Холодный северный ветер обжигал ее щеки и развевал ее волосы. Пичи вылезла из маленькой шлюпки и попрощалась с шотландским моряком, доставившим ее к берегу. Пенящиеся волны касались ее ботинок. Она сделала несколько шагов и бросила сумку с вещами на белый песок. Она дрожала, но не от холода, а от глубокого возбуждения. Прикрыв рот руками, она закричала так громко, что вибрация голоса передалась ладоням.

«Здесь Авентина! Как раз перед моими глазами, везде, вокруг меня». И хотя уже была ночь, яркий лунный свет заливал окрестности, давая ей возможность увидеть тропинку, вдоль которой вытянулись деревья.

Ее белка поскакала туда, и она последовала за ней. Привыкнув к качке на корабле, она не сразу обрела равновесие, и, зашатавшись, упала в мягкий песок. Он сверкал под лунным светом.

— О, Боже! Селоу Водсворт Макги, — прошептала она, — песок Авентины сверкает как бриллианты.

Лесная тропинка скоро вывела ее на просторные луга.

Трава лугов под лунным светом казалась зеленым бархатом, усыпанным мерцающими жемчужинами росы. На лугах лежали стада овец. Пичи весело рассмеялась и быстро побежала мимо них, остановившись лишь, когда луна зашла за облака. Теперь Пичи пришлось довольно долго идти осторожно. Но вот, внезапно, луна вновь осветила ландшафт, и Пичи остановилась. Она увидела, что было впереди. Среди зеленых холмов уютно расположился дворец. Перед ним протекала, ослепительно блистая, река.

Дворец был великолепным, роскошным. Она онемела от удивления и восторга. В волшебном лунном свете серый камень дворца казался сияющим серебром.

— Боже всемогущий, — прошептала Пичи. — Бриллиантовый песок жемчужины в бархате травы и дворец, выстроенный из серебра. Не сеяно — растет!

Волнение, надежда и предчувствие счастья переполняли ее. Она пошла вперед ко дворцу. «Ее принц, — думала она блаженно, — ждет ее там».

— Завтра я буду разговаривать с ее отцом, — сказал король Зейн, повернувшись к сыну от высоких окон, задрапированных в бархатные занавеси. — Я не вижу никаких причин, по которым тебе нельзя обручиться. Кроме того, ты — наследник престола.

Сенека скрыл свою ярость. После многолетней практики он научился хорошо скрывать свои эмоции. Постучав пальцами по обитому голубым атласом креслу, он медленно оглядел комнату, а затем подошел к стоявшему с невозмутимым выражением лица лакею.

Лакей в красивой, элегантной ливрее, поднес ему рюмку бренди.

— Каллиста Ингер — чудесная девушка, — прокомментировал король Зейн, также беря бренди у слуги. — Правда, — продолжал король, — она молода, здорова. Она способна родить тебе много детей, один из которых станет прямым наследником, — говорил король дальше.

Сенека выпил свой бренди одним глотком.

— Давай поднимем тост за Каллисту Ингер, — предложил Сенека, ожидая, пока слуга не наполнит снова его бокал.

— За королевскую самку, которая будет высиживать птенцов. За королевскую несушку, — добавил он уже про себя.

Король задумчиво посмотрел на своего сына.

— Этот брак — моя воля. Эта партия достойна тебя…

Сенека мгновенно опустошил свой бокал. Бренди разлился по телу. Это было все, чем он мог помочь себе, чтобы сохранить невозмутимость на лице. В безмолвной ярости он наблюдал за отцом, который стал переходить большую гостиную. Годы — ему было уже семьдесят восемь лет — говорили за себя. Его подагра стала хуже, и это особенно сказалось на походке. Хотя трость и помогала, самолюбие не разрешало ему пользоваться ею. И боль, которую он постоянно испытывал, ожесточала его. Годы, боль страдания и тщеславие превратили отца в тирана. Он безжалостен не только со слугами, но и со своим собственным сыном.

Уже всем в окружении было очевидно, что ему не под силу носить корону.

— Моя свадьба с твоей матерью также была по расчету. — Сенека увидел, как отец остановился у прекрасно сделанного портрета королевы Аррии.

— Я отдаю себе отчет в этом, отец, — ответил Сенека.

Король наклонился, чтобы растереть свои больные колени.

— Действительно, Каллиста напоминает мне твою мать. Всмотрись, и ты увидишь сходство. В твоей матери я никогда не видел никаких недостатков, и Каллиста тоже образец совершенства, — закончил король.

Но Сенека не почувствовал ничего, кроме гнетущей пустоты.

— Человек должен стремиться к абсолютному совершенству, Сенека, — закончил король. — Ты еще поблагодаришь меня за помощь в организации твоей помолвки с такой женщиной. Если бы я не нашел ее тебе, то ты, без сомнения, еще лет десять потратишь, чтобы найти свою избранницу.

Сенека старался по-прежнему казаться невозмутимым, хотя понял, что у него нет шанса повлиять на решение отца. Он понял, как в детстве, что возражения бесполезны.

— Я не вижу причин продолжать эту дискуссию, отец. Очевидно, ты все решил.

— Да, это действительно так.

— Очень хорошо, — сказал Сенека, поставил свой бокал на мраморную крышку столика и встал с кресла.

— Ну что, пока?

— Ты можешь идти, — ответил король. Сенека направился к зеркальной двери и хотя ему хотелось поскорее выбежать из зала, он постарался пересечь зал величественным шагом. Дворцовые часы пробили полночь, когда король окликнул его.

— Сенека?.. — Сенека разозлился на себя за то, что он еще не успел исчезнуть. Он повернулся, увидел лицемерную улыбку отца и стал гадать, что он еще замыслил.

— Ты не хочешь жениться на Каллисте. Я прав? — спросил король. У Сенеки появился проблеск надежды. Неужели отец изменит свое решение? Но тут улыбка короля стала еще ехидней.

— Я не хочу, чтобы ты мог обвинить меня, что я не дал тебе шанса самому выбрать себе жену, Сенека. Но время поджимает. Я разговариваю с отцом Каллисты завтра в девять утра. Итак, мой сынок, я даю тебе как раз девять часов, чтобы найти себе невесту по вкусу. Если найдешь свою невесту до утра, я одобрю твой выбор…

В глазах отца стояла язвительная усмешка. Сенека спокойно склонил голову.

— Да, никогда не скажешь, что король Авентины не великодушный человек. Спасибо, отец. — Внутри он дрожал от ярости.

— Разрешите мне быть первым, кто поздравит вас с бракосочетанием, Ваше Королевское Величество. — На этот раз Сенека увидел откровенно злобную ухмылку на самодовольном лице Тиблока, который пользовался благосклонностью короля. Но Сенека ненавидел этого человека с тех пор, как Тиблок двадцать один год назад появился во дворце. Тиблок был ревностный слуга и командовал всеми обитателями замка.

Сенека страстно ждал дня, когда он сможет освободиться от власти этого человека. Но этот день наступит только, когда он сядет на трон и выгонит его из дворца. Хотя иногда казалось, что до этого дня — столетия.

Сенека, не удостоив Тиблока ответом, вышел из комнаты и по длинной галерее дошел до величественной лестницы.

— Девять часов, — пробормотал он, разглядывая королевские портреты, висящие вдоль галереи.

Бормоча это всю дорогу, он поднялся по длинной винтовой лестнице и бросил взгляд на звезды, мерцающие через стеклянный купол.

— Девять часов, — опять пробормотал он, проходя мимо рыцаря в блестящих доспехах, стоявшего на верхней площадке.

Длинной галереей он вышел к своим апартаментам. Войдя к себе, он отпустил своего слугу Латиме-ра и разделся, стоя перед огромным, декорированным бронзой камином. Пригладив свои пышные черные волосы, он добавил в огонь дров и стал наблюдать, как они горят.

— Каллиста, — это имя он произнес сердито. — Да, она была образцовой и прекрасной, как статуя, но сделанная изо льда.

Прекрасная, если только смотреть, но холодная, если дотронуться. Хуже всего, что именно ее выбрал отец. И это терзало Сенеку больше всего — ведь выбор за него сделал человек, который научил его всему.

— Каллиста, — вскипел он снова, а потом задумался: вряд ли какая-нибудь другая женщина появится за девять часов в его жизни, чтобы он навсегда избавился от Каллисты.

Пичи раздвинула ветки дуба и спрыгнула на балкон, который окружал третий этаж замка. Туда же следом прыгнула ее белка. Осторожно выглянув поверх карниза, она злорадно посмотрела на охранников, которые не пускали ее во дворец. В результате ей пришлось дважды переплыть реку и промокнуть, как вдовий носовой платок.

— Эй-ей-ей, — крикнула она им негромко, чтобы они ее не услышали.

— Эй, вы, шалопаи с оружием. Я здесь! — Она еще показала им язык и посмеялась. Солдаты думали, что они от нее избавились! А на что этот огромный дуб, который растет рядом со дворцом? Правда, она исцарапала все колени, пока добралась до балкона. Но разве эти маленькие царапины можно принимать во внимание, если она уже в сказочном замке ее сказочного принца?!

Она чуть сдвинула набок свою шляпу, подняла сумку, которую бросила с ветки на балкон и пошла вперед к большой деревянной двери.

— Господи, хоть бы она была открыта. — Дверь была открыта и громко заскрипела от ее толчка. За дверью висели портьеры.

Пичи раздвинула их и стала вглядываться в неясные очертания комнаты. Когда ее глаза, привыкнув к лунному свету, рассмотрели все ее великолепие, она чуть не задохнулась от восхищения.

О существовании такого убранства она даже не могла подумать!

Комната вся сверху донизу была задрапирована роскошной тканью. Все, что она уже увидела, говорило о богатстве. Единственное, что в ней не было, так это Сенеки.

С белкой в руках, она прошла через позолоченные двойные двери и вышла в ярко освещенную галерею.

С обеих сторон на нее уставились нарисованные люди, висевшие в позолоченных рамах. У нее возникло чувство, что множество глаз наблюдает за ней, и она ускорила шаги.

Вскоре она вышла к мраморной винтовой лестнице, ведущей вверх. Посмотрев туда, она увидела стеклянный купол. Через него искрились сотни звезд.

— Неужели я здесь? Селоу Водсворт Макги? Действительно ли мне представилась возможность провести кусочек ночи внутри замка? — И она стала подниматься вверх по лестнице. Достигнув верхней площадки, она увидела, что попала в другой бесконечный коридор.

И вдруг она увидела человека. С головы до ног он был закован в блестящую сталь. В одной руке он держал сверкающее копье, а в другой — острый топор.

Какое-то мгновение Пичи не могла сдвинуться с места. Ее охватил страх, Сдерживая крик, она промчалась мимо железного человека, но подол ее юбки зацепился за ногу солдата. Тот сильно пошатнулся и с грохотом упал на пол. Страх Пичи превратился в ужас, когда она увидела как падающий топор чуть не отрубил кончики ее туфель. А когда она увидела, что голова солдата и его туловище покатились с грохотом по лестнице, у нее началась истерика.

— О, Боже! Он… Он разбился на куски! Я убила его!..

Объятая паникой, она повернулась и побежала, уверенная, что скоро все стражники дворца кинуться искать того, кто убил их собрата по оружию.

В растерянности она остановилась у первой же двери и, повернув ручку, она изо всех сил нажала на дверь плечом. Дверь раскрылась гораздо легче, чем она ожидала, и Пичи, с размаху грохнувшись на полированный мраморный пол, проскользнула по нему дальше и врезалась с треском в дубовый сундук.

— Черт возьми! — растирая ушибленную голову, она заругалась. Но тут же вскочила и побежала обратно к двери, захлопнула ее и стала перед ней. Пичи тяжело дышала и слышала стук собственного сердца.

— Кто ты и что ты тут делаешь? — спросил кто-то низким голосом. Она взвизгнула от испуга, но, увидев мужчину, притаилась.

Горячие слезы падали на ее щеки так обильно, что ее блузка промокла.

— Кто ты? — опять спросил голос. Пичи поняла, что такой голос должен принадлежать очень большому человеку. Возможно, он тоже закован в сталь, как тот, которого она убила.

Ей придется открыться этому человеку, так как если попытаться бежать, он поймает ее.

— Я этого не хотела, — пропищала она. — Его голова сама отвалилась! Он… он упал на свой топор… Его голова… Она покатилась по залу. А оставшиеся от него части разбились вдребезги! Это не моя вина!

Изумленный ее слезами и ее рассказом, и самим присутствием ее в его спальне, Сенека нахмурил брови.

— О ком ты говоришь?

— О солдате в стальной одежде, — постаралась объяснить она. — Он упал и разлетелся на куски.

При неярком свете камина Сенека еле видел ее, но ясно слышал. Ее необычный акцент говорил о том, что она не только не из дворцовой прислуги, но и не жительница Авентины.

— Выйди из тени, — сказал он.

Его голос был холоден как северный ветер. Она медленно повернулась и зажмурила глаза, боясь увидеть его металлический костюм. Потом сжала кулаки и, молясь так, как она никогда не молилась, раскрыла глаза.

На мужчине не было железной одежды. Он, наоборот, был почти раздет. На его худощавой фигуре красовались только белоснежные кальсоны. Они были такие ослепительно белые, белее чем снег на вершинах гор Аппалачей, таких она, конечно, никогда не видела. По бокам вились золотые шнуры, подчеркивая мускулы его бедер.

У Пичи задрожали колени. Он стоял перед огромным, красиво украшенным камином. Мягкий свет камина освещал его густые, вьющиеся волосы. Его волосы… они были черными! Черными как уголь, как воронье крыло, как полночь.

Волнующая мысль внезапно мелькнула у нее в голове: «Может это принц Сенека?»

— Вы… Вас зовут… — Ее голос ослаб. Она подняла голову и рассмотрела его более внимательно. Нет, решила она, это не Сенека. У этого мужчины не было золотой короны с драгоценностями. А ведь каждому известно, что короли никогда не снимают свои короны, даже, когда ложатся спать. И, конечно, они не разгуливают голые по пояс, как он, а носят всегда красные бархатные мантии.

— Кто вы, мистер? — спросила Пичи.

— Кто я? Этот вопрос, скорее к вам, молодая леди? Кто вы?

— Я… я — убийца. — Она вспомнила о разлетевшемся на куски солдате и шмыгнула носом. Из глаз опять хлынули слезы.

— Рыцарь на верху лестницы не настоящий, — объяснил Сенека раздраженно. — Это только пустые доспехи.

Пичи, наконец, все поняла.

— Вы говорите, что я никого не убила? Что это не живой человек?

— Да, вы никого не убили. Это был не человек. А теперь выйдите из полумрака, чтобы я смог вас увидеть.

Но Пичи еще не была уверена, что ему можно доверять.

— Нет, — ответила она.

— Нет? — прогремел он. — Что это значит «нет»? Пичи взвизгнула.

— Бог всемогущий! Не кричите на меня. Я ничего не сделала вам плохого, черт побери!

Сенека громко вздохнул.

— И ты меня еще посылаешь к черту? — В его голосе звучало такое удивление, что Пичи не могла не улыбнуться.

— Нет, я ничего такого не хотела.

Сенека не поверил ее улыбке, но в следующую минуту почувствовал, как его губы сами начали улыбаться в ответ. Это удивило его самого. Эта забавная девушка насмехалась над ним!

Приняв суровое выражение лица, он направился в ее сторону, но остановился, увидев вдруг маленькое крохотное животное, быстро скачущее между ними. Тут животное вспрыгнуло на деревянный столик покрытый атласной скатертью. Столик стоял рядом с камином. Белка схватила сочное красное яблоко с подставки для фруктов и начала его грызть.

Пичи дважды хлопнула в ладоши, и белка тотчас прыгнула ей в руки.

— Мне стыдно за тебя, Селоу Водсворт Макги, тебе не предлагали ничего брать, мошенница.

Пичи оглянулась на мужчину. Теперь он стоял посередине великолепной роскошной комнаты.

— Можно мне остаться здесь, пока стража не перестанет меня искать? Вы знаете, я так рада, что никого не убила! Если бы я даже нечаянно совершила этот страшный грех, я никогда бы не попала в рай, я обречена была бы на вечное пребывание в чистилище. Я католичка, как видишь. Конечно, я не молюсь все время, как отец Салливан. Но, как все католички, я верю в чистилище.

Сенека снова нахмурился: «Чистилище».

«О, Боже! — подумал он. — Что это за странная девушка и почему она рассказывает какие-то странные истории».

Но больше всего его интересовало то, что она здесь делала?

— Чистилище — это то место, куда сразу попадаешь на небесах, — пояснила Пичи, одновременно разглядывая комнату. — Там горит священный огонь. И там грешные души очищаются от грехов.

Сенека не знал, как отнестись к такому нелепому разговору. В такую смешную историю он попал впервые в жизни.

— Ну, посмотри, — сказала Пичи, показывая на стену, у которой стоял темно-голубой диван. — У вас над диваном висит столько мечей, шпаг. Вы никогда не боялись, что они могут упасть и отрезать вам голову? Ты умеешь пользоваться этими мечами, парень?

Потрясенный тем, что его назвали «парень», Сенека взглянул на коллекцию оружия, висевшую на обитой атласом стене. Его коллекция холодного оружия была известна всей Европе, но, конечно, он никогда не пользовался этим старинным оружием. Он был отличным фехтовальщиком.

— Как-то, — продолжала Пичи, не дав ему времени ответить, — я заинтересовалась как много лет мне придется провести в чистилище за грехи. Я — грешница, как и мы все, даже ты. Но если ты согрешишь, есть надежда оставить свои грехи в огне чистилища. Раньше я не так часто думала о чистилище, а сейчас — все время.

Она спустила свою белку на пол.

— Конечно, у меня часто в жизни случались ошибки, — призналась она застенчиво. — Спасая свою жизнь, я вбежала в эту комнату и увидела тебя раздетым! Мы никогда не поженимся, поэтому я сильно согрешила, рассматривая тебя! В чистилище этот грех придется отмаливать семь тысяч лет! Но я помолюсь завтра и еще успею помолиться и сегодня чтобы смыть часть греха, за то, что я в одной комнате с раздетым чужим мужчиной…

Сенека совсем смешался. Эта девушка употребляла в речи какие-то странные слова и выражения.

— Мистер, ну и занятное у вас выражение лица! Как у собаки, готовой укусить! — Она вышла из тени двери (сумка у нее висела на плече, а руки были скрещены на груди), но сохранила хорошую дистанцию с этим человеком, который стал еще более сердитым, чем прежде.

— Я, наверное, не в твоем вкусе. Ты уже укладывался спать, когда я ввалилась сюда. А может ты поджидал девушку, с которой хотел обниматься до утра? — Тут уже она посмотрела на него сердито, но быстро закончила:

— Я клянусь, что уйду отсюда, но можно мне остаться до тех пор, пока стража не успокоится. Я видела у них собаку, да еще тот железный человек развалился и наделал много шума. Поэтому, могу ли я здесь остаться с вами на некоторое время?

Сенека тяжело вздохнул. С ним никогда не говорили на таком языке.

— Нет, нельзя, — ответил Сенека.

— Это оникс у вас на руке? — спросила Пичи, уставившись на темный камень в тяжелой золотой оправе. — Разве вам никто не говорил, что оникс означает внутренние тревоги и глубокое разочарование? У тебя есть трудные проблемы?

Его охватило неподдельное удивление: «Боже, как смогла эта странная девушка увидеть тяжесть на его душе?»

— Вам лучше носить изумруды, мистер. Они означают счастье, понимание и любовь. Сапфиры тоже хороши. Они умиротворяют душу. Худшие из камней — рубины. Они символизируют злобу, бессердечие, все виды плохих чувств.

И тут Сенека вспомнил кольцо своего отца: огромный кроваво-красный рубин, закрывающий половину руки. «Действительно, злость и раздражительность, бессердечие и все виды плохих чувств», — пронеслось у него в голове.

Пичи продолжала:

— Конечно, я в своей жизни никогда не носила драгоценных камней, но все, что они значат, я знаю. И все, что я о них сказала — правда. Правда, которую вряд ли тебе расскажет кто-то другой.

Эта девушка была самым разговорчивым человеком из тех, с кем Сенека когда-либо встречался. Привыкший к немногословию, он трудно воспринимал такого человека, как она, человека, который болтает без умолку, не переводя дыхания.

Но тем не менее, он был заинтригован. Конечно, ее дикий характер шокировал его, но и притягивал тоже. Эта двойственность чувств была тоже необычна. Он все еще не мог хорошо рассмотреть ее лицо, но наряд был уже виден.

На ярко-рыжих локонах расположилась потертая шляпка из меха, в кокором с трудом можно было узнать енота. Под пальто из потертой оленьей кожи на ней была надета юбка в многочисленных заплатах. Похоже, юбка была из домотканой материи. Старые, поношенные ботинки выглядывали из-под юбки, а на поясе блестел большой кинжал.

— У тебя пять секунд времени, чтобы объяснить свое присутствие здесь. Пошла вторая секунда… и… — сказал принц.

— Я знаю, что ты прикажешь бросить меня в темницу.

Она улыбнулась, снова отметив про себя отсутствие у этого человека красной мантии и украшеннрр драгоценностями короны. Мужчина был явно не королевской крови, хотя и вел себя самоуверенно и имел гордую осанку.

Она постаралась подольше оттянуть время.

— Пять секунд? Ха! Да этого не хватит, чтобы вам все рассказать!

— А ты мне еще что-то хочешь рассказать?!

— Да, пожалуй.

Пичи показалось, что у него глаза на лоб полезли от ее наглости, но она храбро продолжала.

— О, все хорошо. Я расскажу вам. Сдается мне, что если я этого не сделаю, то ты совсем взбесишься! Принц Сенека — вот из-за кого я здесь.

— Почему? — Теперь любопытство принца стало настолько сильным, что он не прерывал ее.

— А потому, что только он должен осуществить мои земные мечты, прежде, чем я умру. Я хотела пожить жизнью тех, кто носит корону. А кто может устроить это для меня, как не принц? Конечно, у меня еще нет смертельных симптомов, и, может быть, я еще немного протяну, — на одном дыхании выпалила она.

— Каких симптомов? — спросил Сенека.

— Типинозиса. Эта болезнь убила моего отца и меня ждет тоже.

— Ти-пинозис, — повторил Сенека, задумавшись. Нет, он никогда о такой болезни не слышал. Девушка же на самом деле совсем не выглядела больной, скорее была сгустком энергии.

— Ты говоришь, что смертельно больна, — начал он говорить, пристально рассматривая ее, — но ты не выглядишь истощенной, а тем более, умирающей.

— Да-а, видел бы ты меня, когда я впервые узнала обо всем. Я прорыдала весь день и всю ночь. Даже, когда я узнала о принце Сенеке, я совсем еще была разбитой. А зачем мне было покидать родные горы? Возможно, ты и не поверишь, но ко мне в дом залетела красная птичка колибри!

Тут у Сенеки появилась мысль подыграть ей, и он притворился, что ее сообщение произвело на него глубокое впечатление.

— Колибри, — продолжил он, — я вижу…

— Каждый знает, что это одна из самых верных примет. Она значит, что тебя ждет настоящее большое счастье! И когда мне стало совсем плохо, я вспомнила про маленькую красную птичку. Эта примета никогда не подводит! И я твердо знаю, что прежде чем я умру, я все равно буду счастливой…

— Боже, — подумал Сенека, — ну и воображение у этой девушки, с таким он еще не сталкивался.

— Что? — хотел он спросить, но его прервал сильный стук в дверь.

— О, Господи, я знаю, — зашептала истерично Пичи. — Они ищут меня! — Она уже знала, что никого не убила, но факт оставался фактом: она проникла во дворец и разбила статую железного солдата. Ужасаясь, что будет схвачена раньше, чем отыщет Сенеку, она бросилась в спальню. Сенека поспешил за нею. На какое-то мгновение он упустил ее из виду, но потом услышал ее дыхание позади себя.

Он повернулся в тот момент, когда она бросилась ему в объятия. Боясь быть пойманной стражей, она не соображала, что делает, но делала все быстро. Она повисла у него на шее и ее ноги прижались к его ногам. Он в смущении отпрянул назад.

— Не выдавай меня, — прошептала Пичи ему в ухо. — Пожалуйста не выдавай.

— Отцепись от…

Она не дала ему договорить.

— Я сделаю все, что ты захочешь, даже невозможное.

— Отпусти мою… — но тут, не закончив своего приказа, он споткнулся о ступеньку возвышения, на котором стояла его кровать, и не удержавшись на ногах, он все же, завалился на кровать.

Девушка упала вместе с ним и приземлилась прямо ему на грудь. Ее енотовая шляпа соскользнула с головы и хвостом щекотала ему нос.

— Господи, моя бедная голова стала как отбивная! Мне так больно, как будто по мне проскакал табун лошадей! — Ее голоса почти не было слышно, так как звук уходил в грудь. Сенека ничего не мог разобрать. Его руки еще были на ее талии, и он захотел освободиться, но его остановило резкое движение у его лица. Он увидел белку, уставившуюся на него. Животное начало нюхать его виски, и Сенека испугался, как бы это маленькое острозубое существо не начало грызть его ухо.

Честно говоря, это было великолепнейшее приключение в его размеренной жизни. Одним уверенным движением, он наконец избавился от девушки.

Когда она скатилась на перину, он вскочил на ноги и направился в гостиную. Это, конечно, стучала дворцовая стража. Они нашли разбитую статую и поспешили узнать, все ли с ним в порядке.

Он не разрешил им пройти в свои покои, поскольку там была эта диковинная девушка со своей белкой.

Успокоив стражу, он вернулся в спальню.

— Мистер, пожалуйста, я прямо умоляю спасти мне жизнь! Я буду валяться у тебя в ногах, даже расцелую твоего осла!

У Сенеки глаза полезли на лоб от ее потрясающего языка. Он остановился у прохода, ведущего к нему в спальню, и посмотрел на нее. И тут его поразило как ударом — он не мог сдвинуться с места и оторвать глаз от того, что увидел.

С момента встречи, он толком ее не разглядел. А сейчас, наконец, это сделал! Она с расстроенным видом сидела у камина, ее руки застыли в каком-то непонятном жесте. Мягкий свет камина окутывал ее, она купалась в этом прозрачном золотистом свете.

Она была не просто очень хорошенькой, она была восхитительной! Лучезарной! Сияющей! Как ангел!

Он услышал, как стража снова постучала в дверь.

— Оставьте меня в покое, — прокричал он им. Его пристальный взгляд опять вернулся к девушке.

Глубокое чувство изумления охватило его и вместе с ним росло ощущение, что в его жизни было что-то, связанное с этой девушкой.

Но чем больше он старался вспомнить, тем дальше уплывало воспоминание, связанное с этой девушкой. Ее спокойный нежный взгляд притягивал и он медленно пошел к ней и остановился прямо напротив. И снова он был поражен. И даже почувствовал, что уже любовался этими рыже-золотистыми локонами, так украшавшими дивное лицо. Ее кожа была как цветок магнолии. Он никогда не видел такой белой безупречной кожи. Может быть, это сон, который уже ему снился? А ее глаза? Как два зеленых кусочка нефрита.

И опять ему показалось, что этими глазами он любовался уже тысячу раз. Он даже ощущал, какие секреты и желания спрятаны в них. Но где и когда он мог уже ее видеть?

Она, бесспорно, была красивейшей женщиной из всех, кого он встречал в своей жизни.

— Я… Мы с тобой где-нибудь встречались?..

Она отрицательно покачала головой.

— Скажи мне, кто ты? — пробормотал Сенека, протягивая ей руку.

Пичи положила свою руку в его ладонь. Он почувствовал тепло ее тела, помог ей подняться и притянул к себе так близко, что увидел свое собственное отражение в ее чарующих, неотразимых глазах.

— Кто ты? — прошептал он и, не сознавая, что делает, прижал к себе еще сильнее. Когда ее упругие груди прижались к его груди, его охватило страстное желание. Такого он еще не испытывал ни к одной женщине.

— Назови мне свое имя, — взмолился он.

— Пичи, — ответила она. — Пичи Макги.

Это было единственное в мире имя, которое ей подходило: только Пичи!

Она ощущала своим телом биение его сердца. Он так пристально смотрел ей в глаза, что казалось он читает ее самые сокровенные мысли. Что-то проснулось внутри нее. Что-то такое, чего раньше она не чувствовала, что раньше дремало внутри нее.

Это чувство прорастало ростками жизни. Это чувство появилось для него, для этого человека, которого она даже не знала. В смятении она попыталась выскользнуть из его объятий, но он не позволил ей этого сделать и держал ее так крепко, как будто она принадлежала ему.

Она опять попыталась вырваться, но вдруг обнаружила, что ее тело не подчиняется приказам ее разума. Ее руки сами стали гладить его лицо, перебирать завитки его черной шевелюры, ее глаза растворились в его глазах. Это продолжалось достаточно долго, прежде чем она опомнилась.

— Это… Это не ты… — быстро и сильно она вырвалась из его объятий. — Ты… не тот мужчина за которого мне суждено выйти замуж. Я не должна была обниматься с тобой! Боже всемогущий, этот грех в чистилище мне не отмолить и за десять тысяч лет!

Она повернулась лицом к огню и сказала:

— Мне надо уходить.

— За кого же ты собираешься выйти замуж? — спросил принц.

— Посмотри-ка! — сверкнула глазами Пичи, уставившись в огонь и, еле сдерживая свои эмоции, выпалила: — Я, черт побери, так старалась попасть сюда, что даже на службе в церкви не была с тех пор, как покинула Поссум Холлоу.

— Что? — переспросил принц.

— Поссом Холлоу. Это маленький поселок у подножия Голубых гор в Северной Каролине. Там живет-то человек двадцать. Из Поссом Холлоу я ехала в поезде до порта Виллингтон. Из Виллингтона я плыла на большом корабле, который направлялся в Шотландию. Капитан был так добр ко мне и даже приказал на шлюпке высадить меня там, где мне было надо. Я расплатилась с ним кисетом с золотым песком, который отец намыл много лет назад. В этом же кисете были все деньги, которые у нас с отцом когда-либо были. Вот так я и добралась.

Она ощущала на себе его пристальный взгляд. Ее напряжение нарастало.

— Отец намыл этот песок из нашего ручья, но больше ни грамма золота ему не попалось, — проговорила она нервозно. — Сейчас ручей пересох, и я стираю в ручье у своих соседей Макинтошей. Так или иначе, я попала сюда поздно вечером и пришла с побережья. Мне пришлось скрываться от стражи. Они, как муравьи, набросились на меня. Я дважды переплывала через эту чертовскую реку, вскарабкалась по дубу и ободрала колено. А потом я едва не разбила голову себе о сундук в другой комнате. Ц все, что я хочу после этого сделать, так это встретиться со своим суженым…

Она продолжала.

— Он — единственный родной для меня человек во всем мире, — сказала она так, чтобы он ее понял. — Конечно, у меня есть дальняя тетка и кузен, которые живут тоже в Элроу Северная Каролина, но я с рождения их не видела. Орабелла и Бубба. Тетушка Орабелла, правда, писала отцу, но единственное, что ее интересовало, много ли отец намыл золотого песка. Я написала тетушке Орабелле и кузену Буббе о смерти отца, но они не показались на похоронах…

Она нахмурилась, вдруг поняв, что все, что она говорит, ему не нужно. И она перескочила в разговоре на другую тему.

— Ты, конечно, очень красивый парень, но ты не мой суженый, слышишь? Ты не тот, кто сможет осуществить мои мечты и желания до скорого конца моей жизни. Скажи мне сейчас, где найти принца Сенеку, и я сразу уйду.

Теперь она отвернулась от огня и посмотрела прямо на него.

— Сенеке нужна принцесса, а мне нужен принц! Больше я не могу ничего тебе сказать!

Ее слова поразили Сенеку как молния. Множество мыслей вихрем пронеслись у него в голове:

«СЕНЕКЕ НУЖНА ПРИНЦЕССА, А МНЕ НУЖЕН ПРИНЦ!» Язвительная усмешка отца, его ехидное обещание: успеешь найти себе принцессу до утра, я одобрю твой выбор…

«Девять часов… всего девять часов». Его черная бровь поднялась в напряжении.

два вопроса Оились в его голове: подчиниться указу своего отца и жениться на безупречной, знатной Каллисте Ингер, которую он уже давно знает? Или, первый раз в жизни проявить сВою волю и взять в жены эту странную, но восхитительную, девушку с гор Пичи Макги, которую он знает почти двадцать минут?

Он улыбнулся.

— Пичи, — прошептал он, и взяв ее руку, поднес к губам и стал целовать ее пальцы.

— Я — СЕНЕКА.