Ещё несколько дней мы шли, пока не падали без сил.

На следующую ночь мы зарылись глубоко в скопление кустарника, а там, в зарослях, нашлась небольшая полянка — как раз для двух скорчившихся людей. Снаружи нас было не видно, зато мы смогли хоть как-то контролировать ситуацию, покажись кто-то чужой. Костра решили всё-таки не разводить. Усевшись рядом, мы попытались спать, но холодная ночь немедленно вступила в свои права.

— Карун. Ты простудишься…

— Делать нечего.

— Я сейчас разденусь и залезу к тебе под куртку. Всё равно я собой воздух грею.

— Я не выдержу, — хихикнул Карун после паузы.

— Вот же напугал.

Торопливо смахнув с себя свитер, я пробралась под его одежду, а Карун вынул руки из рукавов. Обнявшись, мы начали походить на какое-то двуголовое и четвероногое неуклюжее чудовище. И всё-таки мы тут же уснули. Карун прижимал меня к себе левой рукой, а в правой так и сжимал пистолет. Несколько раз просыпаясь, я ощущала, как тёплое от наших тел дуло «треккеда» прижимается к моему животу. Но я закрывала глаза и снова погружалась в сон…

Утром Карун учинил надо мной первый сеанс семейного насилия и мужского произвола. Он скормил мне всю еду, отложенную на этот раз. Все попытки более честного (с моей точки зрения) дележа были императивно отклонены — я уж призабыла, какой опасной сволочью он может быть. Пока я возмущалась, Карун донёс до моего сведения, что взрослый человек без вреда для жизни может провести без пищи не менее четырёх недель — а вот если я ослабею и потеряю Дар, то уж не ворОны ли меня на Остров вознесут? «С жизнью — ерунда вопрос, а вот как насчёт здоровья? — ядовито осведомилась я, — потому что если ты ослабеешь, то тащить тебя на себе я вряд ли смогу». В ответ этот невыносимый человек коротко зарычал (наверное, чтоб скрыть бурчание в животе, сказала я вслед) и двинулся через кусты.

Я покинула заросли с яростным желанием его побить (хотя не очень представляла, как), но Карун ограничился примирительным:

— Рыжая, не спорь. Ты сама знаешь, что так правильно.

— Это неправильно!

— Спечёшь мне пирожок, когда будет где.

Засопев, я донесла до его сведения, что печь пирожки не умею — Карун ответил, что это не беда, потому что он всеяден и неприхотлив, сойдёт и какое-то подобие пирожка… Мы двинулись вперёд, обмениваясь ядовитыми замечаниями. Однако энергии нашей хватило ненадолго — спустя полчаса наступила тишина, нарушаемая лишь хрустом камешков под нашими ногами… Карун шагал рядом бледный и отрешённый, словно намереваясь пробить невидимую стену, и мне казалось, что от усталости и слабости он на самом-то деле уже ничего не видит перед собой. Я митинговала сама с собой, изобретая доводы, как бы его накормить, но ни один из них не мог перешибить того непреложного факта, что в истощении я не взлечу… Это было правдой. Мне требовалось быть чуть более, чем здоровой.

Вечером следующего дня мы оказались на ровной, как стол, голой местности — плохо было даже не то, что там совершенно было негде укрыться, а то, что наутро мы бы оказались на виду у всякого, кто решил бы двинуться на поиски всяких беглых личностей… Но идею идти всю ночь мы даже не рассматривали — ноги уже не держали. Кое-как укутавшись во всю одежду, что у нас была, мы прижались друг к другу и так, сидя, провели несколько часов. О костре речь тем более не шла — огонь был бы заметен на многие пуни. От тревоги, усталости и холода мы оба так и не смогли заснуть, но хотя бы немного отдохнули. Глубокой ночью мы двинулись в путь, и уже к десяти часам утра мы снова укрылись под сенью чахлого редколесья.

Ближе к полудню мы снова повалились на землю и почти немедленно заснули, оба, прямо на слое прошлогодних листьев… Вскинувшись через пару часов, Карун растолкал меня и чуть ли не силком поднял на ноги. Мы побрели дальше, едва ловя ногами качающуюся землю… Мне жутко хотелось есть, спать и согреться, одежда на нас отсырела. Иногда я поднимала глаза на Каруна — его лицо превратилось в неподвижную, осунувшуюся маску. На следующем привале мне удалось затолкать в него половинку бутерброда — лучше не спрашивайте, чего мне это стоило.

Оторваться от тени КСН на горизонте стало нашей общей манией, и мы следовали ей с упорством обречённых. В Мире не оставалось мест, где мы могли бы чувствовать себя в безопасности. Разве что нам повезёт, и мы найдём способ вернуться в Адди-да-Карделл — но чем дальше, тем меньше я верила, что это возможно. Это безумие — надеяться найти Остров, идя пешком по Плоскогорью. И Карун прав. С огромной вероятностью по приказу Совета в Горной Стране его убьют. Его приговорили, решение в силе. Меня, наверное, тоже. Но у нас не было выхода. Оставался шанс, что так мы проживем хотя бы ещё несколько дней… в бегах или в плену у бризов. Что нас хотя бы не разлучат. Да и убьют с гарантированным человеколюбием. Внизу нам это уже не светило.

Запасы таяли. У нас ещё было оружие, но применить его было некуда.

На следующую ночь мы устроились спать в зарослях дикой сливы, с несколькими валунами в изголовье. Я спала на плече Каруна и всё-таки улыбалась, потому что мне снились рыжие дети. Наверное, наши общие, и мы играли с ними на краю Маахи-да-Руана, которую я так мечтала ему показать… Проснувшись, я ещё какое-то время лежала, не открывая глаз и думая, что я ни о чём не жалею, и мне только одного бы хотелось — остаток дней, сколько бы их ни было, провести рядом с ним. Наверстать хоть неделю из этого потерянного года. Хоть час. Хоть сколько-нибудь. Хотя понимала, что уже не успею.

Я открыла глаза и остолбенела.

— Карун… — тихо позвала я, толкая его в бок. Мы разом сели и подняли головы.

Над нами, в заоблачной вышине, парил Остров…

Это было огромное, по-настоящему огромное сооружение, и больше всего оно напоминало круглую тучу — только слишком ровную, чтобы не быть рукотворным созданием. Разинув рот, я глядела на него, на лиловую тень под его днищем, на еле различимый блеск по краям… Вдоль Острова плыли облака, на него падал свет, и он был прекрасен и странен, как и всё, что делали бризы…

— Невероятно… — прошептала я, — Он так красив… Скорее! Собираемся!!!

— Рыжая, ты точно потянешь? — так же тихо ответил мне Карун, словно голоса могли спугнуть это чудесное видение, — Ты устала за эти дни.

— Я потяну. Ничего страшного. Если мы будем подниматься неспеша, это вполне заурядная высота. Я её брала и не раз.

— Но ты будешь не одна, — с еле заметной тревогой напомнил он.

— Это чуть замедлит меня — и только. Лететь с нагрузкой — это вовсе не то же самое, что нести груз на земле. Это сложно объяснить, но в полёте я могу тебе поднять. Ты же сам знаешь. Вот только с грузом мне тяжело оторваться от поверхности, пока на тебя ещё влияет гравитация. Так что будем откуда-то прыгать. Хоть бы с того камня. И давай привяжемся поясом. На всякий случай. У нас же не будет другого шанса. Ты же сам знаешь, ну что ты споришь? Есть уже нечего, а выследить нас по следу достаточно просто. Может быть, они уже рядом, идут за нами?!

Я не давала ему и звука вставить. Я подсознательно боялась, что он откажется идти со мной. Когда Карун говорил «нет» или «да», это уже больше обсуждалось. Это ставилось им на выполнение и выполнялось любой ценой.

Но, скрипнув зубами, он всё-таки кивнул. Всё это было так, как я говорила. Но до тех пор, пока наш план оставался фантазией, он как-то спокойнее воспринимал необходимость висеть на мне мешком — на своей женщине, которую это как раз ему следовало защищать. Но из нас двоих бризом была я, и меня-то саму абсолютно не тревожил факт, что вот, дескать, никакого от мужика толку. Каждый делает свое дело, только и всего. Он вытащил меня из Города, провел мимо постов и облав. Я подниму его на Остров.

— Тогда скорее.

Больше мы не разговаривали. Действовали спокойно и точно: бросали всё лишнее, оружие за пояс, ремень под мышки — мы влезли на один из валунов и я, качнувшись вперед, «уронила» нас обоих с камня. Вздохнув, Карун смирился с неизбежным, только покрепче обнял меня.

— Ты не боишься? Это до Тени высоко.

— Немного. Но я это переживу.

— Хорошо.

Я дала тягу наверх, весело болтая ногами. Мы взмыли над деревьями и начали медленно подниматься к небу.

По моим понятиям, у меня не должно было возникнуть проблем. Хотя последние дни мы провели впроголодь, на грани истощения, сейчас было ясное утро, я выспалась, а Остров вроде бы стоял на месте. За время жизни в пустыне я кое-как научилась перераспределять силы — по крайней мере, чтобы увеличить длительность полёта. Так что для подъёма я была готова. Но Карун не знал, какую скорость могут развивать Острова, я — тоже. Такая громадина вряд ли могла порхать, как чайка, но ведь и люди обычно не летают, правда? А до каких пределов могла дойти технология лучших биоинжинеров Горной Страны, мы могли гадать до бесконечности.

Вскоре воздух заметно похолодал, и ветер драл нам глаза. И всё-таки в какой-то степени я даже ощутила облегчение и радость. Я лечу. Хотя полёт так и не стал для меня чем-то естественным и жизненно необходимым, но всякое такое событие заставляло меня переживать чувство необыкновенной гармонии со всем Миром…

Пожалуй, только по участившемуся стуку сердца под ухом я могла понять, в каком напряжении находится Карун, но он как будто держал себя в руках, и мы двигались всё выше.

— Тебе хоть немножко нравится вид отсюда? — спросила я, чтобы как-то его отвлечь.

Карун напряженно хохотнул.

— Наверное, со временем привыкну и смогу это понять, — он всё-таки нашёл в себе силы оглянуться, — Нет, странное чувство, конечно. Может быть, к этому вообще нельзя привыкнуть.

— Нет. На самом деле осваиваешься быстро. Ты вот вспомни шайти с Границ. Они не умеют летать, но до определённых пределов не боятся высоты. Нелетающим людям она не вредна. А отношение — ну, дело привычки, выходит.

— Ну ладно. Тогда хоть опытом поделись, — съехидничал Карун.

— С удовольствием. Да будут тебе известно, что впервые о факте, что я лечу самостоятельно, я узнала на высоте примерно девять пуней. Оттуда вообще земли не видно! Ну видно, конечно, но ты бы никаких деталей не различил. И вот, если бы в радиусе шагов в сто вокруг меня были иные зрители, кроме моего учителя, они бы все оглохли! Я так визжала, что у меня вечером разболелось горло!

Мы нервно захихикали.

— Тяжело себе это представить!

— А как же насчет первого свидетеля моих полётов? — не менее ехидно поддела я, — По-моему так, как тогда, я в жизни не орала ни до, ни после — надеюсь, что и в будущем поводов больше не будет.

— Гм… Но твоё горло в тот раз ничуть не пострадало!

Вот так мы болтали о всякой ерунде, а я тем временем упорно гнала лавочку к небесам. Всё сильнее холодало, так что я даже забеспокоилась — подниматься на такую высоту-то я поднималась, но было это над Бмхати, в самый разгар лета, да и не висел на мне не умеющий греться человек в одном лишь толстом свитере. Но делать было нечего. Я снова глянула вверх, на какое-то словно шершавое дно Острова, и продолжала подъём.

Внизу простирались бескрайние просторы Плоскогорья, и с каждым новым десятком шагов вверх картина разительно менялась — как и всегда. Я зачарованно глядела на мохнатые купы деревьев, серые, усыпанные валунами проплешины; потом, с ещё большей высоты, мне стали заметны белёсые выступы камня — я не замечала их с поверхности, но теперь, как полосы на шкуре тигра, они перемежали бесконечные просторы под нашими ногами, образуя какой-то магический, нечеловеческий по масштабам и мощи рисунок. А вдали, на восходе, Плоскогорье терялось в дымке и сиянии. Солнце неожиданно озарило Плоскогорье и ударило мне в глаза, далёкая земля под ногами окрасилась в зелёные и охристые цвета, небо пронзительно заголубело. Я как впервые ощутила ледяной прозрачный ветер, обтекающий меня и Каруна. Но я отвернулась от солнца и смотрела на северо-восток. Отсюда, даже с такой высоты, Гор было не видать, но я могла вообразить, что густая, как сон, сизая пелена скрывает их вершины у самого горизонта. И где-то там, за далями, за Горами, за перевалами, за да-Карделлом, за крохотной зелёной ракушкой Маахи-да-Руаны, за дальними хребтами — лежало принадлежавшее бризам Северное Море, холодное, как смерть, и почти мифическое, окруженное стенами Гор и открытое полюсу Мира…

Увидеть бы его. Хоть раз.

Я поднялась уже пуня на три, когда Карун неожиданно сильно сжал мои плечи.

— Рыжая. Мне кажется, беда. Но мне очень плохо видно…

— Что?!

— Тут. Ты не видишь. С юга.

Воющий всё сильнее ветер заглушал наши слова. Проклятое третье веко. Почему бы ему не вырасти, а? Но века у меня не было, и когда я поворачивалась к ветру лицом, я мало что не слепла.

— Риннолёты. Летят сюда.

Из его глаз текли слёзы, на ресницах и бровях намерзал иней. Я повернулась, чтобы тоже их увидеть. Действительно, с юга показались еле заметные точки.

— Это патрули из Дорхийского лётного подразделения. Они теперь «пасут» Острова, на всякий случай. Тень! — зарычал Карун, — Тень, почему сейчас?! Санда, возвращайся, немедленно!!!

— Ты с ума сошел, он уйдёт! — закричала я, яростно кивая на Остров, — Нам уже некуда и некогда бежать, Карун, ну ты же знаешь сам!!!

— Нас расстреляют в упор! Ты не успеешь — они же теперь куда быстрее! Они тут будут через минут двенадцать, а нам, с такой скоростью, надо ещё не менее двадцати трёх! Санда, девочка, не спорь! — застонал он, понимая, что никак не может на меня повлиять, разве что по голове стукнуть — но тогда мы оба разобьёмся.

— Я попробую их опередить.

— Санда!!!!

— У нас больше не будет шанса, — процедила я, — Просто держись, и дай мне сил Создатель…

Я рванула в небо. Я больше никуда не смотрела и не оглядывалась и только крепче вцеплялась в его тело. Это было жуткое и странное чувство. Когда я с ускорением летела вверх, мне начало казаться, что внутри меня реактивный снаряд — только я абсолютно четко видела, какой уровень «топлива» мне доступен… И что он начинает таять с невероятной скоростью. Ускорение, подъём, груз. Все три слова отнимали высоту. А я три дня почти не ела, Тень… Сжав зубы, я понимала, что до Острова слишком высоко… но если нас уже могли заметить пилоты — садиться не имело смысла. Нас расстреляют в любом случае. На земле или в небе. И только если мы окажемся под защитой Острова, мы уцелеем.

Ещё пунь. Выжить бы нам обоим. Потому что иначе спасение теряло смысл. Ремень впивался в моё тело, жуткой силы ветер обтекал нас, подобно струе ледяной воды.

Успеть. Выжить. Ещё хоть раз в жизни пусть нам повезёт..!!! ветер сдирал кожу с наших лиц… чтобы хоть как-то сэкономить мои силы, Карун накрыл меня плечами, принимая ударную волну на себя, но это почти не помогало… Он обморозится, как пить дать обморозится, да хоть бы он вообще жив остался..!

Но я ничего не могла с этим поделать! Невыносимый холод. Почти запредельный. Я не могла этим дышать, по его телу пробегали судороги, на наших волосах появился лёд… тяжелее, ещё тяжелее, но я все силы бросила на полёт — все, что были, и даже больше.

Риннолёты приближались, и я уже могла различить силуэты кабин и растяжки на крыльях, уже должны были заметить, уже нет пути назад… Создатель, помоги нам…

Я кричала. Последние силы вытекали из меня, как капли воды из шприца, но я не смела ослабить тягу. В глазах потемнело, во рту появился привкус крови, почти теряя сознание, я выла от отчаяния… ещё двести шагов, сто пятдесят… только бы не «уйти»..! удержаться в сознании..! сто шагов..! сорок… двадцать… пять…

Я кричала. Хрипела. Сквозь муть в глазах я видела, как разворачиваются дула пулемётов, ощущала, как яростно сжимает моё тело Карун, пытаясь отвернуть меня от стрелков… как он орёт от боли… но я уже не жила… я черпала силы для полёта в биении сердца, в токе крови, в нервных импульсах мозга… я сжигала себя, чтобы выиграть ещё шаг, ещё…

Я уже даже не выла…

Я умерла…

В короткой вспышке света я увидела, как передо мной возникает быстрая тень… и всё погасло…

— Санда… любимая, девочка моя… очнись…

— Сейчас. Она ещё слишком слаба.

Я едва приоткрыла глаза. Карун — как тряпичная кукла, с которой смыли все краски — бледный, мокрый насквозь, с каким-то отёкшим лицом, с трудом стоящий даже на коленях — держал меня на руках, а надо мной склонялась девушка лет двадцати пяти, одетая в просторный комбинезон. У неё были кудрявые рыжие волосы.

В несколько быстрых пассов она загнала в меня столбики синего света — в живот, в грудь, ещё что-то тёплое под подбородок, а потом провела по лбу.

Целитель.

Я живая… но смогу ли я когда-нибудь летать..? после того, что я с собой сделала..?

Создатель… я жива, и мы на Острове?!

На мои глаза навернулись слёзы.

— Ей нужно будет спать, — проговорила девушка, обращаясь к Каруну, — но это не опасно. Было опасно. Но уже нет, — она склонилась надо мной, — Как тебя зовут? Я тебя не знаю.

— Санда, — прошептала я, обвисая на руках Каруна.

— Я Хийята Серая Тучка. Здешний оператор. Создатель, ты чуть не надорвалась, ты что! — обеспокоенно произнесла она, — Я когда увидела, что происходит, мы все кинулись вниз. Вы уже были в зоне поля, но ты выжалась досуха…

И даже немножко больше. Я знала. Неожиданно мне стало страшно при мысли, что только что произошло… Я потеряла сознание на высоте пять пуней, держа на себе совершенно беспомощного человека.

— Хийята, — прошептала я, прикладывая руку ко лбу, — Спасибо тебе. На мне Долг.

— На нас обоих, — тихо добавил Карун.

Изумлённая девушка моргнула.

— Я не следую Пути Порядка. Но… ладно, разберёмся.

— Хийята, — вдруг испугалась я, — Я не потеряю Дар?

— Дар, по счастью, только с жизнью уходит. Но ты… могла бы сейчас… потерять их обоих. И Дар, и жизнь, — сумрачно проговорила она, — Но ты разве не знаешь таких простых вещей? — удивилась девушка, — Ты же бриз — ты что, в школу не ходила?

Объяснить этой славной девушке я не успела. Раздался шум, подняв голову, я увидела, что вокруг нас собралась порядочная толпа местных — в основном, бризов, но было и несколько встревоженных аллонга и один (неожиданно мрачный) хупара в расстёгнутой меховой куртке. Через расступившуюся толпу островитян прошёл высокий старик в чём-то вроде классического ларго, но рыжий. Обычное лицо пожилого мудрого человека, тонкие руки. Несомненно чистокровный бриз.

— Кто вы? — твердо спросил он, — Назовите ваши полные имена, и с какой целью вы взошли на Остров КаЗнро. И… вы вооружены, — полуутвердительно сказал он.

— Вообще-то странно без оружия убегать от тех, кто хочет нашей смерти, — пробурчал Карун.

Он бережно подхватил меня под мышки и поставил на ноги. Ну, не пристало просить чего-то на карачках. Это правильно. Мы стояли, подпирая друг друга, в целом прямо, и держась друг за друга, как за последнюю опору.

— Меня зовут Санда Киранна да Кун… дас Лигарра, — сказала я. Хотя лицо у Каруна не изменилась, я почему-то ощутила, как он улыбнулся. От него как тепло пошло, — Я прошу убежища и защиты для нас обоих. По праву крови.

— Бризы не носят низинных имён, — настороженно произнес наш собеседник, — А ты как минимум сильная сайти. Как минимум.

— Я так привыкла. Это имя дано мне при рождении, и я собираюсь жить с ним до смерти. Такая у меня причуда.

— Дитя агента? — потрясенно пробормотал здешний командир — а по его виду и поведению я не сомневалась, что он тут за главного — или одного из главных… — Каким же образом Совет допустил..?!

Он потряс головой и перевёл взгляд на моего спутника.

— Карун да Лигарра дас Кун, — тихо и страшно проговорил тот. Ну вот. Мы это сказали. Теперь оставалось только ждать… пока кто-то вспомнит.

— Если я правильно понимаю имена низинных аллонга, вы — муж этой женщины?

— Совершенно верно.

— И вы согласились на это… зная, кто она такая?! Что она бриз?!

Уверенный кивок самого хрестоматийного на свете аллонга.

— Невероятно… — прошептал старый человек.

Он ещё раз глянул на меня и вдруг замер.

— Да Кун? Ты дочь Самала Куна Жёлтого Пути?! Та самая девушка..?!

Я медленно кивнула. Он посмотрел на меня, потом на Каруна. Потом снова на него. Я понимала, о чём он думает. Он явно знал нашу историю, и знал, с кем я сбежала из Адди, но не было никакой гарантии, что сейчас рядом со мной стоит тот же человек — тем более, что после упражнений Даллина беглеца могли считать мёртвым. Но если человек тот же — а имя его он, видимо, смутно помнил… мой собеседник как-то подобрался и опасно застыл. Его лицо стало неподвижным.

Хийята обеспокоенно переводила взгляд с начальника на нас и обратно.

— Мастер Харт… — рискнула подать голос она, — Она слишком слабая. Что бы это ни было, пожалуйста, не сейчас…

— Этот человек — сотрудник Комитета, — тихо и страшно сообщил Мастер Харт, — Если я не ошибаюсь, контрразведка.

По толпе прошел шорох. Все зашевелились и подались на полпальца вперед. А потом — назад. На лицах мелькнули удивление, ярость… Хийята отреагировала почти так же, но потом взглянула на нас обоих и нахмурилась.

— Мастер… — снова пролепетала она, — они не могут с вами сейчас…

На лице Каруна не отражалось ничего. Вообще ничего — наверное, с таким лицом принимал жуткий бой с собственной «конторой» год назад. Или, может быть, сейчас ему было слишком плохо, чтобы он рискнул хоть шевельнуть мимическими мышцами — чтобы его нечеловеческое напряжение не вылилось наружу. Только его ладони, будто живя сами по себе, прижимали к груди мою голову и плечи — и от этого, почти непроизвольного, беззащитного движения, мне неожиданно стало страшно. Он ничего не мог поделать… больше ни на что не мог повлиять. Впервые в жизни — не мог. Мы оба были совершенно беспомощны.

Харт смотрел не него, не мигая, а потом сказал:

— Я буду вынужден связаться с Советом. Возможно, разрешение не будет получено — по крайне мере, для него, — сказал он, — До тех пор вы можете остаться на Острове, однако я разрешаю это только ради девушки. Ваше передвижение ограничено. Вы будете ждать столько, сколько я сочту нужным, и примете решение безоговорочно. В противном случае вы будете высажены на Плоскогорье прямо сейчас.

— Если таково будет решение ваше и Совета, — тихо произнес Карун.

— Отдайте мне всё, что у всё есть… опасного, — твердо потребовал Харт. Грамотно же он это сформулировал. Но у нас сейчас ничего такого и не было — только пистолет с одной обоймой.

— Держись за меня, — пробормотал Карун: он перестал меня поддерживать на время, пока доставал из-под мышки оружие и протягивал его прикладом вперед. Я проследила за взглядом Харта и поняла, как это выглядело: даже в исполнении смертельно вымотанного человека его жест был настолько экономным, что не оставлял сомнений в мастерстве хозяина. Да и то сказать — у меня возникло ощущение, что эти проклятые комитетские «треккеды-десятки», тяжёлые, крупнокалиберные, совершенно убойные, были притчей во языцех для бризов. Харт помрачнел и взял пистолет, как что-то зачумленное. У него теперь и сомнений-то не осталось.

Харт перебросился с Хийятой парой слов на диалекте Гор и ушёл. Нас окружила жутковато молчащая толпа местных. Я больше не могла стоять на ногах, ощутив, что я падаю, Карун снова опустил меня на землю.

Как же всё хреново… Они уже агрессивно настроены. Все до одного.

— Ты сможешь донести её? — проговорила Хийята, — Тут недалеко. Ей в постель нужно, немедленно. Если не сможешь, я помогу.

Хийята — человек… Я ощутила невероятную симпатию к этой девушке. Мне казалось, она поняла. Что действующий сотрудник КСН не может находится в этом месте и в такой компании как я. Я даже понимала этого Харта. На его шее — целый летающий городок, а за его спиной — жизнь и безопасность Страны. Он не мог рисковать. Но отсутствие всякой надежды подрубало мои силы… Боги, разве я не знала? Мы оба это знали… Ещё в Городе. Нас не пустят. Мы мертвы. Неужели мы зря проделали весь этот путь..?

Карун сказал, что донести сможет — хотя по его виду этого явно нельзя было сказать — сил у него было всего лишь на чуточку больше, чем у меня. Подхватив меня на руки, он пошёл за Хийятой. Я держала его за шею и плохо сознавала окружающее — в основном из-за того, что мучительно засыпала. Мы шли минут десять, с остановками, потом я на минутку пришла в себя в какой-то тихой полутёмной комнате, откуда через дверь виднелась лестница наверх. Широкая кровать была застелена шкурой белого снежника.

— Это личная комната оператора… ну, моя, в общем. Мастер прямо не сказал, где именно вам быть, так что отдыхайте пока здесь. Если Мастер будет спорить — я его уболтаю. Он добрый старик.

Меня положили на кровать, прямо на тёплый густой мех, и я заснула. Несколько раз Карун будил меня и вливал мне в рот сладкий горячий чай, а потом я снова забывалась. Меня душили кошмары. Я вздрагивала, находила руку Каруна и только тогда успокаивалась — он ещё тут, его никуда не дели… Я убью их, если они на него нападут. Их всех.

— Тише, девочка… мы прорвёмся. Мы просто выгадали ещё день. Мы живы, и тут эта весёлая кучерявая девица, таскающая тебе еду, и нас никто не пытает. Нас даже не слишком-то и заперли. Двери вон нараспашку.

— Я знаю. Но мне… так захотелось поверить… что мы уже спаслись.

— Санда. Просто повторяй себе то, что я тебе сейчас сказал, — сурово прошептал он, — Мы живы. И максимум, что они нам сделают — это высадят с Острова.

— Но нам нет смысла спускаться вниз… — прошептала я.

— Не просто нет смысла, а уж лучше я убью тебя сам. И потом себя. Санда, я не дам, чтобы ты попала в КСН или в руки психопата Фернада. Никогда.

Я понимала, что он прав. Но мне было страшно. Не каким-то из моих «любимых» сортов ужаса, а просто тоскливо и безнадежно. Я снова уснула, потом замёрзла, и он забрался ко мне под одеяло, грея собой и гладя по волосам. И это было… бесконечно хорошо.

— Карун, — прошептала я в темноте, — ты знаешь, а ведь мы сейчас первый раз лежим с тобой вдвоём в нормальной постели…

— И то правда, — засмеялся он, — А то всё по буеракам каким-то ночуем…

Он заснул возле меня, уткнувшись носом в подушку и уронив с постели отяжелевшие руки. В нём не осталось ни капли сил. Даже я была сейчас более здорова, чем он. Карун выжался до самого донышка. До сих пор он ещё держался, даже, пожалуй, делал вид, что он в отличной форме, но чудовищные события при подъёме лишили его последних сил… Это страшно, когда человек доходит до состояния ветоши. Я лежала и думала, что ведь на самом деле он пережил сегодня что-то запредельное. Запредельное для аллонга. Он оказался на высоте пять пуней с потерявшим сознание бризом. Да ещё при такой температуре воздуха — хоть бы он не заболел. И каким-то чудом сохранил каплю здравого смысла, и волю, и гордость — да ещё и за мной ухаживал, пока не вырубился от слабости.

Проснувшись, он какое-то время лежал без движения. Короткий сон не принёс облегчения, быть может, только веки уже не казались свинцовыми. Но у него не было сил даже толком осознать, где и почему он находится.

На Острове. На настоящем Летающем Острове.

От всего перенесённого за последние дни и, особенно, часы, его охватила слабость и полное отупение, словно в полубреду, он несколько раз согнул и разогнул левую ладонь — но кожа снова была абсолютно целой. Обе руки, и нос, и уши… Нет, об этом лучше не вспоминать. Мысли напоминали лоскутное одеяло — отрывочные и плохо сшитые, и ни одна из них не начиналась и не заканчивалась связно… Как же всё болит. Голова явно решила загнать его в могилу. Хорошо, что здесь полутемно. Как бы найти силы, чтоб поддержать Рыжую — она слишком живая, чтобы верить в смерть, и это давит на неё, как холодная земля. Но если всё же… придётся..? Держаться. Нужно просто держаться достойно.

Всё на нём одном, а он по-прежнему готовый труп. Наверное, не стоило звать её замуж — теперь она не позволит ему умереть самому. Она пойдёт за ним к Тени за шиворот — а это не слишком-то достойная мужчины ситуация. Но он не выдержал. В миг, когда они отъехали от кафе на Лирронуйе (…как давно и где это было…), его вдруг охватила необъяснимая вера в то, что они уцелеют только вдвоём. И жизнь действительно начнётся заново. Это бешенная вера вела его сквозь все тяготы пути — вера в невероятное пока будущее, с какой-нибудь другой работой, с Рыжей за спиной…

Но они — по-прежнему на грани. А у него свои счёты с судьбой. «Не надо… пожалуйста… только не Санда… только не вынуждайте меня выстрелить в Рыжую..! у меня же больше ничего нет». Но это был крик отчаяния. Он понимал, что если будет нужно, он сделает всё необходимое, приложит пистолет к её виску и нажмёт на курок — и это и будет его цена за выход из рядов Комитета. Это — и абсолютное чёрное безумие, которое придёт следом.

На лестнице раздались шаги, и в дверях показалася этот их Мастер Харт. Он властно и уверенно пересёк комнату и остановился перед ним.

— Молодой человек, у вас серьёзная проблема, вы это знаете? Прежде, чем я свяжусь с Советом, я хотел бы выслушать вас. Мне нужно знать, что передать советнику. Итак идёмте за мной.

— Нет.

На лице Харта отразилось изумление, он поднял брови и вопросительно замер.

— Она испугается, если проснётся, а меня не будет здесь. Я никуда от неё не отойду.

Собственный голос показался ему чужим и поломанным. Неожиданно остро и сильно заболела спина, сразу в трёх местах, нога стала неметь, но помощи было ждать неоткуда. А ещё страшно, до одури, хотелось есть — сколько времени они провели на последних трёх бутербродах, на зябком холоде? сколько суток..? дни путались в голове — но он ясно понимал, что не станет просить у них даже воды. Только не унижаться. Ещё есть немного сил. Но от слабости и истощения он уже почти ничего не соображал, и только в голове мутилось от неожиданно — всё-таки — подступившего к горлу отчаяния. На самом деле, если бы можно было залезть в самый дальний угол и замереть там, в позе эмбриона… на день, на месяц… навсегда… и уже больше не видеть и не слышать всего этого…

«Пожалуйста, не надо… не надо больше меня пинать, я не могу… это уже почти выше человеческих сил.» Сил не осталось ещё в кабинете да Лорро, и если бы в тот момент кто-то догадался надавить на него, он бы развалился, но ещё много дней после этого он не смел сбавить темп — на кону стояла жизнь Рыжей. Он ещё ни разу в жизни не был таким уставшим — голову набивала вата, и он плохо сознавал окружающее. Сжав зубы, он заставил себя сесть ровно и сказал настолько же ровным голосом.

— Я буду говорить с вами здесь. Но от Санды я не отойду.

Миг поколебавшись, Харт сел на стул. Он недолго смотрел на него, перевёл взгляд за его плечо, где лежала Санда, а потом каким-то особым образом прижал руку к стене комнаты.

— Хийята, принеси нам чаю. Да, вниз. К тебе.

Какое-то время они молчали. Минут через пять вниз спустилась кудрявая бризка, спасавшая Санду — девушка опасно балансировала с чайником, двумя чашками и вазочкой в руках, и всё это так нетвёрдо держалось, что идти ногами она сочла неразумным — судя по всему, просто слетела через ступени.

— Я сладкий сделала, Мастер, — полувопросительно сказала она и мигом улетучилась за дверь.

Харт налил чаю и подвинул к нему вазочку со сдобным печеньем.

— Берите. Не слишком-то разумно говорить с человеком, пока он в таком состоянии. С вами сейчас голодный обморок будет.

От голода действительно мутило, но он только приложил чашку к губам — и не смог сделать ни глотка.

— Спрашивайте.

— Как случилось, что вы решили переметнуться?

— Санда знает. Этого достаточно.

Харт помолчал.

— Карун. Я могу звать вас по имени?

— Не вижу препятствий.

— Карун, в ваших — и её — интересах приложить все усилия, чтобы убедить Совет. Пока на основании имеющейся у меня информации вам обоим не светит ничего хорошего. Впрочем, в наших обычаях трепетно относиться к женщинам. Советник Ларнико наверняка заберет вашу подругу в Адди. Но вот на каких условиях — этого я не знаю.

— Ей нельзя возвращаться вниз. Ни при каких условиях. Ей надо остаться с вами или умереть. Она засветилась. Её арестуют и… уже всё.

Харт чуть смягчился. Он цепко исследовал его лицо глазами, но никак не продемонстрировал свою реакцию на то, что он увидел.

— Но она жила там целый год, насколько я понимаю… — невинно уточнил старый бриз.

— Она всё меньше похожа на аллонга. За это время процесс стал уж слишком заметен. Но я год не знал, где она. Нам пришлось… расстаться. И я не мог явно её разыскивать, так как это подвергало бы её серьёзной опасности.

— Почему?

— Все думали, что она погибла. Это единственное, что хоть на время прикрыло её от Комитета.

— А чем в это время занимались вы? Трудились на благо своей организации — и что же случилось вдруг? Передумали?

На короткую секунду он испытал укол ярости — она вспыхнула, как искра в погасшем очаге и погасла.

— А вам не приходило в голову, почему вы все провели этот год в тишине и покое?

Харт ответил не сразу.

— А вы якобы отказались от дачи показаний по поводу вашего пребывания в Адди-да-Карделле? Спасли мир, не так ли? — иронично уточнил он наконец.

— Не так ли.

Если Харта и удивила его агрессия, он это никак не проявил. Он минуту сидел, глядя на него, и в сумраке комнаты могло показаться, что это обычный человек с обычными волосами и способностями. Но это бриз. Старый многоопытный летун, наверное, такой же опасный, как и все прочие властьпридержащие люди его возраста. Молчание затягивалось, и наконец Харт покачал головой.

— Удивляюсь, что вы при этом живы. Да ещё и ваша подруга так удачно подвернулась под руку, — ирония в старческом голосе Харта стала ядовитой.

Тень. Он был слишком слаб для таких бесед. Ничто из того, что он говорил, им не помогало. Наоборот — старик уверовал, что это подстава. Что весь этот год Санда была под колпаком, пока наконец, под благовидным предлогом, с её помощью не был реализован план проникновения в Горную Страну…

Головокружение. Он терял нить разговора, и казалось, что комнату заволакивает тьма…

— Как вышло, что вам пришлось бежать? — обманчиво мягко уточнил Харт.

— Её арестовали по независимым от её происхождения причинам. Чтобы вытянуть её из блока дознания, нам пришлось разыграть очень опасную партию. Я сказал, что она сотрудник контрразведки. Мне поверили. Но это не могло помочь более суток. Её уже давно хотели допросить. Мы… угнали мобиль и бежали из Города.

— Чего вы хотите от этой девушки?

Он молчал секунду, две, три.

— Она. Моя. Жена.

Головокружение, рябь перед глазами. Наверное, всё-таки следовало что-то съесть. Он в ответе за неё — так что если даже надо будет унижаться, придётся пойти и на это. На всё, что угодно — такова его цена за свободу. Ему всё-таки придётся это принять… собственное предательство.

— Она бриз.

— Я не вижу противоречия.

— А я вижу. Противоречие слишком странное, чтобы я в это поверил.

Муть и темнота…

— Простите.

И он медленно сполз на пол. Удара не ощутил. Почему так плохо..?Всё перестало иметь значение…

Он пришёл в себя на краю кровати, возле Рыжей, она всё ещё спала, и прошло, наверное, совсем немного времени. Наверное, кто-то из местных ему помог. За что им, конечно, огромное спасибо. Муторная тошнота слегка отступила, оставив только тупую усталость. Вокруг царила тишина, и комната опустела.

Он сел, опираясь локтями о колени, и долго глядел в пол — ничего не ощущая и не имея сил о чём-то думать, а потом поднял глаза и увидел стоявшую в дверях бризку с кудрявыми волосами. На самом деле, он ведь никогда не видел их женщин — рыжие были слишком малочисленны, чтобы разбрасываться ими в открытую — они даже своими женщинами-аллонга жертвовали неохотно. Хотя бывало… Ну вот, теперь можно лицезреть их сколько угодно. И, если зажмуриться и не видеть, какой неописуемый цвет имели их волосы, всё остальное было, пожалуй, совершенно привычным. Девушка глядела на него настороженно и с любопытством, но без страха. В руках Хийяты была стопка сложенной одежды, которую она бережно положила на край стола.

— Я вам принесла тут кое-что. Переодеться. А там душ есть, — и она кивнула на площадку за дверью.

Душ. Да. Это нужно. Оставаться таким вонючим — это было выше его сил даже на фоне усталости. Умирать нужно… достойно. Да и то сказать — может, от горячей воды ему полегчает?

Бризка говорила на обычном языке безо всякого акцента. Он кивнул, и она развернулась, уходя на лестницу.

— Хийята..?

Девушка обернулась. Наверное, это первый раз в жизни он назвал бриза по имени. (Рыжая не в счет. Она… своя). Он провёл рукой по колючей щеке и тихо спросил, стараясь, чтобы голос его звучал хотя бы твёрдо:

— Можно что-нибудь, чтобы побриться? Если можно.

Смущенно пожав плечами, бризка задумалась.

— Я пробегусь по друзьям. Но это ближе к вечеру, хорошо? Я дежурю… — словно извиняясь, проговорила она, — Но посмотрю, что можно сделать.

Хийята ушла, но он ещё какое-то время не шевелился.

Санда испугается, если его не будет рядом. Неизвестно к тому же, как долго ещё она пролежит в постели, а быть такой замурзанной ей тоже не годилось.

Видимо, было сложно по-настоящему разбудить человека, спящего после Исцеления. Он опустился на край кровати и начал раздевать её. В полудрёме она поддавалась его рукам доверчиво, как котёнок, а потом даже поцеловала его в запястье и улыбнулась. На миг у него даже помутилось в голове от близости её розовых полузатвердевших сосков и всех этих тёплых ложбинок — под грудью, под руками, между ног, но… он даже сидеть толком не мог. Она живая — это самое главное. И даже если ей суждено умереть — это будет… нестрашно.

Он завернул Санду в принесённый Хийятой халатик и отнёс на руках в ванную. Какое-то время они оба стояли под тучей летящих капель, и он вдыхал их, миг за мигом, кусочки жизни, ощущение её мокрого тела, стекающую по спине воду, холодный пол под ступнями. Но вода была не слишком-то тёплой — может, для бриза при здравой памяти в самый раз, но Санда немедленно начала стучать зубами. Да и его стало знобить. Он помог ей вымыться, закутал в полотенце и тщательно вытер ей волосы. Ещё не хватало, чтоб она заболела. Перенесённая на кровать, Рыжая снова уснула, он укрыл её краем белой шкуры и обмяк на краю постели.

Хоть бы не сдохнуть. Его морозило, но укрыться было уже нечем. Болела, казалось, каждая мышца, а голову окончательно заволок туман. Он уткнулся лицом в холодную подушку и погрузился в муторный, тяжёлый сон без единого просвета…