Теплое летнее солнце освещало комнату, которую лорд Клэнмар отвел для занятий с Изабел и Маурой. Со временем мебель в комнате сменили. Первоначально здесь стояли два маленьких столика и большой стол для лорда, три удобных стула и скромный книжный шкаф. Комната располагалась в задней части дома и окнами выходила на огород, плавно переходивший в холмистый парк.

Очень скоро книжный шкаф перестал вмещать все необходимые девочкам книги, и вдоль стен установили стеллажи. Вид из окон тоже изменился. Дом в Англии, где жила бабушка Изабел, окружали розы, и девочка очень скучала по их красоте и аромату. Огород перенесли подальше от дома, и лорд Клэнмар с девочками с увлечением занялся разведением роз прямо под окнами. Это занятие доставляло им огромное удовольствие, они все делали сами, и только Кирон помогал копать землю. Теперь, девять лет спустя, их классная комната выходила окнами в чудесный цветник из роз, где бледно-кремовые «Боцари» состязались по красоте с дымчато-розовыми «Бель Изиз», бледно-румяные «Изафаны» из Персии теснили роскошные вишневые «Ла Рейн» из Прованса. «Мажента Тур де Малахов» с темно-пурпурными серединками густо покрывали солнечные часы. А плетистая роза, усеянная серебристо-жемчужными цветами, затянула всю стену дома и роняла на землю нежные лепестки.

Парк тоже постепенно преображался, он уже не был таким заброшенным, как прежде. Лорд Клэнмар научил девочек ездить верхом, и они быстро пересели с сонных пони на резвых английских охотничьих скакунов. А любимые пони мирно пощипывали травку в парке в компании лошадей, которых лорд Клэнмар время от времени приобретал для себя и для девочек.

Это были не единственные перемены. Девочки сменили свои столики на настоящие школьные парты с откидными крышками. Со временем лорду Клэнмару наскучило учить девочек, отделившись от них большим столом. Он распорядился, чтобы в классную комнату принесли легкое кресло для него и два мягких стула для девочек. Часто их занятия превращались в спокойную дружескую беседу, они сидели у раскрытых застекленных дверей, ведущих в розарий, за которым паслись пони.

– Все это не слишком доступно моему пониманию, – произнесла Изабел, имея в виду книгу «Происхождение видов» Дарвина, лежавшую у нее на коленях.

Уголки губ лорда Клэнмара дрогнули в едва заметной улыбке. Когда он прочел книгу в первый раз, он тоже мало что понял.

– Изабел, Дарвин хочет сказать, что в животном мире идет постоянная борьба за существование, – терпеливо объяснял он. – По Дарвину, путем естественного отбора выживают лишь те особи, которые благодаря особенностям своего строения легче добывают пищу. То есть они выживут, и будут размножаться, а поскольку потомство обычно наследует отличительные черты родителей, то эти особенности передаются из поколения в поколение. Слишком слабые не выдерживают борьбы за существование и гибнут, не оставив потомства. В конце концов, через тысячи поколений появятся новые виды.

– По-моему, я понимаю ход мыслей мистера Дарвина, – сказала Маура, стряхивая с юбки лепестки плетистой розы, – но я не согласна с его выводами.

Лорд Клэнмар поудобнее устроился в кресле в предвкушении интересного разговора. В том, что Маура не согласится с Чарльзом Дарвином, лорд Клэнмар ни на миг не сомневался. В ней с трудом можно было узнать босоногую замарашку, которую он взял к себе в дом девять лет назад. Одно только в Мауре осталось неизменным – преданность вере, в которой она родилась. Каждое воскресенье он с Изабел посещал утреннюю службу в англиканской церкви Рэтдрама, а Маура – мессу в местном костеле.

– Маура, недостаточно интуитивно чувствовать, что теория мистера Дарвина ошибочна, – мягко возразил он.

Девушка с любовью улыбнулась ему. Он научил ее искусству полемики, научил находить аргументы за и против самых разных теорий, таких, например, как «Теория вселенных» Платона и «Теория утилитаризма» Джереми Бенташа.

– Хорошо, – согласилась Маура. – Прежде всего, мне хотелось бы знать, где недостающие звенья между классами животных, например, между птицами и рептилиями. Откуда взялись крылья, их ведь не было вообще? Почему человек не способен вывести новый вид, если это удается природе?

Изабел захлопнула книгу.

– Хватит! Знаю я вас! Будете теперь спорить об этой несчастной теории до скончания века. Давайте поговорим о чем-нибудь поинтереснее, хотя бы о войне в Америке.

Ее деду хотелось еще поговорить о революционных взглядах Дарвина. Они с Маурой любили поспорить по любому вопросу, а Изабел, хоть и была всего на год моложе Мауры, не разделяла их увлеченности. Мысли лорда Клэнмара вернулись к будущему девушек. Еще два года, и Изабел начнет выезжать в лондонский свет под присмотром бабушки, встретит подходящего молодого человека из своего сословия и выйдет замуж. А что ожидает незаконнорожденную дочь простой ирландской крестьянки, какая судьба уготована ей?

Размышляя об этом, он вдруг почувствовал резкую боль и груди. Приступ случился не впервые, и лорд хорошо знал, что это признаки приближающегося конца. Он нахмурился. Лорд Клэпмар понимал, что после его смерти Маура останется без средств к существованию. Даже ее положение у него в доме никак не узаконено. Лорд Клэпмар подумал, что пора позаботиться о будущем девушки, и решил как можно быстрее связаться со своим дублинским стряпчим.

– Вы устали? – встревожилась Маура. – Давайте отложим разговор о войне до завтра.

Лорд покачал головой, с трудом собираясь с силами. Тревога омрачила взгляд Мауры. Несколько мгновений назад она уловила резкий вдох и беспокойство, промелькнувшее в глазах Клэнмара. Она подумала, что, может быть, ему стоит съездить Англию и показаться лондонскому доктору. В Рэтдраме и Дублине, конечно, тоже есть врачи, но лорд Клэпмар им не доверяет. Если у него что-нибудь серьезное, лучше быть в Лондоне, чем беспомощно сидеть в этой глуши.

Для Мауры он давно перестал быть лордом Клэнмаром, ее благодетелем. Он стал для нее гораздо большим – семьей и другом. Маура любила его не меньше матери.

Полуденный зной навевал дремоту, с розы на розу перепархивали бабочки, пчелы неумолчно гудели вокруг. Дремота медленно охватывала Мауру, мысли сбивались, ей припомнились первые дни в Баллачармише, изумление, не оставлявшее ее ни на минуту.

Вначале она чуть не умерла со страху, когда пришлось одной садиться в прибывшую за ней огромную карету. За ее вещами прислали повозку с осликом, но Кирон, управлявший повозкой, передал Мауре распоряжение лорда Клэнмара прибыть в Баллачармиш без вещей. Она должна была приехать соответственно положению, которое ей предстоит занять. Так же, как приехала в Баллачармиш Изабел. Молодая леди в карете Клэнмаров.

К большому недовольству Мэри, семейство Мерфи в полном составе высыпало на дорогу поглазеть на отъезд Мауры.

– Вонючий Мерфи! – не удержалась она, увидев, как старый Нед Мерфи, качаясь, вышел на дорогу, чтобы не пропустить невероятное событие. – Если бы здесь жили только Сэлливапы, а не Мерфи, воздух был бы намного чище.

Маура совсем ничего не соображала от волнения, ей было не до Мерфи. Огромная карета блестела на солнце. На дверцах сверкал герб Клэнмаров.

– Мамочка, неужели я поеду одна? – исполненная благоговейного страха, прошептала Маура. – Я думала, меня отвезет Кирон. Я думала…

Немало озадаченный лакей спустился с запяток и открыл перед Маурой дверцу.

Мать положила ладони на плечи Мауре и посмотрела ей прямо в глаза.

– Да, Маура Сэлливан, ты уезжаешь одна, – твердо произнесла она. – Ты навсегда покидаешь эту грязь и вонь. Мы будем видеться, но не здесь, понятно?

– А вдруг я не справлюсь? Что, если лорд Клэнмар передумает?

Такая боль прозвучала в голосе девочки, что лицо матери смягчилось.

– Ты обязательно справишься, – отозвалась мать уверенно, и Маура успокоилась, поверив ей.

Маура поцеловала мать, взяла с нее слово, что они скоро увидятся, и бочком уселась в карету. На ней было платье, над которым никто, во всяком случае, никто из глазевших Мерфи, не мог бы посмеяться. То самое темно-красное платье, в котором Мэри принимала лорда Клэнмара. Мать перешила его, укоротила подол, убрала в швах, и платье сидело на Мауре, словно специально для нее сшитое. Девочка гордо выпрямилась на кожаном сиденье и тщательно расправила складки платья.

Проводить Мауру собралась вся деревня, чтобы позабавиться, глядя, как одна из них поедет в карете. Но когда Маура уселась, почему-то никто не рассмеялся. Девочка выглядела так, словно никогда не была крестьянкой, одной из них. Да еще боялись, как бы лакей не доложил лорду Клэнмару, что над Маурой смеялись.

Карета медленно тронулась. Маура сложила руки на коленях. Наконец-то! Это не сон, она едет в Баллачармиш, и все не так, как ей грезилось, – она попадет в Баллачармиш не через задний ход для прислуги и торговцев. Она приедет в карете, через главные ворота к парадному крыльцу. Она войдет в дом так, как ей и не снилось в самых дерзких снах.

– Святые угодники, – набожно прошептала девочка, глаза у нее сияли. – Ну разве может быть что-нибудь лучше этого? Как будто ожила мамина сказка.

Поездка оказалась не такой уж приятной, как предполагала Маура. Карету трясло и качало, Мауру бросало с одного конца сиденья на другой. Когда лошади, наконец, остановились у огромных кованых ворот, девочка была чуть жива от страха. Если ей все это снится – значит, она сейчас проснется. Проснется и вернется в свой привычный мир.

Лакей спрыгнул и распахнул ворота. Карета медленно покатилась по парку, а лакей, затворив ворота, вернулся на запятки.

Маура с дрожью вздохнула. Она не проснулась, она не в темной душной лачуге – она в усадьбе. Это не сон! Это явь!

Еще издали она разглядела, что на крыльце выстроились слуги, чтобы встретить ее, как они встречали лорда Клэнмара и Изабел. Она смотрела на встречающих и не верила своим глазам – в высоком, седом как лунь человеке Маура узнала лорда Клэнмара. Он тоже пришел вместе с внучкой встретить ее.

От напряжения Маура сжала кулачки с такой силой, что ногти впились ей в ладошки.

– Иисус и Мария с Иосифом, – неистово шептала она. – Что мне говорить? Что я должна делать?

Ужас не покидал ее, пока карета не остановилась у ступеней. Лакей открыл дверцу, и в это мгновение лорд Клэнмар с внучкой сошли к ней с крыльца.

– Добро пожаловать в Баллачармиш, дорогая, – сказал лорд Клэнмар, делая вид, что не замечает ее босых ног. – Добро пожаловать в твой новый дом.

– Это ты помахала мне, когда мы приехали? – с интересом спросила маленькая девочка рядом с лордом Клэнмаром.

Маура хотела ответить и не смогла. Она только кивнула. Леди Изабел с восторженным возгласом шагнула к ней и по-дружески взяла за руку.

– Я так рада, что это ты! Я знала, что мы подружимся. Пойдем, я покажу твою комнату. Она рядом с моей и такая красивая! Из окна видно озеро Суир, горы Кидин и Лутнаквиллия, – весело щебетала она, поднимаясь с Маурой по ступеням в дом.

– …для меня это такая же загадка, как то, почему конфедераты не пошли на Вашингтон после победы при Буль-Рен, – говорил лорд Клэнмар задумчиво. – Если бы они двинулись на Вашингтон, их противники не оправились бы от такого удара. А теперь мирный договор кажется невозможным, да и надежды на победу нет ни у одной из сторон. В истории не было случая, чтобы страна размером с конфедерацию была б полностью покорена. Слишком много трудностей.

– Как у Наполеона в России, – вставила Маура с озорным блеском в глазах.

Бывший посол Британии в Санкт-Петербурге протестующе погрозил пальцем.

– В эту ловушку я не попадусь, милая. Конечно, я мог бы часами рассуждать о неудавшейся русской кампании Наполеона, но мы сейчас говорим о другом.

В три часа дня занятия закончились. Изабел пошла к себе отдохнуть, а Маура переоделась для верховой прогулки. Он обожала ездить верхом и договорилась с Кироном отправиться на дальний берег озера Суир, где теперь жила ее мать.

Мать покинула Киллари три месяца спустя после отъезда Maypы в Баллачармиш. К тому времени лорд Клэнмар уже принял твердое решение оставить Мауру у себя, и ему было больно думать, что девочке предстоит часто навещать мать в Киллари и видеть, в каких нечеловеческих условиях она живет. Когда на южном конце озера Суир освободился каменный домик фермера, лорд Клэнмар предложил Мэри перебраться туда. Они договорились, что расплачиваться Мэри будет работой: в Баллачармише некому было чинить белье, а Маура рассказала, что ее мама хорошо шьет. С тех пор каждую неделю повозка, запряженная осликом, привозила Мэри рваное белье, а починенное увозила назад. Это было очень удобно для всех. Вдали от сточных канав и свиных потрохов Мэри Сэлливан расцвела. У нее были свой сад и огород, где она выращивала фрукты и овощи. Лиам Фицджеральд постоянно заезжал к ней выразить свое почтение, и Маура не сомневалась, что дело идет к свадьбе. Но осенью 1859 года упавшее при рубке дерево насмерть придавило Лиама Фицджеральда, и глаза Мэри опять потухли. Собака Фицджеральда прибилась к Кирону, которого лорд Клэнмар вскоре назначил управляющим.

Сейчас Кирон ожидал Мауру верхом на гнедой кобыле.

– Ты что так долго? – спросил он с напускным нетерпением, когда девушка торопливо подбежала к конюшне. – Еще пять минут, и я бы с горя отправился в трактир.

Маура рассмеялась, усаживаясь на свою лошадь. Она отлично знала, что с тех пор, как Кирона назначили управляющим, он и близко не подходил к трактиру. В округе не помнили такого молодого управляющего – Кирону было всего двадцать пять, но он относился к работе очень серьезно и легко справлялся со своими обязанностями. Покойный Лиам не позволял себе распивать самогон, и в местном трактире в компании Флиннов и Мерфи, и, став управляющим, Кирон тоже не разрешал себе этого.

– Я рассуждала, какую тактику следует выбрать генералу Гранту, чтобы побыстрее закончить гражданскую войну в Америке.

– Жаль, что он на другой стороне Атлантики и не слышал тебя, – улыбнулся в ответ Кирон. Его всегда интересовало, что девушки обсуждают на своих занятиях с лордом Клэнмаром, хотя и озадачивало, что занятия все еще продолжались – Изабел уже исполнилось шестнадцать, а Мауре – семнадцать.

Наконец Маура уселась и взяла поводья. Под ней была английская охотничья лошадка, которую ей подарили к последнему дню рождения.

Прогулка по берегу озера Суир была довольно короткой, и Маура раздумывала, какой дорогой вернуться назад, чтобы дать лошади хорошую нагрузку.

– Давай вернемся назад через Глендалу, – предложила она, выезжая со двора.

Кирон помрачнел.

– Знаешь, скорее всего, у тебя на это не будет времени, – серьезно сказал он. – Полчаса назад мне передали, что твоей матери стало плохо.

Радость дня и удовольствие от предстоящей прогулки сразу померкли. Мать раньше никогда не болела.

– Кто тебе сказал? – встревожено спросила Маура. – Что передали?

– Молодой Эамон, как обычно, отвез ей белье, а вернулся пустой, сказал миссис Коннор, что миссис Сэлливан не починила белье, потому что плохо себя чувствует.

– Господи, почему же миссис Коннор мне ничего не сказала? – возмутилась Маура, намереваясь строго поговорить с экономкой по возвращении.

– Она не хотела мешать вашим занятиям, и потом, я сказал ей, что мы днем собираемся на озеро.

– А Эамон не сказал, может, нужен доктор? Миссис Коннор послала за доктором?

– Нет, не сказал, но я решил, что доктор не помешает, и уже послал в Рэтдрам за доктором Пирсом.

Они скакали через парк.

– Не нравится мне все это, – сказала Маура, и страшное предчувствие охватило ее. – Мама никогда не болела, – добавила она, пришпорила лошадь и галопом понеслась к озеру.

Если в душе Кирона и тлела надежда, что он, возможно напрасно послал за доктором Пирсом, то она погасла, как только они вошли в дом. Мэри Сэлливан лежала посреди кухни, рядом валялась корзинка с месивом из разбитых яиц.

– Что случилось, мамочка?! – вскрикнула Маура, подбегая к ней. – Ты упала? Потеряла сознание?

Мать попыталась что-то сказать, но ее лицо исказилось оп боли, она издавала лишь неясные, хриплые звуки.

– Давай отнесем ее на кровать. – Кирон поднял Мэри на руки. – Приготовь чай, Маура, может, ей станет легче.

Дрожащими руками Маура налила холодной воды из кувшина в котелок и поставила его на огонь. Ей не нужно было дожидаться приезда доктора Пирса, чтобы понять, что случилось с матерью. Предшественница миссис Коннор в Баллачармише умерла от апоплексического удара, и Маура узнала симптомы – потеря речи, посиневшие губы.

– Святая Мария, Матерь Божья, не дай ей умереть, – лихорадочно шептала Маура. – Пожалуйста, не дай мамочке умереть!

Когда она вошла в комнату со стаканом чая в руках, мать тихо лежала на высоких подушках. Маура поставила чай рядом, чтобы остыл, и взяла руку матери. Нежными, ласковыми словами она пыталась успокоить мать, говорила, что все будет хорошо, что доктор уже в пути, но ей самой становилось все страшнее.

– Выпей чаю, мамочка. – Она осторожно пыталась напоить мать из ложечки, но Мэри не могла глотать, и чай струйками стекал по подбородку на платье.

Маура повернулась к Кирону, у нее в глазах блестели слезы.

– Матерь Божья! Г де же доктор? Кирон, съезди в Рэтдрам, посмотри, доктор уже выехал?

Кирон направился было к выходу, но, открыв дверь, вздохнул с облегчением:

– Не нужно никуда ехать. Он уже здесь.

Мгновение спустя пожилой доктор уже был у постели Мэри. Маура не отходила от матери. Кирон отвернулся к окну. Ему показалось, что прошла целая вечность, прежде чем доктор Пирс отошел от больной и с сожалением произнес:

– Боюсь, я уже ничем не могу помочь. Это апоплексический удар. Она может полностью поправиться или остаться такой навсегда.

Маура с болью посмотрела на Кирона.

– Я побуду с мамой.

Кирон кивнул. Конечно, кому-то надо здесь остаться, но на сколько? Что, если Мэри не поправится и не сможет жить без посторонней помощи?

– Я поскачу в Баллачармиш, скажу его светлости, что случилось, – сказал он, размышляя, как воспримет лорд Клэнмар печальное известие. Он, без сомнения, не захочет, чтобы Маура покинула Баллачармиш и переехала к матери.

– Попроси его прислать сюда что-нибудь из моей одежды и книги.

Кирон расстроенно кивнул.

Услышав, что о случившемся сообщат лорду Клэнмару, доктор Пирс, уже собравшийся уходить, быстро передумал.

– Я побуду здесь, – сказал он в надежде, что его усердие будет замечено его светлостью.

Часом позже карета Клэнмаров с грохотом остановилась во дворе. Лорд Клэнмар с трудом вышел, про себя проклиная артрит, помешавший ему приехать верхом.

Доктор Пирс суетливо поспешил навстречу.

– Ваша светлость! Рад видеть вас в полном здравии! Суставы немного побаливают, да? Осмелюсь предложить…

– Я здесь в связи с состоянием миссис Сэлливан, а не по поводу своего здоровья, – произнес лорд Клэнмар с плохо скрываемым раздражением. – Как она себя чувствует?

Именно этот вопрос и мучил доктора Пирса. Все в Уиклоу знали, что его светлость отличный хозяин, но его забота об арендаторах переходила все разумные границы и давала повод к самым невероятным домыслам.

– Она может прожить еще много лет, – ответил он, мучительно соображая, какой ответ желает получить его светлость. – С другой стороны, миссис Сэлливан уже к вечеру может предстать перед Творцом.

Лорд Клэнмар с трудом сдержался. Пирс – болван, хотя и действует из лучших побуждений. Сразу нужно было догадаться, что спрашивать его бесполезно.

Он посмотрел на Кирона:

– Попроси сюда Мауру.

Кирон пошел за девушкой. Лорд Клэнмар стоял посередине чистой, просто обставленной комнаты. Он уже знал о намерении Мауры, но не одобрял его. Он не хотел, чтобы после девяти лет, проведенных в Баллачармише, Маура вернулась к нужде и стала сиделкой у постели своей беспомощной матери.

Когда Маура стремительно вошла в комнату, лорд Клэнмар увидел, что она плачет.

– Ну, ну, успокойся, милая, – начал он, обнимая Мауру больной рукой и не обращая внимания на изумленного доктора Пирса. – Я уже знаю о твоем решении, но не думаю, что твоя мать его одобрит.

– Одобрит! Я не могу ее покинуть. Я нужна ей…

– Ей нужно, чтобы ты вернулась в Баллачармиш, – мягко возразил он – Она всегда об этом мечтала, ей будет тяжело сознавать, что из-за нее тебе пришлось покинуть Баллачармиш.

Маура смотрела на него в растерянности. Лорд Клэнмар говорит правду, но что же можно сделать?

– Маме нужен уход, – настаивала Маура. – Никто не позаботится о ней лучше меня.

Лорд Клэнмар подвел девушку к стулу и усадил.

– Выслушай меня, – с нежностью начал он. – Это не самый удачный выбор. Оставшись здесь, ты только усугубишь душевные муки матери. Для нее лучшей сиделкой будут Элен или Китти, а ты сможешь навещать ее утром и вечером.

– Но как же в Баллачармише обойдутся без них? – неуверенно спросила Маура. Обе горничные прислуживали в поместье более двадцати лет, и Маура знала, что они – большое подспорье для миссис Коннор и хороший пример для молоденьких горничных.

– Обойдутся. – Лорда Клэнмара мало заботили возможные затруднения миссис Коннор. – Они работали в Баллачармише вместе с твоей мамой и хорошо знают друг друга. Их присутствие утешит ее. А если ты покинешь Баллачармиш, то окончательно разобьешь ей сердце.

Маура глубоко вздохнула, стараясь успокоиться. Внутренний голос подсказывал ей, что она и только она должна ухаживать за матерью. Но и лорд Клэнмар прав. Если она останется, матери станет только хуже. Маура поднялась и печально сказала:

– Пойду, скажу маме, что вы решили.

Пожатием руки мать дала ей понять, что одобряет это решение. Лорд Клэнмар вышел из дома совсем расстроенным. Дела хуже некуда, Мэри нет и сорока, но вряд ли она протянет еще год. После ее смерти у Мауры никого из родных не останется, во всяком случае, никого, о ком она знает. Он с мрачным видом сел в карету. Он обязан обеспечить будущее Мауры. Надо немедленно написать стряпчему в Дублин.

– Целый день в Дублине! – радостно воскликнула Изабел. – Как чудесно!

– Я не смогу провести с вами весь день, – предупредил ее дедушка. – У меня дело к стряпчему. Однако мы пообедаем в «Метрополе» и, может быть, погуляем в Феникс-парке, мисс Марлоу любезно согласилась сопровождать вас по магазинам.

Изабел досадливо вздохнула. Мисс Марлоу вечно сопровождала их в Дублине, она жила там и была старинным другом лорда Клэнмара. Она всегда с радостью помогала ему, когда он просил об этом.

– Не думай, что я не люблю мисс Марлоу, – начала оправдываться Изабел, когда дедушка укоризненно посмотрел на нее. – Просто она такая болтушка.

– Ей не часто приходится бывать в обществе молодых людей, будь снисходительна. Мы выезжаем рано утром, поэтому не читайте допоздна.

Последнее замечание относилось скорее к Мауре, чем к Изабел, и девушка, озорно улыбнувшись, спросила:

– Если я пообещаю не читать допоздна, можно я возьму с собой в дорогу томик Теннисона?

– Только если позволишь мне прочесть «Возмездие», – добродушно согласился лорд Клэнмар, сопровождая слова широким театральным жестом.

Изабел притворно простонала, Маура хихикнула, а лорд Клэнмар рассмеялся, в тысячный раз поздравляя себя с удачей: в отличие от мисс Марлоу и многих других знакомых он не коротал век в одиночестве. За свою жизнь он принял два необычных решения, и оба раза не прогадал. Его окружала семья, и какая!

– Не уверен, что правильно понял вас, милорд, – озадаченно произнес стряпчий. – Вы желаете, чтобы я составил новое завещание, по которому ваша внучка не будет единственной наследницей?

– Я желаю, чтобы вы составили новое завещание, в котором обе мои внучки будут равноправными наследницами.

Молодой стряпчий отодвинулся от стола и в удивлении откинулся на спинку стула.

– Обе ваши внучки, милорд? Простите, не понимаю. Я думал…

– Изабел – моя законная внучка, дочь моего сына Себастьяна. Маура – моя незаконная внучка, его же дочь.

Стряпчий резко выпрямился и покраснел.

– Понимаю, милорд, и…

– И я желаю узаконить ее положение. – На мгновение лорд Клэнмар пожалел, что поспешил и не связался со своим лондонским стряпчим, который вел большинство его дел, но, вспомнив неприятную тяжесть в груди, которая редко оставляла его в последнее время, продолжил: – Я желаю официально признать ее как незаконную дочь моего покойного сына и завещать ей половину моего состояния.

– Понимаю, милорд, – медленно повторил стряпчий, с трудом соображая, что происходит. – А эта молодая леди носит имя отца?

– Нет. Ей не известно, кто ее отец.

– П-понимаю…

– У меня были причины, чтобы все это время скрывать от нее правду. – Лорд Клэнмар с трудом сдерживал раздражение, вызванное необходимостью очень длинно объяснять ситуацию человеку, годившемуся ему в сыновья. – Ее мать жива, она живет у меня в поместье. Для нас обоих было бы чрезвычайно затруднительно, если бы правда вышла наружу. Помимо этого, я считал, что до сего времени моя законная внучка была слишком мала, чтобы узнать правду о моральном облике своего отца.

– Да, да, конечно, вы правы, милорд. Но не считаете ли вы, что такое известие будет серьезным ударом для вашей законной внучки? Неожиданно узнать, что у нее есть сводная сестра, которую она никогда не видела, узнать об этом из завещания сразу после смерти вашей светлости…

Лорд Клэнмар посмотрел на него как на сумасшедшего.

– Не городите чепухи, молодой человек. Я считал, что вы понимаете меня. Я взял свою незаконнорожденную внучку к себе в дом, когда ей было восемь лет. Девочки выросли вместе. Для них будет счастьем узнать, что они сестры.

– П-понимаю, – в третий раз повторил стряпчий, по-прежнему мало что соображая. Увидев, что лорд Клэнмар нахмурился, он торопливо добавил: – Я немедленно займусь этим делом, милорд. Новое завещание будет представлено вам на подпись к концу недели.

– Отлично, – произнес лорд Клэнмар, поняв, наконец, почему так редко беспокоил молодого человека раньше. – Всего хорошего, – откланялся он.

Лорд Клэнмар чувствовал непривычную усталость, когда позже они с Маурой, Изабел и мисс Марлоу пили чай в гостиной «Метрополя». Девушки весело болтали о своих обновах. Никто не заметил, что лорд Клэнмар чувствует себя хуже обычного.

На обратном пути в Баллачармиш он понял, что не просто устал. Ему было совсем плохо. Стояло необычно жаркое для их мест лето, и даже в четыре часа пополудни зной еще не спадал, нечем было дышать. Лорд Клэнмар устроился поудобнее на сиденье, надеясь, что сон поможет справиться с подступающей тошнотой. Окраины Дублина остались позади, девушки тихонько разговаривали, стараясь не тревожить его, и ему припомнился тот ужасный день в 1846 году, когда Мэри Сэлливан сообщила ему, что больше не может оставаться у него в услужении.

Она была прелестной девушкой – гладкие блестящие черные волосы затянуты в тяжелый узел на затылке, широко посаженные живые голубые глаза в обрамлении густых ресниц. Маура унаследовала ее глаза, но если у дочери в них неизменно поблескивал озорной огонек, то глаза матери в тот день были заплаканы и потемнели от боли.

Она не сказала ему, почему хочет уйти, просто тихо и твердо повторила, что не может дольше оставаться в Баллачармише. Лорд Клэнмар понимал, что ее решение могло быть вызвано только чрезвычайными обстоятельствами. Он знал, что Мэри родилась в нищете, и восхищался упорством, с которым она стремилась выбраться из нее. Он восхищался ее чистым, правильным английским – редчайшим достижением для простой ирландской крестьянки, но еще больше его восхищали свобода и приятность ее речи. Получив место в Баллачармише, Мэри осуществила свою самую заветную мечту, а теперь по своей воле от всего отказывается. Почему? Куда она пойдет? Вернется в крошечную лачугу в Киллари? Но это бессмысленно, и лорд Клэнмар решил, что, даже если Мэри не раскроет ему причины своего ухода, он все равно узнает правду.

Искать пришлось недалеко. Его дворецкий служил в Баллачармише больше тридцати лет, между ними давно установились доверительные отношения. Какова бы ни была причина ухода Мэри, если Рендлешем знает ее, он обязательно расскажет.

Когда лорд Клэнмар заговорил с дворецким о Мэри, тот так обрадовался, что у его хозяина сразу зародилось нехорошее подозрение. Если Рендлешем так рад возможности открыть хозяину то, о чем не решался заговорить сам, значит, произошло что-то малоприятное.

– Полагаю, лучше всего поговорить об этом с мистером Себастьяном, милорд, – сказал Рендлешем, стараясь не выдать своего волнения.

Лорд Клэнмар пристально посмотрел на дворецкого. Рендлешем выдержал этот взгляд, но его радость быстро сменилась сочувствием. Все было сказано. Лорд Клэнмар повернулся и в гневе отправился на поиски сына.

Даже сейчас, семнадцать лет спустя, лорд Клэнмар проклинал себя, что не предвидел такого естественного поворота событий. Мэри Сэлливан была красавицей, Себастьян скучал в деревне, и в месяцы, оставшиеся до женитьбы, старался развеять скуку самым доступным способом. Поступок сына возмутил лорда Клэнмара до глубины души. Но не удивил. Себастьян всегда обращался с ирландцами так, как обращались с крепостными в России, он был их господином. Случившееся можно было предвидеть. Лорд Клэнмар знал, что никогда не простит себе, что был слеп и не заметил трагедии в собственном доме. О своем разговоре с сыном ему не хотелось вспоминать даже сейчас. Когда лорд Клэнмар спросил Себастьяна о его отношениях с Мэри, тот безразлично пожал плечами. Он заявил, что Мэри такая же потаскушка, как и другие деревенские девки. Он дал ей денег для поездки в Дублин, чтобы избавиться от ребенка. Считая, что он выполнил свой долг, Себастьян не понимал, почему отец так разошелся.

Карета тряслась и подпрыгивала на ухабах, постепенно поднимаясь по дороге к подножию Уиклоуских гор. Резкий толчок вернул лорда Клэнмара к действительности. Тошнота усиливалась, тяжесть снова сдавила ему грудь. Он старался заглушить боль мыслями о прошлом.

После разговора с сыном он пытался разыскать Мэри, чтобы поговорить о будущем ее и ребенка. Что ребенок родится, он ни мгновения не сомневался. Мэри Сэлливан очень набожна. Ни при каких обстоятельствах она не избавится от плода при помощи лекаря. Когда лорд Клэнмар выяснил, что Мэри покинула Баллачармиш сразу после разговора с ним и отправилась в Дублин, он все равно не верил, что она поехала туда избавиться от ребенка.

Несколько часов спустя после ее отъезда лорд Клэнмар получил предложение Пила занять должность британского посла в России и принял его. На него сразу навалились новые заботы и обязанности, боль от сознания, что огромное расстояние отделяет его от охваченной голодом родины и что Себастьян бросил людей на произвол судьбы.

Но после смерти сына с невесткой он наконец вернулся. Приняв решение о возвращении, он уже точно знал, что не оставит свою незаконную внучку. Девять лет он знал о ее существовании, с того самого момента, когда однажды в очередном письме Лиам Фицджеральд упомянул, что Мэри Сэлливан вернулась в Киллари с дочкой. Сидя за большим письменным столом с письмом в руках, лорд Клэнмар смотрел на замерзшую Неву. Именно тогда ему впервые пришла в голову мысль самому заняться воспитанием внучки. Не останься Изабел сиротой, возможно, это желание так и не осуществилось бы, но, решив стать опекуном Изабел, он понял, что у него появилась прекрасная возможность приблизить к себе и старшую внучку.

Он сразу же полюбил существо, которое увидел жарким июньским утром 1854 года. Он вспомнил ее приезд в Баллачармиш, ее перешитое платье – ни цвет, ни ткань не подходили для ребенка, – вспомнил ее босые ноги, сияющие от счастья глаза и улыбнулся, несмотря на усиливающуюся боль в груди. Он взял Мауру к себе, чтобы искупить перед Мэри вину за ее сломанную жизнь и притупить чувство собственной вины, что не предвидел такого развития событий. И еще он хотел, чтобы Маура и Изабел подружились. Но Маура подружилась не только с Изабел, она стала и его другом.

Сильная боль в груди исказила лицо лорда Клэнмара. Как поведет себя Маура, когда ей откроется правда? Может быть, он поступает несправедливо, позволяя внучкам узнать об их родстве только из его завещания. До сих пор он был совершенно уверен в правильности своего решения. Он всегда считал Изабел слишком юной, чтобы выдержать нелегкую правду об отце. Но сейчас? Может быть, уже пора? В шестнадцать лет она достаточно взрослая, чтобы узнать все. Как бы ни была тяжела истина, радость обретения сестры должна помочь ей пережить трудные минуты.

Он открыл глаза, улыбаясь девушкам, и в очередной раз удивился, как две дочери одного отца могут быть такими разными. Маура – вылитая мать, хотя ей присуща живость, которой не было у Мэри. Изабел унаследовала серо-зеленые глаза Себастьяна, его тонкие черты лица, но на этом сходство заканчивалось. У матери Изабел волосы были цвета спелой пшеницы, у дочери – совсем светлые и почти прозрачные в раннем детстве, сейчас они потемнели и приняли такой же оттенок. Волосы как вороново крыло – и цвета спелой пшеницы. Глаза – ярко-голубые – и цвета студеной морской волны. Две его внучки. Обе красавицы. Красота обеих равна их доброте и сердечности. Он так сильно любил их, что на глаза навернулись слезы.

– Дорогие мои, – начал он. – Я давно собираюсь вам сказать… – Лорд Клэнмар вдруг схватился рукой за сердце. Страх и мучительная боль отразились в его глазах, и он замертво упал к ногам девушек.