Пепе купил билеты на «Мадам Баттерфляй». Мы сидели в теплой кухне, вдыхая аромат пекущегося хлеба, и он рассказывал мне сюжет оперы и описывал музыку. Наверху репетировал синьор Ланца. Его голос наполнял виллу Бадольо, гулко отдаваясь от мраморного пола и стен.

– Жаль, что он не будет петь в «Мадам Баттерфляй», – сказала я. – Как было бы здорово!

– Синьор Ланца сегодня в хорошей форме, – согласился Пепе. – Слышишь, как отчетливо он пропевает каждое слово? Ощущаешь глубину и чувство?

– Да, очень красиво. До сих пор не верится, что я слушаю не пластинку, а его самого.

Всю неделю хозяин каждое утро репетировал по целому часу: сначала напевал, не размыкая губ, или издавал странные, похожие на завывание сирены звуки, чтобы разогреть связки, потом исполнял арию. Пепе всегда знал, из какой она оперы и как называется. Если он раскатывал скалкой телячьи эскалопы, резал курицу или занимался другой шумной работой, то тут же откладывал ее, чтобы лучше слышать. Когда Марио начинал петь, все в доме замирали, зачарованные его голосом.

– Еще до приезда синьора в Рим я читала, будто он повредил связки, – сказала я Пепе, когда ария кончилась. – Но, похоже, это неправда: его голос всегда звучит безупречно.

– Где ты такое вычитала?

– В журналах вроде «Конфиденце», – призналась я.

Я думала, что мои слова вызовут у него неодобрение, однако Пепе кивнул.

– От слухов никуда не денешься. Синьор Ланца уже давно не пел вживую, вот и пошли сплетни, будто он потерял голос.

– Но мы ведь только что слышали, как он поет вживую.

– Одно дело петь, когда ты один в комнате, и совсем другое – перед полным залом. Если синьор Ланца хочет положить слухам конец, он должен выступить на сцене, и чем скорее, тем лучше.

– Может, он выступит в эти выходные – на благотворительном балу в Napoli? Тогда я смогу его услышать.

Пепе взялся за скалку, чтобы продолжить раскатывать мясо, и так и застыл с поднятой рукой:

– Ты же не едешь в Napoli, правда?

– Еду. Я должна сопровождать Бетти на бал. Я хотела сказать тебе еще вчера, но ты был слишком занят.

– Ты не можешь поехать, – возразил Пепе. – «Мадам Баттерфляй», неужели забыла? У нас билеты на эти выходные.

Взбудораженная столькими радостными событиями, я как-то не сообразила, что не смогу быть в двух местах одновременно.

– О нет… Что же мне делать?

– Поговори с синьорой Ланца. Скажи, что не поедешь.

– Я уже пообещала. Нельзя ее подвести.

– Как будто она без тебя не обойдется! – раздраженно сказал Пепе. – Я купил билеты, а они, между прочим, немалых денег стоят.

– Знаю… Извини…

– Так ты с ней поговоришь?

Я помнила, с каким лицом Бетти рассказывала об официальных приемах, и знала, что ей будет одиноко: все окружат Марио, а она останется в стороне. Мне и раньше доводилось видеть такое на съемочной площадке и пару раз на улице. Бетти сохраняла горделивый вид и улыбалась, но, должно быть, ей тяжело было видеть одни спины и сознавать, что не она центр всеобщего внимания.

– Я обещала… – тихо повторила я.

– Ты и мне обещала.

– Я должна ехать – это ведь моя работа.

– Но я хочу, чтобы ты пошла со мной в оперу, Серафина, – настаивал Пепе. – Я так этого ждал. Неужели она не обойдется один раз без тебя?

– Не думаю, – виновато ответила я. – Бетти нужна я, а мне нужна работа. Я не хочу ее потерять. А ты не можешь пригласить кого-нибудь другого?

Пепе фыркнул и, швырнув скалку на стол, повернулся ко мне спиной. Наблюдая, как он достает из духовки и вытряхивает на решетку золотистые буханки хлеба, я с горечью думала, что это я его рассердила и испортила утро, которое начиналось так чудесно. Мне хотелось вернуть то легкое настроение, которое царило на кухне всего несколько минут назад.

– Пепе, мне очень жаль…

Он даже не повернулся.

– Марио Ланца, знаешь ли, не единственный тенор в Италии, – сказал Пепе, посыпая поджаристый хлеб мукой. – Есть и другие великие певцы – Ди Стефано, Тальявини, Раймонди и еще много кто. У них тоже красивый тембр и страстная манера исполнения – они ничуть не хуже Ланца. Ты считаешь его лучшим только потому, что никого больше не слышала.

Расстроенная, я ушла с кухни, предоставив Пепе дуться в одиночестве. Я не хотела его обидеть, однако не могла поступить иначе. Бетти во мне нуждалась – это я знала точно. А я нуждалась в ней и в Марио, так что выбора у меня не было.

Пепе злился всю неделю: за обедом садился на другом конце стола, больше не предлагал попробовать новые блюда, не обменивался со мной взглядами. Мне не хватало его общества и разговоров.

Я уже представляла, как займу кресло рядом с Пепе, оркестр настроит инструменты, сцена осветится, и зазвучат прекрасные голоса. А потом мы обсудим спектакль: Пепе выслушает мое мнение и объяснит то, чего я не поняла или упустила. От мысли, что теперь ничего этого не будет, становилось грустно. Но еще обиднее было потерять его дружбу.

Я устала смотреть на спину и затылок Пепе и несколько раз пыталась с ним поговорить. Как-то утром, пока он готовил для Бетти поднос с яйцами всмятку, тостами и чаем, я решилась спросить:

– Ты нашел, кому отдать билет в оперу?

Пепе положил на поднос накрахмаленную салфетку, а рядом – до блеска начищенные нож, ложку и вилку.

– А зачем? Ты ведь идешь со мной, – упрямо сказал он.

– Я же говорила…

– Не желаю ничего слушать.

На поднос с грохотом опустился чайник, а за ним – тарелка с тостами и чашечки с яйцами.

– Пепе, ты невыносим! Сам прекрасно знаешь, как бы мне хотелось пойти.

– Не пойму, что тебе мешает. А теперь беги, отнеси ей завтрак, пока все не остыло.

Поднимаясь по лестнице с подносом в руках, я слышала, как Пепе кричит на экономку: ему, видите ли, доставили не то, что он заказывал, еще и про муку забыли. Его голос отдавался от мраморных стен так же гулко, как голос синьора Ланца во время репетиций.

На этот раз даже Бетти обратила внимание на крики Пепе. Когда я вошла в комнату, она уже не спала, и сидела в постели.

– Ох уж этот повар, – сказала она, пока я наливала чай. – Готовит, конечно, хорошо, но уж больно темпераментный. Все время эти крики… Начинаю подумывать, не отказать ли ему от места.

– Нет, пожалуйста, не надо, – попросила я, чувствуя, что краснею.

Бетти с трудом подавила улыбку.

– Вы что же, к нему неравнодушны? Он очень хорош собой, не правда ли?

– Нет-нет, – принялась оправдываться я. – Просто сегодня он злится из-за меня, вот и все.

– Чем же вы ему так досадили? – Бетти взяла у меня из рук чашку из тонкого китайского фарфора. – Не оценили его кулинарные способности?

– Нет, что вы! – Я немного замялась. – Просто он узнал, что я ни разу не была в опере, и хотел сводить меня на «Мадам Баттерфляй» – уже и билеты купил, а я отказалась.

– Почему же вы так поступили?

– Потому что буду с вами в Napoli – спектакль тоже в эти выходные.

– А-а, понимаю. – Бетти проницательно посмотрела на меня. – Думаю, вам больше хочется сходить в оперу с красавчиком-поваром. Хоть вы и говорите, что не влюблены, мне как-то не верится…

Щеки у меня снова запылали.

– Так он вам все-таки нравится? Правда? – со смехом поддразнивала Бетти. – Ну же, признайтесь!

– Может быть… Немножко…

– Как романтично! – Позабыв о завтраке, Бетти откинула одеяло. – Надо подобрать вам наряд. Вы, правда, выше меня, но, думаю, кое-что из моих платьев вам подойдет. Давайте-ка примерим. Так, что же лучше надеть в оперу…

– Но синьора, я ведь еду с вами в Napoli…

– Не беспокойтесь. Ал тоже едет, так что я буду не одна. Знаете, к вашей смуглой коже больше пойдут светлые оттенки. У меня есть шелковое платье с довольно глубоким декольте, которое я надевала на телепередачу «Звездный дождь» несколько лет назад. Оно, конечно, вышло из моды, зато вы будете прекрасно в нем выглядеть.

Я попыталась отказаться, но Бетти не желала ничего слушать. Она помогла мне застегнуть платье, отыскала жемчужное ожерелье и ридикюль в тон и даже набросила мне на плечи палантин, хотя погода стояла теплая. Глаза у Бетти сияли, и она не могла думать ни о чем, кроме моего вечера с Пепе.

– Вы будете так очаровательны, что красавчик-повар не устоит, – заверила Бетти. – Потом обязательно расскажите про ваш вечер вдвоем. Помню, как Марио впервые пригласил меня в оперный театр. Пели по-итальянски, а он мне все объяснял. Чудесно, когда юноша с девушкой вместе идут в оперу. Я очень за вас рада!

Я неловко чувствовала себя в ее одежде и боялась испачкать или порвать платье, которое наверняка стоило в сто раз дороже любой из моих вещей.

– Право, не нужно… Вы слишком добры… У меня есть нарядное платье, которое сшила мне мама… – смущенно бормотала я.

– Глупости! Платье удивительно вам идет! Вы должны быть именно в нем.

Я изучила свое отражение в зеркале: теперь никто не стал бы смотреть сквозь меня, как будто я пустое место. В платье Бетти я казалась старше и элегантнее и выглядела так, словно принадлежала к ее миру.

– Спасибо, вы очень добры. Вы с синьором Ланца столько для меня сделали… Я благодарна вам обоим.

– Всегда пожалуйста. А теперь переоденьтесь в свою одежду и сообщите скорей темпераментному повару, что все-таки пойдете с ним в оперу.

* * *

Похоже, вечернее платье Бетти меня преобразило. По крайней мере, Пепе обращался со мной не так, как прежде. Легко касаясь моей талии, он провел меня в театр и дважды сказал, что я прекрасно выгляжу.

Раньше я знала Пепе только таким, каким он представал в наших разговорах о музыке – напористым и упрямым. Теперь же я увидела другого Пепе – заботливого и внимательного, где-то даже романтичного. Бетти была права – чудесно, когда юноша с девушкой вместе идут в оперу.

Внутри театр был великолепен. Над головой у нас висела огромная сверкающая люстра из тысячи хрустальных подвесок, а по бокам рядами тянулись ложи, где сидели женщины с тяжелыми колье из жемчуга и бриллиантов на шее и мужчины в бархатных пелеринах и галстуках-бабочках, держащие в руках трости с серебряными набалдашниками.

При первых же звуках музыки меня охватил восторг: голоса певцов, сильные и прекрасные, заполнили собой весь зал до последних рядов. Мне хотелось уловить каждую ноту, прочувствовать и прожить ее так же, как пение синьора Ланца. Но столь же явственно я ощущала и близость Пепе: наши ноги соприкасались, а его рука дотрагивалась до моей обнаженной руки. Я знала, что он смотрит на меня не менее пристально, чем на сцену. Опера была великолепна, однако мы оба, поглощенные друг другом, находились как бы вне ее.

После спектакля Пепе повел меня в летнее кафе на Виа Венето. Мы ели ледяную стружку со вкусом кофе и миндальные пирожные и разговаривали так, как не разговаривали еще никогда. Вместо того чтобы читать мне лекцию об опере, Пепе начал расспрашивать о моей жизни.

Сначала я подбирала слова осторожно, стараясь не сболтнуть лишнего, но еще никто не проявлял такого интереса к моей персоне, и я почувствовала, что открываюсь. Я рассказывала ему о своей красавице-маме, упрямой сестре Кармеле и милой, но ленивой Розалине. Ничто так не заставляет разговориться, как внимательный слушатель, и вскоре я уже делилась с Пепе тем, что меня тревожило.

– Какое будущее ждет нас? – гадала я, разламывая на тарелке миндальное пирожное. – Может, я и найду работу в другом доме, если Ланца уедут из Рима, ну а остальные? Кармела хочет зарабатывать на жизнь пением, но мало кому так везет. Ну а Розалина… пока ее интересуют только сладости и красивые платья. Что же с ней будет?

– Почему именно ты должна об этом думать? – спросил Пепе.

– Я старшая, я всегда о них заботилась и не могу иначе.

– Ты не вправе распоряжаться их жизнью, – заметил Пепе. – В конце концов, они все равно пойдут своим путем – особенно Кармела, раз она такая упрямая. Ты можешь выбирать только собственное будущее.

– Не знаю, что это за будущее, – ответила я. – У тебя талант к кулинарии, у Кармелы – к пению, а вот во мне ничего особенного нет.

– Ошибаешься, – с улыбкой сказал Пепе.

Я смущенно улыбнулась в ответ.

Мы долго прогуливались по Виа Венето мимо кафе, за стеклянными стенами которых парочки ужинали, пили кофе и коктейли. Удивительно, какое оживление царило на улицах Рима ночью, когда я обычно спала.

Пепе положил мою руку на сгиб своего локтя, и мы пошли рядом, подстраиваясь под шаг друг друга, он – во взятом напрокат костюме, я – в вечернем платье Бетти. Оба мы выглядели так, словно были своими в толпе богато одетых прохожих.

– Вот бы этот вечер никогда не кончался, – сказала я. – Все было просто прекрасно!

– Не волнуйся, Серафина. – Пепе нежно сжал мою руку. – Будут и другие прекрасные вечера – я уверен.