Пересечение Атлантики Колумбом, открытие Васко да Гамой морского пути в Индию, кругосветное плавание Магеллана, первый переход Урданеты через Тихий океан с запада на восток — все это стало триумфом мореплавания того времени, да и вообще всех времен. Эти достижения позволили сформировать новые связи между ранее разрозненными регионами земного шара и стали первыми шагами к мировому доминированию Европы. Хотя все эти открытия не связаны между собой, их следует рассматривать как следствие последовательного, целеустремленного освоения новых земель — неизбежность, а не случайность. Они стали результатом многолетней деятельности моряков, корабелов и картографов, которые постоянно улучшали конструкцию судов и искусство навигации, расширяли познания об океанических течениях и ветрах, а также старались извлечь прибыль от открытия новых земель и народов. Отдавая дань этим вехам в истории мореплавания, мы не должны забывать, что каждый успех был оплачен дорогой ценой. Сотни испанских моряков погибли за четыре десятилетия поисков ветров, позволяющих пересечь Тихий океан из Азии в Америку. Неудачные попытки мореплавателей XVI века пройти Северо-Западным и Северо-Восточным путем из Атлантики на Восток унесли множество человеческих жизней прежде, чем стало понятно, что эти маршруты непроходимы для технологий, знаний и климата того времени. Помимо того, европейские и африканские болезни, занесенные в Америки, где население не имело к ним иммунитета, привели к катастрофическому вымиранию почти восьмидесяти процентов (по некоторым оценкам, 95 процентов) населения и к полному исчезновению многих государств и культур.

Первопроходцами эпохи Великих географических открытий обычно считают испанцев и португальцев, но приписывание исключительных заслуг какому-либо народу затрудняет понимание более сложной реальности. Еще в XIII веке генуэзцы и венецианцы проложили первые коммерчески успешные дальние маршруты из Средиземноморья в Англию и Фландрию, но не они одни совершали в то время дальние плавания в Атлантике. Как мусульманские, так и христианские торговцы задолго до того участвовали в прибрежной торговле между Пиренейским полуостровом и югом Марокко вплоть до Сале, пиренейские и французские мореплаватели бороздили свои прибрежные воды, достигая берегов Фландрии и Англии, английские и датские рыбаки и торговцы регулярно заходили в Исландию. Хотя документов обо всех этих рейсах не сохранилось, они внесли существенный вклад в общую копилку знаний, приблизив таким образом освоение Атлантики.

 

Генуэзцы, испанцы и португальцы в Восточной Атлантике

Открытие и заселение четырех крупных архипелагов между широтами Лиссабона и Кабо-Верде, юго-западной оконечности Западной Африки, стало предвестником дальнейшего продвижения европейцев вниз по Атлантике в Индийский океан и через Атлантику в Америку. Важнейшим событием новой эры стало открытие Канаров — архипелага из двенадцати островов, самый восточный из которых лежит не меньше чем в пятидесяти милях от Марокко. Некоторые острова в древности — задолго до того, как ислам достиг побережья Северо-Западной Африки — были заселены людьми, говорившими на языке берберской группы. В эпоху Возрождения европейцы знали, что нумидийский царь посылал экспедицию на острова в I веке до нашей эры. Согласно Плинию Старшему, нумидийцы не обнаружили там живых людей, хотя на одном из островов нашли остатки людских поселений и кости диких животных, включая больших собак (по-латыни canes), откуда и название — Канарские острова. Десятью веками позднее сицилийский географ аль-Идриси намекнул на экспедицию Альморавидов к этим островам. Их повторное открытие в XIV веке приписывается генуэзцу Ланцеротто Малочелло, состоявшему на службе у португальского короля. Остров Лансароте появляется на карте, начерченной мальоркским картографом Анджелино Далорто в 1339 году. Согласно Боккаччо, португальская экспедиция отправилась к Канарским островам двумя годами позже, но в 1344 году папа римский даровал острова испанцу Луису де ла Серда, служившему адмиралом у французского короля. Хотя португальцы протестовали против такого решения на том основании, что первенство открытия принадлежит им, они не удосужились предъявить официальную претензию. В том же десятилетии кастильская экспедиция вновь посетила остров. В ее составе было несколько аборигенов Лансароте, которые выучили каталанский и теперь вернулись, чтобы обратить своих соотечественников в христианство. И только в 1370 году король Португалии пожаловал два острова некому Лансароте да Франкиа (по мнению некоторых, это был чрезвычайно престарелый Ланцеротто Малочелло), который позднее был изгнан кастильскими конкурентами.

Хотя Канарские острова расположены южнее Мадейры, они были открыты раньше благодаря своей близости к африканскому побережью и господствующим северо-восточным ветрам, которые позволяли европейским кораблям с прямыми парусами легко двигаться на юго-запад. Эти же ветра благоприятствуют плаванию на Мадейру, но поскольку она расположена на расстоянии трехсот миль от континента (и почти пятисот миль от Лиссабона), моряки не решались уходить так далеко в море, не будучи уверены, что их не снесет с курса и что они смогут вернуться, так и не встретив земли. Моряки, возвращавшиеся с Канарских островов, могли случайно наткнуться на Мадейру и на соседний с ней, меньший по размеру остров Порту-Санту, когда брали курс на север, в поисках благоприятных западных ветров, которые донесли бы их до Португалии. Каковы бы ни были обстоятельства этого открытия, Мадейра появляется в Атласе Медичи от 1351 года, где она называется «островом лесов». (Название острова Мадейра, что по-португальски означает «древесина», закрепилось к 1408 году, когда остров появляется на карте под этим названием.)

То, что честь открытия Канарских островов и, возможно, Мадейры принадлежит итальянцам, объясняется тем, что в XIV веке генуэзским морякам все чаще приходилось идти на службу к правителям других государств, в особенности Португалии. Португальцы издавна приглашали к себе иностранных купцов, и в 1317 году король Диниш назначил генуэзца Мануэля Пессаньо адмиралом флота, с условием, что он и его наследники привлекут двадцать опытных генуэзских офицеров — Малочелло, вероятно, был одним из них — для командования судами, команду которых составляли преимущественно португальцы. Ланцеротту Пессаньо, четвертому адмиралу в семье, принадлежит честь открытия Азорских островов — архипелага из девяти островов, расположенных на расстоянии от семисот до девятисот миль к западу от Лиссабона, к тому же с наветренной стороны. Острова, которые можно достоверно идентифицировать как Азоры, впервые появляются в схематичной форме в знаменитом Каталонском атласе от 1375 года, составленном в Пальма-де-Майорке картографом Авраамом Крескесом. Мальорка, оказавшаяся почти на семьдесят лет — с 1276 по 1343 год — независимой морской державой, стала хранилищем географических знаний, накопленных моряками и торговцами, отодвигавшими границу изведанного мира все дальше и дальше в Атлантику; Авраам Крескес и Анджелино Далорто были одними из лучших картографов своего времени. Азорские острова, вероятно, были впервые открыты возвращавшимися домой мореплавателями, искавшими область преобладающих западных ветров. Необитаемые и поэтому сложные для освоения острова оставались безымянными в дошедших до нас источниках вплоть до XV века. Итальянские названия островов в Атлантическом океане, на которые вскоре предъявили права Португалия и Кастилия, а также расцвет картографического искусства на Мальорке свидетельствуют об интернациональном характере географических открытий того периода.

 

Мореплавание

Открытие и освоение европейцами островов Восточной Атлантики имеет под собой целый ряд исторических причин, и невозможно выделить среди них одну, наиболее важную. Вновь открытые публике незадолго до этого труды античных географов подхлестнули интерес к окружающему миру. Грамотность распространилась за пределы монастырей и духовных университетов, что привело к появлению светской литературы на национальных языках, представленной такими авторами, как Данте, Боккаччо и Чосер. Последние два особенно интересовались коммерческой жизнью своего времени и отражали ее в своих произведениях. Отец Боккаччо служил во флорентийском банкирском доме Барди, и торговцы в больших количествах толпятся на страницах «Декамерона». Чосер был сыном торговца вином, и его «Кентерберийские рассказы» демонстрируют совсем не поверхностное знакомство с торговлей и предпринимательством. Его описание Шкипера знакомит нас с образом мира, сложившимся в голове у английского моряка XIV века, который курсировал на своем судне от Северной Африки до Балтийского моря.

И, в ремесле своем большой мастак,

Знал все течения, любой маяк

Мог различить, и отмель, и утес.

Еще ни разу с курса не отнес

Отлив его; он твердо в гавань правил

И лоцию сам для себя составил.

Корабль он вел без карт и без промера

От Готланда до мыса Финистера,

Все камни знал Бретонских берегов,

Все входы бухт испанских и портов;

Немало бурь в пути его встречало

И выцветшую бороду трепало;

От Гулля и до самой Картахены

Все знали капитана «Маделены».

С технологической точки зрения толчком к распространению грамотности и прогрессу в навигации послужило изобретение наборного шрифта. Первые печатные лоции были изданы в Венеции в 1490 году, всего через тридцать пять лет после появления Библии Гуттенберга. Сведения о судоходных маршрутах начали собирать задолго до этого, однако если предыдущие справочники делали упор на торговые предложения, которые можно встретить в разных местах, то теперь появились отдельные руководства для купцов с информацией о различных товарах, их ценах и где их лучше покупать, и лоции для мореплавателей. Географические сочинения древности, такие как «Перипл Эритрейского моря», иногда сочетали эти сведения в одном тексте, но с развитием новых инструментов и методов, позволявших более точно определять свое положение и направление движения, навигационная информация стала все более узкоспециальной.

В том, что касается практических приемов судовождения, можно назвать четыре различных подхода: прибрежное плавание, счисление пути, широтное плавание и определение местоположения. Прибрежное плавание — теоретически самый простой способ навигации, но в определенном смысле и наиболее рискованный, поскольку вблизи от берега опасностей для судна больше, чем в открытом море. Суть этого метода состоит в том, чтобы идти в относительной близости от суши, полагаясь лишь на собственное знание берегов и глубин. Моряки с ранней юности запоминали береговые и морские ориентиры: расположение отмелей, торчащие из воды скалы, места, наиболее пригодные для якорных стоянок, преобладающие ветра, свойства приливных течений вдоль берегов или на входе в заливы, удобные гавани и устья рек. Точно так же они запоминали очертания берегов: заливы, высокие утесы, группы деревьев или постройки. Очень важно было знать не только глубины, но и состав грунта, слагающего морское дно, — разный для разных мест. Для его определения ручной лот — груз, привязанный к длинному тросу с нанесенными через равные интервалы отметками, — снабжался небольшим углублением с нижней стороны, которое смазывалось жиром или воском. Когда лот касался дна, к жиру прилипали частички грунта. Зная глубину и состав морского дна — белый песок в одном месте, раздробленные ракушки в другом, — можно было приблизительно определить свое местоположение, даже не видя берегов.

Региональные отличия определяли различный подход к навигации. Реки, которые облегчают торговлю между различными частями Европы, выносят в Ла-Манш и Северное море десятки тонн ила, и мощные приливные течения постоянно преобразуют морское дно, так что при плавании в водах Северной Европы исключительно важную роль играют постоянные промеры и знание приливов и приливных течений. Средиземное море, как правило, не позволяет делать промеры, когда не видно земли: слишком велики глубины. Дельты крупных рек здесь немногочисленны (самые важные — Рона около Марселя, По к югу от Венеции и Нил), и практически нет приливов, которые ворошили бы мелководья по два раза в день. Различные тревоги средиземноморских и североевропейских моряков нашли отражение в письменных указаниях, разработанных для двух различных регионов. В то время как навигационное руководство для мореходов середины XIII века «Компассо да Навигаре» дает направление по компасу и расстояниям в Средиземном море, североевропейские руководства приводят не только румбы, но и промеры глубин, и высоту приливов. Даже самые ранние рукописные руководства на английском языке, датирующиеся 1460-ми годами, но, возможно, включающие материалы XIV века, не указывают расстояния:

[Когда] плывешь из Испании и оказываешься у мыса Финистерре, иди курсом норд-норд-ост. Пройдя примерно две трети морского пути, поверни к [реке] Северн [к Бристолю]. Следует идти курсом норд-тень-ост, пока не дойдешь до отмели… Когда глубина будет 100 саженей или 80, надо идти на север, пока глубина снова не станет 72 сажени со светло-серым песком на дне. Это будет хребет, который лежит между Клир-Айлендом [Ирландия] и [архипелагом] Силли.

В связи с ростом грамотности и применением количественных методов в навигации широкое распространение в эпоху Возрождения получили лоции — навигационные пособия с подробным описанием морских маршрутов — и портоланы. В то же время некоторые тонкости прокладки курса настолько изменчивы и требуют такого близкого знакомства с конкретными акваториями, что приводить их в качестве ориентира почти не имеет смысла. Эта ситуация сохраняется и до сих пор, и поэтому регулярно издаются специальные бюллетени — «извещения мореплавателям», с помощью которых вносятся изменения в существующие карты.

Средневековые законы о лоцманском деле предусматривали суровые наказания за небрежность или самовольное присвоение права заниматься лоцманской деятельностью. Consolato Del Mare («Добрые морские обычаи») — наиболее известный и важный из средневековых сборников морского права, изданный в Барселоне в середине XV века — указывал, что «если так случится , что лоцман не будет знать тех вод, которые, согласно его утверждению, ему знакомы, и не сможет оказать услуги, которые подрядился оказать, его следует немедленно обезглавить без жалости и снисхождения. Хозяин судна может приказать отрубить ему голову, не дожидаясь суда и следствия, коли пожелает, потому что лоцман лгал ему и подверг опасности его жизнь, равно как и жизнь тех, кто находился вместе с ним на судне, а также само судно и весь груз.

Однако владельцу судна не следует решать вопрос о том, обезглавить лоцмана или нет, единолично. Решение должно приниматься после обсуждения и тщательного рассмотрения этого вопроса с капитаном, купцами и другими членами экипажа».

Английский свод морских законов, так называемая «Черная книга Адмиралтейства», аналогично гласит, что «если судно погибнет по вине лоцмана, моряки могут, если захотят… отрубить ему голову, не будучи привлечены к суду, поскольку лоцман совершил тягчайшее преступление против своей профессии».

Моряки должны не только хорошо чувствовать, что происходит под и над водой и какие силы действуют на их корабль, но и уметь определить скорость и направление судна, а также его дрейф, то есть насколько его сносит в сторону под воздействием ветра и течения. Основываясь на этой информации, можно определить свое местоположение счислением пути. Внимательному моряку для этого не нужно какого-либо сложного оборудования. Так, например, скорость можно рассчитать, бросив за борт деревянную щепку и посчитав секунды, за которые она проплывет между двумя точками на корпусе судна. Поэтому сведения, собранные в портолане или лоции, были полезны, но не могли заменить сведений, полученных путем наблюдения, особенно когда корабль находился в незнакомых водах, в которых никто до этого не бывал.

 

Навигационные инструменты

Начавшееся в этот период повсеместное распространение навигационных справочников объясняется тем, что моряки теперь посещали значительно больше портов, чем раньше, и не могли удерживать в памяти всю необходимую информацию, особенно с появлением компаса. Самые ранние свидетельства того, что европейцы нашли навигационное применение магнитной иглы, содержится в трудах английского энциклопедиста Александра Неккама, датируемых приблизительно 1180 годом:

В пасмурные дни , когда не видно солнца, или ночью, когда мир окутан мглой и не видно небесных светил, моряки не могут сказать, куда движется их судно; тогда они подносят магнит к железной игле, которая вращается в круглой чаше. Когда движение останавливается, острие указывает на север.

Нет никаких свидетельств о китайском происхождении западного компаса, но слова Неккама очень похожи на описание «указывающей на юг иглы», данное Чжу Юем в начале того же века. Сначала «иглу и камень» (магнитный железняк или магнетит) использовали, чтобы найти Полярную звезду, если визуальные наблюдения были невозможны. Винсент из Бове писал в 1250 году: «Когда облака закрывают от моряков солнце или звезду, они берут иголку, продевают ее в соломинку и помещают в сосуд с водой. Затем подносят магнитный камень и водят им по кругу над водой, пока игла, которая следует за ним, не начнет быстро вращаться. В этот момент камень быстро убирают, и игла останавливается, указывая острием на Stella Maris ».

Представление о том, что игла притягивается к Полярной звезде, было вскоре отвергнуто, однако о существовании магнитного поля Земли не знали еще несколько веков. И тем не менее «роза компаса» (иначе называемая «розой ветров») традиционно изображается в виде звезды в соответствии с первоначальным поверьем о звездной ориентации компаса. В то же время традиция моряков определять направление движения относительно ветра нашла отражение в делении круга компаса на тридцать две части. Хотя астрономы еще с античности делят круг на 360 градусов, моряки Средиземноморья предпочитали определять направления в терминах восьми ветров, чем объясняется первоначальное деление круга компаса на восемь румбов: норд, норд-ост, ост, зюйд-вест и так далее. С усовершенствованием компаса появились еще восемь «половинных» румбов (норд-норд-ост, ост-норд-ост, ост-зюйд-ост и т. д.) и шестнадцать «четвертичных» (норд-тень-ост, норд-ост-тень-норд и т. д.) — в общей сложности тридцать два румба по 11,25 градуса.

Повсеместное внедрение компаса для прокладывания курса привело к дальнейшему совершенствованию средневековых портоланов, или схематических морских карт. Итальянское слово portolano первоначально означало сборник словесных инструкций для мореплавателей, как, например, самый старый из дошедших до нас — «Компассо да Навигаре». Со временем к этим руководствам стали добавляться схематические карты, на которых с необыкновенным искусством были изображены очертания средиземноморского побережья. Это стремление к географическому реализму разительно отличалось от стилизованных средневековых карт Т-О, которые создавались с целью изобразить упорядоченный мир с Иерусалимом, лежащим в центре, на пересечении буквы Т. Верхнее полукружие — Азия, левая нижняя четверть — Европа, правая — Африка. Европу от Африки отделяет Средиземное море, Африку от Азии река Нил, Европу от Азии — река Дунай. Весь мир окружен Мировым океаном, представленным буквой О. Портоланы отличаются от этих карт не только реалистическим изображением берегов, но наличием на них сразу нескольких роз ветров, с расходящимися до самых краев карты лучами румбов, создающих впечатление спутанной сети пересекающихся линий. Согласно установившимся правилам, черные линии соответствовали восьми основным румбам, зеленые — «половинным» румбам, красные — «четвертичным» румбам. Порты обозначались названиями, всегда написанными со стороны суши, перпендикулярно береговой линии, а в некоторых случаях флагами или другими эмблемами. Так, например, на карте Анджелино Далорто от 1339 года связь между Ланцеротто Малочелло и островом Лансароте указана с помощью креста Св. Георгия, считавшегося святым покровителем его родного города — Генуи.

Компас помогает определить направление, но не место. Возможность узнать свое местоположение относительно порта отплытия или назначения очень важна. Самый простой способ — «привязаться» к неподвижному ориентиру на суше, но при отсутствии заметных объектов на горизонте приходится смотреть на небо. Относительное постоянство перемещения Луны, звезд и планет по небу на протяжении года позволяет довольно легко узнать широту, то есть смещение на север или юг от экватора, определив угол между горизонтом и либо Солнцем, либо, в Северном полушарии, Полярной звездой. Один из старейших инструментов для определения широты — астролябия, известная еще с античных времен. Астролябия, которой пользовались астрономы, была слишком громоздкой и сложной для использования в море (в неоконченной работе Чосера «Трактат об астролябии», старейшем техническом справочнике на английском языке, насчитывается почти пятнадцать тысяч слов), но к 1481 году в Португалии появилась астролябия для моряков. Это упрощенный инструмент применялся повсеместно, и упоминания о нем встречаются в отчетах о путешествиях Бартоломеу Диаша, Васко да Гамы и Педру Алвариша Кабрала. Несколько раньше морской астролябии появился квадрант, впервые упомянутый в письменных источниках около 1460 года. Из других инструментов, появившихся в распоряжении у навигаторов, необходимо упомянуть поперечный жезл (конец XV века), квадрант Дэвиса (конец XVI века), октант (1730 г.) и, наконец, секстан (1759 г.), который оставался стандартным инструментом для навигации вплоть до появления электронных приборов. Практичных и эффективных методов определения долготы — смещения на запад или восток относительно конкретного меридиана — придется ждать вплоть до XVIII века, когда был изобретен точный хронометр.

 

О каравеллах и каракках

Совершенствование навигационных инструментов сопровождалось значительным прогрессом в кораблестроении. В средневековый период окончательно оформились две различные традиции: распространенные на Балтике и на побережье Атлантического океана когги, при строительстве которых сначала формировали форму корпуса досками обшивки, а затем уже вставляли внутрь каркас, и корабли Средиземноморья, строительство которых начинали с возведения каркаса и лишь затем накладывали на него обшивку. Каркасные корабли Средиземноморья могли достигать внушительных размеров. В генуэзском подряде на строительство судна от 1268 года указывается, что длина корабля должна составлять тридцать семь метров, а ширина по верхней палубе — девять. Самым существенным недостатком таких больших судов был их трудноуправляемый латинский парус. Хотя корабли с латинским парусным вооружением могут ходить круче к ветру, чем суда с прямыми парусами, на них нельзя уменьшить площадь паруса, подвязав его к рею. Вместо этого требовалось спустить рей, снять большой парус и привязать другой, поменьше. Даже смена галса была трудоемким процессом: для этого требовалось опустить рей — достигавший в некоторых случаях пятидесяти метров в длину — на палубу, обнести рей вместе с парусом вокруг мачты и снова поднять его с подветренной стороны. Для управления таким судами требовалась большая команда.

Вскоре после этого средиземноморские кораблестроители стали строить когги по североевропейским прототипам. Они начали экспериментировать с новой конфигурацией парусов, включавшей как косые латинские паруса Средиземноморья, так и прямые паруса севера Европы. Эти перемены привели к появлению судов с тремя или четырьмя мачтами: первые две несли прямые паруса, последняя — косой. Парусное вооружение корабля Колумба, «Санта-Марии», состояло из пяти парусов: один прямой парус на фок-мачте, два прямоугольных паруса на грот-мачте, косой парус на бизань-мачте и прямой парус-блинд на бушприте. Со временем средиземноморские моряки стали называть такие суда просто «кораблями» — нава по-итальянски, нао — по-испански, неф — по-французски. Англичане использовали слово «каракка».

Примерно тогда же, когда нао стали основными грузовыми перевозчиками своего времени, а также грозными военными кораблями, появились узкие и более универсальные каравеллы, которые произошли от кариба — небольшого универсального судна, распространенного в основном в Северной Африке и на Пиренейском полуострове. Самое раннее упоминание о каравелле относится к XIII веку, хотя нет никаких данных о ее парусном вооружении или размерах, а сведения о ее дальнейшем развитии очень отрывочны. В начале XV века каравеллы, по-видимому, были преимущественно двухмачтовыми с косым парусным вооружением, но к середине столетия, когда они стали широко использоваться в Португалии и на юге Испании, их начали строить с тремя мачтами. Оснащенная прямыми парусами на фок-мачте и грот-мачте и латинской бизанью каравелла-редонда лучше всего ходила при попутном ветре, а благодаря бо́льшей пропорции длины к ширине была маневреннее каракк. Неудивительно, что расцвет каравелл и каракк совпадает с периодом активного освоения Атлантики, начавшегося под покровительством Генриха Мореплавателя, и достигает вершины во время экспедиции Колумба. Эти суда стали предшественниками кораблей с прямыми парусами классической европейской эпохи парусов, обычно отсчитываемой с конца XVI века.

 

Генрих Мореплаватель и его эпоха

Генрих Мореплаватель — португальский принц, один из первых и наиболее энергичных организаторов морских экспедиций для исследования атлантического побережья Африки. Он был третьим сыном короля Жуана и Филиппы, дочери герцога Ланкастерского. Генриха считают основателем навигационной школы в городе Сагреше, на юго-западе Португалии. В действительности Генрих не был моряком и, вероятно, никогда в жизни не плавал дальше севера Марокко, а также не открывал школ ни в Сагреше, ни где-либо еще. Для него побудительным мотивом служила твердая вера в средневековые представления о справедливой войне и необходимости крестовых походов против еретиков и мусульман, а также о моральном долге распространить истинную веру среди язычников. Горячий приверженец церкви воинствующей, он еще в юности уговорил своего отца предпринять крестовый поход против Марокко и принял участие в захвате Сеуты в 1415 году. Победа оказалась совершенно бесполезной, поскольку город не представлял для Португалии никакого экономического или политического значения, но требовал значительных расходов на оборону, поскольку невозможно было сдать его, не потеряв лица. Последующее португальское нападение на Танжер, лежащий в тридцати милях к западу, провалилось, и Генрих решил заняться более выгодным в коммерческом плане предприятием.

Под его покровительством португальские каравеллы достигли архипелагов в Восточной Атлантике и открыли побережье Гвинеи, как тогда называлась Западная Африка. Эти земли стали источником золота, рабов и мелегетского перца — растения семейства имбирных, которое использовали как заменитель черного перца. Интерес к африканскому побережью отчасти объяснялся его неудачными попытками установить португальский контроль над Канарами, которые Кастилия в начале XV века объявила своей территорией. Всегда искавший возможности для выгодной коммерции, Генрих в 1420-х годах организовал несколько экспедиций к побережью Африки — очевидно, надеясь учредить там собственное королевство, богатое золотом, рабами и еще нетронутыми прибрежными рыбными ресурсами. В 1430-х годах он занялся колонизацией и разработками ресурсов Мадейры, наладил на острове производство древесины, вина и — начиная с 1450-х годов — сахарного тростника. (Сахарный тростник, который происходит из Новой Гвинеи, был завезен в Средиземноморье мусульманскими торговцами.) К концу XV века Мадейра была крупнейшим в мире производителем сахара и поставляла в Европу более 1200 тонн в год. По инициативе Генриха в 1439 году началась колонизация португальцами Азорских островов. Судя по быстрому росту населения, а также промышленного и сельскохозяйственного производства, Португалия с самого начала поддерживала с этими группами островов довольно интенсивное морское сообщение.

В начале XV века португальцы уже знали все побережье Африки до мыса Буждур в Западной Сахаре, который долго считался южной границей безопасного мореплавания. В 1434 году Жилу Эанешу удалось обогнуть мыс Буждур, а в 1441 году Антан Гонсалвиш вместе с Нуну Триштаном достигли Рио-де-Оро (Дахла, Западная Сахара), где обнаружили несколько мавританских деревень, обитателей которых захватили и продали в рабство. В том же или в следующем году Нуну Триштан достиг Кабо-Бланко (Нуадибу, Мавритания). В 1445 году экспедиция, в состав которой, по имеющимся сведениям, входило двадцать шесть кораблей, отправилась к Рио-де-Оро, а позднее несколько судов продолжили путь до реки Сенегал и Кабо-Верде. Тремя годами позже португальцы основали факторию рядом с Рио-де-Оро на маленьком острове Арген у берегов Мавритании. Благодаря наличию пресной воды, остров стал центром прибыльной торговли слоновой костью, золотом, рабами и прибрежными дарами моря.

В 1454 году, когда венецианский купец Альвизе Кадамосто остановился в Португалии по пути во Фландрию, Генрих предложил ему отправиться в Гвинею, поставив условие: если тот снарядит экспедицию на свои средства, то сможет оставить себе три четверти выручки за доставленные товары, а если воспользуется кораблем Генриха, то половину. На следующий год Кадамосто отплыл на юг. Оставленный им отчет о путешествии восхищает живостью и непосредственностью: Кадамосто интересовала не только торговля, но также нравы и обычаи людей. Он приводит увлекательные подробности основания и процветания Мадейры, Канарских островов и Аргена, где «португальские каравеллы приплывают и отплывают круглый год» и где купцы, получившие разрешение от Генриха, торгуют «плащами, коврами и тому подобным товаром, а более всего зерном, поскольку там всегда не хватает пищи», а взамен вывозят богатства Гвинеи: «тысячу рабов каждый год» и золотой песок. К югу от реки Сенегал Кадамосто достиг земель, где правил Будомель — царь народа волоф, который давал сотню рабов за семь лошадей. Будомель пригласил Кадамосто в свой дом, расположенный примерно в сорока километрах от берега. «Отправление мое в дорогу по суше вызвано было не в меньшей мере [желанием] увидеть и услышать новое, чем стремлением получить плату». Прогостив у Будомеля месяц, он отправился дальше на юг, до того места, где Полярную звезду видно «только при очень ясной погоде примерно в одной трети от длины копья над горизонтом. Мы также ясно видели шесть больших ярких звезд низко над морем». Это было созвездие Южный Крест, которое играет в Южном полушарии приблизительно ту же роль, что и Полярная звезда в Северном. Кадамосто был также одним из первых людей, увидевших острова Зеленого Мыса, которые лежат примерно в четырехстах милях к западу от Африки и впервые упоминаются в официальных документах только в 1460 году — в год смерти Генриха Мореплавателя. К тому времени португальцы исследовали около двух тысяч миль западного побережья Африки, включая экспедиции по Сенегалу, Гамбии и другим рекам. Еще одно десятилетие потребовалось, чтобы повернуть за угол, в Гвинейский залив.

Впрочем, географические открытия были лишь побочным следствием; Генрих снаряжал экспедиции прежде всего в расчете на финансовую выгоду. Он ставил перед капитанами четкие цели, указывал, какие расстояния им следует пройти, и требовал собирать сведения о географии берегов, товарах, которыми можно торговать, о ценах на них и о местных языках. К югу от зоны исламского влияния собирать эту информацию стало сложнее, и не только из-за трудностей мореплавания, но и из-за невозможности найти переводчиков — в южных краях не говорили по-арабски. Это препятствие удалось преодолеть лишь после 1498 года, когда португальские корабли обогнули Африку и достигли ее восточного побережья, где был распространен арабский язык. После того как португальцы достигли Индийского океана, их освоение Африки, продвигавшееся в XV веке так медленно, вновь ускорилось.

Хотя конечным результатом португальского продвижения вдоль западного побережья Африки стало открытие морского пути в Индию, едва ли у Генриха Мореплавателя были иные цели, кроме истребления язычников и неверных, а также возвеличивание своей персоны. В то время никто не думал о плавании вокруг Южной Африки или о пути в Индию, как братья Вивальди на полтора века раньше. Правительственная поддержка освоения африканского побережья прекратилась почти сразу после смерти Генриха, поскольку его племянник, Афонсу V, интересовался в основном завоеваниями в мусульманском Марокко. Эти трудные военные кампании стали жестокой школой для португальских солдат, часть из которых впоследствии сражалась против мусульман в Азии.

 

Покорение пространства

Европейская экспансия открыла новую эру всемирной истории — не только потому, что вывела на авансцену мировой политики обитателей евразийского западного захолустья, но и главным образом потому, что европейцы открыли миру множество культурных и юридических новшеств, которые мы теперь воспринимаем как должное. Два из них следует отметить особо. Первое — тесная связь между правителями и купцами, особенно заметная на примере итальянских городов-государств, таких как Венеция, Генуя и Флоренция, от которых эта тенденция распространилась на Пиренейский полуостров и Северную Европу. Второе — расширение политического контроля не только на заокеанские земли, но и на сами моря и океаны. Хотя до этого флоты часто служили для территориальных приобретений — захватить острова, установить контроль над узкими проливами и стратегически важными точками, — однако никому не приходило в голову превентивно поделить акватории морей и распоряжаться ими как политическим пространством, аналогично территориям государств на суше. Римляне называли Средиземное море Mare Nostrum, то есть «наше море», но это была просто констатация факта, а классическая юриспруденция считала моря общей собственностью всех людей на земле. К XIII веку как Венеция, так и Генуя распространили свою юрисдикцию на северную Адриатику и Лигурийское море соответственно, чтобы все грузы, проходящие через их порты, гарантированно облагались таможенной пошлиной и другими сборами. Согласно юридическому толкованию того времени, они получили такое право в силу обычая, поскольку такая практика сохранялась на протяжении века или более. Другие утверждали, что города могут получать моря «в свое пользование» в качестве дара от императора Священной Римской империи.

Все изменилось после нескольких папских булл, которые даровали португальцам права на земли, где до тех пор не было христианских правителей. Подтверждая успехи, достигнутые под покровительством Генриха Мореплавателя, папа Каликст III издал буллу, получившую название Romanus Pontifex от 1455 года. Согласно этому документу, португальский король Афонсу V «законно и справедливо получил в свое владение острова, земли, гавани и моря» в Гвинее, и никто не вправе препятствовать ему и его преемникам в деле обращения обитателей этих земель в христианство. Булла относилась не только к Сеуте и Гвинее, но и «ко всем тем областям, островам, гаваням, морям и прочему, что в будущем может быть захвачено у неверных или язычников» именем короля Афонсу и его наследников. То было далеко не первое вмешательство церкви в мирские дела; папа Каликсту стремился помирить западных монархов, чтобы отправить их в совместный крестовый поход против Османской империи, которая незадолго до этого захватила Константинополь.

Четверть столетия спустя был заключен Алкасовашский договор между Португалией и Кастилией, включавший два исключительно важных пункта. Договор подтверждал право Изабеллы на кастильский престол и решал спор о Канарских островах в пользу Кастилии. Португальцы сохранили за собой Мадейру, Азорские острова и острова Зеленого Мыса и получили неограниченную свободу действий в освоении Атлантики. Более того, договор обязывал Изабеллу и ее мужа, Фердинанда Арагонского, запретить своим подданным, а также всякому, кто «получил снаряжение или провиант в их портах», плавать к португальским островам или «землям Гвинеи, как уже открытым, так и тем, что будут открыты в будущем». Таким образом, по Алкасовашскому договору португальцам досталась львиная доля недавних территориальных приобретений, а испанцам, если те хотели искать новые земли в Атлантике, оставалось плыть на север или на запад. И (как вскоре узнал Христофор Колумб) оставшиеся за испанцами Канарские острова были идеальной промежуточной стоянкой для кораблей, идущих через Атлантику на запад — к Америкам.

Устранив угрозу со стороны кастильских торговцев, пытавшихся торговать с Африкой, португальцы вернулись к дальнейшему расширению своих заокеанских владений. Мысль о возможности морского пути в Индию завладела умами португальцев вскоре после того, как они в 1471 году добрались до Гвинейского залива. Внучатый племянник Генриха Жуан II первым решил проверить это предположение на практике и заложил масштабную программу с конкретной конечной целью — плаванием вокруг Африки. Для начала он послал шестьсот солдат и мастеровых заложить крепость Сан-Жоржи-да-Мина (Эльмина, Гана), которая стала основным центром португальской торговли рабами и золотом в Западной Африке и базой для отправки экспедиций далее на юг. Португальцы пересекли экватор около 1473 года, и в 1498 году Диогу Кан достиг устья реки Заир (Конго), «которая выносит к морю такие огромные массы воды, что на 20 лиг [семьдесят пять километров] от берега вода остается пресной». Четырьмя годами позже Кан достиг залива Уолфиш-Бей в Намибии. Эти экспедиции не только расширили знания португальцев о физической географии Африки, но и открыли им доступ в царство Конго, которое в ближайшем будущем станет основным поставщиком африканских рабов в Америки.

К этому времени перспектива достичь Индийского океана стала настолько реальной, что Жуан за один год отправил четыре экспедиции на восток — две по морю и две по суше, через Левант. Он ставил перед посланцами две цели: первая — добраться до христианского императора Эфиопии, вторая — удостовериться в возможности достижения Индийского океана морским путем и оценить коммерческие возможности, которые в таком случае откроются. Посланец, отправленный в Эфиопию, умер, но Перу да Ковильян за пять лет успел посетить Аден, Каннанур, Каликут, Гоа и Софальский берег в Мозамбике. Вернувшись в Каир, он узнал о смерти товарища и отправил королю отчет о своем путешествии, где описал торговлю в Каликуте и упомянул, что туда можно попасть из «Гвинейского моря», однако, скорее всего, его отчет был доставлен на родину только в конце 1490-х годов. Затем он отправился в Эфиопию, где оставался до самой своей смерти.

Наиболее плодотворной из всех была экспедиция, возглавляемая Бартоломеу Диашем, который в 1487 году отправился с тремя судами в плавание, в ходе которого европейские суда в первый раз достигли Индийского океана. Третьего февраля 1488 года Диаш и его спутники высадились в Мосселбайе, в 160 милях от южной оконечности Африки и в 600 милях от самого южного мусульманского торгового сообщества на африканском побережье. На обратном пути Диаш высадился на мыс, названный им мысом Бурь, в соответствии с погодным условиями, преобладающими на стыке Атлантического и Индийского океанов. Однако после возращения экспедиции в Португалию в декабре 1488 года Жуан переименовал его в мыс Доброй Надежды, подразумевая надежду на открытие торгового пути в Индию. Внутренние неурядицы помешали португальцам немедленно развить грандиозный успех Бартоломеу Диаша. Более того, высшая знать, по-прежнему привязанная к земле, пыталась саботировать заморские экспедиции, и даже те, кто поддерживал коммерческие предприятия, спорили, стоит ли ввязываться в торговлю в Индийском океане, о которой они почти ничего не знали. Говоря о величайших географических открытиях и о людях, которые их осуществили, следует помнить, что расширение торговли с прибрежной Африкой, совершенствование знаний о Мировом океане и развитие технологий, необходимых для успешной морской коммерции, происходило на фоне борьбы за власть и межрелигиозных столкновений на Пиренейском полуострове.

 

Христофор Колумб

Череда открытий в Атлантике привлекла множество честолюбивых моряков, один из которых, генуэзец Христофор Колумб, задумал дерзкий план: «…если плыть на юг и запад, то достигнешь обширных плодородных земель, как островов, так и „твердой земли“, богатой серебром, золотом, жемчугом и драгоценными камнями, а также населенной многочисленными народами, а если двигаться далее в том же направлении, то в конце концов можно добраться до Индии с прекрасным островом Сипанго [Япония] и владений Великого Хана». Он не первым предположил, что такой путь возможен, и, если быть объективным, он сильно ошибался. Колумб недооценил размеры земного шара, он не достиг Азии и не получил доступа к пряностям Востока. Однако это ни в коей мере не умаляет его эпохального достижения: установления нерушимой связи между Евразией и Африкой на востоке и обеими Америками на западе. Если он в чем-то и превосходил современников, то не обязательно навигационными талантами или интуицией, но предприимчивым воображением и настойчивым поискам финансовой и политической поддержки, без которых честь первого пересечения Атлантики досталась бы кому-нибудь другому.

Колумб родился в середине XV века. Мореходную карьеру он начинал в Лигурийском и Тирренском морях и, по-видимому, оказался в Атлантическом океане, когда ему было едва за двадцать. К 1476 году он переселился в Лиссабон, где женился на Фелипе Монис де Перестрелло, дочери Бартоломео Перестрелло — сына итальянского торговца, жившего в Лиссабоне. Бартоломео Перестрелло воспитывался в доме Генриха Мореплавателя и участвовал в экспедиции, посланной на Мадейру для колонизации островов. Перестрелло был назначен губернатором острова Порту-Санту, куда он переселился в 1446 году. Хотя он умер за двадцать лет до замужества своей дочери, приданое Фелипы, по-видимому, включало его личные бумаги, в том числе лоции и карты-портоланы для Атлантики. Согласно биографу Колумба Бартоломео де Лас Касасу, во времена Перестрелло «в мире только и говорили , что о новых открытиях, будь то острова в Атлантическом море или новые земли вдоль побережья Гвинеи, и Бартоломео Перестрелло надеялся, что в будущем он сам совершит какие-нибудь открытия, используя Порту-Санту как свою базу. И действительно, великие открытия были уже на пороге… поэтому неудивительно, что Бартоломео Перестрелло хранил у себя инструменты, лоции, навигационные схемы, которые его вдова передала впоследствии зятю — Христофору Колумбу. Ему доставляло огромное удовольствие рассматривать все эти предметы, и считается, что этот дар подтолкнул его к дальнейшему изучению плаваний португальцев к Мина-де-Оро и побережью Гвинеи, которое они посещали очень часто».

Колумб осваивал навыки мореходства, курсируя между Канарами, Мадейрой и Азорскими островами. Он совершил по меньшей мере два плавания вдоль побережья Гвинеи и был в составе экспедиции, которой поручили строительство крепости Сан-Жоржи-да-Мина. Ему также случалось ходить на север, в ирландский Голуэй и, возможно, в Исландию.

Разумеется, такое множество открытий за относительно короткий промежуток времени породило множество легенд об якобы существующих на западе островах, таких как Земля святого Брендана и Антилия — Остров семи городов, согласно легенде, основанный в VIII веке семью епископами, бежавшими от арабских завоевателей. Специальные экспедиции и случайные отклонения от курса также увеличили познания моряков об Атлантическом океане, особенно о его огромных размерах. Незадолго до начала своего путешествия в 1492 году Колумб и его офицеры встретились с человеком, который сорока годами раньше заплывал далеко на запад, до Саргассова моря — обширной области океана, почти сплошь покрытой саргассовыми водорослями, которые, однако, ничем не угрожают кораблю, — и видел там сухопутных птиц, летящих на запад. Ему пришлось повернуть домой, поскольку команда боялась быть застигнутой сезоном штормов. Жители португальских архипелагов сообщали, что с запада приплывают обломки и мусор, среди которых замечают неизвестные деревья и растения, лодки, странно изогнутые куски дерева и даже трупы людей, явно неевропейского и неафриканского происхождения. Согласно заметке, написанной Колумбом на полях одной из его книг: «Люди из Китая приходят на запад. Мы видели много примечательных вещей, особенно в Голуэе, в Ирландии, мужчину и женщину странного вида, принесенных штормом на двух бревнах». Его сын также рассказывал, что «на острове Флориш, входящем в состав Азорского архипелага, море выбросило на берег два мертвых тела с широкими лицами и по виду отличавшимися от христиан. На удалении от мыса Верга и где-то еще в тех краях однажды видели обтянутые лодки или каноэ (возможно, каяки), которые, как полагают, двигались от одного острова к другому, когда налетевший шторм сбил их с курса».

Возможность существования западного маршрута в Азию также занимала космографов, вооруженных «Географией» Птолемея. Этот труд, написанный во II веке, был широко распространен в Европе в латинском издании 1476 года. Одним из первых в поддержку этой идеи высказался Паоло даль Поццо Тосканелли — флорентийский банкир, географ и картограф, который написал королю Португалии письмо с утверждением, что Китай находится всего в пяти тысячах миль к западу от Португалии и на пути туда можно будет делать остановки на островах Антилия и Сипанго (Япония). Никакого решения относительно его предложения принято не было, но Колумб, по-видимому, проникся этой теорией и, возможно, даже состоял с Тосканелли в переписке. Главной ошибкой как Тосканелли, так и Колумба было то, что они неправильно рассчитывали длину градуса долготы (расчеты Колумба были найдены в еще одной заметке на полях), считая его короче примерно на треть. Согласно этому расчету, периметр Земли по небесному экватору составляет 20 400 миль, то есть около 33 тысяч километров. На самом деле, согласно современным данным, длина экватора — 40 075 км. В дополнение к этой ошибке Тосканелли считал, что Азия заканчивается на тридцать градусов восточнее, чем на самом деле. Он положился на ошибочное утверждение Марко Поло, что Япония расположена в пятистах милях к востоку от Китая. То есть Колумб полагал, что Китай находится в трехстах пятидесяти милях к западу от Канарских островов, хотя на самом деле это расстояние в три раза больше. Возможность наткнуться на новый континент даже не рассматривалась.

После почти десяти лет плаваний на португальских кораблях Колумб, у которого через семью жены были связи при дворе, предложил королю Жуану II свой проект экспедиции на запад в поисках Индии. Король, посовещавшись со своими советниками, отказался финансировать экспедицию, но сказал, что может впоследствии пересмотреть это решение. Возможно, он отказал Колумбу в поддержке, поскольку его советники сочли теорию Колумба ошибочной, или потому что Колумб запросил слишком большое вознаграждение, а может быть, Жуану не хотелось распылять средства между несколькими проектами как раз в то время, когда на африканском континенте происходило одно открытие за другим. Как бы то ни было, в 1485 году Колумб перебрался из Лиссабона в Кастилию, где надеялся заинтересовать своим проектом Изабеллу и Фердинанда. Хотя в конце концов ему это удалось, результат его стараний вовсе не был предрешен. Комиссия проверила его вычисления и нашла их излишне оптимистичными, но католические монархи обещали рассмотреть его предложение, когда будет повержена Гранада — последнее мусульманское государство на Пиренейском полуострове. Они подкрепили свое обещание небольшой выплатой в несколько тысяч мараведи. (Капитаны и штурманы обычно зарабатывали две тысячи мараведи в месяц, а простые матросы вполовину меньше.)

Несмотря на оказанную милость, Колумб все-таки оставался верен своей первой мечте и в 1488 году вернулся в Лиссабон по приглашению короля Жуана. Момент для этого был исключительно неудачный, поскольку его приезд совпал с возращением экспедиции Диаша, открывшей мыс Доброй Надежды, откуда уже видна была дорога в Индию. При таких обстоятельствах Жуан полностью утратил интерес к предприятию Колумба, и генуэзец вынужден был вернуться в Испанию. Фердинанд и Изабелла долго не говорили ни да ни нет. После окончательного отказа в 1492 году Колумб по рекомендации знающих людей решил попытать счастья во Франции. (Его брат Бартоломео уже предложил эту идею английскому королю Генриху VII и французскому двору.) Он только успел отправиться в путь, как его призвали обратно благодаря ходатайству Луиса де Сантанхеля, который занимался финансами короля Фердинанда. Сантанхель рассудил, что какого бы вознаграждения Колумб ни просил за свои открытия, издержки короны будут невелики, а прибыли, в случае успеха, могут оказаться весьма существенными; в случае же, если он совершит эти ценные открытия для кого-то еще, возместить потерю не удастся. Коли Колумбу удастся задуманное, он, согласно договоренности, получал титул главного адмирала, должность вице-короля и генерал-губернатора всех новооткрытых земель, дававшую ему право назначать своих губернаторов и десятую долю доходов от торговли с этими территориями. Хотя в этих требованиях можно увидеть тщеславие выходца из низов, однако Колумба, при всех его недостатках, нельзя обвинить в неисполнении обещаний. Он, без всякого сомнения, заслужил дворянский титул и сопутствующие привилегии. Более того, надо признать, залогом его успеха во многом стало умение добиваться поддержки властей. Деньги, почести и привилегии доставались не каждому, и, как показывает пример Христофора Колумба и многих других, в истории открытий настойчивость, лесть и самоуверенность часто играли такую же (если не бо́льшую) роль, как и правота.

Общий объем финансирования экспедиции Колумба оценивался в два миллиона мараведи, и осуществлялось оно из различных источников. Финансовые таланты Сантахеля позволили свести долю короны в общих затратах до немногим более половины, четверть средств внес сам Колумб, вероятно, заняв их у Джаното Берарди, флорентийского торговца, который переехал в Севилью в 1485 году. Джаното Берарди был «центральной фигурой в группировке, которая продвигала освоение Атлантики в качестве важнейшей цели испанской политики и благодаря которой Колумб был представлен при дворе». В счет недополученных короной налогов город Палос-де-ла-Фронтера оплатил строительство кораблей «Нинья» и «Пинта» (капитанами которых стали братья Висенте Яньес Пинсон и Мартин Алонсо Пинсон соответственно) и жалованье их экипажам. В качестве своего флагманского корабля Колумб нанял «Санта-Марию», построенную в Галиции каракку типа нао. Это было не очень большое для того времени судно: всего двадцать семь метров в длину и восемь метров в ширину. Оно имело одну палубу и несло запас провианта на год. Удобств на корабле почти не было, матросы ютились в тесных помещениях, спальные места были не оборудованы. (Подвесные койки на европейских судах появились после того, как экипаж Колумба приспособил для сна гамаки, заимствованные у аборигенов Карибских островов.) Обе каравеллы были даже меньше: «Нинья» — не более двадцати одного метра в длину и шести в ширину, «Пинта» — двадцать три метра в длину на семь в ширину.

Отплыв из Палоса 3 августа 1492 года, корабли добрались до Канарских островов девять дней спустя. Там был отремонтирован руль «Пинты» и изменена оснастка «Ниньи»: из латинской каравеллы ее переделали в каравеллу-редонду с прямыми парусами на фок-и грот-мачтах и латинской бизанью. Это позволило ей гораздо лучше улавливать северо-восточные пассаты, и она стала самым быстрым кораблем из трех. («Пинта» изначально была оснащена как каравелла-редонда.) Шестого сентября суда вновь вышли в море. Через десять дней они добрались до покрытого водорослями Саргассова моря, а еще через три дня они вышли из зоны действия пассатов и оказались в зоне слабых ветров разных направлений. Условия значительно улучшились между 2 и 6 октября, когда корабли прошли приблизительно 710 миль, включая тот день, когда удалось пройти 182 мили за сутки. К тому времени мореплаватели были так близко к земле, что могли проследить за полетом птиц, направляющихся на юго-запад, но, несмотря на эти многообещающие признаки, к 10 октября команда была на грани бунта, и Колумб был вынужден согласиться повернуть назад, если они не увидят землю в ближайшие несколько дней.

К вечеру следующего дня они оказались в Багамском архипелаге и 12 октября, пройдя около трех тысяч морских миль за тридцать три дня, высадились на остров Гуанахани, населенный народностью таино. Колумб провозгласил остров собственностью испанской короны и назвал его Сан-Сальвадором. За те две недели, что мореходы проплывали через Багамы, они взяли на борт семь аборигенов, которых отвезли в Испанию с целью научить их кастильскому языку и христианскому учению, дабы они, по возвращении, помогали обратить своих соплеменников в новую веру. Таино также показали ему путь к месту под названием Куба, «которое, как я полагаю, есть не что иное, как Сипанго, согласно тому, что эти люди говорят о его размерах и богатствах». Однако Сипанго и Китай по-прежнему маячили туманными миражами на горизонте. Яростное нетерпение Колумба почти очевидно из записи в его дневнике (обращенной к королю или королеве) от 19 октября.

Я не прилагаю больших усилий , стараясь изучить тут все подробно, поскольку желаю открыть и увидеть елико возможно больше земель прежде, чем вернусь к вашему величеству в апреле, коли будет на то Божья милость. Правда, если я найду места, где золото или пряности встречаются в больших количествах, я задержусь там до тех пор, пока не наберу и того, и другого, сколько смогу. И потому-то я делаю все возможное, дабы попасть туда, где мне удастся найти золото и пряности.

Моряки в течение шести недель обследовали северо-восточное побережье Кубы, а в начале ноября Колумб отправил посольство в удаленную от моря деревушку Ольгин в надежде, что она окажется крупной азиатской столицей. К его величайшему разочарованию, переводчик, знавший древнееврейский, арамейский и арабский, не сумел объясниться с местным населением. Несмотря на заявления местных жителей, что вокруг Кубы можно объехать на каноэ за двадцать дней, Колумб упрямо считал, что это какой-то полуостров в Азии. В конце ноября Мартин Алонсо Пинсон самовольно оставил Колумба и устремился на поиски других земель; 5 декабря «Санта-Мария» и «Нинья» направились на восток, к мысу Сент-Николас — северо-восточной оконечности Эспаньолы, которая теперь называется Гаити, и неделей позже Колумб объявил эту землю собственностью Фердинанда и Изабеллы. Множество признаков золота и дружелюбие местного вождя вселяли надежду, но в канун Рождества, почти сразу после полуночи, произошло несчастье — «Санта-Мария» напоролась на риф. Никто не погиб, но корабль был полностью разрушен. «Нинья» не могла взять в обратный рейс шестьдесят с лишним человек (Пинсон с «Пинтой» все еще не вернулся), поэтому тридцать девять участников экспедиции вызвались остаться на берегу в форте, сооруженном из останков флагманского судна и названном Ла-Навидад. «Нинья» отплыла 4 января и через два дня случайно встретилась с «Пинтой» у острова Кабра.

Обратный путь в Европу оказался гораздо сложнее. На кораблях не хватало провизии, а Колумб требовал возвращаться тем же путем, каким шли туда: довольно нелепое желание, учитывая, что на запад плыли с попутным восточным ветром. Наконец повернули на север, и паруса «Ниньи» и «Пинты» подхватили те же западные пассаты, что дуют мимо Азорских островов в сторону Португалии. Путешественники отплыли в середине зимы и попали в сезон таких жестоких штормов, что в какой-то момент Колумб запечатал описание своего открытия в бочонок и бросил за борт в надежде, что послание дойдет до адресата, даже если он сам не доберется до берега. Насколько неточным был метод счисления пути, можно понять из характерного факта: 15 февраля, увидев на горизонте землю, Колумб и его спутники допускали, что она с равным успехом может оказаться Мадейрой, Лиссабоном, Кастилией или одним из Азорских островов. На самом деле это была Санта-Мария — один из островов Азорского архипелага. Португальские власти задержали высадившихся на берег моряков за вторжение на чужую территорию, но потом все же отпустили, и Колумб отправился дальше. И вновь дорогу ему преградили жестокие шторма, так что неделю спустя «Нинья» оказалась напротив Лиссабона — последнего места на земле, где архитектор нового важного открытия, сделанного для испанской короны, хотел бы оказаться. Призванный ко двору, Колумб вынужден был предстать перед Жуаном II, который, согласно рассказам, «услышав, где находится открытая Колумбом земля, счел, что эта территория принадлежит ему», согласно Алкасовашскому договору. Несомненно, Жуан II очень досадовал, узнав, что Колумб нашел Азию более или менее там, где предсказывал. Пройдет еще добрых пять лет, прежде чем португальцам удастся развить успех Диаша, обогнувшего южную оконечность Африки. А пока королю было важно указать, что открытые Колумбом земли принадлежат Португалии, согласно Алкасовашскому договору с Испанией.

 

Атлантика после 1492 года

Вероятно, Колумба и его спутников разочаровало увиденное на западе, но они по-прежнему были уверены, что достигли окрестностей Сипанго или Китая. Однако возможность того, что они, как полагал Жуан II, нарушили Алкасовашский договор, казалась вполне реальной. Колумб смело утверждал, что острова лежат на широте Канар и даже представляют собой удаленное продолжение архипелага, хоть это было явной неправдой. Разделяя его опасения, испанские монархи решили прибегнуть к двоякой стратегии — начали собирать средства для последующих экспедиций и убеждать папу Александра VI (одного из двух за всю историю папства испанцев, когда-либо занимавших ватиканский престол) признать их притязания. В период между маем и сентябрем 1493 года Александр, безоговорочно вставший на сторону Фердинанда и Изабеллы, выпустил четыре буллы, подтверждающие право Испании на острова. Булла Inter Caetera проводила линию, соединяющую полюса Земли и проходящую в ста лигах западнее любого из островов Азорского архипелага и архипелага Зеленого Мыса, то есть приблизительно по 31° западной долготы. Первые три буллы подтверждали и уточняли линию раздела мира между Испанией и Португалией, но четвертая, в сущности, лишала Португалию прав на «любые земли уже открытые или те, что еще будут открыты… невзирая на то, найдут ли эти материки и острова в направлении Индии или другой какой-нибудь стороны». Вместо того чтобы полагаться на посредничество папы-испанца в разрешении спора о принадлежности островов, Жуан II обратился непосредственно к католическим монархам. В результате долгих переговоров в 1494 году был подписан Тордесильясский договор, который передвинул демаркационную линию на 370 лиг (1100 морских миль) к западу от островов Зеленого Мыса. Как вскоре обнаружилось, линия пересекала восточный выступ Южной Америки рядом с устьем реки Амазонки — эта линия впервые показана на знаменитой планисфере Кантино, датируемой 1502 годом, — на основании чего португальцы получили право претендовать на Бразилию.

Первая экспедиция Колумба продолжалась семь месяцев и носила чисто исследовательский характер. За последующие одиннадцать лет он совершит еще три, каждая из которых продлится больше двух лет и будет сочетать исследование новых земель с более прозаическими задачами колониального администрирования. Недостатки Колумба как правителя заморских территорий выявились во время его второй экспедиции (1493–1496). Его флот, отплывший с Канарских островов в составе семнадцати кораблей, высадился на остров Доминика. Плывя на север, они несколько раз сталкивались с воинственными индейцами-карибами, которые нападали на араваков и обращали их в рабство. Тем не менее возвращение Колумба в Ла-Навидад показало, что араваки совсем не так миролюбивы и покорны, как ему показалось в первый раз: моряки не застали в живых никого из оставшихся на острове. Большинство, если не все, были убиты, предположительно за кражу золота и женщин, хотя истинные причины неизвестны.

Главной обязанностью Колумба было основать жизнеспособную колонию, однако с апреля по сентябрь 1494 года он исследовал Кубу и Ямайку и заставил команду поклясться, что Куба — часть азиатского материка. Вернувшись на Эспаньолу, он проигнорировал королевский приказ вернуться домой, но каким-то образом ухитрился остаться в милости у монархов, и те поручили ему возглавить новую экспедицию. Флот разделили на две группы; Колумб с тремя кораблями отправился исследовать южную часть Карибского бассейна и побережье Южной Америки. Выводы, которые он сделал из этого путешествия, свидетельствуют скорее об углублении религиозности, чем о расширении представлений о географии. Обследуя берега Венесуэлы, Колумб наткнулся на жемчужные отмели в окрестностях Ориноко, однако вынос в океан большого количества пресной воды не навел его на мысль о большом континентальном водосборном бассейне. Колумб решил, что находится у «земного рая, из которого вытекают четыре главные мировые реки»: Ганг, Тигр, Евфрат и Нил, как написано в книге Бытия. Вернувшись на Эспаньолу, Колумб обнаружил, что ситуация, и без того довольно безрадостная, значительно ухудшилась. Европейские поселенцы на Эспаньоле взбунтовались, отстаивая свое право захватывать в рабство индейцев, а Фердинанду и Изабелле поступал бесконечный поток жалоб на губернаторство Колумба и его брата. В результате монархи вынуждены были начать расследование. В августе 1500 года на Эспаньолу прибыл официальный представитель двора, и оба брата вернулись в Испанию в кандалах.

В 1502 году, когда все обвинения были сняты, Колумб отправился в четвертое плавание. (Однако прежде на запад отправили тридцать два корабля; они везли достаточно свинца, чтобы новая администрация могла навести порядок на острове.) Целью последнего плавания Колумба было найти пролив, ведущий на запад, а затем провозгласить испанской собственностью и освоить территории на побережье Центральной Америки, между Гондурасом и Панамой. Ни то, ни другое не удалось. Два корабля пришлось оставить в Панаме, а два других в результате столкновения получили такие сильные повреждения, что Колумб вынужден был посадить их на мель у побережья Ямайки. Шестерым членам команды удалось добраться до Эспаньолы на индейских каноэ. Через восемь месяцев они вернулись за оставшимися в живых участниками экспедиции. Колумб возвратился в Испанию в ноябре 1504 года. В последние два года своей жизни он не нуждался в деньгах, но все его попытки добиться восстановления прав и привилегий закончились безуспешно, к тому же он очень огорчался, что лицензии на плавание к Эспаньоле выдавались теперь без его участия.

Несколько плаваний было предпринято участниками предыдущих экспедиций Колумба (чуть ли ни все исследователи его поколения приходились ему знакомыми или знакомыми знакомых). В 1449 году Алонсо де Охеда, спутник Колумба во втором плавании, возвратился на жемчужные отмели Венесуэлы. Членом его команды был Америго Веспуччи: банкир, агент по снабжению судов, исследователь, доверенное лицо Колумба, человек, который (скорее случайно, чем намеренно) дал свое имя обеим Америкам. Не совсем понятно, насколько опытным мореплавателем был Веспуччи, когда присоединился к экспедиции де Охеда, но по его записям можно сделать однозначное заключение, что он командовал экспедицией. Впоследствии он поступил на службу Португалии, и в 1501 году вернулся в Южную Америку в надежде отыскать пролив, пересекающий континент и открывающий дорогу на запад. Слава Веспуччи основана на приписываемых ему нескольких отчетах о путешествиях в Новый Свет и на ложных утверждениях, что именно он был первооткрывателем Южной Америки. В числе читателей этих отчетов был известный немецкий картограф Мартин Вальдземюллер, который в 1507 году составил для переиздания «Географии» Птолемея карту, на которой южный континент назван Америкой. Шестью годами позже, когда ни Колумба, ни Веспуччи уже не было в живых, Вальдземюллер заменил слово «Америка» на «Terra Nova», но к тому времени название уже закрепилось и стало применяться также для Северной Америки.

 

Васко да Гама и первое путешествие из Атлантического океана в Индийский

К тому времени испанские открытия в Америке оказались полностью в тени успехов португальцев, которым, в полном соответствии с уверенным предсказанием Жуана II, удалось проложить необычайно прибыльный торговый маршрут между Европой и Азией. Династический кризис помешал Португалии сразу же развить успех Диаша, обогнувшего в 1488 году южную оконечность Африки, но Мануэл I Счастливый продолжил линию предшественников на установление связей с Индией. Противники его планов возражали, что Индия находится слишком далеко и торговля с ней потребует так много людских и материальных ресурсов, что страна окажется истощенной перед лицом врагов, а ее большие доходы только разожгут их аппетиты. Мануэл настоял на своем и в 1497 году «назначил дворянина по имени Васко да Гама командующим эскадры, которую он для этой цели посылает». Эскадра состояла из двух нао, каравеллы и транспортного судна для перевозки припасов. Корабли были снаряжены для трехлетнего плавания, и общая численность команды составляла от 140 до 170 человек, включая лоцманов, переводчиков и даже десять преступников, которых предполагалось оставить в незнакомых землях, пока за ними не вернутся. За это время они должны будут собирать сведения о народах, эти земли населяющих, их обычаях, торговле и языке. Если они выживут, то им будет дарована свобода и возможность продвинуться в качестве посредников и переводчиков.

Флотилия Васко да Гамы покинула Лиссабон в июне 1497 года и, пополнив запасы воды на островах Зеленого Мыса, сделала большую дугу на запад перед поворотом на юго-восток. Они достигли побережья Южной Африки в начале ноября. После недельного отдыха и ремонта вновь отплыли от берега. 18 ноября обогнули мыс Доброй Надежды и, преодолев полосу встречных ветров, неделей позже достигли Мосселбая. Контакты с местным населением были отмечены взаимными подозрениями, пока наконец 10 января мореплаватели не достигли места на юге Мозамбика, которое назвали Terra da Boa Gente — Страна дружелюбных людей. В устье реки Замбези они встретили «юношу, который был родом издалека и сказал, что уже видел такие большие корабли, как те, на которых мы приплыли. Услышав это, мы обрадовались, поскольку его слова указывали, что мы приближаемся к цели нашего путешествия». Следующую остановку сделали на острове Мозамбик, где трения с мусульманами переросли в вооруженные стычки, инициаторами которых были преимущественно сами португальцы. То же самое произошло и в Момбасе, однако с шейхом Малинди у Гамы сложились более дружественные отношения, и тот дал ему лоцмана, который должен был довести корабли до Каликута. Двадцать четвертого апреля, после четырех месяцев почти ежедневных контактов с арабскими торговцами в Восточной Африке, португальцы вышли из Малинди и взяли курс на Индию. За двадцать два дня им удалось пересечь океан и добраться до Каликута. Наконец-то морской путь из Европы в Индию был открыт.

Саморин самого крупного и многонационального торгового центра на Малабарском берегу Индии поначалу был очень расположен к португальцам, но их высокомерное поведение, а также неприязнь со стороны искушенных мусульманских торговцев, которые отнеслись к второсортным португальским товарам — хлопковым тканям, бусинам, жестяным украшениям, штанам и шляпам — с презрением, несколько изменили его отношение. Гама собирался отплыть в начале августа, но саморин настаивал, чтобы они заплатили пошлины за купленные корицу, гвоздику и драгоценные камни. Нераспроданные португальские товары были арестованы, и члены команды задержаны на берегу. В ответ Гама захватил восемнадцать заложников. Кризис разрешился неделей позже, хотя часть заложников так и осталась в руках португальцев. Пятеро из них вернулись в Индию только в 1500 году. Покинув Индию до конца юго-западного муссона, португальцы за три месяца пересекли Аравийское море. Тридцать человек из экипажа умерли до того, как они добрались до Малинди. Лишь два из четырех кораблей, отправлявшихся в плавание, вернулись в Лиссабон в июле 1499 года. Экспедиция Васко да Гамы стала кульминацией португальской эпохи Великих географических открытий и разом изменила весь расклад в евразийской торговле.

Арабо-венецианская монополия на торговлю специями была разрушена, Лиссабон очень быстро превратился в важнейший европейский торговый порт, и Мануэл принял титул «Господина завоеваний, мореплавания и торговли Эфиопии, Аравии, Персии и Индии». Чтобы развить успех Васко да Гамы, король отправил еще одну экспедицию из тринадцати кораблей. Возглавил ее Педру Алвариш Кабрал. В апреле 1500 года Кабрал высадился в окрестности современного города Порту-Сегуру, Бразилия, и отослал домой корабль с сообщением о своем открытии. (Висенте Яньес Пинсон, участник первого плавания Колумба, достиг побережья Бразилии в районе города Ресифи тремя месяцами ранее, но первооткрывателем Бразилии обычно считается португалец Кабрал.) В других аспектах экспедиция Кабрала оказалась не слишком удачной: лишь шесть кораблей добрались до Каликута, где Кабралу удалось испортить отношения с саморином и местными торговцами даже больше, чем Васко да Гаме. Они основали в городе факторию (торговое поселение, где жили купцы), но в результате беспорядков, устроенных мусульманскими торговцами, сорок португальцев было убито. Полагая, что за всем этим стоял саморин, Кабрал подверг город бомбардировке, убив четыреста или пятьсот человек и потопив около пятнадцати торговых судов. Поскольку после случившегося португальцы не могли торговать в Каликуте, они основали факторию примерно в ста милях к югу в городе Коччи, чей правитель рассматривал их в качестве союзников в борьбе с саморином, который был его сюзереном и соперником. Более того, оказалось, что в Коччи существует христианская община (ее архиепископ назначался в Сирии) и существует предание, что апостол Фома похоронен в Майлапоре на Коромандельском берегу. Португальцы обосновались в Майлапоре в 1523 году, и этот город стал центром португальской торговли в Бенгальском заливе.

Некоторые тамошние христиане отправились в Португалию вместе с двумя итальянскими купцами, которые прожили в Индии больше десяти лет. Сведения, полученные от этих людей, а также тщательное изучение захваченных морских карт и других документов существенным образом расширили познания португальцев о торговле в Индийском океане и помогли им выделить главные стратегические порты. Укрепив свои позиции в Индии, они в промежутке между 1510 и 1515 годом захватили Гоа, Малакку, Ормуз и Коломбо. Только Аден и Красное море оказались для них неприступны. Португальцы также основали множество факторий по всему Индийскому океану и далее на восток.

 

От Магеллана до Сарагосского договора

Хотя Америка поначалу не сулила испанцам никаких коммерческих выгод, они продолжали расширять свой плацдарм в Новом Свете, пока португальцы неуклонно наращивали исключительно выгодные торговые операции в Индийском океане и на островах Пряностей, до которых Франсишку Серран добрался в 1511 году. Однако оставались неясно, к какой сфере влияния — испанской или португальской — принадлежат эти острова по Тордесильясскому договору и не окажется ли западный маршрут короче, чем путь вокруг мыса Доброй Надежды. Первым, кто попытался ответить на эти вопросы, был португалец Фернан Магеллан, поступивший на службу Испании. Магеллан провел семь лет на востоке, где участвовал в захвате Малакки. На мысль о возможности пройти западным маршрутом Магеллана навела переписка с Франсишку Серраном, советником местного султана. Когда король Мануэл I отказался поддержать его в этом начинании, он, подобно Колумбу, сделал такое же предложение королю Испании. Карл I (будущий император Карл V) предложил Магеллану монопольное право на этот маршрут в течение десяти лет, и двумя годами позже флотилия Магеллана вышла из порта Санлукар-де-Баррамеда. В ее составе было пять кораблей с командой из 237 человек и запасом провизии на два года.

Положение Магеллана было довольно непростым: кастильцам не нравилось плавать под командой португальца, а португальцы считали его предателем. Один из агентов Мануэла писал: «Бог даст, они пойдут по стопам братьев Корте-Реал» — то есть пропадут без вести в море, — «тогда ваше величество сможет спать спокойно, а все остальные короли по-прежнему будут вам завидовать». Достигнув побережья Бразилии рядом с Рио-де-Жанейро, Магеллан со спутниками направились к Ла-Плате, а затем остановились на зимовку в бухте Святого Юлиана в Аргентине. Первого апреля два капитана-испанца и Хуан Себастьян Элькано, кормчий «Консепсьона», подняли мятеж. Магеллан действовал энергично, и мятеж был подавлен. Одному из капитанов отрубили голову, труп четвертовали и насадили на шест, а второго капитана вместе со священником оставили на берегу. Перезимовав, корабли двинулись дальше и 21 октября достигли выхода из Магелланова пролива между Патагонией и Огненной Землей. К тому времени экспедиция сократилась до трех кораблей (один потерпел крушение, а другой самовольно повернул назад, в Испанию). Путь по окруженному скалами проливу, где мореплавателям пришлось бороться со встречными ветрами и течениями, занял пять недель.

Маршрут, по которому корабли пересекли Тихий океан, неизвестен. Выйдя из пролива примерно на 52° южной широты, испанцы оказались во власти сильных и устойчивых западных ветров, которые моряки XIX века окрестили «ревущими сороковыми». С учетом времени года, корабли, вероятно, пересекли экватор и дошли до 10° северной широты, где их подхватили северо-восточные пассаты и понесли на запад. Как бы то ни было, моряки не видели земли в течение четырнадцати недель и за это время потеряли от голода и болезней 21 члена команды. Антонио Пигафетта в своих воспоминаниях пишет о страданиях голодающего, измученного цингой экипажа и отчаянных попытках добыть еду. Эти чудовищные сцены будут повторяться еще бесчисленное количество раз, пока не закончится эра парусного флота.

Мы питались сухарями , но то уже не были сухари, а сухарная пыль, смешанная с червями, которые сожрали самые лучшие сухари. Она сильно воняла крысиной мочой. Мы пили желтую воду, которая гнила уже много дней. Мы ели также воловью кожу, покрывающую грот-рей, чтобы ванты не перетирались; от солнца, дождей и ветра она сделалась неимоверно твердой. Мы замачивали ее в морской воде в продолжение четырех-пяти дней, после чего клали на несколько минут на горячие угли и съедали ее. Мы часто питались древесными опилками. Крысы продавались по полдуката за штуку, но и за такую цену их невозможно было достать. Однако хуже всех этих бед было то, что у некоторых членов экипажа верхние и нижние десны распухли до такой степени, что люди не в состоянии были принимать какую бы то ни было пищу, вследствие чего и умерли.

Это одно из самых ранних описаний цинги — болезни, вызываемой острым недостатком витамина С. Поскольку цинга обычно проявляется после месяца без свежих овощей и фруктов, эта болезнь получила широкое распространение среди экипажей кораблей только с началом длительных путешествий эпохи Великих географических открытий. Ее природа и методы лечения оставались неизвестны вплоть до XIX века.

Шестого марта три корабля подошли к острову Гуам (около 13° северной широты) из группы Марианских островов, которые испанцы нарекли «Воровскими» (Ландронес), поскольку местные жители их обокрали. В отместку испанцы сожгли сорок или пятьдесят домов и убили семерых островитян. Через неделю они достигли острова Самар в центральной части Филиппинского архипелага. На острове Лимасава раб Магеллана Энрике, родившийся на Суматре, встретил людей, которые понимали его родной язык, — он стал одним из тех, кто первыми обогнули земной шар. В апреле испанцы достигли острова Себу, где Магеллану удалось обратить в христианство местного раджу и семь тысяч его подданных. Чтобы наглядно продемонстрировать мощь христианского оружия, Магеллан организовал военную экспедицию на остров Мактан против одного из непокорных вассалов раджи, однако потерпел неудачу в сражении и был убит вместе с дюжиной своих людей. Потеряв еще двадцать четыре человека из команды, выжившие сожгли «Консепсьон» и распределили остатки экипажей и провизии между «Викторией» и «Тринидадом». Во главе экспедиции встали Хуан Себастьян Элькано и Гонсало Гомес де Эспиноса. Впустую потратив несколько месяцев на Филиппинах, моряки достигли наконец Молуккских островов, где узнали, что Франсишку Серран умер примерно в то же время, что и Магеллан. Местный правитель встретил их приветливо; у него они приобрели гвоздику, мускатный орех, корицу и сандаловое дерево в обмен на красную ткань, топоры, чашки, лен и другие товары. Двадцать первого декабря «Виктория» вышла в море с экипажем из сорока семи европейцев и тринадцати малайцев на борту. После остановки на острове Тимор они пересекли Индийский океан, за двенадцать недель обогнули мыс Доброй Надежды и 8 июля, проведя в море двадцать одну неделю, достигли островов Зеленого Мыса. За это время на борту умер 21 человек из команды и корабль лишился фок-мачты. Тринадцать человек, отправленные за водой, были захвачены португальцами, но Элькано это не остановило, и он продолжил путешествие с изможденным и сильно сократившимся экипажем. Шестого сентября 1522 года восемнадцать европейцев и три малайца сошли, пошатываясь, на берег в Санлукаре. Первое кругосветное плавание заняло два года, одиннадцать месяцев и две недели. Несмотря на чудовищные потери, экспедиция Магеллана стала поворотным моментом в истории мореплавания. Магеллан доказал, что Америка не смыкается с Неведомой Южной землей — гипотетическим континентом, который будет открыт только в XIX веке, — и что Тихий океан можно пересечь, лишь обладая отчаянной решимостью. Достижение Магеллана было столь значительно, что Луис де Камоэнс в эпической поэме «Лузиады», посвященной героическим событиям португальской истории, присвоил эту честь Португалии, назвав Магеллана «истинным португальцем пусть не по подданству, но по свершениям».

Как бы ни были тяжелы испытания, выпавшие на долю команды «Виктории», возглавляемой Элькано, судьба была к ней гораздо благосклоннее, чем к экипажу «Тринидада», который пытался пересечь Тихий океан по направлению на восток, но из-за встречных ветров был вынужден вернуться назад к острову Тидоре, где португальцы арестовали судно. Карл V отправил две флотилии на выручку экипажа «Тринидада» в 1525 и в 1526 годах, но лишь четверым из всей команды суждено было вернуться в Испанию. В целом лишь четверть из тех, кто отправился в первую экспедицию, добрались до островов Пряностей, где португальцы удерживали их до 1536 года. Вторая экспедиция потеряла флагманское судно и вернулась в Испанию до того, как добралась до Тихого океана.

После возвращения «Виктории» снова встал вопрос о демаркации границы между испанскими и португальскими сферами влияния. Для его решения в 1524 году был собран совет из представителей Испании и Португалии, среди которых были Элькано и сын Колумба, Фернандо, от Испании, и Джованни Веспуччи (племянник Америго) от Португалии. Споры, где следует проводить линию в Тихом океане и как определить ее долготу, окончились безрезультатно. Лишь в 1529 году был заключен Сарагосский договор, согласно которому Португалия согласилась выплатить Испании 350 тысяч дукатов за проведение линии разделения на девятьсот миль к востоку от Молуккского архипелага. Несмотря на договор, тринадцатью годами позже из Мексики на Филиппины (названные так в честь принца Филиппа II) был отправлен испанский флот, перед которым была поставлена цель «открыть, покорить и колонизировать острова и области Южного моря, лежащие на западе». Экспедиция закончилась провалом, и выжившие снова вернулись в Европу на португальских кораблях.

Следующий этап испанского интереса к востоку ознаменовался планами Филиппа «найти путь от Западных островов до Новой Испании (Мексика)». Пятью годами позже пять кораблей с командой из 350 человек вышли из мексиканского порта Барра-де-Навидад. Штурманом экспедиции был (если не формально, то фактически) отец Андрес де Урданета — участник спасательной экспедиции 1525 года, который по возвращении стал монахом-августинцем. Поскольку он как духовное лицо не мог возглавить экспедицию, его попросили назначить командующего, и он выбрал Мигеля Лопеса де Легаспи. Флотилия отправилась на запад и двигалась между 9° и 13° северной широты. Сделав по пути остановку на острове Гуам, испанцы добрались до Филиппин, провозгласили их испанской территорией и основали единственную колонию Испании в Азии. При пересечении с востока на запад, кроме огромных расстояний, приходилось сталкиваться еще с несколькими проблемами. Труднее всего было найти ветра, благоприятные для пересечения Тихого океана с запада на восток, что не удавалось испанским мореплавателям более сорока лет. Первого июня 1565 года, с началом юго-западного муссона, Урданета отправился в обратное плавание на галеоне «Сан-Пабло», где он считался штурманом. Пройдя через пролив Сан-Бернардино, к северу от острова Самар, Урданета продолжил двигаться на северо-восток, пока не нашел западные ветра около 39° северной широты. Испанцы плыли на восток почти пятнадцать недель и уже на подходе к Северной Америке начали смещаться к югу. Впервые они вступили на землю на острове Сан-Мигель, недалеко от современного Лос-Анджелеса. Продолжая двигаться на юг, 8 октября они достигли Акапулько.

Успех испанцев на Филиппинах в значительной степени зависел от того, как сложатся их отношения с китайцами, которые уже давно там обосновались. В 1571 году испанские моряки из Манилы спасли экипаж китайского судна, потерпевшего крушение около Миндоро. Этот благородный жест принес испанцам значительные дивиденды. На следующий год китайские торговцы вернулись в Манилу, и таким образом «было заложено начало оживленной торговли». В обмен на американское серебро китайцы привозили шелк, «тонкий золоченый фарфор и другую керамику», росный ладан, мускус и пряности, которые доставляли на португальских судах из Макао. Торговля между противоположными берегами «испанской лужи», как стали называть Тихий океан, официально ограничивалась двумя кораблями водоизмещением до трехсот тонн в год, но подобными правилами часто пренебрегали, и к началу XVII века для этого маршрута уже стали строить суда водоизмещением в тысячу тонн. До 1815 года по крайней мере один манильский галеон пересекал Тихий океан в обе стороны. Несмотря на то, что на этих кораблях перевозили огромные богатства, за всю историю маршрута было захвачено всего четыре галеона — все английскими пиратами и каперами.

Португальцы возражали против испанской колонизации Филиппин, которые очевидным образом лежали в португальской сфере влияния, но поскольку на Филиппинах не было никаких ценных пряностей, протесты были довольно вялыми. Тем не менее споры продолжались до 1750 года, когда две страны согласились отменить все границы, установленные буллой Inter Caetera и Тордесильясским и Сарагосским договорами. К началу XVIII века французские, английские и голландские моряки уже обладали необходимым капиталом, навигационными навыками и военной мощью, чтобы соперничать с пиренейскими морскими империями, что лишало эти договоры, действовавшие на протяжении XVI и XVII веков, всякой силы.