Когда Новый Завет в Библии короля Якова описывает молодую общину христианской Церкви как «род избранный, царственное священство, народ святой, люд особенный» (а chosen generation, a royal priesthood, an holy nation, a peculiar people — 1 Пет. 2:9), он использует английское слово peculiar не в современном значении «чудаковатый», «эксцентричный», и Пересмотренная английская Библия (Revised English Bible) правильно передает эти титулы как «род избранный, царственное священство, народ предназначенный, люди, взятые Богом в удел» (a chosen race, a royal priesthood, а dedicated nation, a people claimed by God for his own). Но, с другой стороны, peculiar в современном понимании может быть не таким уж неподходящим вариантом.

Антиеврейские читатели Танаха, даже когда это христиане, со своего рода удовольствием отмечали характерно еврейские черты людей, населяющих его страницы. Иногда, к примеру, казалось, что обрезание доминирует над божественным призывом очистить сердце. Или же в византийском трактате против иудеев автор удивляется, почему они отказываются есть свинину, но готовы есть курицу, «еще более нечистую, чем свинья, в том, что она ест и где она ходит». Если обобщить, очень многие из постановлений и обещаний Танаха относятся более к этой земной жизни и к телу, чем к жизни вечной и к душе. Гимны вроде этого (Пс. 126/127:3–5):

Вот наследие от Господа: дети;

награда от Него — плод чрева.

Что стрелы в руке сильного,

 то сыновья молодые.

Блажен человек,

который ими наполнил колчан свой,

создают впечатление, что земля, а не небо — то место, где окончательно исполняется Божье благословение, и что вечная жизнь означает продолжение жизни в наших потомках. Более того, все это нередко отдает этноцентризмом: «люд особенный» — это избранный народ, и никакой другой. Большинство Божьих обещаний адресуются не индивиду, даже не благочестивому индивиду, а целому народу Произвольный выбор Богом Своего «избранного народа» может даже оскорблять элементарное чувство справедливости.

В Новом Завете с этими качествами все еще «хуже». Хотя его учение «не от мира сего» и основано на обещаниях вечной жизни на небесах, но и произвольность, и коллективизм тут присутствуют в полной мере, и связаны между собой. Часто искаженно воспринимавшееся изложение Павлом доктрины о предопределении суверенной волей Бога, Который «кого хочет, милует; а кого хочет, ожесточает» (Рим. 9:18), завершается тревожным заявлением: «Что же, если Бог, желая показать гнев и явить могущество Свое, с великим долготерпением щадил сосуды гнева, готовые к погибели, дабы вместе явить богатство славы Своей над сосудами милосердия, которые Он приготовил к славе, над нами, которых Он призвал не только из иудеев, но и из язычников?» (Рим. 9:22–24).

«Род избранный» — и впрямь особый народ. В этом понятии очень много от коллективного и корпоративного единства. Новый Завет может говорить об индивидах, как в единственном числе говорит он: «дабы всякий, верующий в Него не погиб, но имел жизнь вечную» (Ин. 3:16). Но речь об этом обещании достигает кульминации в метафоре Церкви как «тела Христова» (1 Кор. 12:12–27; Еф. 1:23; Кол. 1:18). Как рука или глаз ничего не значат сами по себе, но должны принадлежать телу, чтобы исполнять свою функцию, так и с «членами» Церкви. Сам термин «члены», который мы сегодня употребляем регулярно и достаточно стерто, говоря о тех «индивидах», которые принадлежат к обществу скаутов или к профсоюзу, на самом деле означает «органы» или «части тела» и представляет антитезис любым разговорам об «индивидуальном».

Даже более последовательно, чем Танах, Новый Завет обращается не к индивидам, а к Церквям или к Церкви: «вы — свет мира» (Мф. 5:14). По-английски это место следует приводить по Библии короля Якова («Ye are the light of the world»), ведь в течение дальнейших веков английский язык утратил единственное число второго лица thou («ты») и thee («ты») при обращении к человеку, так что you одновременно употребляется и во множественном, и в единственном числе (исключение составляет современное разговорное обращение «You guys», очевидно не имеющее сексистских коннотаций). В результате часто невозможно определить, как в этом же месте в Пересмотренной английской Библии: «You are light for all the world», — относится ли это you к коллективу или к одному человеку. Но все-таки оно указывает на коллективность, на общину, а не на индивида.

Однако и в иудейской, и в христианской истории открытие, что послание Библии обращено не менее, чем к общине верующих, оказалось, опять-таки, не препятствием к чтению ее, а фактором, освобождающим мысль. Одно из действительно великих достижений библеистики XX в. состоит в том, что определения религии, вроде предложенного философом Уильямом Джеймсом: «чувства, действия, опыт отдельных людей в их единичности, поскольку они осознают себя в отношении к чему-либо, признаваемому ими божественным»,[8]8 William James, The Varieties of Religious Experience (New York, 1990), 36.
лежавшее в основе многих интерпретаций Библии, сменилось признанием, что в Танахе адекватный контекст Божьих обещаний и повелений — не что иное, как «народ Божий». Декалог обращается не к отдельным верующим иудеям «в их единичности», а к Израилю как народу Божию: «Я Господь, Бог твой, Который вывел тебя из земли Египетской, из дома рабства» (Исх. 20:2), — во всех его сменяющихся поколениях. В христианстве изначально неоднозначный коллективизм такой метафоры, как «тело Христово», отчасти вдохновил возрожденный экуменизм на переосмысление молитвы Христа перед распятием: «Да будут все едино, как ты, Отче, во Мне, и Я в Тебе, так и они да будут в Нас едино» (Ин. 17:21) — и на чтение в этом же смысле обоих Заветов Библии. Единство Отца и Сына, выраженное в этой молитве, так велико, что, согласно православному учению о Св. Троице, оно отнюдь не угрожает библейскому монотеизму, как часто утверждали и утверждают критики, а действительно утверждает его. Основное исповедание догмата о Св. Троице, Никео-Цареградский Символ веры 381 г., начинается словами: «Верую во единого Бога». Единство такого рода, возносящееся над пределами не только индивидуализма, но и индивидуальности, является божественным прообразом отношений между Христовыми учениками, отношений, которые можно понять только через метафору «тела Христова».