Великие возможности приходят ко всем, но многие даже не знают, что встретились с ними.
У. ДАННИНГ
И «ОТ БОГА» И «ОТ СЕБЯ»
В будничных житейских делах трудолюбие способно делать все, на что способен гений, а кроме того, множество вещей, которые гений делать не умеет
Г. БИЧЕР
Признаюсь, с тревожным ощущением большого чувства ответственности перед читателем начал я эту главу. Лишь только постановка вопроса, обозначенного в заголовке, может заставить задуматься над необъятностью проблемы. А ведь в начале книги читателю было обещано более или менее доступное раскрытие серьезной жизненной задачи. Вот почему мы не станем вдаваться в теорию, а постараемся извлечь из темы максимум полезного для раздумий читателя над стратегией и тактикой своей жизни.
Известный наш писатель Даниил Гранин – автор замечательных романов о людях науки, о сложных путях творчества – опубликовал интересные заметки – «Священный дар». Трудно определить их жанр. Вероятно, это лирическое раздумье, мысли вслух о гениальности.
Подметив черты времени, писатель подходит к ответу на вопрос «что такое гений?» широко, привлекая и «лирику» и «физику», поднимая важные нравственные проблемы.
Надеюсь, Гранин извинит меня за слишком утилитарный подход к его «Священному дару»: я вынужден быть «рационалистом», ибо тема книги слишком локальна.
«Может ли человек стать гением?» – спрашивает Даниил Гранин. Он берет пушкинских Моцарта и Сальери и на анализе столкновения их творческих начал строит психологически насыщенные рассуждения.
«Из всей галереи гениев человечества – ученых, поэтов, художников, мыслителей – Пушкин выбрал именно Моцарта. Выбор, поразительный своей безошибочностью... «Моцартианство» – ныне привычное определение гения, творящего легко и вдохновенно, обозначение «божественного дара», «вдохновения свыше». Гений Моцарта исключителен – он весь не труд, а озарение, он символ того таинственного наития, которое свободно, без усилий изливается абсолютным совершенством».
«Но можно ли стать гением?» – спрашивает еще раз далее Гранин.
«Стать, достичь трудом, силой своего разума, того, что считается божественным даром? Сальери считал, что – да, может». Человек может все. Сальери верил во всепобеждающее могущество человеческой воли, цели, алгебры, науки...
Он родился «с любовью к искусству». Это не талант, в нем не было того, что заставляет с детства безотчетно творить, сочинять. Творчество у Сальери – не потребность, не способ самовыражения, осуществления себя, для него это скорее выбор профессии, цель, и он идет к ней расчетливо, последовательно:
...Труден первый шаг
И скучен первый путь. Преодолел
Я ранние невзгоды. Ремесло
Поставил я подножием искусству;
Я сделался ремесленник: перстам
Придал послушную, сухую беглость
И верность уху. Звуки умертвив,
Музыку я разъял, как труп. Поверил
Я алгеброй гармонию. Тогда
Уже дерзнул, в науке искушенный,
Предаться неге творческой мечты,
Я стал творить...
«Молодость Сальери, зрелость, вся его жизнь возникла для меня, – говорит Гранин, – как целеустремленная, в каком-то смысле идеальная прямая.
Таким представлялся мне идеал ученого. Настойчивость и ясное понимание, чего ты хочешь. Шлиман десятилетним мальчиком дал себе слово найти, откопать остатки древней Трои. И подчиняет всю свою жизнь этой задаче. Фарадей семь лет подряд пытался обнаружить, порождается ли магнетизмом электрический ток. Он не знал отвлечений от любимой, поставленной перед собой цели – «работать, заканчивать, опубликовать». Одержимость своей идеей – вот, как мне казалось, отличительная черта истинно великого ученого.
Сальери тоже одержим. Но идея у него особая – стать творцом. Способность творить не была ему дана, он добывал ее, вырабатывал...»
Что-то величественное, даже героическое есть в этом противоборстве человека с Природой.
Да, Сальери, чтобы «выйти в гении», шел путем, к которому зовет и эта книга: труд, труд и еще труд. Но не труд во имя слепого поиска и в надежде на призрачную удачу, а труд по заранее намеченной (как теперь говорят) программе, предусматривающей совершенствование самого себя.
«Вполне современно, – заключает автор «Священного дара». – Так же, как сегодня занимаются математическим анализом музыки, чтобы построить программу, следуя которой машина сможет сочинять музыку. Работают над этим не композиторы, а математики. Они пробуют учесть вдохновение, чувствительность гения, подробности жизни. Для этого вводится элемент случайности – «метод Монте-Карло». Они изучают правила, находят параметры, алгоритм синтеза. Подобно Сальери, они «поверяют алгеброй гармонию» тональной музыки Баха, Глюка, Гайдна, того же Моцарта, вырабатывают гармонический план и т. д.
Такие опыты проводят ныне во многих лабораториях. Но то математики, им интересно уточнить некоторые законы эвристики.
Сальери же ищет правила, по которым он сможет творить; это правила не арифметики, а алгебры, ему мало сочинять – ему нужно научиться создавать великое, то, что создают гении. Механизм гениального, своего рода философский камень; он ищет секрет, как делается божественная музыка.
В наше время, задавшись такой целью, он мог бы стать выдающимся кибернетиком».
Мы с вами знаем, что, несмотря на высокий уровень композиторского мастерства и даже славу, и признание, и успех, не нашел Сальери, и его последователи не нашли удовлетворительного ответа на свой вопрос. И найдут ли?!
Поэтому именно здесь оставим интересные размышления Гранина и перейдем к разговору об эмоциональном (вдохновенном) и рациональном (деловом) в поведении людей. Эта тема, скажем прямо, созвучна с предыдущей. Здесь тоже сталкиваются два начала – то, что на поэтическом языке издавна принято называть «божественным даром», и то, что идет «от себя», от своих усилий.
Во многих литературных произведениях, часто по радио, в кинофильмах, на некоторых диспутах явно или скрыто прославляется, ставится в пример человек, живущий сердцем, чувствами, и открыто критикуется или по крайней мере в подтексте считается холодным, эгоистичным, расчетливым человек, у которого на первом месте при решении жизненных задач стоит ум, интеллект, разум. Даже если человек сердца совершает, поддавшись своим эмоциям, плохой поступок, мы в большинстве случаев находим ему оправдание. Но почему?
Здесь можно было бы привести несколько объяснений, каждое из которых, правда, можно и оспаривать. Но приводить их не буду. Полезнее подчеркнуть весомую роль, которую играют в жизни человека эмоции.
Академик П. К. Анохин, прочитав рукопись этой книги, написал на полях: «Сейчас уже становится ясным, что эмоциональная основа для любых действий человека, и в особенности для реализации цели и намерений, является самым существенным «топливом», без которого все начинания человека разбиваются о первые же препятствия».
Эмоции – в переводе с французского – волнения. А в широком смысле – переживания человеком своего отношения к действительности, к фактам социальной и личной жизни. Эмоции – неотъемлемый элемент нашей жизни. Отнимите у человека эмоции, и нет его – перед вами будет бездушный робот, безразличный ко всему и бесстрастный со всеми.
Не случайно говорят, что человек живет в мире эмоций, постоянно подвергаясь воздействию их приливов и отливов, находясь то в состоянии эмоционального подъема, то эмоционального спада, – то бури, то штили эмоций воздействуют на него.
Предложенная академиком П. К. Анохиным так называемая биологическая теория эмоций рассматривает эмоции как своеобразные регуляторы действий организма в ответ на определенную ситуацию.
Приятные эмоциональные ощущения возникают в случае, если в мозгу подтверждается успешность тех или иных действий, положительные их результаты. Такое подтверждение эффективности проведенной работы приостанавливает дальнейшие поиски решения. Наоборот, отрицательные эмоции возникают тогда, когда определенные сигналы мозга свидетельствуют о неполноценности того или иного действия, о его несовершенстве, о том, что положительная цель не достигнута. Это вызывает чувство неудовлетворенности, беспокойства, что и обусловливает дальнейшие поиски.
Эмоции, утверждают психологи, выполняют функции регулирования активности человека, связывая внешние ситуации с внутренними. Нейрофизиологи, как бы дополняя такое определение, считают, что эмоции представляют собой компенсаторные механизмы, восполняющие дефицит информации, необходимой для достижения той или другой цели, для удовлетворения той или другой потребности.
Эмоциональная «атмосфера», в которой находится в данный момент человек, тесно связана с его физиологическим состоянием, вернее – вызывает и соответствующее состояние. Эмоциональный всплеск может вызвать повышение кровяного давления, учащение пульса, ослабление или, напротив, усиление перестальтики кишечника и т. д. Для подтверждения сказанного достаточно каждому вспомнить ответственные периоды в своей жизни, ее бурные моменты.
Резкие эмоциональные сдвиги (внезапное несчастье, горе) либо дополнительные эмоциональные воздействия (постоянные служебные или личные неприятности) могут привести к печальным последствиям. Известны случаи возникновения гипертонической болезни и инфаркта миокарда и даже смерти в результате внезапного эмоционального «удара». Известны и заболевания неврозами, возникновение бессонницы, истерии в результате длительного эмоционального давления.
В наше время, с одной стороны, все возрастает эмоциональная напряженность в связи с ростом опасных ситуаций, повышением ответственности, а с другой – одновременно растет рациональное начало в поведении людей. Нечего, как говорится, греха таить, что люди все чаще и чаще подавляют свои чувства во имя достижения определенных, как они считают, важных целей.
Быть может, человек, все поступки предков которого управлялись эмоциями, инстинктивно сопротивляется растущему на наших глазах влиянию рациональной сферы психики.
Кибернетики дают своеобразное обоснование причинам подобных явлений. Если рассматривать жизнь человека как непрерывную цепь разнообразных «игр», то можно утверждать, что вести эту большую «игру» сердцем легче, чем умом.
Человек, решающий жизненные проблемы сердцем, действует быстрее, чем методичный рационалист. Первый интуитивно схватывает суть, производя своего рода качественный анализ и синтез. Второй скрупулезно перебирает все возможные ходы, сравнивает, взвешивает, продумывает игру вперед, ищет самый лучший вариант и, естественно, работает куда медленнее.
Для решения простых жизненных задач интуитивный метод был вполне приемлем. Но во многих ответственных случаях чисто качественный, интуитивный метод принятия решений не позволяет найти оптимальное, наилучшее решение. А ведь именно поиск оптимума во многих важных задачах стал сегодня знаменем жизни, ибо здесь скрыты богатейшие резервы нашей деятельности.
Разговор о существовании двух методов творческой деятельности отнюдь не результат умозрительных рассуждений. Работы психологов в последние годы достаточно определенно выделяют два типа одаренных людей. Вот мнение по этому поводу советского врача-психиатра В. Леви.
Можно выделить два полюса гениальности, между которыми лежит гамма постепенного перехода. Представителей одного полюса можно было бы назвать, по традиции, гениями «от бога», представителей другого – гениями «от себя».
Гении «от бога» – Моцарты, Рафаэли, Пушкины – творят так, как поют птицы, – страстно, самозабвенно и в то же время естественно, непринужденно, играючи. Они, как правило, выделяются своими способностями с детских лет; судьба благоприятствует им уже в начале жизненного пути, и их обязательное трудолюбие сливается воедино со стихийным, непроизвольным творческим импульсом, составляющим самую основу их психической жизни. Огромная избыточность «специальных» способностей проявляется у них подчас на фоне сравнительно скромных волевых качеств.
Волевые качества Моцарта – чистейшего гения «от бога» – были, по-видимому, посредственными. Уже в зрелые годы он отличался такой детской наивностью суждений, какая, исходи она от другого лица, могла бы вызвать лишь снисходительный смех. Зато через всю биографию Моцарта проходит мощное волевое влияние его отца, побуждавшее его к неустанной работе, ограждавшее от неверных шагов. Отец был учителем, воспитателем и импрессарио юного Моцарта; огромное дарование сына было вынесено к вершинам гениального творчества волею отца.
У гениев «от себя» развитие медленное, иногда запоздалое, судьба обращается с ними довольно жестоко, порой даже зверски жестоко. Здесь фантастическое преодоление судьбы и преодоление самого себя.
В исторической веренице выдающихся людей этого типа мы видим застенчивого, косноязычного Демосфена, ставшего величайшим оратором Греции. В этом ряду, возможно, и наш гигант Ломоносов, преодолевший свою великовозрастную неграмотность; здесь и Джек Лондон, с его обостренным до болезненности чувством собственного достоинства и настоящим культом самообладания и самоопределения; здесь и Ван-Гог, и яростный Вагнер, овладевший нотным письмом лишь в двадцать лет.
Многие из этих людей в детстве и юности производили впечатление малоспособных и даже тупых. Джемс Уатт, Свифт, Гаусс были «пасынками школы», считались бездарными. Ньютону не давалась школьная физика и математика. Карлу Линнею прочили карьеру сапожника.
Гельмгольца учителя признавали чуть ли не слабоумным. Про Вальтера Скотта профессор университета сказал: «Он глуп и останется глупым».
«У тебя только и есть интерес, что к стрельбе, возне с собаками и ловле крыс, ты будешь позором для себя и своей семьи», – говорил отец Чарлзу Дарвину.
У гениев «от себя» над всем преобладает несокрушимая воля, неуемное стремление к самоутверждению. У них колоссальная жажда знаний и деятельности, феноменальная работоспособность. Работая, они достигают вершин напряжения. Они преодолевают свои недуги, свои физические и психические недостатки, в буквальном смысле творят самих себя, и на самом творчестве их, как правило, лежит отпечаток яростного усилия.
Гениям «от себя» порой не хватает той очаровательной непринужденности, той великолепной небрежности, что свойственна гениям «от бога», но гигантская внутренняя сила и страсть, соединенные с неукоснительной требовательностью к себе, возводят их произведения в ранг гениальности...
Нельзя, конечно, сбрасывать со счетов исходный потенциал дарования и у гениев «от себя»: что-то должно было быть, что питало страстное влечение к делу и веру в себя, – может быть, их толкало вперед смутное чувство нераскрытых возможностей...
Очень ярким примером «примирения» двух начал «от бога» и «от себя» может служить поучительная жизнь Гёте. Человек редкостной уравновешенности, оптимизма и спокойствия, прозванный великим олимпийцем, он смолоду отличался слабым, непостоянным характером, был нерешительным, склонным к приступам тоски. Путем постоянной тренировки, контроля над эмоциями Гёте удалось изменить самого себя. «Вот что сказал я себе в январе 1824 года: «Меня всегда считали баловнем судьбы. Я не хочу жаловаться и нарекать на свой жребий. Но на самом деле в моей жизни ничего не было, кроме тяжелого труда, и я могу сказать сейчас в 75 лет, что за всю жизнь и четырех недель не прожил себе в удовольствие. Как будто я все время тащил на гору камень, который снова и снова скатывался, и нужно было снова тащить его вверх».
Современная наука утверждает – потребность, заинтересованность, страсть, порыв, стремление очень важны в творчестве, изобретательстве, в открытии, в добывании не известной ранее информации. Но одного этого мало. Нужны еще знания, умение, мастерство, безукоризненный профессионализм. Всего этого не восполнить никакой одаренностью, никакими желаниями, никаким вдохновением. Эмоции без дела мертвы, как и мертво дело без эмоций.
Думается, теперь читателю ясна авторская позиция: он отнюдь не стремится проповедовать голый рационализм и провозглашать примат разума. Нет и еще раз нет. Выдвигается оптимальное решение вопроса – провозглашается равноправие ума и чувств в общем комплексе положительных свойств, характеризующих человека. И очень важно, чтобы каждый, приступая к выработке стратегии и тактики своей жизни, тоже исходил бы из этого положения.