Цветок на ветру

Пембертон Маргарет

Юная Оливия Харленд мечтала о путешествии в далекий Китай, и вот, наконец, ее мечта сбылась.

Но именно в это время там вспыхнуло кровавое восстание.

Оливии угрожает смертельная опасность, и от верной гибели ее спасает врач Льюис Синклер – мужчина, который покорил сердце Оливии и пробудил в ней пламя страсти. Однако девушку ждет жених – преуспевающий дипломат. Кроме того, ей не дает покоя мысль о жене Льюиса – прекрасной китаянке.

Влюбленные вынуждены расстаться, но однажды милосердная судьба дарит им новую встречу…

 

Глава 1

Оливия Харленд с усталым вздохом откинулась на мягкую кожаную спинку сиденья. Открытая коляска, раскачиваясь, тяжело тащилась по пыльной дороге. Сухая, гнетущая жара Пекина осталась позади. Скоро они окажутся высоко на Западных холмах, в изысканной вилле, которую ее дядя велел переделать из древнего храма, и останутся там до начала прохладного сезона, пока Пекин не станет более пригодным для жизни.

– Хотелось бы знать, как отметила наша дорогая королева свой восемьдесят первый день рождения, – мечтательно вздохнула тетка Оливии Петиция Харленд, когда Великая Китайская равнина осталась позади, и они оказались в благословенной тени деревьев. Уильям Харленд заверил жену, что королева Виктория пышно отпраздновала знаменательную дату, была весела и бодра, на что леди Гленкарти, сидевшая рядом с Оливией, злобно прошипела, что была бы счастлива наслаждаться столь знаменательным днем в окружении вересковых пустошей родной Шотландии, а не терпеть всяческие неудобства в духоте гостиной сэра Клода Макдоналда.

Сэр Клод, посланник ее величества при Маньчжурском дворе, только вчера вечером, 24 мая 1900 года, дал званый вечер для членов британской колонии в Пекине, желая отпраздновать день рождения королевы. В его доме собралось свыше шестидесяти человек. Ужин подавался в маленьком помещении театра британского посольства, а потом были устроены танцы на теннисном корте при мягком свете китайских фонариков, развешанных по деревьям.

Тетка Оливии и леди Гленкарти продолжали обсуждать вчерашний вечер, но Оливия молчала, занятая мыслями о Филиппе. Как он был красив, когда сидел напротив нее за обеденным столом, а свет от люстры играл на его золотистых волосах!

Девушка невольно коснулась квадратного изумруда, сверкавшего на безымянном пальце правой руки. Их помолвка порадовала тетю и дядю. Филипп Казанофф был самым завидным холостяком в дипломатическом корпусе. Полгода назад его появление в качестве одного из дипломатов низшего ранга вызвало фурор во французском посольстве, и немало женских сердечек сладко замирало, стоило новому сотруднику посольства улыбнуться.

Высокий, стройный, с тонкими усиками, элегантно одетый, Филипп притягивал все взоры на вечеринках и пикниках, составлявших основу общения дипломатов различных посольств. Он почти сразу же выделил Оливию из остальных женщин, а тетка с дядей поощряли его ухаживания. Будучи сами бездетными, они великодушно взяли на воспитание племянницу, когда ее родители умерли, но эти обязанности легли на них тяжким бременем, и Оливия знала, что ее замужество освободит родственников от ответственности и станет для них большим облегчением. – Вчера вечером сэр Клод казался очень взволнованным, когда кто-то упомянул об этих бестиях из северных провинций, – заметила леди Гленкарти, когда с дерева слетела птица с алыми крыльями и золотистым плюмажем, спугнувшая ход мыслей Оливии.

– Не бестии, Кларисса. Мятежники, – поправил Уильям Харленд, чуть сильнее надавив на серебряный набалдашник своей ротанговой трости. – Месье Пишо, французский посланник, так встревожен происходящим, что предложил командующему иностранными войсками в Пекине послать в Тяньцзинь за военными моряками, чтобы иметь защиту в случае необходимости.

Густые брови леди Гленкарти взлетели вверх.

– Надеюсь, никто его не поддержал! – резко бросила она. – По-моему, совершенно неприемлемо доходить до подобных крайностей из-за банд суеверных крестьян. Мы станем посмешищем во всем мире.

– Его предложение действительно отклонили, но я не уверен в мудрости такого решения, – мрачно ответил Уильям. – Мятежники больше не ограничиваются поджогами и грабежами миссий в северных провинциях Чжили и Шаньси. Есть сведения о миссионерах, убитых всего в сорока милях от Пекина.

Жена, смертельно побледнев, положила ладонь на плечо мужа:

– Пожалуйста, дорогой, не стоит об этом. Мне становится дурно от подобных вещей.

Уильям Харленд ободряюще улыбнулся:

– Не волнуйся, Летиция. Нам опасность не грозит. Ни один китаец, «боксер» он или нет, не посмеет пальцем тронуть сотрудника или члена семьи одного из иностранных посольств.

– Но почему мятежников называют «боксерами»? – полюбопытствовала Оливия, радуясь легкому ветерку, шевелившему листья на деревьях и уронившему на ее щеку мягкую темную прядь.

Суровое лицо Уильяма мгновенно смягчилось. Он искренне любил свою умную и хорошенькую племянницу.

– Это прозвище им дали миссионеры. Сами мятежники называют себя весьма возвышенно: «Кулак во имя справедливости и согласия».

Леди Гленкарти презрительно фыркнула.

– Они решительно возражают против западного обычая строить церкви со шпилями, – продолжал ничуть не смутившийся Уильям. – Их архитекторы избегают всего того, что не находится в согласии с Фэн-шуй, духами ветра и воды.

– Вздор! – возмутилась леди Гленкарти. – И из-за таких глупых предрассудков французский посланник готов сделать из нас идиотов в глазах местных жителей, послав в Тяньцзинь за отрядом военных кораблей!

– К сожалению, эти предрассудки не столько глупы, сколько опасны, – нахмурился Уильям Харленд. – «Боксеры» и их приверженцы считают, что именно присутствие европейцев в Китае стало причиной нынешней засухи. По их мнению, наше присутствие оскорбило духов ветра и воды и пока их не умилостивить, дождей не будет.

Тонкие губы леди Гленкарти брезгливо сжались.

– Правда, что они считают себя непобедимыми? – нервно спросила Летиция Харленд, поправляя вуаль тонкой рукой в сетчатой перчатке. – Леди Макдоналд утверждает, что духи героев, сделали мятежников бессмертными и что их нельзя убить.

Легкая улыбка тронула губы ее мужа.

– Не уверен, что даже «боксеры» настолько легковерны, дорогая. Будь это действительно так, более грозную военную силу трудно себе представить!

– Ничто не сможет превратить плохо обученных, безграмотных крестьян в грозную военную силу, – язвительно возразила леди Гленкарти.

Уильям вежливо промолчал, не желая еще больше раздражать собеседницу. Но слова леди Гленкарти его не убедили.

– Умоляю, найдите другую тему для разговора! Не стоит больше говорить о «боксерах», – попросила Летиция, зябко передернувшись. – При мысли о несчастных миссионерах в Чжили и Шаньси и о том, что им пришлось вынести, я чуть ли не теряю сознание. Не могу понять, почему императрица не вмешается? Она держит в руках жизнь и смерть своих подданных, разве не так?!

– Совершенно верно, Летиция, – кивнула леди Глен-карти, осторожно стряхивая пылинку с широких складок юбки. – Хотя я отказываюсь верить, что она вершит суд таким манером, как утверждают слухи.

Холодный озноб пробежал по спине Оливии. Сплетники клялись, что бывают дни, когда внутренний двор Запретного города становится красным от крови. Что вдовствующая императрица Цыси не только велит казнить тех, кто имел несчастье ей не угодить, но и лично наблюдает за казнями. Оливия почему-то верила всему, что говорили о Цыси. Она лишь однажды встречалась с вдовствующей императрицей, но впечатление от этой встречи не скоро забудется.

Императрица неожиданно сделала широкий жест, пригласив дам из иностранных дипломатических посольств на чай в Зимний дворец и подарив каждой по дорогому кольцу. Оливия не слишком радовалась подарку: в глазах императрицы было нечто неприятное – некое выражение, не соответствующее уверениям в дружбе.

Она сидела на диване в окружении евнухов. Приземистая квадратная фигура, облаченная в жесткий желтый шелк… Темные гладкие волосы, разделенные прямым пробором, прикрывали уши и были закреплены на макушке длинной нефритовой шпилькой. Леди Гленкарти восторженно прошептала на ухо Оливии, что императрица напоминает их драгоценную королеву Викторию, но девушка, как ни старалась, не нашла ни малейшего сходства. Наоборот, по ее мнению, было нечто злобное, порочное в кукольно-неподвижной фигуре, в гротескно-длинных ногтях, заключенных в осыпанные драгоценными камнями специальные футляры. И как бы императрица ни старалась доказать обратное, Оливия не сомневалась, что та едва выносит весело щебечущих европейских дам.

Девушка облегченно вздохнула, когда аудиенция подошла к концу, дамы уселись в носилки и слуги понесли их из Запретного города по прямым пыльным улицам, ведущим в квартал иностранных посольств.

В Пекине, как и в других восточных городах, обычаи требовали, чтобы люди каждой профессии жили в отдельных кварталах. Ювелиры – на одной улице, серебряных дел мастера – на другой, седельники – на третьей. Прибывшим в Пекин дипломатам тоже отвели специальное место. Большие дома посольств располагались на просторном участке за высокой чугунной оградой. Всего одиннадцать, если не считать отеля, Русско-китайского банка, отделения компании «Джардин Матесон», непременного клуба и нескольких жилых домов. Все вместе занимало площадь примерно в три четверти квадратной мили.

Когда Оливия впервые прибыла в Пекин, ее поразили эти ограды, словно вставленные друг в друга. Сердцем Пекина был Зимний дворец. Стены Запретного города окружали его и, в свою очередь, были окружены розовыми стенами Императорского города, за воротами которого лежали Татарский город, посольства, кафедральный собор и различные миссии. Стены последнего, массивные и зубчатые, были сорок футов, как в высоту, так и толщиной. За его воротами раскинулся Китайский город, красочный, шумный и многолюдный.

На лавчонках развевались яркие трехцветные флажки, заменявшие вывески. Ремесленники занимались своим делом прямо на улице, ловко склеивая тонкий фарфор. Канатоходцы кружились и вертелись. Повсюду шныряли предсказатели и нищие. Уличные торговцы, нагруженные тяжелыми корзинами со сладостями, пирожными и хозяйственной утварью, свистели, требуя уступить дорогу. Акробаты, жонглеры, рассказчики состязались за внимание публики. Запряженные волами телеги, ослики и верблюды теснились на мостовых. Это был веселый, жизнерадостный и одновременно жестокий и безжалостный мир. И радом с ним существовал иной Китай. Китай воркующих голубей и цветов миндаля, мелодично звенящих колокольчиков и чистых голосов труб и фанфар, возвещающих прибытие важных персон к воротам Тяньаньмэнь.

И все это пленяло Оливию. Она была совершенно очарована спокойными, бесстрастными лицами китайцев и думать боялась о насилии, бушевавшем на севере.

Несмотря на все слышанные истории, Оливия почти не верила в существование «боксеров», пока не увидела вдовствующую императрицу. Неприязнь, пусть и тщательно скрытая, была почти ощутимой, и, глядя в изюминки ее черных глаз-щелочек, Оливия неожиданно поежилась от дурного предчувствия.

Такая женщина, как императрица, готова допустить любое варварство.

Правда, Филипп подсмеивался над Оливией, над беспочвенностью ее страхов, но ей по-прежнему было не по себе, и даже сейчас, среди покоя и безмятежности Западных холмов, тревога легла на сердце свинцовой тяжестью, портя красоту дня.

– Льюис Синклер вернулся в Пекин, – сообщил Уильям, когда деревья расступились, и они оказались у мраморных собакольвов, охранявших въезд на виллу. – Теперь сэр Клод из первых рук узнает о событиях в Чжили и, вне всякого сомнения, будет крайне ему благодарен.

– Мистер Синклер? Тот легкомысленный молодой человек, который женился на китаянке? – уточнила жена.

Уильям кивнул.

– Вряд ли сэр Клод обратит внимание на информацию, полученную из такого источника, – презрительно процедила леди Гленкарти. – У него хватило наглости вообразить, будто приглашения на званые вечера распространяются и на его жену! Не представляете, как дерзко он повел себя, видя, что никто не собирается ему потакать.

– Да, весьма неудачный брак. Достойный всяческого сожаления, – согласился Уильям, когда коляска, качнувшись в последний раз, замерла. – Дело кончилось тем, что ему пришлось покинуть Пекин. Какая для нас потеря! Несмотря на его неприятное, пренебрежительное отношение к окружающим, мне говорили, что он прекрасный доктор и говорит по-китайски, как местный уроженец.

– И, скорее всего, влачит жалкое существование туземца, – брезгливо поморщилась леди Гленкарти.

Выходя из коляски, Оливия мельком взглянула на обручальное кольцо. Какое счастье, что ее брак с Филиппом никогда не станет предметом подобного обсуждения!

Ей вдруг стало жаль неизвестную китаянку, которую никуда не приглашали. Бедняжке приходилось сидеть в четырех стенах!

– Чаю, Лин Пей! – облегченно выдохнула Летиция, обращаясь к китайцу с длинной косой, поспешившему приветствовать хозяев. – О Господи, моя бедная голова! Никогда мне не привыкнуть к летней жаре!

Зонтики были закрыты, кружевные перчатки сняты. Оливия не испытывала ни малейшего желания пить чай в обществе леди Гленкарти. Ноги затекли от долгого сидения в тесном экипаже, и она жаждала немного пройтись.

– Прошу прощения, леди Летиция. Я хотела бы прогуляться перед ужином.

– Разумеется, дорогая. Постарайся не слишком утомляться, – посоветовала Летиция, сама втайне желавшая одного: прилечь и освободиться от чересчур тесного парижского корсета.

Оливия удалилась к себе и протерла виски одеколоном. Сквозь бамбуковые шторы просачивался солнечный свет. За покрытой изящной резьбой кроватью эпохи династии Кан висели вышитые шелковые картины, изображавшие распустившиеся пионы, многоцветных фазанов, гранаты и персики. Бывший храм по-прежнему творил волшебство, околдовывая Оливию.

Девушка с удовольствием огляделась, прежде чем поспешить вниз, мимо мраморных собакольвов, охранявших дверь, и выйти в сад к декоративным прудам с розовыми лотосами.

Запах цветущих деревьев наполнял воздух. Экзотический кустарник окаймлял гравийные дорожки. При солнечном свете вилла сверкала подобно драгоценности: розово-красные крыши, резные карнизы устремились вверх вопреки закону всемирного тяготения. Алая, изумрудная и лазурная эмаль украшала стены. Яркие пятна идеально подчеркивали суровую чистоту рощиц белой сосны, поднимавшихся за домом.

Девушка с тоской посмотрела в сторону деревьев. Завтра она возьмет лошадь и поедет прогуляться. Сегодня уже слишком поздно просить оседлать любимую кобылку.

Оливия подавила вздох сожаления. Верховая езда была ее любимейшим развлечением. К сожалению, счастливые минуты выпадали не часто. Но ничего! После свадьбы она сможет гулять и кататься сколько душе угодно!

Она прошла через большой сад и оказалась в душистых зарослях травы. Почти незаметная тропинка привела ее в давно манившую рощицу. Впрочем, вокруг все равно никого нет. Тетка и леди Гленкарти наверняка отдыхают, так что ее отсутствия, конечно, не заметят.

Оливия шла быстро, наслаждаясь свободой и жадно вдыхая напоенный запахом хвои воздух. Позволила себе отдохнуть, только уйдя довольно далеко от виллы. Тяжело дыша, прислонилась к серебристой коре дерева. Совсем рядом пролетел удод, чьи ярко раскрашенные крылья переливались на солнце. Как тут хорошо!

Только бы правительство не переводило Филиппа из Пекина. Оливия не хотела покидать Китай и стремилась узнать об этой стране как можно больше.

Она улыбнулась, гадая, уж не заразилась ли, по словам леди Гленкарти, «странным увлечением Китаем, которое так часто овладевает европейскими умами».

Но если это и так, все равно! В свои девятнадцать она помолвлена с ослепительно красивым мужчиной и живет в одной из самых экзотических стран мира. Разве это не счастье?

Вокруг царила полная тишина – ни звука, ни движения. Даже облака были словно приколочены к высокой голубой чаше неба.

Оливия закрыла глаза, наслаждаясь теплом солнечного луча, скользившего по лицу, и мечтами о том, какой будет жизнь в качестве мадам Филипп Казанофф.

Дикий вопль внезапно пронзил тишину.

Девушка встрепенулась, широко раскрыв глаза и оглядываясь. Неужели все это ей приснилось? Но тут вопль раздался снова. Отчаянный. Испуганный, сопровождаемый криками, воем и приглушенным лошадиным ржанием.

Оливия испуганно охнула и выбежала из своего убежища под деревьями, вглядываясь в горизонт.

Дорожка вилась, уводя от виллы, и все, что она сумела увидеть, – ряды сосен и рваные облака. И тут у нее тоже вырвался крик: это не туман в холмах. Это дым!

– О нет, – прошептала Оливия, судорожно сжимая горло рукой. Вопли и шум становились все громче. – Вилла! Это вилла горит!

Она не помнила, как почти слетела вниз с холма, хватаясь за деревья, до крови раня ладони о грубую кору. Крики по-прежнему резали слух, а в воздухе стоял сильный запах гари.

Дорога казалась бесконечной. Невозможно представить, что совсем недавно она с такой радостью взбиралась наверх!

Подошвы ботинок взбивали тучи пыли. Она продолжала скользить и спотыкаться на сухой, растрескавшейся земле. Наконец со вздохом облегчения она увидела, что тропинка огибает холм. Еще двадцать ярдов – и она узнает причину густого дыма, превратившегося в толстый серый столб.

Оливия ринулась вперед, к повороту. И оцепенела, судорожно цепляясь за древесный ствол, не веря глазам.

Крыша из волшебной сказки почти скрылась за завесой дыма. Колоннада, поддерживавшая фасад, горела ярким пламенем: филигранная резьба дерева потрескивала и лопалась, огненные языки вздымались все выше. Ветер разносил искры так далеко, что они падали на ее волосы и юбку. Но не это зрелище приковало Оливию к месту. Ухоженные, прекрасные сады с прудами и лотосом, с карликовыми деревьями и цветущими кустами наводнили вопящие, возбужденные, торжествующие китайцы с алыми поясами и головными повязками. Кривые мечи сверкали на солнце.

– Нет! – выкрикнула она, ринувшись к вилле так, словно за ней гнался сам дьявол. – О Господи Боже, нет!

Девушка понятия не имела, как встретит явившихся из кошмара чудовищ. Все мысли были только о том, что ее родные заперты в горящем аду. Нужно любой ценой их спасти, действовать, пока не стало слишком поздно.

Оливия задыхалась. В ушах громом отдавался стук крови.

Наконец она выскочила на зеленый луг, путаясь в высокой траве.

Сквозь дымное марево Оливия увидела фиолетовое платье леди Гленкарти. Несчастная пыталась вырваться из пламени, защищая лицо рукой. Но тут фигуры, словно ожившие персонажи театра ужасов, торжествующе взвыли и ринулись вперед с поднятыми мечами. Вопли леди Гленкарти разорвали воздух, но тут ее заволокло дымом, и больше уже ничего не стало, кроме шума, жары и всепожирающего пламени, – это загорелись карнизы крыши.

Оливия вдруг поняла, что тоже надрывается от крика. Дым ест глаза и забивает легкие. Конский топот, становившийся все громче. Она умрет. Погибнет от рук озверевших фанатиков.

И вдруг ее охватил гнев. Если уж погибать, то погибать в сражении, сопротивляясь всеми силами.

Краем уха она слышала разъяренные голоса преследователей. И все же бежала, под дикие, вибрирующие в воздухе вопли опьяненных местью «боксеров».

– Ради всего святого, остановитесь же! – скомандовал чей-то голос.

Она сознавала, что конь надвигается на нее. Чувствовала палящий жар. Искры осыпали ее дождем и с шипением гасли.

– Тетя Летиция! – отчаянно выкрикнула Оливия, но тут лошадь пролетела мимо, а всадник, спрыгнув с седла, больно придавил Оливию к земле.

Она принялась вырываться, но стальные руки быстро лишили ее способности двигаться.

– Вы что, – прошипел незнакомец, – пытаетесь раньше времени отправиться на тот свет?!

Девушка охнула от неожиданности. Ее держал не «боксер» с красной повязкой, а европеец! Взбешенное лицо, высокие скулы, сжатые губы.

– Тетя и дядя! – выдавила она. – Они в доме!

– Иисусе сладчайший!

Он внезапно ослабил хватку. И она сквозь пелену заметила, что густые темные волосы падают ему на лоб. Нетерпеливо откинув непокорную прядь, он повернулся лицом к горящей вилле и обезумевшим китайцам.

– Оставайтесь здесь и не шевелитесь! – скомандовал он и, вскочив, бросился к лошади и схватил ружье, торчавшее из седельной сумки. «Боксеры» находились всего в пятидесяти ярдах. Искаженные маревом фигуры мелькали в саду. Очевидно, их внимание полностью приковала горящая вилла, и когда прогремел первый выстрел, раздались растерянные, встревоженные крики. Неуклюжие мечи, поднятые над головами, на миг застыли в воздухе. Фигуры в белых одеяниях, перечеркнутых красными повязками, дружно повалились на землю. Но выстрелы продолжались. Оливия бросилась на колени. «Боксеры» явно не знали, что делать. Не понимали, с какой стороны на них напали.

Перепуганная лошадь заржала и попятилась. Под прикрытием высокой травы всадник продолжал палить, и со стороны казалось, словно на бунтовщиков ополчилась целая армия. Оливия увидела, как упал еще один демон, потом второй, третий… Слезы облегчения хлынули по ее щекам, когда вся шайка дружно пустилась наутек.

Ее спаситель бросился к горящему зданию. Оливия вскочила и, подобрав юбки, помчалась за ним. Сердце ее бешено колотилось.

Незнакомец повернул голову и снова прикрикнул, приказав оставаться на месте. В другое время столь повелительный тон немедленно остановил бы ее. Но тут жалобный женский крик перекрыл рев пламени, и Оливия, не слушая команду, в страхе ринулась еще быстрее, хотя буквально изнемогала от страха.

Волна жара, идущая от центрального входа, отбросила обоих. Мраморные львы уродливо скалились при виде их беспомощности.

– Сюда! – пронзительно вскрикнула Оливия, и, прижимая платок к носу и рту, бросилась к задней двери.

Почти рядом с грохотом упала балка, от которой рвались языки огня. Оливию снова осыпало искрами, и шелк юбки с шипением загорелся. Она стала сбивать огонь руками, продолжая бежать, бежать, бежать… Вокруг клубился дым.

Как ни старалась, она не могла догнать незнакомца. Он вбежал на крыльцо, перепрыгивая через несколько ступенек, и исчез в ревущем аду. Оливия закрыла лицо рукой, решив последовать за ним, и тут, рыдая, увидела выбегавших на газон слуг. За ними, спотыкаясь, ковыляла леди Гленкарти. Через несколько секунд на газоне появился ее дядя. Последним вырвался англичанин, несущий на руках бесчувственную Летицию. За его спиной с грохотом обрушилась крыша. Изящные гнутые карнизы исчезли в пламени.

Отбежав на безопасное расстояние, англичанин положил Летицию на траву и с неприличной ловкостью принялся расстегивать тесный лиф.

Оливия встала на колени рядом с теткой. Темные волосы влажными завитками обрамляли ее испуганное лицо.

– Она жива?

Незнакомец кивнул и, бесцеремонно повернув Летицию на бок, нащупал пульс. Летиция вздрогнула и открыла глаза. Оливия, вне себя от радости, схватила ее руку. Если спаситель тетки тоже обрадовался, то ничем этого не показал. Хмуро сдвинув брови, он поднялся и отошел. И тут Уильям, пошатываясь, шагнул к нему.

– Синклер! – поражено ахнул он, сжимая его руку. – Клянусь всеми святыми, это Льюис Синклер! Синклер, старина! Как мне вас благодарить?

Поспешно отведя подозрительно заблестевшие глаза, он бросился на колени перед распростертой женой.

– Все кончено, любовь моя, – шептал он, обнимая ее. – Ты в безопасности. Они ушли!

Тетка со стоном вцепилась в мужа. Оливия подметила скептическую гримасу, исказившую лицо Синклера.

– Вряд ли это так, сэр Уильям, – сухо обронил он. Уильям Харленд недоуменно вскинул брови. Куда девалась его обычная самоуверенность!

– Я не понимаю…

– Это все? Вы единственный мужчина-европеец из всей этой компании?

Сэр Уильям кивнул, и Оливия, заметив, как помрачнел его взгляд, едва не лишилась чувств. Они в пятнадцати милях от Пекина. Слуги разбежались. Вся округа кишит «боксерами», а вооружен только мистер Синклер.

Девушка пошатнулась, и Льюис, подскочив, поймал ее сильными руками. Но Оливия уже летела в водоворот тьмы и черных, бушующих ветров.

Сознание возвращалась постепенно. Она поняла, что лежит на траве. Голова покоилась на свернутом полотняном пиджаке, от которого шел слабый, но приятный запах одеколона. Мужского одеколона. До нее донеслись слова дяди Уильяма:

– Бедное дитя.

Низкий, звучный голос ответил:

– На дитя она не похожа, сэр Уильям. Ваша племянница вознамерилась разогнать «боксеров» голыми руками. Хорошо, что я вовремя подоспел!

Кровь бросилась в лицо Оливии. Опасаясь, что услышит что-то нелестное для себя, она пошевелилась. Дядя тут же подбежал к ней, но Синклер не тронулся с места. Темные брови по-прежнему сдвинуты, губы нетерпеливо подергивались, лицо встревоженное.

Оказалось, это он подложил свой пиджак ей под голову, оставшись в белой шелковой рубахе. Оливии стало не по себе при виде необычайно широких плеч и бугрившихся мускулов. От него исходили мощь и сдержанная сила.

Оливия вспомнила о разговоре в экипаже полдороге сюда. Неужели это было всего несколько часов назад? С тех пор мир перевернулся!

По словам дяди, Льюис Синклер женился на китаянке и покинул Пекин, когда стало очевидным, что его брак никогда не признают в европейской колонии.

Она смотрела на него в сгущавшемся закате, не слушая сочувственных расспросов дяди. Вполне можно представить, что Синклеру безразлично мнение окружающих. В нем ощущались некое бесстрашие, отвага и дерзость, которых она не встречала раньше, и сейчас находила странно привлекательными.

Когда их взгляды встретились, Оливия потрясение ахнула. Его глаза были почти также темны, как волосы, и в них плескалась обжигающая боль.

Окончательно сбитая с толку, она отвела взгляд, твердя себе, что, должно быть, ошиблась.

– Дядя, тетя Летиция очнулась? – поспешно спросила она.

Лицо Уильяма, бледное и осунувшееся, исказилось гримасой.

– Да, спасибо доктору Синклеру.

Оливия растерянно уставилась на него, прежде чем вспомнить: да, ведь Льюис Синклер – доктор. Недаром так умело расшнуровал корсет тетки!

– А леди Гленкарти?!

– К сожалению, она чувствует себя даже слишком хорошо, – сухо ответствовал дядя.

Оливия уже и сама это поняла, услышав негодующий визг леди Гленкарти:

– В жизни не слышала о столь оскорбительном предложении! Да этот человек, должно быть, безумец! Идти в Пекин пешком?! Я скорее умру!

– Выбор за вами, – равнодушно ответил Льюис Синклер, вставая и направляясь к лошади. – Если останетесь здесь, к утру почти наверняка будете мертвы.

– Наглец! – не унималась леди Гленкарти, но в голосе ее явно прозвенели нерешительные нотки. – Сэр Уильям, прошу вас, сообщите этому… джентльмену, что сюда из Пекина уже идут войска, чтобы отомстить за это неслыханное преступление.

– Никаких войск не будет, – устало откликнулся сэр Уильям.

– В таком случае посланник должен позаботиться о том, чтобы войска прислали, – не сдавалась леди Гленкарти, удивительно к месту забыв, что всего несколько часов назад она яростно отрицала самую мысль о подобных действиях.

Несчастный сэр Уильям сдерживался из последних сил.

– Мы попали в чрезвычайно сложную ситуацию, – процедил он. – К этому времени «боксеры», конечно, поняли, что стреляли не солдаты, а если вернутся, одним ружьем их долго не удержишь.

Леди Гленкарти пронзила его яростным взглядом.

– Я не пойду в Пекин пешком, как простая крестьянка.

– Я тоже, Уильям, – дрожащим голосом поддакнула Летиция. – Мы станем посмешищем всей колонии. Что скажет леди Макдоналд?

Синклер с градом ругательств, заставивших побледнеть сэра Уильяма, повернулся и отошел. Сэр Уильям, с беспокойством глядя ему вслед, схватил жену за руку:

– Успокойся, Летиция! Леди Макдоналд скажет, что ты вела себя очень храбро.

– Но я не хочу быть храброй, Уильям, – заплакала Летиция. – Хочу, как предлагает Кларисса, остаться здесь в ожидании помощи.

– Никакой помощи не предвидится, дорогая, – тихо ответил сэр Уильям. – Никаких войск, и…

– Но у императрицы есть солдаты! Когда она услышит о случившемся, немедленно прикажет…

Но Уильям очень сомневался, что императрица Цыси, даже узнай она об их беде, прикажет солдатам выручать англичан. К тому же она ничего не узнает, поскольку Синклер успел объяснить, что все телеграфные провода перерезаны мятежниками.

Пришлось осторожно сообщить жене о невозможности связаться с Пекином.

– Вздор, – в страхе пробормотала леди Гленкарти. – Я отказываюсь этому верить! Я…

Уильям Харленд промокнул лоб платком. Позади догорало здание виллы. Слуги удрали. Обезумевшие лошади разбежались в разные стороны. Он отвечает за жизнь трех женщин, две из которых безмерно ему дороги. Здравый смысл подсказывал, что спасти их можно только с помощью Льюиса Синклера, а тот сказал, что уезжает из Пекина.

Холодный озноб прошел по его спине. Если Синклер продолжит путь, бросив их на произвол судьбы, их неминуемо ждет жестокая смерть. Летиция задыхается, даже пройдя несколько шагов от экипажа до прохлады своих комнат. Она никогда не сможет проделать пешком обратное путешествие до Пекина в жаре и пыли. Ей нужна лошадь Синклера, а всем им необходима защита его оружия. Решившись, он пригвоздил стальным взглядом леди Гленкарти:

– В качестве моей гостьи, Кларисса, вы обяжете меня, если подчинитесь всем требованиям.

Леди Гленкарти ахнула, открыла рот и… впервые в жизни промолчала.

Уильям Хартленд повернулся к племяннице:

– Куда ушел доктор Синклер?

– К привратницкой, – встревожено ответила Оливия. – Дядя Уильям, но если телеграфные провода уничтожены, значит, местность между Западными холмами и Пекином кишит «боксерами»!

– Придется рискнуть, – вздохнул дядя, с опаской оглядываясь на жену. – Оставаться здесь – непоправимая глупость. «Боксеры» не могли уйти далеко и вскоре вернутся посмотреть, чем еще можно поживиться.

Оливия испуганно оглянулась, почти ожидая увидеть бегущие к ним фигуры в красных головных повязках.

– Кроме того, наш долг сделать все, чтобы в Пекин сообщили о произошедшем. Когда я в последний раз говорил с сэром Клодом, тот считал, что «боксеры» сосредоточены в провинциях Чжили и Шаньси. Их появление так далеко на юге означает одно: они задумали напасть на город.

Оливия побледнела. В городе жили четыреста европейцев. Многие были миссионерами, чья жизнь вращалась вокруг соборов и церквей, больниц и приютов. Остальные – дипломаты, такие как сэр Клод Макдоналд и американский посланник мистера Эдвина Конгера. Оба приехали с женами и детьми. Находились там и холостяки вроде Филиппа.

Сердце девушки сжалось. Возможно, именно сейчас «боксеры» идут на Пекин, чтобы без предупреждения напасть на беззащитных людей.

– Дядя, что требует от нас мистер Синклер?

Уильям поблагодарил Бога за то, что племянница так быстро поняла всю серьезность их положения и не впала в истерику.

– На его взгляд, мы должны отправиться в Пекин пешком. Если будем идти всю ночь, к рассвету окажемся на месте.

– Но тетя Летиция не в состоянии пройти пятнадцать миль по неровной дороге! – запротестовала Оливия.

– Она поедет верхом на лошади доктора Синклера.

– А леди Гленкарти?

Сэр Уильям устало потер глаза.

– Может, удастся раздобыть еще одну лошадь, – пробормотал он и едва не подскочил от радости при виде Льюиса, идущего навстречу с охапкой одежды.

– Я взял это в привратницкой, – коротко пояснил тот. – И привратника, и его жены след простыл. Полагаю, сбежали с остальными слугами.

Сэр Уильям растерянно оглядел китайскую одежду.

– Простите, Синклер, я не совсем понимаю…

– Дамам будет легче идти в туземном платье. В длинных юбках далеко не уйдешь, тем более не уедешь.

Летиция в ужасе уставилась на гору одежды.

– Не могу… Уильям, я не могу, – содрогнулась она. Ноздри леди Гленкарти раздулись, как у игрушечной лошадки-качалки.

– Нет! – отрезала она, вскинув голову величественно, как королева, несмотря на растрепавшуюся прическу и пятна сажи на щеках. – Никогда!

Оливия увидела, как Синклер раздраженно поджал губы.

– Леди Гленкарти, до Пекина пятнадцать миль. Ваша юбка не только длинная и прямая, но сзади еще и волочится дурацкий трен, о который я уже дважды споткнулся. В туземном платье вы сможете идти вдвое быстрее обычного.

– Нет, – упорствовала леди Гленкарти. И с ледяной отчетливостью добавила: – Эта одежда, доктор Синклер, принадлежала китайцам!

Оскорбительный намек на его жену был понятен каждому. Оливия увидела, как кожа на скулах Синклера натянулась, словно тонкий пергамент, и он сжал кулаки, так что пальцы побелели. Но тут же каким-то чудом Синклер сдержался и быстро направился к лошади.

Взглянув на отчаявшегося дядю, Оливия не задумываясь подхватила юбки и бросилась за Льюисом:

– Прошу вас, доктор Синклер! Леди Гленкарти не имела в виду…

Синклер развернулся, и она, глянув в его застывшие глаза, попятилась.

– Я прекрасно знаю, что имела в виду леди Гленкарти, – резко бросил он.

Оливия отшатнулась, как от пощечины.

– Да это просто невозможно, – слабо возразила она. – Одежда слишком мала для тети и леди Гленкарти. Она не налезет, как бы они ни старались.

Синклер нахмурился и оглянулся на полную фигуру леди Летиции и пышные формы леди Гленкарти. Пожалуй, с этим не поспоришь.

Он яростно выругался про себя и с едва сдерживаемым нетерпением процедил:

– Вы совершенно правы, мисс Харленд. Одежда для них мала.

– Если я оторву подол тетушкиной юбки до колен, она сможет сесть в седло.

Синклер кивнул, выпустив поводья, и Уильям Харленд облегченно вздохнул.

– Пойдем, дорогая – сказал он жене. – Нельзя терять время. Пусть Оливия сделает, как он велит. И позволь помочь тебе сесть на лошадь доктора Синклера.

– Оливия, нет! – вскричала тетка, когда Оливия схватилась за подол ее длинной юбки. – Это индийский шелк!

Оливия, невзирая на крики, оторвала длинную полосу. Леди Гленкарти снова вскинула голову.

– Мое платье, – отчеканила она, – останется в прежнем виде.

Синклер пожал плечами. Если она сломает ногу, спускаясь с холма, ей некого будет винить, кроме себя.

– Вы найдете, что в китайском платье легче идти, – обратился он к Оливии. Та кивнула и, поскольку переодеться было негде, побежала к привратницкой.

Пламя от догорающей виллы бросало тусклые красные отблески на окружающие холмы и деревья. Где-то в чаще прятались «боксеры». Оливия вздрогнула, открывая дверь пустой привратницкой. Быстро сбросив яблочно-зеленое платье с длинной юбкой, она натянула странную, но удивительно удобную одежду из грубого синего хлопка. Свободная блуза и широкие штаны позволяли двигаться легко и без помех.

Когда она вернулась, леди Гленкарти уничтожающе прошипела:

– Выглядите просто позорно, Оливия.

– Вовсе нет, – возразил Льюис Синклер. – Китайская одежда вам идет.

Она подняла голову. Их глаза встретились, и ее охватило непонятное ощущение.

– Будет еще лучше, если вы распустите волосы, – продолжал Синклер, оценивающе оглядывая ее. – Если на нас нападут, скорее всего, примут за китаянку.

Не успела Оливия опомниться, как он шагнул к ней и принялся ловко вытаскивать шпильки из волос. Щеки ее загорелись.

– Вот теперь вы настоящая китаянка, – неожиданно мягко заметил Синклер.

Она поспешно отвернулась, странно смущенная, мгновенно вспомнив о существовании его жены. Где она сейчас? Наверное, он ехал, чтобы встретиться с ней?

Оливия вскинула подбородок. В конце концов, это не ее дело. Она не станет думать о Синклере или о его жене-китаянке. Лучше станет вспоминать Филиппа! Высокого, светловолосого, неотразимо обаятельного Филиппа. Правда, черты его лица почему-то расплывались, но это, должно быть, от усталости.

Она расправила плечи. Впереди пятнадцатимильный путь, большая часть которого проходит по бездорожью. Нельзя позволять себе распускаться.

Она снова попыталась подумать о Филиппе, но, шагая вслед за Синклером прочь от виллы, в темноту, вдруг увидела перед собой его глаза и вспышку боли, которую случайно подсмотрела. Боли такой мучительной, такой беспощадной, что она едва не задохнулась. Чем вызвана эта боль? Какую жизнь он вел в провинции, вдали от Пекина?

– Как ты, дорогая? – спросил дядя, когда они осторожно спустились по каменистой дорожке, которую так легко преодолела коляска с лошадьми всего несколько часов назад.

– Хорошо, – пробормотала Оливия, уже успевшая унестись мыслями куда-то далеко.

 

Глава 2

Раньше Оливия не понимала, что такое настоящая ночная тишина. В окружающем молчании их шаги на узкой тропе казались оглушительно-громкими. Она вздрогнула, когда из-под конских копыт веером полетели камешки. Боже, их сейчас услышат! «Боксеры» наверняка где-то поблизости!

Леди Гленкарти тяжело дышала, но даже не подумала отстать и упрямо держалась рядом, чем заслужила невольное восхищение Оливии, по мере того как позади оставались миля за милей.

Из-за прикрытия облаков медленно выглянула луна. Деревьев стало меньше, и перед ними раскинулась иссушенная солнцем равнина. Льюис Синклер, идущий впереди, остановился, и леди Гленкарти почти рухнула на большой камень.

Сэр Уильям поспешил подойти к Льюису и встревожено оглядел открывшийся пейзаж.

– «Боксеров» не видно? – с тревогой спросил он, стараясь отдышаться и делая вид, что совершенно не обеспокоен предстоящим спуском.

Льюис покачал головой.

– Слава Богу, – пробормотал сэр Уильям, противясь искушению последовать примеру леди Гленкарти. Он и не подозревал, что так слаб! Сердце больно колотилось о ребра, а ноги ныли.

Синклер повернулся и, слегка хмурясь, окинул взглядом взмокшую леди Гленкарти. Он прекрасно понимал, что сэр Уильям может не выдержать предстоящий спуск. Должно быть, и леди Гленкарти испытывает то же самое. Да и неудивительно: тяжеловесная шестидесятилетняя женщина, не привыкшая к физическому труду…

Он взглянул на Оливию. Она одна не выказывала признаков усталости. Густые темные волосы, доходившие почти до талии, разметались по плечам. Туземный костюм подчеркивал стройность фигуры.

Сердце Льюиса куда-то покатилось. На какой-то момент ему показалось, что перед ним стоит Жемчужная Луна. Жемчужная Луна, могилу для которой он вырыл голыми руками, после того как «боксеры» дотла сожгли деревню, где они жили. Жемчужная Луна с ее добротой, нежностью и счастливым смехом… Жемчужная Луна, которую он любил и навеки потерял.

Руки сами собой сжались в кулаки. На скулах бешено заиграли желваки.

Жемчужная Луна была христианкой, а обращенных в христианство китайцев «боксеры» ненавидели также люто, как европейцев. Когда случилось нападение, сам Льюис находился в дальней деревушке, у постели сломавшего ногу крестьянского мальчика. Его не было рядом, когда она умерла. И, утопая в море нестерпимой боли, Льюис гадал, сумеет ли когда-нибудь простить себя.

– Женщинам нужен отдых, – заметил бэр Уильям.

Льюис провел рукой по глазам. После гибели Жемчужной Луны он во весь опор помчался в Пекин, оставив пятилетнего сына на попечение отца Фавье, апостолического викария Пекина. И потом пять долгих месяцев делал все возможное, чтобы получить помощь для несчастных новообращенных, которым грозила месть «боксеров».

Ничего не вышло. Сэр Клод Макдоналд выразил свои соболезнования по поводу смерти Жемчужной Луны, но не смог дать даже небольшого отряда солдат. Если китайцы-христиане нуждаются в защите, им придется самостоятельно найти дорогу в город.

Синклер побывал в других посольствах – американском, бельгийском, итальянском, но всюду ответ был один. Они не несут ответственности за бесчисленных китайцев, отрекшихся от веры и своих богов ради христианства.

Глаза Льюиса потемнели. Он вспомнил о наглом молодом дипломате во французском посольстве, не постыдившемся сказать, что гибель Жемчужной Луны всего лишь потеря еще одной туземки.

Услышав такое, Льюис механически выбросил вперед кулак, по странной случайности столкнувшийся с челюстью француза. Модно одетый француз как подкошенный рухнул на пол. Льюис вылетел из посольства.

Выведенный из себя всеобщим равнодушием, возмущенный бездеятельностью посланников и их неспособностью понять, сколько невинных китайцев вот-вот расстанется с жизнью, он сам стал объезжать отдаленные миссии и сопровождать как можно больше обращенных в относительную безопасность городских стен. «Боксеры» были в нескольких днях, если не часах пути от Пекина, и он вряд ли мог позволить себе тратить время на охрану Харлендов и леди Гленкарти, когда стольким людям требовалась его помощь!

– Женщинам нужен отдых, – повторил сэр Уильям, которому очень не понравилось угрюмое лицо Льюиса.

На этот раз Синклер его расслышал.

– Разумеется, – сухо обронил он и, подойдя к лошади, вынул из седельной сумки кожаную флягу.

Сэр Уильям помог жене спешиться, и все стали передавать друг другу воду. Летиция, не привыкшая пить из горлышка, нерешительно взяла флягу.

– Ради всего святого, поторопитесь, Летиция, – раздраженно буркнула леди Гленкарти. – Выльете воду не в рот, а на платье!

– Да, разумеется. Простите, Кларисса, – смутилась Летиция, снова поднося флягу к губам. На этот раз она справилась лучше, расплескав на грудь всего несколько капель.

– Поблизости есть другие виллы европейцев? – неожиданно спросил Синклер.

– Да. У Хоггет-Смайтов есть летний домик в полумиле отсюда. На опушке рощи. Но их там сейчас нет, слава Богу! Кто-то из детей заболел ветрянкой, и они остались в городе.

– Но там могут оказаться слуги, которые готовят дом к их прибытию, – настаивал Льюис.

– Ну… полагаю, да, – кивнул сэр Уильям, не совсем понимая причины такого допроса.

Льюис поднял ружье. Вполне возможно, что среди слуг Хоггет-Смайтов есть христиане. Полмили туда и обратно не так уж далеко. И дорога займет совсем немного времени. Зато леди Гленкарти отдохнет, прежде чем они пустятся, в путешествие по равнине, и если на виллу Хоггет-Смайтов еще не напали, он сможет предупредить ее обитателей и предложит вместе вернуться в Пекин.

– Синклер, какого черта… – начал сэр Уильям, собираясь отойти.

– Меня не будет десять минут, может, меньше.

– Но вы не можете оставить нас без защиты! – в тревоге запротестовал сэр Уильям. – Говорю вам, Хоггет-Смайтов там нет! Они в Пекине. Вилла стоит пустая.

– Если не считать слуг, – сухо напомнил Льюис, забирая флягу у леди Гленкарти. – Я беру это с собой. Возможно, мне удастся вновь ее наполнить.

Оливия, вспомнив, сколько мертвых и раненых могло, бы остаться после нападения «боксеров» на их виллу, шагнула к Льюису.

– Я пойду с вами, – тихо сказала она. – Вам может понадобиться помощь.

В глазах Льюиса промелькнуло удивление, но он ничего не ответил. Только молча кивнул.

– Оливия, тебе нельзя идти в лес с мистером Синклером! Это неприлично! – со слезами воскликнула Летиция Харленд.

– Я должна, тетя Летиция. Там могут быть раненые. И с доктором Синклером мне не грозит никакая опасность.

– Нет, Оливия! Я запрещаю! – всполошилась тетка, но Оливию уже ничто не могло остановить. Дотронувшись до руки Летиции, она последовала за Льюисом Синклером в чащу леса. Вскоре оба исчезли из виду.

Летиция Харленд прижала руку к губам, заглушая тоскливый крик. Как она жалела, что им пришло в голову уехать из Пекина именно сегодня! Лучше бы им вообще никогда не слышать о Китае!

– Я пожалуюсь сэру Клоду на поведение доктора Синклера, – изрекла леди Гленкарти, когда тот уже не мог ее услышать. – Эти непростительно властные манеры!

– Надеюсь, вы также уведомите сэра Клода, что доктор спас нам жизнь, – сухо напомнил сэр Уильям. – А теперь прошу меня извинить, Кларисса, но думаю, будет лучше, если вы помолчите. Не хотим же мы привлечь внимание нежелательных элементов!

Оливия с бешено бьющимся сердцем быстро шагала рядом с Льюисом. Тропа была сухой и песчаной, деревья теснились с обеих сторон. Услышав шорох в траве, Оливия затаила дыхание. Но оказалось, что какой-то маленький зверек прошмыгнул мимо, спеша в свою норку.

Льюис повернул к ней голову. В темноте она не видела выражения его глаз.

– Боитесь?

– Немного, – призналась она.

Льюис отвел с дороги низко нависшую ветку. Показалось ей или жесткие контуры его губ смягчила улыбка? Немного погодя, она нерешительно спросила:

– Доктор Синклер, почему «боксеры» так нас ненавидят?

– В Китае никогда не любили иностранцев, мисс Харленд, а договоры с другими государствами, которые правительство было вынуждено подписать, открыли ворота для чужеземцев со всех концов света, – объяснил он и, неожиданно остановившись, с непонятным раздражением добавил: – К сожалению, именно миссионеры сильнее всего обозлили крестьян, среди которых и зародилось движение «боксеров».

Вспомнив, что его родители были миссионерами, Оливия осторожно заметила:

– Наверное, из-за церковных шпилей, противоречащих принципам Фэн-шуй?

Льюис кивнул, и, несмотря на темноту, она поняла, что его лицо опять помрачнело.

– Мы обращали слишком мало внимания на глубоко укоренившиеся предрассудки крестьянского сословия.

Телеграфные столбы, воздвигнутые по всей стране, также пронзают небо и оскорбляют духов. На беду, когда поднимается ветер, провода издают протяжные стонущие звуки, и деревенские жители уверены, что их духи мучаются от боли. Кроме того, они ржавеют, и с них капает темно-красная дождевая вода.

– Понимаю, почему эти звуки их пугают, но при чем тут дождевая вода? – слегка нахмурилась Оливия.

– Они считают ее кровью, – сухо пояснил Льюис.

– Какой кошмар! – ахнула Оливия. – Неужели никто не взял на себя труд объяснить им, успокоить?

– Никто, мисс Харленд, – ответил Льюис, уже понимая, что Жемчужная Луна едва ли не с первого взгляда воспылала бы симпатией к Оливии. – Никто.

Тропа делала резкий поворот и шла вниз.

– Есть и другие вещи, которые им не нравятся? – продолжала допытываться девушка. – Например, железнодорожные пути?

– Нет, они плоские и не оскорбляют Фэн-шуй так сильно, как телеграфные столбы. Но при строительстве нельзя пройти и мили без того, чтобы не потревожить могилы чьих-то предков, а поклонение предкам – самое сильное и глубоко укоренившееся китайское суеверие.

Дальше они шагали в странно дружелюбном молчании. Наконец Оливия не выдержала:

– Теперь я понимаю, почему «боксеры» уничтожили телеграфные линии отсюда и до Пекина. Но все же почему они так злы на миссионеров, которые делают много добра? Даже в Пекине новорожденных девочек чаще всего оставляли умирать под стенами города, а миссионеры забирают их, дают кров и еду и даже учат.

Судорога боли снова исказила красивое лицо Льюиса Синклера. Жемчужная Луна как раз была таким нежеланным ребенком, брошенным под палящим солнцем и спасенным его родителями. Первые несколько лет жизни он считал ее родной сестрой и недоумевал, почему она так от него отличается. Потом ему объяснили, и они стали друзьями. Связь между ними была крепче родственной. Когда его отослали в английскую школу, именно Жемчужной Луны ему не хватало. Именно по Жемчужной Луне он тосковал.

– Так что же китайцы имеют против миссионеров? – допытывалась Оливия. – Каждый год они спасают сотни детей.

Льюис закрыл глаза, пытаясь отогнать терзающие его призраки прошлого.

– Китайцы бросали на произвол судьбы нежеланных детей с начала времен. Они не могут поверить, что миссионеры спасают девочек исключительно по доброте душевной.

Недоумение Оливии все росло.

– Чему же в таком случае они верят? – изумилась она, отбрасывая носком башмака комок сухой травы.

Льюис глянул на нее. Эта умная девушка не заслуживала лжи.

– Подозревают у миссионеров скрытые мотивы, – мрачно пояснил он. – Общеизвестная легенда гласит, что европейцы умеют превращать свинец в серебро. Поскольку спасенные девочки находятся в разной степени истощения, многие, естественно, умирают. Китайцы убеждены, что их убивают с целью получения этого серебра.

Оливия застыла и, широко раскрыв глаза, воскликнула:

– Невозможно! Это слишком мерзко!

– Мне очень жаль, – мягко ответил он, – но вы хотели правды и получили ее. Есть и другие вещи, не менее ужасные. Христианские обряды крещения и соборования также неверно поняты китайцами.

Усилием воли она заставила себя идти дальше, борясь с волной тошноты, подкатившей к горлу.

– Но… но европейцы это знают? – выдавила она, наконец. – Дядя Уильям, сэр Клод?

– Насчет вашего дяди не уверен. А сэр Клод, конечно, знает! И считает это еще одним примером деревенского невежества, которое не стоит принимать всерьез.

– А, по-моему, это необходимо принимать всерьез! – возмутилась Оливия. – Из-за этого так называемого невежества умирают люди! Миссионеры в Чжили и Шаньси. А теперь и здесь!

– Не только они. И новообращенные китайцы тоже, – прошипел Льюис с такой яростью, что Оливия растерялась. В уголках его губ залегли горькие складки. Лицо стало белее полотна.

Он ушел в себя. Отстранился от нее. Затерялся в своем страшном мире, в который ей удалось на мгновение заглянуть, когда она застала, его врасплох и увидела бездну страдания в глазах.

Оливия снова замолчала, гадая, что стало причиной этой боли. Возможно, его родителей убили «боксеры»? А может, обращенные в христианство китайцы, которых он знал, претерпели мучительную смерть?

Сердце у нее защемило. Только сегодня утром она была опьянена красотой Китая! Удодом, летящим над долиной, безоблачным небом и белоствольными соснами. Теперь красота уничтожена, превратилась в уродство. Чудовищное уродство.

Белый камень виллы Хоггет-Смайтов сверкнул между деревьями. Оливия вздрогнула от страха. Вокруг все спокойно. Очень спокойно. Но это не означает, что здесь уже не успели побывать «боксеры». Что по земле не разбросаны тела.

Они вышли из леса, и Льюис внимательно осмотрел притихший дом. На окнах нет ни ставен, ни штор, цветочные клумбы, едва различимые в лунном свете, потоптаны десятками бесцеремонных ног.

– Останьтесь здесь, – тихо велел он.

– Но почему…

– Здесь были «боксеры» и, вполне возможно, еще не ушли. Делайте, как я сказал.

Оливия содрогнулась как от озноба, несмотря на удушливую жару.

Льюис легко взбежал по ступенькам крыльца.

Где-то прокричала сова, и Оливия стиснула зубы. Сейчас не время паниковать! И бежать некуда. Негде скрыться.

Льюис быстро пробежал по пустым разгромленным комнатам. Еще не успев войти, он интуитивно ощутил, что Хоггет-Смайтов здесь нет, но хотел пощадить Оливию. Не дать ей увидеть изуродованных мертвецов.

Но в комнатах первого этажа не было тел. И запаха крови тоже не чувствовалось. Он поднялся на второй этаж, пробежал по извилистым коридорам, открывая дверь за дверью. В детской валялась перевернутая лошадка-качалка, глядя в пустоту стеклянными глазами.

– Благодарение Богу за ветрянку, – сказал он себе и, войдя в разоренную кухню, наполнил флягу водой и пошарил по полкам в поисках галет.

Оливии казалось, что прошла вечность, прежде чем на крыльце вновь появилась высокая фигура.

– Можете это нести? – спросил он и сунул ей в руки несколько пачек галет. – Виллу разграбили, но нигде нет ни раненых, ни убитых.

– Но слуги могли быть здесь во время нападения, – заметила Оливия, когда он повел ее в конюшню. – Куда они могли деваться?

– Если они христиане, вернулись в свои деревни. Если нет, вероятнее всего, присоединились к «боксерам».

– Такого быть не может! – ахнула Оливия. – Слуга Хоггет-Смайтов работают у них много лет и всегда были преданы хозяевам!

Льюис мрачно усмехнулся и стал открывать дверцы пустых денников.

– Когда «боксеры» доберутся до Пекина, вы поразитесь, как быстро возрастут их ряды за счет китайцев, «преданных» европейцам, – сухо предрек он.

Оливия молча уставилась на него. Синклер родился в Китае. Воспитывался в Китае. Женился на китаянке и посвятил жизнь Китаю и его жителям. И все же говорил о них так, будто ненавидел всеми силами души.

– Вам не нравятся китайцы? – выпалила она.

Льюис открыл дверцу очередного стойла и обернулся к ней, удивленно вскинув темные брови:

– А вам?

– Нравятся, – не задумываясь ответила она, остро ощущая его близость в почти полной темноте.

– Даже после всех стараний «боксеров» уничтожить вас и вашу семью? – не унимался он.

– Не все китайцы «боксеры». И я не верю, что все китайцы им сочувствуют.

Глаза его потеплели.

– Возможно, вы правы, – согласился он, и впервые за все это время его губ коснулось некое подобие улыбки. – Но когда известие о случившемся дойдет до Пекина, сомневаюсь, что ваши друзья и родные с вами согласятся.

Льюис распахнул дверцу последнего стойла. Низкорослая крепкая монгольская лошадка равнодушно воззрилась на них.

– Вы совсем не такая, какой я посчитал вас сначала, – признался Льюис, выводя лошадку из стойла и шаря вокруг в поисках сбруи.

– Интересно, выдержит она леди Гленкарти? – с сомнением спросила Оливия, гладя лошадку по мягкому носу.

Льюис широко улыбнулся. В темноте блеснули белоснежные зубы.

– Монгольские лошадки привыкли носить тяжести, мисс Харленд.

– Но не такие высокородные тяжести, – лукаво пробормотала Оливия.

Глаза Льюиса смешливо блеснули.

– Не такие, – согласился он, – и сомневаюсь, что вышеозначенная леди обрадуется столь неказистому транспорту.

Они зашагали обратно, ведя лошадку в поводу, и когда до равнины осталось совсем немного, Оливия с непонятной застенчивостью прошептала:

– Я еще не поблагодарила вас за то, что спасли мою жизнь.

Синклер вздрогнул, но тут же небрежно пожал плечами, и она, даже не глядя, почувствовала, что его лицо вновь стало жестким и отчужденным. Возможно, не хочет, чтобы ему напоминали о тех страшных минутах, когда он пришел ей на помощь. Много ли мужчин на его месте сделали бы то же самое? Филипп, конечно, и не подумал бы броситься спасать ее родных. Но вряд ли кто-то еще осмелился бы в одиночку выстоять против жестокого нападения «боксеров».

Льюис продолжал молча шагать по тропинке. Он спас Оливию Харленд, ее родных и даже несносную леди Гленкарти, но не сумел спасти собственную жену. И горечь так душила его, что он почти не мог дышать.

Его одолевала ненависть к стране, которую он всегда любил так страстно.

Льюис снова сжал кулаки. Ничего, он начнет новую жизнь где-нибудь еще. Но где? В Англии, с ее аккуратными полями и узколобыми представителями высшего общества, у него начиналась клаустрофобия. Он не хотел жить нигде, кроме Китая. Китая, который нуждался в нем. Китая, который был в его крови. Китая, который предал его.

– Что это? – спросила леди Гленкарти, когда они вышли из леса. Взгляд ее был устремлен на лошадку.

– Монгольский пони. Он очень крепкий, – заверила Оливия, ласково гладя животное.

– Мне предстоит ехать на этом? – неприязненно фыркнула леди Гленкарти.

– О, пожалуйста, Кларисса, – взмолилась Летиция Харленд, со страхом глядя на пони. – Правда, он маленький, но выглядит свирепым, и вряд ли я смогу на нем ехать.

Леди Гленкарти уже приготовилась к негодующей тираде, когда Льюис равнодушно вставил:

– Вам придется что-то сделать с платьем, если хотите сесть на лошадь.

Леди Гленкарти стиснула зубы, но, признав поражение, с яростной силой разорвала боковой шов платья едва ли не до самого бедра и забралась на пони со всем возможным достоинством.

Как ни удивительно, Оливия совсем не чувствовала усталости. Они снова двинулись в путь, и она шла рядом с Синклером. Сзади неуверенно покачивались в седлах Легация и леди Гленкарти. Процессию замыкал сэр Уильям, изо всех сил старавшийся не показывать усталости.

– Далеко ли до южной большой дороги? – спросила Оливия Льюиса, оглядывая простиравшуюся перед ними обширную спокойную, выжженную солнцем равнину. В эту весну на землю не упало ни капли дождя. Урожай погиб. Поля остались неубранными. В некоторых частях страны засуха длилась уже два года.

– Миля. Или меньше. Если прислушаетесь, уловите стук колес.

Оливия на минуту остановилась, и прислушалась. До нее донесся очень слабый, но отчетливый грохот китайских тележек, катившихся по иссохшей земле.

– Это не могут быть «боксеры»? – с внезапным страхом спросила она.

– Вряд ли, – покачал головой Синклер. – «Боксеры» путешествуют верхом, что выходит гораздо быстрее.

– Но кто это? Китайцы редко ездят по ночам. Почему на дорогах столько людей, да еще в такое время?

– Беженцы, – сдержанно ответил он. – Новообращенные бегут на юг.

Шум постепенно становился все отчетливее, и Оливия увидела длинную процессию, направлявшуюся к Пекину. Только некоторые счастливчики сидели на повозках. Бледные испуганные лица выглядывали поверх высоких бортов. Ослики и мулы пошатывались под непосильным грузом. Женщины несли младенцев на спинах. Дети постарше устало брели за родителями.

– Откуда взялись все эти люди? – озадаченно пробормотала Летиция, когда узкая тропа, по которой они шли, слилась с широким трактом.

Никто не ответил. Льюис что-то тихо говорил престарелому китайцу, опиравшемуся на крепкий березовый посох, а Оливия встревожено наблюдала за ним. Когда старик, прощально взмахнув рукой, отошел, Оливия поспешила к Льюису. Сердце ее упало при виде его помрачневшего лица.

– Все они бегут от «боксеров»? – допытывалась она, не обращая внимания на толчки со всех сторон.

– Да. Они из Шаньфу. В городе есть несколько миссий и большая больница, а большинство населения – христиане.

Где-то пронзительно закричал ребенок.

– И все ушли? – недоверчиво допытывалась она.

– Все, кто может ходить, – подтвердил Льюис тоном, от которого у нее мороз прошел по коже. В больнице наверняка остались лежачие пациенты. Женщины и дети.

Оливия слегка покачнулась. Льюис бросил на нее обеспокоенный взгляд.

Ей выпал тяжелый, кошмарный день. Не жалуясь и не сетуя, она прошла несколько миль по бездорожью и, должно быть, совсем измучена, хотя виду не показывает.

Оливия была не слишком высока: пять футов два или три дюйма, а с распущенными темными волосами и в грубом туземном платье выглядела настоящей китаянкой. Он ощущал чистый запах ее волос, видел тонкий профиль и испытывал давно забытую потребность защитить и охранять. И сознание этого наполнило его глубочайшим беспокойством.

Синклер поспешно отвел глаза и тут же услышал резкий голос леди Гленкарти:

– Доктор Синклер, будьте так добры уведомить того крестьянина впереди, что нам нужна его тележка.

Упомянутый крестьянин, устало толкавший тележку, в которой сидели его жена и ребенок, опасливо оглянулся и ускорил шаг.

– Ради всего святого, остановите его! – взвизгнула леди Гленкарти. – Я отказываюсь ехать на этом злосчастном животном! Потребуйте, чтобы он отдал тележку!

– И позволил жене и ребенку идти пешком? – уничтожающе бросил Льюис.

– Крестьяне привыкли много ходить, – отрезала леди Гленкарти, подводя пони к крестьянину и нагибаясь, чтобы схватить его за плечо.

Тот злобно взвыл и увернулся, едва не сбив ее.

– Стоять! – завопила леди Гленкарти, сверкая глазами. Грудь ее тяжело вздымалась. Усмиренный крестьянин выполнил приказание, и леди Гленкарти с победным видом, скатилась с пони и промаршировала к тележке. Но тут Синклер широким шагом устремился к ним и, вцепившись в руку леди Гленкарти, повернул ее лицом к себе. Лицо его исказилось таким бешенством, что даже сэр Уильям попятился.

– Вы не имеете права распоряжаться тележками, ни этой, ни вообще никакой! – прошипел Синклер. – Немедленно садитесь на пони или идите пешком!

Леди Гленкарти безуспешно пыталась вырваться.

– Как вы смеете говорить со мной подобным тонем? – взвилась она, но в голосе не звучало привычной властности, Да и выглядела она довольно жалко. – Немедленно извинитесь! Сэр Уильям, потребуйте, чтобы он извинился.

– Доктор Синклер совершенно прав! – сухо заявил сэр Уильям. – В тележке мы все не поместимся, так что нам придется разделиться, а это очень опасно. Кроме того, женщина и ребенок выглядят настолько слабыми, что просто не смогут идти.

– Но есть и другие тележки! Много тележек! – упорствовала леди Гленкарти. Крестьянин, сообразив, что получил отсрочку приговора, снова пустился бегом.

– И все они не наши, – категорично заявил сэр Уильям. – Я не настолько низко пал, чтобы лишать женщин и детей их единственного имущества. Садитесь на пони, Кларисса, и в путь!

Леди Гленкарти злобно покосилась на него и, вырвавшись от Льюиса, промаршировала обратно. Но, усевшись на пони, так яростно вонзила каблуки в бока, что тот обиделся на подобное обращение и, раздраженный непривычной тяжестью, протестующе фыркнул и бросился вперед. При этом он сбил с ног Оливию. Та упала, ударившись об утоптанную землю с такой силой, что не сразу смогла дышать. Словно сквозь вату до нее донеслись яростные проклятия Синклера. Он очутился рядом, встал на колени, приподнял ее за плечи и с поразившей ее глубиной чувств прошептал:

– Вы не ранены?

Оливия качнула головой, и он, осторожно ее приподняв, положил ее голову себе на грудь. Она ощутила все тот же слабый аромат одеколона, который шел от его одежды… неопределенный запах мужчины, от которого сердце безумно заколотилось чуть ли не в горле. Даже Филипп не обнимал ее так нежно.

Покраснев, она попыталась отстраниться. Но он легко ее удержал.

– Не двигайтесь. У вас идет кровь. – Держа Оливию так близко, что ее волосы касались его щеки, он прижал платок к ее виску. Она затрепетала.

– Это всего лишь царапина, совсем неглубокая.

Пряди шелковистых волос беспорядочно разметались по ее плечам, лаская его руки. Неожиданно возникло ощущение, что он держит в объятиях Жемчужную Луну. Жемчужную Луну, сладостную, покорную, с гибким горячим телом.

Терзаемый мукой скорби и желания, он впился пальцами в мягкую кожу. Прижал губы к ее волосам.

Оливия хотела крикнуть, но с губ не сорвалось ни звука. Ее охватило странное, безумное, первобытное чувство, лишившее рассудка. Хотелось прижиматься к нему все теснее, обвить руками шею, ощутить прикосновение губ к своим щекам, рту, груди…

– Она не покалечилась? – спросил дядя, голос которого донесся словно из другой жизни. Другого мира.

– Оливия! О мое дорогое дитя! – охала тетка, неуклюже сползая с лошади.

Руки, обнимавшие ее, застыли. Оливия. Не Жемчужная Луна. Оливия, почти незнакомая девушка. Он отпустил ее так резко, что Оливия застонала. Глаза его больше не пылали огнем. Исчезла нежность.

– Если хотим добраться до Пекина к утру, нужно спешить, – холодно бросил он, отворачиваясь. Сэр Уильям помог племяннице подняться. Голова кружилась, Оливия едва держалась на ногах. Прижав к виску платок, она смотрела вслед Синклеру. Сердце по-прежнему бешено колотилось. Кровь стучала в висках.

 

Глава 3

– Оливия, дорогая, как ты? – сочувственно спросила тетка, отряхивая пыль с ее костюма затянутой в перчатку рукой.

– Все хорошо, тетя Легация, – дрожащим голосом ответила Оливия.

– Может, сядешь на лошадь мистера Синклера? – великодушно предложила Летиция Харленд, – Хотя бы ненадолго.

– Нет, спасибо тетя, это ни к чему.

Ее чувства были в таком смятении, что она не могла в них разобраться. Долго ли он прижимал ее к груди?

Оливия покачала головой, пытаясь призвать на помощь здравый смысл. Казалось, прошла целая вечность. На самом же деле всего несколько секунд. Самое большее минута. Но тело воспламенилось бесстыдным желанием, потрясшим ее до глубины души. Губы Синклера прикасались к ее волосам, пальцы обжигали кожу, и она не отстранилась! Даже не крикнула!

Оливия стояла в сторонке, пока дядя помогал тетке сесть в седло. Щеки горели от стыда. Как она могла вести себя подобным образом? Неужели настолько развратна ее натура? Заметили ли ее тетка и дядя позорную реакцию на ласки Синклера? Если да, она этого не вынесет.

Но в глазах дяди светилось искреннее участие.

– Ты можешь идти, Оливия?

– Да, – облегченно выдохнула она. В глазах дяди нет осуждения. Нет разочарования. – Я не ранена, дядя Уильям. Только поцарапалась.

– И перепугалась – мрачно буркнул Уильям Харленд. – Надеюсь только, что с Клариссой ничего не случится. Но если и случится, пусть винит одну себя. У нас и без ее капризов положение не из легких.

– Где Кларисса, Уильям? – спросила жена, судорожно вцепившись в поводья.

– Вон там, впереди. Слишком темно, чтобы как следует разглядеть. Но пони не ускакал далеко. Синклер перехватил его и сейчас ведет в поводу.

– Доктор Синклер очень на нее рассердится, – вздохнула Летиция.

– И поделом, – безжалостно бросил Уильям Харленд. – Оливия могла покалечиться или даже погибнуть.

Они снова пошли вперед, стиснутые толпой бредущих в том же направлении крестьян с объемистыми тюками на спинах. Завидев грузную фигуру леди Гленкарти верхом на строптивом пони, Оливия вздернула подбородок. До нее донесся гневный голос Синклера, отчитывавшего даму. Леди Гленкарти определенно казалась присмиревшей.

– Я не хотела, это случайно… – жалко оправдывалась она. Но каждое слово Льюиса хлестало словно кнутом. От напряжения под рукавами рубашки вздымались мускулы.

Оливия остановилась поодаль. Дядя подошел и заговорил с Синклером – человеком, которого она больше никогда не хотела видеть. Он в мгновение ока изменил ее. Она стала совершенно другим человеком. И не представляла, что может быть такой! Подумать страшно, ведь она едва не обняла его при всех!

При одной мысли об этом она сгорала от стыда.

Знал ли он, догадывался?

И тут Льюис повернулся и посмотрел на нее.

Оливия потупилась и осознала, что в ней борются стыд и желание.

Все это тянулось, пока он не отвел взгляд. Только тогда она медленно подняла голову. Он говорил с дядей. Оливия невольно заметила, как высок Синклер, как прямо держится. Как туго облегают его поджарые бедра бриджи для верховой езды. Как открытый ворот рубашки обнажает широкую грудь. Как падает на лоб иссиня-черная прядь волос.

Синклер, не глядя на нее, пошел вперед. Ноги Оливии внезапно подкосились, словно последствия удара о землю сказались только сейчас.

– Доктор Синклер говорит, что «боксеры» сосредоточились в Шаньфу, в десяти милях к северу. Если мы хотим поскорее оказаться в Пекине, надо спешить, – сообщил дядя виноватым тоном.

Оливия встревожено взглянула на него. Дядя уже не так молод и не может похвастаться здоровьем. На лбу выступили крупные капли пота. Сколько еще он сможет выдержать? Сколько еще сможет шагать наравне с неутомимым Льюисом Синклером?

Леди Гленкарти неохотно извинилась и даже кое-как сумела самостоятельно удержать строптивого пони. Позади нее рядом с женой стоически вышагивал Уильям Харленд. Оливия шла чуть поодаль, пытаясь взять себя в руки. Но стыд с каждой минутой только усиливался. Она не влюблена в Льюиса Синклера. Она любит Филиппа!

Обручальное кольцо, казалось, жгло палец.

Ее застали врасплох, когда она еще не успела опомниться от падения. А он бессовестно воспользовался ее состоянием! Джентльмены так себя не ведут!

К стыду примешался гнев. Он неприлично прижал ее к груди! Позволил себе непростительные вольности едва ли не на глазах тети и дяди!

Гнев разгорался все сильнее.

Что он сделал бы, оставшись наедине с ней!

Этот человек распутник и развратник!

И тут Оливия споткнулась, пораженная ужасной мыслью.

Он – женатый распутник и развратник! Оставил жену в страшной опасности и, получив временную свободу, набрался наглости обнимать другую женщину и бессовестно целовать ее в голову! Подумать только, а она, Оливия Харленд, видела в нем романтического героя, пожертвовавшего всем ради любви! Какое заблуждение! Доктор Льюис Синклер даже не знает истинного значения этого слова!

Она шагала за Синклером с высоко поднятой головой. Он спас ей жизнь, и она поблагодарила его. Больше она ничем ему не обязана. Очевидно, он неверно истолковал ее дружелюбие. Отныне она будет держаться холодно и безразлично.

Оливия снова споткнулась о камень, который на этот раз не успела заметить. Слезы усталости и досады жгли глаза. Нелегко держаться холодно и безразлично, когда все еще горишь от стыда и ярости. И когда тоненький внутренний голосок требует вспомнить те несколько минут после неудачного падения.

Неужели ее поведение действительно было настолько возмутительным? Он поднял ее и удерживал, пока она не отдышалась: конечно, всему виной не его действия, а ее собственная реакция на этого человека.

Оливия стиснула зубы.

Нет, она не станет этому верить! Он схватил ее за плечи и прижал к себе, с реальной, а не воображаемой страстью. А потом целовал в голову! Даже сейчас те места, в которые впивались его пальцы, жжет огнем. Неудивительно, что приличные люди изгнали его из своего общества!

Больше она не испытывала ни малейшего сочувствия к доктору Синклеру. Придется терпеть его присутствие, пока они не доберутся до Пекина. А уж там она постарается больше никогда с ним не встречаться.

В Пекине ее будет ждать Филипп. Светловолосый Филипп, с глазами как летнее небо. Не то, что черные, как уголья, глаза, блестящие, сверкающие… вселяющие страх даже в ее дядю. Но… может, он ошибся, предполагая, что Пекин ничего не знает о приближении «боксеров»? Может, Филиппу уже сообщили, что европейские виллы на Западных холмах подверглись нападению, и теперь он терзается неизвестностью, тревожась за ее жизнь?

Оливия оступилась и едва не упала в глубокую рытвину на дороге. Еще несколько часов, и она сможет успокоить Филиппа. А потом будет долго лежать в благовонной ванне, снова переоденется в свою одежду, съест горячий обед, скользнет под прохладные простыни и будет спать, пока не отдохнет душой и телом.

– Уильям, почему доктор Синклер остановился? – внезапно всполошилась тетка. – Почему взял на руки этого ребенка? Пожалуйста, поскорее спроси, что он делает. Я так боюсь, что «боксеры» преследуют нас и скоро догонят!

Сэр Уильям, озабоченно хмурясь, поспешил вперед. Оливия, поколебавшись, последовала его примеру. Льюис Синклер действительно стоял с ребенком на руках и, низко нагнув голову, прислушивался к маленькой женщине в темном одеянии. Впрочем, не ее дело, с кем он вздумал беседовать. Может, пытается сторговать еще одного пони или даже ненужную кому-то тележку.

Набираясь храбрости в ожидании того момента, когда их глаза снова встретятся, она услышала расстроенный голос дяди:

– Это безумие, Синклер! Они нас задержат! Мы не сможем идти быстро, а «боксеры» ждать не станут!

Ребенок на руках Льюиса жалобно захныкал. Забыв об уничтожающем взгляде, которым она намеревалась его окинуть, Оливия в ужасе воскликнула:

– Его ноги кровоточат!

– Боюсь, и наши не выдержат, если придется пройти столько же миль босиком, – процедил Льюис.

Справа кто-то всхлипнул, и Оливия поспешно повернулась, впервые увидев, с кем разговаривал Льюис. Женщина оказалась престарелой монахиней ростом не выше самой Оливии, с измученным, морщинистым лицом. За ее подол цеплялся маленький мальчик, очевидно, сам не так давно научившийся ходить.

– Дети больше шагу не могут сделать, – устало объяснила монахиня. – Чуню пять, и он нес Чен-Ю, но совсем обессилел. Я пыталась сама его нести, но за последний час мы прошли всего сотню ярдов.

Бедняжка пошатнулась, и Оливия едва успела поддержать ее, обняв за плечи.

– Она сейчас свалится! Едва держится на ногах!

Вместо ответа Льюис осторожно опустил ребенка на землю и задумчиво оглядел Летицию и леди Гленкарти.

– Можно, я дам им воды? – спросила Оливия и, дождавшись короткого кивка, вытащила флягу из седельной сумки и подала монахине. Та взяла флягу трясущимися подагрическими руками.

– Куантай сожгли, – пробормотала она, не вытирая слез. – Я как раз была на лугу с Чунем и Чен-Ю. Мы ничего не могли сделать.

– А где это? – спросила Оливия, поднося флягу к губам старшего ребенка.

– Милях в двадцати к северу отсюда. Одному Богу известно, как им удалось добраться сюда.

– На дороге есть еще беженцы из Куантая? – спросила Оливия у хрупкой женщины.

Старая монахиня покачана головой.

– Нет, – просто ответила она. – Всех убили. Монахинь. Детей. Даже старого китайца, который убирал в церкви.

Оливии уже в который раз пришлось бороться с приступом тошноты. Льюис говорил, что «боксеры» уничтожают миссии, но подобные вещи казались слишком чудовищными, чтобы быть правдой. Значит, реальность именно такова: кроме куантайской, существует множество других миссий. Миссий, обитатели которых ничего не подозревают. И не ожидают нападения. Как только она доберется до Пекина, сделает все, чтобы правительство выслало сопровождение, которое доставит несчастных в безопасное место. Но времени почти не остается. Даже сейчас, когда они пестрой компанией стоят посреди ухабистой дороги, драгоценные минуты тратятся зря.

– Нужно дать им галет, – нетерпеливо бросил Уильям. – У нас большой запас. Вполне можно поделиться. А потом, ради Господа Бога, Синклер, нужно поторопиться.

Оливия нагнулась и подняла мальчика, сидевшего у ног монахини. Она впервые держала на руках ребенка и была не совсем уверена, как это нужно делать, но неуклюже прижала его к груди. Малыш не шевелился, глядя на нее умоляющими глазами.

– Оливия, что ты делаешь?! – возмущенно взвизгнула тетка.

– Я его понесу, – спокойно пояснила Оливия. – Он совсем крошка, тетя Летиция, и не может сам добраться до Пекина.

– Уильям! Прикажи ей отпустить ребенка! Прикажи…

– Сестра Анжелика тоже не может идти, – бесцеремонно перебил Льюис, оглядывая свою лошадь.

– О нет, невозможно! – охнула Летиция, схватившись за сердце. – Уильям, скажи доктору Синклеру, что я не могу идти! Это меня убьет!

– Зато меня не убьет, – вмешалась леди Гленкарти и, к всеобщему изумлению, спешилась, Выдвинув подбородок, почтенная леди вызывающе воззрилась на них.

– Спасибо, – едва выговорил Льюис, стараясь скрыть удивление. – Постараюсь найти для вас другую лошадь.

Леди Гленкарти пожала мясистыми плечами, словно подобные вещи совершенно ее не интересовали, и даже попыталась не выказать неловкости, когда сестра Анжелика схватила ее руку и со слезами на глазах стала благодарить.

– Чунь может ехать с вами, – решил Льюис, подводя к пони сестру Анжелику. Поднял ее как перышко, усадил на лошадь и пристроил Чуня сзади, после чего повернулся к Оливии. – Думаю, мне будет немного легче нести Чен-Ю, – заявил он, беря у нее полуголого ребенка.

Оливия сдержанно кивнула и, отведя глаза, быстро пошла вперед, пока не поравнялась с леди Гленкарти.

Льюис, озабоченно хмурясь, поднял Чен-Ю себе на спину. Он хотел сказать Оливии, что ее готовность нести малыша оставшиеся одиннадцать-двенадцать миль до Пекина, глубоко его тронула. Но помешал ее неприязненный взгляд. А ведь он надеялся, что она еще не опомнилась от падения и не ощутила вихря желания и скорби, налетевшего на него, когда он держал ее в объятиях. Но теперь он понимал: она все почувствовала. Почувствовала и неверно истолковала.

Мимо прошел сэр Уильям с бледным, осунувшимся лицом. По пухлым щекам Летиции Харленд текли слезы. Льюис продолжал стоять, глядя вслед удалявшейся Оливии. Лицо его все больше мрачнело. Он поговорит с ней. Объяснит. Расскажет о Жемчужной Луне.

Но мысль оказалась напрасной. Он знал, что не сможет этого сделать. Не сможет никому рассказать о Жемчужной Луне. Рана все еще слишком свежа, слишком болезненна.

Он снова пустился в путь, отчетливо сознавая, что если когда-то и решится открыть свое сердце и поговорить о женщине, которую любил, то исповедуется только Оливии Харленд с ее поразительной прямотой, импульсивностью и трогательной добротой.

Когда он проходил мимо, Оливия на миг застыла. Лицо ее словно окаменело. Сам того не желая, он оскорбил ее, восстановил против себя и теперь искренне об этом жалел.

– Черт! – пробормотал он себе под нос, едва не наткнувшись на перегруженную китайскую тележку. – Черт, черт, черт!

В толпе мелькали и другие монахини. Истории их бегства наверняка похожи. Нападение на их миссию, нападение на соседнюю миссию, предупреждение крестьян о возможном нападении. Пекин с его крепкими стенами и обитавшими в нем представителями различных государств был единственным местом, дававшим убежище.

– Город, должно быть, переполнен беженцами, – вздохнул Уильям Харленд, прилагавший нечеловеческие усилия, чтобы держаться рядом с Льюисом. – И всех нужно накормить и напоить! Господи, что же это творится?

Льюис поудобнее устроил Чен-Ю на спине.

– Будет куда хуже, если вдовствующая императрица открыто поддержит «боксеров».

Уильям Харленд побледнел.

– Считаете, что существует серьезная возможность подобного поступка?

– Трудно сказать, на что способна императрица Цыси, – пожал плечами Льюис. – Согласитесь, пока она не принимала никаких мер против «боксеров».

– Но если они поднимут мятеж в ее столице, она, конечно, сделает все, чтобы его подавить? – не унимался Уильям, преисполненный решимости при первой же возможности отправить Летицию и Оливию в Тяньцзинь, на побережье.

– В Пекине также живут главы иностранных посольств, – напомнил Льюис. – Ей может понравиться идея прикончить всех сразу руками «боксеров».

Уильям Харленд оттянул воротничок, словно задыхаясь.

– Но почему она может пойти на подобное преступление? – не поверил он.

Льюис покачал головой. Сэр Уильям человек неглупый и несколько лет служит в британском посольстве. И все же его знания Китая и проблем китайцев оставляют желать лучшего.

– Последние пятьдесят лет, – терпеливо объяснил Синклер, – другие страны, включая Британию, бесцеремонно делили Китай, как огромный пирог, и каждый стремился урвать кусок побольше. Не находите, сэр Уильям, что это может не нравиться императрице?

– Но условия всех договоров честно выполнялись, – нерешительно возразил сэр Уильям.

Мимо прогрохотала тележка. Сзади заплакал ребенок, и Льюис, оглянувшись, увидел, как Оливия нагибается и дает ему галету. Он не мог отвести от нее взгляда. Сейчас она еще больше напомнила ему Жемчужную Луну. Только когда она подняла голову и их взгляды на мгновение встретились, иллюзия рассеялась. В тонком овальном лице с высокими скулами и пухлыми губами не было ничего китайского. И в глазах стыло полнейшее равнодушие.

Льюис поспешно отвернулся и нехотя, обратившись к сэру Уильяму, объяснил:

– В тысяча восемьсот пятьдесят восьмом году Россия захватила обширные территории на севере, В тысяча восемьсот шестьдесят втором Португалия оккупировала Макао, Франция – Аннам, а Британия аннексировала Нижнюю Бирму. С тех пор Россия успела завладеть Китайским Туркестаном, Япония прибрала к рукам остров Лючю, а Франция получила контроль над бассейном реки Меконг. Список бесконечен, и правители Китая, несомненно, считают, что страны, чьих посланников они принимают в Пекине, не успокоятся, пока не разделят между собой все китайские территории.

– И вы считаете, что причина восстания кроется именно в этом?

Льюис покачал головой:

– Нет. «Боксеры» – это крестьяне. Сомневаюсь, что ими движут политические соображения. Они уверены, что их богов и духов оскорбляют христиане. Именно христиане возбуждают всеобщую ненависть. Но большинство христиан еще и иностранцы, а такая огромная армия, которой к тому же не надо платить, может быть использована императрицей в своих целях.

Последние несколько часов выявили глубокие морщины вокруг глаз и рта сэра Уильяма. Он выглядел и чувствовал себя стариком.

– Значит, вы считаете, что существует вполне реальная опасность нападения «боксеров» на Пекин и что императрица не прикажет их остановить?

– Мало того, вполне вероятно, что она прикажет императорской армии объединить силы с восставшими, – ответил Льюис.

– В таком случае нам конец, – заключил сэр Уильям дрогнувшим голосом.

Льюис ничего не ответил. Сэр Уильям, по крайней мере, понимал всю серьезность ситуации. Оставалось, надеяться, что вместе они сумеют убедить сэра Клода Макдоналда: время обмена учтивыми письмами между посольствами и Зимним дворцом прошло. Нужно немедленно призвать на помощь войска. Нельзя терять ни минуты.

– Вы друг доктора Синклера? – спросила Анжелика Оливию, устало бредущую рядом с пони.

Оливия взглянула в ее добродушное лицо:

– Нет. Мы встретились только вчера.

– Тоже шли на юг?

– Нет, – вздохнула Оливия, гладя пони. – Мы уехали из Пекина только вчера утром. Каждый год, в конце мая, дядя и тетя уезжают от жары и духоты. У них была вилла на Западных холмах. Бывший китайский храм. Очень красивый.

Сестра Анжелика кивнула, терпеливо ожидая продолжения. Но Оливия молчала. Неужели только вчера утром они ехали по этой же дороге в удобной коляске, весело болтая о празднике, который устроил сэр Клод в честь дня рождения королевы Виктории?

– Когда мы приехали, – выдавила она, наконец, – я отправилась в лес немного погулять, а тетя и леди Глен-карти решили отдохнуть. В это время на виллу напали «боксеры».

– Понимаю, – тихо ответила сестра Анжелика. – А доктор Синклер?

Слезы обожгли глаза Оливии.

– «Боксеры» подожгли виллу. Дядя с тетей и леди Гленкарти оказались в ловушке. Я сбежала вниз с холма и кричала сама не знаю что, но доктор Синклер перехватил меня. Когда я рассказала ему обо всем, он схватил ружье и стал стрелять… и, по-моему, кого-то убил. Одного, а может, двоих. Помню только, как неслась к вилле, помню огонь и дым…

Сестра Анжелика подалась к ней и положила на плечо тонкую руку.

– Должно быть, малышка, вам пришлось нелегко. Оливия вспомнила языки пламени, тянувшиеся к крыше, кошмарные минуты, когда она была уверена, что тетка и дядя погибли…

– Доктор Синклер был очень храбр, – пробормотала она. – Вбежал внутрь, прямо в огонь и дым, и вынес мою тетку.

Легкая улыбка коснулась губ сестры Анжелики.

– Да, доктор Синклер – человек отважный. И хороший.

– Так вы знакомы с ним, сестра Анжелика? – удивилась Оливия.

Улыбка сестры Анжелики стала шире.

– Все в Чжили и Шаньси знают доктора Синклера. Он прекрасный врач. Сомневаюсь, чтобы кто-то из его пациентов посмел умереть! Кроме того, он один из немногих европейцев, знающих северные диалекты. Любит Китай и китайцев, и китайцы любят его.

– Да… – задумчиво протянула Оливия, окидывая взглядом его стройную фигуру. – Похоже, он понимает их куда лучше всех остальных европейцев, вместе взятых.

– Он обладает не только терпением, но и терпимостью. Принимает людей такими, каковы они есть, а это редкое качество.

Оливия с сомнением уставилась на нее. Лично ей казалось, что Льюис Синклер на редкость нетерпелив.

– Кроме того, он благороден, – продолжала сестра Анжелика, – а китайцы высоко ценят благородство.

Оливия хотела было негодующе возразить, что Льюиса Синклера никак нельзя назвать человеком благородным, но, увидев выражение лица монахини, осеклась. Бессмысленно и жестоко уничтожать иллюзии старушки. Каков бы ни был Синклер на самом деле, он все же повел себя мужественно, спасая жизни ее родных и леди Гленкарти. Он с редкостным великодушием взял под свое крыло сестру Анжелику и ее маленьких подопечных.

Она поймала себя на том, что слишком часто поглядывает в его сторону. Ручонки Чен-Ю крепко обнимали его шею, пухлые ножонки торчали под мышками. Путь лежал неблизкий, а она по собственному опыту знала, что Чен-Ю, как ни странно, довольно тяжел.

Тяжело дышавшая леди Гленкарти в очередной раз споткнулась. Обеспокоенная, Оливия взяла ее под руку.

– Как вы, леди Гленкарти? Может, попросить мистера Синклера сделать привал?

– Плохо, – язвительно сообщила старая дама. – А разве в подобных обстоятельствах можно чувствовать себя как-то иначе?

Воздух со свистом вырывался из ее груди, и Оливия испугалась. Она вдруг заметила, что леди Гленкарти прижимает ладонь к боку, а лицо ее осунулось от боли. Забыв о решимости не разговаривать с Льюисом Синклером, она поспешила к нему:

– Леди Гленкарти кажется совершенно больной. Вряд ли она сможет идти дальше.

Синклер ответил угрюмым взглядом.

– Она очень старалась, – оправдывалась Оливия, преодолевая странную неловкость.

Льюис повернулся и направился к леди Гленкарти. Несчастная стояла, по-прежнему не в силах отдышаться. Людские потоки обтекали ее с обеих сторон.

– Вы сделали все, что могли, – услышала Оливия удивительно мягкий голос Синклера. – Леди Харленд, думаю, у вас найдется место для Чуня.

Летиция кивнула. Льюис поднял Чуня и посадил на свою лошадь Малыш мгновенно обхватил полную талию Летиции.

– А что теперь? – в отчаянии спросил Уильям.

– Сестра Анжелика весит не больше ребенка, – деловито пояснил Льюис, – а монгольские пони чрезвычайно выносливы. Леди Гленкарти и сестра Анжелика вполне могут ехать вместе.

Леди Гленкарти слишком устала, чтобы протестовать. Но перед тем как принять помощь Льюиса, почтенная леди обрела подобие прежней язвительности.

– Надеюсь, – надменно изрекла она, в упор глядя на милую сестру Анжелику, – вы принадлежите к англиканской, а не к римской церкви?

Губы Льюиса подозрительно дернулись, а Оливия невольно расплылась в улыбке. Сестра Анжелика заверила, что она действительно принадлежит к англиканской церкви, и леди Гленкарти, одобрительно кивнув, позволила вновь усадить себя на безропотного пони.

– Прекрасно! – обронил Уильям Харленд, когда они снова тронулись в путь. – Как, по-вашему, Льюис, сколько миль пройдено?

– Около шести. Видите темную громаду впереди? Это Тунку. Но сильно сомневаюсь, что ворота будут открыты, а если и так, нам все равно следует, его обойти.

– Но так дольше идти, – расстроился сэр Уильям.

– Лучше так, чем оказаться в ловушке, из которой нет выхода, если «боксеры» вздумают напасть, – сухо пояснил Льюис.

Сэр Уильям резко поднял голову.

– Вы считаете, такое возможно? Ночью?

– Все возможно, – бросил Льюис. – Единственная надежда спастись – как можно скорее добраться до Пекина. Если Тунку откроет ворота беженцам, там яблоку негде будет упасть, и при этом есть огромный риск, что мы разлучимся.

Сэр Уильям прекрасно представлял, во что превратятся узкие, смрадные, переполненные улочки городка, и кивнул. Они не единственные беженцы, кому захочется передохнуть, пусть и в пыли; А воры и карманники наверняка воспользуются давкой, чтобы ограбить измученных путников.

Еще не дойдя до Тунку, они уже ощутили ужасную вонь. Льюис остановился и поймал поводья лошади и пони.

– Пожалуй, здесь нам придется свернуть, – объявил он. Напряженно вглядываясь в темноту, Оливия увидела гигантский лагерь, разбитый под стенами города. Человеческая масса шевелилась, храпела, плакала, кто-то кричал…

– Может, нам тоже отдохнуть? – робко предложила Летиция.

Льюис покачал головой:

– Они не отдыхают, леди Харленд. Просто слишком измучены, чтобы идти дальше. Не забудьте, здесь полно миссионеров, а новообращенные идут от самой провинции Шаньси. Все, у кого остались силы, отправятся в Пекин, не дожидаясь, пока Тунку откроет ворота.

Сэр Уильям осмотрел не слишком крепкие стены городка.

– Они не послужат достойной защитой в случае нападения «боксеров».

– Но к чему им нападать на Тунку? – озадаченно спросила жена. – Здесь нет ни миссии, ни больницы.

– Верно, – согласился Льюис, направляясь в гущу зарослей, окружавших городок. – Но он стоит на пути в Пекин. И «боксеры» вряд ли его обойдут. А может, и найдут сторонников среди местных крестьян. В любом случае они не оставят в живых европейцев, нашедших убежище здесь.

Летиция Харленд тихо застонала. Муж ободряюще погладил ее по руке. Оливия, вглядевшись в темноту, нерешительно пробормотала:

– Кажется, на западной стороне горит огонь.

Грохот колес и плач уставших и голодных детей не давали ничего услышать, но и остальные, взглянув на запад, увидели алые всплески в ночном небе.

– Как считаете, это далеко? – напряженно спросил сэр Уильям.

– Три мили. Может, четыре.

– Значит, они почти у нас за спиной! – зарыдала Летиция.

Оливия невольно взглянула на Льюиса Синклера. Худое смуглое лицо ничего не выражало. Но она почему-то успокоилась. Все тревоги отошли на второй план.

– На западе проходит железнодорожная линия, – пояснил он. – Полагаю, именно там и горит. Если нам повезет, следующие несколько часов «боксеры» будут очень заняты.

– Мы должны идти быстрее, – объявил Уильям Харленд, по лицу которого градом катился пот.

Льюис кивнул.

– Как вы, мисс Харленд? Сумеете?

– Разумеется, – холодно ответила Оливия. Льюис хотел сказать еще что-то, но, передумав, просто кивнул.

Они продолжали путь, и Оливия, то и дело, чувствуя на себе его взгляд, ежилась от неловкости. Но вскоре разозлилась. Он, конечно, хочет, чтобы она пожаловалась! Сказала, что не может идти дальше! Попросила, чтобы он помог ей, обнял за талию или плечи. А может, потребовала, чтобы он нес ее на руках, как Чен-Ю!

Глаза ее недобро блеснули. Да она упадет от усталости, прежде чем даст ему предлог вновь распустить руки!

– Осторожно! – неожиданно предупредил он. Глубокий низкий голос ножом резанул по нервам. – Впереди глубокая рытвина.

– Я все прекрасно вижу, – солгала она, едва не растянувшись во весь рост. Он хотел помочь, но Оливия отскочила. – Это совсем ни к чему! – яростно прошипела она.

– Не хватало только, чтобы вы подвернули ногу и остались здесь, – зловеще отозвался он.

Оливия с вызовом посмотрела на него, растирая запястье в том месте, которого коснулись его пальцы.

– Я не настолько глупа! – с достоинством изрекла она, каждую минуту помня, что это из-за него ее волосы беспорядочной копной падают на плечи и вместо юбки, как у всех порядочных женщин, на ней поношенная крестьянская блуза и шаровары!

– Прекрасно! – процедил он, пожав плечами.

Оливия презрительно усмехнулась и, гордо выпрямив спину, отошла с высоко поднятой головой. Его поведение граничит с наглостью! Непонятно, почему сестра Анжелика считает его благородным человеком. И это человек, который славится терпением и терпимостью!

Оливию так и подмывало рассмеяться, но в горле совсем пересохло. Льюис Синклер не обладал подобными добродетелями. Он резок до грубости, высокомерен, спесив и вообще самый неприятный человек, которого она когда-либо встречала. У него удивительная способность выводить ее из себя! Невозможно не замечать, притвориться, что его не существует.

Льюис шел сзади, что-то втолковывая сэру Уильяму Оливия закрыла глаза, смаргивая усталые слезы, мечтая о Филиппе.

Со стороны железнодорожной станции донесся гром ружейной канонады. Крестьяне встревожено заголосили. Детей заставляли идти быстрее, тележки грохотали, то и дело, налетая на ухабы. Молодая китаянка с ребенком на руках охнула и пошатнулась, еле держась на ногах. Она пробормотала извинения, и Оливия инстинктивно протянула руки, чтобы забрать ребенка.

– Позвольте, – прошептала она, прижимая младенца к груди.

– Спасибо, – ответила китаянка по-английски. Темные глаза благодарно блеснули.

– Откуда вы? – спросила Оливия, замедляя шаг.

– Лупао. «Боксеры» напали на деревню вчера днем. Искали миссионеров и христиан. Священник в Лупао отказался уходить, но велел мне бежать в Пекин. Сказал, что в Пекине мы будем в безопасности.

Малыш оказался тяжелым. Но Оливия не собиралась отдавать его матери. Лупао был в восемнадцати милях от Пекина. Ее состояние ничто по сравнению с тем, что пришлось вынести этой женщине.

– Меня зовут Оливия, – представилась она, стараясь не выпускать из виду леди Гленкарти и дядю с теткой, уже успевших отойти на несколько ярдов.

– А я– Лань Куй, – ответила китаянка с улыбкой, осветившей измученное лицо.

– Оливия, скорее! – окликнул дядя, когда их разделила толпа крестьян. Льюис повернул голову, увидел ребенка на руках Оливии, идущую рядом женщину и тоже замедлил шаг. Оливия почувствовала невольную благодарность к этому человеку. Ей вовсе не хотелось остаться одной, но она сознавала, что не сможет покинуть новую подругу.

Лань Куй опасливо оглядела высокую фигуру Льюиса и Чен-Ю, мирно спавшего на его спине.

– Ваш музе очень добр, – застенчиво пробормотала она. Кровь бросилась в лицо Оливии.

– Доктор Синклер мне не муж! – крикнула она с таким жаром, что Лань Куй смутилась. – Он… он даже мне не друг, – продолжала Оливия.

Ее слова отчетливо прозвучали в неподвижном воздухе. Она увидела, как напряглись плечи Льюиса, но ничуть не пожалела о сказанном. Не хватало еще, чтобы кто-то считал их мужем и женой! Да будь он последним мужчиной на земле, она и то не пошла бы с ним к алтарю!

– Мой жених остался в Пекине, – пояснила Оливия дрожащим голосом. – Мы хотели пожениться в сентябре, но теперь обстоятельства изменились, и, вероятно, свадьба состоится гораздо раньше.

– Надеюсь, вы будете очень счастливы, – застенчиво ответила Лань Куй, понявшая, что, сама того не желая, рассердила подругу.

– Спасибо, – сдержанно поблагодарила Оливия, сожалея, что сердце никак не хочет биться ровно. Впервые в жизни она была так выбита из колеи. Сейчас ее терзала странная мысль: в состоянии ли она выйти замуж за Филиппа раньше, чем предполагалось? Тетя вряд ли одобрит эту идею, но Филипп наверняка будет доволен.

Оливия попыталась представить его реакцию, но едва вызвала в воображении лицо жениха, когда Льюис Синклер вернул ее к действительности.

– Небо на востоке светлеет. Через час рассвет, – объявил он.

– «Боксеры» всегда нападают на рассвете, – тихо сказала сестра Анжелика. – Если их цель – Пекин, они ринутся на восток, как только поднимется солнце.

Горло Оливии перехватило. Если «боксеры» их догонят, она никогда не увидит Филиппа.

Сама не понимая почему, она посмотрела на Льюиса. Сестра Анжелика, тетка и Лань Куй – все смотрели на него с детским доверием, и даже леди Гленкарти и дядя взирали на Льюиса с тихой уверенностью.

И ей вдруг стало ужасно стыдно. Не будь их, он уже подходил бы к воротам Пекина! Но он рисковал жизнью, взяв на себя ответственность за всю компанию. А она заявила, что он им даже не друг!

Оливия крепче прижала малыша к груди, зная, что Льюис слышал ее слова. Теперь остается только извиниться.

Она закусила губу. Какая несправедливость! Это ему следовало бы извиняться перед ней. Но может, распутник вроде Льюиса Синклера позволяет себе вольности по отношению к любой встреченной им женщине?

Небо переливалось перламутром.

Оливия украдкой взглянула на Льюиса. Четко очерченный профиль, сильный подбородок… Не похож он на распутника.

На миг ее обуяло сомнение. Но тут Оливия вспомнила о его жене-китаянке и решительно тряхнула головой. Нет, этот человек неисправим! Впрочем, ему нельзя отказать в мужестве и отваге.

Глубоко вздохнув, она решительно направилась к Льюису.

 

Глава 4

При виде Оливии он вопросительно поднял брови Правда, по его глазам она ничего не смогла прочесть.

– Я хотела извиниться перед вами, – начала она, стараясь говорить ровным голосом. – Несколько минут назад Лань Куй застала меня врасплох, и я ответила ей не слишком вежливо. И чересчур поспешно. Заявила, что вы даже не друг мне… Поверьте, я вовсе не это имела в виду. Пыталась объяснить, что мы совсем недавно познакомились. Что…

Выведенная из равновесия его близостью, она не могла найти нужных слов.

– Я все понял, – перебил он, положив конец ее сбивчивой речи. Его доброта с новой силой поразила ее.

Глядя на него, она забыла, что перед ней распутник и волокита. Сейчас она знала одно: в его присутствии у нее возникало ощущение полной безопасности.

Сначала ей показалось, что он хочет сказать еще что-то. Что-то очень важное. Но он лишь сообщил, что солнце взойдет в течение часа.

–Да, – кивнула Оливия. Ей больше не хотелось держаться от него на расстоянии. Ее гнев и ярость уже утихали. Может, она не так поняла его поступки?

Ей очень хотелось признаться ему во всем. Но слова не шли с языка. При воспоминании о его объятиях она вспыхнула. Синклер ничего не должен знать, иначе сочтет ее бесстыдной развратницей. Она совершенно напрасно решила, что в его объятиях испытала нежность и страсть. Синклер просто старался ей помочь и держал, пока она не отдышалась, желая увериться, что с ней все в порядке. Наверное, сделал бы то же самое для тети или леди Гленкарти. И чисто случайно прижался губами к ее волосам.

Он грустно усмехнулся, и неясное сожаление охватило Оливию. Если быть честной с собой до конца…

В этот момент она с болезненной ясностью осознала: ей хотелось, чтобы он обнял ее в порыве страсти!

Оливия поспешно отвернулась, сгорая от стыда и смущения.

Она помолвлена с Филиппом и, сама того не подозревая, влюбилась в Льюиса Синклера! В женатого человека, о чьем существовании она не подозревала еще сорок восемь часов назад.

Оливия подождала, пока Лань Куй поравняется с ней, и женщины пошли рядом.

Как все это случилось? Как могла она, Оливия Харленд, благоразумная и рассудительная, позволить себе так безрассудно поддаться чарам едва знакомого человека?

Оливия прижала ладонь к пылающему лбу, и тетка, заметив это, немедленно взволновалась:

– Тебе плохо, Оливия?

Оливия изобразила ободряющую улыбку:

– Нет, тетя Летиция, Пожалуйста, не беспокойтесь. Скоро мы будем в Пекине.

Пекин…

Голова разболелась еще сильнее. В Пекине она встретит Филиппа. Хватит ли у нее решимости выйти за него? Ее чувства к нему не изменились. Она по-прежнему считала его самым красивым, самым обаятельным мужчиной из всех своих знакомых. Но он, его улыбки и нежные слова не пробуждали в ней того лихорадочного желания, как один лишь взгляд Льюиса.

Поднявшееся солнце озарило равнину золотистым светом. Вдали в рассветном мареве темнели массивные зубчатые стены Пекина. Леди Гленкарти расправила плечи и убрала неряшливые пряди седеющих волос в некое подобие прически. Летиция Харленд подавила вздох облегчения и поклялась никогда, никогда больше не покидать столь безопасного убежища, каким ей представлялось британское посольство. Сэр Уильям старался не думать о ноющем теле и стоически продолжал шагать вперед. Пройдет не менее двух часов, прежде чем они окажутся у ворот города. Два часа… а «боксеры» могут напасть в любой момент.

Оливия крепче прижала к груди малыша Лань Куй Мысли ее находились в таком смятении, что она даже не обрадовалась при виде стен Пекина.

Когда путешествие окончится, Льюис Синклер распростится с ними и Оливия больше никогда его не увидит. Возможно, тогда, освободившись от его присутствия, она сумеет возобновить прежние отношения с Филиппом.

Ее охватил холодный озноб. Даже в разлуке Оливия не перестанет думать о нем. Гадать, где он сейчас и что делает. Но разве можно выйти за одного человека и мечтать о другом?

Малыш оттягивал правую руку, и она переложила его на левую. Всего несколько часов назад жизнь казалась такой простой и счастливой! Теперь же напоминает эту дорогу – неровную, в ухабах и выбоинах… Как плохо, что ей не с кем поговорить по душам. Но тетка, услышав правду о её чувствах, будет потрясена до глубины души.

Вот если бы мама была жива! Может, она смогла бы посоветовать, что теперь делать. Проблемы, ожидающие Оливию в Пекине, не решит никто, кроме нее самой.

За спиной раздался отчаянный вопль, и Оливия повернулась, почти ожидая увидеть надвигающихся на них мужчин с красными повязками, но заметила чумазую, растрепанную девушку, склонившуюся над бездыханным стариком. Оливия рванулась в ту сторону. Но ребенок был так тяжел, что она едва не потеряла сознание.

Крестьяне, спешившие мимо, не обращали внимания на трагическую сцену. Опустившись на колени рядом с упавшим, Оливия взглянула на знакомый березовый посох и узнала старого китайца, с которым разговаривал Льюис, прежде чем их компания свернула на большую дорогу.

Льюис тоже оказался рядом, еще раньше, чем она, и тоже опустился на колени. Девушка, рыдая, ломала руки. Льюис приподнял морщинистое веко, прижал ухо к груди старика и сдержанно приказал:

– В моей седельной сумке есть кожаный футляр. Принесите поскорее.

Оливия послушно поднялась, поудобнее взяла ребенка и едва не упала от усталости.

– Отдайте ребенка Лань Куй, – посоветовал Синклер, в глазах которого плескалось сочувствие, неизвестно только – к ней или к старику. – Она уже успела передохнуть.

Оливия протянула младенца матери, оставляя без внимания паническое кудахтанье тетки, возмущенной тем, что доктор Синклер снова задерживает их без особой нужды.

Подбежав к Льюису, Оливия увидела, как он приподнял голову старика. Дыхание ее перехватило. Никого из окружавшей их толпы – ни соотечественников старика, ни тетку, ни леди Глевдсарти – не волновало, жив он или умер. Никого, кроме Льюиса Синклера. Недаром сестра Анжелика утверждала, что он человек добрый и благородный. Наблюдая, как Синклер открывает футляр и берет из него пузырек, Оливия поняла, что имела в виду монахиня. После женитьбы на китаянке двери светских гостиных были закрыты для него, однако многих мужчин, имеющих китайских содержанок, которых обычно селили в отдаленных кварталах города, любезно принимали в домах европейцев. Это их следовало бы осуждать! Не доктора Синклера.

Льюис поднес пузырек к посиневшим губам старика. Веки больного дрогнули.

– Что это? – с любопытством спросила Оливия.

– Настойка наперстянки. Сердечный стимулятор.

– Это спасет его?

– Нет, – покачал головой Льюис, – но поможет добраться до Пекина и умереть с достоинством. Если он скончается здесь, тело будет брошено на растерзание стервятникам. Китайцы придают огромное значение посмертным церемониям.

Он стал что-то говорить рыдающей девушке. Наверное, объяснял, как ухаживать за престарелым родственником.

– Ему нужна тень, – сказал он, обращаясь к Оливии. – Через час солнце поднимется высоко, а в таком состоянии он не сможет продолжать путь.

– А лошадь? Нельзя ли усадить его в седло? – расстроилась Оливия.

Синклер покачал головой.

– Конечно, на горизонте уже виден Пекин, но идти еще не менее двух часов, а ни сестра Анжелика, ни ваша тетя не смогут тащиться пешком по такой жаре.

Нагнувшись, он подхватил истощенного старика на руки.

– Справа, чуть впереди, есть дерево. Я положу его в тени под присмотром внучки и оставлю флягу с водой.

– Но он умрет из-за того, что у него нет лошади! – вскрикнула Оливия и, вскочив, побежала за ним. – Пекин уже недалеко! Наверняка оттуда уже идет помощь! Скоро приведут лошадей, много лошадей! Позвольте мне остаться с ним, пока они не прибудут!

Она хотела сказать еще что-то, но столкнулась с жестким взглядом Синклера.

– И кто, по-вашему, Оливия, пришлет лошадей? Откуда должна прийти помощь, на которую вы надеетесь?

Он впервые назвал ее по имени. Оливия, стараясь заглушить стук сердца, продолжала:

– Сейчас, при свете дня, со стен города увидят беженцев, бредущих к городу. Даже если императрица не пришлет на помощь войска, это сделают сэр Клод или мистер Конгер из американского посольства.

На этот раз в почти черных глазах Льюиса Синклера мелькнуло нечто вроде жалости. Нежное лицо девушки было покрыто пылью. Под глазами синели круги. Стройная фигурка поникла от усталости.

За последние несколько часов она испытала на себе все ужасы нападения «боксеров». Слышала историю сестры Анжелики и Лань Куй. Видела бесконечную вереницу беженцев, едва передвигавших ноги. И все же верила, что о несчастьях этих людей ничего не известно властям. Что дипломаты и военные в любую минуту прискачут сюда, готовые помочь больным и измученным людям.

– Видите ли, Оливия, – мягко пояснил он, – вот уже много дней беженцы стекаются в город. Если бы власти намеревались что-то для них сделать, давно бы отдали такой приказ.

– Но они не могут этого знать! Увидев это, – она жестом обвела дорогу, забитую людьми, мулами и тележками, – они, конечно, позаботились бы о больных и старых.

– О больных и старых китайцах? – сухо уточнил Льюис, стараясь не выказать злости, охватившей его при упоминании о властях, которых нисколько не интересовала судьба китайских христиан.

Оливия уставилась на него, не желая верить, что сказанное им правда, и все же зная, что Синклер никогда не станет ей лгать.

– Филипп, конечно, организовал бы экспедицию! – горячо воскликнула она, вздернув подбородок.

– Филипп?

Во рту у нее внезапно пересохло.

– Мой жених. – Пояснила она, не понимая, почему так трудно дается каждое слово. – Он младший дипломат во французском посольстве.

Льюис молча кивнул и понес старика в тень. Если жених Оливии Харленд хоть немного похож на дипломата, оскорбившего память Жемчужной Луны, вряд ли он хотя бы мимоходом подумает о каких-то крестьянах, стремящихся попасть в город.

Оливия стояла на обочине пыльной дороги и дожидалась Синклера. Ну вот, она все сказала. Он узнал о помолвке. И не выказал ни разочарования, ни досады.

При чем тут досада? Она еще выше вздернула подбородок. Он не влюблен в нее. Он любит жену. Женщину, изменившую течение всей его жизни.

Девушка с грустью смотрела, как Льюис с трогательной нежностью укладывает старика под дерево. Каким сильным он кажется! Резкие черты лица, прямой нос, твердый подбородок…

Он снова что-то втолковывал юной китаянке, и на этот раз в его голосе не звучало и тени привычной резкости. Мягкость к слабым и немощным исходила от его силы. Почему она раньше не видела этого? Почему считала его надменным и спесивым?

Он вернулся к Оливии. На скулах его играли желваки.

– Больше я ничего не могу для него сделать. Когда мы доберемся до Пекина, возможно, удастся собрать добровольцев и вернуться сюда верхом. Если же нет…

Он пожал плечами, и у нее не осталось сомнений в участи старика и ему подобных, если помощь так и не придет.

Решимость пришла на смену ее усталости. До этой минуты Оливия думала только о том, как поскорее оказаться в Пекине. Убедиться, что тете с дядей не грозит опасность. Теперь у нее появилась еще одна причина, по которой следовало как можно скорее добраться до города, – необходимость организовать помощь беженцам.

– Но ведь в беде оказались не только люди на дорогах, верно? – прошептала она, когда они вернулись к своим, и Льюис снова устроил Чен-Ю у себя на спине. – Есть еще миссионеры в ближайших от Пекина миссиях. Вряд ли им уже известно, что «боксеры» продвинулись так далеко на юг. Их нужно предупредить и проводить в город.

Льюис устало кивнул.

– К несчастью, очень немногие жители Пекина отважатся на такой риск. Первым делом нужно потолковать с Моррисоном, пекинским корреспондентом «Таймс». Когда-то он повел экспедицию в Новую Гвинею. Там его бросили с двумя копьями в груди, приняв за мертвого. Он один и безоружный прошел пешком всю Австралию, а потом пробирался от Шанхая к бирманской границе. Он без промедления объедет ближайшие миссии.

Оливия вспомнила, что встретила корреспондента «Таймс» на одном из званых вечеров леди Макдоналд. Красивый мужчина лет тридцати пяти, он, судя по виду и решительным речам, сразу согласился бы с планами Льюиса. Его представили ей как доктора Моррисона, и в его речи слышался легкий шотландский акцент. Очевидно, у доктора Моррисона и Льюиса Синклера, кроме бесстрашия, было еще много общего.

– А с кем еще? – выпалила она. Льюис нахмурился.

– С молодым Шамо, швейцарским владельцем «Отель де Пекин».

– И это все? – ахнула она.

– Есть еще пара бродяг и авантюристов, готовых покинуть безопасное убежище и броситься спасать невинных. Но вряд ли я сумею собрать отряд больше чем из полудюжины человек.

Оливия недоверчиво покачала головой. Она сразу же отправится к Филиппу, тот поговорит с посланником, и вскоре из Пекина вышлют спасательные партии.

Тяжело дышавшая Лань Куй, шедшая чуть сзади, споткнулась, и Оливия подбежала к ней. Очевидно, женщина так устала, что нести ребенка ей было не под силу.

Руки Оливии болели, ноги налились свинцом. Она едва держалась на ногах от усталости, но все же молча взяла плачущего младенца у Лань Куй и снова прижала к плечу. На этот раз она прочла во взгляде Льюиса искреннее восхищение и с бешено бьющимся сердцем, быстро отвела глаза. Не дай Бог, он догадается о ее чувствах.

Идти под солнцем стало еще труднее. Пекин чернел на горизонте, как мираж. Город мечты, с высокими зубчатыми стенами. Постоянно в поле зрения, а добраться до него казалось невозможным…

Облака пыли, поднимаемые тележками, душили путников. Жара угнетала. Их толкали со всех сторон, и Оливия втайне удивлялась, как еще способна передвигать ноги. Очевидно, выглядела она так, что Льюис тихо скомандовал:

– Немедленно отдайте ребенка Лань Куй.

Оливия оглянулась, увидела полузакрытые глаза и неровную походку Лань Куй и покачала головой. Льюис не стал спорить, просто подвинулся ближе и взял ее за руку. Оливия не протестовала. Не пыталась вырваться. На это не было ни сил, ни желания. Чен-Ю по-прежнему цеплялся за шею Льюиса, моргая усталыми глазенками. Даже спина леди Гленкарти потеряла безукоризненную прямизну. Но больше всего Оливии было жаль дядю. Пережитые испытания оставили на нем свою печать. Бедняга словно состарился на десять лет. Он не привык к физическим нагрузкам, и долгий путь вкупе с постоянной угрозой нападения сказались на нем не лучшим образом.

Изнемогая от тревоги за дядюшку, она не смотрела, куда идет, и оступилась. Льюис успел удержать ее и, несмотря на все возражения, взял у нее ребенка. Но прежде слегка подвинул Чен-Ю, чтобы легче было нести второго малыша на руках.

Освобожденная от бремени, Оливия устало плелась рядом с Синклером. Пыль запорошила глаза. Приставив козырьком руку ко лбу, Оливия попыталась определить, далеко ли еще до Пекина. На ее затуманенный взгляд, стены ничуть не стали ближе. И никогда не станут. Она понимала, что со стен явно видна их жалкая процессия, но ни один всадник не вылетел из ворот Тяньаньмэнь, чтобы поспешить им на помощь.

– Осталось не более часа, – ободрил Льюис, словно пронзая дымку ее усталости сиянием черных глаз.

Девушка откинула с нежной щеки прядь волос и нерешительно улыбнулась. В этой улыбке так странно сочетались невинность и чувственность, что Льюис едва не задохнулся. Эта девушка, отважная и прекрасная, действует на него так, как ни одна женщина, кроме… Жемчужной Луны. Он и не думал, что когда-нибудь еще испытает нечто подобное.

Но тут Льюис вспомнил жениха, ожидавшего ее во французском посольстве. Наверное, он не похож на неприятного молодого дипломата, которого он сбил с ног ударом в, челюсть.

– Я вижу желтые крыши Татарского города! – вдруг радостно воскликнула тетка.

Оливия протерла глаза. Сорокафутовые толстые стены словно вырастали из опаленной солнцем земли. Над ними поднимались желтые крыши помещений для стражи, а над крышами виднелись знакомые очертания Белой Дагобы. Выше уже ничего не было, и Оливия впервые поняла почему. Более высокие крыши, как считали китайцы, пронзали небо и оскорбляли Фэн-шуй.

Путешествие почти окончено, но Оливия, почему-то не разделяла искреннего облегчения тетки. Добравшись до города, сестра Анжелика с детьми, скорее всего, отправится в англиканскую миссию и возьмет с собой Лань Куй и младенца. Тетя, дядя и леди Гленкарти немедленно устремятся в британское посольство, а Оливии придется последовать за ними. Льюис Синклер будет разыскивать доктора Моррисона и месье Шамо. По всей вероятности, они больше никогда не увидятся.

Оливия смотрела на него, на его четкий профиль, густые черные волосы, пружинистые, как вереск, и горло сжималось все сильнее.

Наконец они достигли южных ворот Внешнего города и медленно двигались в толпе по насыпной мостовой, которая была специально сделана повыше, чтобы зимой, когда земля раскисала от дождей, можно было спокойно пройти по мелкому гравию. Ворота Тяньаньмэнь, ведущие в лежавший впереди Татарский город, были совсем недалеко, и леди Гленкарти и Летиция жадно уставились на них. Их изрядно помяли во Внешнем городе, но оказалось, что в Татарском городе творится настоящий хаос.

Насыпная мостовая превратилась в улицу шириной шестьдесят футов. По обеим сторонам тянулись в три ряда наскоро сооруженные из бамбуковых циновок лотки и лавчонки. Это был город канатоходцев и жонглеров, предсказателей и уличных торговцев, которые когда-то так завораживали Оливию. Но теперь этому пришел конец.

Вонь немытых, больных тел едва не сбивала с ног. Она больше не находила ничего экзотического в оборванных предсказателях и писцах. Сейчас Оливия видела только ужасающую бедность. И полуголых детей, копошившихся у смрадных, убогих лачуг, считавшихся их домами.

– О, слава тебе Господи! – всхлипнула Летиция Хар-ленд при виде крыш и стен посольского квартала. – О, Уильям, я так измучена. Так измучена!

Уильям, с посеревшим от усталости лицом, погладил жену по руке, зная, что придется забыть о ванне и отдыхе, пока он не сообщит сэру Клоду Макдоналду о случившемся.

Англиканская миссия находилась на противоположной стороне от посольского квартала, и сестра Анжелика попросила леди Гленкарти остановить пони.

– Здесь мы должны расстаться, – мягко пояснила она. – Доктор Синклер, не поможете мне спешиться?

Льюис снова отдал младенца Оливии, поставил на землю Чен-Ю и легко поднял сестру Анжелику.

– Минуту! – воскликнула леди Гленкарти. – Так не пойдет, доктор Синклер! Англиканская миссия, должно быть, забита беженцами. Одному Господу известно, какие там условия жизни. Сестра Анжелика должна сопровождать нас в посольский квартал.

– А дети? – с легкой насмешкой осведомился Льюис. Леди Гленкарти окинула его надменным взглядом.

– И дети тоже, – не колеблясь, ответила она.

Сестра Анжелика покачала головой.

– Спасибо, леди Гленкарти, но я буду более полезна в миссии, чем в посольском квартале.

– Вздор! – свирепо прошипела леди Гленкарти. – Улицы так запружены, что вы просто не сможете добраться туда пешком.

– Меня проводит доктор Синклер, – спокойно ответила монахиня. – Но может, если в миссии действительно так много народа, вы сможете взять с собой Чуня и Чен-Ю?

Перспектива появиться в посольском квартале с двумя китайскими сиротами, очевидно, потрясла леди Гленкарти, но она без колебаний деловито кивнула:

– Будьте добры, посадите Чен-Ю ко мне за спину, доктор Синклер.

Льюис усадил сбитого с толку мальчика позади леди Гленкарти, а та величественно обратилась к Лань Куй:

– Хотите, я возьму мальчика?

Китаянка покачала головой, кажется, боясь леди Гленкарти еще больше, чем «боксеров».

– Как угодно, – кивнула леди Гленкарти. – Я присмотрю за мальчиками, пока все это безобразие не закончится. До свидания, доктор Синклер. Вряд ли мы встретимся снова.

– Ваша лошадь доктор… – нервно начала Летиция Харленд, гадая, не стоит ли спешиться и проделать последний этап путешествия пешком.

– Я вернусь за ней, после того как провожу сестру Анжелику и Лань Куй в миссию, – ответил Льюис. – До свидания, сэр Уильям. Постарайтесь объяснить сэру Клоду всю серьезность ситуации и необходимость немедленного укрепления города.

– Обязательно! – с жаром поклялся сэр Уильям.

Мужчины обменялись рукопожатиями, и Льюис пристально посмотрел на Оливию. Ей показалось, что в глубине черных глаз таилось сожаление.

Он попрощался с ней. Она едва слышала его голос в шуме толпы. Их руки соприкоснулись. Ей хотелось прижать его ладонь к щеке, но Оливия разжала пальцы и отступила, как диктовали правила этикета. Зато она успела заметить крошечные золотые искорки, усеявшие темную радужку. Маленький шрам над левой бровью.

Жесткая линия его губ слегка смягчилась, и на секунду ей показалось, что он сейчас улыбнется, неотразимо, печально. Совсем как вчера, когда они нашли лошадь в конюшне Хоггет-Смайтов. Но к ее разочарованию, ничего подобного не случилось. Он едва заметно усмехнулся и ушел, прокладывая дорогу в напирающей толпе. За ним плелись сестра Анжелика и Лань Куй.

– Пойдем, дорогая, – устало пробормотал дядя. – Ещё несколько минут, и мы окажемся в безопасности.

Но грудь теснило все сильнее. Скоро она окажется за высокими стенами, окружавшими их дом, и не сможет выйти. Не сможет отправиться во французское посольство и поговорить с Филиппом. Не сумеет помочь Синклеру в деле спасения усталых, голодных беженцев на дороге и в соседних миссиях.

– Нет! – неожиданно воскликнула она. – Есть вещи, которые необходимо сделать в первую очередь! Простите, дядя Уильям!

– Оливия!

Но она не остановилась, не стала слушать протестов дяди. И, быстро повернувшись, стала пробираться назад, но не в направлении французского посольства, а к западной стороне города, к англиканской миссии. Нужно посмотреть, как там устроены люди, убедиться самой. Но одно она знала точно: ни один дипломат не потрудился добраться до миссии.

Тележка, которую тащил бегущий китаец, едва не сбила ее. Ослики и мулы брели по мостовой, таща тяжелые грузы. Китаянки с перебинтованными ногами с трудом ковыляли по камням. Бродячие торговцы расхваливали свой товар. Беженцы из дальних деревень бесцельно шли куда-то.

Сзади послышались громкие вопли. Носильщики, надрываясь, тащили носилки. Верховые разгоняли зазевавшихся бамбуковыми палками.

Оливия попыталась отскочить, но оказалась недостаточно проворной. Палка со свистом опустилась на ее плечи. Девушка вскрикнула от неожиданности и боли, инстинктивно вжалась спиной в толпу. Слуга продолжал орудовать палками, и люди почтительно сторонились.

Ноги Оливии дрожали. Боясь упасть, она безуспешно искала взглядом стену, на которую могла бы опереться.

В бок впился край корзины с рисовыми колобками и чаем, но наглый торговец и не подумал извиниться. Оливия впервые поняла, каково это – быть одетой в грубый костюм китайской крестьянки.

Девушка глубоко вздохнула, стараясь успокоиться, и попыталась различить в людской мешанине блестящие черные волосы и широкие плечи Льюиса Синклера, но уже потеряла его из виду. Запахи пряностей, чеснока, табака и жареного мяса назойливо лезли в ноздри. Но Оливия упорно продолжала пробиваться к англиканской миссии, не понимая, как она могла находить эту часть города интригующей и экзотичной.

Только бы случайно не повернуть к югу!

Миссия находилась на западе, почти параллельно британскому посольству, но на другой стороне широкой оживленной улицы, ведущей от ворот Чэньмэнь.

Оливия боролась с нарастающей слабостью, то и дело, смахивая со лба капли пота. Если она упадет в обморок здесь, посреди улицы, ее, скорее всего, затопчут.

Но тут она вдруг увидела впереди знакомую черную шевелюру и сильные плечи.

– Доктор Синклер! – позвала она, но голос утонул в уличном гаме.

Сзади опять раздались крики всадников, сопровождавших очередные носилки. Оливия, оказавшаяся прямо на дороге, отчаянно старалась уклониться от надвигавшейся опасности. Но никто не хотел посторониться: слишком хорошо знали бедняки вкус бамбуковых палок, при помощи которых расчищали дорогу для носилок важных чиновников и дипломатов.

– С дороги! – крикнул слуга.

Оливия снова попробовала отскочить.

– Доктор Синклер! – Отчаянно вскрикнула она. – Льюис!

Он повернулся и стал искать взглядом в толпе, Оливия, облегченно всхлипнув, помахала рукой. Но тут безжалостный удар опрокинул ее. Она упала на мостовую, под ноги прохожих и конские копыта, но успела инстинктивно закрыть лицо руками и свернуться в клубочек. Пыль из-под копыт душила ее. Что-то больно ткнуло ее в спинy – то ли чья-то нога, то ли угол носилок. Она задыхалась, ловя ртом воздух. И уже смирилась с неизбежным концом, когда откуда-то из кошмарной тьмы протянулась сильная рука и поставила ее на ноги. Ошеломленная, растерянная, Оливия почти ничего не видела. Льюис схватил ее за плечи и стал трясти как куклу.

– Какого дьявола. – прошипел он, бледнея от страха и ярости, – вы тут творите?

– Я…

Она хватала ртом воздух, тщетно стараясь что-то скачать; носилки остановились, и седок требовал узнать, почему задерживается движение. Сквозь море охватившей ее боли пробилась робкая мысль: неужели она выбила из седла одного из сопровождающих носилки всадников?

– Я хотела добраться до англиканской миссии, – пояснила она, наконец, но тут же осеклась, когда занавеска носилок резко откинулась. Увидев лицо седока, девушка побелела как полотно, и Льюис подхватил ее на руки в полной уверенности, что она вот-вот лишится чувств.

– Из всех идиотских, глупых, бессмысленных выходок… – свирепо начал он, но она уже ничего не слышала.

В носилках сидел Филипп…

 

Глава 5

Ее голова лежала на его плече. Его руки обнимали ее. Сильные, надежные руки.

Льюис, словно одержимый дьяволом, разрезал испуганно колыхавшееся людское море. Сестра Анжелика и Лань Куй старались не отстать.

Даже у дверей англиканской миссии он не подумал поставить Оливию на ноги.

А она не пыталась освободиться. Боль и усталость взяли свое. Фанатичная ненависть на лицах «боксеров», напавших на виллу, казалось, самым безумным образом слилась с бешенством Филиппа при виде загородивших дорогу людей.

Она ослабела от голода и усталости и была совершенно сбита с толку.

– Положите ее, доктор Синклер, – мягко посоветовала сестра Анжелика.

Льюис оглядел до отказа забитый измученными крестьянками и плачущими детишками двор миссии и покачал головой:

– Здесь каждый дюйм свободного пространства на вес золота. Она не ранена. Только устала. Лучшее место для нее – посольский квартал.

– Но разве вам не следует повидаться с епископом Фавье? – с неожиданной настойчивостью спросила монахиня – Если дела в Северном соборе так же плохи, как…

Оливия боролась с обволакивающей усталостью. Почему сестра Анжелика, такая кроткая и спокойная, вдруг заговорила таким тоном? И почему теперь, когда Льюис доставил сестру Анжелику и Лань Куй в англиканскую миссию, ему необходимо поговорить с епископом Фавье, апостолическим викарием католической церкви?

– Так и быть, сначала зайду к епископу, – неохотно согласился он, – а потом сделаю все, чтобы мисс Харленд благополучно добралась до посольского квартала.

Оливия, конечно, сознавала, что должна потребовать немедленно отпустить ее. Но ей было так хорошо в его объятиях!

Крошечная капелька пота сбегала по оливковой коже его шеи. Интересно, какова эта капелька на вкус, если Оливия осмелится слизнуть ее?

Мужской запах, исходивший от Льюиса, пьянил, как аромат цветов красного жасмина. Смесь пота, его и конского. Едва уловимая примесь одеколона.

Грудью она ощущала гулкое биение его сердца. А от его рук шел жар, как ни странно, утешавший и успокаивающий.

Оливия почувствовала, как опускаются и тяжелеют веки…

Но тут же распахнула глаза, когда он круто повернулся и вынес ее из полумрака миссии на залитые солнцем улицы. – Куда мы идем? – едва ворочая языком, спросила она, поняв, что он направляется не на восток, к посольскому кварталу, а к высоким глухим, покрытым фиолетовыми пятнами стенам Императорского города.

– В Нэйтан, – коротко ответил Льюис. Судя по голосу, он был ужасно на нее зол.

Ощущение комфорта исчезло.

– Что такое Нэйтан? – осмелилась спросить Оливия, когда он стал проталкиваться сквозь толпу.

– Северный собор.

Ей очень хотелось поинтересоваться, зачем им собор, но загорелое лицо Синклера было жестким и непроницаемым, и она промолчала, отчетливо сознавая неприличную легкость, с которой он нес ее. Господи, какой стыд! Ведь ее едва, прикрытая грубым полотном грудь прижимается к его груди!

Льюис не нуждался в эскорте, разгоняющем пешеходов бамбуковыми палками, чтобы расчистить ему дорогу. Он проходил сквозь толпу, как нож сквозь масло, и вскоре они оказались перед воротами Тяньаньмэнь, или Воротами Небесного Спокойствия, откуда можно было войти в Императорский город.

Руки Оливии непроизвольно сжали его шею. Она крайне редко бывала в Императорском городе, но хорошо знала, что находится в самом центре. Яркие, покрытые эмалью крыши Запретного города и Летнего дворца, где находился двор вдовствующей императрицы Цыси.

Город напоминал ей изящную резную шкатулку, которую в детстве подарил Оливии отец. Если открыть ее, внутри оказывалась шкатулка поменьше, в ней еще одна и так далее. Внутри стен Пекина сначала простирался Китайский город, потом Татарский, в котором находились посольства и англиканская миссия. Ворота Тяньань-мэнь вели в Императорский город, а желтые и розовые стены окружали Запретный город и дворец императрицы Цыси, которая, словно паучиха, восседала в центре красочной паутины.

– Как, по-вашему, императрица действительно подстрекает «боксеров»? – не выдержала Оливия.

– Да, – сухо обронил Синклер, явно не расположенный к дальнейшим беседам.

Горькие слезы обожгли глаза. Она никому не помогла своей неразумной беготней по улицам. Не увидела, что творится в англиканской миссии, и не сможет связно рассказать Филиппу о невыносимых условиях существования беженцев.

Филипп.

Сердце Оливии болезненно сжалось. Куда он мчался в такой спешке? И почему его слуга так безжалостно избивали зазевавшихся путников? Должно быть, у него крайне спешное дело.

Она подняла глаза на замкнутое, бесстрастное лицо Льюиса Синклера и только сейчас сообразила, что он не знал, кто находился в носилках. Очевидно, в городе происходило нечто важное, о чем им пока неизвестно.

– Льюис, в носилках сидел Филипп.

На секунду его руки словно окаменели. Он остановился, недоверчиво глядя на нее.

– Филипп? Какой Филипп?

– Филипп Казанофф, мой жених.

Он со свистом втянул в себя воздух. На секунду Оливии показалось, что он вот-вот ее уронит.

– Должно быть, в городе творится что-то очень странное, – виновато пробормотала она, сознавая, что гнев Льюиса вызван не только ее неуместным поступком, но имеет другие, куда более глубокие причины. – Филипп ужасно спешил, иначе не позволил бы слугам вести себя подобным образом. Речь наверняка шла о жизни и смерти.

– Казанофф!

Льюис выплюнул это имя словно ругательство. Именно месье Казаноффа он сбил с ног во французском посольстве после оскорбительного выпада о Жемчужной Луне.

Оливии вдруг стало не по себе. Красивое лицо Синклера исказилось свирепой гримасой.

– Не он виноват в том, что меня ударили, – поспешно заверила она. – Он ни о чем не знал. И если бы увидел, что его слуги кого-то покалечили, наверняка остановился бы, какой бы важной ни была его миссия!

При виде злого блеска его прищуренных черных глаз Оливия ощутила озноб страха.

– Вы так думаете? – загремел он, так внезапно разжимая руки, что она с криком свалилась жалким комочком к его ногам. – Воображаете, будто Казаноффу не все равно, погибнет ли какой-то несчастный у него на пути, пока он спешит с одного званого вечера на другой?

Оливия, забыв обо всем, вскочила.

– Конечно, ему не все равно! – крикнула она, забыв об учтивости, приличиях и хороших манерах. О том, что стоит посреди людной улицы, выглядит как жалкий оборванец и ведет себя точно так же. – Филипп – жентльмен! И не позволил бы своим слугам вести себя подобным образом, если бы не спешил из Зимнего дворца со срочным сообщением для посланника!

Льюис удивленно раскрыл глаза, но тут же рассмеялся. Глухо и невесело.

– Боже, вы действительно этому верите! Верите в то, что случившееся с вами полчаса назад – случай исключительный! Что ваш драгоценный Филипп понятия не имел о бесчинствах своих слуг!

Ее спутанные, растрепанные волосы рассыпались по плечам. Нос и щеки перепачканы грязью, Одежду покрывал густой слой пыли.

– Конечно, он ничего не знал! – яростно упорствовала Оливия. – Иначе остановился бы, несмотря на всю важность своей миссии!

– У вашего «благородного» Филиппа не было никакой миссии, – бросил он в ответ. – Он младший дипломат! Не министр! Единственная причина его спешки – боязнь опоздать на очередное развлечение.

– Лгун! – прошипела она, размахнувшись.

– Идиотка! – Он перехватил ее руку. – Вы едва не погибли на мостовой! Вас могли растоптать лошади или обезумевшая толпа! Да и тогда Казанофф вряд ли остановился бы!

– Неправда! – вскрикнула она, безуспешно пытаясь вырваться.

Льюис долго смотрел на нее, чувствуя, как затихают волны гнева.

– Правда, – уже тише, словно выдохшись, ответил он. – Казанофф знал, что кто-то оказался на пути носилок. Именно поэтому носильщики и не могли идти дальше. Но он не спросил, есть ли раненые, только продолжал подгонять слуг.

Оливия уже не прислушивалась к окружающему шуму. Торговцы продолжали расхваливать товар. Плакали дети. Ослики, мулы и верблюды теснились на земляной мостовой. Грохот, вопли, несмолкаемый гам и гомон оглушали. И все же с того момента, когда она увидела жалость в его глазах, ее словно окружил непроницаемый кокон тишины. Слышался только стук ее сердца. И еще вдруг стало трудно дышать.

Потому что он сказал правду. Ту, что она в глубине души уже подозревала сама. Очаровательный, прекрасно воспитанный дипломат, за которого Оливия собиралась замуж, – тот самый человек, который с яростью рванул занавеску носилок, требуя, чтобы носильщики не смели задерживаться. Он знал, что его слуга кого-то сбили, и даже не спросил, жива ли несчастная.

– Почему? – коротко спросила Оливия.

Мир, казалось, сузился до невероятно малых размеров. Остались только они. Кровь бурлила в его жилах раскаленным приливом, и Льюис понял, что охвачен пламенем, разгоревшимся из тлеющих углей. Ему хотелось обнять ее и утешить. Погладить по голове, вытереть грязь с лица, поцеловать нежные беззащитные губы. Любить, любить, любить…

Льюис машинально провел рукой по волосам. Потеряв свою любовь, он не думал, что снова полюбит.

Насмешливая улыбка коснулась его губ. Живущие в Китае европейцы были едины в своем мнений: такая женщина, как Жемчужная Луна, не годится в жены белому человеку. А уж Оливия Харленд тем более не подходит доктору, привыкшему работать в отдаленных китайских провинциях, таких как Чжили и Шаньси. И думать об этом просто безумие. Разве согласится изнеженная английская леди жить в глуши?

Поэтому, когда он опустил руку, в глазах не осталось и следа обуревавших его страстей.

– Потому что он европеец, – бесстрастно пояснил Синклер, – и принял вас за китаянку.

Оливия кивнула, отчетливо сознавая, что здесь, на пыльной, шумной улице, течение ее жизни необратимо изменилось. Она не станет женой Филиппа Казаноффа. Пусть она вообще не выйдет замуж, но никогда не пойдет к алтарю с человеком, у которого нет ни малейшего желания проявлять доброту и снисходительность к слабым и беззащитным. С человеком, которому бесконечно далеко до Льюиса Синклера.

– Так мы идем к собору? – спросила она, судорожно сглатывала ком в горле.

Льюис кивнул.

– А у вас хватит сил? Справитесь?

– Справлюсь, – спокойно ответила Оливия. Она справится сегодня, и завтра, и во все оставшиеся до конца жизни дни. Справится сама и без него, потому что иного выхода нет.

– Почему вы хотите встретиться с епископом Фавье? – спросила она, пытаясь унять дрожь. Но он сжал ее руку и снова повел вперед.

– На его попечении мой сын, – пояснил Льюис, обходя уличного цирюльника, навязывавшего услуги прохожим. – Собственно, по этой причине я и приехал в Пекин. Хотел оставить Рори в относительной безопасности, с епископом Фавье, старым другом моей семьи, и попытаться убедить сэра Клода и остальных посланников в серьезности ухудшающейся ситуации за стенами Пекина и крайней необходимости выслать войска для усмирения «боксеров».

– Понимаю.

Она думала, что уже испытала самую сильную душевную боль из всех существующих, но теперь поняла, что даже не знала значения этого слова. Ее словно медленно резали ножом по живому. Его сын. Конечно, это очень глупо с ее стороны, но ей и в голову не приходило, что у него может быть ребенок.

Гигантский фасад собора из серого камня навис над ними. Здесь находились приют для сирот, монастырь, больница и школа. И все было забито до отказа перепуганными беженцами.

– Где я могу найти епископа Фавье? – крикнул Льюис одной из монахинь.

– В больнице, доктор Синклер, – ответила та на ходу. За монахиней спешили двое китайских ребятишек. Пока они проталкивались вперед, Оливия выдохнула:

– А остальные беженцы? Те тысячи беженцев, которые до сих пор бредут по дорогам, куда они пойдут? Кто позаботится о них? Здесь еще меньше места, чем в миссии!

– Посольствам придется открыть двери, – бросил Льюис и, завидев величественную фигуру епископа Фавье шагнул навстречу и тепло пожал ему руку.

Оливия вспомнила ухоженные газоны и сады, окружающие британское, французское и американское посольства. Невозможно представить бегающих по ним детей, но Льюис прав! Больше беженцам некуда деваться. В посольском квартале двенадцать посольств, и все очень просторные. Леди Гленкарти уже подала пример, пригласив в свой дом Чуня и Чен-Ю, так что и остальные вряд ли откажутся.

Дети, шнырявшие повсюду, так галдели, что Льюису приходилось кричать. Он представил Оливию епископу.

Та не совсем представляла, каким образом следует приветствовать апостолического викария Пекина, но с облегчением увидела, что в подобных обстоятельствах формальности значения не имеют. Есть куда более важные вещи, чем этикет. И не важно, как именно обращаться к главе католической общины Пекина.

– Должно быть, вам пришлось много пережить, – вздохнул епископ Фавье. – Давайте зайдем внутрь. К сожалению, не смогу вам предложить отдых или прохладительные напитки, но, по крайней мере, там не так шумно.

– Сколько беженцев вы приютили? – выпалила Оливия.

Епископ Фавье в отчаянии покачал головой:

– Кто же может подсчитать? Тысячи!

В этот момент от толпы отделился маленький мальчик и бросился на шею Льюиса.

– Папа! Папа! А ты говорил, что мы увидимся только через много месяцев!

Его кожа была не темнее отцовской. Волосы такие же густые и черные и тоже падали на лоб. Ребенок был так похож на Льюиса, что у Оливии защемило сердце. Серые миндалевидные глаза с обожанием смотрели на отца. Льюис подбросил мальчика в воздух, и тот так радостно улыбнулся, что Оливия поспешно отвернулась, боясь окончательно потерять самообладание.

– Я столько раз твердил нашему посланнику, – начал епископ, когда они вошли в крохотную, заваленную книгами и бумагами комнату в глубине больницы, которая каким-то чудом оказалась свободной от беженцев, – что «боксеры» преследуют и католиков, и приверженцев англиканской церкви, что это приведет к уничтожению всех европейцев. Я твердо знаю, что «боксеры» нападут на город. В этом уверены все здешние жители. Но все мои убеждения бессильны. Месье Пишо отказывается мне верить.

Оливия честно пыталась сделать вид, что слушает епископа. Но это было почти невозможно: она все время помнила о радостной встрече отца и сына и поэтому старалась не смотреть на них. Скорее бы убраться отсюда. Может, епископ сумеет договориться, чтобы кто-то проводил ее в посольство.

Но тут Льюис легонько коснулся ее руки.

– Рори, я хотел познакомить тебя с мисс Оливией. Оливия нерешительно повернулась и протянула руку сыну Синклера. Тот смело и без всякой застенчивости пожал ее пальцы.

– Папа говорит, вы очень храбрая.

Оливия задыхалась от горя и отчаяния, но все же выдавила:

– Твой отец очень любезен, Рори.

– Он говорит, что вы его друг, – с восторгом продолжал Рори. – А вы будете и моим другом?

Вспомнив ужасный момент, когда она с такой злостью объявила Лань Куй, что Льюис ей не друг, Оливия залилась краской, но все же спокойно ответила:

– Да, Рори. Я очень хочу с тобой дружить.

Рори расплылся в улыбке, и хотя Оливия старалась смотреть только на епископа Фавье, сила воли ей изменила. Она подняла глаза и встретилась взглядом с отцом Рори, глаза которого весело блестели. Оливия поняла, что он тоже прекрасно помнит этот случай. Он слегка улыбнулся, и ей сразу стало легче. Между ними протянулась незримая нить. Совсем невидная, неощутимая, но все же существующая. Даже его безумный гнев после случая с Филиппом не разорвал этой нити.

Ответная улыбка тронула уголки ее губ, и темные глаза блеснули дьявольским лукавством. Она улыбнулась еще шире, и Льюису показалось, что яркий луч солнца внезапно пронзил полумрак тесного помещения.

– Мы просто обязаны поговорить с месье Шамо, доктором Джорджем Моррисоном и сэром Клодом, – настаивал епископ.

Льюис взял сына за руку и нехотя оторвал взгляд от Оливии.

– Необходимо созвать совет глав дипломатического корпуса, – продолжал епископ Фавье, шагая взад-вперед. – И убедить сэра Клода Макдоналда в серьезности ситуации. Если члены совета придут к единому решению, можно прислать подкрепление из Тяньцзиня.

– Я немедленно отправляюсь в посольский квартал, – решил Льюис и, когда Рори огорченно вздохнул, ободряюще сжал его ладошку. – Возможно, сэр Уильям Харленд уже имел возможность потолковать с сэром Клодом. Если же нет, я поговорю с ним сам, а потом отыщу Моррисона и Шамо.

– Прекрасно, – энергично закивал епископ. – Идите, Льюис. Нельзя терять ни минуты.

Оливия снова отвернулась, когда Льюис обнял и поцеловал сына. Они оставили Рори с епископом и снова вышли в запруженный людьми двор.

– Нельзя ли пойти вместе с вами к месье Шамо и доктору Морриеону? – нерешительно попросила Оливия.

– Нет, – твердо ответил Синклер. – Вам нужно отдохнуть.

– Но я вовсе не так уж устала, – возразила девушка.

– Вы на ногах едва держитесь, – грустно усмехнулся он. – Вы сделали что могли, Оливия, и большего от вас нельзя требовать.

Она не стала протестовать. Знала, что это бесполезно. Даже сейчас она задерживает его. Не помощница, а помеха.

Они снова прошли через ворота Умэнь, увертываясь от тележек и стараясь не столкнуться с путниками. Оливия мучилась мыслями о том, что столько намеревалась сделать, а теперь… теперь признана свое бессилие. Она точно знала, что просить Филиппа бесполезно. Он совершенно безразличен к судьбе китайских христиан, пытающихся добраться до Пекина, пока не напали «боксеры». И она инстинктивно понимала, что он ни за что не станет рисковать жизнью, объезжая ближайшие миссии и провожая обитателей в город. Единственное, что она может сделать, – поговорить с леди Макдоналд и убедить ее открыть ворота посольства для беженцев – женщин и детей.

Широкая, прямая Посольская улица казалась почти пустой в отличие от переполненной людьми западной части города. Оливия надеялась, что ей удастся попрощаться с Льюисом с глазу на глаз, но когда они приблизились к высокой ограде, окружавшей зеленые сады резиденции Харлендов, раздались облегченные восклицания и навстречу им ринулась горстка домашних слуг.

– Похоже, ваш дядя собирался отправить поисковую экспедицию, – сухо заметил Льюис, когда горничные, садовники, повара и судомойки взяли их в кольцо. За ними спешил сэр Уильям.

– Слава Богу! – с облегчением воскликнул он, обнимая Оливию. – Я опасался худшего, дитя мое. Ходят слухи, что «боксеры» уже проникли в город и даже условились о дне нападения на соборы и миссии.

– Нет! – вскрикнула Оливия, вспомнив сестру Анжелику, Лань Куй и лукавую улыбку Рори.

– Заходи. Тебе нужно поесть, отдохнуть, – продолжал сэр Уильям, с благодарностью пожимая руку Льюиса. – Я должен увидеть сэра Клода через полчаса. Где вас можно найти, чтобы сообщить новости?

– «Отель де Пекин».

Оливия, оставив попытки вырваться из объятий дяди, с тоской глянула на Синклера.

– Льюис, но как могли «боксеры» проникнуть в город, в миссию, в собор? Надеюсь, беженцам ничего не грозит? – допрашивала она. И тут привычная сдержанность покинула ее. Из сердца словно вырвался крик: – Рори! С Рори ничего не случится?

На белом как полотно лице Льюиса сверкнули глаза.

– Пока посланники не потребуют подкрепления, опасность грозит всем, – пояснил он и, не замечая любопытных взглядов китайских и европейских слуг и сэра Уильяма, все еще державшего руку на плече Оливии, шагнул к ней и взял ее за подбородок.

Этот краткий миг тянулся для Оливии вечность. Именно сейчас она стала безраздельно принадлежать ему. Темные глаза встретились с голубыми, мужские губы – с женскими. Радость вспыхнула в ней, безумная и беспредельная. На секунду показалось, что она сейчас умрет и ничуть не пожалеет об этом!

Словно из другого мира донеслись возмущенные протесты дядюшки, потрясенные возгласы слуг. Но тут он поднял голову, продолжая держать ее в плену своего взгляда, и только потом повернулся и ушел.

Он отправится к Шамо. К доктору Моррисону. Они навсегда расстались, но она любит и всегда будет его любить.

– Позор! Непростительно… – кипел дядя, провожая ее к дому. – Негодяя следует высечь кнутом!

Но Оливия не обращала на него внимания. Льюис поцеловал ее. И она вечно будет помнить его поцелуй. Этого у нее никто не отнимет.

Тетя не встретила Оливию. Она все еще лежала в постели, возвращая силы нюхательными солями и рюмочкой бренди. Оливия направилась к себе и, устало поднимаясь по лестнице, все еще слышала возмущенные тирады дядюшки, который считал, что Синклеру суждено окончить дни свои на виселице.

Девушка слегка усмехнулась. Ее совершенно не заботили пророчества дяди. Она познала любовь и никогда не удовольствуется меньшим.

Пока горничная наливала в ванну горячую воду, Оливия прилегла на кровать. Радость сменилась отчаянием. На свете существует только один Льюис Синклер. Второго такого просто не найти. Бесстрашного. Отважного. Его сила, и мужество, и безграничная доброта… Ничья другая улыбка не может сразить ее, никакой другой взгляд не повергнет ее в трепет.

Перед ее глазами возник четкий профиль, властное лицо с твердым подбородком, иссиня-черные волосы, густые и блестящие, завивавшиеся на концах.

Жар охватил тело Оливии. Она крепко сжала кулаки. Он женат, женат, женат и никогда не будет ей принадлежать.

Желая выбросить из головы мучительные мысли, Оливия вскочила, отпустила горничную, сорвала пропыленную китайскую одежду, которую не снимала с тех пор, как покинула виллу. Льюис показал ей, какова истинная любовь, но они не имели права любить друг друга.

Оливия ступила в душистую воду, всем сердцем завидуя незнакомой китаянке, которую не удостоила бы разговором ни одна европейская дама.

Вымывшись, она снова легла и проспала восемнадцать часов. И проснулась назавтра, только в семь вечера.

– Я приказала подать тебе ужин в постель, – объявила сидевшая у постели тетка.

Оливия непонимающе уставилась на нее, но тут же, вспомнив все, прикрыла глаза.

– Что сказал сэр Клод дядюшке Уильяму? – нетерпеливо спросила она.

– Сэр Клод рассеял все наши страхи, – с ледяным спокойствием ответила тетка. – Он попросил аудиенции у вдовствующей императрицы, которая заверила его, что никаких неприятностей не будет.

Оливия в изумлении посмотрела на тетку:

– Неужели сэр Клод ей поверил?! Быть такого не может! Она поспешно откинула простыню и спустила ноги на пол.

– И императрица публично осудила «боксеров»?

– Уверена, так оно и было, – безмятежно ответила тетка. – Ложись в постель, Оливия. Сейчас принесут поднос.

– Не нужен мне поднос, тетя Летиция. Я не больна. И хочу поговорить с дядей Уильямом.

– В таком случае оденься понаряднее. Пока мы тут беседуем, Уильям развлекает Филиппа, который все это время с ума сходил от беспокойства.

Обе взглянули на большой изумруд, украшавший безымянный палец Оливии. Тетка радостно улыбалась. Оливия будет самой прекрасной невестой на свете, а Филипп. Казанофф, вне всякого сомнения, красивейший из всех пекинских дипломатов.

Оливия плотно сжала губы. Непонятно, почему она до сих пор не сняла обручального кольца! Но теперь нужно его вернуть!

– Пожалуйста, передайте дяде Уильяму и Филиппу, что я сейчас спущусь, – попросила она и, позвонив горничной, открыла дверцы гардероба, чтобы выбрать платье.

Тетушка благосклонно кивнула, будучи в полной уверенности, что Оливии просто не терпится поскорее встретиться с женихом.

– Французы, – бормотала она себе под нос, выходя из спальни, – так обаятельны, так учтивы, настоящие европейцы.

Оливия поспешно стянула кольцо и небрежно сунула в одну из хрустальных вазочек на туалетном столике. Значит, Филипп тревожился о ней! Зато не обратил внимания на сбитую с ног девушку, которую посчитал китайской крестьянкой, не стоившей его внимания. И оставил лежать в грязи и пыли.

К тому времени как пришла горничная, Оливия почти закончила одеваться. Она выбрала платье из «мокрого» аквамаринового шелка, и когда горничная спросила, какую сделать прическу, велела уложить волосы в простой узел на затылке. Горничная молча подчинилась, отметив, что после возвращения хозяйка заметно изменилась. Стала увереннее, словно за одну ночь из хорошенькой девушки превратилась в неотразимо прекрасную женщину.

Оливия в последний раз оглядела себя в трюмо и осталась довольна увиденным. Зажав в ладони изумрудное кольцо, она стала неторопливо спускаться вниз, где ждали дядя и Филипп Казанофф.

 

Глава 6

Люстры отбрасывали ослепительный свет на красное дерево, шелк и серебро гостиной. При виде Оливии мужчины учтиво поднялись. Она с удовлетворением отметила, что дядя уже не выглядит таким бледным и осунувшимся. Правда, морщинки вокруг глаз стали глубже, но в остальном выглядел он совсем неплохо.

Она нежно поцеловала его в щеку. Он сжал ее руки.

– Рад видеть, что тебе намного лучше, дорогое дитя. Мы очень волновались, но доктор Фицпатрик сказал, что ты всего лишь нуждаешься в отдыхе.

– И был прав, – кивнула Оливия и повернулась к Филиппу.

– Оливия! – Голос его был нежен, в глазах плескалось сочувствие. – Клянусь жизнью, что негодяи, причинившие тебе столько зла, будут пойманы и повешены.

Оливия молча смотрела, как он сжимает ее руку и подносит к губам.

– Думаю, Филипп, вам придется нелегко, – заметила она, и что-то в ее голосе заставило дядю резко вскинуть голову. – «Боксеры» все на одно лицо.

– Ваша тетя сообщила, что вчера днем вас едва не покалечили на улице, – продолжал Филипп, не обратив внимания на ее холодный тон. – Что случилось? Надеюсь, вы уже поправились?

Он осторожно подвел ее к стулу.

– О да, благодарю, – ответила она, садясь и глядя на жениха так, словно видела впервые.

Блестящие светлые волосы. Сияющие голубые глаза. Ни упрямство, ни суровость не портят классические черты. Элегантные усики. Великолепные манеры.

Он стоял так близко, что Оливия ощущала запах крахмала от его модной вечерней, отделанной кружевами сорочки. Сладкий аромат его любимого одеколона. Да, красив, очарователен, обходителен. Но она знала, что больше никогда не захочет оставаться с ним в одной комнате, говорить с ним или даже здороваться, когда их экипажи встретятся на мостовой.

Его красота и обаяние поверхностны. Под этой маской прячется другой Филипп. Филипп, с которым она не желает общаться, а тем более становиться его женой.

– Жаль, меня там не было! – горячо воскликнул Филипп, встав на одно колено. – Если бы кто-то коснулся волоса на вашей голове, я бы высек негодяя до полусмерти!

Как ни странно, она поверила ему. И все же он ничуть не сострадал китаянке, которую его носилки сбили на землю, под конские копыта.

Его ногти так ухожены, руки так белы и мягки!

Она вздрогнула, вспомнив руки Лыоиса, большие и сильные.

Чресла Филиппа обдало волной жара. Оливия изменилась, хотя он не понимал как. Она всегда была прелестна. Теперь же стала красавицей. Появилась в ней некая уверенность. Уравновешенность. И манера держаться тоже была новой.

В мягких темных, уложенных узлом волосах, украшенных китайскими гребнями слоновой кости, играли отблески золотистого света, и эта простая прическа показалась ему невыразимо чувственной. На тонком овальном лице сияли огромные светло-голубые, обрамленные густыми ресницами глаза. До отъезда в Северные холмы она всегда смотрела на него с обожанием. Теперь же в этих голубых озерах появились новые глубины. То, чего он не понимал, и от этого ему было не по себе. Но он желал ее, и желание это только усиливалось при виде упругих холмиков, натянувших аквамариновый шелк лифа, и изгиба бедер, обтянутых юбкой.

– Слава Богу, вы живы и здоровы, – пробормотал Филипп, страстно желая, чтобы сэр Уильям и леди Харленд куда-нибудь исчезли. Дали ему полную волю обнять соблазнительно тонкую талию Оливии, осыпать поцелуями гладкую кремовую кожу и розовые нежные губы.

Кольцо с изумрудом впивалось в ладонь. Оливия не могла вернуть его в присутствии тети и дяди. Возможно, когда Филипп соберется уходить, они смогут побыть несколько минут наедине.

Нет, не минут, поправила себя Оливия, вспомнив его взбешенное лицо и ругательства, которыми он осыпал слуг с палками, приказывая расчистить ему дорогу. Миг. Один миг – вот все, что ей нужно. Один миг, и она успеет сказать, что не любит Филиппа и не станет его женой.

– Вы не представляете, что нам пришлось вынести, – жаловалась Летиция Харленд. – Мы едва не погибли от рук «боксеров». А потом чудом не были раздавлены толпой при входе в город. Это был кошмар. Настоящий кошмар!

– Необходимо что-то предпринять относительно беженцев, – встревожено нахмурился сэр Уильям. – Город переполнен до отказа.

Филипп, неверно поняв причину его беспокойства, ответил с едва заметным акцентом:

– Совершенно с вами согласен, сэр Уильям. Улицы так запружены, что и шагу сделать нельзя. Меня самого едва не убили вчера днем. Какая-то глупая китаянка бросилась под ноги носильщиков. Давно пора закрыть городские ворота и никого не пускать.

Сэр Уильям, придерживавшийся противоположного мнения, смущенно кашлянул.

– И куда, по-вашему, должны деваться беженцы? – сухо осведомилась Оливия, не понимая, как могла воображать себя влюбленной в этого черствого человека.

– Тяньцзинь, – безразлично бросил Филипп, пожимая плечами. – Найдут куда идти. Такие люди всегда как-то устраиваются.

Оливию передернуло от омерзения. Такие люди. Люди, подобные сестре Анжелике, Чуню и Чен-Ю и Лань Куй с малышом.

Глаза Оливии сверкнули недобрым огнем, но прежде чем она успела заговорить, вмешался дядюшка:

– Тяньцзинь в восьмидесяти милях отсюда. Большинство беженцев идут пешком. Вряд ли они сумеют проделать такой путь. Их нужно устраивать здесь. Я намерен договорить об этом с сэром Клодом завтра утром.

Филипп, поднаторевший в искусстве скрывать собственное мнение, особенно в неприятных ситуациях, кивнул:

– Возможно, вы хотели бы, чтобы и я поговорил с месье Пишо?

Сэр Уильям не сумел подавить облегченный вздох. Он заметил вспышку гнева в глазах племянницы и на какое-то жуткое мгновение посчитал, что она собирается высказать молодому Казаноффу все, что думает о его предложении не пускать в город измученных беженцев. Нужно поговорить с ней… после ухода Казаноффа. Очевидно, тот еще не вполне понимает суть сложившейся ситуации. Каким ударом был бы для семьи Харленд разрыв помолвки! Казанофф самый подходящий жених для Оливии – богат, красив. Более того, его ждет блестящая карьера. Сердце Легации будет разбито, если Оливия откажется выходить замуж.

– Эта китаянка была ранена? – продолжала допрашивать Оливия, и дядя снова насторожился, услышав новые странные нотки в голосе племянницы.

Филипп слегка пожал плечами – типично французский жест.

– Понятия не имею, дорогая Оливия. Вот лошади перепугались. Последнее время подобные нападения происходят все чаще.

– Нападения?! – удивилась Оливия. – Простите, Филипп, я и не подозревала, что на вас напали.

Белые ровные зубы блеснули в ободряющей улыбке.

– Не волнуйтесь. Оливия. Я вполне способен постоять за себя против уличной банды китайцев.

Ее вдруг разобрал смех. Уличные банды, вот как? Он преспокойно сидел в носилках в окружении вооруженных палками всадников, которые расчищали ему дорогу. Да и происшествие пустяковое: она, совершенно не привыкшая ходить по оживленным улицам, не смогла увернуться от удара, упала и преградила дорогу носильщикам. Толпа была слишком запугана, чтобы напасть на европейца.

При этой мысли ей стало не до смеха. Весь страх пройдет при появлении «боксеров». Льюис уверял, что многие китайцы им сочувствуют. А ведь в городе много китайцев, не перешедших в христианство. Они и начнут убивать отступников. Нет, Пекин вовсе не такое безопасное убежище, как считают многие беженцы.

Изумруд жег руку.

Филипп поднялся и подошел к ней; Оливия подняла глаза и, не обращая внимания на тетку с дядей, тихо сказала:

– Филипп, мне нужно поговорить с вами с глазу на глаз. Голубые глаза жадно блеснули.

– Разумеется, cherie, – хрипло прошептал он и, повернувшись к чете Харленд, пояснил: – Прошу извинить, но в девять у меня встреча с посланником.

– Вы поговорите с ним о беженцах? – настойчиво спросил сэр Уильям. Филипп кивнул:

– Конечно. И завтра вечером за ужином Оливия сможет сама все ему рассказать.

– За ужином? – встрепенулась Оливия. – О каком ужине идет речь?

– Месье Пишо пригласил нас на ужин завтра вечером. Ваш дядя уже разрешил вам принять приглашение при условии, что вы достаточно хорошо себя чувствуете.

Сердце Оливии бешено заколотилось.

Ужин с французским посланником? Ей предоставляется возможность подробно рассказать ему, что творится на дорогах, ведущих в город. Она попросит организовать спасательные отряды. И заодно передаст ему рассказ епископа Фавье.

– Я достаточно здорова, чтобы принять любезное приглашение посланника Франции, – твердо заверила она.

Они вышли в холл. Мальчик-слуга подал Филиппу цилиндр и трость и накинул на плечи подбитый шелком плащ.

– Филипп…

Она сжала кольцо. Если разорвать помолвку сейчас, никакого завтрашнего ужина не будет. Она откажется от единственного шанса помочь миссионерам и новообращенным.

– Итак, дорогая? – спросил Филипп, целуя кончики ее пальцев. Глаза его призывно горели. Он хотел прижать ее к груди. Почувствовать, как льнет к нему податливое тело. Зацеловать до умопомрачения, пока она не задохнется.

Но ничего этого не будет. Сэр Уильям стоял рядом и явно не собирался оставить их хотя бы на несколько минут.

– Не дождусь завтрашнего вечера, – прошептала она. Это, по крайней мере, было правдой, и Оливия поспешно надела кольцо на безымянный палец левой руки.

– Люблю тебя, – прошептал он, снова поднося ее руку к губам, после чего распрощался.

– Прекрасный молодой человек, – заметил дядя, пока слуга закрывал двери.

Оливия не ответила. Да и что тут скажешь? Дядя и без того немало выстрадал в последние два дня. Не стоит говорить ему, что это слуги Филиппа били ее палками. Да и чего этим добьешься?

Тяжело вздохнув, она поцеловала дядю и пожелала спокойной ночи. Он расстроится, узнав о расторгнутой помолвке. Но гораздо хуже, если ему станет известно, что молодой человек, которого он считал порядочным и благородным, на самом деле вовсе не таков.

Она поднялась к себе, но в постель не легла. Долго стоила у окна, глядя на залитые лунным светом крыши Пекина и гадая, где и с кем сейчас Льюис.

А тем временем в супружеской спальне Летиция Харленд встревожено говорила:

– Уильям, думаю, что Оливии неприлично посещать ужин во французском посольстве, если нас туда не пригласили.

– Пожалуйста, не волнуйся, Летиция, – устало выдохнул сэр Уильям. – Нас тоже приглашали, но завтра я снова должен встретиться с сэром Клодом, а это куда важнее. И Оливию будет сопровождать жених. Туда приедут Маклауды и чета Лежен.

– Но нас там не будет, – упрямо возразила Летиция Харленд, хмурясь еще сильнее. – Не желаю, чтобы кто-то упрекнул Оливию в легкомыслии!

– Никто так не подумает. Их мысли заняты другим.

– Чем, Уильям?! – вспылила Летиция.

Но муж улегся на другую сторону кровати и задул лампу, погрузив комнату во мрак.

– «Боксерами», – коротко ответил он и закрыл глаза, размышляя о том, что нужно предпринять, чтобы подвигнуть дипломатический корпус на решительные действия.

Наутро за завтраком Оливия объявила, что собирается в Пэйтан помочь епископу Фавье и сестрам ордена милосердия позаботиться о беженцах.

– Прости, Оливия, – ответил дядя не допускающим возражений тоном, – но больше ты не покинешь этот дом без сопровождения.

– В таком случае я возьму с собой кого-нибудь из слуг, – настаивала она.

– Нет.

Их глаза встретились. Оливия намазала джем на кусочек тоста.

– Там невыносимые условия, дядя Уильям. Пожалуйста…

– Нет. – Сердце Оливии упало. Он не отступит.

Видя отчаяние племянницы, сэр Уильям накрыл ее руку своей ладонью. Выражение его глаз смягчилось.

– Знаю, Оливия, насколько тебе небезразлична судьба беженцев, но ты не должна быть слишком опрометчивой. Нельзя так волновать тетушку.

– Может, тогда в англиканскую миссию? – взмолилась она. – Это гораздо ближе, и сестра Анжелика тоже там…

Уильям покачал головой.

– Я дал слово твоей тете, что сегодня ты не выйдешь из дома, пока за тобой не заедет Филипп. И буду очень благодарен, если ты не станешь требовать, чтобы я это слово нарушил.

Какой у него измученный вид!

– Да, дядя Уильям, – покорно кивнула Оливия.

Жаркое утреннее солнце струилось в окна. В его лучах танцевали пылинки. Сегодня ей предстоит бесконечно-тоскливый день. В соборе будет неустанно трудиться епископ Фавье. Сестра Анжелика станет ухаживать за детьми, стариками и больными в англиканской миссии. А она… ей делать нечего.

Сознавая свое бессилие, она скомкала салфетку и швырнула на стол рядом с пустой тарелкой. Остается ждать вечера, а потом сделать все, чтобы убедить французского посланника выслать спасательные партии.

Не находя себе места, она поднялась на верхний этаж дома в надежде увидеть улицы города. Но ее ожидало разочарование: слишком высоки оказались стены, окружавшие дом и посольство. Были видны только крыши огромных ворот Чэньмэнь. И ничего больше.

Она снова вспомнила о Льюисе. И снова заболело сердце. Успел ли он встретиться с доктором Моррисоном и месье Шамо? Может, они уже выехали из Пекина и мчатся на помощь испуганным миссионерам и новообращенным, туда, где каждую минуту могут появиться «боксеры»?

Она прижала руку к груди, словно пытаясь облегчить боль. Прошло уже два дня с тех пор, как они расстались. С той минуты, когда он поцеловал ее так страстно, на виду у дяди и слуг. Должно быть, к вечеру дядя успеет что-то узнать о Льюисе.

Но боль только усилилась. Он все равно ничего не расскажет. Вряд ли имя Льюиса Синклера когда-нибудь сорвется с его губ.

Спускаясь вниз, она услышала женские голоса, доносившиеся из утренней гостиной. Наверное, к тете приехали гостьи.

– Дорогая, я понять не могу, что на нее нашло, – возмущалась одна из приятельниц Легации. – Показаться на людях верхом на монгольском пони, да еще с двумя грязными китайчатами!

Глаза Оливии рассерженно сверкнули. Пальцы судорожно сжались на перилах.

– Но им некуда было идти! – возразила тетка. Собеседница язвительно хмыкнула.

– Было, дорогая Легация, было! Для сирот и бездомных существуют приюты, не так ли? Привести этих детей в посольский квартал – невероятная глупость с ее стороны. Подумайте только, какие болезни они могут с собой принести!

– А доктор Синклер? Вломиться в кабинет сэра Клода так нагло и без предупреждения! – вставила вторая гостья.

– И требовать, чтобы он послал за подкреплением, – добавила первая. – Да он, должно быть, безумен!

– Но подкрепление необходимо, – возразила тетка.

– Если и так, это решать посланникам. Не сумасшедшему. Вчера он вместе с доктором Моррисоном, корреспондентом «Таймс», выехал в Хосфан, и вместе они привезли свыше сорока миссионеров, и детей! В город и без того переполненный до отказа! Такое легкомыслие! Почему они не могли оставаться там, где жили до сих пор?!

И тут Оливия не выдержала. С нее достаточно! Сбежав по ступенькам, она без стука распахнула дверь гостиной.

– Потому что иначе их сожгли бы заживо, – сверкнув глазами, бросила она тоном, так не похожим на обычный, что тетка побледнела. – Они погибли бы от рук «боксеров», как погибли бы мы с тетей и дядей и леди Гленкарти, не приди нам на помощь доктор Синклер!

Растерявшиеся гостьи уставились на нее с раскрытыми ртами.

– Что же до детей, которых взяла к себе леди Глен-карти, – продолжала дрожащая от гнева Оливия, – вам лучше привыкнуть к этому, поскольку таких, как они, сотни и тысячи и многие найдут убежище здесь! В единственной части города, где еще есть место!

– Оливия! – слабо запротестовала тетка.

– И доктор Синклер не безумец! Он поразительно отважен, и только он может верно оценить сложившееся положение! – добила Оливия и, прежде чем кто-то успел ответить, круто повернулась и хлопнула дверью.

– Ничего подобного… – начала одна из дам. – Такое поведение…

Тут же зазвонил колокольчик, призывающий горничную. Оливия поняла, что тетка сейчас потребует нюхательной соли.

Девушка вне себя от злости вылетела в сад. Как они могут быть так слепы?! Не видеть, что творится вокруг! Неудивительно, что Льюис вспылил и ворвался в святилище сэра Клода. Она много отдала бы, чтобы увидеть выражение лица британского посланника при виде незваного гостя!

Приблизившись к миниатюрной пагоде, украшавшей газоны, она спугнула стайку белых голубей. Птицы выпорхнули из-под карнизов, расправили крылья и облетели сосны, отгораживавшие их сад от соседних.

Девушка грустно улыбнулась. Скорее всего, она больше никогда не увидит Льюиса. Слишком чудовищно, чтобы быть правдой, но это так. Он женат. Его брак – вот непреодолимое препятствие для их любви.

Оливия уселась на деревянную скамью в тени пагоды, вспоминая радостную мордашку Рори, бегущего к отцу.

Бредя рядом с Льюисом по пыльной равнине, она смогла забыть о существовании его жены-китаянки. Но радость Рори, обретшего отца, все расставила по местам. И все же, размышляла она, следя за взмывавшими в небо птицами, он поцеловал ее. И смотрел с такой неприкрытой страстью, что даже изменился в лице.

Ее руки сами собой сжались в кулаки. Неужели с его стороны это было только желание? Или и любовь тоже?

Оливия со вздохом встала, Нельзя непрерывно думать о нем. Этим его не вернешь! Ничем не изменишь того факта, что он женат, и женат по любви. Сколько лет Рори? Четыре, возможно, пять. Пять лет назад Оливии было всего тринадцать. Они разминулись во времени и пространстве и ничего не могут с этим поделать.

Лучше поразмыслить о нынешнем вечере. Разговор с французским посланником будет нелегким, а ведь ей необходимо сохранять спокойствие. Обеденный стол не место для серьезной беседы, тем более в присутствии дам.

Оливия нахмурилась. Необходимо потолковать с ним наедине, но, как и где?

Она думала об этом, не переставая все утро, до самого обеда. Но решения так и не нашлось.

Экипаж Филиппа прибыл ровно в семь. Оливия оделась более тщательно, чем обычно. Не для того, чтобы угодить Филиппу! Пусть сам французский посланник не сможет отвести от нее глаз. Платье из темно-синего шелка было вырезано так низко, как только позволяли приличия. Гроздья крохотных речных жемчужинок украшали лиф и подчеркивали тонкую талию. Юбка обтягивала бедра и резко расширялась на уровне щиколоток, открывая изящные атласные бальные туфельки. Несмотря на протесты тетки, она уложила волосы в простой строгий узел, закрепив его только что срезанной гарденией.

Усаживая ее в экипаж, Филипп с гордостью отметил, что она затмит всех приглашенных на ужин женщин. Едва дверцы закрылись, он сжал ее руку, намереваясь в полной мере воспользоваться неожиданно представившимся уединением.

Горячие губы прижались к ее виску, но Оливия застыла от омерзения.

– Нет, Филипп, пожалуйста, – пробормотала она. – Тетя полностью вам доверяет и…

– Оливия! – тихо воскликнул он, притягивая ее к себе.

– Филипп… – начала она, но он заставил ее замолчать, прижавшись к губам поцелуем. Оливия пыталась вырваться, но силы оказались неравны. Как странно, что поцелуи этих мужчин так различны!

Он положил руку ей на грудь и глубоко проник языком в рот. Она сама не понимала, как смогла оттолкнуть его. Взмах руки – и на щеке Филиппа появился красноречивый красный отпечаток.

Голова его откинулась назад. В голубых глазах мелькнуло сначала изумление, потом гнев.

– Что это с тобой?!

Экипаж, покачиваясь, продолжал катиться вперед. Отвращение Оливии сменилось паникой. Одно слово Филиппа, и экипаж повернет обратно, а она так и не доберется до французского посольства.

Девушка поспешно сжала его руки, понимая, как жизненно важны следующие несколько секунд.

– Простите, Филипп, – дрожащим голосом пробормотала она, изображая раскаяние, – но оказаться с вами наедине – это так волнующе… Я ужасно испугалась, что окончательно потеряю голову и…

Она многозначительно воззрилась на него.

На какое-то бесконечное мгновение ей показалось, что уловка не сработала, но он тут же стал целовать ее пальчики, бормоча нежности, твердя, что она богиня, колдунья, ангел!

Невероятное облегчение охватило Оливию, когда лошади остановились. Поездка окончена, а на обратном пути ей не будет нужды притворяться. Она вернет обручальное кольцо, и ей больше никогда не придется терпеть его объятия!

Их встречали месье Пишо, энергичный коротышка с густыми черными усами, и его жена – пышногрудая особа в рубиново-красном бархате.

– Как я счастлива, что вы благополучно добрались догмой! – воскликнула она при виде Оливии. – Ходят слухи, что «боксеры» дотла сожгли вокзал в Фэнтае.

Оливия закусила губу. Если слухи верны, тем легче будет убедить месье Пишо немедленно предпринять необходимые меры.

Она под руку с Филиппом вошла в столовую и немедленно ощутила царившее там напряжение. Кроме них, на ужине присутствовали мистер и миссис Маклауд и чета Лежен. Мистер Маклауд был бизнесменом, а Лежены—друзьями семьи Шамо. Отправившись в длинное, неспешное путешествие по Востоку, они решили посетить Пекин.

Едва присутствующие расселись за столом, месье Пишо куда-то вызвали. Гости ковыряли вилками паштет из утки. Никому не хотелось выказывать страха, очевидно, владевшего всеми и каждым. Только Филиппа, казалось, ничуть не встревожили слухи о нападении на Фэнтай. При взгляде на него становилось ясно, что он поверит в опасность не раньше, чем «боксеры» займут город.

Гости встревожено уставились на вернувшегося посланника. Вид у него был взволнованный. Усевшись, месье Пишо осушил бокал вина, прежде чем объявить:

– Слухи оказались верны. Вокзал и локомотивное депо в Фэнтае сожжены, так же как и дома работавших там бельгийских инженеров.

Дамы дружно охнули. Только Оливия словно оцепенела. Внутри у нее все сжалось. Слишком хорошо она представляла, что случилось в Фэнтае.

– Стальной мост взорван, – продолжал месье Пишо, отодвигая тарелку. – Очевидцы утверждают, что небо заволокло дымом на сотни миль вокруг.

– Фэнтай – это узловая станция? – нерешительно спросила мадам Лежен.

Месье Пишо мрачно кивнул:

– Да, боюсь, что так. Он стоит на пересечении железнодорожных путей пекинской и тяньцзиньской линий.

– А бельгийцы? – неожиданно вмешалась Оливия, не спуская глаз с посланника. – Что с ними?

Вошла горничная. Тарелки были убраны. Принесли яблочный торт по-швейцарски.

– Тяньцзиньская линия пока не повреждена, – успокоил ее месье Пишо. – Счастлив сообщить, что рабочие сумели уехать в Тяньцзинь поездом.

Со всех сторон раздались радостные восклицания. Филипп позволил наполнить свой бокал и улыбнулся Оливии, словно желая сказать, что для паники нет никаких причин.

Но Оливия не ответила на улыбку.

– Скажите, во время нападения все инженеры находились в Фэнтае? – сухо допытывалась она.

Месье Пишо уже был готов ответить утвердительно, но что-то в выражении глаз Оливии остановило его. Они горели на белом как снег лице, требуя правды.

Плечи посланника обреченно опустились.

– Нет, мисс Харленд. Боюсь, что нет. Главная контора находилась неподалеку от Фэнтая. В Чансынтене.

– И… – не отставала Оливия, судорожно сглотнув. Месье Пишо неловко откашлялся.

– Нападение «боксеров» и последовавший за этим пожар означают, что Чансынтень полностью отрезан от железной дороги и телеграфа. Они не могут добраться ни до Пекина, ни до Тяньцзиня.

– Значит, они оказались в ловушке? – почти взвизгнула мадам Лежен, забыв о десерте.

– Думаю, да, – мрачно признался месье Пишо. – Им ничем нельзя помочь.

– Можно! – почти с яростью выпалила Оливия, подавшись к нему. Глаза цвета горечавки пылали голубым огнем. – В городе достаточно европейцев, чтобы организовать спасательную экспедицию.

Остальные женщины дружно ахнули от такой дерзости. Месье Лежен исподтишка любовался ее высокой, упругой грудью, натянувшей шелк платья, и втайне завидовал тому, кто завладеет этим неукротимым, диким созданием. Мистер Маклауд с интересом рассматривал девушку, пораженный уверенностью, звеневшей в ее голосе. Филипп с ужасом взирал на невесту. С самого возвращения посланника она подвергла его нешуточному допросу. А теперь ведет себя как безумная. Больше ее никогда не пригласят в посольство. Каждым новым словом она все больше губила его карьеру.

– Оливия, держите себя в руках! – рассерженно воскликнул он, хватая ее за руку. Но Оливия, даже не потрудившись взглянуть на жениха, небрежно стряхнула его пальцы.

– Это невозможно, – настаивал месье Пишо. – Округа кишит «боксерами». Маленький отряд попросту уничтожат.

– Возможно! – настаивала Оливия. – Два дня назад доктор Синклер выехал из города в сопровождении доктора Моррисона, корреспондента «Таймс». Вместе они привели в город более сорока миссионеров и детей!

Филипп вскочил, едва не опрокинув стул. Кровь бросилась ему в лицо. Губы были плотно сжаты.

– Прошу прощения, – обратился он к потрясенным гостям, – но моя невеста недавно перенесла страшное испытание и едва не погибла от рук «боксеров». Она еще не до конца оправилась. У нее расстроены нервы и…

Он поспешно подошел к ней, пытаясь увести.

– Пустите меня! – прошипела Оливия. – Мои нервы ничуть не расстроены, по крайней мере, в том смысле, на который вы намекаете. Я просто пытаюсь убедить посланника в необходимости выслать на помощь беженцам спасательные партии. И заверяю, что есть люди, которые именно в этот момент стараются защитить несчастных.

– Оливия! – прорычал Филипп, вновь вцепившись в ее руку.

Но и Оливия, и посланник его проигнорировали.

– Я слышал о партии Синклера, – кивнул месье Пишо, забыв о гостях и ужине. – Очень храбрый молодой человек. Насколько мне известно, именно он благополучно привел в Пекин вас, ваших тетю и дядю и леди Гленкарти.

– Да, и еще монахиню, сестру Анжелику, молодую китаянку и троих детей. – Она сверлила посланника гневным взглядом. – Месье Пишо, китайские христиане из последних сил пытаются добраться до Пекина. Их смерть будет на нашей совести. Это наши священники обратили их в христианство. Мы не можем позволить, чтобы их убили за веру. Не можем стоять в стороне, пока их уничтожают.

Пальцы Филиппа безжалостно впились в ее руку, и посланник резко приказал:

– Немедленно оставьте в покое мисс Харленд!

Филипп выпустил руку Оливии и отступил, прекрасно понимая, что никогда не простит ей сегодняшнего унижения. И гибель всех своих надежд.

– Необходимо выслать войска, – продолжала Оливия, успев завладеть вниманием не только посланника, но и всех сидевших за столом. – Совсем скоро будет поздно что-то предпринимать. Пекин возьмут в осаду, и мы не дождемся помощи извне.

– Но надеюсь, Пекину не грозит опасность? – дрогнувшим голосом спросила миссис Маклауд. – «Боксеры» не посмеют напасть на город.

Оливия грустно усмехнулась:

– Посмеют, миссис Маклауд. Это их заветное желание и главная цель. Епископ Фавье утверждает, что в столицу уже проникло немало «боксеров», которые только ждут сигнала, чтобы вытащить из карманов красные повязки и ополчиться против китайских и европейских христиан.

– К-кто такой епископ Фавье? – пролепетала побелевшая миссис Маклауд.

– Апостолический викарий Пекина. Его собор Пэйтан находится в западной части Императорского города и уже забит беженцами, – пояснила Оливия и снова обратилась к внимательно слушавшему посланнику: – Он с помощью одних только монахинь заботится о сотнях голодных и больных китайцев. Святой отец сказал мне, что не раз пытался объяснить членам дипломатического корпуса всю серьезность ситуации. В англиканской миссии положение не лучше. Там буквально дышать нечем и нет дюйма свободного пространства. Им нужна наша помощь. Еда и лекарства.

– Откуда вам известно положение дел в западной части города? – поинтересовался заинтригованный посланник.

– Потому что я была там, – пояснила Оливия. – И все видела своими глазами.

Месье Пишо слегка кивнул. Да, тут нет ничего удивительного. Мисс Харленд – поистине необыкновенная девушка.

– Поздравляю, Филипп, с таким удачным выбором невесты, – сказал он своему бледному, взбешенному сотруднику. – Мисс Харленд не только умна, но и храбра.

Он подпер сложенными руками подбородок и обратился к Оливии с таким видом, словно они были одни в этой комнате. Словно она была мужчиной и его ровней.

– Я единственный из своих коллег с самого начала разделял ваши страхи. За четыре дня до приема, данного сэром Клодом в честь восьмидесятой годовщины королевы Виктории, на совещании дипломатического корпуса я предложил послать в Тяньцзинь за подкреплением.

Оливия вспомнила, с каким жаром леди Гленкарти требовала, чтобы предложение было отвергнуто.

– Сегодня, после нападения на Фэнтай, мы снова созвали совещание и единогласно решили затребовать военной помощи. Если все пойдет, как запланировано, войска отправятся из Тяньцзиня в Пекин через два дня.

Два дня?..

Радость Оливии тут же угасла. Поздно! Через два дня «боксеры», скорее всего, будут уже у ворот города.

– Как, по-вашему, когда солдаты или матросы прибудут в Пекин? И в каком количестве?

Глаза месье Пишо сверкнули. Очаровательной мисс Харленд следовало бы родиться мальчиком! Из нее вышел бы великолепный оппонент за любым столом заседаний.

– Матросы и морские пехотинцы, мисс Харленд. Недалеко от побережья, в Таку, стоят на рейде боевые корабли. От Таку до Тяньцзиня тридцать миль по железной дороге, а потом еще шестьдесят восемь миль до Пекина, – пояснил посланники, помедлив, добавил: – Боюсь, что первый отряд будет крайне невелик по численности.

– Сколько? – коротко спросила Оливия.

Взгляды всех присутствующих были обращены на склоненную седую голову посланника.

– Триста человек. Офицеров и матросов, – выдавил он, наконец.

Мистер Маклауд, уже успевший понять вею степень грозившей им опасности, побледнел.

– Триста? – прошептал он. – Против такого количества «боксеров».

Посланник смущенно кивнул.

– Но железнодорожная станция находится за стенами Пекина, – медленно произнесла Оливия. – Их наверняка заманят в ловушку и убьют еще до того, как откроются городские ворота.

Все присутствующие молчали.

Горничные убрали тарелки с нетронутым десертом.

Посланник вновь посмотрел на Оливию.

– Что вы предлагаете, мисс Харленд? – без всякой насмешки или снисходительности спросил он, словно советуясь с коллегой.

– Послать как можно больше войск, прежде чем будет прервано железнодорожное сообщение с Тяньцзинем. И немедленно организовать спасательные партии для поездки в Чансынтень. У рабочих наверняка есть семьи. Там остались беззащитные женщины и дети.

Посланник покачал головой.

– Чансынтень слишком далеко, – вздохнул он. – Бельгийцам ничем нельзя помочь.

– А я думаю, можно, – возразила Оливия, надменно вздернув подбородок. – Вот вы, мистер Маклауд, согласны участвовать в спасательной партии?

Лицо мистера Маклауда пошло уродливыми красными пятнами.

– Нет, я плохо езжу верхом и стал бы обузой для любой партии.

Оливия окинула его пренебрежительным взглядом и отвернулась.

– А вы, месье Лежен, тоже плохо держитесь в седле? Месье Лежен опустил глаза и покачал головой.

– Нет, – глухо ответил он. – Но простите, мисс Харленд, подобное предприятие было бы самоубийством.

Оливия, не отвечая, встретилась взглядом с Филиппом:

– А вы?

– Разумеется, нет, – без колебаний ответил он. – Сама мысль о таком уже безумие.

– Прекрасно. Месье Пишо, нельзя ли подать носилки к входу?

– Нас ждет экипаж, – резко бросил Филипп.

Она стояла с высоко поднятой головой, и он невольно залюбовался ею: свет люстры образовал нечто вроде золотистого ореола вокруг темных шелковистых волос.

– Я не поеду с вами, – коротко ответила она. Наклон головы подчеркивал длинную прелестную линию шеи.

– Но куда вы собрались, мисс Харленд? – в ужасе спросил посланник.

Оливия улыбнулась ослепительной, вызывающей улыбкой, от которой у месье Пишо перехватило дыхание.

– В Чансынтень, – сообщила она и, повернувшись, ушла под потрясенными взглядами посланника и его гостей.

 

Глава 7

Ночной воздух был жарким и влажным. Оливия с колотящимся сердцем подбежала к тому месту, где ожидали носильщики Маклаудов и Леженов. У нее всего несколько секунд, чтобы обдумать свой план. Нельзя отправляться в Чансынтень без охраны. Ей нужны спутники, помощь. Епископ Фавье не может оставить собор. Дядя, даже если и согласится, слишком стар и слаб. Она понятия не имеет, где сейчас Льюис и как с ним связаться.

Носильщики вопросительно уставились на нее, ожидая приказаний.

– «Отель де Пекин», – неожиданно для себя приказала она, садясь и опуская занавеску. Оливия обещала дяде, что до приезда Филиппа не выйдет из дома одна. И сдержала слово. Теперь ее долг – спасти бельгийцев, оказавшихся заложниками обстоятельств.

Носильщики быстро бежали по темным улицам. Месье Шамо, владелец отеля, ездил с Льюисом спасать миссионеров. Услышав об ужасной судьбе бельгийских инженеров и их семей, он, конечно, согласится сопровождать ее и захватит несколько лишних пони.

Мысли девушки лихорадочно метались. Сколько лошадей им понадобится? Сколько людей ждут спасения в Чансынтене?

Наконец носильщики остановились перед залитым светом фонарей фасадом «Отеляде Пекин». Оливия подхватила юбки и, подбежав к двери, забарабанила в нее кулаками.

Тщательно выбритый джентльмен, открывший дверь, выказал поразительное самообладание при виде одинокой молодой женщины с раскрасневшимся лицом и блестящими глазами.

– Месье Шамо, мне нужно с вами поговорить, – вывалила Оливия. – На железнодорожную станцию в Фэнтае напали и сожгли ее. Бельгийские инженеры и их семьи застряли в Чансынтене без всякой надежды на спасение.

Доктор Моррисон задумчиво прищурился.

– Вам лучше войти, мисс…

– Харленд, – представилась девушка, протискиваясь мимо него в просторный вестибюль. – Оливия Харленд. Джордж Моррисон слегка приподнял брови. Так это я есть юная леди, которую Льюис привел в город! Когда мадам Шамо потребовала ее описать, Льюис сказал только, что она храбра и умна, но что-то в его голосе привлекло внимание журналиста. Не обладает ли мисс Харленд и другими положительными качествами?

Теперь гадать не приходилось. Красота ее овального личика бесспорна, а в тонких чертах читались не только чувствительность, но и чистота. Неудивительно, что она произвела на друга столь глубокое впечатление!

– Французский посланник считает, что выслать спасательную партию нет возможности. Я подумала, что вы, может быть, согласитесь помочь…

– Помочь? – переспросил доктор Моррисон.

– Да. Нужно ехать в Чансынтень и взять с собой запасных пони.

Джордж Моррисон потянулся к пиджаку.

– Прежде всего, мисс Харленд, я не месье Шамо. Его сейчас нет. Он и его жена уже отправились в Чансынтень. Мы получили известие примерно час назад. Позвольте представиться. Я доктор Джордж Эрнест Моррисон, пекинский корреспондент «Таймс».

Оливия охнула от неожиданности. Ну конечно! Она видела Моррисона раньше, на одном из приемов у сэра Клода Макдоналда, но сейчас так разволновалась, что не узнала его.

Разочарование было так велико, что она бессильно прислонилась к стене, оклеенной обоями с позолоченными узорами. Она опоздала. Они уже все знают и помчались спасать бельгийцев. Опять она не смогла принести никакой пользы. И снова должна покорно ожидать в посольском квартале, пока остальные действуют!

– С вами все в порядке, мисс Харленд? – встревожено нахмурился Джордж. – Может, выпьете лимонада?

Оливия покачала головой. Темный локон, выбившийся из прически, упал на щеку.

– Нет, спасибо, доктор Моррисон. Я просто думала, что сумею помочь несчастным. Столько людей страдает, а я, как выяснилось, ни на что не способна. Надеялась, что мой приезд сюда поможет бельгийцам. Мне в голову не приходило, что до вас уже дошли новости.

– Я журналист, – мягко напомнил Джордж. – Моя работа – первым узнавать о происходящем в стране.

– Разумеется, – кивнула Оливия с вымученной улыбкой, – И я рада, что вы так быстро получили известия. А месье и мадам Шамо сумеют спасти людей?

– Если доберутся до них, – мрачно ответил Джордж. – Сами знаете, что творится в провинции.

Несмотря на удушливую жару, Оливия вздрогнула. Если Льюис уже услышал о бельгийцах, застигнутых врасплох в Чансынтене, наверняка первым бросится на помощь. Может, он сопровождает чету Шамо?

Оливия нервно провела кончиком языка по пересохшим губам, желая и боясь упомянуть имя Синклера. Она опасалась, что голос выдаст терзавшие ее мысли, о которых не должны догадываться посторонние, а тем более доктор Моррисон.

– Сколько человек взял с собой месье Шамо? – В голосе Оливии слышалась тревога.

– С ним его жена, четверо французов и молодой австралиец.

Она тщетно пыталась что-то сказать. Значит, Льюиса с ними нет. Но она по-прежнему не знает, где он сейчас и что ему грозит. Наконец она дрожащим голосом заметила:

– Мадам Шамо – чрезвычайно отважная дама.

– Да, совершенно бесстрашная.

Джордж Моррисон с любопытством разглядывал Оливию. Несмотря на старания держать себя в руках, она была сильно расстроена, и проницательный англичанин предположил, что причина ее тревог не только застрявшие в провинции бельгийцы.

– Мадам Шамо молода и родилась в Америке. И так же храбра, как и вы, если верить доктору Синклеру.

Заметив, как покраснела девушка, он поздравил себя с тем, что в очередной раз сделал верные выводы.

В этот момент наверху хлопнула дверь, и на площадке лестницы появился Льюис.

– Джордж, я захватил ваш револьвер и свое ружье, и… Тут он осекся и ошеломленно уставился на Оливию.

Низкий вырез синего шелкового платья обнажал верхнюю часть высокой белой груди. Черные волосы переливались в лучах света, широко раскрытые глаза недоверчиво смотрели на него.

Рука Льюиса застыла на перилах. Дыхание с трудом вырывалось из стиснутого горла.

– Какого черта вы здесь делаете? – бросил он. – На улицах небезопасно! В любую минуту начнется штурм города!

В ушах Оливии стучала кровь.

– Я была во французском посольстве. Посланник получил известие о пожаре в Фэнтае и сообщил, что бельгийские инженеры и их семьи в Чансынтене не успели уйти. Я пришла, чтобы поговорить с месье Шамо. Подумала, что он поможет организовать спасательную партию.

– Месье Шамо так и сделал, – перебил Льюис, пристегивая кобуру и сбегая по лестнице.

– Я хотела поехать с ним, – докончила Оливия, вызывающе сверкая глазами.

Доктор Моррисон сложил руки на груди, прислонился к стене и стал с интересом наблюдать, как Льюис медленно багровеет от злости.

– Никак не успокоитесь? – прикрикнул он. – Все пытаетесь покончить счеты с жизнью? Или не знаете, что творится сейчас в провинциях?

Повесив ружье на плечо, он направился к двери.

– Моррисон, постарайтесь благополучно доставить домой мисс Харленд.

– Нет!

Страсть, прозвучавшая в голосе Оливии, потрясла даже ее саму. Льюис и его приятель застыли как вкопанные.

– Вы так просто от меня не отделаетесь! Мадам Шамо поехала в Чансынтень вместе с мужем, и я тоже здесь не останусь!

Брови Льюиса взметнулись вверх, но в глубине черных как уголь глаз не промелькнуло и искорки веселья.

– И в чем же вы поедете? – осведомился он, обозревая темно-синий шелк таким взглядом, что кровь бросилась ей в лицо.

– Да, именно в этом. – Она быстро пересекла вестибюль, выложенный китайскими изразцами, и подошла к двери. – Вы ведь именно туда собираетесь? Решили догнать Шамо?

Молчание Льюиса было достаточно красноречивым. Иного ответа ей не требовалось. Оливия гордо вскинула голову, и на этот раз в ее голосе не было ни дрожи, ни тени неуверенности:

– Я все равно поеду. Либо с вами, либо одна.

Глаза Льюиса жарко блеснули, и Джордж Моррисон едва сдержался, чтобы не спросить, просто ли это восхищение или нечто большее? Но тут Льюис неожиданно сказал:

– Пони уже оседланы. Вам не во что переодеться. Придется обойтись тем, что есть.

Ее улыбка была такой ослепительной, что Джордж невольно зажмурился.

– Разумеется, – кивнула она и, ни секунды не колеблясь, нагнулась и рывком схватилась за подол платья. Моррисон залюбовался поразительно стройными ножками в белых чулках и изящными щиколотками.

Оливия выбежала из отеля вслед за Льюисом. Тот усадил ее в седло. Джордж успел заметить, что стоило Льюису прикоснуться к девушке, как оба на мгновение оцепенели. Успел заметить, как два китайца, очевидно, собиравшиеся сопровождать их, вскочили на пони. Льюис поднял руку в знак прощания, и они умчались.

Узкие мышеловки улиц, обычно пустынные по ночам, сейчас были забиты беженцами, провожавшими всадников пустыми взглядами. Никто не пытался остановить их.

Оливия была вне себя от восторга. Порванный подол позволял скакать верхом по-мужски, что оказалось на удивление удобным, особенно после первых нескольких минут езды. Глядя на темный силуэт Льюиса, скакавшего впереди, она ощущала такую полноту бытия, такое спокойствие, что была готова вновь и вновь выносить приступы его гнева. Лишь бы всегда быть рядом с ним.

Они галопом пролетели сквозь ворота, ведущие из многолюдного Татарского города во внешний Китайский город.

– Как, по-вашему, войска императрицы помогут нам или остановят? – крикнула Оливия.

– Ни то ни другое, – ответил Льюис, подгоняя лошадку. – Публично она осуждает «боксеров», но ничего не делает, чтобы им помешать. По требованию дипломатического корпуса императрица послала небольшой отряд солдат, чтобы защитить миссионеров, живущих к западу от города. Мы прибыли туда вовремя: миссию осаждали «боксеры», и солдаты разбежались без единого выстрела. Когда фанатики окажутся под стенами города, она сбросит маску, и ее армия будет сражаться на их стороне.

До этого же момента она побоится открыто выразить свои симпатии. Сомневаюсь, что сегодня ее солдаты будут для нас каким-то препятствием.

– В отличие от «боксеров»?

Их лошади шли голова в голову. Слуги держались позади. Зубы Льюиса блеснули в улыбке. Той самой улыбке, которую она впервые увидела на вилле Хоггет-Смайтов.

– Верно, – кивнул он, когда они выехали из города через Южные ворота. – Но думаю, они боятся нас не меньше, чем мы их.

Оливия от души расхохоталась. Сердце было так преисполнено счастьем, что казалось, вот-вот разорвется. Пусть у них нет совместного будущего, но она в нем и не нуждается! Существует только настоящее, и этого достаточно. Она живет! Живет, а не влачит существование!

Оливия закрыла глаза, страстно желая остановить мгновение. Пусть длится целую вечность! Пусть никогда не кончается! И она больше не вернется в безмятежность и удушливую скуку дома тетки и дяди. Не вернется к жизни без Льюиса.

Девушка нервно стиснула поводья. Тетка объявила о своем намерении при первой же возможности покинуть Китай и поселиться в Бате.

Сердце полоснуло такой болью, что Оливия едва не вскрикнула. После Китая и его огромных, открытых солнцу и ветрам равнин она просто не сможет дышать в клетке, именуемой Англией.

– Вам плохо? – спросил Льюис, перестав улыбаться и тревожно глядя на нее.

– Вовсе нет, – заверила она и, выбросив из головы мысли о будущем, стала подгонять пони. В бледном свете луны виднелась длинная нескончаемая процессия измученных беженцев, бредущих к городу. Осунувшиеся лица, пыльная одежда, корзины и узлы на спинах…

Они свернули с дороги и помчались по бездорожью. Сначала Оливия испугалась, но быстро успокоилась. Она была хорошей наездницей, а пони казался сильным и уверенно бежал по неровной земле. Решив помочь бельгийцам, она прекрасно сознавала, какие опасности ждут их впереди. И готова была встретить эти опасности лицом к лицу, так же храбро, как неукротимая мадам Шамо.

Она не представляла, каким образом Льюис находит дорогу на местности, где не было ни вех, ни дорожных табличек. Вдалеке, там, где к небу поднимались черные громады холмов, она видела огни. И ощущала слабый, но отчетливый запах дыма.

– Виллы! – пояснил Льюис.

Оливия кивнула, гадая, не горит ли на этот раз вилла Хоггет-Смайтов.

Земля становилась все более каменистой и твердой, и вскоре они уже спускались в овраг. Из-под ног ее пони летела галька, и Льюис старался держаться рядом на случай, если придется подхватить Оливию. Когда, наконец, пони благополучно выбрался на берег пересохшей речки, Оливия подняла голову и при виде встревоженного лица Льюиса испытала невероятное наслаждение, почти лишившее ее способности мыслить связно. Если бы Оливия в этот момент упала и он схватил бы ее в объятия, она отдалась бы ему беззаветно и безудержно. Ее не остановили бы ни существование жены, ни брачные обеты, ни моральные принципы.

Она трепетала, потрясенная собственным бесстыдством. Глубиной своей потребности в этом человеке.

– Чуть подальше будет лес, – неожиданно предупредил он. – Нужно быть настороже.

Оливия кивнула, боясь вымолвить слово. Потревоженные вороны шумно хлопали крыльями и громко каркали. Пришлось придержать лошадей. Теперь они шли шагом. Оливия и Льюис ехали рядом. Ей достаточно было протянуть руку, чтобы коснуться его. Под белым полотном сорочки напрягались могучие мускулы, особенно это было заметно, когда он отводил очередную низко нависшую ветку. Даже в темноте она видела завитки волос на его затылке. Ей хотелось с любовью произнести его имя. Всего один раз.

Китайцы держались позади, ведя запасных пони. Когда они доберутся до Чансынтеня, у Оливии и Льюиса не будет возможности побыть наедине.

Лес заметно поредел. Льюис повернул голову и снова улыбнулся. И все тревоги и опасения мигом куда-то подевались. Оливия больше не могла противостоять силе нахлынувшей на нее любви.

– Льюис! – со стоном вырвалось у нее словно из самых глубин сердца.

Он рывком остановил лошадь, так что каждая мышца, каждое сухожилие снова напряглись. Оливия не смогла разглядеть выражение его глаз: луна зашла за тучи, и в темноте был виден только силуэт. Волосы, падавшие на лоб. Руки, крепко сжимавшие поводья.

– Льюис, я…

Она сама не знала, что собиралась сказать. В ушах стучала кровь, сердце так болезненно колотилось в груди, что она почти не могла дышать. Но тут со всех сторон раздались крики, и Льюис шлепнул по крупу ее пони и вонзил каблуки в бока лошади.

– «Боксеры»! – громко бросил он, когда они вырвались из леса.

Позади слышались вопли перепуганных слуг.

Оглянувшись, Оливия увидела летевших за ними всадников с горящими факелами в руках. Воздух снова наполнился визгом, который она уже слышала, когда тетка и дядя оказались запертыми в горящей вилле.

– Sha! Sha! Убей! Убей!

Оливия, охнув, пришпорила пони.

– Скорее! Скорее!

Она не знала, что способна скакать в темноте во весь опор! В любую минуту животное могло споткнуться и упасть!

Но пони уверенно мчался вперед, словно наслаждался обычной скачкой по холмам юго-восточной Англии.

– Стрелки из них никудышные! – заорал Льюис. – Когда я натяну поводья, скачите дальше. И не останавливайтесь, что бы ни услышали! Только не останавливайтесь!

Времени спорить не было. Не может же она сказать, что не собирается бросать его в беде!

Комья земли фонтаном разлетались из-под копыт, когда Льюис круто развернул животное и соскользнул на землю. Слуги во весь опор помчались прочь, уводя пони, бока которых уже покрылись пеной.

Первый выстрел прогремел еще до того, как она попыталась сдержать пони. Дрожа от страха, Оливия, подражая Льюису, повернула животное. Если «боксеры» не отстреливаются, это еще не значит, что у них нет оружия! Может, они хотят подобраться ближе? Может, они ранили или убили Льюиса?

Последовал второй выстрел. Третий. Факелы беспорядочно заметались. В руках одного из нападавших блеснула сталь. «Боксер», высоко подняв неуклюжий старинный меч, вращал им над головой, готовясь напасть на врага.

Револьвер! Нужен револьвер!

Оливия скатилась с седла и, спотыкаясь в темноте, побежала к растянувшемуся на земле Льюису. Тот уже снова целился, готовясь стрелять. Почему он не отдал ей револьвер?

Страшный меч уже навис у него над головой. Но Льюис успел вовремя откатиться, прицелиться и спустить курок.

Все это время она не слышала даже собственного дыхания. Вопли, визг и топот поистине оглушали. Оливия упала рядом с Льюисом и потянулась к кобуре.

– Я велел тебе уезжать, черт возьми! – заорал он. Она еще успела увидеть острый меч, разрезавший воздух над ней, и ощутила тяжесть тела Льюиса, прижавшего ее к земле. Окружающий мир исчез. Остался один шум. Выстрелы, конский топот, вопли атакующих «боксеров». А потом… потом струйка липкой горячей жидкости, впитавшейся в ткань платья и полившейся поруке.

Земля под ней задрожала, и стало тихо. Может, потому, что она впала в забытье?

Но тут Льюис откатился от нее, и она смутно осознала, что «боксеры» исчезли также внезапно, как появились.

– Вы ранены? – спросил он.

В лунном сиянии его лицо выглядело таким же обезумевшим, как освещенные факелами физиономии «боксеров».

– Не знаю. Кровь идет, но совсем не больно.

Она нерешительно коснулась окровавленного плеча и отдернула руку. Кровь не ее! Это Льюиса ударили мечом!

Она присмотрелась и увидела распоротое плечо Льюиса. Ткань сорочки висела лохмотьями.

– Не я! – выдавила она. – Это вы ранены.

Он опустил глаза и поморщился.

– Не могли бы вы оторвать рукав от сорочки и перевязать рану?

– Этого недостаточно.

Кровь текла рекой. Даже в темноте глубокая рана выглядела ужасно.

– Не могли бы вы совсем снять сорочку?

– Если поможете, – ответил он, и Оливии померещилось, что уголки его губ чуть приподнялись.

Кровотечение не прекращалось. Сколько крови он уже потерял? И сколько времени пройдет, прежде чем он начнет слабеть?

– Сейчас, – сказала она, отрывая и без того висевший на ниточке рукав и осторожно высвобождая из второго рукава его плечо и здоровую руку. Она не имела опыта в уходе за ранеными. Но логика подсказывала, что нужно как-то зажать рану, чтобы остановить кровь. Она наспех сложила полоску ткани в подобие подушечки и ловко перевязала руку, после чего присела на корточки и с беспокойством уставилась на Льюиса. Ее безупречная прическа растрепалась, и влажные прядки льнули ко лбу и щекам.

– Такой повязки достаточно?

– Я бы сам не сделал лучше.

Оливия зарумянилась. Господи, она совсем забыла, что Льюис – врач!

– Вы сможете ехать? – спросила она в полной уверенности, что он шутит, пытаясь скрыть боль.

– Разумеется, если мы сумеем найти лошадей, – сухо ответил он.

Сердце Оливии упало. Вскочив, она огляделась. Никаких следов – ни лошадей, ни слуг. Револьвер, лежавший у нее на коленях, свалился на землю.

Льюис поднял его и тоже встал. Только увидев, как сжались его губы, Оливия поняла, каких усилий стоило ему это простое движение.

– И что вы собирались делать с этим? – насмешливо спросил он, помахивая револьвером.

– Стрелять, – ответила она, не сводя с него глаз.

– Тогда в следующий раз, – посоветовал он каким-то странным тоном, – не забудьте снять его с предохранителя.

Послышался отдаленный топот копыт, и оба застыли. Наконец Льюис облегченно вздохнул:

– Слуги. И пони.

Лунный свет падал на его широкую грудь, и Оливия словно впервые поняла, что он обнажен до пояса. Грудь его была покрыта густыми завитками темных волос, раньше скрытых сорочкой. Бриджи для верховой езды тесно облегали узкие бедра.

Оливия поспешно отвернулась, стараясь думать только о пони. О том, что опасность на этот момент миновала.

– Мы думали, что вы уже мертвы, господин, – загалдели слуги, падая перед ним ниц. Очевидно, они были счастливы, что господин жив и не покинул их.

– Я жив, а вот несколько «боксеров» убиты, – сдержанно заметил Льюис.

– Нет! – хором воскликнули оба. – Такого не бывает! «Боксеров» нельзя убить, господин!

– Смотрите. – Льюис кивком показал на распростертые тела.

Оливия вздрогнула и отвела глаза, но китайцы только головой покачали:

– Это не настоящие «боксеры», господин. Настоящие «боксеры» не умирают. Это бандиты. Не «боксеры».

Льюис в отчаянии покачал головой, поражаясь такому легковерию, и со стоном взгромоздился на лошадь.

– Сколько времени займет обратный путь? – спросила Оливия, уже заметив проступившее сквозь повязку зловещее темное пятно.

– У нас нет времени возвращаться в город, – заявил Льюис, пришпорив пони. – Едем дальше, в Чансынтень.

Оливия хотела запротестовать, но не успела. Он уже был в сотне ярдов от нее, хотя забинтованная рука бессильно повисла. Девушка досадливо вздохнула и поскакала следом. Рану нужно срочно обработать, но Оливия понимала, что никакие аргументы не убедят Льюиса пуститься в обратный путь. Он направлялся в Чансынтень и доберется до Чансынтеня. Во что бы то ни стало. И, по его мнению, небольшое неудобство в виде рассеченной руки не могло послужить для этого препятствием.

Когда она поравнялась с ним, он отвернулся, чтобы скрыть улыбку. Губы девушки были поджаты, а неодобрительное выражение лица сделало бы честь самой леди Гленкарти.

Они ехали молча, не обменявшись ни единым словом, направляясь к горизонту, освещенному зловещим оранжевым сиянием дальних пожаров… Иногда откуда-то доносился шум битвы, но «боксеров» они больше не встретили. Что, если бой идет в Чансынтене и участники спасательной партии Шамо сражаются не на жизнь, а насмерть? Что, если сама Оливия и Льюис попадут прямиком в засаду?!

Оливия украдкой посмотрела на Льюиса, черпая силы в созерцании его точеного профиля. Он больше не улыбался. Слушая крики и вопли, доносившиеся до них с ближайших холмов, он все больше мрачнел.

Отчаяние охватило Оливию. Даже если им удастся спасти бельгийцев, в этот момент гибнут другие христиане. Гибнут, потому что никто не собирается прийти им на помощь и спрятать за высокими стенами столицы.

При свете многочисленных пожаров можно было различить темные очертания зданий.

– Чансынтень, – спокойно обронил Льюис.

– Он не горит! – радостно воскликнула Оливия.

– Не горит, – согласился Льюис, оглядывая местность. – Пока не горит.

Сердце Оливии забилось быстрее, особенно когда до нее донеслась французская речь.

Уже через минуту они оказались в центре небольшого поселка. На площади сгрудилось все его население. Вокруг были разбросаны узлы и чемоданы. Тут властно распоряжался высокий француз, пытавшийся навести некое подобие порядка в этом хаосе.

– Вы не можете взять все это! – выразительно жестикулируя, кричал он женщине, пытавшейся взгромоздить на пони детскую кроватку и узел с кухонной утварью.

Услышав конский топот, женщины и дети подняли крик. Француз схватился было за револьвер, но, узнав Льюиса, расплылся в улыбке и раскинул руки:

– Приветствую вас, мой удалец! У вас есть запасные пони? Нужно срочно увозить людей. Двадцать мужчин, девять женщин и почти столько же детей, – начал он, но тут же осекся, увидев Оливию, которая немного отстала от Льюиса. – Боже! – вскричал он, спрыгивая с ящика, служившего ему трибуной. – Немедленно представьте меня, друг мой!

Льюис ухмыльнулся. Пусть «боксеры» могут нагрянуть в любую минуту, но Огюст Шамо, как истинный француз, не способен устоять перед хорошенькой женщиной!

– Огюст, мисс Оливия Харленд. Оливия, позвольте вас познакомить с месье Огюстом Шамо, владельцем «Отеля де Пекин».

Оливия наклонила голову и позволила поцеловать свою руку, словно вместе с сияющим от радости месье Шамо находилась на посольском приеме, а не в Богом забытом поселке, который вот-вот подвергнется жестокому нападению.

– У нас с собой семь пони, – объявил Льюис, и Огюсту волей-неволей пришлось обратить на него взгляд. – Мы видели пожары в одной-двух милях отсюда. У нас считанные минуты, чтобы спасти бельгийцев и спастись самим.

Огюст кивнул.

– Для детей у нас есть тележки. Помогите объяснить этим женщинам, что они не могут взять с собой все вещи.

Льюис спрыгнул с седла, и мужчины принялись усаживать перепуганных детей в запряженные лошадьми тележки. Оливия помогала мадам Шамо успокоить истерически вопивших женщин.

Мадам Шамо не потрудилась представиться, очевидно, посчитав, что для этого просто нет времени. Только бросила взгляд на перебинтованную руку Льюиса и коротко осведомилась:

– Он ранен?

Оливия кивнула.

– Тяжело?

– Кажется, да, – вздохнула Оливия, помогая пожилой женщине забраться в тележку. – Не смогла как следует разглядеть в темноте.

Тележки под присмотром молодого австралийца, приехавшего с четой Шамо, отправились в путь.

– Ему не следовало приезжать, – сухо заметила мадам Шамо под аккомпанемент воплей «Sha! Sha!». – Он не спал уже двое суток.

Мужчины вскочили на лошадей и по приказу Огюста Шамо помчались по утоптанной земле вслед, за женами и детьми.

– Он убивает себя, но даже это не заглушит его боли, – продолжала мадам Шамо и, взяв за руку Оливию, потащила к тому месту, где стояли пони.

– Боли? – задыхаясь, спросила Оливия, когда мадам Шамо вскочила в седло.

– Его жена! – крикнула та, не оборачиваясь. – Он так тоскует по ней, что не думает о смерти.

Льюис велел им поспешить. Едва они успели отъехать, как на ближайшую крышу шлепнулся горящий факел. Пламя мгновенно взметнулось, к небу.

Для дальнейших разговоров времени не было. Осталось только отчаянное стремление поскорее вырваться на открытое пространство, прежде чем «боксеры» успеют захлопнуть капкан и оставить их в кольце горящих зданий.

Оливия вонзила каблуки в потные бока пони. Она отставала от мадам Шамо всего на несколько ярдов. В этот момент Льюис развернул лошадь, чтобы защитить арьергард: «боксеры» уже заполонили опустевшие улицы. От боли лицо Льюиса побледнело и осунулось. Сквозь повязку сочилась кровь.

– Господи милостивый, только не дай ему умереть, – молилась Оливия вслух, оставляя позади последние здания. – Не дай ему потерять сознание! Не дай упасть!

Конский топот и грохот тележек заглушали все остальные звуки. Платье сползло с плеча Оливии, шпильки вылетали из волос, но ей было все равно. Она не может отстать. Не может подвести Льюиса.

За их спинами разгорались новые пожары. Мимо головы Оливии просвистела пуля. Выстрел. Другой… Огюст Шамо и Льюис стали отстреливаться.

– Нет, пожалуйста, нет! – вскрикнула она, безуспешно пытаясь остановить пони. У него только одна рука! Он не может стрелять на скаку! Безумие! Самоубийство! Он наверняка остановил коня и теперь все больше отстает!

Оливия, рыдая от безнадежности и отчаяния, со страхом оглянулась и тут же облегченно всхлипнула. Льюис держался у нее за спиной и, поймав ее взгляд, ободряюще улыбнулся:

– Они отстали! На этот раз удовлетворятся поджогом и грабежом!

Не успел он договорить, как послышался свистящий звук: это крыши домов проваливались одна за другой. Оливия решительно пришпорила пони. Да, Чансынтень уничтожен, зато его обитатели спасены!

Только на рассвете измученные животные прошли через огромные Южные ворота. Их встречали испуганные, недоверчивые взгляды, и мадам Шамо, взглянув на Оливию, расхохоталась:

– Думаю, вам лучше сначала поехать со мной в отель, прежде чем кто-то из соотечественников вас увидит. Вы совершенно не похожи на респектабельную молодую леди.

Оливия растерянно оглядела себя. Во что только превратилось ее синее вечернее платье! В грязные лохмотья, непристойно открывавшие ноги в чулках, которые еще вчера были белыми. Порванный лиф обнажал грудь. Недаром на нее так жадно глазели зеваки, прослышавшие об их прибытии и прибежавшие узнать, действительно ли правдива история о спасении бельгийцев.

Гардения, украшавшая волосы, давно потерялась. Должно быть, она выглядит уличной цыганкой, а не хорошо воспитанной девушкой из приличной семьи, племянницей сэра Уильяма и леди Летиции Харленд.

– Рану нужно немедленно зашить, мой храбрец, – говорил тем временем Огюст смертельно уставшему Льюису.

Оливия кивнула и обратилась к мадам Шамо:

– Буду очень благодарна, если вы одолжите мне платье.

– У меня есть юбка для гольфа и блузка, которые вы вполне можете носить следующие несколько дней, – объяснила практичная мадам Шамо. – Чем скорее доктор посмотрит руку Льюиса, тем лучше.

Оливия охотно согласилась. Состояние Льюиса ее тревожило. Скулы словно обострились, в уголках рта залегли глубокие складки. Он выглядел так, словно вот-вот упадет от усталости, и даже покачивался в седле. Огюст требовал, чтобы Льюис шел в отель, но тот отказывался, пока последних бельгийцев не проводили в посольство под надежным эскортом.

– Наверное, по возвращении домой вас ждет настоящая буря? – осторожно осведомилась мадам Шамо, когда они вошли в вестибюль отеля.

Оливия представила ярость родных и молча кивнула. Мадам Шамо улыбнулась:

– Если шторм разыграется не на шутку, вспомните, что мы не смогли бы обойтись без пони, которых привели вы с Льюисом. И если бы не ваша тугая повязка, Льюис истек бы кровью.

Доктор Пул, вызванный из британского посольства, уже помогал Льюису подняться по лестнице. Оливия грустно смотрела вслед. Их снова разлучили.

– Нельзя ли послать записку моему дяде? – спросила она, когда мадам Шамо приказала наполнить ванну и принести чистую одежду. Мадам Шамо кивнула и вызвала рассыльного. Оливия отдала ему записку, в которой говорилось, что она вернулась из Ченсынтеня, находится в «Отеле де Пекин» и приедет домой позже.

Только после этого она выпила чашку чая и позволила увести себя в спальню, где ее ждала горячая ванна. Тело ныло от усталости, но при мысли о Льюисе, находившемся сейчас совсем близко, Оливия не смогла лежать в душистой воде.

Она поспешно вытерлась, надела безупречно сшитые юбку и блузку мадам Шамо и, выйдя в коридор, остановилась перед дверью, за которой слышались голоса доктора Пула и месье Шамо. И виновато дернулась, когда дверь открылась и в коридор вышел ее соотечественник.

– Так это и есть отважная мисс Харленд?! – воскликнул доктор Пул, расплывшись в улыбке. – Счастлив познакомиться, дорогая. Ваш дядя должен гордиться вами! Месье Шамо рассказал, что вы помогли спасти не только бельгийцев, но и жизнь моего коллеги, доктора Синклера.

Оливия безуспешно попыталась заглянуть в комнату поверх плеча доктора Пула.

– Месье Шамо очень добр, но я не совершила никаких подвигов.

– Вы были великолепны, дорогая! Великолепны! – восхищенно воскликнул доктор.

– Мне можно… можно поговорить с доктором Синклером? – робко спросила она, не смея попросить мистера Пула немного подвинуться. Тогда она смогла бы увидеть комнату.

– Доктор Синклер спит, – любезно пояснил мистер Пул.

Ей вдруг захотелось заплакать. Как глупо!

– А его рука? – взволнованно допрашивала Оливия. – Все заживет?

– Если он даст ей такую возможность. Сухожилия не повреждены, так что нужны только отдых и время.

Они распрощались, и месье Шамо повел доктора по коридору и вниз по лестнице. Оливия продолжала стоять на пороге. Льюис лежал посреди широкой постели с медным изголовьем. Глаза его были закрыты. Дышал он глубоко и ровно.

Девушка нерешительно прошла по толстому ковру и оглядела Льюиса. Он по-прежнему был обнажен до пояса, только вместо ее повязки на руке белел свежий бинт.

Она вымылась и переоделась. Больше у нее нет предлога оставаться в отеле. Снова придется покинуть Льюиса… Едва смея дышать, она нагнулась и легонько коснулась губами его лба.

Почувствовав прикосновение, он повернул голову и что-то пробормотал. Первых слов она не смогла разобрать. Но тут у него отчетливо вырвалось:

– Жемчужная Луна… Жемчужная Луна…

Слезы брызнули из глаз Оливии. Она любила его. А он… он не любил. Никогда не говорил о своих чувствах и ничем не давал понять, что отвечает ей взаимностью.

Оливия до крови прикусила губу. Уйдет ли когда-нибудь боль, которая не дает ей покоя? Или навеки останется с ней?

Она в отчаянии повернулась и выбежала из комнаты. На сердце лежала такая тяжесть, от которой оно в любую минуту может разбиться…

 

Глава 8

– Филипп сообщил нам о твоей выходке, – начал сэр Уильям, разрываемый гневом и облегчением при виде благополучно вернувшейся племянницы. Он так переволновался, что, сам того не замечая, конвульсивно сжимал и разжимал кулаки. – Такое легкомыслие! Такая беспечность! Твоя тетя слегла! Пришлось вызвать доктора Пула! – Он стал ходить по кабинету из угла в угол. – За все годы, прожитые с нами, Оливия, ты никогда не отличалась непослушанием. И вот теперь это! Ускакать в ночь с человеком, который уже выказал крайнюю непочтительность в обращении с тобой… – Сэр Уильям вытащил из кармана шелковый платок и промокнул лоб. – Весь посольский квартал уже к полудню будет знать о твоих приключениях. Сплетни убьют твою тетю. Такого она не вынесет.

Оливия изнемогала от жалости к дяде. Но не могла извиняться за то, что кому-то не понравилось ее поведение.

– Простите, что ранила и обидела вас и тетю Летицию, – ответила она с таким искренним раскаянием, что дядюшка остановился. – Но я должна была помочь несчастным. И знала, что никто из дипломатического корпуса не подумает послать спасательную партию. Почему? Почему, дядя Уильям? Немало европейцев еще остается в безвыходном положении! И для них ничего не делается!

Уильям мгновенно забыл о намерении строго отчитать племянницу и сжал ее руки.

– Дорогое дитя, что тут можно сделать? «Боксеры» наводнили всю страну. Но мы послали за войсками, и остается только ожидать их прибытия.

Глаза племянницы ясно говорили, что она думает о такой бездеятельности. И Уильям Харленд втайне соглашался с ней.

По городу ходили жуткие истории о зверствах, творимых «боксерами», об издевательствах, которым подвергались европейцы, попавшие в их руки. Да и семья самого Уильяма погибла бы страшной смертью, не приди им на помощь Льюис Синклер, который отказался ждать обещанных войск и уже дважды после прибытия в Пекин выезжал из города, чтобы спасти других. Будь Уильям помоложе, он сам бы, подобно племяннице, отправился с Синклером. И сознание этого растопило остатки гнева.

– Ты поступила глупо, но храбро, моя Оливия. Я горжусь тобой, дорогое дитя. Очень горжусь. – Уильям энергично высморкался. – А теперь ты должна пойти наверх и помириться с тетушкой. Последние двенадцать часов стали серьезным испытанием для ее нервов.

После ухода племянницы Уильям тяжело вздохнул. Летиция так слаба здоровьем и не выносит ни малейших неприятностей. Она нуждается в постоянном ободрении и утешении. А в нынешних обстоятельствах он мало что может для нее сделать. Он уверен, что «боксеры» нападут и скромный отряд, посланный из Тяньцзиня, вряд ли остановит обезумевших фанатиков.

Он снова вздохнул. Разумеется, невозможно простить Льюису скандально-интимный поцелуй при прощании с Оливией, но Уильям от всей души желал, чтобы в городе оказалось побольше мужчин, подобных ему. Они так необходимы несчастным людям.

Тетка встретила Оливию с распростертыми объятиями и обильными слезами.

– Оливия, я думала, что больше никогда тебя не увижу Ты не ранена? Ты здорова?

Прежде чем Оливия успела ответить, тетка снова зарыдала.

– Как ты могла сделать со мной такое? Уехать с этим человеком? Что скажут люди?! Я больше не смогу показаться ни на одном приеме! Я едва не умерла от стыда. По мнению доктора Пула, у меня такие слабые нервы, что даже он потрясен моими переживаниями! Твой бедный дядюшка не знал, как объяснить Филиппу твое поведение! Он бросит тебя, Оливия, вот увидишь! Невозможно ожидать, что мужчина, а особенно француз, потерпит твою поездку наедине с человеком, имеющим такую репутацию, как доктор Синклер! Который к тому же женат на китаянке! О Господи, мне опять плохо. Твой дядя сказал, что леди Макдоналд пригласила нас пожить в посольстве. Все англичане, живущие в посольском квартале, перебираются туда, но разве для нас это возможно?! Как я смогу смотреть людям в глаза после того, что случилось?

Она снова зарыдала, и Оливия поспешно обняла ее за плечи.

– Все не так страшно, как вам кажется, тетя Летиция, – заверила она. – Сейчас в городе только и гадают, нападут «боксеры» или нет. Никого не интересует моя поездка в обществе доктора Синклера. У них и без меня есть о чем тревожиться.

Но леди Харленд яростно затрясла головой, отказываясь верить племяннице:

– Я ясно слышу голос леди Макдоналд! Должно быть, она внизу. Беседует с твоим дядей. Просит, чтобы мы не позорили ее, согласившись переехать в посольство. О, я этого не вынесу! Зачем мы вообще приехали в эту кошмарную страну? Жили бы сейчас в Бате, и ничего бы этого не случилось!

В комнату, предварительно постучав, вошел ее муж.

– Приходила леди Макдоналд, – сообщил он, беря за руку плачущую жену. – Она просила сообщить Оливии, что сэр Клод очень гордится той ролью, которую она сыграла в спасении бельгийских инженеров и их семей.

Легация мгновенно замолчала и уставилась на мужа с таким видом, словно не верила ни одному его слову.

– Бельгийский посланник тоже нанес нам визит. Выразил свою благодарность и просил разрешения лично поблагодарить Оливию, когда та немного отдохнет.

– Боже!

Рука Летинии взлетела к волосам, и муж понял, что она уже прикидывает, какое платье надеть.

– Леди Гленкарти, мадам Пишо и миссис Конгер тоже навестили нас и выразили свое восхищение смелостью Оливии.

Летиция вытерла слезы кружевным платочком и откинулась на подушки.

– Значит, все улажено! – обрадовалась она. – И Филипп больше не будет сердиться! Оливию не посчитают бесстыжей особой, и мы сможем принять приглашение леди Макдоналд и переехать в посольство, пока не прибудут войска и не разгонят «боксеров» по их норам!

Сэр Уильям с легким раздражением уставился на жену. Будет нелегко разубедить ее, объяснив, что вряд ли столь небольшой отряд способен защитить посольский квартал. Поэтому он только погладил ее по руке и напомнил:

– Оливия еще не успела отдохнуть, дорогая. Ей нужно поспать.

Только тогда Летиция заметила бледность племянницы и синие круги под глазами.

– Розовая вода, – изрекла она, уже думая о будущем визите бельгийского посланника. – Перед сном положи на глаза салфетки, смоченные в розовой воде.

– Да, тетя Летиция, – покорно ответила Оливия, зная, что у нее просто не хватит на это сил.

Поцеловав тетку в щеку, она побрела к себе, но еще успела услышать ее задумчивый голос:

– Не находишь странным, дорогой Уильям, что доктор Синклер не привез жену в Пекин?

– Не нахожу, – ответил муж с необычной для него резкостью. – Синклер не собирался оставаться в городе, Он совершенно случайно встретил нас, когда направлялся на север. Если бы не мы, он сейчас наверняка уже был бы со своей женой.

– О Боже! – беспомощно пробормотала Летиция. – Неудивительно, что временами у него бывает такой свирепый вид! Должно быть, ужасно волнуется за нее.

Оливия неверной рукой закрыла дверь и поморщилась от боли в груди. Льюис Синклер безумно страдает от разлуки с женой. Именно в этом и кроется причина его постоянной угрюмости. А когда он думает, что за ним никто не наблюдает, его лицо искажается страдальческой гримасой.

Она вспомнила, когда впервые ясно увидела его лицо. Это было в тот момент, когда она очнулась от дурацкого обморока и посмотрела на Льюиса, стоявшего на фоне алого неба, в которое рвалось пламя горевшей виллы. Тогда она была потрясена его бесстрашием, а он… он повернул голову. Их взгляды встретились, и ее поразило выражение его темных глаз.

В этих глазах не было облегчения от того, что опасность вроде бы миновала, и они сумели разогнать «боксеров». Была лишь одна боль. Душевная боль, невероятная по своей силе. Тогда она не понимала, в чем дело, но теперь хорошо знала, чем эта боль вызвана. Тоской по Жемчужной Луне. Он спас англичан, запертых в горящей вилле. И честь требовала, чтобы он проводил их в Пекин, отложив возвращение к жене. А обстоятельства сложились так, что ему пришлось задержаться на неопределенное время.

Оливия зябко вздрогнула и обхватила себя руками. Как он, должно быть, ненавидел их всех! Впрочем, если не считать некоторой резкости, расстраивавшей тетку, он ничем не выказал своего отношения к спасенным. Иногда он смотрел на Оливию и улыбался. И тогда у нее по спине бежали мурашки. А его поцелуй в саду…

По пути в Чансынтень она уже знала, что любит его, и посмела надеяться, что эта любовь взаимна. Но теперь ясно, что это была всего лишь дружба, рожденная опасностью. Но на большее она не имеет права претендовать. Его сердцем владеет Жемчужная Луна.

Оливия почти упала на постель.

Больше она его не увидит. Есть предел мучений, которые может вынести ее сердце, и если они встретятся снова, может оказаться, что этот предел уже превышен.

Девушка прижала ладони к ноющим вискам. Может, тетя права и лучше бы им оставаться в Бате? Жизнь там была бы проще, безопаснее… и куда скучнее.

– К вечернему визиту бельгийского посланника Оливия надела платье лимонного шелка. Судя по тому, с какой, гордостью взирала на нее тетка, неприличное поведение племянницы было прощено.

Посланник оказался человеком обаятельным, беседа – приятной, а тетка была на седьмом небе от оказанной им чести.

Когда бельгийский посланник учтиво распрощался с хозяевами, Легация прошептала:

– Приходил посыльный от Филиппа. Передал, что Филипп навестит нас утром.

– Филипп?

Она ни разу не подумала о Филиппе с той минуты, когда покинула дом месье Пиша.

– Именно.

Глаза Легации засияли при мысли о том, как рады будут помириться молодые люди.

– Твой дядя, конечно, рассказал ему, как ты измучена после своей… своей экспедиции.

Несмотря на то, что вся европейская община была в восторге от эскапады племянницы, сама Летиция не могла упомянуть о случившемся без дрожи ужаса.

– Уверена, что он уже пришел бы к тебе, если бы дядя позволил.

Оливия поняла, что сейчас опять расстроит тетку.

– Простите, тетя Летиция, – ответила она, когда за посланником закрылась дверь, – но у меня нет ни малейшего желания снова видеть Филиппа.

– Нет желания видеть Филиппа? – переспросила тетка, уверенная, что ослышалась. – Но, дорогая, ты должна встретиться с ним! Он твой жених!

И как ни странно, Оливия сообразила, что в глазах окружающих все именно так и выглядит.

– Так вот почему ты такая бледная и осунувшаяся? – допытывалась тетка в полной уверенности, что, наконец, поняла причину дурного настроения племянницы. – Считаешь, что Филипп не поймет причин твоего… твоего путешествия в Чансынтень? – спросила она, обнимая пухлой рукой талию девушки. – Ну конечно, он поймет, дорогая! И будет так же горд тобой, как дядя Уильям.

А вот в этом Оливия очень сомневалась. Но какая разница? Все равно она ни за что не выйдет за него замуж!

И в этот момент она ошеломленно уставилась на свою руку. На пальце по-прежнему сверкал изумруд! Да… ведь она надела кольцо, чтобы ехать на вечер к французскому посланнику! И совсем про него забыла!

Несчастная тетка охнула от ужаса, когда Оливия сняла кольцо и положила на ладонь. Завтра утром она выйдет к Филиппу. Но только для того, чтобы вернуть ему кольцо и официально разорвать помолвку, на которую, как теперь стало ясно, вообще не стоило соглашаться.

Наутро Филипп вошел в дом Харлендов, настроенный куда более мирно, чем ожидалось. К своему изумлению, он обнаружил, что его невеста провозглашена героиней.

– Ваша невеста очень храбра, – с нескрываемым восхищением заявил ему голландский посланник в то утро, когда бельгийцы благополучно въехали в город.

Тогда Филипп, поджав губы, ответил высокомерным взглядом. Он уже решил, что при первой же возможности откажется от столь неподходящей партии. Но тут его стали осаждать гости, наводнившие французское посольство.

– Отважная девушка, – высказался его собеседник из британского посольства.

– Поразительно мужественная молодая леди, – вторил мистер Конгер. – Вы, должно быть, очень ею гордитесь.

Филипп, которого впервые удостаивал беседой глава американского посольства, поспешно согласился, что именно так и есть. Но комплименты продолжали сыпаться. Господин Гире, русский посланник, тоже соизволил заговорить с ним лично.

– Великолепная демонстрация отчаянной дерзости, – заявил он, сдержанно кивнув. – Поздравляю вас, месье Ка-занофф, с такой храброй невестой.

Выходило, что Оливия не только не разрушила его карьеру, но и придала ей новый блеск. Несмотря на тревоги по поводу возможного нападения «боксеров», его засыпали приглашениями. Все: сэр Клод, бельгийцы, германцы и даже русские – жаждали познакомиться с мисс Харленд. Похоже, что дела обстоят лучше некуда, а Филипп был не настолько глуп, чтобы понять: все преимущества будут немедленно потеряны, если станет известно, что он больше не жених Оливии.

Филипп щелчком сбил воображаемую пылинку с идеально сшитого костюма цвета голубиного крыла и поправил шелковый галстук, отметив, что новомодный стоячий воротничок сорочки изумительно ему идет. Нет, сейчас он не может отказаться от помолвки. Но со временем… Мисс Харленд слишком своевольна, чтобы стать подходящей женой для дипломата. А ведь он считал ее очаровательно застенчивой, милой, послушной скромницей. И представить не мог, что она способна разговаривать и вести себя так, как вчера за столом у месье Пишо. А как она смотрела на него! На него, Филиппа Казаноффа! Глаза, в которых когда-то светилось обожание, яростно сверкали. Во взгляде был вызов и что-то еще. Презрение? Отвращение?

Нет. Это невозможно. Она навеки погубила все свои надежды стать мадам Филипп Казанофф. Интересно, понимает ли это сама Оливия?

Леди Харленд приветствовала его с нескрываемой нервозностью, и учтивая улыбка Филиппа превратилась в довольную. Она, по крайней мере, сознает неприятные последствия идиотской эскапады своей племянницы. Оливия, вне всякого сомнения, тоже нервничает, предчувствуя недоброе. Минутная слава – слишком малая компенсация за потерю столь завидного жениха. Что ж, забавно будет простить ее. Насладиться ее радостью и благодарностью. Позже, когда о ней немного забудут, ему доставит огромное удовольствие отомстить за унижение, которое пришлось претерпеть в доме французского посланника.

– Оливия! Вот и ты, дорогая! – взволнованно воскликнула леди Летиция, когда девушка вошла в комнату.

На мгновение его решимость поколебалась. На ней была белая кружевная блузка с высоким воротником, длинными, широкими, сужавшимися у запястья рукавами и манжетами на перламутровых пуговичках. Темно-сиреневая юбка, вместо того чтобы подметать пол, едва доходила до изящных ботиночек. Костюм столь строгого покроя, как ни странно, подчеркивал округлость грудей и изгиб бедер и казался поразительно эротичным.

Сражаясь с инстинктивным приливом желания, Филипп раздраженно отметил, что она не выказывает ни нервозности, ни волнения. Он быстро пересек комнату и прижал к губам ее руку.

– Оливия! Как вы могли быть столь беспечной? Я был вне себя от тревоги!

– Неужели, Филипп?

Он резко вскинул голову, на какой-то невероятный момент поверив, что в ее голосе звучит нечто вроде издевки. К тому же она смотрела мимо него. На тетку.

– Не извините нас, тетя Летиция? Я хотела бы поговорить с Филиппом с глазу на глаз.

Летиция возмущенно ахнула. Неприлично оставлять молодых людей наедине! Кроме того, если она уйдет, Оливия немедленно вернет Филиппу кольцо и разорвет помолвку. И не будет великолепной церемонии в соборе. А ведь все приятельницы открыто ей завидовали! Что ни говори, а Филипп – великолепная партия!

– Нет… – пролепетала она, но тут же осеклась. Откуда взялся этот решительный вид?

Голубые глаза строго взирали на Летицию. И вместо того чтобы настоять на своем, та едва слышно пролепетала:

– Хорошо, дорогая, но только на несколько минут. Помни, ты перенесла серьезное испытание и еще… ещё не пришла в себя.

Успешно намекнув на то, что никакие слова Оливии нельзя принимать всерьез, она оставила их и отправились на поиски нюхательных солей.

Филипп ожидал услышать извинения невесты, считая, что ее холодность, несомненно, вызвана боязнью его осуждения. Это одновременно раздражало и возбуждало его. И хотя, судя по поведению, покорной жены из нее не выйдет, она может стать чертовски волнующей любовницей.

– Простите, Филипп, – заговорила, наконец, Оливия. О, этот тихий, грудной голос, который он всегда находил чарующим! – Я не могу выйти за вас замуж. – Она протянула руку. На ладони сверкнул изумруд. – Надеюсь, вы поймете и…

– Простите? – переспросил он, не веря ушам. Может, он недостаточно хорошо знает английский и поэтому не понимает, что она имеет в виду?

– Я не могу стать вашей женой, Филипп, – повторила она искренне, но без всякого сожаления.

Он всмотрелся в ее прекрасное лицо и неожиданно ощутил леденящий холод. Она не притворяется. Не ждет, чтобы он возразил. Чтобы простил ее за недостойное поведение. А ведь он уже был готов обнять тонкую талию и прижать девушку к себе. Прошептать, что он, конечно, прощает ее. Воспользоваться тем, что они остались одни, провести ладонью по белоснежному кружеву и ласкать маленькие груди, вздымающиеся так соблазнительно.

Неудовлетворенное желание, душившее его, сменилось гневом. Как смеет она первая разрывать помолвку?! Боже! Новости распространятся по кварталу с быстротой лесного пожара! Начнутся разговоры. Он станет всеобщим посмешищем!

– Нет! – взорвался он, раздувая ноздри. – Я не позволю, чтобы мое имя трепал каждый пекинский сплетник!

– Простите, Филипп, – повторила она, слегка поворачиваясь. Лучи утреннего солнца упали на ее лицо, и он с удивлением увидел под ее глазами синие круги. Неужели это из-за него? Из-за тоски по нему? Может, она отказывается от помолвки, сознавая, как опозорила его?

Задохнувшись, он шагнул к ней и сжал ладошку, в которой лежало кольцо. Вдохнул аромат ее волос и кожи.

Оливия напряглась, и он неожиданно понял, что тоскует она вовсе не по нему.

Бледно-голубые глаза стали жесткими.

По кому же в таком случае?

И тут его осенило. Ответ был таким ошеломляющим, что он лишился дара речи. Синклер! Это Синклер привез ее в Пекин! С Синклером она отправилась в Чансынтень!

Дыхание со свистом вырвалось из пересохшего рта. Филипп стиснул зубы. Он еще не отомстил Синклеру за то, что негодяй сбил его на пол ударом в челюсть! И вот теперь Синклер еще раз унизил его! Публично!

– Синклер! – выплюнул он. Его лицо, искаженное ненавистью и бешенством, было почти неузнаваемым. – Когда он лишил вас невинности? По пути в Пекин? В полях вокруг Чансынтеня? Именно там он взял вас? На земле, как китаянку? Как свою жену?

Ответом ему была звонкая пощечина.

– Как смеете вы чернить его?! – яростно воскликнула Оливия, когда он пошатнулся от удара. – Вы подметки его не стоите!

Филипп схватил ее так безжалостно, что она вскрикнула от боли.

– Тварь! – прошипел он, впиваясь пальцами в ее плечи. – Потаскуха!

Оливия пыталась сопротивляться, но он с силой оттолкнул ее. Не удержавшись на ногах, она упала, но не доставила Филиппу удовольствия насладиться превосходством. Лежа у его ног, она подняла голову и окинула его презрительным взглядом. Филипп молчал.

– Почему вы так его ненавидите? – внезапно спросила Оливия. – Потому что он такой, каким вам никогда не стать? Храбрый, благородный и добрый?

Филипп одним быстрым движением упал на колени, и Оливия, испугавшись, невольно сжалась. Но он лишь стиснул ее запястье. Глаза его, превратившиеся в узкие щелки, сверкали восторгом, испугавшим ее больше, чем прежнее бешенство.

– И мертвый! – злорадно добавил он и, схватив валявшееся на полу кольцо, сунул в карман. – Когда придут «боксеры», Синклер погибнет первым!!

– Этого вы знать не можете, – возразила она, но на этот раз в ее голосе звенел откровенный страх и Филипп, рассмеявшись, встал и разгладил воображаемую складочку на рукаве пиджака.

– Могу, cherie! Еще как могу! Когда начнут стрелять, никто не спросит, куда летят пули. И даю слово, одна непременно попадет в Синклера.

– Не посмеете! – неверяще прошептала Оливия, с трудом поднявшись и сжимая ладонями лицо, ставшее пепельно-серым. – Это убийство!

Филипп задержался у двери, разглаживая тонкие усики пальцем с безукоризненным маникюром.

– Если это и так, cherie, наверняка будем знать только я и вы!

– Филипп!

Дверь захлопнулась перед ее несом.

– Филипп, нет!

Пальцы беспомощно скользнули по круглой ручке из оникса. Оливия услышала, как закрылась входная дверь. Поздно. Он ушел.

Девушка прислонилась к стене. Прижалась щекой к гладким обоям. Он не посмеет! Не пойдет на такое! Это было бы чудовищно! Одни пустые угрозы! Он просто пытается ее запугать.

Откуда-то слышались голоса птиц, щебечущих в клетках, и слабое позвякивание ветряных колокольчиков. В дверь нервно постучали.

– Оливия! – обеспокоенно позвала тетка. – Оливия! Все в порядке?

– Да, тетя Летиция, – солгала она и, глубоко вздохнув, чтобы успокоиться, повернула ручку.

Войска прибыли вечером, но, как и предсказывал месье Пишо, в крайне малом количестве. Подразделение американских морских пехотинцев, получивших от командования увольнительные, несколько офицеров и два десятка солдат.

– И это отряд, прибывший для охраны посольства? – бушевал сэр Уильям, взволнованно бегая по кабинету. – О чем только думают власти? Нам нужно серьезное подкрепление! Армия!

– Но морские пехотинцы прошли по Посольской улице со штыками наготове, – напомнила жена, думая при этом не о солдатах, а о Филиппе. Может, не все еще потеряно? Они с Оливией поссорились. Но милые бранятся… все это пустяки. Она пригласит его на ужин, и через несколько дней все уладится.

– Улицы были запружены враждебно настроенными китайцами, – продолжал сэр Уильям, игнорируя жену и обращаясь прямо к Оливии. – Может, теперь посланники поймут, как велика опасность. Сейчас невозможно определить, кто друг, а кто враг. Я уверен, что узнал в толпе одного из слуг мистера Конгера, но для нас все китайцы на одно лицо, и ничего нельзя сказать наверняка.

– Думаю, нашим слугам можно доверять, – тихо откликнулась Оливия из глубины большого мягкого кресла. – Нам следует взять их с собой, когда мы переедем в британское посольство.

– Боже мой, Оливия! У леди Макдоналд достаточно слуг, чтобы позаботиться и о нас! – вскричала тетка. – А кто присмотрит за домом в наше отсутствие? Прости, дорогая, но это крайне неразумная мысль. Крайне неразумная!

– Нет, Летиция, – покачал головой сэр Уильям. – Оливия права. Наши слуги – христиане, и они окажутся в смертельной опасности, если нападут «боксеры».

Летиция всмотрелась в мрачное лицо мужа, и ее нижняя губа дрогнула. Она думала, что если придут солдаты, ни о каком нападении не может быть и речи. Как может Оливия держаться так спокойно?

Племянница выглядела такой миниатюрной и уязвимой, когда сидела в широком кресле Уильяма под люстрой, бросающей отблески на темные волосы и сосредоточенно сведенные брови. Казалось немыслимым, что такая женственная особа способна во весь опор скакать сквозь ночь по бездорожью в компании вечно угрюмого доктора Синклера.

Словно разгадав мысли тетки, Оливия подняла глаза.

– Скажите, дядюшка, есть ли новости о докторе Синклере? – спросила она, до боли сжав руки.

Сэр Уильям нахмурился. Он не хотел говорить о Льюисе Синклере. И хотя было дьявольски трудно осуждать человека, во многих отношениях заслуживавшего уважение, его поступок по отношению к Оливии был непростителен! В глазах сэра Уильяма подобное отношение заслуживало порки кнутом!

– Насколько я знаю, чете Шамо пришлось держать его под замком, чтобы выполнить инструкции доктора Пула и дать раненому отдохнуть, – сухо сообщил он.

– Леди Макдоналд утверждает, будто сама слышала, что доктор Синклер – очень трудный пациент и у него ужасный характер, – вставила Легация, довольная тем, что тоже может принять участие в разговоре. – Месье Шамо даже отнял у него сапоги и бриджи, потому что доктор Синклер все рвался спасать очередную партию миссионеров.

Муж бросил на нее насмешливый взгляд, и Летиция осеклась.

– Я только повторяю то, что сказала сама леди Макдоналд! – оправдывалась она.

– Я так и думал. А она упоминала о нашем переезде в посольство? – поинтересовался муж.

– Она просила нас поторопиться. Сэр Клод говорит, что очень скоро все англичане соберутся в британском посольстве, поскольку оно расположено в безопасном месте, достаточно далеко от ворот Чэньмэнь. К тому же здание настолько просторно, что в нем может поместиться много людей. Наши комнаты будут в самой глубине, они выходят на газоны. Очень приятно, по-моему. Не находишь, Оливия?

Оливия не ответила. Мыслями она была далеко от британского посольства. Она думала только о человеке, лежавшем в гостиничном номере. Всем сердцем она жаждала одного: ухаживать за Льюисом.

Наутро несговорчивый пациент, держа руку на перевязи, нетерпеливо постучал в дверь Харлендов, требуя разрешения поговорить с Оливией.

Оливия в это время переходила из одной спальни в другую с охапкой одежды, которую нужно было взять с собой. Она не сразу услышала знакомый низкий голос, а услышав, оцепенела. Только сердце билось так часто, что, казалось, вот-вот разорвется на части.

– Нет, я не желаю видеть леди Харленд, – твердо сказал он мальчишке, открывшему дверь. – Я пришел к мисс Харленд.

Бесцеремонно отодвинув слугу, он переступил порог.

Лестничная площадка, на которой стояла Оливия, выходила на центральную часть выложенного мраморными плитками холла. Оттуда она могла ясно видеть Льюиса. Несмотря на раненую руку, он по-прежнему держался с холодной уверенностью. Но что-то все же изменилось. Лицо потеряло прежнее мрачное выражение. Жесткая линия рта смягчилась, и Оливия снова вспомнила, что он способен смеяться от души и очень заразительно.

В ушах грохотала кровь. Он пришел, чтобы увидеть ее! Она так и знала.

Оливия судорожно прижала к себе груду платьев. Она не спустится к нему. Их встреча ничего не решит. Ничего.

Где-то внизу зашуршала тафта, и вперед выступила тетка.

– Доброе утро, доктор Синклер! Как приятно вновь увидеться с вами, – неубедительно заверила она. – Сэра Уильяма сейчас нет, и…

– Но я хотел видеть вовсе не сэра Уильяма, – неучтиво перебил Льюис.

– Вот как? – Тетка беспомощно осмотрелась, словно надеясь на спасение, и, не дождавшись помощи, пролепетала: – Может, желаете пройти в гостиную, доктор Синклер?

– Мне необходимо увидеть Оливию.

– О Господи! Не думаю… сэр Уильям будет недоволен!

И Оливия вдруг поняла, почему Льюис казался другим. Он не выглядел несчастным. Терзавшая его боль стихла.

Оливия закрыла глаза и вонзила ногти в ладони. Есть только одна причина его хорошего настроения. Должно быть, Жемчужной Луне удалось добраться до Пекина, найти мужа, и счастливые супруги воссоединились.

Льюис слегка нахмурился.

– Возможно, если я объясню причину своего визита…

Больше она не вынесла. Повернулась и вбежала в ближайшую спальню. Приготовления к переезду почти закончены. Тетке представилась счастливая возможность проводить целые дни в обществе леди Макдоналд.

Зная, что если задержится здесь хоть на минуту, то не сумеет совладать со своими чувствами, Оливия уронила одежду на кровать и поискала на туалетном столике перо и бумагу. Она отправится в англиканскую миссию и станет помогать сестре Анжелике. Нужно заняться делом. Работать с утра до вечера, чтобы мучительным мыслям не было места.

«Я буду в англиканской миссии. Позже присоединюсь к вам. Целую, Оливия», – поспешно набросала она и, вынув из гардероба объемистую соломенную корзинку, сунула туда смену одежды и прислушалась.

Входная дверь ни разу не стукнула. Значит, Льюис все еще в доме.

Бесшумно ступая, она вышла на лестницу. В холле не было ни души, и Оливия поспешила к черному ходу. Вскоре, задыхаясь и сжимая корзинку под мышкой, она уже проталкивалась через толпу, запрудившую Татарский город.

 

Глава 9

– Жениться на Оливии? – ахнула Легация, не веря ушам. – Что вы, доктор Синклер! Это невозможно!

Льюис разглядывал пухлое взволнованное лицо и едва сдерживал нетерпение. Ему следовало бы подождать возвращения сэра Уильяма, прежде чем объявлять о своих намерениях. Вполне естественно, что у леди Харленд есть другие, более грандиозные планы на будущее Оливии.

– Возможно. И я женюсь на ней, – ответил он с уверенностью, окончательно перепугавшей Летицию. Бедняжка попятилась, задела маленький столик и сбила на пол нефритовую статуэтку. Этот человек – чудовище! Неужели вообразил, что если его жена – китаянка, значит, их союз ни к чему его не обязывает? Она вспомнила сплетни, ходившие в посольстве. Всеобщее осуждение. Предсказания, что этот брак ничем хорошим не кончится. А теперь… Теперь он хотел отринуть прошлое и жениться на женщине своего круга. На Оливии.

Летиция схватилась за высокую спинку стула, исполненная решимости немедленно выпроводить Синклера. Она никогда не отличалась храбростью, но сейчас ею владело поистине первобытное мужество. Ее ребенку, ее птенчику грозят неприятности!

– Нет! – яростно прошипела она. – Никогда!

Брови Льюиса взлетели вверх. Он не ожидал столь яростного сопротивления от совершенно безвольной особы.

– Думаю, – мягко заметил он, – будет лучше, если я поговорю с самой Оливией.

Но Летиция не собиралась сдаваться.

– Оливии нет дома, – отрезала она, незаметно скрещивая пальцы, чтобы не запятнать смертным грехом свою бессмертную душу. – Она уехала со своим женихом.

Он тихо охнул, и Летиция преисполнилась торжества. Впрочем, ее ложь не так уж и ужасна. Филипп действительно жених Оливии. Вчерашняя небольшая ссора вскоре забудется, и Летиция была твердо уверена, что Уильям станет превозносить ее изобретательность.

– В таком случае я подожду, – сухо объявил он, и в голосе его прозвучала стальная решимость.

Летиция нервно передернула плечами.

– Свадьба состоится очень скоро, доктор Синклер. Поэтому ваше предложение, мягко говоря, неуместно.

В темных глазах блеснуло недоверие. На щеке дернулась жилка.

– Этого не может быть, – процедил он.

– Только вчера утром я говорила с месье Казаноффом в этой комнате, – пояснила Летиция, довольная, что на этот раз сказала правду. – У вас нет ни малейшего шанса жениться на моей племяннице. Ни малейшего.

– Простите, но я предпочитаю услышать это от самой Оливии, – возразил он, глядя на нее так пристально, что Летиция снова затрепетала.

– Вы забываетесь, доктор Синклер, – парировала она, цепляясь за остатки храбрости. – И есть одно непреодолимое препятствие, которое делает невозможным разговор на подобные темы.

– А именно? – холодно бросил он, щурясь так, словно прекрасно знал, что сейчас услышит.

«Боже, почему Уильям не идет?! Почему Синклер не извинится за безобразное поведение и не откланяется?!»

Но этому не суждено было случиться. Он ждал, не сводя с нее глаз. Наконец Летиция, дрожа от возмущения, выпалила:

– Ваша жена, доктор Синклер.

Молчание, последовавшее за этим заявлением, казалось невыносимым. Ничего кошмарнее Летиция до сих пор не ведала. Его взгляд был исполнен такого ледяного презрения, что Летиция прижалась к спинке стула. Куда подевалась ее отвага? Теперь она испытывала безумный страх.

Льюис мгновенно осунулся. Лицо смертельно побледнело.

– Мне жаль, что вы так считаете, – уничтожающе выговорил он. – Не это я ожидал услышать в вашем доме. Прощайте, леди Харленд.

С этими словами он поспешно вышел, боясь, что сорвется, если останется здесь хотя бы еще минуту. Господи Боже! Неужели это никогда не кончится?! Неужели даже после жизни Жемчужной Луне не простят ее национальность?! А если он женится на Оливии? Ее тоже подвергнут остракизму только потому, что ее предшественница была китаянкой?

Сжимая кулаки, он выскочил на Посольскую улицу. Нет, он не хочет для нее такого будущего. Ей действительно лучше выйти замуж за Казаноффа.

– Уильям! Уильям, это ты? – окликнула Легация, выбегая из гостиной в холл. Оказалось, что муж действительно вернулся после встречи с сэром Клодом. – О, Уильям. – Она бросилась в его объятия и зарыдала. – Пока тебя не было, приходил этот несносный человек! Должно быть, он действительно не в себе, если сказал, что хочет жениться на Оливии!

– Жениться на Оливии? Молодой Казанофф? Ну конечно, хочет. Я же советовал тебе не тревожиться из-за этой глупой ссоры! – заметил сэр Уильям, осторожно освобождаясь из цепких рук жены.

– Не Филипп, – пояснила Летиция, продолжая цепляться за него. – Доктор Синклер!

Сэр Уильям с изумлением уставился на жену:

– Это правда?

– Разумеется, Уильям. Но я сказала, что этому не бывать. И что Оливия выходит замуж за месье Казаноффа. Синклер ужасно рассердился и сказал, что не верит мне!

– Но Оливия больше не помолвлена с месье Казаноффом, – нахмурился сэр Уильям.

– Знаю, но как же еще я могла остановить его? Он был настроен весьма решительно. Как, по-твоему, Уильям, он не венчался со своей женой по церковному обряду? Может, китайцы допускают многоженство?

– Где сейчас Оливия?

– Наверху. Собирает вещи. Готовится к переезду в посольство. Я так боялась, что она его услышит! Представляю, как оскорбилась бы бедняжка!

Сэр Уильям молчал, хотя не считал, что Оливию оскорбило бы предложение Льюиса.

– Ты должен мной гордиться, Уильям! Я сказала доктору Синклеру, что Оливии нет дома. Что она уехала с месье Казаноффом. Почему ты такой недовольный? Это была ложь во спасение, которая не нанесла никакого вреда.

– Боюсь, дорогая, что вред вышел, и немалый, – вздохнул сэр Уильям.

Летиция непонимающе уставилась на мужа:

– Но почему?! Оливия не может выйти за доктора Синклера. Он уже женат!

Сэр Уильям устало провел рукой по глазам.

– Миссис Синклер была убита «боксерами». Пять месяцев назад. Льюис Синклер – вдовец.

Летиция на мгновение лишилась дара речи.

– Но… как ужасно! Я не знала, – выдавила она, наконец.

– Очевидно, это было известно всем, кроме нас. Сэр Клод очень удивился, услышав, что я не осведомлен о столь печальном событии.

– О Боже! И ты думаешь, что Оливия согласилась бы… – Летиция осеклась, увидев лицо мужа. Все было понятно без слов. – Я только хотела ей добра, Уильям. Клянусь.

Он погладил руку жены.

– Знаю, дорогая. А теперь пойдем поговорим с Оливией.

Он с трудом поднялся наверх. Новости, сообщенные сэром Клодом, еще больше расстроили его. Теперь не осталось никаких сомнений в том, что вдовствующая императрица заодно с «боксерами», которых поддерживают императорские войска. Железные дороги уничтожены, телеграфное сообщение прервано, и даже самые заядлые оптимисты считали, что нападения на город не избежать. Положение хуже некуда, и у него полно проблем и без Летиции, которая, хоть и была исполнена самых благах намерений, все же натворила бед.

Он постучался к Оливии и, не получив ответа, открыл дверь, охваченный самыми дурными предчувствиями.

И сразу же увидел листок бумаги на туалетном столике. Широкими шагами Уильям пересек комнату и дрожащей рукой развернул записку.

– Что случилось, Уильям? Где Оливия? О, что же происходит?! – закричала Летиция, прижимая руку к сердцу и серьезно опасаясь, что больше не вынесет потрясений.

– Оливия ушла в миссию. Помогать монахиням, – ответил Уильям и, сунув записку в карман, вышел из комнаты.

– Но она не может так поступать с нами! – пронзительно завизжала Летиция. – Оставаться здесь опасно! Она должна ехать в британское посольство! – Она поспешила вниз по лестнице за Уильямом. – Мы должны ее вернуть!

– Совершенно с тобой согласен! – кивнул муж, хватая трость и нахлобучивая шляпу. – Но пройти по улицам невозможно. Там творится настоящий хаос.

– Куда же ты в таком случае? – выдохнула она, цепляясь за его руку.

– «Отель де Пекин». Льюис знает, что делать. Он вернет ее.

Разом растеряв обычную уверенность, он поспешил во двор и нетерпеливо велел подавать носилки. Господи, что же это творится?! Следовало заранее знать, что Оливия не будет сидеть сложа руки, особенно когда все приготовления к переезду в посольство будут закончены.

Он промокнул лоб платком. Здание миссии совершенно беззащитно против нападения орд фанатиков, а теперь Уильям точно знал, что нападут они скоро. Очень скоро.

В отеле его встретила бледная мадам Шамо, под глазами которой синели огромные круги.

– Льюиса здесь нет, – устало сообщила она. – Уехал сегодня утром, вопреки приказам доктора Пула. Перед отъездом он походил на одержимого. Приказал оседлать коня и ускакал в очередную спасательную экспедицию.

– Но он ранен! – воскликнул потрясенный сэр Уильям. Мадам Шамо пожала плечами.

– Знаю… но он не захотел никого слушать. Даже моего мужа.

Сэр Уильям тяжело оперся на трость.

– Вся округа кишит «боксерами», – глухо сказал он. – Ему не вернуться живым.

Он повернулся и, сгорбившись, медленно побрел к носилкам.

В западной части Татарского города стояли оглушительный шум и гомон. Владельцы лавок сворачивали торговлю, поспешно бросая товары в ручные тележки. Все страшно торопились. Даже китаянки с их изуродованными бинтами неестественно маленькими ножками старались быстрее ступать по утоптанной земле.

Оливия сильнее прижала к груди соломенную корзинку, изо всех сил стараясь не упасть под ноги бегущих. Она почти у цели. Оказавшись в миссии, она, вне всякого сомнения, будет слишком занята, чтобы думать о Льюисе.

Она нырнула в просвет между караваном грязных верблюдов и плешивым перегруженным осликом. При мысли о Льюисе боль острым кинжалом вонзилась в сердце. Может, хоть иногда до нее дойдут слухи о нем? Что он сейчас делает? Не грозит ли ему опасность?

Несмотря на всю решимость, она не смогла сдержать слез.

– О, Льюис, – прошептала она, оцепенев среди всеобщей суматохи, – я так тебя люблю!

Маленький жилистый китаец с тяжелой корзиной толкнул ее. Мимо прогрохотала тележка. Она снова пустилась в путь, вытирая слезы, зная, что не имеет права на такую роскошь, как рыдания.

Сестры в миссии приветствовали ее с распростертыми объятиями. В здании ютились сотни беженцев. Плакали изможденные, голодные дети. Лежали больные, измученные долгим путешествием туда, где, как они считали, обретут безопасность.

– Что происходит? – спросила сестра Анжелика, переступая через чьи-то жалкие пожитки: кастрюля, сковорода и несколько мешков драгоценного риса. – Вот уже два дня, как новости перестали приходить.

– Прибыл отряд военных. Но очень небольшой, – сообщила Оливия.

– Сколько их?

От усталости и недосыпания кожа Оливии была такой прозрачной, что сквозь нее просвечивали кровеносные сосуды.

– Немногим более трех сотен.

Маленькая, похожая на птичку женщина сокрушенно покачала головой.

– Вы правы. Этого недостаточно. Может, прибудет новое подкрепление?

– Не знаю, – честно ответила Оливия. – «Боксеры» отсекли нас от связи с внешним миром. Телеграфные линии уничтожены. Как и железные дороги.

– А теперь они подступили к воротам города, – закончила за нее сестра Анжелика. – Что ж, будь что будет. Нужно надеяться на Господа нашего.

Она отвела Оливию в маленькую комнату без окон, когда-то бывшую чуланом. На полулежал узкий тюфяк.

– Боюсь, это все, что я могу вам предложить. Лань Куй будет спать рядом. Она обрадуется вашему приходу.

Оливия опустила свою корзинку.

– Что нужно сделать в первую очередь, сестра Анжелика?

– Помогите детям. Большинство больны, и все перепуганы.

Монахиня положила изящную ладонь на плечо Оливии.

– Спасибо за то, что пришли, дорогое дитя. Лишние руки нам не помешают.

В последующие дни Оливия не раз поражалась удивительной силе духа сестер. Почти все они были немолоды и очень устали. И все же держались стоически, принимая каждого, кто нуждался в убежище, делясь с ними скудными запасами еды.

Она резала простыни и скатывала в бинты, когда один из китайских христиан принес весть, что трибуны на европейском ипподроме сожжены дотла.

– Значит, совсем скоро «боксеры» взломают ворота, – встревожилась сестра Анжелика. – Я рассчитывала, что к этому времени нам пришлют защитников. Хотя бы маленький отряд стражников.

Оливия отложила скатанный бинт.

– Если они не придут сейчас, сомневаюсь, что появятся вообще, – тихо ответила она. – Те, что уже прибыли, должны охранять посольства.

– В таком случае мы должны идти к ним, – решила сестра Анжелика. – Детей нужно провести в посольский квартал, пока еще не поздно.

– Скорее всего уже поздно, – вмешалась Лань Куй, стараясь говорить как можно тише, чтобы не поднялась паника. – Горят не только трибуны. В торговом квартале тоже начались пожары. Все лавки, торгующие иностранными товарами, разграблены и сожжены. Много людей убито.

Сестра Анжелика сокрушенно покачала головой.

– Оливия, нам нельзя терять время. Помощи ждать неоткуда. Мы должны попытаться отвести как можно больше детей в британское посольство.

В этот момент в комнатах и коридорах раздались испуганные крики: даже сюда доносился рев пламени и грохот рушившихся балок.

– Разделим их на группы по двадцать человек, – поспешно предложила Оливия. – У сестер Агаты и Луизы еще остались силы, чтобы помочь. Беги, Лань Куй, скажи сестрам, что они нам нужны. И начинай выводить детей.

Кожа Лань Куй приобрела восковой оттенок. Глаза испуганно округлились.

– Но если «боксеры» буйствуют на улицах, нас непременно убьют!

– Нас убьют, если мы останемся здесь, – вырвалось у сестры Анжелики. – Скорее, дитя мое. Делай, как велит Оливия.

Оливия побежала к детям. Сестра Анжелика поспешила за ней.

– Возможно, посольства уже забаррикадированы, – заметила она, начиная собирать вокруг себя растерянных детей.

– Молю Бога, чтобы это было не так. Если бы только нам выслали солдат! Если бы только доктор Синклер был здесь!

Оливия схватила за руки двух ребятишек. С Льюисом она бы не боялась! Льюис позаботился бы о безопасности Оливии и беженцев!

– Не плачьте, – сказала она с деланным спокойствием. – И держитесь поближе ко мне.

Ощущение было такое, словно на спину вылили ведро ледяной воды. В любой момент посольства подвергнутся нападению, а Филипп хвастался, что в этом случае Льюис погибнет первым.

– Он это не всерьез, – лихорадочно прошептала она, подталкивая детей к дверям, но перед глазами стояло выражавшее безумный восторг лицо Филиппа, и страх охватил ее с новой силой. Она не предупредила Льюиса! Он понятия не имел об опасности, грозившей ему на территории посольства, и не только. Если Льюис погибнет, вина ляжет на нее.

– Лань Куй последует за вами, – сказала сестра Анжелика, крохотный островок спокойствия среди моря бед и тревог. – Когда доберетесь до посольства, не пытайтесь вернуться. Здесь больше нечего делать.

– А вы?! – ахнула Оливия, подавив желание схватить тонкие запястья и силой потащить сестру Анжелику за собой.

– Я остаюсь. Прощайте, дитя мое. Господь да пребудет с вами.

Оливия порывисто прижала ее к себе и, повернувшись, вывела подопечных из здания миссии на пыльную улицу. Решимость перевесила страх. Нужно во что бы то ни стало добраться до посольства, потому что ей необходимо встретиться с Льюисом и рассказать об угрозах Филиппа.

Улицы были буквально забиты бегущими китайцами. Колеса тележек грохотали по иссохшей земле. Крики ужаса сливались с ритмичным скандированием фанатиков:

– Shai Sha!

– Держитесь вместе! – крикнула она, перекрывая гомон – И скорее! Не смейте останавливаться!

Мальчик с длинной косичкой, цеплявшийся за ее руку, истерически вскрикнул, когда всего в нескольких ярдах от них взметнулся к небу гигантский огненный язык.

– Бегите! – завопила Оливия. – Бегите!

Сама она держалась сзади, опасаясь, что кто-то из детей упадет и будет затоптан. Сердце, казалось, вот-вот выскочит из груди, но она продолжала мчаться за перепуганными ребятишками, не обращая внимания на охваченных паникой взрослых. Она не видела «боксеров», но слышала крики тех, кто попадался им на пути, пока они разоряли ближайшие лавки. Одна из девочек упала, и Оливия, задыхаясь, рывком подняла ее на ноги. Рев пламени становился все громче. Вокруг с грохотом рушились крыши.

Они пробежали одну улицу, потом другую, уносимые потоком обезумевших крестьян и несущихся по мостовой животных и тележек. Дым ел глаза, пыль забивала горло, и как раз в тот момент, когда Оливия уже увидела главную улицу, рассекавшую город пополам, когда ограда посольского квартала была совсем близко, испуганные крики превратились в оглушительный рев.

– «Боксеры», «боксеры»! – визжали дети. Обернувшись, Оливия увидела опьяневших от крови, вооруженных палками людей в красных повязках. Они размахивали дубинами и копьями, избивая всех, Кто попадался им под руку.

– Бегите! – хрипло крикнула она. – Бегите!

А сама встала на пути обезумевшей орды, словно ее хрупкая фигурка могла остановить этот яростный напор. Сверкавшая сталь мечей разрезала воздух. Они были так близко, что она уже могла разглядеть искаженные злобой лица, глаза, затуманенные безумием.

Но тут сумасшедшие вопли «Жги! Убивай!» заглушил конский топот, и на улицу вылетел отряд кавалерии. Оливия, не веря глазам, увидела мундиры и европейские лица всадников.

Черный жеребец с раздувавшимися ноздрями и покрытой пеной мордой надвигался на Оливию. Она едва успела отскочить в сторону.

– Мисси! Мисси! – всполошились дети, цепляясь за ее руки и подол.

Оливия прижала ладонь к ребрам, стараясь унять режущую боль и пытаясь отдышаться.

– Все хорошо, – пробормотала она. – Держитесь рядом со мной, не отставайте!

Она не оглянулась. Не захотела посмотреть, что происходит. И без того все было ясно. За спиной звенела сталь, и грохотали выстрелы. В воздухе висел тяжелый запах пороха.

Оливия упорно подгоняла детей к Посольской улице.

Они мчались так, словно за ними гнался сам дьявол, но когда свернули налево и проскочили мимо Монгольского рынка к британскому посольству, сзади снова раздался конский топот. На этот раз всадник был один. Она уже видела этого коня и узнала в тот момент, когда всадник их догнал. Не отрывая взгляда от смуглого грозного лица, она споткнулась и обмякла, прислонившись к закопченной стене.

– А я думал, что вы благополучно пребываете под крылышком месье Казаноффа, – яростно прошипел Льюис, разворачивая коня. Она увидела, что одна его рука по-прежнему висит на перевязи, а вторая сжимает поводья с такой силой, что побелели костяшки пальцев. По шее стекали струйки пота. В темных глазах плясали золотистые искорки. Непокорный локон падал на черные стрелы бровей.

Гнев на бесстыдство собственного желания охватил Оливию. Она была безумно рада видеть этого человека, но не хотела признаться в этом даже себе.

– Не знаю, о чем вы, – отрезала она, вскинув голову и яростно сверкая глазами.

– Черта с два не знаете! – рявкнул он. Его голос будто кнутом ударил по ее нервам. – Почему вы не в посольстве? Японского посланника уже убили! Торговый квартал сожгли! Китайских христиан протыкают копьями и сжигают заживо, а вы бродите по улицам с десятком детей, как на воскресной прогулке в Сент-Джеймсском парке!

– Я не бродила! – крикнула она, не подозревая, что в это мгновение ее глаза почти побелели от ярости. – Я вела детей из англиканской миссии, где их, почти наверняка убили бы, в британское посольство.

Черные брови озабоченно сошлись на переносице.

– Сколько детей осталось там? – выдохнул он.

Оливия покачала головой и торопливо отвела влажные пряди волос, липнувшие к потным щекам и вискам.

– Не знаю. Сотни.

Льюис, не стесняясь Оливии, выругался, и она забыла все терзания, с новой силой одолевшие ее при виде этого человека. Все затмило невероятное облегчение от сознания, что он здесь. Что готов помочь.

Она подбежала к нему и, прижавшись к боку разгоряченной лошади, запрокинула голову, чтобы лучше его видеть.

– У них нет никакой защиты. Ни стражи, ни солдат, никого. Лань Куй и две сестры тоже уводят детей в посольство. Они нуждаются в помощи.

– А вы?

Голос Льюиса заметно смягчился и теперь пульсировал оттенками и полутонами, от которых у Оливии подкосились колени.

– Я обойдусь, – пролепетала она едва слышно. Конь беспокойно переступил с ноги на ногу, и нога Льюиса коснулась ее груди. – Посольство находится всего в нескольких ярдах отсюда.

– Идите мимо колокольни, – велел он. – Я позабочусь о том, чтобы детей благополучно провели по улицам.

– Рори, – хрипло выдавила она. – Рори… он здоров?

Льюис кивнул, и она вновь утонула в бездонных озерах его глаз.

– Вчера сэр Клод выслал небольшой отряд, чтобы привезти его и других детей из собора в посольство.

На дальнем конце Посольской улицы разгорался очередной пожар. Оттуда неслись испуганные вопли. Льюис поспешно нагнулся и сжал ее подбородок так, что их лица почти соприкасались.

– Когда окажетесь в посольстве, ни в коем случае не уходите, – потребовал он, и Оливия закрыла глаза, потому что мужские губы прижались к ее губам. И этот безумный, жгучий поцелуй лишил ее остатков самообладания.

Оливия словно со стороны услышала собственный стон и покачнулась, теряя сознание. Твердая рука удержала ее. Он смотрел сверху вниз, тяжело дыша. Глаза горели, как уголья.

– Я вернусь, – хрипло пообещал Льюис, вонзая каблуки в бока жеребца.

– Льюис, пожалуйста! – вскрикнула она, понимая, что он сейчас уедет, и, хватаясь за поводья. – Выслушайте меня! Всего одну минуту!

Она скорее почувствовала, чем увидела, как напряглись его мышцы. Льюис вопросительно уставился на нее.

– Филипп угрожал убить вас, – пробормотала она. Слова застревали в пересохшем горле.

Он вскинул голову, и жар в глазах медленно погас, сменившись выражением, заставившим ее выпустить поводья и отступить.

– Счастлив, что вы напомнили мне о месье Казаноффе, – холодно вымолвил он. – По-видимому мне грозила опасность забыть о нем. Прощайте, мисс Харленд.

Ни разу не оглянувшись, он помчался в западную часть города. К англиканской миссии.

Оливия долго смотрела ему вслед, прежде чем прижать руку ко рту. Ее трясло, как от озноба.

– Мисси! Что с вами, мисси?

Дети смотрели на нее огромными глазами. При появлении Льюиса они бросились врассыпную, но теперь снова испуганно жались к Оливии.

– В-все хорошо, – с трудом ответила она. – Смотрите, отсюда видны стены посольства. Идти осталось совсем недалеко. Крепче держитесь за руки.

Но лучше ей не стало. Наоборот, дрожь еще больше усилилась. На какой-то момент она забыла обо всем и обо всех, кроме Льюиса Синклера. И полностью капитулировала перед ним и своими чувствами. А он отверг ее. Ледяное безразличие так быстро сменило жар желания, пылавший в его глазах, что даже сейчас она не верила тому, что произошло.

Оливия прижала ладонь к горящим губам. Лучше бы они не встречались. Лучше бы она никогда не знала Льюиса. Лучше бы сердце продолжало биться ровно и так и не познало неистовства страсти.

Пыль поднятая копытами его коня, улеглась. Он исчез, а ей остались одни воспоминания.

Немного придя в себя, Оливия повела своих подопечных к посольству.

Вокруг здания толпилось так много людей, что она на секунду растерялась. Большие беседки были завалены вещами тех, кто нашел убежище в посольстве. Стайки слуг-китайцев сновали взад-вперед, разгружая тачки, нагруженные мебелью и домашней утварью. Пышногрудая бельгийка командовала дюжиной кули, вносивших в посольство комод и туалетный столик красного дерева.

На газонах стояли ящики с провизией. Какой контраст с драгоценным запасом риса в англиканской миссии! Оба бакалейных магазина в посольском квартале буквально опустошили, и теперь на газонах громоздились банки консервированной семги, икры и заливных цыплят. Коровы бродили рядом с ящиками с шампанским, а небольшая отара овец паслась там, где когда-то устраивались пикники.

Оливия стала пробираться к дверям. Со всех сторон слышалась французская, бельгийская и русская речь.

– Оливия! Слава Богу! Летиция чуть с ума не сошла от тревоги за вас! – прогремела леди Гленкарти, великолепная в своем пурпурном шелке. Оглядев детей, она властно спросила: – Где сестра Анжелика?

– Отказывается покидать миссию, – пояснила Оливия, с удивлением сознавая, что рада видеть леди Гленкарти.

Ноздри почтенной дамы гневно раздулись. Губы сжались в тонкую нить.

– Глупая женщина, – проворчала она. – Эти дети голодны?

– Конечно.

– Давайте их покормим.

Одним движением руки она смела с дороги сначала престарелого русского, потом стайку растерявшихся дипломатов и с поистине королевским величием повела Оливию и ребятишек через толпу с легкостью Моисея, разделившего воды Красного моря.

– Что здесь происходит? – спросила Оливия. – Неужели здесь уместился весь посольский квартал?

– Почти, – сухо обронила леди Гленкарти. – Это самое просторное здание, и над ним не нависает стена Татарского города. Но это не означает, что мы в полной безопасности. Остальные посольства будут держаться сколько возможно, но если положение станет безвыходным, все придут сюда.

В холле их окружила толпа кули, тащивших ящики с провизией.

– Сплошной хаос, – злобно фыркнула леди Гленкарти. – Леди Макдоналд сделала все, чтобы люди каждой национальности селились вместе. В конюшне полно норвежцев, русские заняли одну из хозяйственных построек, а миссионеры и дети, эвакуировавшиеся из американской миссии, устроили лагерь в церкви. Думаю, туда же нужно перевести ваших сорванцов, хотя там и так полно народу.

– Сейчас появятся еще две группы, – сообщила Оливия, когда они втиснулись в узкий коридор. – Сейчас доктор Синклер провожает их сюда.

– Ему стоит поспешить, – мрачно объявила леди Гленкарти. – Срок нашего ультиматума истекает в четыре часа дня.

Оливия поймала ее руку. Леди Гленкарти остановилась и раздраженно взглянула на нее.

– К-какой ультиматум? – охнула Оливия, едва слыша себя за стуком крови в ушах.

– Я думала, вы все знаете и именно поэтому покинули миссию.

– Все эти дни мы не получали новостей, если не считать сообщения о пожаре на ипподроме. Я пришла, когда стало очевидным, что никаких солдат нам не пришлют, а «боксеры» уже поджигали и грабили дома на соседних улицах.

Тяжелые черты лица леди Гленкарти словно окаменели.

– Вчера императрица прислала ультиматум. Там сказано, что Китай больше не может нас защищать и мы должны делать это сами, покинув город до четырёх часов этого дня.

– Но она вообще не собиралась нас защищать! – возмутилась Оливия. – И как мы можем покинуть город, когда вся округа кишит «боксерами», которые только и ждут подходящего момента, чтобы перерезать всех нас!

– Не можем, – согласилась леди Гленкарти. – Хотя, когда прибыл гонец с ультиматумом, нашлись такие, кто был достаточно глуп, чтобы поверить, будто она даст нам охрану для свободного проезда по стране.

– В городе так много миссионеров и дипломатов, что необходимые для перевозки тележки вытянутся на целую милю! – резко бросила Оливия. – Это просто невозможно! Какой ответ дал императрице дипломатический корпус?

– Было решено, что немецкий посланник, барон фон Кеттелер, сегодня утром побеседует с министрами императрицы.

Она осеклась. И Оливия заметила, что ее лицо под толстым слоем пудры приобрело серый оттенок.

– Что случилось? – охнула девушка.

– Он оставил посольский квартал в носилках, снабженных флажками и эмблемами, которые указывали на его официальный статус, и с двумя конными охранниками-китайцами. Через четверть часа охранники примчались назад с известием, что его убили. Убийцей был маньчжурский солдат в мундире. С тех пор все разговоры об отъезде из города прекратились. Все толкуют только о том, как бы защитить посольский квартал до прибытия подмоги.

– А войска? Уже идут? – с надеждой спросила Оливия.

– За ними послали, но никто не знает, когда они прибудут. Сами знаете: ни телеграфа, ни железных дорог. Сэр Клод посоветовал приготовиться к осаде, которая может длиться неделями, если не месяцами.

Они снова стали проталкиваться вперед по шумному, тесному коридору. Оливия подумала о сотнях новообращенных, заполонивших двор и сады посольства. О десятках миссионеров, прибывших в город. О дипломатах, их семьях и слугах.

– Кому-нибудь известно, на сколько хватит запасов еды и воды?

Леди Гленкарти покачала головой:

– Невозможно сказать. Мы даже не знаем, сколько человек нашли здесь убежище. В бакалейных магазинах остались только пустые полки, а «Отель де Пекин» снабдил нас бесчисленным количеством ящиков с шампанским. Если вода закончится, мы устроим грандиозный праздник.

Они остановились у входа в бывшую игорную комнату, превращенную в импровизированную столовую.

– Я позабочусь о том, чтобы детей накормили и отправили в церковь. Комнаты ваших родных находятся в глубине здания, – сказала леди Гленкарти и, помедлив, мрачно изрекла: – Сестре Анжелике следовало пойти с вами. У нее нет никаких шансов выжить в той части города. Ни малейших.

Глаза грозной дамы подозрительно блестели.

Повернувшись, она вошла в столовую. Дети потянулись за ней.

Оливия обошла группу солдат, удивляясь про себя, как изменилась леди Гленкарти. Даже Льюис поразился бы ее сочувствию к сестре Анжелике.

Льюис. Разве можно не думать о нем?

Оливия безжалостно вонзила ногти в ладони.

Он – в ее крови, в душе и сердце…

Она с отчаянием поняла, что никогда не освободится от Льюиса.

Взбегая по лестнице и сворачивая в коридор, ведущий в глубь здания, она гадала, действительно ли Жемчужная Луна и Рори сейчас находятся в церкви вместе с американскими миссионерами и китайскими новообращенными.

Она решила, что, как только повидается с тетей и дядей, узнает, где сейчас Рори и его мать, достаточно ли у лих еды и есть ли спальные места.

Ее снова охватил озноб. Судьба поистине жестока. Она не собиралась знакомиться с женщиной, которой так завидовала, и все же выхода не было. Она должна убедиться в том, что о жене и ребенке Льюиса позаботились. Это самое малое, что она может сделать для человека, которого любит.

Дверь в комнату тетки была приоткрыта, и Оливия услышала, как она жалобно спрашивает, скоро ли можно будет покинуть город.

Девушка нетерпеливо вздохнула. Жаль, что опасность не подействовала на тетю Летицию так положительно, как на леди Гленкарти.

Увидев племянницу, тетушка потрясенно вскрикнула:

– Оливия! Это ты? Как ты могла сотворить такое? Мои несчастные нервы! Они не выдержат твоих проделок! Уильям, скорее иди сюда! Оливия вернулась!

Она принялась целовать и обнимать свою любимицу.

– Каково положение в Татарском городе? – мрачно спросил дядя.

– Ужасное, – вздохнула Оливия. – Весь Торговый квартал сожжен, банды «боксеров» грабят, жгут и убивают, и нигде не найти спасения.

– Ты слышала об ультиматуме?

Оливия кивнула:

– Леди Гленкарти мне рассказала.

– Дела наши плохи. Мы не знаем, идут ли сюда войска и какое сопротивление встречают но пути. У нас нет тяжелой артиллерии и очень мало боеприпасов.

– И беженцы! – раздраженно выкрикнула Легация. – Ты видела, сколько их?! И всех нужно кормить! Не знаю, как мы справимся! Уверена, дело кончится тем, что нам придется есть лошадей!

– Помолчи, Летиция, – урезонил муж. – Пусть Оливия расскажет, что творится в миссии.

– Сестра Анжелика отказывается уходить оттуда, – коротко объяснила она. – Доктор Синклер пообещал привести оставшихся детей в посольство.

– Льюис Синклер?

Летиция Харленд побелела как полотно.

– О Господи, какой ужас! Он еще не знает…

– Что именно? – перебила Оливия, задыхаясь от страха.

Летиция нервно заламывала пальцы.

– Сэр Клод отправил к собору небольшой отряд с приказом привести сына доктора Синклера и других детей. Только…

Смертельная бледность залила лицо Оливии.

– Оказалось, что добраться до собора невозможно. Но солдаты вывели миссионеров и детей из американской миссии.

– Епископ Фавье и его собор полностью отрезаны от посольского квартала, – вздохнул сэр Уильям. – Было решено, что попытка прорваться в собор поставит под удар жизни наших солдат.

Черный водоворот закружил Оливию, угрожая унести в бездонную пропасть. Все силы уходили только на то, чтобы не упасть в обморок. Не рухнуть на пол.

– Хотите сказать, что Льюис спасает других детей, а жизнь его сына тем временем остается в опасности?

– Ты же сама видишь, какой хаос творится на улицах, – пробормотал дядя, избегая ее взгляда. – Мы не смогли известить Синклера.

Оливия, не веря собственным ушам, уставилась на дядю. Он по-прежнему не смотрел на нее. Немного опомнившись, она метнулась к двери.

– Оливия! – взвизгнула тетка. – Вернись! Никто не может добраться до собора! Даже войска!

Оливия схватилась за ручку двери и обернулась:

– Я смогу!

– Оливия, подожди! – воскликнул дядя, подходя к ней. – Летиция права. Это безумие! Самоубийство!

– А миссис Синклер знает, что Рори до сих пор находится в соборе? – спросила Оливия, уже определив кратчайший маршрут.

Дядя тупо глянул на нее, но тут же встрепенулся, что-то вспомнив.

– Миссис Синклер мертва, – глухо пояснил он. – Это случилось несколько месяцев назад, при нападении «боксеров» на деревню, где они жили.

Все закружилось перед глазами. Оливия снова вцепилась в дверную ручку.

– А мы ничего не знали, – торопливо продолжала тетка. Слова обгоняли друг друга, торопясь вырваться на волю. – Зато знал сэр Клод и все остальные… кроме нас. Нам все объяснили только после того, как доктор Синклер приходил сюда и… и…

Она прикусила губу, слишком поздно поняв, к чему привела ее ложь.

– Зачем? Зачем он приходил? – не выдержала Оливия. Собственный неестественно высокий голос резал уши.

Летиция беспомощно воззрилась на мужа, но тот молчал.

– Он… он хотел поговорить с тобой, Оливия. Попросить твоей руки, – пролепетала она.

Оливия тихо вскрикнула, так жалобно, словно крик был вырван из самого сердца.

– Твоя тетя сказала, что ты скоро выходишь за Филиппа. Она желала тебе добра. Считала, что жена доктора Синклера жива и… – бормотал дядя.

Оливия не выдержала. Она уже услышала все, что можно. Наконец ей все стало понятно. Осталось одно: спасти Рори и привести его в посольство.

 

Глава 10

Коридор был забит нервными, истеричными дамами, искавшими подходящую ткань для мешков, в которые предполагалось насыпать песок. Из открытых дверей доносился стрекот швейных машинок. Оливия успела увидеть леди Макдонадд, которая, прижимая к груди свои лучшие шторы, спешила в одну из импровизированных мастерских. Другие леди метались взад-вперед с наволочками, украшенными монограммами, шелковыми пижамами и рулонами дорогой китайской парчи.

Оливия пробежала между ними и оказалась на площадке лестницы. Несколько китайских школьниц, тащивших свои жалкие пожитки, старались взобраться наверх, но им мешали кули, бежавшие вниз за вещами жены очередного дипломата. Оливии пришлось силой пролагать себе дорогу.

До истечения ультиматума оставалось четыре часа, после чего «боксеры» развернутся в полную силу. И не только они. Их поддержат войска императрицы. «Маньчжурские знаменосцы», вооруженные современным оружием. Воины генерала Дун Фусяна из провинции Ганьсу.

Пробираясь к выходу, Оливия думала о том, что если окажется на улицах к четырем часам дня, придется там и остаться. Стены, окружающие посольство, будут забаррикадированы, а ворота закрыты. Туда никого не впустят.

Она углубилась в сад, понимая, что покинуть посольство будет нелегко. Здесь творилось нечто невероятное. Солдаты и беженцы дружно подтаскивали к стенам мешки с песком. Срочно рыли окопы. Пожарные ведра наполняли водой. Ворота бдительно охраняли.

Она остановилась в двадцати – тридцати ярдах от ворот, точно зная, что выйти ей не разрешат. С запада доносились взрывы петард, беспорядочные вопли рожков и труб. Может, это «боксеры» празднуют разрушение миссии, лавок и домов китайских христиан? Что же ей делать?!

Необходимо выйти из посольства. Солдаты не придут защищать собор. И Рори оставят умирать, в то время как его отец, уверенный, что сын в посольстве, спасает жизни чужих людей.

Она решительно двинулась вперед и тут же остановилась, затаив дыхание. Солдаты поспешно открывали ворота. Она увидела тяжело груженную повозку, услышала выстрелы и не колеблясь бросилась к воротам. Пока солдаты отводили тяжелые створки, она протиснулась мимо повозки и выскочила на улицу.

Солдаты что-то кричали вслед, но Оливия не остановилась. С бешено бьющимся сердцем она помчалась вдоль Посольской улицы. Жара немного спала, но северный ветер, дующий с пустыни Гоби, принес в город тучи песка, и Оливия пожалела, что не захватила шарф, – неплохо было бы прикрыть нос и рот. Но больше всего она жалела, что у нее нет пистолета.

Запах страха висел в воздухе. Китайцы, убегавшие от разрушений в западной части города, не нашли убежища в восточной. Никто не знал, где сейчас бродят шайки «боксеров» и куда нанесут следующий удар.

Она продолжала бежать по улице. В ушах звенели слова тетки. Льюис любит ее! Он пришел к ним в дом просить ее руки! Стоит еще раз увидеть его – и конец всем недоразумениям!

Будущее расстилалось перед ней ясное и светлое. Она станет женой Льюиса и матерью Рори. Они будут одной семьей и больше никогда не разлучатся. Никогда.

Добравшись до центральной улицы, Оливия остановилась. Гигантские центральные ворота Чэньмэнь высотой в сто футов превратились в дымящуюся, обугленную массу. «Боксеры» уничтожали весь город, а не только христианский квартал. Знала ли об этом императрица, скрывавшаяся в самом сердце Летнего дворца? Беспокоилась ли за своих подданных?

Пэйтан находился в двух милях от того места, где она стояла, и в отличие от других соборов и миссий располагался не в Татарском городе, а за высокими, покрытыми пурпурными пятнами стенами императорского дворца.

Мимо Оливии катились тележки. Кучера подгоняли лошадей.

Оливия поспешно отступила с дорога и побрела по направлению к зубчатым воротам Тяньаньмэнь. Название означало «Ворота Небесного Спокойствия», но в оборванных, грязных, перепуганных толпах, рвущихся под тяжелые резные своды, не было ничего небесного и уж тем более спокойного.

Звуки рожков и горнов становились все громче. Китайцы торопливо разбегались в разные стороны. На улицу вырвалась кавалерия.

На секунду Оливия обрадовалась, ожидая увидеть черного жеребца Льюиса во главе эскадрона. Но тут же опомнилась и вжалась в толпу, чтобы ее не заметили.

Это китайская кавалерия! Белые тюрбаны, алые знамена, современные «маузеры».

Оливия рассматривала обветренные жесткие лица и отмечала идеальную посадку всадников. Должно быть, это знаменитые воины генерала Дун Фусяна из провинции Ганьсу!

Может, они едут к посольскому кварталу? Собираются напасть, не дожидаясь окончания срока действия ультиматума?

Девушка решительно вскинула голову. Назад дороги нет. Нужно идти вперед, к Пэйтану и Рори.

Обитые циновками лавчонки теснились в три ряда под стенами. Оливия, задыхаясь, пробежала мимо. Она почти на месте.

Перед ней вырос высокий, устремленный в небо фасад собора, нависавший над окружавшими его зданиями. Но может, епископ Фавье, священники и сестры милосердия успели забаррикадироваться? Сумеет ли она проникнуть в собор?

Оливия отказывалась думать о том, что будет делать, если ее не впустят.

Сухой жаркий ветер принес смрад гари, и ее мысли обратились к англиканской миссии и сестре Анжелике.

Но тут раздались крики ужаса, и толпа ринулась назад, давя зазевавшихся.

Перед глазами мелькнули алые повязки. Высоко поднятые мечи.

В ушах гремели сладострастные вопли «Sha! Sha!».

Не успела она опомниться, как оказалась на земле. Волна за волной людские массы откатывались вниз по улице. «Боксеры» наступали.

Оливия лежала на земле. Ее безжалостно пинали пробегавшие мимо люди. Все попытки подняться кончались одинаково – ее снова сбивали с ног.

Мимо пробежал китаец – из раны на его голове текла кровь. Содрогнувшись от ужаса, Оливия всхлипнула. Она не хочет умереть на улице. Умереть, не сказав Льюису, что любит его!

Девушка сжала кулаки. Глаза вызывающе блеснули. Она не умрет!

Лавчонки находились всего в нескольких ярдах от нее. Оливия встала на четвереньки и поползла к ближайшей двери.

Еще секунда – и она оказалась в вонючей, удушливой тьме. Хлипкие крыша и стены тряслись от грохота пробегавших мимо ног. Она не видела людей, оказавшихся вместе с ней в тесном помещении. Только слышала тяжелое, прерывистое дыхание.

Шум становился все громче. Даже сюда проникал запах крови.

Стоит кому-то швырнуть на крышу горящий факел, и хижина сгорит вместе со всеми укрывшимися в ней людьми.

Оливия прижала ладони к полу, молясь о том, чтобы этот ужас скорее закончился.

Дверь задрожала, и по прогнившим доскам сползло тяжелое тело.

Прошла целая вечность, прежде чем крики и вопли затихли вдали.

Оливия огляделась. Подождала, пока глаза привыкнут к темноте. В углу скорчился старик. Рядом сжалась женщина. Оба с неприкрытым ужасом таращились на Оливию, словно это она устроила побоище едва ли не на пороге их лавчонки.

– Похоже, они ушли, – нерешительно пробормотала Оливия.

Старик что-то неразборчиво бормотал, не выказывая ни малейшего желания выйти из угла. Женщина нервно вскочила.

– Вы говорите по-английски? – спросила Оливия, боясь, что не сможет открыть дверь, которую подпирал мертвец. Ее вопрос был встречен непонимающими взглядами. Девушка вздохнула.

– Дверь, – повторила она, постучав по доскам. – Пожалуйста, помогите ее открыть.

Ей необходимо выбраться наружу. Нельзя сидеть здесь подобно загнанной крысе, скрываясь в вонючем мраке, пока над головой не загорится крыша. Сейчас на улице остались только мертвые и умирающие. Ходьбы до собора минут десять, а может, и меньше. Если она не выйдет немедленно, другого шанса может не представиться.

Оливия налегла плечом на дверь. Она чуть приоткрылась, но труп по-прежнему загораживал дорогу, не давая выйти.

– Дверь! – нетерпеливо воскликнула она. Китаянка продолжала настороженно смотреть на нее.

Наконец она медленно направилась к Оливии. Та снова налегла плечом на доски.

– Толкайте. Вот так, – показала она.

Женщина кивнула и под бессвязный лепет старика стала помогать Оливии.

– Вот так! Правильно! – благодарно воскликнула девушка. – Толкайте!

На этот раз дверь приоткрылась чуть шире. Потревоженное тело откатилось в сторону, и Оливия, передернувшись, подобрала юбку и перешагнула через него.

Зрелище, открывшееся ее глазам, было настолько жутким, что она прижала руки ко рту. Земля пропиталась кровью. По всей улице валялись убитые и умирающие. Из темных лавчонок выбирались те, кому повезло уцелеть. Искали друзей и родных. Повсюду слышался тихий жалобный плач, от которого мороз шел по коже. Никогда ей не забыть сегодняшнего дня!

Охваченная отчаянием, Оливия снова поплелась в направлении собора. При мысли о том, что она может там обнаружить, ее трясло от ужаса.

На улицу галопом вылетели всадники, на этот раз не воины генерала Дун Фусяна, а «маньчжурские знаменосцы» во всем своем варварском великолепии. Они ехали по трупам и раненым. Флажки гордо развевались. Эти люди были готовы к войне. Вооруженные винтовками и карабинами, они направлялись к посольскому кварталу.

Едва смея дышать, Оливия наблюдала, как они проезжают мимо. Несчастные дипломаты! Отныне «боксеры» – наименьшая из их бед. Как и предсказал Льюис, вдовствующая императрица открыто поддержала мятежников. И теперь посольствам придется выстоять не только против мечей и копий, но и против хорошо обученных солдат и современного вооружения.

Волна за волной накатывала на улицу. Глаз резали яркие цвета мундиров и эмблем. Алые шаровары, расшитые огромными черными драконами, золотые с красным и желтые с голубым знамена, треугольные и квадратные: варварская мешанина цветов и форм. За всадниками шла пехота, чьи мечи выглядели старомодными и устаревшими по сравнению с карабинами, висевшими на плечах кавалеристов. Сотни и сотни воинов! Целая армия, имеющая приказ напасть на квартал площадью в квадратную милю, защищенный мешками с песком, сшитыми из пирамного шелка и камки.

Минуты текли, но строй пехотинцев все никак не кончался, и Оливия с ужасающей ясностью поняла, что не сможет вернуться в посольский квартал. Еще полчаса, и он окажется в осаде. Если двери собора не откроются, Оливии некуда будет идти. Негде скрыться.

Наконец прошли последние солдаты, и Оливия возблагодарила Бога за тучи пыли, поднятые конскими копытами и сапогами. Толпа вновь хлынула на улицу, и она слилась с общей массой. Но стоило ей продвинуться на дюйм, как ее отбрасывало на ярд. Украшенный резьбой фасад собора в готическом стиле маячил совсем близко, но она никак не могла добраться до окружавших его стен, не говоря уже о дверях.

Пепел дождем осыпал людей и землю. То и дело возникали все новые пожары. Воздух сгустился от дыма. Девушка снова и снова проталкивалась вперед, но ее оттесняли от собора все дальше.

Оливия терзалась дурными предчувствиями, сходила с ума от паники. До окончания срока ультиматума оставался час. И тогда не только «боксеры», но и войска ринутся в атаку. На улицах и площадях вместо крестьян появятся «маньчжурские знаменосцы», и Оливию либо удушат в давке, либо всадят в лоб китайскую пулю. Хоть бы встретить соотечественника! Вместе они смогли бы пробиться к собору.

Двери и ворота собора были закрыты, а враждебность людей, теснившихся вокруг, все больше росла. Похоже, они винили в смерти своих близких и в случившейся бойне тех, кто успел скрыться за массивными стенами.

Давка становилась невыносимой. Оливия, набравшись храбрости, вновь попыталась протолкаться вперед, и высокий китаец с косой яростно набросился на нее.

– Kuie-tzu! – прошипел он. – Чужеземный дьявол! Его крик подхватили, и Оливия вдруг перестала быть частью толпы и стала изгоем. Объектом их ненависти.

– Kuie-tzu! Kuie-tzu! – скандировали китайцы.

Кто-то схватил ее за волосы. Лес жадных рук потянулся к ней. Шпильки разлетелись во все стороны. Перламутровые пуговицы блузки посыпались на землю.

Оливия громко, пронзительно закричала. И стала отбиваться.

Она не видела крытую тележку, катившуюся к собору. Не видела, как кучер натянул поводья, поняв, что происходит. Она дралась не на жизнь, а на смерть: лягалась, царапалась, кусалась. Но обезумевшая толпа тянула ее в разные стороны. Еще немного – и ее разорвут!

Глаза застлала красная дымка. Боль стала невыносимой. Но Оливия упрямо выбросила вперед маленькую ножку. И внезапно осознала, что злобные вопли нападавших сменились визгом и просьбами о пощаде. Словно вихрь налетел на них, укладывая на землю. Китайцы валились, как колосья под серпом.

В глазах прояснилось. Оливия увидела знакомую черную гриву волос, пылающий яростью взгляд.

Льюис с бешенством отшвырнул одного китайца, другого, третьего…

– Льюис, – выдохнула она и пошатнулась.

Он обнял ее за талию. От него исходил палящий жар. Она ощутила, как колотится его сердце.

– Какого черта! – яростно выпалил он. – Что вы тут вытворяете?

Она ударилась о борт тележки.

– Рори! Рори остался в соборе!

– Знаю! – бросил он и, схватив ее здоровой рукой, почти швырнул в тележку. – Держитесь!

Он погнал лошадь. Вопли снова усилились. Ненависть становилась ощутимой. Сильно запахло потом и немытыми телами.

Оливия вцепилась в низкие деревянные борта. Льюис гнал коня во весь опор и что-то кричал по-английски. Ему ответил голос с сильным французским акцентом. Они ворвались на территорию, окружавшую собор, и Льюис снял Оливию с тележки. Молодой морской офицер-француз открывал двери.

– Скорее! – торопил он. – Скорее!

Над головами свистели пули, впиваясь в землю и рикошетя от серого каменного фасада. Грохотали пушки.

Льюис, гневно выругавшись, снова обхватил ее за талию, держа почти на весу.

Наконец массивные двери захлопнулись за ними, и Оливия прислонилась к Льюису, ловя губами воздух.

– Сколько у вас людей? – сухо осведомился Льюис у француза.

– Два офицера и сорок французских и итальянских матросов.

– А беженцев?

– Три с половиной – четыре сотни. Европейцев – менее ста человек. Двадцать две монахини, горстка священников… и мы.

Льюис снова выругался.

Оливии нестерпимо хотелось обнять его. Сказать о своей любви. Заверить, что она не собирается выходить замуж за Филиппа. Что больше всего хочет стать его женой.

Но лицо Льюиса словно окаменело, и Оливия волей-неволей молчала, зная, что сейчас не время и не место для подобных разговоров.

За воротами слышался оружейный огонь.

– Скажите епископу Фавье и Рори, что я здесь, – велел он, выхватил пистолет и, развернувшись, помчался на наблюдательный пункт. Француз последовал за ним.

Рори. Нужно найти его. Сообщить, что отец в безопасности. И разузнать, есть ли тут запасы еды и лекарств. Как долго они смогут выдержать осаду?

– Не слишком долго, – мрачно признался епископ. – Я сделал немалые запасы продуктов, предвидя, что такое может случиться, но не представлял, как много беженцев будут искать здесь убежища. У нас есть рис, бобы, просо и больше, пожалуй, ничего.

Оливия невольно вспомнила об опустошенных бакалейных лавках, о шампанском и консервированной семге и поняла, что осада собора будет разительно отличаться от осады посольства.

– Где Рори? – спросила она, беря на руки плачущего малыша.

– В больнице. Помогает сестрам, – объяснил епископ и, немного поколебавшись, добавил: – Бедное дитя. Вы, конечно, знаете, что он потерял мать. Ужасная трагедия. После ее смерти жизнь этой маленькой семьи стала кошмаром.

Подбежавшая монахиня стала о чем-то советоваться с епископом. Оливия отошла и направилась к часовне. Да, она с первой встречи поняла, что Льюиса что-то терзает. Но когда осада закончится, она сделает все, чтобы он был счастлив. Мужчина, однажды любивший так крепко и преданно, способен полюбить снова, и так же глубоко. Она вернет ему эту любовь полной мерой.

– Девушка вошла в переполненную больницу и сразу же увидела Рори. Он в любой толпе выделялся такими же черными, вьющимися, как у отца, волосами. Мальчик старательно скатывал бинты. При виде Оливии он распахнул глаза и восторженно улыбнулся.

– Что вы здесь делаете? – спросил он в точности таким же тоном, как Льюис.

Оливия улыбнулась. Похоже, скоро будут командовать сразу двое волевых мужчин.

– Пришла повидать тебя. Твой отец тоже здесь.

Рори оттолкнул гору бинтов и вскочил.

– Где он? Можно, я пойду к нему?

– Не сейчас, – покачала головой Оливия, принимаясь сворачивать полоски полотна. – Вдовствующая императрица послала свои войска на помощь «боксерам», которые атакуют и собор, и посольский квартал.

– Жаль, что мне никто не даст оружия! – страстно воскликнул мальчик. – Какая же тоска сидеть здесь и скатывать бинты!

– Тогда пойдем со мной, – предложила Оливия, протягивая руку. – Я собираюсь помочь сестрам ухаживать за больными, и мне понадобится хороший помощник.

– Тут есть и раненые, – сообщил Рори, сжимая ее ладошку. – Я не боюсь крови… – Он осекся и дрожащим голоском добавил: – Только если это не кровь папы.

– Папу не ранят! – пылко заверила Оливия. – Мы не позволим.

– Вы очень хорошая, – неожиданно выпалил мальчик. – Я рад, что вы здесь.

Горло Оливии перехватило.

– Я тоже, Рори, – выдавила она, глядя на шапку черных волос и сознавая, что он взял в плен ее сердце так же решительно и навсегда, как его отец.

С этой минуты дни и ночи слились. Огонь по собору велся непрестанно. Оливия постоянно тревожилась и почти не могла спать.

– Если бы только пошел дождь, – вздохнула одна из монахинь в конце первой, самой долгой недели. – Жара бы спала, и дождь, возможно, успокоил бы «боксеров».

– И нас тоже, – от всей души согласилась Оливия, помогая ей перевязать глубокую рану, нанесенную мечом одному из итальянских матросов. Юбка и блузка Оливии повлажнели от пота. Что же приходится выносить монахиням, облаченным в черные одеяния?!

Прошлой ночью раненый вместе с сослуживцами совершил вылазку под предводительством Поля Анри, того офицера, что встречал Оливию и Льюиса. Им удалось захватить одну из вражеских пушек. Теперь артиллерийская канонада велась с обеих сторон.

Никаких новостей до осажденных не доходило. Невозможно было сказать, что происходит в посольском квартале. Гонца, посланного епископом, обезглавили, а голову выставили на копье перед главными воротами. С тех пор они не делали попыток связаться с внешним миром.

И все трудились с рассвета до заката: сестры, китайцы, дети… Боеприпасов не хватало, поэтому их выдавали по счету. Китайцы, вооруженные пиками, несли дозор Оливия видела Льюиса, только когда тому удавалось заснуть на полу, где были разложены тюфяки. Его лицо потемнело, руки и одежда пропахли порохом.

Скудость припасов и отсутствие сытной еды были такой же причиной тревоги, как и постоянные атаки «маньчжурских знаменосцев» и «боксеров». Взрослым выдавали фунт риса, бобов или проса в день, и становилось все очевиднее, что если осада затянется, норму придется еще уменьшить.

Рори не разлучался с Оливией и усердно помогал ей в больнице, и в детском приюте. Даже спал рядом с ней и перед сном молился за отца. И снова жалел, что слишком мал, чтобы сражаться.

Спокойствие епископа Фавье казалось несокрушимым, и Оливия черпала в нем силы и поддержку.

Один кошмарный день сменялся другим. Временами, когда усталость, голод и отвращение при виде страшных ран, которые приходилось ежедневно обрабатывать, почти брали верх, она закрывала глаза и вспоминала удода, низко летящего над рядами сосен. Если долго оставаться неподвижной, можно было ощутить тепло солнечных лучей и то счастье, которое она испытала в лесу около виллы. Вернется ли прежняя любовь к Китаю или навсегда будет загублена тем, что ей пришлось вынести?!

– О чем ты думаешь? – как-то полюбопытствовал Рори, когда Оливия закрыла глаза, пытаясь воскресить душевные силы.

– Об удоде, – улыбнулась она. – Мне довелось увидеть удода в последние минуты покоя и тишины. Потом были только тревоги. Я посчитала его прекрасным. И Китай тоже прекрасен.

– Это правда, – задумчиво согласился Рори. – В Шаньси есть высокие горы и широкие реки, дикие лошади и фазаны с хохолками.

– В таком случае мы должны помнить обо всем этом и не думать, что происходящее сейчас это и есть Китай! – воскликнула Оливия, перекрывая гром канонады.

– Я все время думаю о папе, – грустно признался Рори. – Он так неосторожен! Я слышал, как он предлагал захватить еще одну пушку.

У Оливии кровь застыла в жилах. Она тоже считала, что Льюис совершенно себя не щадит.

Они лежали на тюфяках, разложенных на полу. Окна были заложены мешками с песком, и поэтому здесь стояла невыносимая жара. У них не было наркоза, почти не осталось спирта и карболки, и приходилось посыпать раны опилками, чтобы остановить кровь.

Несколько снарядов взорвались прямо над головами. Но ответного огня не вели: боеприпасы были на исходе, и поэтому каждая пуля ложилась точно в цель.

Что будет, когда боеприпасы кончатся? Смогут ли они тогда сдерживать «боксеров»? И чем? Пиками и голыми руками?

Грустные детские личики сморщились, как у стариков, и побледнели от голода. Один из новообращенных показал, как варить суп из луковиц лилий и георгин, и Оливия каждый день под огнем выкапывала луковицы в соборном саду.

И хотя редко встречалась с Льюисом, замечала, как он худеет, как все отчетливее выделяется орлиный нос на осунувшемся лице. Но он не знал ни страха, ни сомнений.

Вместе с отважным Полем Анри он вел неустанный бой, отказываясь отсиживаться за баррикадами. Улучив минутку, Оливия покидала больных и пробегала по открытой местности между хозяйственными постройками, больницей, часовней, складами и конюшнями, чтобы отнести ему крохи драгоценной еды. Но слишком часто огонь был настолько силен, что Оливия не смела выйти из больницы, хотя знала, что где-то в дыму и пыли Льюис старается уничтожить одну из пушек, нацеленных на собор. Что он голоден, устал и умирает от жажды.

Иногда он спускался со стен, и их глаза встречались, его, горящие гневом на собственное бессилие и тревогой за нее, и ее – исполненные любви.

Льюис тоже замечал ее впалые щеки и тени под глазами.

Однажды, когда она передавала ему воду, их руки соприкоснулись, и девушка громко ахнула. Он втянул в легкие воздух, пульсирующий напряжением, и хрипло выговорил ее имя.

Но тут рядом взорвался снаряд, и Льюис приказал ей бежать в укрытие.

Следующие двое суток они не встречались. При мысли о том, что мужчинам предстоит новая вылазка, Оливия осознала, что должна поговорить с ним.

– Я отнесу еду на стены, – предупредила она монахиню. – Молодой матрос, тот, что стоит в дальнем углу, нуждается в новой перевязке. На этот раз епископ Фавье предложил использовать измельченный торф вместо опилок.

Едва она повернулась, чтобы выйти из душного, кишевшего мухами помещения, дверь распахнулась. На пороге стоял итальянский матрос.

– «Боксеры» взорвали часть внешней стены и идут на штурм! Их сотни и сотни! Берите палки, ножи, все, чтоесть под рукой.

Милая, добрая монахиня, с которой только что говорила Оливия, схватила палку и бросилась наружу. Оливия бежала за ней, сжимая в руке нож.

– Дети! – молилась она вслух. – Господи, не дай им убить детей!

Их встретил настоящий хаос. Китайские христиане, вооруженные самодельными пиками, пытались остановить нападавших. Оливия успела заметить Поля Анри, яростно сражавшегося с наседавшей толпой, и когда дым от взорвавшегося снаряда развеялся, увидела, что Льюис жив и здоров.

Пули ударялись в землю слева и справа от нее. Все мужчины, способные держать оружие, обороняли пролом в стене. И тут Оливия, к своему ужасу, заметила обезумевшего «боксера», забравшегося на крышу конюшни с факелом в руках. Она закричала, призывая матросов, которые с лихорадочной быстротой готовили пушку к выстрелу. Пока Оливия махала руками, пытаясь привлечь их внимание, маленькая темная фигурка вылетела вперед и метнулась к конюшне.

– Рори! – взвизгнула она, но ее голос потонул в общем грохоте.

Мальчик не остановился. Не поколебался.

Горящий факел был воткнут глубоко в крышу конюшни. «Боксер» уже приготовился спрыгнуть, когда Рори, сжав кулаки, бросился к нему.

Оливия не подозревала, что может бежать с такой скоростью. Сердце трепыхалось где-то в горле. «Боксер» с торжествующим воем слетел вниз, сбив Рори. Оба покатились по земле, поднимая облака пыли. Она видела, как маленькие руки барабанили по плечам врага, как изогнутое лезвие ножа замерло над шеей Рори. Сама Оливия истерически вопила во все горло, И сама не поняла, как ее нож вонзился между лопатками «боксера» Тот отпустил мальчика и обмяк. Оливия схватила Рори за руку, стала вытаскивать из-под тяжелого трупа и неожиданно сама рухнула на землю: пуля с пронзительным жужжанием разрезала воздух и ударила ее в плечо.

Оливия успела рассмотреть искаженное ужасом лицо Рори, поднести руку к тому месту, откуда текла липкая жидкость. И тут мир покачнулся. Звуки и цвета исчезли, и она полетела в темноту, не в силах даже позвать Льюиса.

 

Глава 11

Кто-то держал ее. Нес на сильных руках.

Сознание на миг вернулось, и тут же она снова впала в забытье, потонув в море боли. Чуть погодя послышался взволнованный голос Льюиса, сумевший пробиться сквозь льнущий к ней мрак, и она заставила себя открыть глаза.

– Оливия! Оливия, ты меня слышишь?

Она попыталась улыбнуться, и он сжал ее еще крепче.

– Слава Богу, – запинаясь пробормотал Льюис.

Оливия лежала на полу часовни. В ушах стоял глухой рев. Откуда-то доносился грохот перестрелки.

– Стена, – прошептала она, вспомнив все, что произошло.

– Все хорошо. Мы отогнали их и забаррикадировали пролом. Оливия, послушай, у тебя в плече засела пуля. Ты потеряла много крови. Пулю нужно вытащить.

Оливия кивнула, понимая, что пытается объяснить Льюис. У них нет наркоза. Нет карболки.

Волны тьмы накатывали одна за другой. И на этот раз Оливия была рада. Она так устала! Очень устала.

Беспощадная жгучая боль вновь привела ее в чувство. Выгнувшись, девушка громко закричала и открыла глаза. Над ней склонились сосредоточенные лица сестер, старавшихся прижать ее к матрасу. Льюис, стоя сбоку, пытался достать пулю. Оливия стиснула зубы, уставилась в потолок и заставила себя сосредоточиться на слетавшем в долину удоде.

Льюис вытащил пулю и что-то говорил Оливии. Она знала, что хочет сказать ему, но язык не слушался. Блаженная темнота снова надвинулась на нее, и она провалилась в эту темноту. Сердце и разум шептали его имя, но уста были сомкнуты.

Иногда, когда она приходила в себя, Льюиса рядом не было. Только Рори, крепко державший ее за руку. Она снова погружалась в забытье. Ей казалось, что она снова в холмах и вместе с Льюисом скачет по сосновому лесу. Глаза Льюиса искрятся смехом и любовью.

– Льюис… – жалобно прошептала она, – Льюис…

– Я здесь, – мягко заверил он. Он обтирал водой ее лоб, и, глядя в его лицо, такое знакомое, сильное и доброе, она подумала, что, должно быть, умирает, так и не сказав, что любит его.

Собрав последние силы, она подняла руку и коснулась его плеча.

– Льюис, я хочу поговорить с тобой.

– Позже, Оливия. Ты очень слаба. Попробуй выпить воды.

Она пригубила теплой, противной жидкости, поднесенной ко рту. И знаком попросила убрать чашку. Темнота вот-вот вернется, и тогда будет слишком поздно.

Он встал на колени, и она накрыла его ладонь обеими руками.

– Помнишь, ты приходил к нам и тетя Летиция не позволила увидеться со мной? Сказала, что я уехала с Филиппом.

Тень легла на лицо Льюиса, но он все же кивнул.

Измученная улыбка коснулась ее губ.

– Ты хотел задать мне вопрос, – тихо продолжала она. Вся любовь, переполнявшая ее сердце, сосредоточилась в этот момент в глазах и голосе.

Где-то вдали по-прежнему слышались выстрелы и взрывы снарядов, но в часовне было тихо, словно в мире существовали только двое: она и Льюис.

– Мы не увиделись по чистой случайности, и я очень об этом жалею. Потому что, не задумываясь, ответила бы «да».

Радость вспыхнула в ней при виде его изменившегося лица. Лица совершенно преображенного. Засиявшего неукротимой любовью.

Льюис застонал, наклонился и коснулся губами ее висков, век, губ.

– Я люблю тебя, – хрипло прошептал он. – Ты мое сердце, мое тело, моя душа.

Он прижал ее руку к губам. Оливия закрыла глаза. Ей вновь стало дурно. Надвигавшаяся тьма угрожала вновь завладеть ею, но теперь она знала, что это продлится недолго. Только до того момента, когда тело обретет прежнюю силу. А потом она станет женой Льюиса.

– Я люблю тебя, – выдохнула она. – И всегда буду тебя любить.

Обстрел собора продолжался. Скудный дневной рацион был урезан на треть, а к супу из цветочных луковиц добавлялись древесные листья. Восемнадцатого июля, через неделю после того как ранили Оливию, «боксеры» взорвали мину под одним из зданий на территории собора, убив свыше пятидесяти человек и ранив сотни. Теперь Оливия и Льюис виделись еще реже. Похоже, он почти не спал: осматривал раненых, ампутировал размозженные конечности, помогал хоронить мертвых…

Рори по-прежнему не отходил от Оливии, стараясь отогнать терзавших ее мух. Маленькое личико совсем осунулось от голода и усталости.

Через три недели жизнерадостный Поль Анри был убит попавшей в горло пулей.

Несмотря на протесты Льюиса, Оливия покинула часовню. Еще совсем слабая, она заставила себя встать, дотащилась до приюта и помогала нянчить детей. Когда на пороге показался Льюис, она сразу поняла: случилось что-то страшное.

– Поль мертв, – горько обронил он, машинально вытирая мокрый от пота лоб.

Оливия обняла его и прижала к себе, деля с ним скорбь. Поль Анри был настоящим героем. Присущие ему жизнелюбие и энергия помогали остальным держаться. Его презрение к опасности передавалось матросам, и невозможно было поверить, что осажденные лишились не только самого верного защитника собора, но и командира, бесстрашно ведущего своих людей в атаку при каждой представившейся возможности.

На похоронах Поля Оливия, не скрываясь, плакала. В ту ночь Льюис впервые рассказал ей о Жемчужной Луне.

– Мои родители нашли брошенную девочку недалеко от деревни, в которой они разъясняли жителям догматы христианской веры, – начал он, обняв ее за плечи. Жара немного спала, выстрелы затихли, и они сидели на земле, прижавшись спинами к нагревшейся задень стене больницы. – Ее воспитывали как мою сестру, и, полагаю, я полюбил ее с первого взгляда. Но повторяю, только как сестру. Позже все изменилось. Я женился на ней, и, несмотря на ханжеское узколобие моих соотечественников, мы были счастливы.

Льюис слегка повернулся и, приподняв подбородок Оливии, вгляделся в бледное лицо.

– Это счастье я никогда не забуду и забывать не хочу. Когда она погибла, я думал, что больше не буду счастлив. – Немного помолчав, он тихо добавил: – Именно Жемчужная Луна научила меня любить. А наставником она была хорошим. Показала, как беречь и хранить истинную любовь. Как ее распознавать. Наша совместная жизнь будет богаче благодаря оставленному ею наследству.

Он поцеловал Оливию, глаза которой были мокры от слез. Она тоже будет лелеять бесценный дар Жемчужной Луны.

Шла седьмая неделя осады. Каждый день хоронили убитых и умерших. Епископ Фавье ужасно исхудал, но в запавших глазах светилась прежняя решимость.

Обряжая покойного, Оливия гадала, живы ли еще тетя и дядя. Уцелели ли сестра Анжелика, Лань Куй и ее малыш?

Она прижала ладонь к ноющей пояснице. Хуже всего – неведение. Они слышали артиллерийскую канонаду, доносившуюся из разных кварталов города, но ничего не видели. Мир за стенами территории собора перестал существовать. Где-то там, в другом измерении, правительства разных стран беспокоились за безопасность своих подданных. Возможно даже, им на помощь посылали войска. Но где эти войска сейчас и что делают? Ни у кого из осажденных не хватало сил строить догадки.

Десятого августа епископ велел приберечь остатки риса для мужчин, оборонявших стены. Казалось, конец наступит через день-другой, и все же, когда снаряд угодил в приют, новообращенные, дети постарше, больные – все бросились на помощь. Ни у кого не было и мысли о капитуляции. Забыв о голоде и ежеминутно грозившей гибели, все неустанно разбирали завалы. На лицах была написана мрачная решимость. Они не сдадутся. Ни за что.

На следующий день, выкапывая на клумбах луковицы георгин, Рори неожиданно спросил:

– Слышишь орудийные залпы?

– Последние восемь недель я вообще не слышала ничего иного, – сухо заметила Оливия, морщась от боли в висках.

– Знаю, но тут что-то другое. Прислушайся.

Оливия подняла голову. Шум очень походил на глухие раскаты грома, неотступные и беспощадные. И тут откуда-то донеслась знакомая мелодия рожка. «Шляпа отца Бюжо»!

– Это подкрепление! – воскликнула Оливия, вскакивая. – Должно быть, солдаты уже у ворот!

Остальные тоже услышали рожок. Со стен Императорского города исчезли флажки «боксеров». Впервые за восемь недель огонь прекратился.

– Закончилась! – крикнул кто-то. – Осада закончилась! Подкрепление идет! Конец осаде!

Оливия, схватив Рори за руку, бросилась на поиски Льюиса. Глаза ее сияли. Голод и боль были забыты.

– Он здесь! – завизжал Рори, увидев широкоплечего мужчину, спрыгнувшего с внешней стены. – Папа! Папа! Все закончилось!

Он метнулся к Льюису. Тот поймал сына и подбросил в воздух. Оливия побежала к ним. Поставив Рори на землю, Льюис распахнул объятия. На загорелом лице играла улыбка.

– Для нас все только начинается! – провозгласил он и, прижав Оливию к груди, завладел ее губами. Воздух звенел приветственными криками – осажденные встречали спасителей.

 

Эпилог

Наступил сентябрь. Дождь напоил пересохшую землю. Свирепые орды в красных головных повязках исчезли так же внезапно, как и появились. В провинциях продолжалась жизнь, столь же безрадостная и тяжелая, как до восстания. Впрочем, такой она была уже много веков. В городах и маленьких деревеньках теперь сплетничали не о «боксерах». Гадали о местопребывании вдовствующей императрицы.

Улицы, дома и лавки Пекина были уничтожены, но среди разрушенных стен зеленели деревья, солнце освещало пустые дворы, а тишина после продолжавшегося неделями дикарского воя, казалась благословением. Гигантские городские ворота были открыты и охранялись только международными войсками. Дворец в Запретном городе стоял пустым: императрице Цыси удалось сбежать.

– Королева Виктория никогда бы так не поступила! – возмущенно воскликнула леди Гленкарти, которая вместе с Летицией Харленд шествовала по газонам британского посольства в компании разодетых свадебных гостей.

– Вы совершенно правы, – согласилась шокированная Летиция. – Прежде всего, королева Виктория никогда бы не допустила осады!

Леди Гленкарти злорадно ухмыльнулась:

– Как, должно быть, эта Цыси ненавидела иностранцев! Плохо ей пришлось. Бросить свои великолепные одеяния и переодеться в грубый синий хлопок подобно простой крестьянке.

– Остричь эти длинные-длинные ногти и удрать из города в крытой тележке, – добавила Летиция. – Интересно, где она сейчас? Думаете, она вернется?

– О, она вернется, – зловеще предрекла леди Гленкарти. – Но меня, слава Богу, здесь уже не будет. Через десять дней я уезжаю в Англию.

– Вместе с сестрой Анжеликой? – уточнила Легация, отметив, как прелестно выглядят кокетливые зонтики дам и как очаровательна леди Макдоналд в платье из персикового шелка с рядами воланов по подолу.

Леди Гленкарти слегка нахмурилась.

– Да, но нам придется путешествовать как можно медленнее. Бедняжка ужасно истощена. Чудо, что она вообще выжила!

– Чудо, что мы все выжили, – содрогнулась Летиция. – Понять не могу, почему Оливия так радуется возможности остаться в Китае. Уверена, что она и Льюис прекрасно устроились бы в Бате.

Леди Гленкарти покачала головой.

– Нет, – решительно заявила она. – Никогда. Они стали жертвами странного волшебства, которое так часто завладевает умами европейцев. Оба навек заворожены Китаем. С Льюисом это произошло давно.

Она на секунду замолчала, наблюдая, как Льюис и Оливия рука об руку приветствуют своих гостей.

– Возможно, то же самое случилось с Оливией, когда она встретила его, – продолжала леди Гленкарти, понизив голос, – а может, и раньше. Кто скажет наверняка? Довольно того, что она также не устояла, и теперь ее будущее здесь, с любимым человеком.

Летиция вздохнула и нежно взглянула на новобрачных. Мягкие темные волосы Оливии были забраны вверх и сколоты оправленными в золото гребнями слоновой кости. Сегодня на невесте был роскошный наряд из бежевых кружев шантильи и шелковые перчатки в тон. Льюис склонил к ней голову и что-то говорил. Оливия смеялась, глаза светились любовью.

– Какая чудесная свадьба! – заметила Летиция, промокая глаза батистовым платочком. – Епископ Фавье был совершенно прав, желая провести церемонию в полуразрушенном соборе. Прекрасный способ укрепить веру в новообращенных христианах!

Льюис и Оливия приблизились к ним, и горло Летиции отчего-то перехватило. Странно, почему она когда-то считала Льюиса мрачным и суровым? Сейчас он улыбался, и глаза его приветливо смотрели на нее.

– Никаких слез, Летиция. Пожалуйста!

– Нет, Льюис, конечно, нет! – заверила она, комкая в руке платочек. – Просто я так счастлива, и Оливия сегодня ослепительна, и… о Господи, ничего не могу с собой поделать. Сейчас заплачу.

– По-моему, Летиция, – вмешалась леди Гленкарти, – вам необходимо подкрепиться. Шампанским.

Летиция кивнула.

– Поразительно, что какие-то запасы еще остались, – лукаво засмеялась Оливия. – Дядя Уильям рассказывал, что во время осады вы не пили ничего другого.

– А что я могла поделать? – оправдывалась Летиция. – Воды не хватало, и приходилось пить шампанское!

Оливия крепко обняла тетку и поцеловала в щеку.

– Дорогая тетя Летиция, желаю вам всегда пить только шампанское!

Над деревьями, на фоне ясного голубого неба, пролетела птица с ярким оперением, и Оливия, сжав руку мужа, затаила дыхание.

– Смотри, Льюис, – прошептала она, отходя от Летиции и леди Гленкарти. – Видишь?

Луч солнца высветил задорный хохолок и длинный кривой клюв.

– Удод, – тихо сказал Льюис, обнимая жену.

Птица снова поднялась ввысь и сделала грациозный круг над их головами.

Оливия счастливо улыбнулась:

– Это предвестник нашего счастья.

Кончиком пальца Льюис нежно обвел контуры ее лица: высокие скулы, идеально прямой нос, мягкий, чувственный изгиб губ.

– Мы всегда будем счастливы, любимая, – прошептал он низким, бархатистым, исполненным любви голосом.

Оливия на миг прижалась к нему.

– Всегда, – повторила она и, не скрывая охватившей ее радости, подставила губы для поцелуя.

Ссылки

[1] Императорский дворец династий Мин и Цин, находится в Пекине. Сейчас там музей. – Здесь и далее примеч. пер.

[2] Вьетнам.

[3] Буддийский храм в Пекине.

[4] милая (фр.).