В современной музыке нет чувства – одни ноты, и я давно уже бросила ее слушать. Любимые песни звучат у меня в голове, а все остальное – не стоящий внимания шум.

Почему я здесь? Потому что старость подкрадывается незаметно: ты внезапно замираешь на месте, а мир вокруг продолжает нестись вперед, все быстрее и быстрее. Потому что приходит день, когда понимаешь: у тебя никого не осталось – одни близкие умерли, другие слишком далеко.

Проще всего замкнуться в себе, как когда-то Бетти, и пусть себе жизнь течет своим чередом – без меня. А я буду тихо лежать в кровати в маленькой палате дома престарелых «Богоматерь Милосердная», не раздвигая занавесок и не открывая глаз, чтобы все думали, будто я сплю.

Мимо ходят люди, но это лишь тени – только прошлое реально. В нем-то я и живу: в наших с Пепе двух комнатушках в Трастевере, на вилле Бадольо, в арендованном доме в Беверли-Хиллз. Я танцую на вечеринках, плачу на похоронах… Я вспоминаю.

Если б только меня оставили в покое! Вечно находится какой-нибудь излишне заботливый человек, который нарушает мою задумчивость. Меня пытаются расшевелить. Хотят причесать и отвести в общую комнату. Говорят со мной жизнерадостным тоном. «Синьора, сегодня проходит занятие по составлению букетов. Вам понравится. Давайте-ка встанем и оденемся, чтобы тоже принять в нем участие».

Я различаю сиделок по голосам, помню, у кого руки грубые, а у кого ласковые, могу сказать, кто быстро теряет терпение. Я знаю их всех.

Но сегодня пришла новенькая, и ее голос напоминает мне о прошлом: он повышается и понижается совершенно не там, где нужно, и растягивает короткие гласные. Женщина говорит мягко, как Бетти, и с точно таким же акцентом.

– Синьора, меня зовут Дженни Батлер. Как вы себя чувствуете?

Я не отвечаю, однако она не обращает на это внимания.

– Я заметила фотографию у вас на двери. Кажется, я знаю, кто на ней. Это ведь певец Марио Ланца?

Видимо, мне не вполне удается сохранить обычное безучастное выражение лица, и Дженни Батлер продолжает, ободренная моей реакцией:

– Это ведь он, правда? Великий Марио Ланца? Моя няня очень его любила. Все время ставила мне пластинки Ланца – чудесные старые песни вроде Because You’re Mine или «Аве Мария». Как же давно я их не слышала!

Я не отвечаю, но Дженни Батлер, похоже, в собеседнике не нуждается.

– Он был очень знаменит в свое время, не так ли? Даже больше Фрэнка Синатры. Это правда, синьора? Вы помните те времена?

Я открываю глаза.

– Конечно, помню!

Ну вот, теперь начнется – напускная веселость и назойливая доброта, попытки выманить меня из комнаты. Наверняка у Дженни Батлер уже есть на примете какое-нибудь увлекательное занятие, которое я непременно должна посетить. Я снова закрываю глаза.

– Интересно, как вы с ним встретились? И почему вас сфотографировали вместе? – говорит она своим мягким голосом, который с каждой минутой все сильнее напоминает мне Бетти. – Может, расскажете? Расскажете о вашей встрече с Марио Ланца?

– Это долгая история, – против воли снова заговариваю я.

– И все же мне хотелось бы послушать.

– Вам некогда – вы на работе.

– О нет, я здесь не работаю – просто помогаю добровольцем. Муж переехал по делам в Рим, а я никого здесь не знаю, так что времени у меня сколько угодно. Я совсем забыла о Марио Ланца, а тут заметила фотографию у вас на двери и сразу вспомнила. Я видела его в «Великом Карузо». Вы смотрели этот фильм?

– Да, много раз.

– Здесь столько разных людей, и у каждого своя история – вот чем мне нравится это место. Жаль, что многие почти ничего не помнят. Их память не удержала воспоминаний. Но вы ведь не такая?

– Я помню все.

– Почему вы решили повесить на дверь именно эту фотографию?

– Я ничего не решала, – признаюсь я. – Просто она была в рамке, и сиделки, наверное, подумали, что это мой муж.

– Должно быть, Марио Ланца многое для вас значил, раз вы вставили его фотографию в рамку.

Я присматриваюсь к Дженни Батлер повнимательнее. Она сидит на стуле рядом с моей кроватью с таким видом, словно и не собирается уходить.

– Послушайте, я прекрасно знаю, что у вас на уме.

Она недоуменно смотрит на меня.

– Боюсь, я вас не понимаю.

– Вы хотите, чтобы я сидела в общей комнате и пялилась в телевизор вместе с другими стариками. Можете не стараться – мне хорошо и здесь.

– Вообще-то мне сказали, что у вас депрессия, – признается она.

– Ничего они обо мне не знают.

– Возможно, так и есть, – смеется она. – Говорят, вы особа таинственная.

Я жду, когда же она уйдет, но Дженни Батлер настроена решительно. Мы обе молчим. Она листает журнал, который кто-то забыл на тумбочке, потом наливает в стакан воды. Дженни Батлер встает, и во мне вспыхивает надежда, но она только подходит ближе, помогает мне сесть и откинуться на подушки, как я помогала когда-то Бетти.

– Я не собираюсь вас ни к чему принуждать, – заверяет она. – Просто мне бы хотелось иногда общаться с вами. В Риме у меня никого нет. Посещать достопримечательности одной, пока муж на работе, неинтересно.

– Скучаете по дому? – спрашиваю я.

– Да, очень. И еще мне нечем заняться – не могу найти цель в жизни, понимаете?

Я уже давно не интересуюсь ничем, что творится за рамками моей собственной жизни. Откровенность незнакомки застает меня врасплох. Я тронута.

– Поэтому вы слушаете наши истории? Чтобы не думать о собственной?

Она озадачена.

– Может, и так…

– От моих рассказов в вашей жизни ничто не изменится.

– Пожалуй, вы правы. – Она вновь усаживается на стул. – Но мне нужен друг. Очень нужен.

Мама была права – мне всегда нравилось помогать людям. Долгое время я никому не могла ничего дать. И вот теперь приходит Дженни Батлер. Одинокая Дженни Батлер, которой нужен друг. Я чувствую, что смягчаюсь.

– Расскажите, как вы встретились с Марио Ланца, – просит она, – только об этом.

– Так сразу и не объяснишь…

Она с ожиданием смотрит на меня.

– Я не просто встретилась с Марио Ланца… я его знала… очень хорошо знала…

А потом история захватывает меня и требует, чтобы ее рассказали. Больше сдерживаться я не могу.

– Вообще-то моя история начинается не с него, – говорю я своему новому другу. – Она начинается с женщины, которая высовывается из окна увитого плющом дома в Трастевере и, глядя на узкую улочку внизу, кричит: «Серафина… Серафина… Се-ра-фи-на!»