В течение этой недели прошло несколько гроз. А прохладным субботним вечером, когда отгремела последняя, его нашел пастух. Найденный человек промок насквозь и сидел на самой вершине холма, терзая веточку вереска. После долгих уговоров пастуха он наконец спустился с холма. Речь его была несвязной. Он сумел назвать только свое имя. А потом молол всякую ерунду. Но люди из того дома, где он снимал жилье, его узнали: они уже собрались искать его.

Несчастного безумца привезли домой, а потом отправили в богадельню, где через несколько месяцев он умер.

Прошло два года. Забирая мебель из сельского дома, чтобы продать на аукционе, хозяева обнаружили в небольшом шкафу тетрадь, исписанную красивым и ровным, почерком. Это был дневник безумца. И вот отрывки из него.

1 июня. Мне необходимо успокоиться, перед тем как начать жить заново. Нельзя же это делать так резко. Между двумя жизнями нужно выдержать паузу хотя бы в несколько недель. А для начала я поменяю жилье. В одной вечерней газете, которую кто-то принес с собою в ресторан, я увидел объявление, что в доме (в котором я, кстати, пишу эти строки) сдается жилье.

Начиналось это так. После похорон дальнего родственника (я отдал дань обычному среди людей лицемерию, ибо почти не знал того человека, которого провожал в последний путь) я вернулся в меблированные комнаты на улице Шарлотты и попил чаю. В ту ночь я хорошо спал. Как обычно, я отправился на работу в свою контору. Но на сей раз на мне был самый лучший наряд, а шляпа украшена лентой. Я сразу же постучал в кабинет мистера Толлера. Он ответил:

— Войдите. — И, увидев меня, спросил: — Чем я обязан вашему визиту?

Тогда я объяснил ему, что хотел бы немедленно уволиться. Он удивился:

— Это так неожиданно, после тридцатилетней службы.

— Да, — ответил я. — Я преданно служил вам все эти годы, но обстоятельства изменились, у меня завелись собственные деньги, я имею теперь три сотни фунтов годового дохода, поэтому больше не могу и не желаю работать у вас служащим. Надеюсь, мистер Толлер, вы не сочтете это дерзостью или нескромностью, но я теперь свободный человек.

Он с любопытством взглянул на меня, но промолчал.

— Теперь я — вольная птица, — заполнил я затянувшуюся паузу.

Он позволил мне идти, очень вежливо заметив, что ему жаль терять меня. Я распрощался с другими служащими, в том числе и с теми, кто считал меня странным, а иногда смеялся надо мной. А рассыльных, которым я особенно симпатизировал, я одарил деньгами.

Я вернулся в комнату на улице Шарлотты, но оказалось, что мне нечем заняться. В голове моей все еще роились цифры, пальцы мои как бы бегали по колонкам цифр вверх-вниз. Мне пришла в голову глупая мысль, что если бы мистер Толлер вдруг вошел и застал меня за этим занятием, то у меня появились бы неприятности.

Я вышел из дому, плотно позавтракал в ближайшей закусочной, а затем поехал в театр. Я закупил все места в первом ряду партера и сидел там один. После спектакля я нанял кеб и направился в ресторан. Оказалось, что я приехал слишком рано, обед еще не готов. Чтобы скрасить время ожидания, я заказал виски с содовой и выкурил несколько сигарет. Мой сосед за столом, уходя; оставил вечернюю газету, в которой я нашел объявление о сдаче внаем жилья в деревенском доме. Я прочитал всю газету, но забыл все, кроме этого объявления. Я запомнил его от первого до последнего слова — в нем говорилось о бодрящем свежем воздухе, о тишине и многих других преимуществах жизни вдали от города. Я заказал бутылку шампанского. Официант принес мне меню и спросил, что я буду заказывать. Я не стал даже заглядывать в меню, отложил его в сторону и сказал:

— Принесите мне самое лучшее из того, что у вас есть.

Он улыбнулся. И продолжал улыбаться все время, пока меня обслуживал, А потом привел еще двоих, чтобы те полюбовались мной. Они заговорили со мной, но мне не хотелось общаться с ними. Кажется, я заснул.

Утром я обнаружил себя в доме на улице Шарлотты. Я не обратил на это внимания, но моя домовладелица сказала, что я вернулся домой, напившись как свинья. И тогда мне вспомнилось объявление о бодрящем воздухе за городом. Я сказал хозяйке:

— Ваш дом — не место для джентльмена.

3 июня. И зачем я пишу все это? Сознаю, что нагрубил, и мне неприятно делать подобные признания, однако я веду записи исключительно для себя, поэтому мне нетрудно это сделать. Я обычно не пью вина, поэтому не мог предвидеть, как оно подействует на меня. Это отвратительно, но что случилось, то случилось. Я решил больше не возвращаться к этой теме.

Я теперь плачу два фунта десять шиллингов в неделю за то, что живу в двух комнатах, и за питание. Я питаюсь в одиночку, сидя в гостиной. Было бы гораздо дешевле, если бы я завтракал, обедал и ужинал вместе с домочадцами, но денежный вопрос меня не беспокоил. В конце концов, что такое два фунта десять шиллингов в неделю? Всего-навсего сто тридцать фунтов в год!

17 июня. Я не прикасался к дневнику вот уже несколько дней. Мне этого не хотелось. Или была еще причина? Людям я говорю, что я свободный художник, что соответствовало истине, и занимаюсь я литературой, что тоже соответствовало истине, ибо я люблю читать, а также описывать все необычное в своей жизни. И в то же время у меня было подавленное настроение. Мне трудно объяснить почему. В какой-то мере потому, что я не привык обходиться без службы. Порою, сидя с сигаретой в гостиной, я ловил себя на том, что если бы мистер Толлер вошел, я внезапно вскочил бы и извинился перед ним за столь праздное времяпрепровождение. Но хватит о нем и об опостылевшей конторе. Хотя если быть откровенным, то и здесь у меня не все гладко. Меня угнетает открытая местность. Я, разумеется, читал в дешевеньких книжонках о маленьких оборванцах, которые никогда в жизни не видели ни одного зеленого листочка. Я не верил этому. Но открытое пространство — совершенно другое дело. Вчера был прекрасный день, и я пошел прогуляться в долине Венсли. И вот я оказался там, откуда мог созерцать то, что происходило на несколько миль от меня вокруг. Но я не увидел ни одного дома, ни деревца, ни одной живой души. Этот была пустыня, и в этой пустыне — один только вереск. Только вереск и я… Это привело меня в ужас. Я привык к тому, что меня окружают стены. Я вечно мчался куда-то, пока не натыкался на одну из них, что волей-неволей заставляло меня проникаться сознанием: я в полной безопасности…

Я возвращался домой, чувствуя себя растерянным и беспомощным. И несказанно обрадовался, когда по дороге встретил человека, хоть был он хмур и неразговорчив. Дома, увидев стены, я окончательно успокоился.

Все эти мои страхи пройдут, конечно, и я вступлю в новую стадию моего существования. Правильно я сделал, решив пожить несколько месяцев в уединении. Нужно привыкать к нему постепенно, так же как к шампанскому. Впрочем, об этом не хочется вспоминать.

20 июня. Вересковая пустошь меня больше не пугает. Скорее наоборот, я нахожу ее чудесной. Это уже перемена к лучшему. Меня больше ничего не страшит. Теперь я многое понял. Когда я там, где не могу видеть ни деревни, ни домов и ни единого живого существа, я кажусь себе последним живым человеком на всем свете. Я — своего рода бог. Здесь нет никого, кто бы сделал мне замечание о моей одежде. Никто не скажет мне, что я проглатываю звуки, как простолюдин, когда спешу высказаться! Раньше я от всех и всего зависел. Вокруг было слишком много зданий и слишком много глаз, а теперь мне кажется, что жить среди людей неинтересно и даже тошно. Глупо бояться, что они могут обо мне плохо подумать. Заказывая ту самую бутылку шампанского, я хотел понравиться официанту, заставить его думать обо мне гораздо лучше, чем я того заслуживал. Ну и жалким существом был я тогда! И не знал я в ту пору, что существует открытая местность. Теперь я многому научился. Если бы вошел сюда мистер Толлер, я бы сказал ему: «Убирайтесь вон. Катитесь к своим кирпичам, растворам и счетным книгам, к раздувшимся от важности друзьям, белым воротничкам и прочей ерунде. Ваше присутствие раздражает меня, и мне нет дела до того, понимаете ли вы, почему именно, или нет. Если вы не уйдете, я спущу на вас собаку».

Кстати, на днях случилась любопытная штука. Я подкармливал собаку, дога, и он привык ко мне. Однажды мы пришли туда, где человек видит себя единственным существом на белом свете, но собака вдруг завыла и бросилась прочь с поджатым хвостом. Что же она такое заметила, чего не видел я? Может, призрак? Средь бела дня? Что ж, если мертвым суждено воскреснуть, то здесь для этого подходящее место — тишина, серое небо, и никого вокруг. Никто бы их не беспокоил. А если это и не так, то пусть это выглядит богохульством, но я куплю участок земли в самой сердцевине пустоши и построю дом.

23 июня. Сегодня я вновь получил письмо от Джулии. Конечно, ей непонятно, почему я стал другим. Она писала, что постоянно думает обо мне, и пишет до сих пор…

Я был на седьмом небе от счастья, когда получал от нее весточки. Это было до того, как я полюбил прогулки в одиночестве. Но жизнь конторского служащего отошла в далекое прошлое. И я о ней больше не вспоминаю. Жизнь свободного человека, которую я наконец-то дождался, вряд ли кому-нибудь покажется интересной.

Первое время я вспоминал, как мы вместе с Джулией прогуливались по городу, и я был счастлив: она рядом со мной! Мне хотелось, чтобы она стала моей женой. Между теми прогулками и сегодняшним днем — целая вечность. Да, я изменился. Джулия мне не нужна! И никто мне больше не нужен. Я единственный человек, оставшийся на земле! Очень скоро я покину этот опостылевший мне деревенский дом. Люди — славные существа, но они всего-навсего люди и поэтому невыносимы. Не могу жить и дышать среди них, мне противны даже деревья, которые они посадили. Какое противное слово — люди!

7 июля. Я был не прав, утверждая, что я — последний человек на земле. Скорее всего я мертв. Я знаю, почему дог завыл и умчался прочь. Белая вересковая пустошь заполнена мертвецами. Теперь я вижу их не только при лунном свете, но даже солнечным днем. И мне не страшно. Думаю, что я мертв, ибо мне видится линия, пересекающая мою жизнь, а на другом ее конце что-то необычное, чего не передать словами. Я перелистал дневник, перечитал то, что писал о мистере Толлере, о шампанском, о деньгах. Видимо, описанные мною события все-таки происходили. Значит, я жив, так как могу писать, и даже ем, и гуляю, и сплю, а поутру просыпаюсь. Если я не мертвец, то кто я тогда? Сегодня я натолкнулся на давнишнее письмо, с подписью «Джулия Джарвис» и конверт на мой адрес… Интересно, кто она такая, эта Джулия Джарвис?

9 июля. Приезжал какой-то тип в сюртуке. Он непременно желал встретиться со мной. Он хотел, чтобы я куда-то ехал с ним, говорил, что мне будет гораздо лучше, я стану нормальным человеком, если за мной будет уход. Он и не ушел, пока я не сказал, что убью его. Тогда вмешалась женщина из сельского дома, но я обещал убить и ее.

Я просто не могу выносить людей. Я — нечто особое, нечто другое. Я не жив и не мертв. Не могу даже представить, что я такое.

16 июля. Я все решил и теперь доволен. Я доверяю лишь своим чувствам. Я знаю теперь, что я — бог. Раньше я был очень застенчив и не уверен в себе, никогда не слышал, чтобы простой служащий стал богом. Оказывается, может.

Я давно собирался пойти к холмам, которые находятся на севере. Издали они кажутся пурпурными. А если подойти поближе, то увидишь, что сначала они серые, а затем зеленые. Порою создается впечатление, что на холмы накинуты серебряные нити — это полоски солнечного света украшают их.

Я медленно поднялся на холм. Воздух был нет подвижен, жара стояла ужасная. Но как только я оказался на вершине холма, разразилась гроза. Я не обратил на это внимания, потому что мертвец, которого я встретил у вересковой пустоши, сказал мне, что молния не посмеет тронуть меня. На вершине холма я обернулся и увидел, как буря бушует под моими ногами. Это было подвигом с моей стороны, что я пошел туда, где собираются другие боги. Низко нависшие черные грозовые тучи прячут их от людей, да и вспышки молнии не позволяют людям рассмотреть их.

Некоторые из богов были подобны большим картинам, которые я видел на щитах, рекламирующих пьесы в театре или еду, которая, как предполагается, придает сил и укрепляет мышцы. Боги прекрасны лицом. И по выражению их лиц не понять, довольны они или сердятся, испытывают боль или нет. Они сидели длинными рядами, отдыхая на вершинах холмов. А между ними и землей бушевала буря.

Среди них была молодая девушка. Мне казалось, что такие глаза, как у нее, я где-то видел. Возможно, это было в той части моей жизни, которая уже забыта. Какое это величественное чувство — стоять рядом с богами и знать, что ты сам бог, что молния не может повредить тебе, что ты вечен!

18 июля. В полдень буря продолжалась, и я поспешил к месту встречи, далеко от холмов, и, хотя я поднялся довольно быстро, гроза прошла, и они исчезли.

1 августа. Мне приснилось, что завтра я должен вернуться к холму снова и боги будут там, и буря укроет нас от непосвященных, и сильный свет ослепит того, кто осмелится рассматривать нас. Поэтому я решил не есть и не пить: я — бог, и мне этого не нужно. Раньше я с трудом отличал одного бога от другого. Теперь я вижу все и многое понимаю. И это мне кажется удивительным. Призраки, гуляющие по пустоши в солнечном свете и при скоплении богов и богинь, те самые призраки, вместе с которыми перемещался и я, прежде чем сам стал богом, — это всего-навсего черные тени. Черная тень, стоящая рядом со мной, злит меня, и я желаю уничтожить ее. Возможно, это мои ничтожные останки — останки того, что я собой представлял ранее, находясь по другую сторону бытия. Как-то странно, что я, бог, вдруг чувствую гнев…

Радость ожидает меня завтра. Как предсказано во сне, я обручусь с прелестной богиней, похожей на молодую девушку. Она вручит мне веточку вереска в знак…

Его обнаружили вечером, первого августа.