На обратном пути в Сан-Франциско Эббре досталось место у иллюминатора. Она сидела, задумчиво глядя в сверкающую голубую дымку Тихого океана. Свидание с Льюисом прошло замечательно. Воспоминания о том, как они занимались любовью, до сих пор волновали ее, и Эббра знала, что они будут согревать ее долгие месяцы разлуки. И все же...

На лбу Эббры залегла крохотная складка, в глазах с длинными ресницами поселилось уныние. Она прекрасно понимала, что ее беспокоит, знала также и то, что больше не может делать вид, будто не замечает этого. Ее муж оказался совершенно чужим человеком. Мужчина, утверждавший, что во время боевых действий у него вскипает кровь, даже отдаленно не напоминал Эббре того Льюиса, которого она знала. И все же она любила этого незнакомца, с которым навсегда связала свою жизнь.

Ожили динамики, и командир экипажа сообщил, что самолет приближается к калифорнийскому побережью и вскоре произведет посадку в международном аэропорту Сан-Франциско. Эббра застегнула ремень. Она понимала, что простых ответов не существует. Они женаты, любят друг друга, но им еще не довелось пожить нормальной супружеской жизнью. Когда это время наступит, им придется научиться понимать друг друга. Мысль об этом принесла Эббре облегчение. Ее лоб разгладился, а уголки губ приподнялись в легкой улыбке. Менее чем через полгода они вновь будут вместе, и тогда начнется настоящая семейная жизнь.

– Я люблю тебя, Льюис, – прошептала она. В ту же секунду звук двигателей изменился и самолет начал снижение. – Ты только вернись ко мне живым и здоровым, а все остальное не имеет значения.

Оказавшись в зале прилета, она сразу заметила высокую, мощную фигуру Скотта. Глаза Эббры засияли, улыбка стала шире, и она торопливо зашагала к нему. Белая льняная юбка колыхалась над коленями ее невероятно длинных загорелых ног.

У Скотта перехватило дыхание. После расставания с Эбброй он твердо сказал себе, что не поедет из Лос-Анджелеса в Сан-Франциско, чтобы встретить ее в аэропорту по возвращении с Гавайских островов, однако все его усилия были напрасны. Он сопротивлялся до самого последнего момента, уговаривая себя проявить силу воли, но добился лишь того, что потом был вынужден сломя голову мчаться по автостраде и молиться, чтобы его не остановил бдительный патруль.

– Рад, что ты вернулась домой, – сказал он, стараясь не выдать охвативших его чувств, и, взяв багаж Эббры, по-братски прикоснулся губами к ее виску.

– Я могла бы сказать, что по-настоящему рада возвращению, только если бы Льюис приехал со мной, – ответила она, посылая Скотту улыбку, от которой тот едва не потерял самообладание.

Он заработал локтями, протискиваясь к выходу сквозь толпу обступивших их репортеров. Господи, все оказалось куда хуже, чем он ожидал. Скотт знал: ему будет нелегко вновь встретиться с Эбброй, после того как признался себе, что испытывает к ней далеко не родственные чувства, а самую настоящую страсть, но даже не догадывался, что это может оказаться почти невыносимо. Он полагал, что сумеет общаться с Эбброй как ни в чем не бывало, что она не заметит перемен в его отношении к ней. Но его надежды не оправдались. Ему нестерпимо хотелось швырнуть сумки на пол, обнять Эббру и изо всех сил прижать к себе. На лбу выступила испарина. Черт возьми, это будет потруднее, чем пробежать двадцать пять ярдов и приземлить мяч в зачетном поле противника, когда осталось играть от силы десять секунд.

– Как Льюис? – спросил он, стараясь отвлечься от обуревавших его чувств.

– У него все хорошо, – ответила Эббра, и, несмотря на легкость, с которой были произнесены эти слова, в ее голосе прозвучала такая любовь, что мускулы плеч и рук Скотта превратились в тугие узлы.

– Это замечательно, – сказал Скотт. Они вышли из здания аэропорта на залитую ярким солнцем площадь. – Чем же он там занимается?

В этот миг они приближались к его машине, и прошло несколько секунд, прежде чем Скотт понял, что его вопрос поставил Эббру в тупик.

– Он... э-э-э... служит в группе военных советников из пяти человек, – заговорила она наконец таким неуверенным голосом, что Скотт повернулся к ней и с недоумением приподнял брови. На щеках Эббры проступил легкий румянец; не выдержав взгляда Скотта, она шагнула к машине. – Льюис по-прежнему находится на полуострове Камау, – продолжала она, открывая дверцу. – Думаю, он останется там до окончания срока службы.

– Да, – отозвался Скотт, гадая, в чем причина ее смущения. – Да, конечно. – Он уселся рядом с Эбброй и сунул ключ в замок зажигания. – Хотя, поскольку второе полугодие служат добровольно, его могли бы перевести в более спокойное место. В Сайгон, к примеру, – добавил Скотт, выводя машину с привокзальной площади и сворачивая на шоссе.

Эббра бросила на него озадаченный взгляд.

– Что значит «добровольно»?

– Как правило, срок обязательной службы во Вьетнаме ограничен шестью месяцами. Вероятно, Льюис подал рапорт о продлении службы еще на полгода. Если бы он сам не захотел, его бы там не оставили. – Скотт посмотрел на Эббру, уже собираясь добавить, что это очень характерно для Льюиса – создавать себе трудности, но тут увидел выражение ее лица. Руки Скотта скользнули по рулевому колесу, машину занесло вбок, и он ошеломленно воскликнул: – Неужели ты этого не знала, Эббра?! Льюис должен был тебе сказать. Черт возьми, я был уверен, что это известно всем и каждому – боевые офицеры служат шесть месяцев!

– Нет... – Слова замерли на губах Эббры, по лицу разлилась смертельная бледность. – Я не знала... даже не догадывалась... – Поймав озадаченный взгляд Скотта, она выдавила улыбку. – Льюис – военный советник. Может, он не входит в категорию боевых офицеров. Ну а если я ошибаюсь, то значит, ты прав. Он никогда не откажется пробежать лишнюю милю.

Ее глаза подозрительно заблестели, голос задрожал, и на какое-то мгновение Скотт испугался, что она вот-вот заплачет.

– Эббра... – заговорил он, замедляя ход и протягивая Эббре правую руку.

– Не надо, – низким голосом отозвалась она и оттолкнула его ладонь. – Я прекрасно себя чувствую, а ты заблуждаешься. Льюис не вызывался добровольно служить вторые полгода. Я уверена, это обязательный срок.

Скотт ничего не ответил. Говорить было не о чем. Даже если бы контракт не предусматривал второй срок, Льюис непременно вызвался бы добровольцем, и они это понимали.

Когда Эббра приехала домой, ее ожидало письмо от редактора, принявшего в печать ее рассказ. Редактор полагал, что, поскольку у Эббры явно нет литературного агента, она может пожелать заручиться поддержкой такового. В списке были указаны три имени. Ближе всех, в Лос-Анджелесе, проживала Пэтти Майн. Глядя на адрес Пэтти, Эббра чувствовала, как отступает горечь, вызванная предательским поступком Льюиса. Даже Не распаковав вещи, она набрала номер Пэтти и спросила у секретаря, нельзя ли ей переговорить с мисс Майн.

– Представьтесь, пожалуйста, – попросили ее, и Эббра, назвавшись, подумала, что вряд ли ее соединят и что, пожалуй, следовало прежде отправить Пэтти письмо.

– Пэтти Майн у телефона, – произнес на удивление молодой голос. – Я ждала вашего звонка, Эббра. Бернадет Лолер написал мне и сообщил, что передал вам номер моего телефона.

Эббра была так удивлена тем, что Пэтти согласилась ответить на звонок и вдобавок называет ее по имени, что в первое мгновение смогла лишь сказать:

– Ох... – Но потом, собрав всю волю в кулак, она торопливо добавила: – С вашей стороны было очень любезно согласиться поговорить со мной...

– Любезность здесь ни при чем, – возразила Пэтти. – Если Бернадет не ошибся в вас – а его предчувствия, как правило, оправдываются, – то не я, а вы делаете мне одолжение. Когда вы могли бы приехать и встретиться со мной?

– Завтра, – тут же ответила Эббра и сразу пожалела о своей поспешности. – Извините, я не подумала. Полагаю, у вас много дел. Я могу приехать к вам в любое удобное для вас время.

– Вы правы, у меня дел невпроворот, – быстро произнесла Пэтти. – На завтра у меня был назначен деловой обед, но так уж получилось, что я несколько минут назад отменила приглашение. Если вы подъедете ко мне в контору около половины первого, мы успеем побеседовать и отправиться в «Беверли-Уилшир», а значит, мне не придется отказываться от зарезервированного столика. Эббра окончательно растерялась.

– Благодарю вас, – ответила она, с трудом дыша. – Огромное вам спасибо. С нетерпением жду встречи. Спасибо. До свидания. – Когда она произносила последнее «спасибо», в трубке уже звучали короткие гудки.

Контора Пэтти Майн располагалась в фешенебельном жилом квартале неподалеку от Хайлэнд-авеню. Улыбчивая девушка провела Эббру через огромный офис в небольшой, роскошно обставленный кабинет.

– Миссис Эллис, – сообщила она и незаметно удалилась.

Женщина, поднявшаяся навстречу Эббре из-за стола красного дерева, выглядела старше, чем можно было предположить во время телефонного разговора по ее голосу, но не намного.

– Здравствуйте, Эббра. Очень рада с вами познакомиться, – сказала она с приветливой улыбкой. – Не хотите ли что-нибудь выпить? Белое вино? Вино с содовой?

– Белое вино, – ответила Эббра, мгновенно подлаживаясь под дружеский тон Пэтти.

Пэтти взмахнула рукой, приглашая ее сесть в глубокое кремовое кресло, и наполнила два бокала ледяным шабли.

– А теперь, – заговорила она, подавая Эббре бокал и усаживаясь на подлокотник соседнего кресла, – расскажите о себе.

Эббре не доводилось бывать на приеме у психоаналитика, но она подумала, что там, вероятно, происходит нечто подобное.

– Мне девятнадцать лет, живу в Сан-Франциско, замужем за офицером, который служит во Вьетнаме.

Пэтти Майн чуть склонила голову набок.

– А еще вы пишете... – Это был не вопрос, лишь констатация факта.

– Да, – отозвалась Эббра, чувствуя себя все более уверенно. – Я пишу. – Она на секунду умолкла, потом добавила: – Я привезла с собой несколько рассказов. Папка осталась в машине...

– Возможно, ваши рассказы хороши, но я жду от вас чего-то иного. То, что вы отправили Бернадету, тоже меня не интересует.

– Чего же вы хотите? – спросила Эббра, начиная подниматься с кресла. Она ничуть не удивилась и была уверена, что все происходящее – не более чем недоразумение.

Пэтти жестом велела ей сесть.

– Мне нужно совсем другое, и у меня предчувствие, что вы справитесь. – Она сделала паузу и добавила таким тоном, словно речь шла о самых обыденных вещах: – Я предлагаю вам написать книгу. – Эббра вытаращила глаза, и Пэтти рассмеялась: – Вы ведь пишете, не так ли? Почему сразу не взяться за серьезную работу? Почему не написать книгу, которая могла бы стать бестселлером?

– Я не знаю, о чем писать! – заспорила Эббра, гадая, все ли в порядке у Пэтти с мозгами или же она сама немножко не в себе и эта беседа лишь снится ей.

Пэтти поставила бокал на стол и поднялась.

– Все второстепенные детали мы обсудим за обедом, – невозмутимо произнесла она.

* * *

Пока они неторопливо расправлялись с закусками, Пэтти расспрашивала Эббру о ее детстве и образовании, которое та получила.

– Да, – согласилась она наконец. – Я не вижу в вашем прошлом ничего, что могло бы послужить отправной точкой для романа. Может, поговорим о вашем муже? Как вы с ним познакомились? Что он за человек?

– Нет, это не годится, – с такой поспешностью отозвалась Эббра, что в проницательных глазах Пэтти вспыхнула искорка интереса. – Мне бы не хотелось превращать свою личную жизнь в сюжет книги. – Она замолчала, ее глаза внезапно затуманились. – Но есть одна мысль...

– А именно? – подтолкнула ее Пэтти, уловив в глазах Эббры творческий огонек.

– Я только что вернулась с Гавайских островов, – ответила Эббра. – Пока я там отдыхала, произошло событие, в котором я и сама еще не вполне разобралась...

Она пригубила вино и начала рассказывать Пэтти о встрече с Десом Коуторном.

Следующие две недели Эббра почти не вставала из-за стола. Она писала и переписывала, и по мере продвижения работы персонажи будущего произведения становились все более яркими, начинали жить собственной жизнью. Порой она с искренним изумлением перечитывала только что написанные строки, удивляясь тому, как одна мысль влекла за собой другую и как развивался сюжет, совершая самые невероятные повороты. К этому времени Эббра придумала даже название для своего романа: «Женщина наедине с собой».

Свидания с Розали Бернстейн принесли Скотту немало удовольствия. Он принадлежал к числу мужчин, которым нелегко дается воздержание, но только сейчас впервые осознал, в каком напряжении жил последние месяцы. Отныне он не собирался подвергать себя подобным испытаниям. Десять дней он сохранял уверенность, что сумеет обойтись без встреч и общения с Эбброй, но к концу второй недели начал тосковать.

– В субботу мы играем с «Боевыми конями», – сказал он ей по телефону. – Ты не хочешь прилететь в Сан-Диего на матч? Мы могли бы вернуться в Сан-Франциско на машине и по пути заглянуть в Кармел.

Эббра уже хотела спросить, собирается ли приехать на матч та девушка, с которой он встречался на прошлой неделе, и если так, не окажется ли она третьей лишней, но передумала. Почему-то ей было неприятно разговаривать со Скоттом о незнакомой женщине, которой тот, по его словам, назначал свидания.

– Думаю, что не смогу, Скотт, – с легким сожалением ответила она. – Я до сих пор не закончила план книги, хотя работа продвигается намного быстрее, чем я ожидала.

– Дело пойдет еще лучше, если ты отдохнешь пару дней, – настаивал Скотт. – Закажи билет на утренний рейс до Сан-Диего, и я встречу тебя в аэропорту.

Эббра почувствовала, что сдается. Ей очень хотелось посмотреть, как играет Скотт, провести с ним выходные и рассказать ему о своей книге.

– Так и быть. – Она рассмеялась. – Ты победил.

– Отлично! – возбужденно воскликнул Скотт. – Игра будет не из легких. «Кони» всегда отличались на редкость жесткой защитой, и нам дорог каждый болельщик.

Поездка удалась на славу. «Рэмсы» выиграли, и Эббра была так счастлива, что не замечала многозначительных взглядов игроков, когда те расспрашивали Скотта о Розали.

– Кто такая Розали? – спросила она.

– Девица, с которой я встречался, – нарочито равнодушным голосом отозвался Скотт и более не упоминал о своей подружке.

После матча они уехали в город вместе с компанией товарищей Скотта по команде, их женами и приятельницами и провели ночь в отеле «Рамада инн», предусмотрительно поселившись на разных этажах.

Наутро Скотт, вместо того чтобы купить билеты на самолет, взял напрокат машину, и они с Эбброй отправились через Сан-Клемент в Кармел.

– Кармел – это первое место, где мы побывали вдвоем с Льюисом, – сказала Эббра, когда автомобиль въехал в предместья маленького городка.

Скотт что-то пробурчал себе под нос. Машина поравнялась с выездом на центральную улицу, ведущую к пляжу, но он продолжал ехать прямо.

Эббра удивленно посмотрела на него.

– Ты пропустил поворот, – сказала она.

– Нет, – беззаботно отозвался Скотт, ничем не выдавая обуревавших его мрачных дум, – Неподалеку от Саусалито есть маленький ресторанчик, я уже давно хотел свозить тебя туда.

Эббра справилась с охватившим ее разочарованием. Пожалуй, это и к лучшему, если они не поедут на пляж. Она опасалась, что может не выдержать мучительных воспоминаний о Льюисе.

В последние дни Скотт выглядел хмурым и подавленным. Эббра гадала, не виновата ли в этом его новая подруга. Его состояние беспокоило ее, и она спросила:

– Ты счастлив, Скотт? Тебя что-то тревожит?

Скотт посмотрел на нее, и его губы тронула еле заметная улыбка. Эббра терялась в догадках, что могла значить эта улыбка.

– У меня все хорошо, Эббра, – невнятно пробормотал он. – Все просто замечательно.

Эббра не стала продолжать расспросы, но не поверила ни одному его слову.

В последних числах февраля Эббра завершила краткое изложение будущего романа. Она вложила двенадцать аккуратно перепечатанных страниц в конверт и крупным твердым почерком надписала адрес Пэтти.

– Только бы ей понравилось, – шептала она, подъезжая к почте. – Господи, только бы ей понравилось.

Вернувшись во Вьетнам, Льюис стал писать Эббре чуть более длинные и подробные письма. Он получил новое назначение, по-прежнему на крайнем юге страны, но на сей раз ближе к границе с Камбоджей. Он и поныне состоял в группе из пяти американских военных советников, но теперь вместо крупного военного подразделения южновьетнамской армии под его опеку была определена небольшая деревенька Вань-бинь. Задачей советников было помогать крестьянам осваивать новые сельскохозяйственные приемы и обеспечивать защиту этой деревушки и еще нескольких окрестных поселений от коммунистов.

Эти люди отчаянно нуждаются в помощи, – писал Льюис Эббре. – Районы к югу от Сайгона столь плотно наводнены вьетконговцами, что становятся практически недоступными для правительственных войск. Но мы твердо намерены исправить положение!

В конце торопливым почерком было приписано:

Наш командир заболел, и его отправили на вертолете в госпиталь. Теперь его обязанности временно возложены на меня и, боюсь, надолго.

Когда в конце марта Эббра получила от Льюиса очередное письмо, ситуация оставалась прежней.

Здешний староста – замечательный человек. Он охотно помогает нам. Я думаю, вместе мы сумеем сделать так, чтобы Ваньбинь и соседние деревни могли не опасаться ни тайного проникновения, ни открытого нападения вьетконговцев.

Было видно, что новые обязанности пришлись Льюису по вкусу.

Занимая пост главного советника старосты, я имею право требовать от Сайгона школьные принадлежности и помощь в строительстве и внедрении современных методов хозяйствования. И можешь не сомневаться – я не упущу эту возможность.

Письма внушали Эббре надежду. Она знала, что основной задачей Льюиса является пресечение деятельности вьетконговцев во вверенном ему районе, однако он лишь изредка писал о противнике и ни разу не упоминал о боевых столкновениях. Его послания буквально пронизывала радость по поводу возможности оказывать помощь людям, с которыми он все больше сближался.

Письма приходили всю весну и начало лета, принося Эббре счастье и успокоение. Ей нравилось представлять Льюиса в роли благодетеля, который завоевывает умы и сердца людей. Эббре было невыносимо думать о нем как о воине-разрушителе.