Последующие две недели Ракоши работал по двадцать часов в сутки и наконец не выдержал. Мрачный как туча, он сел за руль «дузенберга» и с головокружительной скоростью помчался к отелю «Беверли-Хиллз».

Она была в номере, как Видал и ожидал. Он велел ей не покидать бунгало и изучать сценарий, пока она не будет знать его назубок, и Валентина не подумала ослушаться. Видал каждый день звонил портье. Леди, занимающая восьмое бунгало, хорошо ела, усердно трудилась, иногда играла в теннис и знакомилась с другими постояльцами.

Незнакомая доселе бешеная ревность охватила Видала при этом сообщении, голос мгновенно стал резким. Какие постояльцы? Что за странные знакомства?

Портье, хорошо изучивший нравы подозрительных любовников, заверил непредсказуемого режиссера, что знакомыми мисс Валентины были всего-навсего жильцы, которых она встречала на корте, обмениваясь вежливыми приветствиями.

– С кем, – взорвался Видал, – она играет в теннис?

– С тренером отеля, – спокойно пояснил портье.

– А бассейн? – с вновь родившимися сомнениями допрашивал Видал.

Его заверили, что Валентина ни разу не присоединилась к компании беспечных отдыхающих у бассейна, хотя она любила плавать поздно ночью, если в бассейне никого не было.

Ревность по-прежнему снедала Видала. Даже в разгар работы он то и дело ловил себя на том, что думает о ней. Гадает, что она делает сейчас. Улыбается ли своей обворожительно-чувственной улыбкой, и если да, то кому?

Он открыл дверь запасным ключом, которым предусмотрительно снабдил его служащий отеля. Валентина не сразу услышала шаги. Она легко запоминала целые фразы из сценария и почти все успела выучить, хотя технические пометки пока еще оставались для нее тайной. В утешение она часто обращалась к шекспировским строкам, предваряющим сценарий Видала. Старые английские слова больше не были для нее загадкой. Ей нравилось их таинственно-поэтическое звучание.

Валентина читала вслух длинную сцену между Маргаритой и графом Суффолком. В ответ на дерзкий, надменный вопрос графа о ее происхождении принцесса подняла голову и гордо воскликнула:

– Имя мое – Маргарита. И я дочь короля. Короля Неаполя, незнакомец, кто бы ты ни был.

– Я граф, – раздался бархатный баритон Видала. – И называюсь Суффолк. Прошу, не прими мои слова за оскорбление, о чудо природы. Ты предназначена судьбой лишь для меня…

У Валентины перехватило дыхание. Ей казалось, что в целом мире остались только они двое. В этом месте Маргарита с притворным презрением, хотя и заинтригованная, поспешно отворачивается от Суффолка. Валентина резко повернулась, и Видал заметил, как вздымается ее грудь под свободным халатом, как чувственно льнет к бедрам тонкая ткань.

– Я добивался бы ее в честной борьбе, но не смею заговорить, – продолжал он дрожащим от напряжения голосом. Слова предназначались не Маргарите, а ей, Валентине.

Взгляды снова встретились, и на сей раз их разделяло всего несколько дюймов.

– Скажи, граф Суффолк, – повторяла она, выталкивая слова из пересохшей гортани, – если тебя действительно так зовут, – какой выкуп должна я заплатить, прежде чем мне позволят пройти? – Голос ее сорвался: – Ведь я твоя пленница, не так ли?

Девушка ощущала запах его кожи. И если она протянет руки, то почувствует, как бьется его сердце. Глядя на девушку сверху вниз, он медленно развязал ленту, стягивающую ее волосы, и темное облако окутало ее плечи. Она девственница. Видал инстинктивно понял это в ту ночь, когда они гуляли по берегу, и был немало этим удивлен. Она жила с Келли, а тот, как известно, слыл сердцеедом и ловеласом. Он не пропускал ни одной юбки. Пока не встретил Валентину.

Где и когда это было? Внезапно ему с отчаянной силой захотелось узнать о ней все. Что придало ее улыбке столь интригующий оттенок неизменной печали? Почему под внешней хрупкостью и нежностью кроется закаленная сталь? Он хотел ее. Ни для роли королевы-воительницы. Ни для любой Другой роли. Для себя. Видал слишком хорошо понимал, почему Боб Келли прятал девушку в маленьком домике неподалеку от шоссе. Почему не соблазнил ее мимоходом. Почему она так много значила для него?

Он стоял на краю пропасти и осознавал это. Крохотные мгновения сливались, перетекали друг в друга, превращаясь в секунды и минуты, и тут он так внезапно отвернулся от нее, что девушка едва не упала.

– Вы уже успели прочесть отрывки из Шекспира, – едва выговорил он и, мрачно нахмурившись, подошел к книгам, которые принес с собой. – Вот пьеса, из которой взят эпиграф. – Видал швырнул тонкий томик в кожаном переплете на ближайший стол. – А это Джейн Остин.

Мужчина собрал книги в охапку и высыпал на белое кружевное покрывало.

– Тут Толстой, как я обещал. И Флобер, и это устрашающее английское трио талантов – Анна, Эмили и Шарлотта Бронте! Кстати о патриотизме – не стоит забывать и о нашем Генри Джеймсе. – Видал говорил быстро, избегая встретиться с ней глазами. – Тут и Пруст, и Тургенев.

– Я в жизни не одолею столько книг, – с трудом пробормотала она.

– Тогда прочтите то, что вас заинтересует.

Он обвел воспаленным взглядом комнату, но видел лишь девственную белизну огромной кровати.

– А что вам нравится больше всего?

Его волосы завивались на самых концах, у шеи, угольно-черные, упругие, непокорные. Плечи напряжены, мускулы под летним жакетом безупречного покроя натянуты как струны.

Наконец, Видал справился с собой, выиграв бушующую в душе битву.

– Начните с «Элоизы и Абеляра». – Это казалось самой подходящей сейчас темой. Видал с каждым днем все сильнее ощущал себя кастрированным Абеляром. – Я помогу вам. Вы не можете войти в голливудское общество без каких-то начатков образования.

Видал осознанно пошел на эту святую ложь. Будь знание классики необходимым условием появления в голливудском обществе, это самое общество перестало бы существовать за одну ночь.

– Благодарю вас.

Жесткая линия плотно сомкнутых губ слегка смягчилась. Видал выбрал книгу и уселся на пол, по-индейски скрестив ноги.

– Абеляр и Элоиза, – сухо начал он. – Любовники, достойные голливудской киноэпопеи.

Шелковая рубашка с распахнутым воротом. Раскосые глаза над широкими мадьярскими скулами. Лицо, словно предназначенное для журнальных снимков. Портретов. Лицо любимого.

Валентина устроилась на ковре, подальше от него, и, прислонясь к стене, слушала голос Видала, впитывая древние слова любви. Она была его протеже и должна стать тем, кем хочет он. А он прочил ей большое будущее.

– Ходят слухи, что вы едва не вышибли дух из тренера по теннису. Не возражаете, если я приеду? Сыграем партию и проверим, действительно ли голливудские сплетники иногда говорят правду? – спросил Роган Тенант. Он с нетерпением, правда, напрасным, ожидал встретить Валентину на бесчисленных голливудских вечеринках. Несколько раз поднимал трубку телефона и тут же бросал. Никто ничего о ней не знал, кроме того, что она – последнее открытие Видала Ракоши. И подобно Ракоши, не любила шумных сборищ. Это могло означать только одно – либо девушка необщительна и застенчива, либо все время проводит с венгром.

– Это совершеннейшая неправда, – улыбнулась она.

– Но могу ли я все-таки явиться, чтобы удостовериться самому?

Какую-то долю секунды Валентина колебалась. Роган Тенант будет ее партнером. Видал, конечно, захочет, чтобы между ними завязались дружеские отношения, и, кроме того, интересно узнать, как он находит образы Маргариты и Суффолка в трактовке Видала.

– Да, пожалуйста, буду очень рада. Портье объяснит, где меня найти.

Если Роган надеялся оказаться в ее бунгало, его ждало разочарование. Валентина была на корте, поглощенная игрой: темные волосы придерживает алая головная повязка, вызывающе короткая белая теннисная юбка открывает идеально стройные ноги. Увидев его, она на миг отвлеклась и весело взмахнула ракеткой.

– Привет. Хотите сразу начать партию или сначала выпьете что-нибудь?

– Выпью, – согласился Роган, потрясенно сознавая, что впервые в жизни его поймали на слове. – «Маргарита», – заказал он официанту, мгновенно появившемуся неизвестно откуда, как только они уселись за столик под зонтиком в веселенькую полоску, и вопросительно посмотрел на Валентину.

– Лимонад, пожалуйста, – обезоруживающе улыбаясь, попросила она. – Здесь ужасно жарко, Роган. Хорошо, что вы не захотели играть.

– Все в порядке, сыграем как-нибудь в другой раз, – великодушно объявил Роган. – Знаете, здесь лучшие корты в Голливуде.

– Они, несомненно, очень отличаются от тех, к которым я привыкла, – кивнула Валентина с еле слышными тоскливыми нотками в голосе.

– Где же это было?

Как и весь город, Роган был заинтригован загадкой Валентины, готов на все, чтобы узнать хоть что-нибудь о таинственной красавице, взятой Ракоши на главную роль в фильме, которому, как все были уверены, суждено стать величайшим в истории Голливуда.

– О, нигде.

Она вновь постаралась забыть о прошлом и с неподдельным интересом осведомилась:

– Как вы справляетесь со сценарием?

– С трудом, – засмеялся Роган. – Трачу кучу времени на утомительную зубрежку.

На самом деле он обладал прекрасной зрительной памятью, и строчки легко заучивались наизусть. Но он не питал к ним никакого интереса. Единственными словами, волнующими артиста, были те, что записаны в его контракте.

Валентина, слегка шокированная, подняла брови. Она жила и дышала «Королевой-воительницей», и ей в голову не приходило, что партнер может испытывать иные чувства.

Тряхнув тщательно причесанной белокурой головой, Роган небрежно спросил:

– Вы часто виделись с Ракоши в последнее время? Говорят, он работает по двадцать часов, чтобы подготовить проклятый фильм к съемкам.

– Нет.

Если Видал так много трудится, похоже, Валентине не стоит говорить, что ежедневно он тратит два часа на ее образование.

Эти два часа стали главными в ее жизни. Она только и ждала появления Видала. Он приезжал каждый вечер между семью и девятью. Иногда он даже не смотрел на нее, а бросив короткое приветствие, садился, как в первый раз, на пол, скрестив ноги, она же устраивалась на розовом ковре в дальнем углу комнаты.

Дочитав «Элоизу и Абеляра», Видал сказал, что дарит ей эту книгу, и Валентина дорожила ею больше, чем драгоценностями, платьями и мехами. Они уже закончили «Мадам Бовари» Флобера и теперь погрузились в мучительные переживания Анны Карениной.

Со слов Рогана она поняла, как безжалостно подгоняет себя Видал. Этот фильм для него – все. Целые годы ушли на подготовку, и теперь он охвачен лихорадочным нетерпением поскорее начать съемки. Однако все же выкраивал для нее время.

Глаза Валентины затуманились, и Роган тотчас отметил это. Девушка ничем не выдала себя при упоминании о Ракоши. Ни улыбки, ни румянца на щеках.

– С этим человеком чертовски тяжело работать. Хотя если вы в близких отношениях с ним, это меняет дело. Наверно, вам не приходится страдать от его невыносимого характера так же часто, как нам.

– Мне? Но почему?

Ее недоумение прозвучало искренне, и Роган, неожиданно почувствовав нестерпимый жар внизу живота, заметил, что ее необычного цвета глаза обрамлены мохнатыми ресницами. Женщины красивее он еще не встречал и прекрасно понимал, почему Теодор Гамбетта шел на такой риск. Она не была еще одной копией очередной звезды, второй Гарбо или Свенсон. Такой, как она, просто не существовало на свете. И эта женщина принесет «Уорлдуайд» целое состояние.

Роган пожал плечами и улыбнулся:

– Вы двое быстро нашли общий язык, верно?

Валентина нахмурилась, и Рогану стало ясно – она просто не понимает, что он имеет в виду и что ответ на его вопрос будет явно отрицательным. Придя в хорошее настроение, он жестом подозвал официанта.

– Еще одну «Маргариту» и лимонад со льдом, пожалуйста, – велел он и снова обернулся к Валентине. – Прошу прощения. Это чисто голливудское выражение. Просто я подумал, что вы давние приятели. Торквемада относится к вам намного лучше, чем к другим звездам.

– Торквемада? Вы дали это прозвище мистеру Ракоши?

– Так зовут его все, кто с ним работал. – Зубы Рогана блеснули в улыбке, заставляющей трепетать все женские сердца от Аризоны до Мэна.

– Но почему, – полюбопытствовала девушка. – Это венгерское слово? Что оно означает?

– Томас Торквемада был испанским монахом-доминиканцем и безжалостным инквизитором, известным своей жестокостью и бесчеловечностью.

Валентина подняла брови. Кажется, Роган недолюбливает Видала.

– Давно вы знаете мистера Ракоши? – спросила она, позвякивая ледяными кубиками в стакане.

– Он сделал больше фильмов со мной, чем с кем-либо, – с заученной небрежностью кивнул Роган.

Валентина, немного поколебавшись, осмелилась продолжать:

– Вы и миссис Ракоши знаете?

– Кариана Ракоши – одна из самых прелестных женщин в Голливуде, – сообщил Роган с таким видом, будто он состоял в интимных отношениях с Карианой. Однако на секунду все же задумался над непостижимым явлением, имя которому было Кариана Ракоши. Она редко появлялась на людях, а когда все же решала почтить своим присутствием какое-нибудь голливудское торжество, в Видале чувствовалось ощутимое напряжение, скорее походившее на страх.

Роган усмехнулся. Невозможно представить, что Видал Ракоши способен бояться! Просто ревнует. Женился на женщине куда выше его по положению в обществе и готов на все, лишь бы не потерять ее.

Сердце Валентины неумолимо стискивали ледяные пальцы.

– Хотите партию в теннис? – спросила она, показывая на пустой корт и скрывая под улыбкой отчаяние.

– Нет, – покачал головой Роган, – предпочитаю сидеть здесь и смотреть на вас. Каким образом удается Видалу удерживать Лукрецию Борджа на расстоянии? Должно быть, туго ему приходится.

– Кто такая Лукреция Борджа? – невольно рассмеялась девушка.

– Как кто, Луэлла Парсонс, конечно. Можете прозакладывать собственную прелестную головку, она днем и ночью осаждает портье отеля. Вы – последняя сенсация, Валентина. Появились из ниоткуда, и сразу такой бешеный успех! Гамбетта заключает с вами контракт на фантастическую сумму, притом что никто еще не видел вас на экране.

– Кроме мистера Гамбетты.

– Не иначе, вы произвели на него огромное впечатление. Гамбетта не привык сорить деньгами и делает ставку только на фаворита. Нужно отпраздновать это событие. Забудем обо всех лимонадах на свете и закажем бутылку шампанского. – Роган подозвал официанта и сделал заказ.

– Весь город нам завидует, Валентина. Все фильмы Ракоши до сих пор встречали на ура, а этот, говорят, нечто особенное. И кроме того, мы звезды. Нам не приходится драться за роли.

– Мистер Ракоши с самого начала хотел, чтобы вы играли, – кивнула Валентина, наблюдая за взлетевшей пробкой.

– Это из-за «Черных рыцарей», – уверенно заявил Роган. – Самый кассовый фильм года!

Валентина благоразумно промолчала о том, как Видал отзывался о «Черных рыцарях», лукаво сверкнув глазами.

– Мистер Ракоши утверждает, что ваша чувственность поистине неотразима.

– Ракоши говорил это? – удивился Роган, едва не лопаясь от самодовольства. За время съемок ему пришлось наслушаться от режиссера весьма нелестных характеристик. – Скажите, вы все время проводите здесь? Вам следовало бы побольше показываться в обществе. Как насчет того, чтобы сегодня поужинать со мной у «Сайро»? Это именно то место, где вас должны увидеть, и, кроме того, там ужасно весело.

Но девушка покачала головой:

– Мистер Ракоши не любит, когда я покидаю отель.

– Так он держит вас здесь в заключении? – вмиг вскинулся Роган, забыв о выдержке и элементарном такте.

Улыбка Валентины стала еще ослепительнее.

– Нет, просто он хочет, чтобы к началу съемок я знала сценарий наизусть, поэтому я почти все время провожу за зубрежкой.

– Черт возьми! Он уже начал изводить вас! – негодующе воскликнул Роган. – Этот человек настоящий тиран, и давно пора бы кому-нибудь высказать ему это в лицо!

– Почему бы не вам, Тенант? – раздался голос Видала, резкий, словно удар хлыста.

Роган мгновенно повернулся, чувствуя, как кровь отливает от лица. В трех шагах от их столика стоял Видал.

– Я жду, Тенант.

У Рогана затряслись поджилки, и тошнота подкатила к горлу.

– Я всего лишь дружески предупреждал Валентину, что ваше обращение с актерами можно легко принять за издевательство и кто-то должен вам это объяснить.

Глаза Видала гневно сверкнули.

– Только не вам об этом судить ясно, Тенант? И я не желаю больше видеть вас здесь. А теперь уходите.

Роган поднялся, дрожа от бессильной ярости. Возразить скорее всего означало потерять лучшую и самую значительную роль в своей карьере. Несвязно пробормотав несколько прощальных слов Валентине, актер устремился к выходу.

– Ублюдок, – злобно прошипел он сквозь стиснутые зубы, уже очутившись на тротуаре. – Проклятый сукин сын!

Позорное бегство Рогана не осталось незамеченным окружающими. Валентина поднялась с плетеного кресла, и Видал, глядевший вслед Рогану, немедленно набросился на нее.

– Я велел вам ни с кем не встречаться! Ни с кем! – выдохнул он.

Сидящие рядом начали оборачиваться в их сторону, но Видалу уже было все равно. Он с размаху швырнул книгу на стол.

– С сегодняшнего дня я буду слишком занят, чтобы беседовать о литературе с пустоголовой потаскушкой, которая не может дождаться, когда наконец затащит партнера в постель!

Валентина тихо охнула и изо всех сил ударила его по лицу.

– Как вы смеете говорить со мной в подобном тоне? – прошипела она, побелев от ярости.

Видал, безжалостно сжав ее запястье, лишь сверкнул глазами.

– Я смею все! – процедил он. – И никогда не забывайте этого! Отныне я запрещаю вам видеть Рогана! Понятно?

– Нет! – вспыхнула Валентина, вырывая руку. – Я не ваша собственность! И могу ездить куда захочу и встречаться с кем угодно!

Видал покачал головой, и, встретившись с ним взглядом, девушка невольно съежилась.

– Никогда! Вы будете делать только то, что говорю вам Я!

Он повернулся и быстро вышел из сада, оставив ее одну среди цветов.

В груди заныло так, что Валентина едва могла дышать. Словно стальная лента обвила ее, сжимая с каждой минутой все сильнее.

Их ссора вызвала живейший интерес окружающих, и Валентина сознавала, что десятки глаз устремлены на нее, однако лишь выше приподняла подбородок и направилась к своему бунгало. Всего за несколько ужасных секунд ее мир снова рухнул. Голова раскалывалась от боли, и, прижав пальцы к вискам, девушка заметила уродливые синяки, выступившие на запястье. Отчаяние терзало ее при мысли о том, что он больше не придет и не станет ей читать. Она, сама того не желая, возбудила его гнев, и ждать прощения бесполезно.

Девушка ступила в прохладу бунгало, и слезы, которые теперь уже не было необходимости сдерживать, повисли на ресницах. Она всего-навсего сидела со своим партнером на людях, собираясь обсудить роли, и за это ее назвали потаскухой!

Боль в висках усилилась. Она не понимала Ракоши. Какой дьявол вселился в него и почему она не находит в себе сил освободиться от рабства?

Валентина с тяжелым сердцем опустила жалюзи в обеих комнатах, и бунгало погрузилось в полумрак. Она всего лишь хотела угодить ему, но это оказалось невозможным.

Девушка сняла теннисные туфли и улеглась на постель. Последние несколько недель прошли в водовороте новых впечатлений, встреч и ситуаций. Она едва успевала осмыслить одно, как тут же наплывало другое.

Солнечный свет просачивался сквозь жалюзи, и пылинки танцевали в его лучах. Она способна сделать то, чего требовал Видал, – стать Маргаритой Анжуйской. Талант перевоплощения был у нее в крови, и вовсе не предчувствие изнурительной работы тревожило ее и наполняло неосознанным страхом. Видал. Его непредсказуемый характер, постоянные внезапные перемены настроения… Трудно поверить, что голос, который может звучать так нежно, мгновенно становится резким и грубым.

Валентина невидяще уставилась в потолок. А Кариана? Та самая, которую Роган считал одной из самых прелестных в Голливуде? Сможет ли она примириться с тем, что Кариана – единственная женщина в жизни Видала? Возможно, повстречай Валентина Кариану хоть однажды, и та стала бы более реальной? Тогда сердце подчинилось бы разуму и Валентина разлюбила бы Видала.

Она сжала кулаки. Легче перестать дышать. Выхода нет, и в глубине души Валентина признавалась, что не хочет его искать.

Больше Видал не приходил. Ни телефонных звонков, ни записок. Теперь она читала самостоятельно. Изучала сценарий. Иногда играла в теннис с тренером отеля и плавала в бассейне, когда думала, что за ней не наблюдают. Девушку не интересовали «Лос-Анджелес таймс» или «Игземинер», и поэтому она пребывала в неведении о том, что миллионы любителей кино знают теперь ее имя. Скрываясь от известности, она приобретала все большую популярность. Всему Голливуду и фанатичным поклонникам кинозвезд постоянно твердили, будто Видал Ракоши, непредсказуемый режиссер – венгр, много лет искал актрису на главную роль в фильме, который должен стать апофеозом его творчества. И что он нашел девушку, которой прочили большое будущее, и вывел ее из безвестности под лучи прожекторов. И что Валентина – имя, которое когда-нибудь станет в один ряд с именем ее тезки – Рудольфа Валентино.

Однако Видал нетерпеливо отмахивался от расспросов и восхвалений. У него не оставалось времени ни на отдел рекламы, ни на репортеров светской хроники. Он поселил в соседнем бунгало здоровенного парня с наказом не допускать к Валентине никого из прессы и не позволять никаких интервью. Кроме того, взял на себя труд снять бунгало напротив, в попытке обеспечить будущей актрисе полное уединение.

Всему штату «Беверли-Хиллз» было велено отрицать, что Валентина живет в отеле, а количество телефонных звонков Видала портье увеличивалось с каждым днем.

Валентина знать не знала о том, что находится под неусыпным наблюдением двадцать четыре часа в сутки. Видал с облегчением понял, что Роган Тенант оказался не настолько глуп, чтобы вновь пытаться увидеть девушку. Когда ярость Ракоши немного улеглась, он начал терзаться, что подверг Валентину полной изоляции. Она никого не знала в Голливуде, кроме его самого, Тенанта и Боба Келли. Ему уже доложили, что девушка не звонила и не встречалась с Келли. Она жила затворницей.

Он старался заглушить угрызения совести работой. Безуспешно. Валентина постоянно присутствовала в его мыслях. Чем дольше он не видел ее, тем отчаяннее мечтал снова приехать, посмотреть в бездонные глаза, вернуть те магические часы, когда мог разделить с ней свою любовь к литературе. И поскольку больше не доверял своему самообладанию, стал искать забытья единственными известными ему способами – каждый вечер гонял машину по узким дорогам с головокружительной скоростью. Мерил шагами пляж, терзая себя мрачными вымыслами. Боролся с желанием, которое могло привести лишь к беде и несчастью.

Первого июля посыльный принес Валентине отпечатанное на машинке письмо, в котором сообщалось, что она должна быть готова к съемкам завтра, в пять утра, и что студийный лимузин отвезет ее в «Уорлдуайд».

Валентина плохо спала, больше волнуясь при мысли о встрече с Видалом, чем от сознания предстоящей тяжелой работы.

На следующее утро девушка долго выбирала платье, и водитель восхищенно уставился на нее. Слухи, бурлившие на студии, оказались не столь преувеличены. Она действительно отличалась от всех остальных звезд «Уорлдуайд», и водитель преисполнился твердой решимости потребовать, чтобы его прикрепили к ее персональной машине.

Когда они въехали в каньон, ведущий к студии, сердце девушки медленно, глухо забилось. На этот раз привратник почтительно поклонился ей. Она холодно кивнула, вспомнив, как он разговаривал с Бобом. Где сейчас Боб? Сумеет ли она улучить минуту и поговорить с ним?

Машина остановилась, и Видал устремился ей навстречу. Он не переодел бриджей для верховой езды и сапог; на сорочке расплывались темные пятна пота. Видал поднялся еще раньше, чем Валентина, чтобы вихрем пронестись по холмам, словно физическим напряжением можно было облегчить невыносимую пытку. Однако все усилия оказались напрасны.

– Уолли ждет вас в гримерной, – хмуро сообщил он и отошел, раздавая приказы своим подчиненным.

Уолли был искренне рад видеть девушку. Его дружелюбие помогло унять смятение, бушевавшее под ее маской невозмутимости.

Молодой человек, не сводивший с нее глаз, горевших благоговением и любопытством, повел Валентину к парикмахеру, а потом в костюмерную. И везде ее встречали с почтением и восхищением. Вся студия знала, кто она. Впервые Валентина по-настоящему поняла, на какой огромный риск пошли Видал и Теодор Гамбетта, и поклялась ни за что не подвести их, какие бы отношения ни сложились между ней и Видалом.

Стоило ей появиться на площадке, как воцарилась мертвая тишина. Валентина заметила Рогана. Тот немедленно подошел к ней и помог освоиться, тихо объяснив, чем занимаются сейчас электрики и осветители. Он был добр к ней, а она так нуждалась в человеческой доброте!

Видал по-прежнему игнорировал ее, лишь изредка бросая резкие реплики. День прошел как в тумане, и позднее она не могла вспомнить подробностей.

Фразы, которые необходимо повторить. Бесчисленные репетиции. Изменения. Валентине пришлось привыкнуть к меткам на полу и понять, что имел в виду Ракоши, когда требовал попасть в них. В первый раз она недоуменно уставилась на режиссера, но Роган потихоньку подошел к ней и объяснил:

– Видите эти линии мелом на полу? Их провел ассистент оператора, и именно здесь мы должны стоять при съемке очередного дубля. Если сойти с них, оператор снимет ваше лицо не в фокусе, и изображение получится расплывчатым.

– Теперь понятно. Спасибо.

– Вам еще не надоело разыгрывать из себя няньку, Тенант? – рявкнул Видал. – Приступим. Один, два, три! Метки! Следите за освещением, Тенант! Иисусе! Да ведь вы по роли граф! Хотя бы немного аристократического достоинства, если это возможно, конечно!

Члены съемочной бригады выразительно переглянулись, поднимая брови. Хорошенькое начало! Страшно представить, что их ждет впереди!

Пока Видал направлялся к кипящему гневом Рогану, Валентина внимательно изучала отметки на полу. Всего их было три-четыре, и стоило ей раз взглянуть на линии, как стало ясно: больше ей не придется глядеть себе под ноги – она никогда не переступит метку.

– Хорошо, давайте еще раз! И ради Бога, начинайте же играть, Тенант! Голову выше, Валентина! Вы выглядите скорее судомойкой, чем принцессой! Тишина! Мотор! Стоп! Дубль шестой! Мотор! Начали!

И снова, и снова, и снова.

– Улыбайтесь, Валентина, но не опускайте подбородок. Не двигайтесь! Она опять потеет! Грим!

Валентина терпеливо стояла под невыносимо жаркими прожекторами, пока ей пудрили лицо.

– Готово. Последний дубль. Тишина, пожалуйста! Начали! Дубль седьмой!

Маргарита Анжуйская в седьмой раз приветствовала Суффолка, который впоследствии займет такое важное место в ее жизни – устроит свадьбу, станет союзником, другом, защитником, а потом и любовником.

Невыразимое облегчение охватило Валентину, когда Видал хрипло пробормотал:

– Снято.

Операторы, очевидно, тоже были вне себя от радости. Прошел не один час, прежде чем Валентина осмелилась спросить Рогана:

– Сколько времени займет эта сцена на экране?

– Три минуты, если повезет, – сухо уведомил Роган. Ракоши ведет себя с Валентиной точно так же, как и со всеми остальными, то есть хуже последнего ублюдка. Он, несомненно, не питает к ней никаких романтических чувств. – Давайте поужинаем сегодня вместе и все обсудим.

– Я очень устала, Роган.

– Я тоже, но чем скорее вы поймете все тонкости съемок, тем легче вам будет. Я заеду за вами через час после того, как мы освободимся.

– Вам платят за то, чтобы вы играли, Тенант, – холодно заметил Видал. – Не будете ли вы так любезны отвлечься от столь важной беседы и заняться тем, ради чего мы тут собрались?

Он даже не взглянул в ее сторону.

Длинный тяжелый день наконец подошел к концу. И за все это время она не услышала от Видала ни слова похвалы или одобрения. Когда она покидала площадку, прямая, гордая, ничем не выказавшая мучительной боли, что он так жестоко причинил ей, Дон Саймонс, главный осветитель, заметил:

– Как только камера начинает работать, эта девушка преображается словно по мановению волшебной палочки! Просто глазам невозможно поверить!

– Да, – согласился Видал, отводя потухший взгляд. – Невозможно.

Валентина медленно вошла в бунгало и села на край кровати. Так вот как будет отныне проходить ее жизнь. Неудивительно, что Роган прозвал Видала Торквемадой. Он был мил и вежлив, пока не получил, что хотел. Подписанный ею контракт. Согласие Гамбетты на то, чтобы она играла главную роль в фильме.

Теперь нет смысла безвылазно сидеть в номере. Видал больше не придет, не принесет очередную стопку книг, не станет оживленно обсуждать картину. Она знает сценарий наизусть. Никто не мешает ей принять приглашение Рогана.

Валентина встала под душ, затем переоделась в вечернее платье с открытой спиной, расшитое речным жемчугом. Роган по крайней мере добр к ней.

Он появился ровно через час и окинул девушку оценивающим взглядом. Они отправились к «Сайро», и Валентина ела энчилады, блинчики с острой мясной начинкой и салат из сердцевин кукурузных початков, зачарованно наблюдая, как Роган приветствует бесчисленных знакомых. После ужина они танцевали, а потом Роган водил ее от столика к столику, знакомя с кинозвездами, которых она раньше и не мечтала увидеть во плоти и которые сейчас, казалось, страстно стремились узнать ее поближе.

Наконец они вернулись к своему столику, и Роган заказал скотч.

– Давайте отпразднуем по-настоящему, – предложил он, взяв ее за руку. – Вы когда-нибудь играли?

Легкая улыбка тронула ее губы.

– Нет, но у меня ужасное предчувствие, что это мне понравится.

– Едем в «Кловер-клаб». Лучший игорный дом во всем городе. Рулетка, шмен де фер, блекджек. Только назовите – там есть все на свете.

Когда они уже сидели в машине, уносящей их в «Кловер-клаб», его рука скользнула было по ее плечу, и девушка вздрогнула, словно подавляя порыв поскорее отстраниться. Роган заметил это, и его желание лишь усилилось. Она вовсе не легкодоступна, но именно поэтому он не жалел усилий. Слишком много времени прошло с тех пор, когда ему приходилось трудиться, чтобы завоевать понравившуюся женщину.

В клубе он усадил Валентину за рулетку, положил перед ней стопку фишек и наскоро объяснил правила игры.

– Не может быть! – удивилась она. – Неужели это настолько легко?

– Совершенно верно, – рассмеялся Роган.

Вращающееся колесо и стук шарика заворожили ее. Выиграв, Валентина радовалась как ребенок, проиграв, трогательно огорчалась.

– Правда, весело? – спросил Роган, касаясь ее колена своим.

Валентина увлеченно кивнула.

– Да, – призналась она, но улыбка на ее лице тут же застыла. У дальней стены стоял Видал; каждая мышца напряжена, словно у пантеры, готовящейся к прыжку. Рука ее замерла над фишками, которые пододвигал Роган. Взгляды их скрестились, и она не смогла отвернуться. В его глазах полыхала демоническая ярость.

– Ну же, Валентина, ставьте на красное, – ободряюще вмешался Роган.

Она машинально повиновалась, не глядя на стол. Знакомая безжалостная стальная полоса вновь сдавила грудь. Чем она так сильно прогневала Ракоши? Не может же он ожидать, чтобы она оставалась вечной узницей? Она делала все, что он требовал. Что же ему еще нужно?

Ответ пришел мгновенно. Он хочет управлять ею, как Свенгали Трильби в одной из тех книг, которые они читали вместе. Он видит в ней не личность, а вещь, сродни одной из его бесценных камер или дорогому осветительному оборудованию. И хочет, чтобы она тоже оставалась под замком, пока не понадобится.

Глаза девушки разъяренно блеснули. Ракоши ей не муж. Не любовник. Даже не друг. И не имеет права распоряжаться ее жизнью.

Валентина заметила потрясение, отразившееся в его взгляде. Он явно не ожидал столь дерзкого отпора. На какое-то мгновение ей показалось, что она видит и мучительную боль, но тут Ракоши резко отвернулся и широкими шагами устремился к выходу, не обращая внимания на приветствия и удивленные лица.

Ей неожиданно безумно захотелось покинуть Рогана и побежать за Видалом. Спросить, чем вызвана его неприязнь. Что возбудило его гнев. Увидеть, как он снова улыбнется, став тем человеком, которого знала лишь она. Как темные пряди падают на лоб. Как глаза наполняются радостью. Слышать, как голос теряет резкость и становится глубоким, мягким и бархатистым.

Но разум взял верх, и она вновь повернулась к колесу, принужденно улыбаясь Рогану, который из кожи вон лез, чтобы развлечь ее. Но ни шутки, ни остроумные анекдоты, ни случаи из жизни кинозвезд, играющих за другими столами, не производили на нее ни малейшего впечатления.

Видал бросился на сиденье «дузенберга» и с силой захлопнул дверцу. Мотор бешено взревел, и машина выскочила на шоссе. Голова разрывалась от боли. На шее бешено пульсировала жилка.

Видал направился к побережью. Впервые в жизни он не мог принять решения. В отчаянии он пригладил волосы. Голливудские браки постоянно кончались разводами, и никто не видел в этом ничего необычного. Но другие голливудские браки ничуть не походили на его семейную жизнь. Никакие алименты не возместят Кариане его ухода.

Он сильнее нажал на педаль акселератора, и стрелка перескочила с восьмидесяти до восьмидесяти пяти миль в час. Лента шоссе простиралась перед ним – голая и пустая, слева призрачно-белые волны разбивались о берег, справа, чуть заметные, маячили силуэты гор. Постоянный кошмар, в котором пребывала Кариана, окутывал его так же неотвязно, как ее. И выхода нет. Ни сейчас. Никогда.

– Боже милосердный! – вскрикнул он, ударяя по рулевому колесу кулаками. – Что мне делать?!

Машина, скрежеща тормозами, остановилась в облаке пыли, окутанная едким дымом горящих шин. Видал уронил голову на руки и зарыдал.