В тамбуре курят четверо. Первому двадцать пять на вид. Он выпускает струйку дыма, кашляет и говорит: «Убили меня в сорок первом, в битве под Киевом, у Днепра, Видишь, в моей гимнастерке осталась на память о том дыра. Я похоронен в руинах дома, где мы засели тогда втроем. Немец для верности кинул гранату в дверной проем». Второй говорит: «У меня все скучно. Я утонул в шестьдесят шестом. Были в деревне, купались в речке на тихой заводи под мостом. Я неудачно нырнул с ограды. Мне было двадцать три. Господи, посмотри на меня. Господи, посмотри». А третий смеется: «Прекрасно помню. Мне было пятьдесят. Я, как нормальный покойник, умер в постели пять лет назад. В тот день на работе мне стало плохо. Я еле дошел домой». Четвертый молчит и думает: «Я живой». И призрачной белой ночью на Сенатскую площадь приходит курносый призрак с пробитым виском и туго стянутой шарфом шеей и, высунув синий язык, дразнит медный призрак Строителя, а вокруг ведут хоровод пять теней в александровских тесных мундирах, также высунув языки в смертной гримасе. Нет Петербурга! Нет, и не было!