День выдался особенно жаркий. Солнце невыносимо пекло, как и подобает тропическому солнцу. Отражение его лучей в ярко-голубых волнах утомляло наши глаза до того, что мы, чуть не в первый раз за эту неделю, укрылись в тени небольшой пещеры, в самом дальнем углу нашей воздушной темницы. Кое-как разместившись в этом узком пространстве, мы все же не находили покоя. Поминутно кто-либо из нас подползал к самому краю обрыва, чтобы окинуть испытующим взглядом голубую безбрежность Тихого океана или же поглядеть вниз на скалистую тропинку, ведущую к «гнезду» старого француза. Но увы, нигде не виднелся белый парус или темный столб дыма из трубы приближающегося парохода, нигде не мелькала седая грива Оклера или развевающиеся темные локоны одной из прелестных сестер. Изредка только обменивались мы несколькими словами, все об одном и том же. «Что задержало наших друзей? Почему мистер Джэкоб не возвращался? Что могло приключиться с нашим судном?» Никто из нас, понятно, не мог подыскать удовлетворительного ответа на эти три вечно повторяющихся вопроса, и поэтому разговор каждый раз быстро обрывался. Грозный призрак неминуемой гибели леденил наши сердца, как ни старались мы скрывать друг от друга нашу тревогу.

В конце концов Питер не выдержал и начал посылать ко всем чертям треклятого губернатора, заманившего честных христиан в свою мерзкую ловушку.

Наконец, решено было дождаться вечера и затем спуститься в долину для разведки и поисков пищи…

Томительно долго тянулся бесконечный жаркий День. Около пяти часов пополудни Долли Вендт заметил на горизонте легкий черный дымок, могущий быть признаком приближающего парохода, но через час темная линия дыма исчезла на горизонте, и снова потянулись однообразные минуты, из которых каждая казалась нам целой вечностью. Наконец, солнце стало клониться к западу. Последние багровые лучи его облили пурпурным светом вершины противоположных скал и затем начали быстро гаснуть. Мы все сразу вскочили на ноги, движимые одним и тем же желанием, поскорей узнать об уготованной нам участи.

Мы после короткой, но горячей молитвы двинулись вниз по головоломной тропинке к «гнезду» старого француза. Наверно, никогда группа горных туристов, любителей опасных экспедиций, не карабкалась так храбро, как четверо моряков, подстрекаемых самым могущественным из человеческих потребностей: чувством голода. Самые опасные места казались пустяками. Нас, точно на крыльях, несло желание поскорее добраться до места, где нас ожидало освобождение или смерть, т. е. в сущности, тоже свобода, но уже окончательная.

Добравшись до «орлиного гнезда», мы осторожно спустились по оставленной лестнице, предварительно убедившись, что никто не подстерегает нашего приближения. К сожалению, в пещере не нашлось ничего, кроме большой кадки со свежей водой. С невыразимым наслаждением утолили мы жажду, от которой нам приходилось страдать больше, чем от голода, и вымыли разгоревшиеся лица и руки. Освеженные, с новой силой двинулись мы в путь, не без труда ориентируясь между беспорядочно нагроможденными скалами. Вспоминая впоследствии это путешествие, я всегда удивлялся его благополучному окончанию. Спокойные люди вряд ли нашли бы дорогу среди лабиринта скал и пропастей, мы же скользили, точно тени, каким-то чудом избегая опасных мест и двигаясь так быстро, как будто перед нами лежала удобная шоссейная дорога. Видно, голод и любопытство такие чувства, которые побеждают всякие препятствия.

Спустившись до первых, покрытых зеленью холмов, возвышающихся примерно на 800 или 900 футов над общим уровнем долины, мы остановились и с любопытством начали вглядываться в развернувшуюся перед нами картину. Хотя солнце уже закатилось, но последние отблески сумерек позволяли нам еще довольно ясно различать предметы.

Первое, что поразило нас, это полное отсутствие какого бы то ни было тумана. Воздух над лесом и лугами был чист и прозрачен, и взгляд беспрепятственно уходил в далекую глубину перспективы. Правда, воздух имел какой-то странный зеленоватый оттенок. Казалось, что смотришь вдаль сквозь слабо окрашенное зеленое стекло. Над наиболее низкими частями долины этот зеленый оттенок сгущался настолько, что превращался как бы в сеть тонких, колеблющихся теней, вполне прозрачных, но постоянно меняющих оттенки. Но все это так мало походило на туман, что мы посчитали рассказы старого француза, как и дневник мисс Руфь, просто ошибкой. Быть может, «губернатор» умышленно пугал мисс Руфь и других жителей острова, чтобы удерживать их в своей полной зависимости. Отсутствие тумана почти совершенно успокоило нас, тем более, что никакого зловония до нас не долетало, хотя мы находились почти на одной высоте с крайними деревьями леса. Правда, у меня в ушах как-то странно звенело, и мысли слегка путались. Но это было очевидным следствием усталости после быстрого спуска с гор, а, может быть, и после непредвиденного поста последних полутора суток. По крайней мере, мои товарищи объясняли подобным образом свои ощущения.

— Ну, что капитан? — воскликнул Питер Блэй, улыбаясь во весь рот. — Говорил я вам, что вся эта туманная история сущие пустяки! Никакого тумана и в помине нет! Стоило пугаться, нечего сказать. Хорошо еще, что мы вовремя спохватились, капитан. Авось, Бог даст, проберемся благополучно к одной из хижин и найдем добрую душу, не принадлежащую к шайке губернаторских разбойников, которая уступит нам хорошенького козленка или пару куриц за приличное вознаграждение, — не уступит, что ж, делать нечего, и так возьмем. Наше дело военное! Да и голодный желудок церемониться не станет!

Пока Питер громко мечтал о будущем ужине, Долли Вендт пытливо вглядывался своими молодыми глазами в подробности красивой картины, расстилавшейся у наших ног, и голос его зазвучал довольно неуверенно, когда он обратил мое внимание на гробовое молчание, окружающее нас.

— Посмотрите, капитан, нигде не слышно ни звука, не видно души человеческой. Ни в одном из домиков не блестит огонь, ниоткуда не доносится стук топора, или песня пастуха, или выстрел охотника. Точно весь остров внезапно вымер. Куда же могли деваться все его довольно многочисленные обитатели?

Я не успел еще собраться с мыслями и придумать какое-либо объяснение действительно странному отсутствию жителей, как Сэт Баркер закричал во все горло, не будучи в силах удержать своего удивления:

— Смотрите, капитан! Ведь правду говорил мистер Вендт. Поглядите туда, к северу, видите огонь под водой. Ей-Богу же, море горит, точно освещенное снизу электричеством.

Питер Блэй даже присел от изумления.

— Вот так история, капитан! Вот уж ни за что бы не поверил, если бы не видал собственными глазами Огонь под водой! Слыханное ли дело? Ведь это чудо, капитан! '

Зрелище было, действительно, до того поразительное и невероятное, что возглас почтенного ирландца казался естественным. Вся оконечность далеко вдавшегося в море северного мыса была окружена ярко светящейся полосой воды. Не только пенящаяся линия прибрежных бурунов, но и более отдаленная часть спокойного моря казалась огненной тканью поминутно меняющей оттенки, переливаясь от ярко-золотистого до изумрудно-зеленого цвета. На этом сверкающем фоне высокие волны разбивались миллионами сверкающих бриллиантов, то медленно вздымаясь сплошной массой темно-зеленого огня, то быстро разбегаясь тысячью лент, как бы сотканных из расплавленного серебра. Несмотря на довольно значительное расстояние, отделяющее нас от ярко освещенной водяной поверхности, мы довольно ясно могли разглядеть, очертания человеческих фигур под водой! Они двигались на неведомой глубине, то ясно вырисовываясь темными контурами на сверкающем фоне воды, то скрываясь под набегающими волнами, кажущимися массой расплавленных изумрудов. Поразительное зрелище было так прекрасно, что заставило нас позабыть все на свете, даже то, что мы были предупреждены дневником мисс Руфь о существовании этого подводного света.

Увы, напоминание об этом дневнике напомнило мне в ту же минуту и другое его предупреждение: о смертельной опасности, грозящей каждому европейцу, остающемуся на острове во время сонного сезона. В его существовании я уже не сомневался больше, получив доказательство справедливости рассказа мисс Руфь о «подводном замке». Если это удивительное жилище оказалось не сказкой, то и существование ядовитых газов не могло быть отрицаемым. Почти незаметные зеленоватые пары были ядовиты. В этом нельзя уж было сомневаться, вглядевшись в лица моих товарищей. С широко раскрытыми глазами, с пылающими лицами глазели они на ярко освещенное море, перебрасываясь замечаниями, сопровождаемыми громким смехом, неестественность которого сразу поразила меня. Долли Вендт заливался хохотом, как ребенок, чуть не подпрыгивая на месте.

Желая привлечь внимание товарищей, я заговорил о том, что должно было интересовать нас еще больше, чем необычайное зрелище освещенного моря и прогуливающихся под водой людей.

— А не пора ли нам подумать об ужине. Питер? Вы, кажется, совсем забыли, что мы не только не обедали, но и даже не завтракали сегодня!

Старый товарищ провел рукой по своему влажному лбу, точно просыпаясь от сна.

— И в самом деле, капитан, я и забыл о голоде! — проговорил он умиленным голосом.

— Да и как не забыть всего на свете, видя подобное зрелище! — перебил со смехом Долли. — Мне даже есть расхотелось, капитан!

С беспокойством поглядел я на разгоревшееся лицо юноши, на его как-то странно мигающие глаза, и предложил поскорей спуститься вниз, чтобы попытаться добраться до жилища мисс Руфь, где мы могли скорей всего найти помощь и сочувствие.

Мы довольно скоро нашли уже знакомую нам тропинку через лес, у опушки которого находился бамбуковый дом мистера Кчерни. Темнота сумерек, позволившая нам любоваться зрелищем подводного света, уступила место блестящему лунному освещению. Никогда не видал я ничего подобного этой прелести бледного света, ложащегося необыкновенно нежными лиловыми тенями на ярко-зеленые ковры лугов и на темно-малахитовую листву спящего леса. Никакой художник не смог бы передать таинственное очарование тишины, в волшебном соединении голубых лучей месяца с зеленоватым паром, как бы витающим в воздухе. Что-то непонятное происходило у меня на душе. Меня манила эта ласкающая природа, мне бы хотелось никогда не расставаться с этим мягким светом, хотелось забыться под этими благоухающими кустами, забыться и заснуть… заснуть среди этих роскошных зеленых лугов. Какие чудные грезы должны сниться под этим синим небом! Какие видения должны витать под сенью этих обвитых розами пальм! Мы все молчали, быть может, опасаясь высказать свои ощущения, быть может, сами не сознавая их.

Внезапно громкий голос Питера прозвучал болезненным диссонансом среди торжественной тишины волшебной ночи.

— Капитан! Товарищи, постойте!.. Глядите-ка в эту сторону!.. Что это: живые люди или трупы? — проговорил он, останавливаясь, каким-то странным, точно надтреснутым голосом.

Я остановился при этих словах, и все остановились вслед за мною. Направо от нас высокие кусты махрового жасмина и каких-то незнакомых розовых цветов образовали полуоткрытую беседку. Зеленый газон мягким бархатным ковром покрывал землю. Яркий лунный свет широкой струей врывался в промежуток между ветвями и заливал небольшую поляну тихо колышущейся сетью ярко-лиловых лучей. Он осветил мне бледные лица моих товарищей, глядящих странно горящими глазами на человеческие фигуры раскинувшиеся в тени цветущих кустов. Головы лежащих мужчин можно было прекрасно разглядеть при таинственном освещении лунных лучей. Один из них был уже мертв. Его стройная фигура лежала спокойно вытянувшись, и только синеватая бледность красивого лица да стеклянный блеск черных глаз говорили о смерти. Другие два еще дышали. Все трое были одинаково одеты в морские куртки, все трое казались уроженцами юга. Лежащий ближе к нам глядел широко открытыми глазами перед собой, в каком-то экстазе упоения любуясь невидимым волшебным видением. Другой, видимо, уже находился в агонии и, запустив руку в густые черные волосы, шептал прерывающимся голосом непонятные мне испанские слова. Помочь мы ничем не могли. Нам впору было думать о собственном спасении, если оно было возможно. С тяжелым вздохом отвернулся я от бедных умирающих.

— Помилуй, Господи, неизвестных товарищей. Мы не можем им помочь, друзья мои, и не должны терять времени в бесплодных сетованиях. Эти несчастные — лучшее доказательство того, что мисс Руфь права… Нам грозит смертельная опасность. Поспешим к берегу! Быть может, нам еще удастся уйти в море!

Питер Блэй быстро зашагал по дороге, бормоча что-то непонятное. Никто не обращал внимания на его несвязные речи, в которых молитва и проклятья смешивались с восторженными восклицаниями и с описаниями различных лакомых блюд.

Долли Вендт заметно шатался, так что мне пришлось поддерживать бедного мальчика, совершенно обессилевшего и только изредка улыбающегося бессмысленной и болезненной улыбкой. Сэт Баркер казался менее чувствительным к влиянию ядовитого газа. Он грузно шагал передо мной, ломая все на своем пути, точно буйвол среди тростника, изредка только запевая какую-то дикую шотландскую песню. Что касается меня, то я еще не чувствовал себя вполне обезумевшим и довольно ясно сознавал все окружающее. Только голова у меня кружилась, да болезненное желание спокойствия, отдыха и забвения все более овладевало мной.

Долго ли мы шли среди леса и каким образом очутились в саду, окружающем жилище мисс Руфь, я никогда потом не мог объяснить себе… Только здесь, в саду полное сознание на минуту вернулось ко мне при виде группы спящих молодых девушек. Казалось, они принадлежали к какому-то желтому племени, но при фантастическом лунном освещении, в прозрачных белых одеждах, с цветами на роскошных распушенных волосах они показались мне прекрасными, как феи. Спали ли они или были мертвы? Решить это мы уже были не в состоянии. Но даже если их сон был смертельным сном, то все же он казался легок и спокоен. Ни малейшего следа страдания не видно было на их нежных личиках, а их чуть побледневшие губы улыбались по-детски счастливой улыбкой. Смутно помню, что это обстоятельство послужило мне утешением. — Наша агония не будет мучительна! — произнес я вслух, и сам удивился звуку своего голоса, и еще более тому, что громко произнес фразу, о которой не хотелось бы даже думать, не только что выговорить.

— Смотри, Долли, какая прелестная, группа девушек. Пять красавиц для четырех моряков. Какова удача! — заорал Питер, придерживаясь рукой за пальму.

Долли попробовал что-то сказать, но только молча шевелил губами… Я понял, что бедный мальчик не стоит уже на ногах, и обхватил его за талию.

— Не робей, дитя мое! Мы у пристани! Сейчас сядем в лодку и поедем обратно! Там ждет нас Руфь Белленден!

Юноша попробовал сделать несколько шагов, но ноги под ним подломились, и он упал на колени.

— Бросьте меня, капитан, — пробормотал он. — Торопитесь в лодку. «Южный Крест» ждет вас! А я хочу заснуть. Иначе я опоздаю к матушке на Пасху!.. Не держите меня, капитан! Я спешу на свадьбу сестры!

Но я упорно держал его под руки. Последний проблеск угасающего рассудка подсказывал мне необходимость укрыться куда-нибудь от влияния ядовитого воздуха.

— Идем, дитя мое, — говорил я, сознавая, что язык уже не вполне повинуется мне. — Идем в дом мисс Руфь. Она так прекрасна и добра. Она даст тебе жареную курицу с рисом, и твоя матушка не скажет что я не уберег ее мальчика! '

Он уже не отвечал, очевидно, потеряв сознание. Питер свалился на ступени террасы, и только Баркер еще боролся с отравой, дико размахивая своей дубинкой.

— Выломай дверь, Баркер! — крикнул я отчаянно.

Баркер налег плечом на дверь. Она широко распахнулась, и я вошел, вернее, ввалился в темный коридор, увлекая за собой совершенно бесчувственного Долли и громко крикнув Баркеру приказание помочь войти полубесчувственному Питеру. Я смутно сознавал, что никого не найду в доме, сознавал и то, что отравленный воздух не пощадит нас и в комнатах, но все это как-то исчезло в моей памяти, как бы утонув в инстинктивном животном стремлении укрыться где-нибудь хоть на минуту.

— Двери!.. Двери! Тащи мистера Блэя и запирай двери, Баркер! — крикнул я в последнем проблеске сознания. — Не давай ядовитому туману войти вместе с нами! Слышишь, Баркер?

— Затворяйте двери, если вам жизнь дорога! — крикнул сзади меня другой, не знакомый мне голос.

В то же время луч света прорезал темноту, и тот же незнакомый голос дружески, но убедительно повторил свое приказание.

— Ради Бога, не оставляйте двери открытыми, иначе мы все погибли!