XXXVII
При входе в замок саркастическая улыбка оживила до сих пор неподвижное, как мрамор, лицо герцога: все комнаты были меблированы словно для глупца.
— Недолго придется тебе стараться, господин профессор, — произнес он сквозь зубы.
Ручки у дверей и окон были отвинчены, так что их нельзя было открыть. В двери комнаты, которую Альфред когда-то сам украшал великолепными картинами и дивными предметами искусства, сделано было отверстие для наблюдений. Тяжелые предметы, о существовании которых он отлично знал, ибо он знал этот замок во всех подробностях и помнил их, были удалены.
В средней комнате первого этажа стоял стол, накрытый на три прибора.
— Возьмите прочь эти приборы, — сказал герцог стоявшему здесь слуге, — я хочу обедать один.
Короткий энергичный жест показал главному доктору, который явился было со своим ассистентом, какое серьезное значение придает Альфред этому приказанию.
— Со свитой, господа, или с прислугой, как желаете, но не со мной.
Главный доктор и его ассистент, вежливо поклонившись, удалились.
Осталось только двое слуг.
— Мне будет прислуживать старик Венцель, — приказал герцог.
Один из прислужников вышел, чтобы сообщить главному доктору об этом желании герцога.
— Отойдите оба в соседнюю комнату и наблюдайте за его высочеством и Венцелем через отверстие в двери. Впрочем, следует исполнять всякое желание его высочества. Так гласит приказ его светлости регента.
Альфред стоял у окна. Он смотрел вниз, на мокрый от дождя парк и ждал. Угнетающая духота грозового дня чувствовалась в затхлом воздухе комнаты. По своей привычке он хотел было открыть окно и вдруг вспомнил о невероятном деле, которое решились сделать с ним.
Альфред с силою сжал зубы. Прыжок из Турма в горную пропасть был бы лучше всего.
Вошел старик Венцель.
— Ваше высочество изволили требовать?
— Послушайте, Венцель, кто здесь главный повар?
— Брейтенберг, ваше высочество.
— Вы знакомы с ним?
— Он уже несколько лет служит в Турме. Он из одного местечка со мной, недалеко от Лаубельфингена.
— На него можно положиться?
— Он верен, как пес, вашей светлости.
— Не слыхали вы чего-нибудь о том, что эти господа, эти врачи на кухне примешивают что-то к кушаньям?
— Никак нет, ваше высочество.
Альфред повернулся. Его взгляд упал на отверстие в двери. Ему показалось, что один из служителей пристально смотрит на него.
Альфред вынул из кармана платок.
— Повесьте этот платок на двери, перед отверстием, Венцель!
— Я не смею, ваше высочество.
— В таком случае я сделаю сам.
Он взял вилку со стола и с силою воткнул ее сквозь платок в твердое дерево двери.
— Вот так. Я научу вас.
И он опять обратился к Венцелю.
— Теперь подавайте. Подойдите ближе. Мне нужно поговорить с вами, Венцель.
— Что изволите приказать?
— Знаете вы Остров роз, Венцель? — заговорил Альфред, быстро проглотив куска два.
— Ваше высочество, я много лет служил там. Старый садовник Вейльман…
— Он все еще там?
— Так точно.
— Вы знаете, стало быть, павильон на острове, в нем мой рабочий кабинет и стол…
— Я знаю, ваше высочество. Ключ к этому столу только у вас и у кронпринцессы.
— Совершенно верно, Венцель. Вы что-нибудь слыхали о кронпринцессе?
— Ее королевское высочество уже четвертый день изволят жить там, в гостинице, недалеко от Лаубельфингена.
— Отлично, отлично… Убирайте!
Он вдруг притянул к себе старого служителя и шепнул:
— Чтобы ни один человек не знал об этом, заклинаю вас, Венцель!
— Никто не узнает, ваше высочество!
Маленький золотой ключик очутился в кармане Венцеля.
— Откройте стол, Венцель. Вы знаете который — маленький стол из черного дерева, и принесите мне все, что найдете в его ящике.
— Что же я могу найти в ящике?
— Небольшой пакет с письмом.
— А как я передам его вам?
— Завтра к завтраку я закажу бутерброд. Подадите его мне вы, положите письмо между двумя ломтиками хлеба. Понимаете? Как будто письмо ломтик мяса.
— Слушаю, ваше высочество.
— Поняли!
— Совершенно.
— Когда наступит ночь, садитесь в лодку, как будто для прогулки по озеру или для ловли рыбы, по этакой погоде. Рыба клюет при такой погоде! Потом мчитесь на остров и в тиши ночной исполните мое приказание.
— Слушаю, ваше высочество.
— Это вкусно, я сыт. Теперь я хочу отдохнуть. Скажите, чтобы меня отвели в спальню.
Венцель ушел.
Тотчас же вошли два служителя.
— Я хочу отдохнуть, — высокомерно сказал им герцог. — Вы поможете мне раздеваться.
Альфред пошел вперед, направляясь в хорошо знакомую ему голубую спальню.
Служители шли за ним.
— Довольно одного. Я хочу еще бегать и двигаться.
Был пятый час, когда герцог улегся в постель. Сильное возбуждение предшествовавших дней, сильное напряжение силы воли и самообладания, с помощью которых он овладел порывами своей бешеной ярости, все это вызывало в нем сильную слабость.
Он впал в глубокий, свинцовый сон, без сновидений, который к утру стал беспокойным.
— Венцель должен прислуживать мне в постели, — приказал он, проснувшись. — Пусть он принесет мне бутерброд с белым мясом и чашку чаю.
Вошел один из служителей. Он хотел было помочь ему одеться.
— Не надо, братец, — вскрикнул Альфред, увидев входящего. — Я останусь в постели. Я пью чай всегда в постели. Не надо. Венцель сейчас все принесет.
— Он уже ждет в передней приказаний вашего высочества.
— Тогда пусть он сейчас же придет сюда.
Когда Венцель показался в дверях, Альфред заметил, что служитель сделал какое-то движение. Он схватил тарелку, на которой Венцель нес завтрак.
Альфред хотел вскочить и удушить этого человека, но одумался.
Ожидание смирительной рубашки, крушение всех его планов, невозможность отомстить тому, кто столкнул его с солнечной высоты в такое жалкое состояние, сделали свое дело. Он еще раз сдержал себя.
Предосторожность служителя оказалась, впрочем, излишней. Он захватил с тарелки только нож, который дворцовый повар положил вместе с хлебом. Он, очевидно, хорошо знал этих корифеев науки.
Может быть, после вчерашней непонятной и своевольной выходки, которую он себе позволил, был приказ главного доктора не давать ни ножей, ни вилок, а только ложки.
Венцель подошел к его постели и лишь слегка кивнул головой. Герцог понял его.
Наблюдавший служитель ушел в соседнюю комнату. Альфред явственно заметил, что он смотрит в отверстие в двери. Он взял хлеб с тарелки и как будто нечаянно уронил его на постель, но тотчас же поднял его и съел до последней крошки. Письмо незаметно упало между подушками.
Затем Альфред наскоро выпил чай и снова повернулся к стене, как будто ему хотелось спать.
Закрыв письмо обеими руками и притворяясь спящим, он стал читать:
«Голубка орлу.
Сегодня, когда станет смеркаться, между семью и восемью часами, в густом кустарнике на южном конце Турмского парка будет ждать небольшая лодка с зеленым фонарем. Удали всех, если можно и врача, постарайся достичь этого места и садись в лодку на другом берегу. Мои лошади будут ждать, оседланные и готовые отправиться в путь. Через два-три часа мы достигнем границы моей страны. Тогда ты будешь под покровительством Карла.
Матильда».
Когда он прочитал эти строки, на него нашло удивительное спокойствие. Он прикрепил это письмо к пуговице своей рубашки и скрыл его на своем теле.
Еще с четверть часа притворялся он спящим, затем быстро встал и дернул за звонок. Он уже был на ногах, когда вошли оба служителя. Он приказал им помочь ему надеть верхнее платье. Сегодня он пожелал надеть простой штатский костюм, который был для него заказан. Далее он приказал подать себе летнее пальто и мягкую фетровую шляпу с драгоценной брильянтовой брошкой, говоря, что он хочет прогуляться по парку.
Было одиннадцать часов утра, когда к нему явился, по его требованию, главный доктор со своей вечной улыбкой на лице.
Альфред пошел ему навстречу и протянул руку.
Согласно установившемуся церемониалу профессор ждал, пока герцог сам не заговорит с ним.
— Ну, как вам показалась поездка, господин профессор? — раздался наконец голос Альфреда. — Я великолепно себя чувствую, спал отлично, а бутерброд доставил мне истинную радость. Слышите, человек науки, истинную радость! Я проглотил хлеб и все, что в нем было, с волчьим аппетитом. Готовы вы отправиться на прогулку? Я хочу пройтись по парку. Если вы хотите идти вместе, буду очень рад. Мне очень хотелось бы поговорить с вами о вашей науке.
Доктор был чрезвычайно удивлен. Он вовсе не представлял себе своего пациента таким. Никакого угнетения, никакого следа меланхолии! Весел и возбужден, ясен и понятен! Впрочем, это бывает периодически.
— Я к услугам вашего высочества.
— Отлично.
Доктор ушел. Он отправился к одному из своих ассистентов и поручил ему послать немедленно князю Филиппу телеграмму следующего содержания:
«Здесь все обстоит отлично».
После этого он пошел с Альфредом. Он шел в почтительном отдалении от него, но Альфред сделал ему знак приблизиться. Парк был окружен жандармами, которым было строго приказано немедленно скрываться из глаз, как только они завидят герцога. Это, однако, не укрылось от Альфреда.
«Они могут затруднить исполнение моего плана», — подумал он.
В некотором отдалении от обоих гуляющих следовал еще служитель. Он как будто нес некоторые вещи для доктора — плед и подзорную трубу. Но Альфред знал истинные цели этого человека.
Герцог прервал разговор, с минуту постоял на одном месте и стал мрачно смотреть на этого человека.
Доктор понял.
Чтобы доставить ему удовольствие и, может быть, в надежде сделать его еще разговорчивее и веселее, доктор сделал знак, чтобы служитель не шел далее за ним. Затем они свернули с герцогом на одну из едва заметных лесных тропинок. Сторожа и служители не раз совершенно теряли их из вида.
— Пойдемте к берегу озера, профессор, — предложил Альфред. — Там есть скамейка, с которой открывается чудный вид. Правда, сегодня все тонет… тонет в дожде, профессор, а все-таки…
— Как изволите приказать, ваше высочество.
— Там мы можем спокойно болтать, профессор. Мне интересно узнать кое-что о вашей жизни и о вашей науке. В молодости мне говорили, что вы — большая величина, гений в вашей области. Вы еще можете увеличить свою славу, ведь вы еще человек не старый?
— Мне шестьдесят два года, ваше высочество.
— В самом деле? По виду вам этих лет дать нельзя.
Герцог пошел по узкой дорожке, которая шла прямо вниз, к берегу озера.
— Я еще могу бегать, как серна, профессор, несмотря на свою полноту, — шутил Альфред.
— Это удивительно, ваше высочество. А я уже едва ли в состоянии.
— Посмотрите… Мои руки еще сильнее, чем ноги.
Альфред бросил лукавый взгляд на тщедушную фигуру ученого.
— Вот скамейка. Сядем.
Оба сели.
— Ну, расскажите мне что-нибудь о вашей жизни. Каким образом вы стали таким знаменитым человеком, таким знатоком человеческой души и тела. На мой взгляд, это самое трудное дело.
Доктор почувствовал себя польщенным. С ним ведь говорил герцог, хотя и больной, но все же гениальный в некоторых областях.
— Я начал незаметным человеком, ваше высочество, много учился, много работал, пока не удостоился приглашения вашего покойного отца занять кафедру в кронбургском университете.
— Таким образом, можно изучить известные симптомы и безошибочно определять болезнь?
— Совершенно безошибочно, ваше высочество.
— Это удивительно! Если человек пишет оперу, если строит дворцы, если тихая ночь ему приятнее, чем шумный день, если он хочет лучше уединиться в глубине горного леса, чем оставаться в толпе глупых людей, то он болен! Удивительная наука, профессор! Вы — владыка на Божьем троне, вы редкий человек…
— Есть границы всему, ваше высочество.
— Отлично! Границы! Значит до этого пункта — он здоров; а после этого — болен. А вы сами-то, господин профессор, изучили эти границы и можете их указать?
— Тут много значит, ваше высочество, опытность, наблюдение, взгляд, изощрившийся на сотнях отдельных случаев.
— Понимаю, понимаю! Однако посмотрите, погода-то разгуливается. Держу пари, что после обеда будет солнце и вечером, когда наступят сумерки, мы можем опять совершить нашу интересную и поучительную прогулку на берег озера.
— К вашим услугам, ваше высочество.
— На то я и герцог. Посмотрите, как разрослись там прибрежные кусты с тех пор, как я в течение нескольких лет не был здесь. Профессор, там положительно можно спрятаться. Прежде здесь не было такой чащи. Кустарники с течением времени заросли травой. Нужно велеть скосить ее.
Взгляд герцога, по-видимому, не отрывался от свинцовой, однообразно серой поверхности озера. Но более внимательному наблюдателю бросилось бы в глаза, что этот взгляд постоянно устремляется на берег, на то место парка, где орешники, ивы и буки, водоросли и водяные лилии образуют почти непроходимую чащу.
— На что вы смотрите, ваше высочество? — спросил доктор.
— На озеро, господин профессор, на озеро. Я его люблю с детства. Здесь я провел большую часть моего царствования.
— Я знаю, ваше высочество.
— Мальчиком я был превосходным пловцом. Я не раз переплывал у Гогенарбурга холодные воды озера, профессор, и оставался здоров. Впрочем, это было так давно. Такие телесные упражнения, кажется, весьма полезны?
— Весьма полезны, ваше высочество, — подтвердил доктор.
— Это мне говорил мой лейб-медик в Гогенарбурге. Видите ли, профессор, великое искусство всегда остается одинаковым, практикуется ли оно простым деревенским врачом, или корифеем кронбургского университета. Следовательно, есть только одно средство, исцеляющее от всех болезней.
— Что вы подразумеваете под этим, ваше высочество?
— Да одно, к которому мы все должны будем прибегнуть, вы и я, герцог и профессор. Вот почему не очень-то я уважаю вашу науку.
С этими словами герцог встал.
Он пожелал возвратиться в замок.
— Пора завтракать, доктор. Приятного аппетита! Нужно наслаждаться, пока можешь. На завтрак есть свежая спаржа с гор и рыба из озера. Это очень вкусно, профессор.
Доктор покачал головой.
Герцог говорил так ясно, так разумно, и все-таки…
И в глубоком раздумье он пошел назад в замок.