Действующие лица
ОЛАВИ, режиссер-постановщик, 40–50 лет
СААРА, сценограф, 35–40 лет
АЛЕКСИ, продюсер, 35–45 лет
Действие происходит в наши дни, место действия – рабочий кабинет Саары и Олави, примыкающий к их дому.
Сцена первая: новый проект
Вечер. Кабинет режиссера и сценографа. Посреди комнаты стол, на нем макет декорации – домик со стеклянными стенами. Входит Олави, он ищет очки. Останавливается, засматривается на домик. Следом входит Саара. Олави в костюме, Саара тоже в вечернем туалете, они явно куда-то собираются.
ОЛАВИ (смотрит на домик).
СААРА. Ты здесь? Что ты делаешь? Мы ведь, кажется, опаздываем?
ОЛАВИ. Да знаю я. Очки вот потерял. Не помню, куда сунул.
СААРА. Постарайся все-таки вспомнить.
ОЛАВИ. А я что делаю?
СААРА. Извини, по-моему, ты просто стоишь и разглядываешь макет. Ты ужасно рассеянный. Ну скажи, о чем ты думал?
ОЛАВИ. Да ни о чем. Я здесь репетировал речь, так что они точно где-то здесь. Тьфу. Вечно я их куда-нибудь засуну.
СААРА. Ты не нервничай. Я просто хотела напомнить, что мы торопимся.
ОЛАВИ. И что, мне легче от этого? Очки-то все равно нужны, я же должен речь читать. И вообще ты сама виновата – связалась с полуслепым. (Оглядывает свой костюм.) Что это за наряд? Народ смешить.
СААРА. Ну в приглашении же сказано: театральное торжество, костюм в стиле ретро. Внятно прописанный дресс-код. И вообще ты очень красивый.
ОЛАВИ. Спасибо.
СААРА. А куда мы поедем на деньги, которыми тебя наградили? (Обнаруживает очки.) Да вот же они, у тебя в жилетном кармане.
ОЛАВИ. Спасибо. Дай-ка сюда. Вот послушай начало.
СААРА. Не успеем.
ОЛАВИ. Да ладно. Послушай.
СААРА. Ну давай, давай. Начинай.
ОЛАВИ. Так вот. Начало…
СААРА. Только успокойся. Не нервничай, не спеши. И читай спокойно, по бумажке, вот так.
ОЛАВИ. Ты что это, поучать меня взялась?
СААРА. А ты разве не об этом просил?
ОЛАВИ. Нет, я просил послушать. Терпеть не могу, когда мне говорят, что делать. Поэтому-то я и режиссер.
СААРА. Ну извини. Всё, молчу.
ОЛАВИ. Да. Я совершенно не умею говорить речи.
СААРА. Ну что ты!
ОЛАВИ. Театр является для меня… (Задумывается.) Или лучше сказать: «Театр кажется мне…»? Не слишком книжно?
СААРА. Да это одно и то же. Пропусти. Придумаешь какую-нибудь замену.
ОЛАВИ (читает). Однажды я совершал пробежку… (Задумывается.) Наверное, надо объяснить, почему я ее совершал? Так вот, я бегал, чтобы на меня напало вдохновение.
СААРА. Извини, знаешь, я вдруг подумала – может, ты отложишь эту бумажку и просто расскажешь обо всем как бы от себя? Вот как друзьям за кружкой пива рассказываешь. Вложи в эту историю чуть побольше себя.
ОЛАВИ. Опять ты режиссируешь.
СААРА. Да нет, я пытаюсь воспринимать с позиции слушателя, и именно поэтому… Ну ладно, делай как хочешь.
ОЛАВИ (откладывает бумажку и начинает медленно рассказывать). Мне нужно было придумать в «Смерти коммивояжера» некое движение для главного героя. Вилли Ломана. Некий жест.
СААРА. Вынь палец из носа. И можешь чуть-чуть ускориться.
ОЛАВИ. Ладно… Так вот, я бежал, и вдруг оказался возле ступеней Кафедрального собора. Я собирался пробежать по ним со всех ног, но тут вдруг сверкнула молния и начался дождь. Я посмотрел на пульсометр – сто шестьдесят ударов в минуту. Но на меня вдруг напал страшный кашель, дыхание перехватило, руки одеревенели, тело пронзила боль… Мне показалось, что я вижу себя со стороны. Я подумал: вот так же глохнет машина, когда мотор отказывает. Тьфу, как все это смешно и жалко!
СААРА. Нет-нет, все отлично, продолжай. Мы успеем.
ОЛАВИ. Но в этот самый момент… Хоть я и скрючился там на ступенях, мозг мой по-прежнему обдумывал постановку. И вдруг меня осенило. Вилли Ломан должен все время двигаться, преодолевая физические преграды: на сцене надо наставить всяческих загородок и ступенек. И только в самом конце, когда Вилли выгонят с работы, – он сядет на ступеньки, и сцена смерти произойдет под дождем. Во-от. И я потихоньку пополз от церковных ступеней… И тут мне на глаза попалось распятие.
СААРА. Нет, про распятие не надо.
ОЛАВИ. Но это же важнейший символ в западной культуре! Всех нас распинают так или иначе. Вилли распял сам себя. И я сделал почти то же самое. Забавно: на этой церемонии наградят человека, который практически повторил путь Вилли. И сейчас в зрительном зале собрались все однокашники, и я тем самым как бы поблагодарю…
СААРА. Отличная речь получилась. Но оставь в покое однокашников. А не то вызовешь саркастические усмешки.
ОЛАВИ. Саркастические усмешки – по поводу моей речи?
СААРА. Честно тебе скажу: я так до сих пор и не поняла, в чем смысл этой сцены с распятием.
ОЛАВИ. Зато все остальные оценили. Критики по полстраницы ей посвящали.
СААРА. Не понимаю, почему вам, мужчинам, так нравится, когда кто-то бегает по сцене с бревном на горбу.
ОЛАВИ. Пойми же, это символизирует выбор. Мы выбрали тяжкую ношу. Представь себе каких-нибудь тайцев, как они под своими пальмами тащат окровавленный крест… Не-ет, это не для них. Им скорей подходит улыбчивый Будда и свежая кокосовая похлебка.
Пиликает телефон.
СААРА. Это такси.
Сара готовится выходить.
ОЛАВИ. Подожди! Погоди минутку. Скажи мне. Что это за макет?
СААРА. В каком смысле?
ОЛАВИ. В прямом. Что это?
СААРА. Ну-у… Так, эксперимент.
ОЛАВИ. Это для какого-то спектакля? Кто-то уже просил его у тебя?
СААРА. Да нет, никто не просил. А что?
ОЛАВИ. Просто я посмотрел на него и понял, что он отлично подходит для одной идейки.
СААРА. Для чего?
ОЛАВИ. Ну, мне тут предложили одну постановку.
СААРА. Какую?
ОЛАВИ. «Фауста». «Фауста» Гете. На большой сцене. И этот макет – он будто специально для нее создан. Дьявол меня разбери, это гениально. И какая удача, что на него еще никто не претендует.
СААРА. Ну ничего себе. Нет, я понимаю, что это сногсшибательное предложение и надо соглашаться. Но… от кого? И к тому же… Тебе надо отдохнуть. Ты же обещал.
ОЛАВИ. Верно. Ну, об этом мы еще подумаем.
СААРА. Нет, подожди, мне все это не нравится. То есть ты весь вечер сидел тут, смотрел на эту штуковину и обдумывал «Фауста»?
ОЛАВИ. Успокойся. Я еще никому ничего не обещал. Мне просто предложили. Пойми. Предложения приходят постоянно, телефон круглые сутки звонит… Ничего особенного.
Олави смотрит на макет и показывает Сааре, как падает свет.
ОЛАВИ. Да, что касается света. Если сделать, чтобы свет двигался вот отсюда, и тогда это был бы заход солнца и восход… Гениально.
СААРА. Ты уверен, что никому еще ничего не пообещал?
ОЛАВИ. Уверен-уверен… Ладно, нам пора идти. Такси ждет. Куда я опять подевал очки?
СААРА. Ты нормально себя чувствуешь?
ОЛАВИ. Абсолютно.
СААРА. Они у тебя на лбу.
ОЛАВИ. И правда.
Уходят.
Сцена вторая: Фауст
На следующее утро.
ОЛАВИ (в нижнем белье наговаривает на диктофон идеи к «Фаусту»). Интерпретация раскрывает нам глаза на сегодняшний день. Раскрывает по-новому образ пещеры Платона. Здесь присутствует мощная философская база. Сатана принуждает людей поверить в образы, не являющиеся истинными. Людям хочется верить в то, что они видят, и они неспособны на критику. Реклама создает новую картину мира. Информационный поток меняет людей. В нем проповедуется только одна идея: потребляй, разрушай, получай удовольствие. На автобусах пишут: «Бог умер!» Человеку хочется забыть о действительности… Человек не вечен…
СААРА. Так, значит, завтракать в этом доме перестали.
ОЛАВИ. Да, прости… Вечером пришли в голову кое-какие идеи, я заскочил сюда их выплеснуть.
СААРА. Да брось. Ты уже вкалываешь вовсю!
ОЛАВИ. И вовсе я не работаю. Я проникаюсь чувством! Это ведь не запрещено?
СААРА. В своей торжественной речи ты забыл упомянуть, как я тебя увозила с тех церковных ступеней. Как тащила тебя через площадь. Ты забыл упомянуть, как грохнулся в обморок, вернувшись с репетиции, потому что накануне не успел поесть. Я таскала тебе еду в кабинет. Ты звонил из книжного магазина и спрашивал, как ты там оказался. Утром я нашла твои штаны в холодильнике. Я не могу смотреть, как ты себя убиваешь!
ОЛАВИ. Да не убиваю я…
СААРА. После премьеры «Коммивояжера» ты проспал целый месяц. Вставал утром кофе попить – и снова шел спать. Ты сам говорил, что собираешься отдохнуть! Нельзя так жить. Надо делать перерывы в работе.
ОЛАВИ. Ну я и сделал. Я два месяца наводил тут порядок, цветочки поливал. Но уже на третий я начал – тайком от тебя – читать новые пьесы. Да, вот так я живу. Уже двадцать лет, между прочим. А ты из них видела всего пять. Я не могу вдруг взять и измениться. Для меня отдых – это находиться там, где мне нравится.
СААРА. Да ты весь белый. Голова кружится? Болит?
ОЛАВИ. Я сто лет не пил, а вчера выпил. Плюс спал всего два часа. У меня просто похмелье. Вечно тебе мерещатся всякие ужасы. Что, надо запретить вообще все, что доставляет удовольствие?
СААРА. Мы столько дел переделали вместе. Я ценю то, как ты вкладываешься в работу. Но в последнее время мне страшно. Правда. Я боюсь потерять тебя. Я хочу прожить с тобой еще тридцать лет.
ОЛАВИ. А почему всего тридцать? Не такой уж я и старый. Хочешь от меня избавиться? Что поделаешь, так уж оно устроено – без труда, сама знаешь, не выловишь и рыбку из пруда.
СААРА. Гляди, как бы тебе самому не бултыхнуться в этот пруд!
ОЛАВИ. А как, по-твоему, создавались мировые шедевры? Вспомни Ван Гога. Вспомни Моне.
СААРА. То есть ты тут в трусах создаешь мировой шедевр? Я просто считаю, что для вдохновения не обязательно сбивать кулаки о стену или отрезать себе нос.
ОЛАВИ. Я знаю себя. Я работаю – значит, я живу. Без работы я теряю покой. Если сейчас взять год отпуска, я просто свихнусь. Погибну. И кстати, он отрезал себе не нос, а ухо.
СААРА. Да, точно.
ОЛАВИ. В общем, это не выход. Выход в том, чтобы научиться работать по-другому. По-новому. И как только я увидел этот макет, я сразу понял, что вот оно, новое! Когда я смотрю на него, меня охватывает удивительная легкость. Мой разум абсолютно ясен. Я спокоен, но образы проносятся в моем мозгу, воображение трудится… Восхитительное чувство.
СААРА. Но с чего вдруг «Фауст»? Это ведь очень сложная пьеса. Все равно что просидеть четыре часа в стоградусной сауне, охаживая себя поленом. Почему «Фауст»?
ОЛАВИ. Этот макет – ключ ко всему. Фауст – он исследователь, посвятивший жизнь знанию. Ему этой жизни мало. Он хочет постичь ее тайны. Существует ли Бог? В чем смысл существования? Что такое любовь? Что есть Вселенная? Фауст живет здесь, за стеклянной стеной. Стена – это граница. Фауст пытается заглянуть за стекло. Но сквозь него ничего не видно. Фауст – заключенный. И тут на сцене появляется дьявол – Мефистофель – и обещает всевозможное знание. Обещает показать, чтó по ту сторону стекла. И первым делом Фауст там видит прекрасную юную девушку! (Указывает на Саару.) Она сводит его с ума…
СААРА. Перестань!
ОЛАВИ. Это потрясающе многофункциональный эскиз. В стекле может отражаться все, что угодно. На стекле Фауст станет писать математические формулы. Рисовать. И я, конечно же, надеюсь, что мы с тобой будем работать вместе. Что скажешь?
СААРА. Даже не знаю.
ОЛАВИ. И вот еще что. В последнее время я невероятно счастлив. Я влюблен в тебя, как сумасшедший. Прости, что я такой упрямец, такой невыносимый… мерзавец. Прости меня.
СААРА. Хватит! Не зли меня лучше. За что ты на этот раз берешься?
ОЛАВИ. Я должен встретиться с этим вызовом лицом к лицу! Иначе я просто завяну. И кстати, ты не вынесешь рядом с собой такую развалюху. Знаю я тебя. Начнешь меня ненавидеть. Я растолстею, буду смотреть телик и обжираться пиццей. И через пару месяцев ты вышвырнешь меня вон и найдешь себе режиссера, который будет бегать марафоны и кататься на велосипеде. Будете трахаться с ним ночи напролет и смеяться надо мной. Он поставит «Фауста», и я потеряю покой. Я начну картавить, пить и шататься по городу, обзывая тебя дрянной шлюхой. Ты родишь этому марафонцу четверых детей и будешь счастлива. Ты будешь процветать. А я ослепну. Приду к вам на свадьбу нарываться на скандал и приставать к твоей матери. И в конце концов переберусь в Польшу и займусь там кукольным театром. Ну, что скажешь?
СААРА. По-моему, бесполезно что-либо говорить. Ты уже ввязался в этот проект.
ОЛАВИ. Нет. Я же сказал тебе.
СААРА. А вот и да.
ОЛАВИ. Неправда.
СААРА. Но ты уже все решил. Решил, так ведь?
ОЛАВИ. Нет.
СААРА. Ладно, все это без толку. Пора браться за работу. Звони Алекси. Пусть рассчитает бюджет.
ОЛАВИ. Ну ты чего?
СААРА. Пора браться за работу. Ничего не попишешь. Надо смотреть правде в глаза. Что попусту биться головой о стену? Да что это я все пословицами говорю. Раньше сядем – раньше выйдем.
ОЛАВИ. Кто рано встает, тому Бог подает.
СААРА. Ну, какая разница.
ОЛАВИ. Да? То есть мы беремся за дело? Вот так прямо посреди моего отпуска вдруг бросаемся работать? Не-е-ет, я пошел обратно в свое гнездышко. Что за безобразие.
СААРА. Вот-вот.
ОЛАВИ. Но если уж тебе так хочется… То уж ладно, в принципе я согласен. (Улыбается.)
СААРА. Улыбаешься, да? Да ты худший в мире артист! Это же ясно как день.
Олави снова показывает Сааре макет.
ОЛАВИ. Пусть так, но кое-что в этом макете надо поменять…
Звучит музыка.
Сцена третья: бюджет
АЛЕКСИ. Не пойму, чего вы каждый раз так расстраиваетесь. Будто не знаете, что театр и финансы – понятия неразрывные. Между прочим, первые продюсеры уже в первые годы нашей эры в толпе крутились – собирали деньги и планировали новые публичные представления. А режиссерской профессии всего сотня лет. А слово «сценограф», верно, первым произнес Брехт, так что твоя профессия, дорогая Саара, существует всего лет шестьдесят. А моя – уже два тысячелетия!
СААРА. Практически первая древнейшая.
АЛЕКСИ. И нечего принижать заслуги продюсера! Да, начинали мы на площадях, с проститутками.
СААРА. Вот вас-то, продажных, Христос и вышвырнул из храма с торговцами. Потому что храм – святое место. Думаю, представление вышло отличное. Но нет, на этот раз мы обойдемся без образа Христа. Больше никаких распятий.
АЛЕКСИ. Да-а… А кстати, это была находка: Вилли Ломан висит на кресте. Я просто ревмя ревел.
ОЛАВИ. Спасибо. Это, конечно, было патетично, но весьма продуманно. Все почувствовали. Идея сработала.
СААРА. Так что с бюджетом?
АЛЕКСИ. Ну, какую-нибудь стеклянную сараюшку мы вам соорудим. В первую очередь надо подумать о материалах. Особой красоты, конечно, не обещаю – ну да и бог с ней. Кому разглядывать-то, старушенциям с галерки? Возьмем, наверное, оргстекло…
ОЛАВИ. Нет-нет, только не оргстекло. Ни в коем случае. Будет смотреться искусственно.
АЛЕКСИ. Ну хорошо. Не оргстекло. Прозрачный пластик.
ОЛАВИ. Так это же оргстекло и есть.
СААРА (спохватывается). Пластик?
АЛЕКСИ. Саара, как же ты вчера была хороша. Не могу удержаться. Оба вы были на этом вечере лучше всех. А какие костюмы! Фотографы только вас и снимали. А какая речь, Олави! Я прямо расчувствовался. Ведь главная заслуга-то, что ни говори, чья? Продюсера! Помню, искал я в Лондоне какой-нибудь кассовый спектакль – c финансами в театре было так себе. И вот бреду я, усталый, по туманному Сохо – и вдруг – та-дамм! – вижу афишу: «Слишком женатый таксист»! Вот оно!..
СААРА (убирает крышу и окна, оставляет только пол). Это все, что мы себе сможем позволить за такие деньги.
Пауза.
АЛЕКСИ. Только пол?.. Но ведь на оформление сцены отводятся очень неплохие деньги.
СААРА. Может быть. Но это все, на что их хватит.
АЛЕКСИ. Олави, скажи хоть ты что-нибудь разумное.
ОЛАВИ. Нет, нет, в денежные дела я вмешиваться не хочу. Я решил работать по-новому, избавившись от всего лишнего.
АЛЕКСИ. А я, значит, объясняй потом, почему я не могу поднять людям зарплату. А я, значит, живи потом с клеймом мерзавца и жмота.
СААРА. А какое это имеет отношение?
АЛЕКСИ. Большое! Это ж не вам объясняться перед руководством за ваши стеклянные сараи. И вообще – я ожидал, что ты опять сделаешь что-нибудь в духе Брехта.
СААРА. Брехта?
АЛЕКСИ. Ну, побольше простора… Пара занавесок, телевизор, унитаз, дверь, и собачка гавкает в углу.
СААРА. Ну извини. А вот на этот раз у нас стеклянный дом.
АЛЕКСИ. Ладно. Стеклянный так стеклянный. И во сколько же он нам обойдется?
СААРА. Зависит от конструкции. На чем держатся окна? За счет чего двигаются: автоматически или механически? Каким образом проецируется изображение? Думаю, в сорок тысяч евро можно уложиться.
АЛЕКСИ. В сорок тысяч? Это же новый «мерседес»!
СААРА. Чтоб ты знал: в Опере на обувь примерно столько тратится. Я слышала даже, что у Дарио Фо на одни только сапоги угрохали пятьдесят тысяч!
АЛЕКСИ. Ну слушай! Дарио Фо есть Дарио Фо. Он, по крайней мере, продается. У него там еще пятьдесят циркачей выделывали трюки. Понятное дело, недешево обошлось.
СААРА. Зато уж вышло зрелище.
АЛЕКСИ. А ты выведи на сцену пятьдесят коров – тоже будет зрелище!
ОЛАВИ. Интересно, сколько это будет стоить? Придется выстроить при театре хлев?
АЛЕКСИ. Я гляжу, вы, творческие люди, понятие не имеете об ответственности. Хочу – и все тут! Детский сад.
СААРА. Понимаю. Но так уж вышло, что господин режиссер хочет ставить «Фауста», и именно с моими декорациями, и это стоит столько, сколько стоит. Можно, конечно, просто притащить на сцену уличный киоск, получится гораздо дешевле!
ОЛАВИ. Киоск на большой сцене. Что-то в этом есть. А дьявол будет торговать сосисками!
СААРА. Ага. Беленький такой ларечек. С тайцем внутри.
ОЛАВИ. Это было бы сильным политическим заявлением. А с черного хода будет эротический массаж и прочие… хм… услуги.
АЛЕКСИ. Так, значит, тут урежем, тут добавим… Хорошо. Добавим.
СААРА. Так что, это возможно?
АЛЕКСИ. Ну конечно возможно.
СААРА. Так что ты нам тут голову морочишь?
АЛЕКСИ. Работа у меня такая! К тому же придется немножко урезать бюджет тому мальцу, который ставит «Отелло», чтоб как-то концы с концами свести. Но вас это не касается.
СААРА (заглядывает в ноутбук Алекси). А это что, мой договор? Быть не может! Ты с каждым разом платишь мне все меньше! Откуда берутся такие суммы?
АЛЕКСИ. Такое нынче время. На всем экономим. А ты работаешь сдельно, вот тебе и пересчитываем каждый раз.
СААРА. Извини, но я вообще-то фрилансер.
АЛЕКСИ. Это то же самое, только звучит покрасивше. Макет-то ведь уже готов, тебе и делать больше нечего. Мы тебе и так переплатили за того твоего Брехта. Такую кучу денег за пустую сцену!
СААРА. Пустую?!
АЛЕКСИ. А то нет? Две собачьи конуры в углу, вот и все.
СААРА. Пустую?! Это был город в миниатюре! Олави, да скажи ты этому османскому султану! Модель города, я на нее полгода убила!
АЛЕКСИ. Ага, как вам чуть-чуть пояса затянули, так сразу стало не до смеха. И оставь ноутбук в покое!
СААРА (стучит по клавишам). Вот. Это зарплата, которая мне причитается. Я вписала в договор.
АЛЕКСИ. Ну, размечталась. Таких зарплат вообще не бывает.
Олави заглядывает в компьютер и соглашается с Алекси.
СААРА. Ну-ка, ну-ка… Это что тут за гримасы? Ты вообще уйди отсюда! (Олави уходит.) Я знаю, что тому шведу – мужчине, конечно же! – за его мюзикл заплатили именно столько. Я просто не понимаю, почему ты так ко мне относишься. Друг, называется.
АЛЕКСИ. Этот ноутбук – это просто яблоко раздора какое-то. Вот сейчас мы его закроем – и будем разговаривать, как и положено друзьям. Добрый день, как дела? Так-то лучше, а?
СААРА. Ты ходячее подтверждение тому, что театральный мир сошел с ума, а женщинам здесь платят женскими евро.
АЛЕКСИ. Это что же за женский евро такой?
СААРА. Такой, в котором всего пятьдесят пять центов!
АЛЕКСИ. Ну ладно, ладно. Но это моя последняя уступка. Нажми на «enter», будь добра.
Саара нажимает клавишу.
АЛЕКСИ. К завтрашнему дню сдашь в мастерскую чертежи.
СААРА. К завтрашнему?!
АЛЕКСИ. Именно. Чтоб поскорее начать по ним строить. За работу, за работу!
ОЛАВИ. Ну и базар устроили. Таких денег даже режиссеру не платят! Аукцион, можно сказать.
СААРА. Олави. Это дело принципа.
АЛЕКСИ. Ну? Довольны? После такой удачной торговли не грех пойти на Торговую площадь да выпить кофе. Торговаться вы, кстати, совсем не умеете. Что ты там бормочешь? Ты, кстати сказать, штатный сотрудник, а целых полгода на больничном просидел, так что давай-ка берись за дело. Обедать идем? Я угощаю. Я угощаю. Сейчас как навернем чего-нибудь – суши там, темпуры – глядишь, и физиономии станут повеселее. И для Олави капелька сакэ, а то он точно как мумия.
ОЛАВИ. Саара создала эскиз всей своей жизни. Можешь передать тому юнцу, что ему придется ставить «Отелло» вообще без декораций.
АЛЕКСИ. Так наша поклонница Брехта за то и ратует: кучу в уголке навалить да мужика в душевую кабинку засунуть – вот и вся сценография!
ОЛАВИ. Это в твоем представлении Брехт? Откуда такие познания?
АЛЕКСИ. А я студентом слушал твои лекции о театре.
ОЛАВИ. Немного же ты из них вынес.
АЛЕКСИ. По-моему, дерьмо в углу – отличное средство устраннения: публика моментально устраняется из зала.
Сцена четвертая: стеклянный дом
Саара показывает Олави слайды.
СААРА. Изначально идея такова – отражать их на стеклянной поверхности. Это то, что видит Фауст. Я специально набрала картинок из разных сфер жизни. Как на первой взгляд спотыкается, так дальше и не идет. Почти как в жизни: сильней всего запоминается первое впечатление. Что скажешь?
ОЛАВИ. Что-то мне в этом не нравится.
СААРА. Ну ладно. Это просто отправная точка. То, как я представляю проявления дьявола в мире.
ОЛАВИ. Эти картинки не пробудят в зрителе никакого отклика. Люди каждый день видят такое в газетах. Какой смысл в военных фотографиях?
СААРА. Ну… Их же вешают в музеях. Значит, какой-то смысл есть.
ОЛАВИ. Да просто война – это настоящий пир для фотографа! Куда ни глянь – отличный кадр. Искаженные лица… Огонь, дым, дети… И в какой-то момент война обретает некую эстетику. Посмотри вот. Это же японская гравюра в чистом виде. Несомненно, в эстетике войны есть своя красота. Но она мне не нравится.
СААРА. Но ведь часто войны заканчиваются благодаря фотографам и вмешательству простых людей. Война во Вьетнаме, например. Или взять, опять же, Ирак. Или Газу…
ОЛАВИ. Ну еще бы. Когда они видят на фото собственных умирающих солдат…
СААРА. Олави, я что-то не пойму. Ты просил подобрать тебе каких-нибудь знаковых картинок. Я проделала огромную работу.
ОЛАВИ. Извини. Так я чувствую.
СААРА. Ладно. А кстати, скажи: ты ведь видел мой макет до того, как задумался о сценографии к «Фаусту»?
ОЛАВИ. Почему ты спрашиваешь?
СААРА. Ну скажи.
ОЛАВИ. Да, я его видел.
СААРА. И что ты о нем подумал?
ОЛАВИ. Мне он понравился. Показалось, что это что-то… очень новое.
СААРА. Отлично. И никакого «Фауста» тогда еще не было. «Фауста» тебе на тот момент еще не предложили. Так?
ОЛАВИ. Верно… Но к чему ты клонишь?
СААРА. То есть идея «Фауста» возникла гораздо позже. Но когда ты впервые увидел этот дом, он вызвал в твоей душе какие-то иные образы.
ОЛАВИ. Так и есть.
СААРА. И эти образы не имели никакого отношения к «Фаусту».
ОЛАВИ. Да, пожалуй, это было что-то иное… Но скажи теперь ты – почему все-таки ты сделала этот дом?
СААРА. А, неважно.
ОЛАВИ. Важно.
СААРА. Просто для себя.
ОЛАВИ. Не верю. Была ведь какая-то причина. Ты просто не хочешь рассказывать. Дьявол разбери – это было для какого-то спектакля! Наверное, что-то у тебя сорвалось, а ты не говоришь. Пытаешься подсунуть мне бэушную декорацию.
СААРА. Неправда. Я его сделала, потому что хотела разобраться в себе.
ОЛАВИ. При помощи стеклянного дома?
СААРА. Да. Я… Я очень тебя люблю. Ты первый мужчина, в которого я влюбилась по-настоящему. Можно ли мечтать о большей удаче, чем любимый, который разделяет твою страсть к театру? Но в последнее время меня что-то гнетет, и я никак не могу понять что. И вот несколько дней назад я села здесь и стала строить модель своей жизни… Нашей с тобой жизни. И у меня вышел стеклянный дом.
Пауза.
ОЛАВИ. Что же ты не сказала раньше? Я чувствую себя идиотом. Я планирую сделать с этой штукой спектакль. А ты вдруг говоришь, что это вообще-то модель нашей жизни. Нашей любви. Что у нас, кризис? А я был так счастлив.
СААРА. У меня такое ощущение, будто мы высматриваем что-то снаружи, а друг на друга взглянуть не можем. Не решаемся, потому что не знаем, что у другого внутри. Именно поэтому стены стеклянные: выглянуть наружу – да. Но не заглянуть внутрь.
Сцена пятая: гармония
Вечер. В кабинете.
АЛЕКСИ. Уже появились наброски афиш к «Фаусту». Аж три варианта. Завтра отправим в печать. Олави, что скажешь? Я склоняюсь к первой.
ОЛАВИ. Не могу сосредоточиться. Давай как-нибудь в другой раз. Сейчас я ухожу на пробежку.
СААРА. Извини, но, по-моему, ты опять сходишь с ума.
ОЛАВИ. Схожу с ума?
СААРА. Ты собрался бегать.
ОЛАВИ. Я поддерживаю форму, что в этом плохого?
СААРА. Телефон возьми. Сможешь хотя бы «скорую» вызвать. Не обещаю, что на этот раз пойду тебя забирать.
ОЛАВИ. Нет никакой необходимости. Я доползу.
СААРА. Вот ведь жопа.
АЛЕКСИ. Я не понял: наш проект под угрозой?
СААРА. Нет.
АЛЕКСИ. А то странное ощущение.
СААРА. Все в порядке.
АЛЕКСИ. Что-то не верится.
СААРА. Это почему же?
АЛЕКСИ. А то я не знаю, что Олави начинает бегать, когда у него какой-нибудь затык. Готов загнать себя, как лошадь, лишь бы вдохновение снизошло. Ну, что случилось? Стеклянный дом себя не оправдал? Притащить вместо него пару конурок?
СААРА. Еще как оправдал.
АЛЕКСИ. А представьте, каково мне. Он начнет опять загибаться на церковных ступенях – а у меня уже афиши готовы к «Фаусту»! Афиши есть, режиссера нет!
СААРА. Мы все доделаем.
АЛЕКСИ. А вы вдруг задумали ссориться. Я же вижу! Если вы поцапаетесь, это станет началом конца.
СААРА. Да брось ты. Мы просто поговорили на эмоциях, это разные вещи.
АЛЕКСИ. Да. Это все «Фауст». Все он, родной. Именно так он разошелся со своей бывшей.
СААРА. Ну при чем тут?..
АЛЕКСИ. А они точно так же ссорились. И на премьерах, и на собраниях, и в кафе.
СААРА. Просто у них с Олави не было ничего общего. Это же танк, а не женщина. К тому же предательница. Как можно оставить театр? Он, мол, не способен отражать действительность…
АЛЕКСИ. И между прочим, стала известным документалистом. Да-да, она самая, которая ушла от нашего Олави. Ладно, хватит отпираться. Выкладывай как есть. Все пропало? Бедняжка «Титаник» тонет? А мы сейчас возьмем да спустим шлюпки.
Подходит к Сааре.
СААРА. Да не знаю. Я просто беспокоюсь.
АЛЕКСИ. Ясно. Но ты понимаешь, что вам нельзя расходиться? Этак вы весь проект загубите. Ах ты черт. Труд стольких людей!
В дверях появляется Олави.
ОЛАВИ. Мы не будем ставить «Фауста».
АЛЕКСИ. Чего?
ОЛАВИ. Я не буду ставить «Фауста».
АЛЕКСИ. Ну вот. Чуяло мое сердце.
ОЛАВИ. Мы поставим «Гармонию».
АЛЕКСИ. Кого?
ОЛАВИ. «Гармонию».
АЛЕКСИ. Какую такую «Гармонию»? Не читал!
ОЛАВИ. Правильно, потому что она еще не написана. Я сам ее напишу.
АЛЕКСИ. Нет, извините меня, так не пойдет. У нас на «Фауста» договор.
ОЛАВИ. А я ничего не подписывал.
АЛЕКСИ. Это был договор в устной форме.
ОЛАВИ. Я ничего такого не говорил!
АЛЕКСИ. Нет, так дела не делают. Труд стольких людей!
ОЛАВИ. Ну и пусть себе трудятся.
АЛЕКСИ. Вы никак снова меня за нос водите. Саара!
СААРА. Олави, если ты серьезно, то речь пойдет об очень серьезных изменениях.
ОЛАВИ. Я понимаю, для вас неожиданно…
АЛЕКСИ. Это что ж, никакого уважения к моему труду? Это, выходит, мной можно пол вытирать?
ОЛАВИ. Я вовсе не хотел тебя обидеть.
АЛЕКСИ. Это тебе премия в голову ударила! Ты б хоть о людях подумал.
ОЛАВИ. Я обещаю, это будет невероятный успех.
СААРА. Не слишком ли это… рискованно?
АЛЕКСИ. «Фауст» – это была моя идея! И это именно то, что сейчас нужно театру.
ОЛАВИ. «Фауста» поставим потом. Или пусть еще кто-нибудь поставит. Сейчас я не могу.
СААРА. Но почему?
ОЛАВИ. Хочу работать по-другому. Хочу, чтобы меня не покидало это прекрасное чувство.
АЛЕКСИ. Работай себе как хочешь, это не повод с бухты-барахты менять пьесу! Теперь-то я вижу: ты еще не вполне здоров. Рано тебе было приступать к работе. Нервы у тебя ни к черту. Сейчас-то это ясно как день. Ведешь себя как психический.
СААРА. Тише.
АЛЕКСИ. У тебя и перед «Смертью коммивояжера» все какие-то странные спектакли были. То Дон Жуан с писающей бабой. То Король Лир скачет весь в дерьме. Никто ни бельмеса не понимал! И продажи все попáдали.
СААРА. Замолчи! Ты что, не видишь? Олави никуда не побежал. Это значит, он что-то придумал. Надеюсь, что придумал.
Сцена шестая: образ кладбища
ОЛАВИ. Саара, ты была права. Этот макет – не для «Фауста». Сейчас я это ясно осознал.
АЛЕКСИ. Это почему ж не для «Фауста»? Я его уже через руководство провел!
СААРА. Помолчи.
ОЛАВИ. Как только я вышел на улицу, мной опять овладело это чудесное чувство. Я понял, что должен рассказать о том, что происходит здесь, сейчас, в моей голове. Она битком набита сюжетами! Саара, ты была права – это те самые образы, к которым подтолкнул меня стеклянный дом… Это никакой не «Фауст»! И мне не надо никуда бежать!
СААРА. Отрадно слышать. А что это за образы… за сюжеты?
ОЛАВИ. Ну, первый пришел мне в голову во время сеанса психотерапии.
АЛЕКСИ. Комедия про психоаналитиков? Как у Вуди Аллена?
СААРА. Ш-ш-ш! Олави, расскажи нам.
ОЛАВИ. Ну хорошо… Начинается все с того, что я подхожу к каменному забору с металлическими воротами. Я толкаю ворота, и воздух за ними оказывается густым и затхлым… Темно, запах как в старом подвале… Ко мне подходит человек без лица… На нем черный плащ, он зовет меня с собой… Мы обходим всевозможные каменные валуны… Это кладбище. Наконец мы видим груду мертвых тел. Их не меньше десятка. Я должен перетаскать их в могилу. Интересно, что все они одинаковые на ощупь и одинаково весят. Когда я бросаю в могилу последнего, он вдруг переворачивается, и я вижу, что у него мое лицо. Он смотрит на меня. Тот человек, с которым я пришел, велит мне забросать могилу землей. Я пытаюсь объяснить ему, что там, в могиле, лежит не кто иной, как я сам, что я не могу, но он не отвечает, только знаками принуждает меня взяться за работу. И я начинаю, плача, бросать в могилу песок и комья земли…
Пауза.
Вот так… Иными словами, главный герой «Гармонии» – психотерапевт, он живет в этом стеклянном доме. К нему приходят четверо пациентов, каждый со своей проблемой или историей. Кладбище – история первая.
СААРА. А может быть, четыре пациента – это как четыре стихии: Земля, Воздух, Вода, Огонь? Вместе они составляют Гармонию.
ОЛАВИ. Да, неплохая идея.
СААРА. И первый сон, про кладбище, относится к Земле. И может быть, терапевт будет иногда выходить наружу?
ОЛАВИ. Да, пожалуй, не все ж ему внутри оставаться.
СААРА. То есть четыре акта – четыре фрагмента. Это готовая концепция!
ОЛАВИ. Дьявол разбери, Саара, ты гений! Я люблю тебя.
СААРА. Я тоже люблю тебя.
Алекси молча сидит на стуле.
ОЛАВИ. Алекси, что скажешь?
АЛЕКСИ. Сильно… Очень сильно… Больше сказать нечего. Работа мысли в действии. Но с «Фаустом» мы уже так далеко зашли, что, боюсь, этот ваш шедевр ну никак через руководство не протащить.
СААРА. Слушай, мы можем удешевить конструкцию.
ОЛАВИ. Это вряд ли.
СААРА. Я думаю, можно заменить каменный пол на деревянный. Сэкономим кучу денег, я сама позвоню в мастерскую. И новые афиши сама нарисую!
ОЛАВИ. Еще чего. Перестань торговаться!
СААРА. Олави, так у Алекси будут контраргументы. Мы сильно облегчим бюджет.
ОЛАВИ. Ну хорошо. А я постараюсь пролезть в утренние телепрограммы и женские журналы. У меня там знакомые. Сделаем себе рекламу.
АЛЕКСИ. И как будем пиариться? Ну можно клип снять: один парень, типа, тащит другого в могилу… Что-то такое жутко печальное. Под «Найтвиш».
ОЛАВИ. Вполне. Ты смотрел «Убить Билла»?
АЛЕКСИ. Тарантиновскую киношку?
ОЛАВИ. Именно. Тарантино, мягко выражаясь, позаимствовал эстетику своих фильмов у Пекинской оперы. Ну а мы позаимствуем эстетику его фильмов для нашей афиши. Желтый фон. Меч самурая, прекрасная женщина – и ничего больше. Только название – «Гармония». Билеты разлетятся за месяц.
АЛЕКСИ. Во-от, это устраннение и есть.
ОЛАВИ. А все-таки что-то ты усвоил из лекций.
АЛЕКСИ. Да ты меня вечно недооцениваешь.
ОЛАВИ. Алекси. Ты мой друг. Я никогда не использовал нашей дружбы в корыстных целях. Но сейчас я прошу тебя. Я хочу поставить «Гармонию».
АЛЕКСИ. Ну хорошо. Вынесу это на совет. Но обещать ничего не могу!
ОЛАВИ. Отлично!
АЛЕКСИ. Эй, я же сказал, что ничего не обещаю! И это… Дон Жуан со своей писающей бабой были вообще-то ничего.
Алекси уходит.
ОЛАВИ. У нас куча дел. Надо приступать. (Олави разглядывает макет, что-то приговаривая себе под нос.) Ну? Что ты так на меня смотришь?
СААРА. Не знаю, кто я и что я, но я хочу тебя, прямо сейчас – и прекрати искать очки, они у тебя на лбу.
Уходят.
Сцена седьмая: сцены из «Гармонии»
Алекси входит в кабинет Саары и Олави, разглядывает стеклянный дом.
СААРА. Привет! Хорошо, что заглянул. Хочешь кофе?
АЛЕКСИ. Не откажусь.
СААРА. Алекси, это с ума сойти что такое. Мне кажется, Олави действительно нашел что-то новое, я в этом почти уверена. В кои-то веки у меня хорошие предчувствия.
АЛЕКСИ (берет в руки какую-то деталь макета). А это что такое? Небось в копеечку станет?
СААРА. Да нет. Ты не волнуйся. Внутрь принесем обычной земли. В ней будут расти настоящие растения. Это вообще ничего не будет стоить. Ну и огонь: я думаю, проведем такую тонкую газовую трубу, чтобы был столб огня. Будет один военный эпизод, правда, Олави еще ничего об этом не знает. Стихию Воздуха изобразим с помощью воздушных шариков. И немножко затронем проблему изменения климата – ты обратил внимание, что эта штука похожа на теплицу? Но это так, зарисовки в поддержку общей идеи. Что с Водой, пока непонятно…
АЛЕКСИ. А по мне, так и для «Фауста» можно было взять обычной земли. Да и шарики как-нибудь задействовать. Олави здесь?
СААРА. Скоро будет.
АЛЕКСИ. Я должен тебе сказать… Дело такое, деликатное.
СААРА. Ну говори.
АЛЕКСИ. Даже не знаю, как начать. Оно, конечно, нехорошо, когда личные чувства в работу путаются, да только я уже давно про это думаю…
СААРА. Говори-говори. Мы ведь давние друзья.
АЛЕКСИ. Это верно… Словом, влюбился я в тебя. Да, так оно и есть.
СААРА. Что ты такое говоришь.
АЛЕКСИ. Погоди, дай уж теперь договорить. Я на тебя давно поглядываю, ты просто не замечала. Ночами не спал, думал, сказать тебе или не сказать. Я тебя, пес его разбери, во сне вижу!
СААРА. У тебя же семья. Дети. Может, ты пьян?
АЛЕКСИ. Не пьян, а только малость не в себе, это верно.
СААРА. К тому же ты знаешь, что мы с Олави вместе.
АЛЕКСИ. Так ведь можно от него уйти.
СААРА. Ты сам говорил, что нам нельзя расходиться!
АЛЕКСИ. Говорить-то говорил. Но он ведь старше тебя. А ты такая шикарная женщина. Идеи у тебя блестящие, как этот самый дом. Олави без тебя – ноль без палочки.
СААРА. Если ты в меня влюблен, что ж ты меня вечно изводишь этими дурацкими договорами со смешными суммами?
АЛЕКСИ. Мальчишки всегда девчонок за косичку дергают, когда влюбляются.
СААРА. Так, ладно, хватит.
АЛЕКСИ. Ты могла бы меня полюбить?
СААРА. Перестань. Мы ведь друзья. И коллеги.
Входит Олави. Алекси теряется.
ОЛАВИ. Алекси! Саара! Первый акт готов. Получилось превосходно!
АЛЕКСИ. Погоди. Не соглашается руководство «Фауста» на «Гармонию» менять. Сегодня собрание было.
СААРА. И что, есть опасность, что нам вообще не дадут это поставить?
АЛЕКСИ. Еще какая. И я нагоняй получил.
Пауза.
ОЛАВИ. Ну что за незадача! Алекси, дай мне неделю, и я покажу тебе полностью готовый черновик! Ты погляди, сколько я уже написал!
Показывает пачку бумаги.
АЛЕКСИ. Не-не-не.
ОЛАВИ. Я ничуть не сомневаюсь, что ты сможешь убедить совет, если только захочешь. И ты захочешь, мы ведь с тобой друзья. А сейчас давайте прочитаем пару сцен. Если тебе не понравится, клянусь, мы тут же выкинем всё в мусорное ведро! Возьмите текст. Давайте-ка попробуем.
СААРА. Ты хочешь, чтобы мы это сыграли?
ОЛАВИ. Да нет, пока просто прочитаем. Но если по ходу возникнут какие-то эмоции, можно попробовать их отыграть. Но без всякого надрыва. Ты встань вот сюда, ты вон туда. Подождите, я возьму диктофон.
Алекси, проходя, шлепает Саару по заду.
СААРА. Руки прочь от моей задницы!
АЛЕКСИ. Да разве я тебя трогал?
СААРА. А то нет.
АЛЕКСИ. Ну, разве что случайно, не сдержался… Извини. Совсем ты меня с ума свела.
СААРА. Еще раз тронешь – пожалуюсь Олави.
Возвращается Олави.
АЛЕКСИ. Олави! Правда ведь у актеров принято поддерживать друг друга вот таким… (пытается снова шлепнуть Саару) образом? Самая что ни на есть актерская манера.
СААРА. Что за чушь! Еще только прикоснись – я тебя ударю! В этой стране половина театральных директоров уже оказалась бы за решеткой, если б кто-нибудь узнал, как они распускают руки.
АЛЕКСИ. Вот я и говорю, что это распространенный обычай. Дружески поддержать коллегу.
ОЛАВИ. Ну хватит, хватит. Сосредоточьтесь. Просто читайте с листа. Декламировать не надо. Алекси – терапевт, Саара – пациент. Алекси-терапевт начинает. «Это может показаться очевидным…»
ТЕРАПЕВТ/АЛЕКСИ (изображает психотерапевта). Это может показаться очевидным, но скажите, какие отношения у вас были с отцом?..
ОЛАВИ. Это что за речь?
АЛЕКСИ. А разве терапевты не так разговаривают?
ОЛАВИ. Любой текст будет звучать по-идиотски, если его читать вот так… расслабленно. Добавь немножко чувства.
ТЕРАПЕВТ/АЛЕКСИ (злобно). Какие отношения у вас были с отцом?
ОЛАВИ (выходит из себя). Да не злится он! Не злится! С чего ему злиться? Он проявляет эмпатию. Он – отчасти режиссер…
СААРА. А пациент – женщина?
ОЛАВИ. Ну нет. Пациент – точно мужчина. Это психотерапевт – женщина!
СААРА. Так может, мы поменяемся?
ОЛАВИ. Боже мой. Ну почему вы меня все время перебиваете? Терапевт должен нагонять страх… но слегка, слегка! И одновременно проявлять эмпатию.
АЛЕКСИ/ТЕРАПЕВТ (шепотом)…Вам надо подумать и понять, существовало ли взаимодействие между вашим отцом…
ОЛАВИ. Ну что за перепады? Что за шепот в камышах? Психотерапевты не шепчут! Что они, подростки на свидании? Он хочет заставить пациента понять, чьим зеркалом тот является…
СААРА. Что это значит?
ОЛАВИ. Да дьявол разбери, не буду я сейчас влезать в объяснения! Впрочем, ладно. (Воодушевляется.) Зеркало – это очень многогранно. Вспомните одноименный фильм Тарковского, где женщина смотрит в зеркало, а в нем отражается вся кровавая российская история… Кроме того, человеческое сердце – тоже суть зеркало для отражения божественной благодати. Нарцисс, заглядевшись в зеркало, становится пленником самого себя. В психоанализе…
СААРА. Нет-нет, это реплика пациента. Это он спрашивает: «Что это значит?»
ОЛАВИ. Ах да. Да, конечно. Простите. А терапевт продолжает. Хорошо, значит, пациент спросил, что это значит…
АЛЕКСИ/ТЕРАПЕВТ…Я практически уверен, что ваш отец вложил в вас собственные черты характера.
ОЛАВИ. И пациент негодует.
СААРА/ПАЦИЕНТ. И что мне с того? Вложил – значит, вложил!
АЛЕКСИ/ТЕРАПЕВТ. Хорошо. Теперь подумайте о детстве.
Олави начинает вполголоса проговаривать реплики вместе с Саарой и Алекси. Постепенно он вживается в игру.
СААРА/ПАЦИЕНТ. Почему вас так интересует мое детство? Это все глупости.
АЛЕКСИ/ТЕРАПЕВТ. Детство – это ключ.
СААРА/ПАЦИЕНТ. Это способ вытянуть мои деньги!
АЛЕКСИ/ТЕРАПЕВТ. Детство – это магнит. Он притягивает все. Даже лишнее.
СААРА/ПАЦИЕНТ. Это общее место! Не собираюсь платить за это сто евро!
Олави подхватывает.
АЛЕКСИ/ТЕРАПЕВТ и ОЛАВИ. Попытайтесь вспомнить момент, когда вас не увидели.
СААРА/ПАЦИЕНТ и ОЛАВИ. Не увидели?
АЛЕКСИ/ТЕРАПЕВТ и ОЛАВИ. Да, именно так.
СААРА/ПАЦИЕНТ и ОЛАВИ. Пожалуй, я помню такой момент.
АЛЕКСИ/ТЕРАПЕВТ и ОЛАВИ. Расскажите.
СААРА/ПАЦИЕНТ. Мне было десять лет…
АЛЕКСИ/ТЕРАПЕВТ и ОЛАВИ. Очень хорошо.
ПАЦИЕНТ/ОЛАВИ. Не надо меня прерывать.
АЛЕКСИ. Ты сам все время прерываешь!
ОЛАВИ. Да это реплика, идиот. И пациент продолжает: «Мы с отцом…»
СААРА. Мы с отцом пошли купаться на пляж. Был теплый летний день. Неподалеку находилась вышка для прыжков, и мне захотелось залезть на нее. Отец лежал на покрывале и читал книгу. Ступенька за ступенькой я поднялся на десять метров. Это было очень высоко. Земля оттуда казалась такой прекрасной. Я помахал отцу. Тогда он увидел меня и закричал: «Прыгай! Прыгай вниз!»
ОЛАВИ (заканчивает реплику своими словами)…да, так оно и было на самом деле. Мы были в Ауланко. И там была страшно высокая вышка. Отец всегда был строг со мной и ничего не знал об отношениях отцов и детей. Он растил меня один. Я был единственным ребенком. Наверное, это пугало его. Поэтому он уходил в работу… Давай еще раз.
СААРА. Прыгай вниз! Вниз!
ОЛАВИ. Прыгай вниз! Давай еще раз. Громче!
СААРА. Прыгай вниз!
ОЛАВИ (начинает явно отыгрывать сцену). ПРЫГАЙ ВНИЗ! Я не поверил своим ушам. ПРЫГАЙ ВНИЗ! Я боюсь, крикнул я. Нет, ПРЫГАЙ! Так ты воспитаешь в себе смелость! Я боюсь, повторил я. Прыгай вниз! – приказывал он мне. (Голос Олави становится все настойчивее, он почти кричит.) Если ты прыгнешь, ты станешь смелым! Ты ничего больше не будешь бояться! У тебя все получится! Потому что ты смог преодолеть себя! Смог стать мужчиной! Никакой страх не властен над тобой! Ты всегда будешь победителем!
Показывает Сааре, чтобы она продолжала.
СААРА. Я услышал последние слова, и одновременно в моих ушах засвистел ветер, и земля показалась невесомой. Полет длился целую вечность. А потом я переводил дух и пытался вылить сотни литров воды из ушей.
ОЛАВИ (перебивая Саару, снова обращается к Алекси). А туда, куда он прыгает, положим такие толстые суперлоновые матрасы, отлично получится.
ОЛАВИ. Папа, ты видел? Видел?
АЛЕКСИ. Что?
ОЛАВИ…сказал он. Я прыгнул! Я прыгнул! Ты видел? А отец сказал…
АЛЕКСИ. Хорошо.
ОЛАВИ. Хорошо, сказал он.
АЛЕКСИ. Я не видел. Я читал книгу. Но это хорошо.
ОЛАВИ. Это хорошо, сказал отец. И теперь продолжает терапевт.
АЛЕКСИ/ТЕРАПЕВТ и ОЛАВИ. Ну, как я и думал.
СААРА/ПАЦИЕНТ и ОЛАВИ. Что вы думали?
Олави продолжает один, с жаром.
ОЛАВИ/ТЕРАПЕВТ. Терапевт: Ты сам породил этого демона.
ОЛАВИ/ПАЦИЕНТ. Пациент: Как это? Почему?
ОЛАВИ/ТЕРАПЕВТ. Терапевт: Ты не видишь себя. Ты все время требуешь, чтобы на тебя смотрели другие.
ОЛАВИ/ПАЦИЕНТ. Пациент: Вы сошли с ума!
ОЛАВИ/ТЕРАПЕВТ. Терапевт: Это вы сошли с ума.
ОЛАВИ/ПАЦИЕНТ. Пациент: Я задушу вас!
ОЛАВИ/ТЕРАПЕВТ. Терапевт: Тем самым вы задушите самого себя.
ОЛАВИ/ПАЦИЕНТ. Пациент: Посмотрим!
Олави хватает себя за горло и отпускает.
ОЛАВИ. Чертовски сильно. А теперь полезай к нему на закорки.
СААРА. Что?
ОЛАВИ. Полезай-полезай на него.
СААРА. Куда?
ОЛАВИ. На спину к Алекси. Это та сцена, где несут в могилу.
СААРА. Прямо сейчас? Я в юбке…
Залезает на спину к Алекси.
ОЛАВИ. Так, Алекси. Предыдущая сцена была посвящена тому, в какую ложь можно заставить людей поверить. В следующей ты попытаешься построить новое общество, но не сможешь, поскольку тебя обманули. Читай с листа. Ты несешь дорогую ношу…
АЛЕКСИ. А второй сцены нет.
ОЛАВИ. Должна быть.
Перебирают листы.
СААРА. И правда нет.
ОЛАВИ. Вот черт. Забыл распечатать. Подождите, сейчас принесу! Извините!
Алекси с Саарой на спине остаются.
Пауза.
АЛЕКСИ. Ну и история. Ребенок на вышке, а отец на него кричит. Кто ж так делает?! Нельзя так с детьми.
СААРА. А вот представь. Мне было шестнадцать – совсем еще дитя, – когда я поехала автостопом в Испанию. В общем, я оказалась в Мадриде, перепугалась и захотела домой. Позвонила родителям, и как думаешь, что сказал мне отец?
АЛЕКСИ. Ну?
СААРА. «Поезжай обратно. Ты теперь самостоятельная». Родной отец! Я так разозлилась, что осталась в Испании и в отместку вышла замуж. Похудела, как щепка, сорок килограммов весила… Отец моего мужа все пытался меня лапать. Тогда у меня и появилась эта присказка: «Руки прочь от моей задницы!»
АЛЕКСИ. Ну извини. Я ж не знал, что тут такая штука.
СААРА. Да, только руки не распускай!
Саара слезает со спины Алекси.
СААРА. Хорошего понемножку.
АЛЕКСИ. У него, похоже, бумага в принтере застряла. И что ж с тобой дальше было в Испании?
СААРА. Ну что… Развелась. Съездила в Азию налегке. Провела там около года. А, да, как раз тогда загремела на полгода в больницу с истощением. Видимо, на кокосах долго не протянешь… Влюбилась в шведа, с которым вместе целый год занималась йогой в Индии. Потом вернулась сюда. Поучилась. Встретила Олави. А, нет, до него еще был один инженер, но того и вспоминать не стоит. Да, и потом мы встретились с Олави – вместе ставили «Короля Лира». Кстати, король, который прыгал по дерьму, – это была моя идея…
АЛЕКСИ. Да, сильно.
СААРА. Да ладно. Жизнь как жизнь.
АЛЕКСИ. Это… Ты меня прости, что я тут со своими чувствами. С женщиной давно не был, может, от этого все. Работаю слишком много. Я уж к няне стал подкатываться…
СААРА. Ну, что ж тут такого. Попробовать всегда стоит. Дюжину спросишь – одна согласится, так мой отец всегда говорил…
АЛЕКСИ. А вы мастаки на присказки.
СААРА. Жизнь – штука быстрая, только успевай уворачиваться. Это тоже отцовское.
АЛЕКСИ. И верно. Я вот пару лет назад возвращался с работы, за детьми заехал в сад. По дороге все думал, как домой к жене приду. А то я уже месяц работал как проклятый, сутками дома не был… И вот приходим мы, дети с порога кричат: «Мама, мама, мы пришли!» – а никто нам не отвечает. Тишина в доме. Я подумал, на работе задержалась. Звонил ей, звонил – только на автоответчик попадал. Уложил детей, пошел в кухню, а там на столе записочка. Так себе, клочок бумажки: ушла, мол. И все. Ушла… Десять лет вместе прожили. Я лег, попробовал заснуть, не смог. Пошел в детскую, посмотрел, как они спят, и подумал: да-а… Вся-то жизнь теперь пойдет по-другому.
Входит Олави.
ОЛАВИ. Алекси, какой трогательный рассказ. Можно взять для «Гармонии»?
АЛЕКСИ. Ну, бери, если польза будет.
ОЛАВИ. Так что, есть у меня неделя сроку?
АЛЕКСИ. Два дня. Хватит с тебя.
Сцена восьмая: жизнь Саары и Олави
Олави на велотренажере.
Он включает музыку, через некоторое время музыка прерывается.
ОЛАВИ. К психотерапевту приходит второй пациент… Он разведен… Это стихия огня… Пациент начинает. Пациент говорит… Пациент говорит… Терапевт говорит… Ч-черт. Ни одной мысли. Нужен еще кружок…
Снова включает музыку.
СААРА. Что ты делаешь? Два часа ночи…
ОЛАВИ. Обдумываю сцены к стеклянному дому… У нас нет еще Воздуха и Огня.
СААРА. Ты весь дом перебудишь своей ездой на месте.
ОЛАВИ. У меня осталась всего одна ночь, чтобы придумать текст.
СААРА. Я не могу спать среди этой дискотеки!
ОЛАВИ. Тогда уйди, если все равно не помогаешь.
СААРА. Чем тебе помочь-то?
ОЛАВИ. Меня вдруг охватил ужас. Я ничего не вижу… Я проснулся весь в поту и понял, что на самом деле ничего нет. Никакой конкретной идеи. Я как водитель, который тридцать лет просидел за баранкой автобуса, а потом вдруг забыл, куда ему ехать… Ты завела меня вдаль от самого себя. Ты как будто ждала от меня чего-то иного… И я попался в твою ловушку.
СААРА. Ты что же, обвиняешь меня?..
ОЛАВИ. Это ведь ты придумала этот стеклянный дом, это колдовское наваждение…
СААРА. Я просто не знала, как облечь свои мысли в слова.
ОЛАВИ. Так и спрятала бы его. Или никому бы об этом не рассказывала. Я будто потерялся…
СААРА. Ты сам начал заполнять его смыслом. Говорил, что хочешь работать по-новому.
ОЛАВИ. Я отказался от «Фауста». Поспешил… Я хотел показать тебе, что могу работать по-другому. Стеклянный дом – это была твоя идея. В ней нет ничего моего…
СААРА. Так я и знала. Ты опять сходишь с ума. Извини, но я вынуждена это сказать. Месяц назад я потеряла сон. Мне было страшно. Я не понимала, что за человек спит рядом. Такое ощущение, что ты любишь не меня, а… Не знаю даже, как объяснить… Любишь во мне коллегу, который всегда с тобой, поддерживает тебя, придумывает для тебя новые…
ОЛАВИ. Не верю своим ушам. Ты прекрасно можешь обойтись без меня. Ты талантлива…
СААРА. Такое ощущение, что такая, как есть, я тебя не интересую.
ОЛАВИ. Но ведь коллегу из тебя не вычтешь.
СААРА. Последние три-четыре месяца, когда мы с тобой оставались вдвоем и без всякой совместной работы, меня охватывало ощущение пустоты…
ОЛАВИ. Пустоты?
СААРА. Ощущение, что вне работы не существует никакого «мы».
ОЛАВИ. Боже ты мой… Но ведь почти все определяется для человека его профессией и пристрастиями. Книги, которые он читает. Друзья… Интересы… С кем он ходит в театр… Куда отправляется путешествовать… У человека есть энергия, которую нужно во что-то вкладывать. Часть – в работу. Часть – в семью, в отношения. Но я не могу представить, как оторвать одно от другого. Работа объединяет нас.
СААРА. Только работа.
ОЛАВИ. Ты что же, думаешь, что я тебя не люблю?
СААРА. Да, так мне кажется. Это я и пытаюсь сказать.
ОЛАВИ. Боже мой… Ну, иди ко мне. Я люблю тебя. Как же ты не видишь? Я часами могу на тебя смотреть. На твою походку. На твои жесты. Вчера, когда ты рисовала, я наблюдал за движениями твоей руки. За тем, как все твое существо сосредотачивается, исполняется смысла. Когда я смотрю на тебя, я ощущаю красоту как она есть. Я могу находиться рядом, могу наслаждаться твоим присутствием… Мне кажется, это незаслуженный дар. Самый великий дар, какой можно только получить. И это совершенно не связано с работой. Но…
СААРА. Что «но»? О чем ты подумал?
ОЛАВИ. Но что, если это значит, что на самом деле ты не любишь меня? Что если это лишь проекция…
СААРА. Не понимаю…
ОЛАВИ. А этот стеклянный дом и есть я.
СААРА. Ты?
ОЛАВИ. Да… Олави – стеклянный дом, и его можно любить только за его содержимое. Как же я раньше не понял… Ты все время говоришь только о себе. Что ты любишь меня только в движении, в работе. Ты хотела поставить «Гармонию», потому что я, разбитый, пустой, неинтересный молчун, – не тот человек, которого ты любила. И потому дом пуст…
СААРА. Пустой дом символизировал нашу жизнь…
ОЛАВИ. И из него можно выглянуть наружу, если станет скучно…
СААРА. Ты переиначиваешь мои мысли себе в угоду!
ОЛАВИ. Когда ты полюбила меня и переехала ко мне… Ты прямо отсюда позвонила своему прежнему возлюбленному…
СААРА. Я тогда потеряла телефон!
ОЛАВИ. Даже в отношениях ты не терпишь пустоты. К тому же ты все время была занята работой. Как забавно – все думают, что ты моя муза. А на самом деле все, можно сказать, наоборот…
СААРА. Как ты смешон! Тебе это так не идет.
ОЛАВИ. Как может не выглядеть смешным человек, который вдруг узнал, что его не любят?
СААРА. Я не говорила, что я тебя не люблю! Что за странные жалобы?
ОЛАВИ. Я вообще никогда не жалуюсь.
СААРА. Ах вот как. Когда ты валялся дома на больничном после «Смерти коммивояжера», ты только и делал, что жаловался. Все тебе было не так: в газетах ничего не пишут, никто не звонит, ты в депрессии, тебе не предлагают работу… Ты причитал, как беззубый старик. Я с подросткового возраста жила одна. Меня недооценивали и притесняли за то, что я женщина. Я туалеты мыла, пока не обрела наконец профессию, за которую меня будут уважать, и теперь уж я никому не позволю себя использовать… Но я никогда не жаловалась. Никогда не винила других, не представляла себя мученицей. И вдруг я увидела все это в тебе, и поняла, что не могу на это смотреть.
ОЛАВИ. Я сейчас поставлю вот тут стулья… Это будет мой кабинет. А это – граница. За ней – твой.
СААРА. И сейчас ты снова играешь мученика.
ОЛАВИ. А перед тем как ты продолжишь, я просто повторю: мне только что сообщили, что женщина, которую я люблю, меня не любит. Что меня не существует вне работы. Что я вообще жалкий беззубый старик. По-моему, для одной ночи вполне достаточно. Наше совместное будущее не вызывает сомнений. И хочу еще добавить – если ты хоть чуть-чуть понимаешь, о чем это свидетельствует: ты не терпишь слабости…
Саара молчит.
ОЛАВИ. Так что отныне надо спрашивать разрешения, прежде чем войти в мой кабинет. У меня так много дел с «Гармонией»… И если ты не против, стеклянный дом я оставлю пока у себя.
СААРА. Почему это?
ОЛАВИ. Приятно посмотреть на себя со стороны. У него, по крайней мере, есть четкие границы и четкие формы.
СААРА. Ясно. И забери с моей половины этот свой драндулет!
Сцена девятая: Развод. Работа
Поздний вечер. Кабинет.
АЛЕКСИ (звонит домой детям). Да, это папа… Что делаете? Готовите ужин? Ну вот и хорошо. Правда, пора бы уже и спать… Время позднее… Да, папа еще на работе. Такая уж у папы работа… Да, утром увидимся. Дай-ка Софии трубочку… Спасибо большое, что согласились прийти без предварительной договоренности. Оставьте свет в детской, будьте добры… Ирис боится темноты. Ей нравится перед сном смотреть на глобус… Спасибо… Целую и обнимаю… Детей, я имел в виду.
Входит Олави.
ОЛАВИ. Алекси, у меня возникла такая идея – давай наполним стеклянный дом водой.
АЛЕКСИ. Ничего не понимаю.
ОЛАВИ. Какое слово в этой фразе тебе непонятно?
АЛЕКСИ. Ты за этим меня сюда вытащил среди ночи?
ОЛАВИ. Да. Именно за этим.
АЛЕКСИ. Ты хоть понимаешь, что мне пришлось экстренно вызывать няню?
ОЛАВИ. Ах, как мило с твоей стороны. Спасибо.
АЛЕКСИ. Ты хоть подумал о том, что в нем восемь на десять метров площади да плюс еще метра два в высоту?
ОЛАВИ. Да, да, в этом и заключается грандиозная идея. Вода – один из элементов. Мальчик должен будет прыгнуть в воду и научиться плавать. Иначе он погибнет.
АЛЕКСИ. Ты хоть представляешь, во сколько это обойдется? Сто шестьдесят кубов воды. Шестнадцать фур по десять кубов… Да это невозможно!
ОЛАВИ. Нет ничего невозможного. Я видал такие бассейны.
АЛЕКСИ. А если ты такое где-то видал, так нечего пользоваться чужими идеями. У Нирваны на обложке Nevermind уже был плавающий ребенок, альбом продавался миллионными тиражами. Образ вовсе не новый.
ОЛАВИ. Давай ты не будешь мне рассказывать, что хорошо, а что нет? За этот проект отвечаю я!
АЛЕКСИ. А нельзя, например, задействовать слайды с водой?
ОЛАВИ. Я ведь уже сказал – я не собираюсь обсуждать это с тобой! Я решил – и точка!
АЛЕКСИ. У нас теперь диктатура?
Входит Саара.
ОЛАВИ. Саара, будь добра, скажи Алекси, что сто шестьдесят кубометров воды – это более чем возможно!
СААРА. А ну проваливай отсюда. Иди на свою половину.
АЛЕКСИ. Ага, тут уже палестинская стена.
ОЛАВИ. Ну пожалуйста, скажи.
АЛЕКСИ. Ты понимаешь, что для этого придется вызывать пожарную команду?
СААРА. А мне вообще все равно. Можете наполнить его хоть куриным пометом. Я свое дело сделала.
ОЛАВИ. Ничего подобного. У нас процесс в самом разгаре. Вы мне не даете работать! Алекси, ты должен все устроить, тебе за это зарплату платят.
АЛЕКСИ. Я только тем и занимаюсь, что для вас все устраиваю. Ты хоть знаешь, чего мне это стоило?
ОЛАВИ. Деньги, деньги, одни сплошные деньги… Меня это не интересует.
АЛЕКСИ. Загляни-ка в эти бумаги. Смотри, смотри! «Открыта вакансия: генеральный директор театра»!
СААРА. А ты ждал, что это место предложат тебе?
АЛЕКСИ. Это место предназначалось мне! Все говорили, что оно мое. Я мечтал о нем. Я надавил на совет и заставил его согласиться на постановку «Гармонии». Но сейчас я вижу, как безрассудно это было с моей стороны. Они просто объявили вакансию открытой! И все из-за вас! По-моему, я вправе рассчитывать хоть на каплю сочувствия с вашей стороны.
СААРА. Алекси, мне очень жаль.
ОЛАВИ. Да что это вообще за должность – генеральный директор? Творцы – вот сердце театра. Неужели ты не понимаешь, Алекси, что театр погибнет, если им будут руководить площадные паяцы вроде тебя?
АЛЕКСИ. Из-за артистов-слабаков вроде тебя театр и погибнет, это уж как пить дать.
ОЛАВИ. Я не слабак! Сорок две постановки за десять лет, это, по-твоему, ничто?
АЛЕКСИ. Десять лет назад я восхищался Олави. Я уважал людей, говоривших о театре так, словно театр действительно занимает какое-то место в нынешнем обществе. Я ждал, что картины, которые ты мне рисуешь, воплотятся когда-нибудь в спектаклях. Но так ничего и не увидел, кроме стремления к славе, почестям и высоким гонорарам!
ОЛАВИ (со злостью). Да никто и не ожидал, что торговец сосисками вдруг что-то поймет в настоящем искусстве.
АЛЕКСИ. Ты мне поговори еще! Я тебя так уделаю, что и в могилу нести некого будет!
ОЛАВИ. Вот. Вот что он называет цивилизованной беседой. Угрозу насилием. Отлично, продолжай.
АЛЕКСИ (со злостью). Вся ваша жизнь – бред сплошной. Далеки вы от нормальной жизни, вот что!
СААРА. Что ты имеешь в виду?
АЛЕКСИ. Я детей один ращу! Утром в сад их веду, днем на футбол. Потом домой, обедом кормить!
СААРА. Извини, я действительно мало что знала о твоей жизни.
АЛЕКСИ. А вы меня даже не спросили ни разу, каково мне приходится!
СААРА. Ну, просто мы с тобой всегда говорим о работе да о деньгах.
АЛЕКСИ. Вот именно, да еще посреди ночи. А между прочим, мне тут единственному в половине седьмого уже на ногах быть. Детям кашу сварить, себе кофе… Я варю отличный кофе! Может, я и идиот. Но я здесь единственный, кто по-настоящему жив!
ОЛАВИ. Жив? А кто тут только что распространялся о своей одинокой жизни? Это речи человека, опустившегося на самое дно! Последний крик импотента!
АЛЕКСИ. Да уж, умеешь ты по больному месту ударить. А я и не отрицаю, что устаю до смерти, и нет у меня сил домашними делами ворочать, и никто меня не дожидается дома с нежностью и любовью, и я уже до того дошел, что того и гляди пойду к тайцам из лавки с эротическим массажем трахать их тайских баб! Да, с каждым днем этот момент все ближе! Но вам это все объяснять бесполезно, потому что вы в настоящей жизни все равно не понимаете ни черта!
СААРА. Я ухожу.
ОЛАВИ (в бешенстве). А ты думаешь, если ты научился варить кофе и держать молоток, так это уже называется настоящая жизнь? А моя жизнь чем тебе не угодила?
СААРА. Я ухожу.
ОЛАВИ. Что ты имеешь в виду?
СААРА. То, что я иду собирать вещи. Ухожу от тебя.
ОЛАВИ. Ты… Ты шутишь.
СААРА. Сил больше нет смотреть на этот детский сад. Как это я все время влюбляюсь в мужчин, которые понятия не имеют о реальности? Да здесь задохнуться можно, здесь нет места ничему, кроме тебя самого и твоих речей! Представь себе, Олави, я хочу настоящей жизни! Хочу родить тебе семерых детей, черт возьми!
АЛЕКСИ. Пойдем ко мне, у меня есть дети!
СААРА. Да заткнись ты!
ОЛАВИ. Саара, давай уедем. Поедем куда-нибудь вдвоем, в какое-нибудь красивое место. И обретем там ту самую гармонию…
СААРА. Никуда я с тобой не поеду!
ОЛАВИ. Ты не можешь уйти. Ты мне нужна.
СААРА. Правильно, теперь я тебе вдруг понадобилась. Ты всегда будешь бояться, что тебя бросят!
АЛЕКСИ. Вот именно… Я люблю тебя!
Олави бросается на Алекси.
СААРА. Отпусти его!
Разнимает их.
ОЛАВИ. У нас ведь есть наша работа. Мы должны доделать ее. Мы не можем позволить все разрушить из-за наших ссор. Это непрофессионально! Это куда более важная вещь!
Саара… Огонь – это ты, черт возьми. Это твоя история. Пламя под ногами заставляло тебя двигаться. Дома он погас, и тебе пришлось бежать за тридевять земель.
Огонь – это еще и ненависть, месть, горечь. Алекси в гневе. Его оставили, предали. Огонь жжет ему сердце. Но огонь – это и силы для битвы. Он должен сохранить семью. Получить место гендиректора. Преуспеть в жизни. Но огонь сжигает его жизнь. Утешения нет ни в чем. Огонь влечет его к тайцам. Это первый круг Дантова ада. И наконец, Огонь – это работа. Саара! Огонь – это страсть к работе.
Саара уходит.
ОЛАВИ. Творец доводит работу до конца, несмотря на то что кругом все рушится, тело отказывает, любимые изменяют… Огонь – это зрелище, жгущее взгляд, зрелище, которому предстоит стать правдой. Огонь – это еще и обычные люди за работой.
Алекси уходит.
ОЛАВИ. Это война, атомная бомба. Взрыв… он прекрасен, мощен и разрушителен. Огонь – это и источник жизни, и ее погибель. Он – и факел, горящий в бурю, и пламя крематория. Да, именно так. Значит, теперь не хватает только Воздуха. Ох… Саара… Саара! Больно в груди! Руки деревенеют… Не хватает воздуха… Саара! Алекси! СААРА!
Падает.
Вой сирены «скорой помощи».
Сцена десятая: новый дом
Вечер. Олави и Саара. Кабинет. Новый макет – дом без окон.
СААРА. Привет… Как ты?
ОЛАВИ. Вполне. Спасибо, что навестила меня в больнице.
СААРА. Я сделала новый дом. Что скажешь?
ОЛАВИ. Прости, но я больше не хочу никаких новых домов.
СААРА. Даже не послушаешь, в чем идея?
ОЛАВИ. Ну расскажи.
СААРА. Пока ты был в больнице, я жила у мамы, и вот как-то раз мы сели поболтать о том о сем. Пили кофе. И я вдруг так на нее посмотрела… Впервые за долгое время посмотрела по-настоящему. Сосредоточенно. Без суеты. И почувствовала, что очень люблю ее. Как в детстве. Поэтому в новом доме нет окон, из него нельзя выглянуть наружу. Надо смотреть в глубь людей.
ОЛАВИ. Но это как раз очень печальный образ. После смерти матери мой отец засел в одиночестве в комнате без окон и все время только читал книги. Юнга и Фрейда. И повторял, что это была не настоящая любовь, а проекция.
СААРА. Это как раз «Фауст».
ОЛАВИ. Он специально прикинулся, будто не видел моего прыжка. Он учил меня, что самооценка не должна зависеть от других. Он был прав, но это привело к травме. Мне нужны были восхищение, благодарность и любовь. В итоге целью моей жизни стало добиваться всего этого. И я, словно робот, тащил сам себя в могилу. Так что, если ты не против, давай уберем новый дом. Мне и прежнего хватило.
СААРА. Да нет, ты не понял. Это не для тебя. Он уже задействован в спектакле.
ОЛАВИ. Как это?
СААРА. Это эскиз для «Сиддхартхи».
ОЛАВИ. А кто ставит? Почему ты ничего не рассказываешь?
Входит Алекси, прерывает беседу
АЛЕКСИ. Всем привет. Прошу прощения, если помешал. Как самочувствие? Как ощущения?
ОЛАВИ. Как видишь. Живой.
АЛЕКСИ. А видал, какая красота? Ну, то есть ничего хорошего, конечно, но уж больно смешно в газете написали. «Сердце режиссера не выдержало. Спасение пришло вовремя». Я тебе принес статью.
ОЛАВИ. Поздравляю с назначением на должность гендиректора. Ты теперь мой начальник. Отличные новости.
АЛЕКСИ. Надо бы решить, что будем с «Гармонией» делать?
ОЛАВИ. О чем ты говоришь? Я чуть не умер, а ты принуждаешь меня возвращаться к работе. Я без пяти минут покойник! Да, вам не впервой так поступать. После развода я сразу приступил к читкам новой пьесы. После смерти матери пришел на премьеру. И тем самым посрамил слабаков и бездельников!
АЛЕКСИ. Погоди, ты послушай.
ОЛАВИ. У нас даже текста нет. Всего три элемента. И несколько недель, чтобы все отрепетировать.
АЛЕКСИ. Послушай. У нас есть два варианта. Первый – нанять драматурга, чтобы он дописал «Гармонию», и нанять помощника режиссера, который ее поставит, так что тебе не придется даже на репетиции ходить.
ОЛАВИ. Я до сих пор на больничном! Врач сказал, что мои шансы пятьдесят на пятьдесят. А еще он посмотрел какие-то снимки и сказал, что у меня уже был один инфаркт. И я уверен, что он случился там на церковных ступенях.
СААРА (саркастически). Вот это новость!
АЛЕКСИ. Если все по-умному провернуть, есть шанс на отличные продажи. Режиссер, одной ногой стоявший в могиле, возвращается под свет рампы!
ОЛАВИ. То есть мне не надо будет сидеть на репетициях?
АЛЕКСИ. Как захочешь. Решай сам. Хочешь, сиди себе тут да пей кофе.
ОЛАВИ (думает). Ну-у…
АЛЕКСИ. Запускаем колесики вертеться, да? Через две недели премьера?
Олави размышляет. Алекси ждет
ОЛАВИ. Нет, пожалуй, я это не осилю…
АЛЕКСИ. Ну ладно. Есть еще вариант «Б». Ставим «Фауста».
ОЛАВИ. Боже ты мой, он меня не оставит в покое. Я не хочу ставить ни «Гармонию», ни «Фауста», как вбить это тебе в голову?
АЛЕКСИ. Да нет, «Фауста» ставишь не ты, а тот малец, который ставил «Отелло». У меня и афиши уже готовы.
ОЛАВИ. Желаю удачи. Она вам понадобится.
АЛЕКСИ (уходя). И все-таки я должен сказать, что «Гармония» – это именно тот спектакль, который я мечтаю увидеть на сцене. Часть моей жизни, можно сказать. Ну ничего, когда-нибудь мы к нему вернемся.
ОЛАВИ. Это вряд ли.
Алекси уходит
ОЛАВИ. А ведь я знаю, как изобразить последний элемент – Воздух. Как-то в документальном фильме про Хиросиму я видел человека, пострадавшего от атомного взрыва. Кто-то случайно прикоснулся к нему, и от прикосновения он рассыпался в пыль и рассеялся в воздухе. Но мне страшно. Я еще не готов умереть. Не готов развеяться по ветру.
СААРА. Ты не умрешь. Но с тобой может приключиться то же, что и с твоим отцом. Ты останешься один в темной комнате.
ОЛАВИ. О чем ты?
СААРА. Помнишь, ты предлагал мне уехать? Ты ведь не шутил?
ОЛАВИ. Я не шутил. Но ты сказала, что уходишь от меня.
СААРА. И я ушла. Но теперь я прошу тебя отправиться со мной в путешествие. В жизни случаются перемены.
ОЛАВИ. Я не верю, что мы обретем там Гармонию.
СААРА. Что?
ОЛАВИ. Извини. Извини. Конечно же, поедем. Если ты еще не передумала.
Обнимаются
СААРА. Ты опять бледный. Присядь.
ОЛАВИ. Вечно тебе мерещатся всякие ужасы!
СААРА. Да, и ты должен меня слушаться!
Олави усаживается. Включается музыка, сначала тихая, потом громче
Свет постепенно гаснет
СААРА. И вот еще что. В стеклянном доме надо поставить маленькую кроватку…
ОЛАВИ. Кроватку? Зачем? Не понимаю…
СААРА. Скоро поймешь… И да – не думай даже про Ближний Восток. Не хочу никакой Виа Долороса, крестов и распятий…
ОЛАВИ. А кстати, это хорошая идея. Я как раз читал недавно одну пьесу, действие происходит в Иерусалиме…
СААРА. Ох, нет. Даже не начинай.
Продолжают беседу, свет гаснет
КОНЕЦ