Соломон ничего не ответил и вышел. Не нужно было видеть выражение его лица, чтобы понять, что стрела достигла цели. Лорен слышала его вздох и почувствовала, как ему хочется возразить ей, но слова замерли у него на губах. Своим «надоел» она его почти уничтожила.

Совсем недавно она была доверчивым ребенком, который не испугался смуглого незнакомца, ворвавшегося в ее жизнь. Теперь, сидя на краю кровати и слушая его тяжелые шаги вниз по лестнице, Лорен испытывала дикую радость, что сумела еще раз причинить ему боль.

Тот, кто сам не испытал боли и ее страшных последствий, не может, не умеет быть жестоким. Жестокость часто порождается страданием, потребностью ответить ударом на удар. Лорен взглянула на себя в зеркало, и отражение в нем ей не понравилось. Еще несколько дней назад юная девушка, которой она считала себя, казалась ей симпатичной. Теперь она увидела в зеркале лицо взрослой женщины и вздрогнула, настолько пережитые страдания изменили ее лицо. А больше всего изменилось выражение глаз.

* * *

Лорен спустилась вниз и застала Чесси одного на кухне. Тот испытующе посмотрел на нее: все ли, мол, в порядке? Она улыбнулась, кивнула и дотронулась лбом до его плеча. Дядя неловко погладил ее по спине.

— Голодная?

Лорен взглянула на стол: салат, исходящие парком равиоли, окропленные оливковым маслом и кетчупом. И с удивлением ощутила, что и в самом деле проголодалась. Они уселись за стол и с удовольствием поужинали. Соломон не появлялся, и она не стала спрашивать, уехал он или остался.

Вместе они убрали со стола, вымыли посуду. Затем Чесси, не без колебаний, попросил ее поиграть.

Она выбрала Паганини. Нервная и чувственная, вся на последних пределах пьеса была созвучна ее настроению, в ней ощущалась противоречивость мира, его незавершенность, спор человека с самим собой. Играя, Лорен смотрела в окно, а Чесси сидел тихо-тихо, она едва слышала его дыхание. Он так явно гордился племянницей, что ей стало грустно. Как бы ей хотелось познать жажду славы, понять упоение артиста на бранном поле концертного зала! Только для того, чтобы доставить дяде удовольствие.

Когда она закончила играть, Чесси встал и молча поцеловал ее. Он был очень взволнован и хотел теперь остаться один. Кажется, дядя все бы отдал, чтобы Лорен заняла его место на сцене. Она вышла из музыкальной комнаты.

Но ведь существуют же и еще какие-то пути, думала она. Например, ей нравилось не только солировать, но и играть в оркестре. Прежде чем решить все окончательно, надо посоветоваться с Чесси. Конечно, ее основным инструментом была скрипка, но и на фортепьяно она играла, причем вполне сносно. В конце концов, она сможет преподавать музыку в школе. Только нужно будет вернуться в колледж и закончить курс, подумала Лорен с удовольствием.

Позднее она нашла дядю на кухне. Соломон по-прежнему не показывался. Она опять не стала выяснять, уехал он или нет. Вместо этого она спросила Чесси, что он скажет на то, чтобы ей еще на год вернуться в колледж, прежде чем решить, чем заняться дальше. Лицо дяди осветилось, она поняла, что он не оставил надежды на ее блестящее будущее.

— Думаю, это замечательная мысль!..

— А меня обратно примут?

Он тихонько рассмеялся.

— Ну, я думаю, мы их убедим.

Чесси еще пользовался влиянием в музыкальном мире. К тому же в колледже все хорошо знали об удивительных способностях Лорен.

— Я вполне могла бы играть в оркестре, — осторожно сказала она.

— Конечно, могла бы, — согласился дядя с кажущейся легкостью.

Но ее нельзя было обмануть. Чесси так быстро никогда не сдавался. Он надеялся, что, вернувшись в музыкальную среду, она почувствует вкус той жизни и уже не сможет от нее отказаться.

Лорен легла спать пораньше, оставив Чесси на кухне раскладывать пасьянс. На улице поднялся ветер, половицы скрипели, дребезжали окна, шум озера усилился, казалось, волны набегают прямо под окна ее комнаты. Уснула она почти сразу, убаюканная этими громковатыми звуками ветреной, почти бурной ночи.

Проснувшись, Лорен увидела, что еще темно. Ветер свистел громче, сквозняки разгуливали по дому, озеро совсем разбушевалось, в стекла барабанил дождь. Пока она спала, разыгрался настоящий шторм. Лежа в постели, Лорен прислушивалась к реву разгулявшейся стихии. Вдруг она насторожилась и села: ей слышались еще какие-то звуки. Может быть, Чесси не спится?

Она взглянула на часы: третий час пополуночи. Лорен нахмурилась. Неужели Чесси заболел? Выскользнув из постели, она накинула халат, на цыпочках спустилась вниз, открыла дверь кухни и замерла.

Соломон промок насквозь, черные волосы облепили голову, даже на лице блестели капли дождя. Он уже снял свитер и рубашку, и Лорен невольно загляделась на худое, мускулистое тело. Потом перевела взгляд на лицо и спросила:

— Где ты был? — Подошла поближе и увидела совершенно мокрые брюки и раскисшие от воды туфли. — Соломон, ты же весь вымок! Что ты делал?

— Гулял.

Он отвернулся и взял со спинки стула полотенце. От вида его тела у нее пересохло во рту. Она не могла отвести взгляд от влажной смуглой кожи, туго обтягивающей мускулы, от темных волосков на груди. Он растирал себе полотенцем руки, а она пыталась подавить приступ возникшего желания. Наконец он отбросил полотенце, и Лорен сказала хрипловато:

— Волосы совсем мокрые.

— Не имеет значения, — ответил Соломон и повернулся к двери.

Но Лорен взяла полотенце.

— Сядь, пожалуйста. — Глаза его сощурились, лицо замерло. Он медленно сел, и Лорен сказала раздраженно: — Совсем с ума сошел! Так и воспаление легких получить недолго!

Сердитый голос должен был скрыть ее непреодолимое желание дотронуться до него, дрожь рук. Лорен начала энергично сушить полотенцем его волосы.

Глаза непроизвольно скользили по голой мускулистой спине, она вспомнила ночь, проведенную у него в спальне, и ощущение его кожи под пальцами. Как ей хотелось погладить ее сейчас! Руки запутались у него в волосах, и Лорен закрыла глаза. Но тотчас открыла: он ничего не должен заметить.

— Неужели ты все это время ходил по дождю!

— Сначала я поехал на машине, ездил долго, но когда вернулся, понял, что мне нужно еще подумать. И пошел вдоль берега. Зашел куда-то далеко, за мыс Хамелеон. А вернуться не успел, разразился шторм…

Лорен догадывалась, о чем были его мысли. Интересно, к каким выводам он пришел? Она убрала с его лба спутанные черные пряди. Заметив, что Соломон наблюдает за ней, очень жалела, что поддалась искушению. Опасный блеск появился в его глазах, инстинкт никогда не обманывает его. Она отстранилась, лицо стало холодным.

— Тебе нужно сменить одежду.

— Я и собирался это сделать.

Он встал и оказался совсем близко. Нет, не надо ей было спускаться, не следовало видеть красоту его тела, такого неотразимого в движении. Соломон обладал сильной мужской привлекательностью, которая действовала на нее всегда безотказно.

— Мне нужно выпить чего-нибудь горячего, — сказал он. — Промерз до костей.

Лорен. взглянула на него сквозь ресницы, лицо ее по-прежнему было замкнутым и холодным.

— Пойди переоденься в сухое, я приготовлю тебе горячий чай. Может быть, виски?

— Не откажусь…

Он улыбнулся, и сердце у нее дрогнуло. Когда Соломон вышел, она взяла его мокрые рубашку и свитер и, стиснув их руками, уловила исходящий от них запах. Пахло дождем и туманом с легким оттенком свойственного только Соломону горьковато-терпкого аромата кожи. Лорен поставила чайник на огонь, достала чашки. Из буфета она извлекла початую бутылку виски и добрую порцию плеснула в высокий тонкостенный стакан.

Соломон вернулся в чистом свитере и сухих брюках. Лорен заметила, что он причесался. От дождя и ветра кожа на лице у него разгорелась, но глаза под черными бровями по-прежнему смотрели мрачно.

— Ты поел?

— Я не голоден. — Он бесшумно подошел и встал за спиной. — Извини, что разбудил тебя.

— Нет, не разбудил. — Лорен пожала плечами, но не повернулась. — Я проснулась из-за шторма. Озеро совсем разбушевалось.

— Да, волны как горы. Около причала они поднимаются выше домов.

— Не хотела бы я сейчас оказаться на озере.

— Пожалуй, — согласился он.

— Сделай глоток, — протянула она ему стакан с виски.

Соломон выпил все содержимое стакана и, задержав дыхание, слегка поморщился.

Когда вскипел чайник, она заварила чай. Движения ее были автоматическими, голова была занята совсем другим. Соломон наблюдал за ней, и Лорен угадывала, что он чувствует: его душа откликалась на то, что происходило с ней. Они вели вежливый разговор, как люди малознакомые, а тем временем сильный порыв физического влечения заставлял их тела дрожать и тянуться друг к другу.

— Ты должен что-нибудь поесть, — бросила она коротко. — Я приготовлю сандвичи с ветчиной.

Соломон внимательно смотрел, как ловко она режет хлеб, мажет его маслом и накладывает ветчину, сдабривает ее горчицей. Закончив, Лорен пододвинула ему тарелку. Он сел за кухонный стол и пробормотал:

— Я действительно не хочу есть.

— Ешь.

Она налила ему чашку чаю. Соломон неохотно начал жевать сандвич.

— Лорен, что ты собираешься делать дальше?

Она села напротив и, не отвечая на вопрос, тоже стала прихлебывать чай. Соломон заглянул ей в глаза. Она не отвела взгляда.

— Мы с Чесси уже говорили об этом сегодня. Я думаю вернуться в музыкальный колледж и окончить курс.

Соломон посмотрел в тарелку и отодвинул ее от себя.

— Понятно.

Она никогда не видела его таким подавленным. Сильный внутренний свет его личности потух. Даже линия рта, обычно такая волевая, сейчас демонстрировала покорность судьбе. Он опустил глаза, но ресницы подрагивали. Когда Соломон взял чашку, стало заметно, что руки у него тоже дрожат. Он сжал чашку двумя руками и отпил, стараясь не глядеть на Лорен. А в ней еще кипели обиды. Нет, Соломон не имеет права на ее жалость!

— Ты права, — сказал он слегка осипшим голосом. — Я был слеп и эгоистичен, не давал себе труда подумать, в каком ты положении. Помнил только о себе…

— Уж мне-то незачем так подробно об этом рассказывать!.. — заметила она с горечью.

— Подожди. — Он еще ниже склонил голову. — Ты меня презираешь, и я это заслужил. Признаю, что был эгоистом. — Он быстро поднял голову и посмотрел ей в глаза. — Но в тот день, когда ты неожиданно вошла в квартиру и увидела меня и Барбару, это не я целовал ее, а она меня. Войди ты на минуту позже, ничего бы не произошло. Я не хотел, чтобы она меня целовала. Черт возьми, я давно к ней охладел!.. Мы не встречались с тех пор, как я заметил тебя и того мальчика в театре, клянусь честью!

— Честью? — рассмеялась она, и Соломон поморщился.

— Этого я не заслужил, — сказал он с укором. — Я не стану тебе врать. Ты должна мне поверить!..

Лорен знала, что он говорит правду. Само поведение Барбары, ее ярость и страсть в сцене на обочине дороги подсказывали, что у Соломона с ней все кончено. По ее лицу он понял, что она ему верит, и торопливо продолжал:

— Я сидел над своими бумагами, торопясь все закончить и поехать к тебе. Боже мой, Лорен, как я хотел увидеть тебя. А о Барбаре даже не думал. Она пришла совершенно неожиданно, прослышав, что я в городе один. — Лицо его передернулось, темная краска залила щеки. — Барбара думала…

— Я знаю, что она думала, — ответила Лорен сухо.

Барбара пришла, надеясь, что Соломону успела надоесть его молодая неопытная жена и можно возобновить их прежние отношения. Скоротечные романы, в обилии бывшие у него в прошлом, давали ей основания для такой надежды. Бедная Барбара, подумалось Лорен, тяжело любить без ответа, а ведь она, без сомнения, любила — может, и сейчас любит — его.

— Ты думал когда-нибудь, что с ней сделал? — спросила Лорен с упреком. — Она ведь тоже способна на чувства.

Соломон замер и помрачнел.

— Из-за нее я чуть не потерял то, чем больше всего дорожу, — сказал он сквозь зубы. — Она просто не могла поверить, что я больше не хочу ее, и поэтому ты едва не погибла. — Он замолк и конвульсивно сглотнул. — Тогда мне показалось, что ты умерла. Попадись она мне под горячую руку, я бы, наверное, убил ее!

Наступило молчание, слышно было только его прерывистое дыхание.

Ветер налетел, навалился на окно и загремел железной задвижкой. Лорен вскочила. Нервы у нее были напряжены до предела, каждый звук болезненно отдавался в голове.

— Это только ветер, — мягко сказал Соломон.

Она села, отпила еще чаю, но тот остыл и потерял вкус. Черные глаза следили за ней не отрываясь.

— Я думал и думал. До головной боли. И понял, что не в Барбаре дело. Не из-за нее мы расстались, а из-за меня. Я разрушил то, что было между нами. Заботился о своей независимости и не видел, что происходит с тобой.

Она смотрела на него, затаив дыхание. Как изменилось его лицо! Странное смирение, которое оно сейчас выражало, было так не похоже на обычную маску уверенности и силы.

— Ты любила меня? — спросил он хрипло. Лорен не отвечала. — Ведь любила, правда? — В его странной улыбке читалось самоуничижение. — А я никогда даже не задумывался над тем, что происходит в твоей головке. Слишком уж занят был борьбой с собственными чувствами. Боясь потерять свободу, я потерял тебя…

Стояла такая тишина, что слышно было тиканье часов, шум ветра и волн, треск поленьев в печке.

— Я знаю наверняка, что казался тебе привлекательным, иначе ты не стала бы со мной спать. Но я избегал говорить о любви, мне не хотелось признавать, что любовь имеет ко мне хоть какое-то отношение. — Он поймал ее руку и поднес к губам. — Ты все еще любишь меня, Лорен?

— После всего, что ты рассказал о себе, тебя трудно любить, — ответила она бесстрастно и тут же почувствовала, как замерла его рука. Тогда она продолжила: — Может быть, ты действительно любишь меня сейчас, но через год-другой решишь, что разлюбил, и выбросишь из своей жизни, как Барбару, как всех предыдущих женщин, которые служили тебе лишь лекарством от стрессов…

— Нет, нет!.. Никто для меня не значил столько, сколько ты. Я никогда не смогу с тобой расстаться. Я боролся со своим чувством, но теперь все — оно победило. Лорен, я буду любить тебя до конца дней моих.

— Как я могу тебе верить? — спросила Лорен сердито.

— Должна поверить, — тихо ответил Соломон.

Но она встала, выдернув руку из его пальцев. Он тоже вскочил и снова попытался овладеть ее рукой.

— Не уходи, послушай меня.

— Зачем? Не хочу.

Взгляды их встретились, его — умоляющий, ее — холодный, прощальный. Он подошел поближе, но Лорен старалась держаться на расстоянии от магнетического обаяния его тела. Она чувствовала, как неудержимо ее влечет к нему.

Да, физическая сторона любви очень важна, но это всего лишь одна ее сторона. Чтобы любовь жила, нужно многое другое. А у Лорен не было уверенности в том, что Соломона толкает к ней не только физическое влечение.

— Я хотел начать всё сначала, — заговорил он снова. — Приехал сюда, потому что с ума сходил без тебя. Чесси просил меня держаться подальше отсюда, но я не мог. — Ее взгляд красноречиво сказал ему, насколько эгоистично это было с его стороны, и он молча признал ее бесспорную правоту. — Увидев, что ты совсем меня не помнишь, я решил, что у меня есть шанс начать все так, как следовало бы. Ведь если бы, когда мы впервые встретились, я признался себе, что влюбился, все отношения развивались бы иначе. Тогда бы я приехал в Оскоду, стал за тобой ухаживать и, возможно, добился взаимности. Потом мы поженились бы, и наша жизнь, наверное, сложилась совсем по-иному. Начав все сначала, я хотел, чтобы ты увидела, как я люблю тебя, надеялся заставить тебя снова меня полюбить…

Конечно, он в этом преуспел, она опять влюбилась. Стоило Лорен увидеть его, как она тут же ощутила непреодолимое влечение. Память хранила молчание, но тело неудержимо отзывалось на каждое прикосновение, каждый его поцелуй заставлял ее, как в трансе, идти к нему в объятия. Лорен вспыхнула и отвернулась, но Соломон смотрел, не отводя глаз, и вся ее защита рушилась под его взглядом.

— Подумай об этом, дорогая моя, — прошептал он ей на ухо.

Глаза Лорен сверкнули.

— Я скажу тебе, о чем сейчас думаю. О том, что лучше всего было бы нам вообще не встречаться. Ты заставил меня пережить все мыслимые и немыслимые мучения, и больше я тебя видеть не хочу. Пойми: тебе пора оставить меня в покое. Навсегда!

Лицо его побелело и замерло, губы не дрогнули, только один мускул затрепетал в уголке рта. Охвативший ее гнев уже начал проходить, она задрожала всем телом.

— Уходи, — сказала Лорен невнятно, не глядя на Соломона.

И тут он хрипло рассмеялся и как-то странно произнес:

— Сжигаю за собой последний мост.

Прежде чем она поняла, в чем дело, он поймал ее, прижал к себе и впился в губы. Этот поцелуй, жадный, требовательный, жгучий, сокрушил все ее сопротивление, обдал волной безумного желания, захлестнул с головой.

Его руки крепко держали Лорен, поцелуй становился все глубже, отнимая у нее последние силы, пока она не сникла в изнеможении. Соломон почувствовал ее слабость. Он поднял голову, заглянул в ее раскрасневшееся лицо, и глаза его блеснули.

— Спокойной ночи, дорогая моя.

Когда он после этого повернулся и ушел, она не поверила своим глазам. Он же понял, что с ней происходит. Не мог не почувствовать, с какой жадностью она отозвалась на его поцелуй, не сумев справиться с собой. И все-таки ушел…

* * *

Лорен потуже завернулась в халат, склонив беспомощно голову. Соломон — настоящий стратег, он сделал все сейчас совершенно сознательно.

Она обошла кухню, привела ее в порядок, поднялась к себе в комнату и забралась в постель. Ей не спалось и только на заре удалось забыться тяжелым, беспокойным, тревожным сном.

Проснулась она поздно, Чесси ее не будил. Когда Лорен наконец спустилась вниз, он спросил:

— Ну, как ты себя чувствуешь?

— Прекрасно, — ответила она слишком бодро.

Чесси кивнул.

— Что ты хочешь на завтрак?

— Сделаю горячие сандвичи с салями и сыром. — И она пошла резать хлеб, потом как бы невзначай спросила: — Соломон встал?

— Он уехал, — ответил дядя.

Тут рука у нее дрогнула, нож резанул прямо по пальцу, и она слабо вскрикнула. Чесси подбежал к ней, увидев, что из ранки бежит кровь.

Что он со мной делает? — думала Лорен в тоске. Я его ненавижу! Как он мог вот так уехать, даже не попрощавшись… Чесси схватил ее руку и сунул под холодную струю.

— Очень больно? — спросил он, видя, как она побледнела.

Очень, подумала она про себя и, улыбнувшись, ответила:

— Нисколечко… — Болела ведь совсем не рука.

Она все прекрасно поняла еще прошлой ночью, когда ее тело бурно отзывалось на прикосновение его рук и губ. Она хотела его, и Соломон хорошо это знал. В его глазах был тот особенный блеск, который говорил: она вновь выдала себя. Соломон понял ее чувства — и все равно уехал!

Ненавижу, думала Лорен, я его ненавижу!