. Спорим, что вы не будете удивлены, узнав, какой палец это будет? Вы приняли осознанное решение выпрямить один из пальцев (или не участвовать в этом эксперименте и продолжить читать книгу), а затем выполнили действие. Сознание выступает на первый план, когда мы принимаем решения. Но, к сожалению, это не так просто: наш опыт того, что мы переживаем, не вполне подходит для руководства нашими реальными ощущениями.

Представьте себе, что я мог бы влезть в ваш мозг и получить доступ к импульсам, которые посылают сигнал к мышцам. Какой бы ни была часть мозга, сигнал должен поступить после принятия сознательного решения – если вы, конечно, принимаете решение осознанно. Теперь, если я отдал приказ элементу управления в мозге, контролирующему мышцы, вытянуть ваш палец левой руки, вы заметите это по крайней мере в половине случаев. Вы решили вытянуть палец правой руки, а вытягивается палец левой. И вы не понимаете, что происходит. Но если сознательный рассудок не принимает решения, а только констатирует факт, когда палец левой руки вытягивается, это не вызовет такого удивления. Некоторая бессознательная часть мозга приказывает пальцу левой руки двигаться, он двигается, сознательный мозг констатирует, что он должен был ему это приказать. Некоторая бессознательная часть мозга приказывает пальцу правой руки двигаться, тут вмешиваюсь я и велю двигаться пальцу левой руки, а сознание считает, что это приказало оно.

У ученых есть инструмент для прямого вмешательства в ваш мозг: транскраниальная магнитная стимуляция (ТМС), одна из самых дерзких игрушек, доступных исследователям. Этот современный прибор выглядит как бублик на палке. Ученые подвешивают его над головой добровольцев, и те получают мощные магнитные импульсы, нарушающие функционирование части мозга и эффективно создающие небольшую область повреждения в нем.

Группа ученых из Мэриленда просила участников выпрямить один из указательных пальцев, когда они слышали щелчок (это был шум, издаваемый машиной, когда она подает импульс). Участники делали это как можно быстрее и выбирали, каким пальцем двигать, только в момент сигнала. Испытуемый не мог видеть, что исследователи делают с машиной, а они иногда убирали ее от головы. В этих испытаниях добровольцы выпрямляли пальцы как левой, так и правой рук. Но иногда исследователи посылали импульс в моторную область мозга. В этих сериях реакция была гораздо быстрее, выпрямленный палец чаще всего оказывался на стороне, противоположной активированной зоне. При этом участники даже не догадывались, что «бублик» принимает решение за них. У них сохранялось ощущение, что они сознательно выбирают, какой палец выпрямить после щелчка.

Сознательно мы делаем вывод о решении действовать, исходя из факта нашего действия.

 

Мы делаем выводы о чувствах других людей по выражению их лиц. И делаем выводы о собственных чувствах по выражению собственного лица

Давайте вспомним, как наивный человек, примерно такой, как мы с вами, представляет себе счастье – то, что иногда делает его счастливым. Может быть, это летний день, поцелуй любимой или неожиданное повышение зарплаты. Счастье переполняет его грудь или смягчает сердце. Он ощущает себя счастливым и осознаёт это. Но если рассудок не причастен к тому, что в действительности дает импульс мозгу, как он может понять, что должен испытывать счастье?

Я знаю, что кто-то рядом счастлив, потому что он улыбается. Возможно, людям только кажется, что улыбка приходит к ним после того, как они узнают, что счастливы. На самом же деле внешнее выражение эмоций – один из способов, с помощью которых разум выясняет, как мы себя чувствуем.

В одном эксперименте, демонстрирующем это, исследователи спрашивали испытуемых, насколько, по их мнению, был смешным мультфильм. В процессе просмотра мультфильма некоторые из участников держали в зубах карандаш, не касаясь его губами. Другие – держали карандаш губами, не касаясь его зубами. Если вы попробуете сделать это перед зеркалом, то увидите, что когда вы держите карандаш губами, то выглядите будто бы нахмуренными; а когда держите карандаш зубами, оскал напоминает усмешку.

Добровольцы с карандашом в губах отмечали, что мультфильм был не настолько смешным, как это показалось тем, кто держал карандаш в руке. А тем, кто держал карандаш в зубах, мультфильм показался очень смешным. Простое сжатие одних и тех же мышц, которые работают, когда нам весело (или невесело), меняет наше восприятие вещей.

Другие исследования дали похожие результаты. В одном эксперименте испытуемые качали головой, слушая сообщение (как бы проверяя пригодность наушников); другие – кивали. Испытуемые, которые кивали, заявили, что были чаще согласны с сообщением, чем те, кто должен был качать головой. В другом эксперименте испытуемые, сидевшие на стуле строго вертикально, получив результаты задания, признались, что испытали большее чувство гордости своими достижениями, чем те, кто сидел в кресле сгорбившись.

Мы судим о собственных чувствах так же, как о них судят другие. Это странное утверждение, но если вы улыбаетесь и киваете, читая его, значит, вы, скорее всего, с ним согласны.

 

Мы делаем выбор не потому, что он нам нравится, а он нравится нам, потому что мы его делаем

Наше подсознание делает выбор за нас. Но когда это происходит, мы этого не осознаём. Более того, нам неизвестно, как все это происходит, но при этом мы не остаемся с ощущением провала в памяти, задавая себе вопрос: «Почему я так сделал?»

Один причудливый способ, с помощью которого мы бессознательно делаем выбор, был случайно обнаружен психологами, которые устанавливали прилавок в магазине распродаж в субботу утром. В пилотных исследованиях они обнаружили, что покупатели оказывались склонны выбирать товары, расположенные справа.

Однако психологи не были заинтересованы заработать больше денег или даже узнать, что именно влияет на выбор покупателей. Они хотели выяснить, как покупатели узнают, что именно влияет на их выбор. Покупатели, которые согласились принять участие в исследовании, оценивали четыре пары чулок и выбирали ту, что была, по их мнению, лучшего качества. Никто из участников не заметил, что все чулки одинаковые. Как и в пилотном исследовании, большинство выбрали чулки, расположенные справа (12 % участников выбрали чулки с крайней левой стороны, при этом 40 % – с крайней правой).

Когда же испытуемых спросили, почему их выбор пал на определенную пару чулок, они не говорили, что склонны выбирать вещи, находящиеся по правую руку, и не утверждали, что не знают, почему так сделали. Они указывали на ткань, эластичность и так далее. Когда исследователи прямо спросили покупателей, повлияло ли расположение товара на их выбор, все не только отвергли такую вероятность, но и смотрели на интервьюера как на сумасшедшего. (За одним исключением – и это был студент-психолог.)

Наше представление о сознательном выборе, который мы делаем, не имеет такой непосредственной связи с реальным принятием решения, как мы могли бы предположить. Бессознательное использует странные методы, чтобы заставить нас сделать выбор. Роль сознания состоит в том, чтобы предложить правдоподобное объяснение тому, как мы принимаем решение. Это все равно что наш выбор объяснял бы кто-то другой (с таким же отсутствием информации о том, как мы на деле принимаем решение).

 

Мы изобретаем методы решения проблемы после того, как она решена

Мы можем бессознательно видеть закономерности и улавливать правила. А можем ли мы решать замысловатые проблемы, не осознавая этого? И если можем, что при этом чувствуем? Норман Майер, психолог из Мичиганского университета, провел интересный эксперимент, чтобы выяснить это.

В ходе его эксперимента добровольцы заходили в большую комнату, где с потолка, касаясь пола, свисали две длинные веревки. В комнате находились стойки, скобы, плоскогубцы, удлинители, столы и стулья. Экспериментатор просил испытуемых соединить веревки. Когда добровольцы брались за конец одной веревки, то быстро обнаруживали, что, продолжая держать первую, не могут достать вторую. Однако это задание можно было легко выполнить разными способами: закрепить одну веревку на стуле; переместить стул на середину комнаты и подтянуть вторую веревку; продлить веревку с помощью удлинителя; накрутить веревку на стойку. Как только испытуемые находили одно из решений, их просили попробовать другой способ.

А было еще и «трудное» решение, которое интересовало исследователей. Если прикрепить плоскогубцы к одной из веревок и раскачать ее, то можно поймать ее на середине комнаты, удерживая при этом конец другой веревки. Без посторонней помощи большинству участников это сделать не удавалось.

В конце концов исследователи давали добровольцам ключ к разгадке. Они невозмутимо подходили к окну и в этот момент задевали один из концов веревки, раскачивая ее. Это была очень полезная подсказка. С ней большинство добровольцев справлялись с заданием. В среднем после 12 минут безуспешной борьбы они буквально за 40 секунд получали нужный результат. Интересно, смогли ли добровольцы увидеть связь между тем, как экспериментатор задевал веревку, и своим решением? Едва ли. Они признавались, что идея пришла к ним сама собой, или утверждали, что им помогло знание физики. Один особенно рассудительный испытуемый рассказал, что представил себе обезьяну, раскачивающуюся на ветке, чтобы перепрыгнуть через реку.

Хотелось бы знать, действительно ли добровольцы могли заметить подсказку и осознанно использовать ее для решения задачи? Или они лгали, чтобы завоевать доверие? Однако в другом эксперименте исследователи давали испытуемым две подсказки: привязывали груз к концу веревки и закручивали ее. Эта подсказка была так себе и не предлагала решений. Позже экспериментатор задевал веревку, после чего добровольцы быстро находили ответ. Но и они не признавали, что экспериментатор помог им в решении: они полагали, что на решение их натолкнул груз, привязанный к веревке.

Стивен Кинг придумал метафору, определяющую разум писателя. Его сознание живет на верхнем этаже со всем, что он осознаёт. Но когда у писателя возникает проблема, он отправляет ее вниз, чтобы парни в подвале разобрались с ней. А когда они справляются с задачей, то посылают решение наверх. Но мы не можем рассчитывать на то, что наше бессознательное пришлет нам ответ с запиской: «Любезно предоставлено секретной службой. Вот как мы решили вашу проблему». Наше бессознательное наслаждается своим тайным статусом. Если бы мы знали, что оно делает, то это не было бы бессознательным.

 

Мы полагаем, что хотим делать то, что делаем, иначе как бы мы объяснили другим, почему мы делаем это

Представьте, что вы согласились принять участие в эксперименте, посвященном факторам, влияющим на выполнение задания. В первые полчаса вы одной рукой складываете 12 катушек на поднос, скатываете их, а затем начинаете сначала. После этого экспериментатор дает вам доску, на которую прикреплены 48 деревянных колышков, каждый из них надо повернуть на 90 градусов по часовой стрелке. Затем вы поворачиваете каждый колышек еще на 90 градусов по часовой стрелке и так далее в течение следующего получаса. Экспериментатор сидит рядом с секундомером и делает отметки в блокноте. Вы вздыхаете, ерзаете на стуле и продолжаете поворачивать колышки.

После окончания экспериментатор производит опрос. Вы заполняете опросный лист, где вас спрашивают, насколько интересным и увлекательным было для вас это задание. Не удивительно, что большинство участников чаще всего отвечали, что задание оказалось скучным. Да и результаты были такими же скучными, как и само задание. А вот у второй партии добровольцев было немного другое впечатление.

Они выполняли такую же нудную работу, собирая катушки и поворачивая колышки, но в конце экспериментатор просил их сделать ему одолжение. Он объяснял, что смысл задания заключается в том, чтобы оценить, как ожидания людей влияют на исполнение и что до начала работы иногда участникам сообщают, что задание очень интересное. Но человек, который обычно за это отвечает, не появился. Экспериментатор выглядел смущенным: «Не возражаете сделать это? Вам заплатят доллар».

Большинство студентов соглашались выручить экспериментатора. Они сообщали девушке, которая, по их мнению, должна была выполнять задание, что задание будет очень интересным. Их благодарили и предлагали заполнить анкету с вопросом: «Насколько интересным было для вас это задание?»

Их рассудок помнил про складывание катушек и поворот колышков, но они также слышали собственные слова о том, что задание будет интересным. Сам по себе один несчастный доллар не сыграл важной роли. В среднем участники из второй группы оценивали задание как интересное на два пункта выше (по 11-балльной шкале), чем добровольцы из первой группы. Их сознание приняло собственную ложь за подлинный энтузиазм.

 

Деньги – самый простой способ мотивации: чем меньше вы заплатите, тем больше люди окажутся увлечены своей работой

Мы судим о собственных действиях так же, как о них судят другие. В эксперименте по поворачиванию колышков участники делали вывод о том, насколько интересным было задание, опираясь на собственные слова: когда описывали его другим как интересное. Но мы все знаем, что люди выполняют работу не только потому, что это их увлекает, но еще и потому, что им за это платят. Если мы видим звезду спорта, который рекламирует бритву, нам не приходит в голову, будто он воспылал столь большой любовью к этой бритве, что почувствовал потребность поделиться этим с другими.

Тот, кому вы платите за проведение эксперимента, может сообщить другим, что задание было интересным, ради денег, а не потому, что в это верит. И это именно то, что показал эксперимент. Когда вместо одного доллара участникам платили 20 (не такая уж маленькая сумма в 1950-х), они говорили, что эксперимент был скучным – и он на самом деле был таким. И вот как люди судят: когда они слышат, что кто-то сообщает об интересном задании, и при этом узнают, что человеку платят за это 20 долларов, – они считают, что он лжет. А когда они слышат, что ему платят лишь доллар, то думают, что, возможно, он говорит правду.

Чем больше ты имеешь, тем меньше другим людям – или тебе самому – нужно альтернативное, нематериальное объяснение того, зачем ты выполняешь свою работу. А теперь на минуту почувствуйте сожаление по поводу высокооплачиваемого занятия. Когда кто-то сообщает вам, что работает сиделкой или издателем, вы можете решить, что человеку нравится ухаживать за другими или он любит книги. В конце месяца, при условии, что доход его невелик, он, возможно, тоже так подумает. Но о менеджере хедж-фонда или об инвестиционном банкире вы скорее подумаете, что он любит деньги больше, чем свою работу. К сожалению для финансистов, какой бы увлекательной ни была их работа (консультирование больших компаний в их важнейших решениях не может быть скучным), они будут думать так же, как и вы.

 

Хотите, чтобы человек вас полюбил? Полезно слегка его напугать

Как правило, мы не осознаём причины, по которым принимаем решение о выборе партнера в любовных отношениях. В один прекрасный момент мы влюбляемся, пульс учащается, эмоции нас захватывают, и мы понимаем, что покорены. Но если бьющееся сердце и вспотевшие ладони считаются явными признаками увлеченности кем-то, возможно ли, что мы можем неправильно их интерпретировать? А если наше сердце так же реагирует еще по какой-то причине? Значит ли это, что мы увлечены кем-то?

Группа канадских психологов отправилась в каньон, чтобы это выяснить. Для эксперимента, в котором люди проходят по мосту, они выбрали привлекательную женщину. Первый мост находился на высоте 60 метров над стремниной. Когда путники проходили по мосту, с каждым шагом цепляясь за перила, он раскачивался, кренился и дрожал. Второй мост был шире, тверже, крепче сколочен и при этом расположен на высоте трех метров над мелководным ручьем.

Когда молодой человек без сопровождения шел по одному из мостов, прелестная девушка-экспериментатор подходила к нему с просьбой помочь ей с заданием для психологического практикума. Она сообщала, что изучает влияние живописных мест на творчество, и просила написать для нее короткий рассказ. После этого она благодарила участника, объясняла, что у нее мало времени, и предлагала подробнее описать детали эксперимента позже. Она оставляла ему свои имя и номер телефона и предлагала позвонить ей, если ему захочется поговорить.

После экспериментаторы уже в лаборатории оценивали эротическое содержание этих рассказов по пятибалльной шкале. Например, если самым эротичным в рассказе был поцелуй, он получал три балла, тогда как сексуальный контакт набирал пять баллов. Рассказы тех, кто шел по высокому расшатанному мосту, набирали в среднем на один пункт больше: эти мужчины описывали сексуальные фантазии не просто в абстрактном ключе. Менее 10 % тех, кто проходил по невысокому устойчивому мосту, звонили привлекательной девушке-экспериментатору, в то время как из тех, кто преодолел опасный мост, звонили 40 %.

Наш рассудок не понимает причин, по которым у нас учащается пульс или краснеют щеки, поэтому он может спутать страх с вожделением. К тому же романтические отношения считаются социальными эмоциями, и мозгу приходится полагаться на сигналы сознания, чтобы решить, как поступить. Возможно, когда подросток приглашает свою подружку посмотреть ужастик, а не умильную романтическую комедию, он не такой уж дуралей, как можно подумать.

 

Если вы спросите мужчину, что ему нравится в его партнерше, он затруднится с ответом. Возможно, он даже не понимает, чт

О

Изначально привлекло его в ней

В первой части этой книги мы могли увидеть, что в любви мы не осознаём особых причин, по которым делаем свой выбор. При этом большинство из нас не отдают себе отчета в том, что не знают причины выбора своего партнера. Тем не менее у всех есть представление об идеальном образе мужчины или женщины, и мы способны перечислить качества человека, которого любим. Такое несоответствие трудно объяснить. Быть может, мы делаем выбор бессознательно, а уже потом придумываем причины, чтобы его объяснить, и начинаем верить, что эти причины оправдывают наше первоначальное решение. Команда шведских ученых обнаружила веские свидетельства тому, что именно так и происходит.

Они показывали добровольцам серии парных картинок с изображением женского лица, а те быстро выбирали картинку, которая казалась им привлекательнее. Затем им давали ее и просили объяснить, почему они выбрали эту женщину. Но иногда они подменяли картинку прежде, чем отдать ее добровольцу.

Почти четыре пятых количества времени участники не замечали подмены, и это само по себе поразительно. Когда после эксперимента их спросили, обнаружили ли бы они подмену фотографий, подавляющее большинство ответили положительно. После этого эксперимента исследователи показали, что могут проделать то же самое с подменой чая и джема в эксперименте с покупателями. И большинство покупателей действительно не замечали несоответствия полученного товара выбранному первоначально, даже при различиях вкуса и запаха.

Нам же этот эксперимент позволяет непосредственно выяснить, что происходит, когда люди объясняют выбор, который они не делали сознательно. Признаются ли они в том, что не могут объяснить свой выбор? Или они нервно посмеиваются, понимая, что произошло нечто странное, хотя не понимают, что именно? На самом деле они не делают ни того ни другого, а просто отвечают с той же степенью уверенности, как те, кто получил выбранную фотографию, и с тем же количеством деталей, которые объясняют их выбор. Иногда они даже приводят аргументы, которые нельзя было считать значимыми, сообщая экспериментатору, что им нравятся сережки в ушах девушки, хотя на карточке, которую они выбрали первоначально, на девушке не было никаких сережек.

Если ученые могут морочить нам голову таким грубым способом, а мы по-прежнему думаем, что делаем выбор по причинам, которые нам известны, неудивительно, что одна часть нашего мозга может принимать решения за нас и заставляет нас думать, что мы сделали его на других основаниях. Вы можете встретить свою суженую, карабкаясь по отвесной скале, а на предмете вашей любви окажется красный свитер, но вы будете считать, что вас очаровал ее заразительный смех.

 

Культура становится возможной, потому что мы делаем то, что делают другие, и думаем, что хотим делать то, что делаем

Живи мы с вами в другом времени и другом месте, то думали и поступали бы совершенно иначе. Это касалось бы таких важных вещей, как вера в существование конкретного бога, требований религии, нашего отношения к рабству и сексу, а также нашего мнения о допустимости кидать женщину в погребальный костер ее мужа. Это также касается и менее значимых ценностей: музыка, которую мы слушаем в одиночестве, и картины, которые мы вешаем на стены нашего жилища, – все это продукты окружающей нас культуры. Сегодня трудно в это поверить, однако существовало целое поколение мужчин, которые были уверены в красоте пурпурных сорочек с раструбами.

Отдельные из этих культурных различий зависят от некоторых фактических представлений, которые меняют способ нашего мышления. И это не просто процесс закрепления и распространения убедительных аргументов: мы видели множество доводов, которые защищают наш выбор, но не делают его. Если бы мы вернулись на 300 лет назад, сомневаюсь, что вы могли бы написать трактат, который убедил бы людей остановить рабство или заставил бы англичан есть спагетти на обед.

Однако мы увидели эксперименты, которые показывают нам, как формируется культура. Они объясняют, почему между тем, что думают и делают люди вокруг нас, различий гораздо меньше, чем сходства, даже когда они радикально отличаются от того, что думают и делают в других обществах.

Мы делаем то, что делают другие: непроизвольно имитируем их жесты, выбираем тот же сорт питьевой воды, что и они, так же засоряем окружающую среду и повторно используем полотенце в гостинице, когда узнаём, что так поступают другие люди. Мы так поступаем непроизвольно, но со знанием дела. Попробуйте-ка стоять в переполненной церкви, когда все остальные опустились на колени, или зайти в пижаме в ресторан, или поприветствовать команду противников на трибуне болельщиков… Если осмелитесь, конечно.

Мы недооцениваем влияние других людей на наше поведение и убеждены, что совершаем все поступки по собственному желанию. Улыбнувшись, выбрав бутылку воды или объявив кому-то, что скучное задание будет интересным, мы сами начинаем верить, что счастливы, что нам нравится эта вода или что задание было увлекательным.

И наконец, отношение, о котором мы делаем вывод исходя из нашего поведения, определяет наше будущее поведение. Как только мы подчиняемся таким малозначимым просьбам, как подписание петиции или ношение значка в знак поддержки, мы уже склонны соглашаться и с более серьезными вопросами.

Итак, мы поступаем так же, как другие, полагаем, что хотим делать то, что делаем, и наши представления о том, чего мы хотим, меняют наши поступки. Мы становимся такими же, как люди вокруг нас, и начинаем разделять их вкусы, суждения и предпочтения. Человеческая жизнь социальна, и наш мозг устроен таким образом, чтобы этому соответствовать.

 

Обе части мозга, как и одну, легко обмануть и заставить поверить, что они знают, что делают

Мы не ощущаем того, что наш мозг разделен на две половины. Левая часть контролирует правую руку, получает образы от правой стороны зрительного поля и конструирует предложения. А правая часть контролирует левую руку и получает образы от левой стороны зрительного поля. Две половинки мозга взаимодействуют главным образом с помощью соединяющих нервных пучков, называемых мозолистым телом (corpus callosum).

Некоторым пациентам с тяжелой формой эпилепсии, которую нельзя лечить медикаментозно, перерезают мозолистое тело, что приносит им облегчение. Эти пациенты позволяют нам получить впечатляющий взгляд на то, как наш мозг конструирует свой мир. Когда пациенты просыпаются после операции, они не чувствуют, будто у них есть два независимых мозга. Их самоощущение не претерпевает фундаментальных изменений. Однако появляется возможность взаимодействия с одной частью их мозга без участия второй части.

В одном эксперименте исследователи показывали пациенту с расщепленным мозгом две картинки. В правой половине его зрительного поля (левой части мозга) он видел куриную лапку. В левой половине зрительного поля (правой части мозга) он видел заснеженный пейзаж. Исследователи просили его выбрать картинку, соответствующую тому, что он видел. Правой рукой (левой частью мозга) он выбрал курицу, а левой рукой (правой частью мозга) – лопату.

После этого ученые попросили пациента объяснить свой выбор. Вспомним, что левая часть мозга отвечает за конструкцию предложений. Итак, ему было несложно объяснить, что он выбрал курицу, поскольку она соответствовала куриной лапке.

А что касается лопаты? Левосторонняя часть мозга видела только куриную лапу. Теперь она знает, что левая рука выбрала лопату. Если разумный мозг принимает решение или имеет прямой доступ к принимающему решение, то для левого мозга это останется загадкой. Но если сознательный мозг не делает ничего подобного, а только судит об уже принятом решении, тогда будет по-другому. Ему просто нужно выяснить, в чем состоит соответствие, а затем воспринять решение как свое собственное. Пациент так ничего и не узнает, потому что чего-либо необычного не произойдет и он не ощутит, что две части его мозга расщеплены.

Пациент так ответит экспериментатору: «О, это просто. Куриная лапка идет с курицей, поэтому нужна лопата, чтобы чистить курятник». Его ответ кажется нам очень странным. Как можно не понимать, что он сам не знает, зачем выбрал лопату? Но именно так мы все и поступаем. Бессознательный мозг принимает решение. Сознательный – подтасовывает причины для этого решения. И мы никогда не замечаем, что эти причины представляют собой лишь наш вымысел, но таким образом мы сохраняем ощущение целостного «я».

 

Мы способны видеть, не осознавая увиденное, но объяснить увиденное мы можем только с помощью сознания

Есть одно странное состояние, известное как слепозрение, которое дает нам возможность увидеть то, каким было бы зрение, минуй оно сознание. У людей со слепозрением повреждена часть зрительного поля мозга. В результате пациенты в основном слепы в большей части зрительного поля. Поначалу это расстройство было загадкой для ученых, но когда они изучали зрение обезьян с тем же повреждением в этой области мозга, то обнаружили, что животные не потеряли зрение. Правда, у обезьяны не получится спросить, не ослепла ли она, – вы можете только отмечать движение ее зрачков. Способна ли она фиксировать предметы? Да, способна.

После этого ученые стали исследовать людей с этим недугом так же, как оценивали обезьян. Эти пациенты не могли делать все, что делают полностью зрячие люди, и никто и не ожидал другого: их зрительная система была серьезно повреждена. Однако они могли указывать на предметы, не осознавая, что видят их, могли брать предметы, протягивая руки в нужном направлении, прежде чем взять их, даже не осознавая, где находится предмет. Они могли «угадывать», в каком направлении движется объект, и были способны отправлять предмет в отверстие в правильном направлении. Они даже могли реагировать на сигналы: ориентироваться на стрелки, которые, как им казалось, не осознавали.

Если я вижу, что вы делаете нечто подобное, то буду считать, что вы знаете, что делаете. Вы должны знать, что берете в руки предмет или указываете на него. Вы видите стрелки, воспринимаете символы и переключаете свое внимание на появление объекта.

Пациенты, о которых идет речь, были слепыми: их бессознательный мозг получал визуальную информацию, в соответствии с которой мог действовать, но сознательный мозг этой информации не получал. Люди со слепозрением не могут считать, что они умышленно указывают на объект, – они только могут думать, что угадывают его местоположение.

Это именно то, что всегда делает наш сознательный мозг: он угадывает, что думает бессознательная часть. Однако в отличие от людей со слепозрением у нас достаточно информации от наших органов чувств, и наши догадки обычно бывают верны, поэтому у нас возникает ощущение, будто мы хорошо знаем, почему делаем то, что делаем.

 

Мы воспринимаем собственные убеждения таким же способом, что и убеждения других людей

Описывая людей с аутизмом, профессор Кембриджского университета Барон-Коэн отмечает, что они отличаются «психической слепотой». У них есть трудности с интерпретацией человеческого поведения, с которыми большинство из нас справляются автоматически. Он показал это в эксперименте с двумя куклами, теперь ставшем классическим. Одну из кукол звали Салли, а другую – Энни. У Салли есть шарик, который она кладет в корзинку. Затем она уходит из комнаты, а в ее отсутствие Энни вынимает этот шарик из корзинки и кладет в коробку. Салли возвращается. Где она будет искать свой шарик? Большинство детей старше трех-четырех лет способны понять, что Салли будет искать шарик в корзинке, где оставила его. Если у вас есть возможность, проведите такой эксперимент сами. Однако намного более взрослые дети с аутизмом не проходят этот тест. Они знают, что Энни переложила шарик в коробку, и полагают, что Салли тоже должна искать его именно там. Они неспособны понять, что у Салли могла сложиться ложная уверенность (или по крайней мере могла бы, не будь она куклой) в том, что шарик в корзинке.

Важно отметить, что, «правильно» отвечая на вопрос о шарике Салли, мы исходим из того, что она ничем не отличается от нас самих. Мы предполагаем, что у нее достаточно хорошая память, чтобы помнить, куда она положила игрушку несколько минут назад. А поскольку мы видели, как Энни переложила игрушку, мы вправе предположить, что она сделала это однократно и Салли не может ожидать от нее такого подвоха. Оказывается, эти рассуждения неочевидны. Ребенком я частенько оставлял свои игрушки там, где последний раз с ними играл. Когда я хотел снова их найти, то прежде всего искал их в шкафу, даже если не видел, как моя мать прячет их там.

У детей с аутизмом иное отклонение в способности понимать других: они иногда испытывают затруднения в понимании того, что их знания могут меняться и что у них тоже бывают заблуждения. Исследователи показывали детям коробочку конфет Smarties и спрашивали, что, по их мнению, находится внутри. Как и следовало ожидать (надо же надеяться!), дети говорили, что там сладости. Затем эти ученые-скряги открывали коробку и доставали оттуда пенал с карандашами.

После этого они спрашивали разочарованных детей, что может подумать другой ребенок, если увидит эту коробку в первый раз. Так же как и в эксперименте «Салли – Энни», дети с аутизмом не смогли допустить, что другой ребенок наверняка подумает о конфетах, а не о карандашах. Однако исследователи также спрашивали детей, а что они сами думали о содержимом коробки, прежде чем ее открыли. И обычные дети (старше четырех лет) вспоминали, что они предполагали увидеть конфеты, при этом большинство детей с аутизмом утверждали, что всегда знали про карандаши в коробке. Другие исследования показали: дело вовсе не в том, что аутичные дети считают, будто ложь всегда сойдет им с рук. Их понимание собственных психических состояний таково, что они не признают никакой возможности изменения своего знания.

Эти эксперименты интересны не только потому, что дополняют наши знания об аутизме, но также потому, что объясняют нам, каким образом все мы думаем. Если один и тот же изъян вызывает у нас проблему в понимании других людей и в понимании самих себя, это означает, что мы можем пользоваться теми же психическими системами, чтобы постичь как себя, так и других.

 

Нам бывает трудно сочувствовать самим себе так же, как другим людям

Я никогда не принимал героин, и мне трудно даже представить себе, как наркоманы могут жить на улице, воровать у своих близких, продавать свое тело и колоть себе наркотик, который может их убить. Но сами наркоманы недооценивают силу своей зависимости, когда начинают втягиваться.

К одному обследованию ученые привлекли наркоманов, проходящих терапию бупренорфином. Им давали шанс обменять дополнительную дозу препарата на деньги, предлагая сделать выбор в один день, а через пять получить либо наркотик, либо наличные. Все пациенты имели стаж приема наркотиков в среднем до 11 лет и испытали на себе не раз ломку и удовлетворение от полученной дозы. Обеспечивая плацдарм для эксперимента, за неделю до его начала исследователи поменяли дозировку, заставив участников пережить ужасные симптомы отмены и двойной дозы.

Испытывая ломку и тягу к наркотику, прямо перед приемом дозы бупренорфина пациенты требовали в среднем 60 долларов, чтобы отказаться от дополнительной дозы через пять дней. Но, делая выбор вскоре после дозы препарата, они готовы были обменять его уже на 35 долларов. Это поразительно, потому что буквально несколько минут назад испытуемые переживали непреодолимую тягу к наркотику.

Вот экстремальный пример, подтвержденный данными большого количества экспериментов, которые показывают нашу неспособность пожалеть самих себя в будущем или учитывать свои переживания в прошлом. Голодные люди выбирают кусок пожирнее, в отличие от тех, кто только что пообедал (я стараюсь не ходить в магазин на голодный желудок). Добровольцы соглашаются выпить больше отвратительного на вкус напитка через неделю, чем могли бы выпить сейчас. Женщины могут не поддерживать обезболивание родов за месяц до них или через месяц после, но в процессе родовой деятельности они считают его необходимым (и это касается как уже имеющих детей, так и первородящих матерей).

 

Мы не умеем предвидеть свои действия в будущем, равно как и то, что другие будут делать прямо сейчас

Пытаясь понять себя или других, мы действуем одинаковыми методами и делаем те же ошибки. К сожалению, методы, которые мы используем, чтобы предвидеть свое будущее поведение, ошибочны. Мы считаем, что сознание – центр рационального мышления, и, возможно, так оно и есть, только мы часто недооцениваем роль эмоций в своей жизни и жизни других.

Например, представляем ли мы, на что люди в нашем окружении готовы пойти ради денег? Чтобы выяснить это, исследователи разделили аудиторию студентов на две группы. Тем, кто получил зеленую форму, предложили мимически изображать перед всеми разные предметы, например баскетбольный мяч, скотч или компьютер. Студентам, которые соглашались исполнить эту роль, предлагали заплатить пять долларов. Другая половина аудитории получила белую форму. Их попросили предсказать, какая часть студентов в зеленой форме согласится исполнять свою роль.

Учитывая все написанное в этой книге (и сам подзаголовок этого раздела), вы можете предположить, что студенты в белой форме, удобно расположившиеся в аудитории, были склонны переоценивать готовность сокурсников развлекать их своей пантомимой. И окажетесь правы. Они предположили, что таких будет половина, тогда как в действительности только каждый седьмой рискнул за деньги согласиться на роль баскетбольного мяча.

Но дело не в том, что студенты были неспособны сочувствовать другим людям – они не могли сопереживать и самим себе. Также им было сложно предвидеть собственную готовность делать что-то смущающее их, например рассказывать смешную историю перед всеми студентами в большом лекционном зале. За неделю до предполагаемого выступления треть студентов согласились рассказать историю за два доллара. Но когда пришло время это осуществить, только каждый восьмой действительно оказался готов встать и рассказать анекдот. Опасение сделать что-то через неделю кажется не таким пугающим в данный момент, поэтому студенты недооценили свою тревогу, равно как их сокурсники недооценили их неуверенность.

Вы можете заметить страх на лице другого человека. Обычно, когда кому-то страшно, вам тоже становится не по себе. Экспериментаторы показывали студентам страшный клип из «Сияния», и те почувствовали настоящий страх. Их готовность согласиться на роль рассказчика анекдота через неделю значительно уменьшилась. Внезапно она стала ближе к тому уровню готовности, когда историю нужно рассказать здесь и сейчас. Мы не умеем понимать себя, заглядывая внутрь, но иногда обретаем такую способность, глядя на других людей.

 

Аргументы в пользу нашего выбора не определяют его

Мы не можем полностью осознавать процесс принятия решений. Зато мы владеем моделью, которая очень хорошо объясняет наш выбор и выбор других. Эксперимент, проведенный в 2002 году в Германии, как раз показывает, как далеко мы заходим, защищая свой выбор, и насколько мы убеждены во всех шагах, которые, как нам кажется, должны совершать.

Немецкие исследователи спрашивали добровольцев их мнения о том, должна ли Германия получить постоянное место в Совете Безопасности ООН. Перед началом они представили добровольцам некоторые относительно убедительные аргументы в защиту членства: это поможет воссоединению Германии, многие учреждения ООН находятся на территории Германии, и это будет международным признанием политического вклада страны. Половине добровольцев сообщили, что эти аргументы высказал Герхард Шрёдер, другим – что об этом говорит Эдмунд Штойбер (на тот момент два этих политика были конкурентами в борьбе за пост канцлера).

Участники, которые поддерживали Штойбера, заявляли, что его доводы сильнее, когда полагали, что их высказал именно он. Сторонники Шрёдера, напротив, считали, что его аргументы сильнее. После этого добровольцев спросили не об убедительности доводов, которые они услышали, а о том, считают ли они сами, что Германия должна получить постоянное место в Совете Безопасности ООН. Те, кто слышал аргументы от политика, которого они поддерживали, продемонстрировали большую убежденность, чем другие. Иными словами, их убедили.

Если бы мы исходили из одной только логики, нам было бы не важно, кто высказывает аргументы: они могли быть только убедительными или неубедительными. Мы должны выбирать политиков с лучшей стратегией. Вместо этого мы приспосабливаем свои предпочтения под того лидера, которого выбрали. То есть все происходит задом наперед.

Считается, что, когда политик лжет, он шевелит губами. Но как только мы выбираем политического кандидата, у нас появляется поразительная способность обманывать самих себя.

 

Наша неспособность представлять неосознанные цели, обдумывать неосознанные мысли или принимать неосознанные решения свидетельствует о слабости воображения, а не об ограниченности бессознательных процессов

Чего бы вам хотелось больше всего на свете? Несметных богатств? Прекрасного возлюбленного или возлюбленной? Блестящего интеллекта? А если я вам это предложу, но ценой отказа от сознательного разума, – согласитесь ли вы на такой обмен?

Большинство из нас не согласится. Какой смысл иметь шикарную машину, если вы не чувствуете, как ветер играет вашими волосами, когда вы едете с возлюбленной по сельской дороге? И как получить удовольствие, если не можешь его почувствовать?

Но этот вопрос не так очевиден, а ответ не так прост: где начинается сознание? Почему мы осознаём ветер в волосах или изгибы красивой машины? И почему эволюция наградила нас этим удивительным, но необъяснимым даром?