День 21: От Ивало до Рованиеми

За завтраком я был не единственным, кому довелось заметить, что помимо жалобных скрипок наш отель в Ивало служит прибежищем еще и полнокровной дискотеки, приступившей к работе сразу после полуночи и притом самым уютным образом расположенной как раз под спальнями. В 7:30 мы продолжаем свой путь на юг. Дорогу перебегает белый олень. Их здесь немного, и воспринимаются они как такое же «благое» предзнаменование, как черная кошка.

Трэльс оставил нас на границе, и теперь мы находимся в руках Кари Ваатоваара, молодого человека из Хельсинки, который среди всего прочего умеет играть на лютне. Я спрашиваю его о последствиях выпадения ядерных осадков Чернобыля в этой части континента. Ответ звучит быстро и решительно:

— Мы исследовали все!

Необходимость в подобных исследованиях здесь была особенно настоятельной, поскольку область попала непосредственно под серповидное облако заражения в период сильных дождей. Основной пищей северного оленя является лишенный корней лишайник, поглощающий из атмосферы всю свою влагу. Большая часть лесных пищевых продуктов — ягоды, грибы и так далее — также поглощает атмосферные загрязнения, и потребляющие их олени и собирающие их люди подвергаются более чем среднему риску. Так утверждает теория (подробно изложенная в великолепном Rough Guide to Scandinavia), однако Кари не желает слышать о ней. В стране саамов все прекрасно.

Традиционные изделия саамских мастеров — национальная одежда и обувь. Любимые цвета — красный, желтый, синий и зеленый

На коленях у Санта-Клауса в деревне Санта-Клауса

Мы проезжаем мимо утопающих в лесу летних домиков и редких полян, на которых трава скошена и разложена сушиться на длинных жердях или навалена вокруг единственного высокого кола. Мы проезжаем через Соданкилу, рекламирующую себя как место проведения Арктического кинофестиваля, а проехав еще 80 миль, на 66°32′ северной широты минуем ту самую точку, выше которой солнце опускается за горизонт и поднимается над ним более чем на двадцать четыре часа, обыкновенно известную в качестве Полярного круга.

Автобус здесь останавливается, и расположенный неподалеку знак возле символизирующей круг канавки повествует о данном факте на нескольких языках. Однако подробности эти полностью затмеваются деревней Санта-Клауса. Этот придорожный комплекс, напоминающий небольшой аэропорт, среди прочего вмещает универсам, кафе и почтовое отделение Сайты. Финны сумели устроить так, что в эту точку ежегодно поступает до полумиллиона писем, адресованных зачастую просто Сайте на север. Правит сим предприятием компанейский диджей и журналист такого роста, что, когда он начинает называть себя рождественским дедом, возражать как-то не хочется.

Он не особенно любезен с нами, поскольку должен одновременно исполнять роль добродушного и веселого персонажа и защищать это существенное капиталовложение от хитрых и циничных соглядатаев. Санта евангельским голосом повествует о соединении «коммерческих» и «идеологических» аспектов Рождества, однако трудно сохранить серьезную мину, когда замечаешь позади него вереницу женщин в красных плащах с капюшонами и шляпах с лентами, выходящими из Portakabin. Заметив направление моего взгляда, он поворачивается:

— А, это эльфы выходят на вечернюю смену.

Эльфы сидят за столами перед красными и белыми компьютерами, обрабатывая наивысшую в мире концентрацию просьб.

— Каждый должен получить личный ответ от Сайты, — сообщает Большой человек со свирепой гордостью на устах.

Более всего писем поступает из Финляндии, потом из Японии — в прошлом году таковых было сто тысяч. Прошлым летом Большой человек провел в Японии шесть недель, выступая в качестве Сайты. И словно бы в подкрепление тесной связи с Японией мы видим нашу парочку из автобуса, выходящую из грота Сайты с сертификатом в руках.

С Арктического шоссе сворачивают современные туристические автобусы из Германии, и, несмотря на разгар лета, их пассажиры также стремятся повидать Сайту. Это наводит Большого человека на размышления, поскольку он согласился дать мне персональную аудиенцию, пока один из его коллег приглядывает за туристами.

— Нехорошо, чтобы они видели двух Сайт одновременно, — бормочет он.

Но наконец все улаживается, и впервые за последние сорок лет я присаживаюсь на колени Сайты.

Невдалеке от деревни располагается город Рованиеми. Стертый с лица земли во время войны, он был восстановлен знаменитым финским архитектором Аалваром Аалто, проложившим дороги в виде пары оленьих рогов.

— Здесь живут всего 35 000 человек, но и они иногда теряют ориентацию, — непатриотично замечает Кари.

Что более важно для нас: Рованиеми являет собой самый северный пункт финской железной дороги. В 19:20, когда солнце, впервые с того момента как мы покинули Северный полюс, начинает садиться за горизонт, мы отъезжаем от станции ночным поездом до Хельсинки, наконец оставив Арктику за спиной.

День 22: От Рованиеми до Хельсинки

Железнодорожная линия до Рованиеми была построена еще в те времена, когда Финляндия входила в состав царской России. Советский Союз до сих пор воспринимается как недобрый сосед, несущий угрозу тому процветанию, которого финны добились за время своей независимости, полученной в 1917 г. Финляндию населяют всего 5 млн человек, однако уровень жизни в этой стране считается вторым в Европе.

Наш поезд въезжает в Хельсинки на час раньше срока. Стоит теплое воскресное утро, и, отсняв мое прибытие, мы получаем свободу на остаток дня. Миллионный Хельсинки ни в коем случае нельзя назвать потрясающим или ошеломляющим городом, однако необходима осознанная внутренняя подготовка к возвращению в место, где окружающую среду определяют люди, а не природные факторы.

Удивительно красивый вокзал является примером так называемого национального романтического стиля, разработанного Саариненом и прочими на рубеже столетий, чтобы выразить в архитектуре финскую культуру и традицию, свободную от влияния Швеции или России. Она во многом полагается на использование местных материалов — розового гранита, бронзы, дерева и меди, украшенных рельефами растений и деревьев. Темный и мистический, похожий на средневековый замок вокзал контрастирует с Хельсинки начала XIX в., раскинувшимся возле моря. Этот легкий, изящный неоклассический город во многом повторяет Ленинград, находящийся отсюда всего в 180 милях к востоку…

Неоклассические здания в районе Круунунхака на юге Хельсинки. По своему значению это центр Хельсинки, старый город. Здесь на Сенатской и Рыночной площадях расположены лютеранский кафедральный собор, президентский дворец, городская ратуша, университет, посольство Швеции

Я обнаружил, что знакомство с новым городом лучше всего начинать с вокзалов — ради общего оживления и газет; рынков — ради пищи и красочности; ботанических садов — ради покоя и созерцания; и, если это возможно, гаваней — ради простора и зрелищ. Счастье Хельсинки заключается в том, что все эти пункты можно обойти здесь за пару часов.

В начале вечера я решаю приступить к первой части моего путешествия — прогулке вокруг Тоололахти, мелкого озера, расположенного возле центра города. Температура воздуха чуть за двадцать, и дело оказывается не столь уж простым. В 23:15, когда я ложусь, огни на Маннерхей-минти, идущей с севера главной улицы города, уже включены, хотя солнце еще светит.

Отделанный гранитом вход в отель «Линна» — замечательный образец финского национально-романтического стиля

В 23:45 звонит телефон. Один особенно настойчивый финн хочет, чтобы я дал интервью для его университетской газеты. Тщетно я напоминаю о времени, о том, что я вообще-то спал, о том, что завтра у меня много дел.

— Но я уже внизу, в вестибюле.

— Знаете, время ли сейчас…

— Но я пишу статью о Джоне Клизе, и вы, как мне кажется, знаете его… поэтому вы просто обязаны.

— Но я лежу в постели. Меня ждет четырехмесячное путешествие, и у меня просто нет времени беседовать о Джоне Клизе!

Последнее утверждение явно забавляет моего абонента, и только тут я узнаю в явно нефинском смехе интонации высокого дружелюбного питона.

— Позвонил, чтобы узнать, как ты там, — давится смехом Джон… И я вспоминаю, как ему нравится изображать скандинавский акцент.

День 23: Хельсинки

Сегодня мне предстоит принять посвящение в удовольствия сауны. Честь изобретения принадлежит не финнам, ибо краснокожие индейцы разогревали свои типинакаленными камнями, и идея пришла на запад из Азии. Однако финны восприняли ее почти как религиозную, и подобно всякой религии в ней есть свои ортодоксии и ереси. Одна из самых правильных финских саун находится возле прибрежного дома, носящего название Хвит-траск, в получасе езды от Хельсинки. Замечателен уже сам дом. Построенный девяносто лет назад Саариненом, Гезелиусом и Лундгреном — авторами прекрасного хельсинкского железнодорожного вокзала, он воплотил в жизнь самые передовые идеи в украшениях и проекте, такие как ванные еп suite, центральное отопление и применение тканей для оклейки стен. Все эти идеи, впоследствии принятые средним классом, считались в то время преднамеренно необычными и антибуржуазными.

Сауна имеет традиционный облик и обогревается дровами, а не электричеством, подчеркивая темные балки, изразцы, бревна и гранитные стены. Похожая на сарай для лодок сауна стоит там, где высокие деревья выходят к воде озера, с которым она связана длинным деревянным настилом.

Все голые одинаковы

Компанию мне составляют финский писатель и бывший депутат парламента по имени Лассе и англичанин Нейл, выступавший на финском телевидении с комедийными шоу и организовавший на родине разговорное шоу. Но, как говорит Лассе, пока мы укладываем наши откормленные белые телеса на деревянные полки сауны: «…когда ты гол, никто не скажет, кто ты на самом деле».

Что ж, здесь конечно всем известно, что Мадонны среди нас нет. Пока Найджел пытается сделать снимки, приемлемые для ВВС Television, Лассе впадает в лирическое настроение.

— Сауна склоняет к медитации, размышлению, задумчивости… здесь нет места волнениям, гневу, тревогам… вот почему в Финляндии так много разногласий улаживается в сауне… политических, экономических… любых. Голым, знаете ли, не поспоришь…

— А для чего здесь эти ветки? — спрашиваю я уже в задумчивом состоянии.

— Это березовые ветки. Их нарезают в середине лета, когда листья еще мягкие…

Лассе берет веник и начинает охлопывать им лицо и верхнюю часть туловища, после чего передает мне.

Я машу веником на себя. Нейл недоволен.

— Нет, вам нужно восстановить циркуляцию…

Перехватывая прутья, он возлагает их на меня. Лассе смотрит на него с одобрением:

— По лицу, очень хорошо по лицу… тогда впитываешь такой аромат…

Порка вызывает приятное, ароматное и бодрящее ощущение, и я понимаю, что пора предложить услуги коллегам. Лассе принимает мое предложение, и я приступаю к работе.

— Скажете, когда…

Занятие оказывается очень энергичным, и я еще остаюсь в задумчивом и философском настроении, когда Нейл предлагает немедленно окунуться в озеро.

Сегодня купание освежает и особого вреда не приносит — если не считать легкого испуга среди купавшихся неподалеку школьников. Зимой здесь делают прорубь во льду.

— Ну, в ней проводишь не более полминуты… а потом катаешься в снегу.

Вернувшись в интимную обстановку сауны, мы обсуждаем Финляндию и финские нравы. Они стремятся рассеять миф о том, что скандинавы все время разговаривают о сексе, однако Нейл утверждает, что на севере страны девицы достаточно прямолинейны. На танцах и дискотеках они всегда делают первый шаг.

По какой-то причине моя память возвращается к эльфам, трудящимся над корреспонденцией Сайты и мечтающим об отдыхе…

Финны как будто бы настроены эгалитарно, они пренебрегают формальностями и всякими классовыми признаками. Чувством юмора они одарены, но вот с иронией плоховато. Юмор носит личный и интроспективный характер; здесь нет обычая вместе отправиться в театр, чтобы посмеяться в компании.

— Простой деревенский народ, — говорит Лассе, — они еще не сделались горожанами.