Мне представлялось, что Марио и Бетти вернутся из Napoli в отличном настроении, довольные вниманием поклонников и городских властей, и я решила воспользоваться моментом и поговорить с ними о Кармеле. Я была уверена: стоит рассказать им о прослушивании, о том, как прекрасно сестра подходит на эту роль, и дуэт у нее в кармане.

Однако как только они переступили порог виллы Бадольо, я сразу поняла, что все прошло хуже некуда. Еще никогда я не видела Марио в таком бешенстве. Его гневный голос разносился по всему дому.

– Как ты мог поставить нас в такое положение?! – кричал он на мистера Тайтельбаума. – О чем ты думал? О чем думали на студии?

– Говорю тебе, я и сам ничего подобного не ожидал! – оправдывался тот. – Откуда мне было знать? Они одурачили и тебя, и меня.

– Ты мой менеджер! Твое дело – выяснять такие вещи заранее!

Слишком измотанная, чтобы выслушивать их перепалку, Бетти сразу пошла к себе. Я принесла горячий напиток из свежевыжатого лимонного сока и принялась расчесывать ей волосы и протирать лицо. Бетти сидела с рассеянным видом и молчала. Мне не терпелось рассказать о представлении в опере, но она, похоже, совсем о нем позабыла, и ее мысли витали где-то далеко.

Бетти забралась под одеяло, а я встряхнула платье, в котором она была на концерте, и повесила проветриваться у открытого окна. Работая, я все ждала, не расскажет ли она, что произошло.

Бетти нашла в себе силы заговорить, только когда ее голова коснулась подушки.

– Слава богу, мы дома…

– В Napoli что-то случилось, синьора?

– О, это было просто ужасно!

– Почему? Синьора Ланца плохо приняли?

– Да нет, приняли-то его хорошо, но все прошло совсем не так, как мы ожидали.

В надежде, что Бетти продолжит рассказ, я медлила и не уходила из комнаты: прибиралась на туалетном столике, расставляла баночки с кремами, раскладывала щетки.

– А синьор Ланца выступал? – наконец не выдержала я.

– Да. Иначе бы от него не отстали. Он был не готов, но как тут откажешься?

– И поэтому он сердится?

– Нет, конечно. – Бетти снова села в постели. – Это был никакой не концерт, а политическое сборище – вот что так разозлило Марио. Нас просто использовали. А стоит за всем этим какой-то мерзавец по имени Счастливчик Лучано. Похоже, его тут все знают. Может, и вы о нем слышали?

– Нет, вроде не слышала.

– Ал выяснил, что он гангстер, настоящий мафиози. А бедному Марио пришлось пожать ему руку – у него просто не было другого выбора. Мы боимся, что теперь нас не оставят в покое. От таких людей всего можно ждать – начнут угрожать, шантажировать. А дети? Вы ведь знаете обо всех этих ужасных похищениях?

Надеясь успокоить взволнованную, раскрасневшуюся Бетти, я дала ей выпить лимонного напитка.

– Синьора, вам нужно поесть. Принести чего-нибудь с кухни?

– Нет, мне пока не до еды. Как же я рада, что мы дома и я лежу в собственной постели!

В тот день настроение на вилле Бадольо царило мрачное, и все разговоры вертелись вокруг Счастливчика Лучано. Оказывается, о нем слышали даже в родной деревне Пепе, находившейся неподалеку от Napoli.

– Он очень опасен? – спросила я.

– Все мафиози опасны, – пожал плечами Пепе. – Думаю, большая часть собранных на концерте денег пошла ему в карман. Станет ли он преследовать нас на вилле Бадольо – не знаю. Надеюсь, что нет.

Позже одна из гувернанток рассказала, что Бетти попросила следить за детьми особенно тщательно и сразу сообщать, если вокруг виллы будут ошиваться какие-нибудь подозрительные типы. Им было велено ни на минуту не оставлять детей одних, избегать людных мест, вроде садов виллы Боргезе, и ездить только на автомобиле семьи Ланца.

На следующий день нагрянула еще одна беда – словно мало нам было грозного призрака мафии! Утро началось, как обычно: Марио встал рано и около часа распевался, прежде чем поехать на студию вместе с мистером Тайтельбаумом. Шофер и одна из гувернанток повезли девочек в школу, а мальчики остались дома – рисовать цветными карандашами и рассматривать картинки в комиксах.

Бетти по-прежнему пребывала в унынии, но все же посидела чуть-чуть с сыновьями, а потом поддалась на мои уговоры и съела немного пасты. Вскоре после обеда хлопнула входная дверь, и мистер Тайтельбаум чуть ли не на себе втащил в прихожую вдрызг пьяного Марио, от которого несло алкоголем.

Повисло зловещее молчание, а потом Бетти устроила такую сцену, какой мне еще не доводилось видеть. Собрав все свои силы, она обрушила на мистера Тайтельбаума целый поток горьких обвинений и не желала ничего слушать. Никем не замеченная, я тихо стояла в углу и наблюдала.

– Ты должен был о нем заботиться! Не давать ему пить! Я тебе доверяла, а ты допустил такое!.. – кричала Бетти.

– Я тут ни при чем, – оправдывался мистер Тайтельбаум. – Не могу же я все время за ним следить. Марио – взрослый человек, и, если он хочет выпить, никто не вправе ему помешать.

– Откуда он вообще взял выпивку?

– Понятия не имею. Я оставил его в гримерке и пошел сделать пару звонков, а когда вернулся, он уже прикончил целую бутылку. Наверное, послал за ней шофера.

– С меня хватит! – объявила Бетти. – Я больше так не могу!

– Я тоже, – холодно ответил мистер Тайтельбаум. Лицо его было непроницаемо. – Я предупреждал Марио, что останусь только при одном условии: если он не будет притрагиваться к выпивке. И я не шутил.

– Но ты не можешь просто взять и уехать!

– Могу. И, Бетти, я не просто уезжаю: я умываю руки. Пусть найдет себе другую няньку, а с меня довольно.

Не уверена, слышал ли распростертый на диване Марио их ссору, хотя кричали они громко. На следующий день, пока он лежал в постели и мучился похмельем, мистер Тайтельбаум ушел, перекинув через одну руку пальто с плюшевым меховым воротником, а в другой неся увесистый чемодан с остальными вещами. Он покинул виллу Бадольо, и больше мы его не видели.

Расхлебывать заварившуюся кашу Бетти предстояло одной. История снова вышла некрасивая: студия объявила, что синьор Ланца не в состоянии работать, и во второй раз прервала съемки. Бетти в отчаянии ходила из комнаты в комнату и ломала голову, как лучше поступить.

– Вот бы отправить его в такое место, где нельзя достать спиртного. Если пару дней не давать ему пить, все, глядишь, образуется само собой.

– А как насчет больницы, где синьор Ланца проходил курс похудания? – спросила я, желая помочь. – Там-то уж точно не будет спиртного.

Бетти пристально посмотрела на меня, взвешивая все «за» и «против»:

– А в этом что-то есть… Необязательно ведь всем рассказывать, почему он там – просто переутомился на работе и отдыхает. Может, именно отдых ему и нужен.

Вечером они опять сильно поссорились, а на следующий день Марио лег в больницу с диагнозом «переутомление».

Все на вилле знали правду, но не обсуждали ее даже между собой, боясь, как бы неосторожные слова не дошли до Бетти. Она легко огорчалась и плакала по любому поводу. Мы ничем не могли ее утешить, хотя и старались, каждый на свой лад: Пепе готовил сладкие лакомства, а гувернантки разучивали с детьми итальянские песенки. Самый красивый голосок был у Коллин, и, слушая ее, Бетти немного оживлялась, однако вскоре вновь впадала в уныние.

– Ей так плохо, – как-то сказала я Пепе, помогая ему лущить бобы. – Они с синьором Ланца любят друг друга, но все равно несчастливы. Если б только он бросил пить! Может, тогда бы их жизнь наладилась.

Кухня теперь стала моим убежищем, где я спасалась от царящего на вилле тягостного настроения. Завтрак, обед и ужин всегда подавали в одно и то же время, и это постоянство внушало уверенность, а разные вкусы и запахи радовали сердце. Ну а Пепе всегда был готов обсудить то, что меня беспокоило, и поделиться своими мыслями.

Отварив бобы, я очистила их ярко-зеленую сердцевину от серой кожуры и принялась наблюдать, как Пепе готовит ужин. Он работал быстро, мерил ингредиенты на глаз и никогда не сверялся с рецептом, действуя словно по наитию. Даже если бы мне удалось воспроизвести все его действия, вряд ли я получила бы тот же результат.

– Сколько ты жаришь лук? – спросила я, когда Пепе начал готовить соус.

– Пока не приготовится, – только и ответил он.

– А как ты делаешь эти маленькие орекьетте?

– Пустяки – просто мука с водой.

Несмотря на кажущуюся небрежность, работал Пепе, не жалея ни сил, ни времени. Чтобы приготовить хрустящий горький салат из пунтареллы, сперва нужно было отделить листья, потом нарезать стебли соломкой и вымочить в воде, чтобы они красиво закудрявились, а анчоусы на заправку приходилось подолгу толочь пестиком в ступке. Я наблюдала за Пепе, когда он разворачивал обертку из зеленых листьев и доставал оттуда шарик сливочного сыра буррата или месил сильными пальцами тесто для хлеба, пробовала готовящийся соус и чувствовала, как его вкус становится более насыщенным, слышала хруст, с которым Пепе разламывал спагетти, прежде чем бросить их в кастрюлю с бурлящей водой… Кипевшая на кухне жизнь пропитывала меня насквозь и согревала.

Пепе часто разрешал мне помочь, давая незамысловатые поручения: помешать деревянной ложкой жарящийся в горячем масле лук, налущить горох, разламывая нежные молодые стручки и вытряхивая горошины в дуршлаг, натереть кусок пармезана. Мы как будто готовили вместе, и это сближало.

Мы оба привыкли, что день на вилле начинается с музыкальных занятий синьора Ланца, и определяли по ним время: не пора ли мне будить Бетти и измерять температуру ее настроения, Пепе – ставить хлеб в духовку или натирать мясо смесью толченого чеснока и розмарина, а гувернанткам – переодевать девочек в школьную форму и причесывать им волосы.

При звуке его голоса меня всегда охватывал радостный трепет – думаю, то же испытывали и остальные. Но теперь хозяин лежал в больнице, и в доме было тихо и тоскливо.

Без его голоса мы все стали сами на себя не похожи. Уборщик Антонио больше не насвистывал за работой, шофер перестал игриво подмигивать хорошеньким горничным, экономка сделалась мрачной. Дни шли, новостей о Марио не было слышно, и постепенно даже Пепе начал впадать в уныние, а радость понемногу уходила с кухни.

Бетти теперь вставала рано и бродила по пустым комнатам в одном тонком пеньюаре. Часто я находила ее в какой-нибудь из приемных: она сидела в кресле, сжавшись в комочек, лицо у нее было бледное, взгляд безжизненный.

Однажды, придя на работу, я обнаружила на вилле еще большее запустение, чем обычно. С кухни не доносилось запаха кофе, а экономка до сих пор не поправила диванные подушки и не раздвинула шторы. Даже гувернантки еще не повели Коллин и Элизу в школу.

Я спустилась в подвал – проверить, там ли Пепе, и накипятить воды, чтобы сделать Бетти чай, но никого не нашла. Без Пепе на кухне было одиноко и пусто. Пахло моющим средством, и повсюду царил идеальный порядок: кастрюли отдраены и развешаны по стенам, стеклянная посуда начищена до блеска, ножи в подставке, тарелки стопками на полках. Обычно здесь кипела работа: стучали ножи, на плите что-то тушилось или шкварчало в масле, а центром всего этого был Пепе, деловитый и непредсказуемый.

Наконец Пепе появился и тут же приступил к своим обязанностям, пытаясь наверстать упущенное время. Он обращался со мной резче обычного и слушал мою болтовню вполуха. Стараясь ему помочь, я сварила кофе для прислуги, приготовила Бетти завтрак, сделала Дэймону и Марку тосты с яйцом. Потом отнесла подносы с едой наверх и снова вернулась на кухню.

Всю ночь я думала о Марио, недоумевая, почему жизнь, сулившая так много, внезапно пошла под откос. Я надеялась обсудить это с Пепе, однако в то утро настроение у него было неразговорчивое.

– Жизнь – сложная штука, – только и сказал он, когда я завела речь о пьянстве Марио и страданиях Бетти. – Все в ней не так просто, как кажется на первый взгляд.

– Но что мешает им быть счастливыми? У них все есть: деньги, слава, талант, красивый дом, четверо прелестных детей. На их месте я была бы довольна.

– Ты бы все равно нашла повод для недовольства – отыскала бы какую-нибудь торчащую нитку и дергала за нее, пока не распустится. Так всегда бывает.

Я впервые видела Пепе таким – голос бесцветный, в словах обреченность.

– Что с тобой? – спросила я. – Ты сегодня сам на себя не похож.

– Я такой, какой есть, – коротко ответил Пепе.

– У тебя грустный вид. Что-то случилось? – не отставала я. – Расскажи.

– Ничего не случилось. Просто мне сейчас не до веселья – настроение не то.

Пепе взял в руки овощерезку и принялся нарезать тонкими ломтиками картофель. Он весь ушел в работу, и на кухне сделалось так же тихо и мрачно, как и во всем доме.

Я отчаялась его расшевелить и поднялась наверх, надеясь уговорить Бетти отправиться на Виа Кондотти и прогуляться по магазинам. Она разговаривала по телефону. Вид у нее был оживленный, а голос радостный.

– Конечно, я сразу ему передам. Он будет очень доволен. Большое спасибо, что сообщили.

Бетти положила трубку и повернулась ко мне:

– Отличные новости. Звонили со студии: маленькую неаполитанку наконец-то нашли, и она готова исполнить дуэт, как только Марио сможет вернуться к работе. Правда замечательно? Это его подбодрит.

Я попыталась улыбнуться, но лицо словно окаменело.

– Марио зовет ее своим талисманом, – продолжила она, – и наверняка сочтет это добрым знаком.

Бетти хотелось отправиться в больницу как можно скорее, поэтому я набрала в ванну воды, вынула из шкафа одежду, разложила на столике косметику и бигуди – словом, совершила все обычные действия, чтобы подготовить ее к началу дня. Но думала я только о том, как сильно расстроится Кармела. Я проклинала Луизу ди Мео, а еще пуще винила себя – за то, что боялась, как бы меня не сочли назойливой, отвлекалась на Пепе, пошла с ним в оперу, а не поехала в Napoli. И вот я лишила сестру шанса спеть в фильме «До свидания, Рим». Простит ли она меня когда-нибудь? Она нуждалась в моей помощи, а я ее подвела.

Теперь я понимала слова Пепе: мне и самой было не до веселья.