Летом 1856 года в Нью-Йорке стояла невыносимая жара. Под лазурно-голубым небом было настоящее пекло. В курительной комнате дома Каролисов на Пятой авеню четырнадцатилетний Александр Каролис вытер пот с шеи платком из ирландского полотна. Он нетерпеливо ждал, когда отец закончит разговор с адвокатом и обратит внимание на него.

– Я прекрасно знаю, что думают о стоимости земли в районе, недавно вошедшем в городскую черту. Мой отец также был уверен, что фермы, которые он купил в 1825 году, станут частью города, – не терпящим возражений тоном говорил отец. Лиэл Кингстон кивнул. Он не стал настаивать на неразумности приобретения земель в необжитой северной части города. По землям, которые в 1825 году приобрел Сандор Каролис, сейчас проходит большая часть Бродвея, многие здания принадлежат Каролисам и приносят растущий с каждым годом доход. Да и рисковал Лиэл деньгами Виктора, а не своими. Даже если Виктор и ошибется, потеря будет просто каплей в море.

– Так ты все сделаешь, Лиэл? – спросил Виктор, заметив нетерпение сына. – Оформляй покупку. Фермы, леса, холмы. Я хочу получить эту землю со всеми потрохами, понятно?

Лиэл кивнул.

– Да, сэр. Займусь сделкой немедленно.

Он собрал бумаги, которые принес Виктору на подпись, и вышел. Виктор повернулся к Александру, своему единственному сыну.

– Ну, что на этот раз? Если ты хочешь спросить, может ли молодой Шермехон поехать с нами на лето в Гудзон-Вэлли, отвечу – да.

Александра, однако, интересовало совсем другое. Через две недели его троюродный брат и лучший друг собирался с матерью в Париж – там они намеревались пробыть до осени. А пока – предавайся блаженству, двери Колумбийского колледжа надежно закрыты до следующего семестра, отец уже плавает на яхте у побережья Флориды, мать вся в хлопотах по подготовке к путешествию, и Чарли Шермехон свободен, как птица. Он насладится этой свободой сполна, и Александр ему поможет.

– Чарли едет в Париж с матерью, – напомнил Александр отцу.

Отец насмешливо фыркнул. Кузина его жены неизменно отправлялась в Париж, когда муж в очередной раз пренебрегал ею. Виктор жалел, что она не осталась там навсегда, однако вслух этого не сказал.

– Ну и что? – отозвался он с легким раздражением. – Завтра утром мы едем в Тарну, до отъезда мне еще надо многих повидать.

– Я просто хотел спросить, можно я пока останусь здесь, а приеду через две недели? – Александр старался говорить равнодушно-деловым тоном, будто в его просьбе не было ничего необычного.

При других обстоятельствах он бы с не меньшей, чем отец, радостью отправился в их усадьбу. Расположенная высоко на холме, она гляделась в речку Тарну. Усадьбу построил его дед, венгр по происхождению, и назвал в память о реке, которая протекала мимо его родной деревни. Подобно всем венграм, Сандор страстно любил лошадей, и его племенная ферма была предметом зависти всех конезаводчиков. Виктора лошади не интересовали, он сохранял ферму только потому, что это было престижно и доходно. Александр всегда с нетерпением ожидал отъезда в Тарну, он часами с наслаждением скакал вдоль берега Гудзона и по окрестностям усадьбы. Только из-за соблазнительной возможности провести с Чарли две недели без присмотра Александр был готов добровольно сократить свое пребывание в Тарне. Отец Чарли отдыхает на яхте, его собственный вдовствующий отец едет в Тарну, так что никто не помешает им с Чарли посетить самые злачные места Нью-Йорка. Они уже наметили побывать на скачках в Лонг-Айленде, где делались сумасшедшие ставки, и испробовать еще много других удовольствий – посетить, например, если хватит духу, заведение мадам Жози Вудс. Она содержала самый дорогой бордель в городе, и его посетители знали, что могут рассчитывать на ее сдержанность. Бордель располагался неподалеку от дома Каролисов.

– Почему? – Отец пристально посмотрел на сына. Александр изо всех сил старался не выдать своего волнения. Он знал, что стоит отцу заподозрить истинную причину его желания задержаться в Ныо-Иорке – прощай свобода до совершеннолетия.

– Отметки у Чарли хуже некуда, его могут исключить из колледжа, если он не подтянется. Его мать даже берет в поездку репетитора. Она хочет, чтобы Чарли начал заниматься сейчас же, еще до отъезда. Он не в восторге, конечно, и я подумал, что если останусь, это его поддержит.

Александр сказал чистую правду. Отметки у Чарли и вправду были хуже некуда, и мать действительно наняла очередного репетитора. Но репетитору было немногим более двадцати, и Чарли без труда нашел с ним общий язык.

Виктор Каролис презрительно фыркнул. Слабая успеваемость Чарли Шермехона не удивляла его. Шермехоны занимали прочное положение в нью-йоркском обществе с 1636 года, но, по мнению Виктора, умом не блистали. Однако родня есть родня, и если уж Виктор женился на девушке из рода Шермехонов, то почему бы не использовать родственные связи сполна.

– Я поговорю с его матерью, – сказал он коротко. – Но пусть она ни дня сверх этого не задерживает тебя здесь. Боюсь, в этом году вспышка холеры будет сильнее прошлогодней. Я не хочу, чтобы ты был в городе, когда начнется эпидемия.

Александр кивнул. Летом всегда была холера, но обычно она не выходила за пределы районов, где жило простонародье. Александр никогда не бывал в этой части города.

– Благодарю вас, сэр. – Он с трудом скрывал ликование. – Можно я пойду, скажу Чарли?

Отец разрешил, и Александр постарался выйти как можно степеннее, хотя ему хотелось прыгать от радости.

* * *

Чарльз Эдуард Уильям Джейкоб Шермехон IV дал волю своей радости.

– Ну, все! В следующие две недели мир принадлежит нам! – Он хлопнул Александра по плечу. Александр ответил тем же, и уже через мгновение они, сцепившись, катались по полу желтой гостиной Шермехонов, колошматя друг друга.

Горничная в ужасе заглянула в комнату, но, увидев, что шумит хозяйский сынок, поспешила удалиться. Чуть позже вошел дворецкий и деликатно кашлянул.

– Ваша матушка желает поговорить с вами, сэр, – произнес он, с завидным хладнокровием глядя, как дрожат севрские вазы и фарфор династии Мин на полудюжине изящных столиков в стиле ампир.

Александр и Чарли замерли у его ног. Чарли посмотрел на дворецкого и, задыхаясь, сказал:

– Передай, я буду через пять минут, Ларсон.

– Хорошо, сэр, – произнес дворецкий с облегчением, видя, что молодые люди успокоились, поклонился и вышел.

Чарли сел, пригладил взъерошенные волосы и посмотрел на кузена.

– Ты думаешь, нам хватит смелости?

– На что? К матушке я с тобой не пойду. – Александр притворился, что не понимает Чарли.

– Да нет, пойти к Жози Вудс.

– Пойдем к ней или на Грин-стрит, – ответил Александр, растянувшись на полу.

– Нет уж, спасибо. – Чарли передернуло. – Там что угодно можно подцепить.

Александр медленно сел. Они с Чарли были троюродными братьями, но внешне совсем не походили друг на друга. Белокурый Чарли напоминал херувима, но это впечатление было обманчиво. Темноволосый Александр пошел в деда-мадьяра.

– Значит, к мадам Вудс. – Александр отбросил темную прядь со лба. – Если мы у нее что-нибудь подцепим, то, по крайней мере, хоть будем знать, что мы не исключение – все, кто к ней ходит, страдают тем же.

– Включая наших отцов, – усмехнулся Чарли.

Александр шутливо потрепал его за ухо.

– Если то, что я слышал о твоем отце, правда, Жози встретит нас с распростертыми объятиями. Разве не твой отец помог ей начать дело?

– Говорят, что он, – не обижаясь, отозвался Чарли. – Пойду узнаю, что нужно матушке. Ты подождешь?

– Нет. Мне и так две недели с тобой мучиться, хоть сегодня отдохну.

Они вышли в огромный круглый холл с мраморным полом.

– Поклонись от меня матушке, – сказал Александр, проходя мимо большой, в полный рост, статуи Ниобеи, оплакивающей своих детей.

– Спасибо. Кстати, она всегда называет тебя «бедным сироткой».

Лакей открыл массивную входную дверь.

– Сиротка – верно, но бедный – явный перебор, – усмехнулся Александр.

– Да матушка вряд ли понимает значение этого слова, – отозвался Чарли, не задумываясь, что, скорее всего, не понимает его и сам. – Почему не подали экипаж мистера Каролиса? – повернулся он к лакею.

– Потому что я пришел пешком и не хочу возвращаться в вашем экипаже, – объяснил Александр, прежде чем лакей успел ответить. – Мне нравится ходить пешком.

– Смотри, чтобы отец не узнал. А то решит, что сказались твои крестьянские корни, и лишит наследства, – закатил глаза Чарли.

– Мне-то что? – отмахнулся Александр, но пока он спускался по ступеням и пересекал мощеный двор, его охватила ярость. В их семьях никогда не упоминали о происхождении Каролисов. Даже в шутку. Каролисы разбогатели слишком недавно. Настолько недавно, что об этом еще не забыли.

Привратник поспешил открыть огромные кованые ворота, и Александр окунулся в сутолоку Пятой авеню.

Чарли, конечно, скрывать нечего. Предки Шермехонов были в числе первых голландских переселенцев, осевших в Новом Амстердаме. Они быстро прибрали к рукам обширные земли и через несколько поколений уже обладали огромным состоянием. Сейчас оно немного поубавилось, но Шермехоны по-прежнему принадлежали к сливкам нью-йоркского общества. У себя дома они могли творить что угодно: бить жен, изменять им, сходить с ума, но в низком происхождении их никто не мог упрекнуть. Шермехоны были не просто сливками общества, а самим обществом. Поэтому неудивительно, что Чарли даже не догадывался, как его слова оскорбили Александра.

Он шел по направлению к Вашиштон-сквер. Каролисы тоже принадлежали к сливкам общества, которое приняло их весьма благосклонно задолго до рождения Александра. Но он хорошо знал, какого труда стоило их семье достичь нынешнего положения. Чтобы войти в великосветские круги, отцу пришлось жениться на девушке из рода Шермехонов, представительнице одной из богатейших фамилий в Ныо-Иорке.

Мимо прогремела двуколка, следом – элегантный экипаж, запряженный четверкой лошадей. У Александра запершило в горле от поднятой пыли. В семье отец запрещал упоминать о происхождении деда. Виктор Каролис был наследником человека, у которого достало предвидения скупить огромные земли там, где сейчас стоит Нью-Йорк, когда на этом месте были сплошь болота и фермы. Человека, который никогда не продавал то, что однажды приобрел, который гениально разбирался в вопросах недвижимости и знал все о торговом флоте. А еще Виктор был сыном человека, родившегося в хибарке под соломенной крышей в неприметной деревушке, затерявшейся на равнинах Венгрии, и в этом позоре Виктор не хотел признаваться даже самому себе. Разбогатев, он сразу же позаботился выдумать генеалогическое древо, по которому фамилия Каролисов восходила к древнему дворянскому роду. А потом породнился с Шермехонами.

Александр прошел мимо позолоченных ворот, ведущих к красному кирпичному особняку Де Пейстеров. Их род был таким же старинным, как и род Шермехонов. Однажды, когда Александр был совсем маленьким и его мать была еще жива, он случайно услышал, как мать говорила отцу, что младшая Де Пейстер станет отличной партией. Александр усмехнулся, вспоминая ответ отца. «Младшая Де Пейстер! – презрительно повторил внук геоского батрака. – Александр будет самым богатым женихом штата, если не всей страны. Когда дойдет до женитьбы, нам потребуются потомки голландских переселенцев».

Отец хотел, чтобы в его внуках текла кровь английских аристократов. В двадцать один год Александру предстояло совершить большое турне по Европе для завершения образования. Он знал, что не должен вернуться холостяком. «Никаких испанских или итальянских дворянок, – предупреждал отец. – Они все католички». Отец при этом вздрогнул. Семьи, принадлежащие к высшей знати, ведут свои родословные от первых голландских переселенцев, все они протестанты. Высший свет не примет католичку, будь она хоть принцессой. Отец Виктора, католик по рождению, распорядился, чтобы его тайком похоронили по католическому обряду. Но об этом никто не знал, даже Александр. «Только дочь английского аристократа, – настаивал отец, – соглашайся не меньше, чем на дочь графа».

Александр послушно обещал, что его будущая невеста будет отвечать всем отцовским требованиям. Он поддал камень ногой в башмаке из телячьей кожи ручной работы. В этот миг он меньше всего думал о женитьбе. Его мучил вопрос, где лучше всего расстаться с тяготившей его невинностью.

Он ловко увернулся от омнибуса, переходя через улицу, осторожно обошел кучу лошадиного навоза посреди дороги.

Александр отшвырнул еще один камень на проезжую часть. Он что-нибудь придумает, недаром он Каролис.

Подойдя к дому, он увидел, что там все готово к приему гостей. Красная ковровая дорожка протянулась от ступеней крыльца через двор к воротам.

– Ожидают мистера Уильяма Гудзона и мисс Дженевру Гудзон, – ответил дворецкий на вопрос Александра, кто к ним пожалует.

Александр тут же потерял интерес к гостям. Уильям Гудзон недавно приехал в Нью-Йорк, он был владельцем железных дорог в Англии. Отец с ним еще не виделся. Александра удивила торжественная встреча, он знал, что у отца к Уильяму Гудзону чисто деловой интерес, и он не собирался сходиться с ним ближе. Александр прошел по дорожке в дом и вошел в большую гостиную.

– Хорошо, что ты явился. Я хочу, чтобы ты остался дом и познакомился с Гудзонами, – сказал отец тоном, не допускающим возражений.

Александр с трудом подавил стон. Надо было сразу подняться к себе, тогда не пришлось бы скучать в обществе гостей Но, вспомнив, что его ждут две недели свободы, он, как подобает послушному сыну, ответил:

– Хорошо, папа.

Мистер Гудзон оказался йоркширцем крепкого телосложения с роскошными бакенбардами. Его тринадцатилетняя дочь тихо, как мышка, сидела, сложив на коленях руки, и не принимала участия в беседе. Подали чай. Сразу же стало ясно, что Уильям Гудзон не станет тратить время на обмен светскими любезностями, и Александр подумал, что визит, пожалуй, будет не таким скучным, как он ожидал.

– Лондонские политики пристально следят за тем, что здесь происходит. – Мистер Гудзон сразу перешел к делу, и это покоробило Виктора. – Договор между Канзасом и Небраской может стать для Америки началом конца. Вы что, хотите позволить каждому штату самостоятельно решать, сохранять ли рабовладение? Если президент Линкольн не примет срочных мер, Америка разделится на два лагеря, и он станет последним президентом Соединенных Штатов.

– Иностранцам нелегко разобраться в тонкостях нашей внутренней политики, – отозвался Виктор неприязненно, скрывая под холодной вежливостью свое раздражение. – Согласно Конституции, ни один штат не может выйти из Союза Штатов. Все слухи об отделении рабовладельческих штатов не более чем слухи. Ничего из этого не выйдет.

– А когда срок президентства Линкольна закончится? – не сдавался гость из Йоркшира, не замечая, что его напористость становится неприличной. – Что, если к власти придут республиканцы? Их молодой лидер настроен категорически против этого договора, не так ли?

– У их молодого лидера нет никакой надежды победить на президентских выборах, – холодно возразил Виктор.

Уильям Гудзон улыбнулся.

– Я бы не был так уверен в этом, мистер Каролис. – Если высказывания политика становятся крылатыми, с ним лучше считаться. Я имею в виду его слова: «Если дом дал трещину, он развалится».

Виктор фыркнул. Александра забавляло раздражение отца, он сдержал улыбку. Разговор перешел с молодого Авраама Линкольна на более насущные дела. Отец и мистер Гудзон обсуждали, насколько выгодны будут специальные спальные вагоны, если их включать в составы дальнего следования. И только к концу визита разговор опять оживился.

– У вас, конечно, строительство железных дорог выгоднее. Полно ирландских эмигрантов, а это дешевая рабочая сила, – сказал мистер Гудзон, поднимаясь. – Насколько мне известно, они живут в жутких условиях и рады любой работе.

Виктор чуть заметно улыбнулся. Он стойко выслушал все бестактности Уильяма Гудзона, касающиеся политической стабильности страны, и не собирался унижаться до спора о положении ирландских эмигрантов.

– Я действительно не понимаю, почему отцы города не положат конец вымогательству, – продолжал Уильям Гудзон, по-прежнему не догадываясь, что непростительно нарушает светские приличия. – Все землевладельцы, сдающие свои владения в аренду, и те, кто застраивает свои земли, должны быть зарегистрированы. Тогда случаев заболевания холерой и желтой лихорадкой станет меньше. У нас в Лондоне, конечно, есть городское дно, но подобные рассадники заразы в такой молодой развивающейся стране, как Америка, воспринимаются как нечто предосудительное, ведь у нас они существуют с незапамятных времен.

Взгляд Александра случайно упал на Дженевру Гудзон. Она робко и смущенно улыбнулась ему, и он вдруг с удивлением осознал, что она прекрасно понимает бестактность своего отца. Впервые за время визита Александр обратил внимание на девочку и подумал, что она, пожалуй, нечто большее, нежели бесцветное обязательное приложение к своему отцу. Она по-прежнему казалась ему безнадежно некрасивой и похожей на остальных безжизненных молоденьких англичанок, с которыми он встречался, но в глазах девочки он прочел ум и горечь унижения. Александр подумал, что они могли бы подружиться.

Отец не ответил на последнее замечание Уильяма Гудзона и молча проводил его по ковровой дорожке к выходу.

Александр отлично чувствовал, что в душе отца бушует ярость. Именно в бедных кварталах его дед-венгр еще в молодости скупил обширные земли. Виктор часто публично заявлял, что это наиболее сомнительное приобретение отца. Каролиса не интересовало, что делали с землей арендаторы, несмотря на попытки отдельных филантропов привлечь общественное внимание к этому вопросу. Более неудачную для разговора тему в гостиной Каролисов трудно было выбрать.

Лакей в ливрее почтительно поклонился, провожая к карете Гудзона, пребывающего в блаженном неведении о своей бестактности, и дочь, страдающую от поведения своего отца. После отъезда гостей негодующий Виктор гневно приказал:

– Того, кто распорядился постелить дорожку, уволить!

Александр усмехнулся, глядя, как отец вне себя от ярости прошел в свой кабинет. Если мистер Гудзон надеялся, что визит к Виктору Каролису откроет ему двери в высшее нью-йоркское общество, его ждало горькое разочарование.

Двумя днями позже, прогуливаясь в толпе на ипподроме Лонг-Айленда, Чарли обеспокоено заметил:

– Не уверен, что это нам сойдет с рук, Алекс. Я думал, уважаемые люди здесь не бывают, а уже видел старика Генри Джея и командора Вандербилта.

– Вандербилт, положим, далеко не уважаемый, – небрежно отозвался Александр.

Когда его дед в молодости скупал земли, Корнелиус Вандербилт, будучи моложе деда, приобретал паромы и пароходы. Оба сколотили огромные состояния, но если Каролисы теперь считались старой гвардией, на Вандербилтов до сих пор смотрели как на нуворишей, особенно потомки его бывшего соперника.

– Но в лошадях разбирается, – сказал Чарли с невольным восхищением. – Неплохо бы узнать, на кого он ставит, и сделать так же.

Вандербилт был одет так, словно сам управлял экипажем на котором приехал. На нем были белый цилиндр, который он надевал, когда сидел на козлах, и кожаные перчатки. Очень хорошенькая, броско одетая и совсем молоденькая женщина с обожанием повисла у него на руке.

– Я больше полагаюсь на собственное суждение, благодарю вас, – заявил Александр. Предположение Чарли, что он разбирается в лошадях хуже Вандербилта, обидело Александра.

Чарли с готовностью извинился, но по его виду чувствовалось, что сомнения его не рассеялись. Он с сожалением посмотрел вслед командору. Александр тянул его в другую сторону. Об азарте Вандербилта ходили легенды. Было бы здорово посмотреть, на какую лошадь он поставит – и сколько.

– Тогда скажи, на кого ты будешь ставить. – У Чарли руки чесались от желания потратить деньги, оттопыривавшие внутренний карман его сюртука. – Поставишь на Пеструю Танцовщицу или…

Вдруг он увидел, что прямо на них движется его дядя, совершенно седой и с сигарой в зубах. Чарли побледнел.

– Господи! – вырвалось у него. – Это же дядя Генри!

Но было уже поздно – Александр не успел улизнуть. Когда он посторонился, чтобы пропустить двух «жучков», промышлявших сведениями о лошадях, Чарли во всю прыть пустился наутек, и внушительная фигура Генри Шермехона III нависла над Александром.

– А ты, юноша, что здесь делаешь? Почему ты не в Тарне с отцом? – возмутился его дальний родственник, раздосадованный тем, что юный отпрыск этого выскочки Виктора Каролиса застал его под руку с дамой весьма сомнительной репутации.

Александр оттянул тугой жесткий ворот накрахмаленной сорочки. Жара стояла удушающая. «Может, притвориться, что потерял сознание», – мелькнуло у пего в голове.

– Я… я… конюший отца думает купить Пеструю Танцовщицу, а я решил посмотреть, как она себя покажет, – выдавил он, наконец. – Я бы почел за большую честь, если бы вы оказали мне услугу. Могу я просить вас об одолжении – не сообщать отцу, что я был здесь. Он не одобряет моего интереса к лошадям.

Генри не сомневался в правдивости этого признания. Виктор Каролис ему никогда не нравился. Возможно, в обществе и предпочли забыть, что отец Виктора был батраком в затерянной деревушке где-то в Восточной Европе, но Генри Шермехон III помнил об этом. В глазах Генри нелюбовь Виктора к лошадям была совершенно естественна для человека такого низкого происхождения. Однако его сын, кажется, из другого теста.

Генри уже справился с досадой и с интересом рассматривал Александра, которого это весьма смущало. Хотя Сандор Каролис был вульгарен и отвратительно воспитан, он всегда втайне нравился Генри. Это был поразительно жизнелюбивый человек, которого нельзя было обвинить в равнодушии к лошадям.

Генри вспомнил, что говорили, когда Каролис купил Тарну Сандор, лихо скакал верхом без седла и босиком, как истинный мадьярский пастух, и общество приходило от этого в ужас. Генри помнил скандал на званом обеде у миссис Рузвельт, где собралось изысканное общество. Прислуживали лакеи в пудреных париках и шелковых панталонах. Стол ломился от яств. В разгар обеда Сандор Каролис извинился и удалился на кухню. Там и нашла его хозяйка, раньше никогда не бывавшая в этой части своего дома. В одной руке Сандор держал нож с инкрустированной ручкой, а в другой – батон салями. Ловкость, с которой он отрезал кусок за куском, не произвела на чопорную миссис Рузвельт ни малейшего впечатления. Больше Сандор никогда не переступал порога ее дома. Но Генри поймал себя на мысли, что его это мало заботит. Он вдруг подумал, что стоящий перед ним юноша больше похож на деда, чем на отца. Тот же беспечный взгляд, та же лихая удаль в черных глазах, то же врожденное обаяние. Генри нехотя признался себе, что испытывает к Александру такое же теплое чувство, что и к его деду.

– А я одобряю, мой мальчик, – наконец выговорил он. – Это спорт королей. Полагаю, в недалеком будущем в Ныо-Иорке появится американский жокей-клуб, достойный нашего города.

Он направился в сторону скакового поля, ожидая, что Александр последует за ним. Тот уже перевел дух и, радуясь, что все закончилось благополучно, с готовностью присоединился к Генри.

– Городу нужен ипподром, где можно было бы состязаться по джентльменским правилам, – продолжал Генри, обходя разносчика подозрительных пирожков. – Я уже обсуждал это с Августом Бельмонтом, Леонардом Джеромом и Уильямом Траверсом. Они хорошо знают, как поставлено дело в Европе, и поняли, чего я хочу.

Александр согласно кивнул. Леонард Джером был известный сибарит. Рассказывали, что своих любимых лошадей он держит в конюшнях, отделанных резными панелями орехового дерева и устланных коврами. Они с Траверсом были компаньонами, а вкупе с Бельмонтом знали о лошадях больше, чем весь остальной Нью-Иорк, вместе взятый. Стать членом клуба, во главе которого встанет эта троица, будет весьма почетно.

Пока они продвигались сквозь толпу к месту заезда, Александр заметил Чарли, державшегося неподалеку, и усмехнулся про себя. Если бы Генри поймал здесь среди «жучков» и дам легкого поведения не его, а юного Шермехона, он бы не отнесся к этому так снисходительно. Чарли лучше не попадаться на глаза дяде, если он не хочет получить серьезную взбучку.

– Пожалуй, ваш конюший прав относительно Пестрой Танцовщицы, – сказал Генри по-дружески. – Давай рискнем.

Через десять минут они уже возбужденно подсчитывали весьма приличный выигрыш, а Чарли чуть не плакал от досады.

Генри наслаждался атмосферой. Отпрыск Виктора оказался стоящим малым.

– Знаешь, мы с тобой обязательно должны побывать в Гарлем-Лейп, – предложил он, не задумываясь, что Александр еще слишком молод и побуждать его к посещению сомнительных мест, где собираются отбросы общества, не вполне педагогично.

– С удовольствием. – Александру все больше нравился старик Генри. Все остальные Шермехоны, которых он знал, были невыносимо чопорны. Генри этим не страдал. Под внушительной внешностью скрывался человек, с которым не соскучишься.

– Вы ведь никогда не были у нас в Тарне? – спросил он Генри. – Наша ферма – настоящий рай. Почему бы вам не погостить у нас несколько дней? Вы бы сами все посмотрели.

– Замечательно! – Морщинистое лицо Генри озарилось довольной улыбкой, которая тут же померкла. – Однако мы с твоим отцом не очень близки и…

– И лучше вам приехать, когда его не будет, – подхватил Александр. – Конечно, вы правы. Но это легко устроить. Отец постоянно в разъездах. Я дам вам знать, когда его не будет, и вы сможете погостить у нас. В конце концов, мы же одна семья, – добавил он с озорством.

В других обстоятельствах Генри бы покоробило упоминание с его родстве с выскочками Каролисами, но сейчас он вспомнил несравненных лошадей Тарны и согласно кивнул. Виктор Каролис не станет возражать против его визита – он никогда не перечил своим шермехонским родственникам. Генри полагал, что сможет выторговать в Тарне подешевле хорошую лошадь. Кажется, день прошел недаром. Краем глаза Александр заметил прячущегося позади Чарли – тот стоял с удрученным видом, засунув руки в карманы. Александр почувствовал угрызения совести.

– Мне пора, – с искренним сожалением сказал он. – Не забудьте про приглашение. Этих лошадей и рядом нельзя поставить с нашими.

Александр распрощался со своим новым другом и направился сквозь толпу к Чарли.

– Ты, однако, не спешил, – капризно начал Чарли, всерьез разобидевшись. – Ты что, не мог раньше смыться от этого зануды?

– Генри не зануда, – ответил Александр, забавляясь состоянием Чарли. – Ты просто слишком мал, чтобы оценить его.

Замечание это было настолько несерьезным, что Чарли просто пропустил его мимо ушей.

– Он рассердился, увидев тебя?

Александр перестал дразнить его.

– По-моему, его больше рассердило то, что я застал его здесь. Но потом он успокоился и отошел. Я же Каролис, а не ШермехоН, – добавил он, читая недоверие в глазах Чарли. – Тебе бы это так не сошло.

Чарли согласился.

– Давай найдем букмекера и сделаем ставки на следующий заезд, – сказал он, спеша заняться делом, ради которого они сюда приехали. – Дядя Генри тебе подсказал, кто фаворит? Он знает участников заезда? Ты почему мне не намекнул, что вы ставите на Пеструю Танцовщицу?

Александр слушал его вполуха. Скачки, конечно, волнуют кровь, но не так сильно, как предстоящее приключение. Как одолеть крепость мадам Жози? Вдруг она их выгонит? Или расскажет отцам? Что тогда? Вдруг у них ничего не получится, и их с позором выставят? В нем все напряглось. Он не собирался становиться мужчиной, тиская горничных по темным углам. Если Чарли это устраивает – что ж, пожалуйста. Но Александр считал, что если уж за что-то браться, то делать надо хорошо, а девочки мадам Жози считались лучшими в городе.

Он так увлекся, что забыл о скачках и даже не заметил, что лошадь, на которую он поставил, пришла последней. Но он ничуть не расстроился. Деньги для него не имели значения. Их было достаточно, чтобы возместить любые потери.

– Надеюсь, нас здесь не увидят и не узнают! – волновался Чарли вечером на следующий день, когда они подходили к неприметной двери заведения мадам Жози.

– Да полно тебе паниковать, Чарли. Если нас даже и увидят, мы всегда сможем сказать, что по ошибке приняли этот дом за особняк командора, – говорил Александр с преувеличенным хладнокровием, чувствуя, что Чарли вот-вот даст деру.

Чарли хихикнул. Особняк Корнелиуса Вандербилта действительно стоял по соседству.

– А вдруг она нас не примет! Говорят, мадам принимает новых посетителей только по рекомендациям постоянных клиентов.

– Не примет Шермехона и Каролиса? – Александр удивленно вскинул брови. – Не волнуйся, Чарли. Мадам Жози такой же сноб, как и все остальные.

У Чарли неприятно засосало под ложечкой. Было ясно, что Александр не собирается отступать. Пути назад нет. Пока Чарли мучительно соображал, под каким бы предлогом ретироваться, молоденькая девушка в элегантном платье горничной открыла им.

– Доложи, мистер Каролис и мистер Шермехон к мадам Вудс, – сказал Александр с уверенностью, которой отнюдь не чувствовал.

Горничная уставилась на них широко раскрытыми глазами. Они были ее возраста и раньше здесь не бывали. Однако имена громкие и хорошо известные, слишком известные, чтобы осмелиться не впустить этих юнцов.

– Пожалуйте сюда, – с сомнением сказала она, провожая их внутрь.

Александр глубоко вдохнул и последовал за девушкой, Чарли – за ним. Они шли по коридору, застланному красной ковровой дорожкой. Чарли с нескрываемым любопытством смотрел по сторонам. Обстановка совсем не соответствовала его представлениям о борделе.

Это вполне мог быть дом кого-нибудь из его родственников или друзей отца. Шелковые шторы на окнах, недурные картины на стенах, зеркала, массивная мебель темного дерева, богатые люстры. Вслед за элегантно одетой горничной они вошли в небольшую гостиную. Девушка пригласила их сесть и вышла.

– Не нравится мне все это, Александр. – Чарли беспокойно ерзал в хрупком маленьком кресле. – Все не так, слишком…

Он замолчал – дверь открылась, и в комнату королевской походкой вошла Жози Вудс в длинном шуршащем платье из тафты. Несколько мгновений она молча изучала посетителей, затем опустилась в кресло напротив.

– Слушаю вас, – начала она, – вы желаете что-то сообщить мне? Чем могу служить?

Раньше Александр видел мадам только издалека. Средних лет, Жози всегда выглядела величественно, на вызывающей благоговейный трепет груди у нее сияли нитки жемчуга. Вблизи она внушала еще больший трепет, чем издали. Александр услышал, как Чарли облегченно вздохнул, когда она тактично дала им повод уйти, не уронив своего достоинства. И прежде чем Чарли успел сочинить какую-то небылицу, он доверительно произнес, непринужденно пожав плечами:

– Мы здесь не для того, чтобы передать вам что-либо, миссис Вудс. Мы – ваши будущие клиенты.

В этом Жози Вудс не сомневалась. Своими вопросами она попросту тянула время. У себя в заведении она придерживалась неукоснительных правил и не занималась растлением малолетних. Однако, несмотря на то, что у мальчиков еще молоко на губах не обсохло, оба выглядели взрослыми. Жози Вудс отдавала себе отчет в том, что юный Шермехон отпрыск одного из наиболее уважаемых семейств старой гвардии и, если юный Каролис обладает хоть малой толикой деловых способностей деда и отца, в один прекрасный день он станет богаче всех ее состоятельных клиентов вкупе.

Она оправила тяжелые складки на юбке и любезно сказала:

– Джентльмены, здесь бордель, а не детская.

– Мы уже выросли из детской, – ничуть не смущаясь, отозвался Александр. – И мы уже доросли до того, что можно получить в вашем заведении.

Он неожиданно широко улыбнулся, и Жози, как и Генри Щермехон, почувствовала неотразимость его обаяния.

– Разве вы не желаете, чтобы мы получили то, что нам нужно, здесь, у вас, а не использовали своих горничных? – обезоруживающе улыбнулся Александр.

Жози хорошо знала многих в прошлом приличных девушек, чьи судьбы исковеркали хозяйские сынки. Александр Каролис, разумеется, прав. Пусть лучше набираются опыта здесь, ее девушки не пострадают.

– Мы принимаем ограниченное количество посетителей, – ответила она, обдумывая при этом, как бы устроить так, чтобы однажды молодой Шермехон и его отец не столкнулись лицом к лицу на широкой лестнице ее заведения. – Мои девочки получают пятьдесят долларов в час с каждого клиента, которого развлекают наедине. Вас это устраивает?

Чарли сглотнул слюну, не понимая, отчего у него ноги сделались ватными: то ли от страха, то ли от возбуждения. Александр просто кивнул. Он уже знал расценки, и сейчас его волновало, приведет ли мадам Жози девушек, чтобы они могли выбрать. Самому выбрать девушку, подобно шейху в гареме, было очень соблазнительно. Жози, с легкостью отгадав эти мысли, не собиралась потакать его фантазиям. Для своего возраста Александр держался слишком самоуверенно. Она позвонила в колокольчик и, когда вошла горничная, сказала на отличном английском;

– Пожалуйста, передай Элен и Кристабел, что их ждут клиенты.

Чарли Шермехон вытер рукавом пот со лба.

– Обычно джентльмены берут с собой наверх шампанское, – сжалилась над ним Жози. – «Вдова Клико» вас устроит?

Чарли с благодарностью кивнул, и Жози повернулась к Александру, выразительно изогнув красивые брови.

– Запишите на мой счет бутылку «Шато Бэль Эр Маркиз дАлигре», – непринужденно попросил Александр.

Изумление Жози возросло. Мальчик разбирался в винах и мог позволить себе хороший выбор. Обладая неотразимой внешностью, обольстительными манерами и огромным состоянием, он заставлял считаться с собой. И сознавал это.

Нежное воспоминание легкой улыбкой промелькнуло на лице мадам Жози. Ее старый друг. Сандор Каролис, гордился бы своим внуком.