Последние лучи солнца еще золотились на липах, когда джип, миновав подъездную дорожку, выехал за ворота. Лизетт крепко прижала к себе Доминика. Она уезжает. На глаза ее навернулись слезы. Лизетт знала, что этот момент наступит, но все же была не готова к нему.

Грег болтал с Люком, спрашивал, чем тот займется теперь, когда война закончилась. Лизетт не прислушивалась к их разговору. Муж обещал, что они вернутся в Вальми, а до сих пор он всегда держал слово. Что ж, отныне ей придется научиться быть счастливой вдали от Вальми.

Улицы Сент-Мари-де-Пон были пустынны, когда джип промчался по ним, и Лизетт решила, что это к лучшему. Ей не хотелось ни с кем прощаться. Она и так едва сдерживала слезы. Миновав деревню, они на большой скорости направились в сторону Кана. Лизетт понимала, что сейчас чувствует Люк, и, если бы это было возможно, попросила бы у него прощения.

Она не любила Люка, однако их связывало очень многое. Кроме графа, только он знал правду об отце Доминика. Помнила Лизетт и о том, что именно Люк помог ее сыну появиться на свет. За короткое время Люк сумел стать для нее самым надежным другом.

Когда джип подъехал к разрушенным бомбежками окрестностям Кана, Лизетт задумалась о том, увидит ли она еще Люка. К горлу ее подступил комок. Лизетт понимала, что этот человек стал частью ее жизни.

В центре города Грег остановил машину.

— Вот здесь и будем прощаться. — Он метнул быстрый взгляд на жену. Она была бледна, а глаза ее подозрительно блестели. Грег выбрался из машины. — Пойду посмотрю, нельзя ли здесь купить сигареты, — небрежно бросил он. — Вернусь через несколько минут.

Лизетт ощутила благодарность к мужу. Он давал им возможность попрощаться наедине. Это поступок мужчины, который не только любит ее, но и доверяет ей. Когда Грег удалился, Люк выбрался из джипа и закинул на плечо свой вещевой мешок.

— Пиши мне по этому адресу. — Он протянул Лизетт клочок бумаги. — Это адрес моей матери. Где бы я ни был, она всегда передаст мне письмо.

— Спасибо. — Их пальцы переплелись.

— Если у тебя не сложится жизнь, сообщи мне, — попросил Люк. — Обещай, что напишешь!

— Обещаю. Но я буду счастлива, Люк, уверена.

В последние несколько недель Люка одолевали неприятные мысли. Он не хотел, чтобы Лизетт обрела счастье с Грегом Дирингом. Более того, Люк надеялся, что ее жизнь с ним превратится в сущий ад, тогда она осознает свою ошибку и исправит ее, бросив Грега.

— Я буду ждать тебя. — Люк с такой страстью впился в ее губы, что Лизетт ощутила во рту вкус крови. И вздрогнула, услышав шаги мужа.

— Думаю, вы уже попрощались, Люк, — сказал Грег, ничем не выказав ревности.

Люк крепко пожал его руку и повернулся к джипу.

— До свидания, Лизетт. Я буду скучать без тебя. — С этими словами он, не оглядываясь, пошел прочь.

— Он все еще любит тебя? — спросил Грег, усаживаясь за руль. Лизетт кивнула. — Что ж, ему придется страдать от неразделенной любви. — Грег завел двигатель. Джип выехал на шоссе и помчался к Парижу.

Эта поездка так утомила Лизетг физически и эмоционально, что она не оценила по достоинству великолепный дом в Шестнадцатом квартале.

— Где мы? — спросила она.

Белые зубы Грега сверкнули в улыбке.

— Дома. Во всяком случае, этот дом будет принадлежать нам в течение нескольких месяцев.

Они подошли к высоким кованым чугунным воротам, Грег отпер их и повел жену через прекрасный ухоженный сад.

— А кому принадлежит этот дом? — спросила заинтригованная Лизетт.

— Банкиру. Перед самой оккупацией он сменил парижский климат на женевский, более благоприятный для здоровья. Этот дом облюбовали немцы, а теперь им воспользуемся мы. В доме двое слуг, но оба пожилые — боюсь, уход за ребенком им не по силам. Придется найти няню.

От нежной улыбки Лизетт у Грега потеплело на душе.

— В этом нет необходимости, — возразила она. — Я же обходилась без няни в Вальми, обойдусь и здесь.

Грег понимал, что жена еще не осознала, как кардинально изменился образ ее жизни. Париж пребывал в праздничном настроении, опьяненный свободой. По вечерам все высыпали на улицы. Лизетт необходимо обновить гардероб, купить духи и косметику и взять няню. Та будет сидеть с ребенком, а они — наслаждаться жизнью в самом красивом городе мира.

Пол в холле роскошного дома был выложен розовым мрамором. На стенах большой гостиной висели полотна Моне. Инкрустированные комоды эпохи Людовика XV, кресла С бархатной обивкой, персидские ковры и хрустальные подсвечники поражали воображение. Но несмотря на элегантность, обстановка казалась безжизненной и холодной. Очень скоро Лизетт сделала ее уютной и теплой, уставила комнаты букетами цветов.

Они прожили здесь три счастливых месяца. Париж ожил после мрачных дней оккупации. По бульварам прогуливались хорошенькие француженки с американскими солдатами, уличные кафе украсили флаги, на улицах слышался оживленный смех. Все вокруг дышало радостью освобождения.

Они наняли няню, молоденькую уроженку Савойи, и Лизетт спокойно оставляла с ней Доминика. Она и Грег гуляли по ночному городу под усыпанным звездами небом, ужинали у «Максима» или в «Мулен Руж», танцевали до рассвета в ночных клубах. Нередко их сопровождала и мать Лизетт.

Грег купил жене дюжину платьев, два костюма, пять шляпок, туфли, сумочки, шарфы, белье. Он засыпал ее подарками.

— У меня никогда не было такого количества одежды. — Лизетт стояла посреди их просторной спальни, а на полу валялись открытые коробки и оберточная бумага.

— А не хочешь открыть вот эту коробочку? — Грег нежно обнял жену за плечи, протягивая ей маленькую бархатную коробочку.

Только что купленное пальто соскользнуло с плеч Лизетт. Открыв крышку, она увидела кольцо с крупным розовым бриллиантом чистейшей воды, окруженным мелкой россыпью драгоценных камней.

— О, Грег, это чудо! — прошептала Лизетт. Грег снял с ее пальца свой перстень-печатку и надел на него кольцо с бриллиантом.

— А ты еще чудеснее. — Он обнял жену и страстно припал к ее губам.

В ноябре они покинули Париж и отправились в Америку. Бросив на дом банкира прощальный взгляд, Лизетт села в лимузин, и они отправились на Северный вокзал. Она понимала, что Париж был прекрасной интерлюдией к новой жизни в стране, находившейся на другом краю света.

Из Франции они отплыли на пароходе «Либерти». Симонет, няня Доминика, отправилась вместе с ними, ибо была убеждена, что никогда не найдет лучшей хозяйки, чем мадам Диринг.

— Да, это судно не сравнить с той старой калошей, откуда я высаживался на берег Франции, — с усмешкой заметил Грег, когда стюард проводил их в царство позолоты, пурпурного бархата и хрусталя.

— Потрясающе! — Лизетт засмеялась. — Да это просто дворец!

Волосы она уложила в узел, ее изумительные аметистовые глаза сверкали. На плечи было небрежно накинуто норковое манто, купленное по настоянию Грега; под ним виднелись красный кашемировый свитер и узкая серая юбка. В жемчужных клипсах и таком же ожерелье, Лизетт была так хорошо собой, так изысканна и грациозна, что у Грега защемило сердце от любви к ней.

Он вспомнил, какой впервые увидел Лизетт: растрепанные, влажные от пота волосы, мертвенно-бледное лицо. Пробравшись через окровавленные трупы немцев, она с невероятным достоинством поздравила его с прибытием в Вальми и во Францию.

В тот момент Грегу захотелось сделать ее счастливой, и сейчас он был уверен в том, что справился с этим. Люк Брендон прислал ей письмо. Она показала его Грегу, как и свой ответ, дружеский, заботливый, но без тени любовного чувства. Значит, Лизетт сказала правду: она никогда не любила Люка Брендона. Так что ревность, вспыхнувшая в Греге, когда он увидел страстный прощальный поцелуй Люка, оказалась совершенно беспочвенной. Это Люк любил Лизетт, а не она его. Она любит его, Грега, и он сбережет эту любовь.

Лизетт многое узнала за время их девятидневного путешествия через Атлантику. Еще в Париже она поняла, что Грег состоятельный человек, и это приятно удивило ее. Сейчас выяснилось, что Грег не просто состоятельный, а очень богатый человек. Фамилию Диринг, известную многим пассажирам парохода, произносили с уважением. Лизетт также заметила, что не только она находит Грега необычайно привлекательным. Другие женщины, красивые, утонченные, с восхищением смотрели на него.

— Боже мой, это ведь Грег Диринг, да? — обратилась стройная блондинка к своей спутнице. Лизетт в этот момент вошла в бар и остановилась чуть позади женщин.

— Тот самый Диринг, у которого банки и сталь? — Собеседница блондинки удивленно приподняла подведенные бровн.

— Да, но умерь свой пыл, дорогая. Я читала в «Пари-матч», что после высадки союзников он женился на француженке.

Дама с золотисто-каштановыми волосами, в изящном платье, отделанном бисером, нервно усмехнулась:

— Боже мой, он нашел невесту на войне! Как на это отреагируют Диринги?

— Она отнюдь не плохая партия, дорогая, — дочь графа. К тому же Изабель Диринг сама довольно свободного нрава. Возможно, она сочтет этот брак романтическим и вполне достойным.

— А Жаклин Плейдол отнесется к этому иначе. Она считала, что станет миссис Грег Диринг, как только он вернется домой.

Блондинка рассмеялась и устремила взгляд на Грега, стоявшего у стойки бара: густые каштановые волосы с завитками на шее, широкие плечи, обтянутые дорогим белым смокингом.

— Да уж, Жаклин не окажет герою теплой встречи. — Блондинка дразняще обвела кончиком языка ярко накрашенные губы. — А он завидный жених, правда? Будь у меня шанс, я бы его не упустила.

Заметив, что мужчины с интересом наблюдают за ними, дамы прошли в зал для коктейлей, выполненный в стиле рококо. Лизетт чуть нахмурилась. Невеста военного времени. Неужели именно так воспримет ее семья Грега и их друзья? И кто такая эта Жаклин Плейдол? Муж никогда не упоминал о ней, однако совершенно очевидно, что они были обручены, хотя, возможно, и неофициально, перед тем как он отправился сражаться в Европу.

Лизетт охватило смятение. Странно, ей никогда не приходило в голову спросить Грега о его прошлом. А ведь он явно не был обделен вниманием женщин. И можно легко предположить, что одна из них ждет не дождется его возвращения и ее потрясет известие о браке Грега с француженкой.

Грег заметил жену, и их взгляды встретились. Радостное чувство охватило Лизетт. Грег любит ее, он ее муж. Ослепительно улыбнувшись, она направилась к нему. Чувствуя себя счастливой, Лизетт от души жалела незнакомую мисс Плейдол.

* * *

Вечером, лежа в постели и листая журналы, купленные Грегом перед отплытием, Лизетт наткнулась на большую статью о Берлине. Грег, стоя под душем, спросил сквозь шум воды, не хочет ли Лизетт завтра с утра пойти с ним в гимнастический зал. Она не ответила ему. Берлин, город, который так любил Дитер, лежал сейчас в руинах.

Фотографии свидетельствовали о бедственном положении гражданского населения. Люди стояли в очередях за хлебом и картошкой, ждали у колонок, когда начнет капать отвратительная на вкус вода. Величественный прежде город был теперь разделен войсками союзников на четыре оккупационные зоны. Американские солдаты, жующие резинку, развязно расхаживали по Тиргартену, где ребенком гулял Дитер. Британские солдаты слонялись без дела перед обветшалым фасадом отеля «Адлон», где Дитер пил когдато холодный лимонад.

Лизетт закрыла журнал, у нее защемило сердце. Как Дитер ненавидел бы оккупантов, вторгшихся в его город, какое отвращение вызывал бы у него вид солдат союзных войск! Может, и мать Дитера стоит вместе с этими бедными женщинами в очереди за едой? Может, и она осталась без дома и средств к существованию? Лизетт вспомнила фотографию, стоявшую на прикроватном столике в комнате Дитера в башне: улыбающаяся, окруженная цветами женщина. Теперь она потеряла сына и никогда не узнает, что у нее есть внук.

— Так мы пойдем завтра в гимнастический зал перед завтраком? — Грег вышел из душа, энергично растираясь полотенцем. Он замер, заметив, как бледна Лизетт. — Что случилось? Ты плохо себя чувствуешь?

Лизетт покачала головой.

— Я вызову корабельного доктора. — Грег протянул руку к телефону.

— Нет! Прошу тебя, дорогой, не надо. Просто немного болит голова. К завтрашнему утру все пройдет.

Грег недоверчиво посмотрел на Лизетт, и она через силу улыбнулась.

— Пожалуйста, не беспокойся.

— Ну, как хочешь. А может, выпьешь аспирин? Или коньяк?

Лизетт снова покачала головой:

— Нет, мне просто надо поспать. Спокойной ночи, Грег.

— Спокойной ночи, любимая.

Когда он юркнул в постель, Лизетт прижалась к нему. Однако ей долго не удавалось уснуть.

* * *

Через неделю их пароход на рассвете проследовал мимо статуи Свободы.

— Она великолепна! — Глаза Лизетт радостно засверкали. — Я даже не представляла себе, что статуя такая огромная!

Они стояли, облокотившись на поручни. Грег обнял жену за талию и крепко прижал к себе. «Либерти» входил в спокойные воды гавани Нью-Йорка.

— А мы задержимся в Нью-Йорке? — спросила Лизетт, когда они прошли таможню. — Покажешь мне Эмпайр-стейт-билдинг и Центральный парк?

Грег засмеялся, радуясь тому, что оставил за океаном истерзанную войной Европу и снова ступил на американскую землю.

— Мы пробудем здесь столько, сколько ты пожелаешь, дорогая. Можем провести здесь медовый месяц.

— А я уж подумала, что с прибытием в Америку наш медовый месяц закончился. — Лизетт лукаво улыбнулась.

— Наш медовый месяц никогда не закончится. — Глаза Грега излучали нечто такое, от чего у Лизетт перехватило дыхание. — Мы остановимся в отеле «Плаза», и я покажу тебе город.

Лизетт крайне удивило, что в Нью-Йорке так мало людей говорят по-французски. Портье в отеле знал несколько фраз, а весь прочий персонал был способен лишь пожелать доброго дня или доброго вечера.

— Да, надеялась, что здесь все хоть немного говорят по-французски, — встревожилась Лизетт. — Как же я буду обходиться без тебя? Мой английский акцент ужасен.

— Твой английский акцент очарователен, — заверил ее Грег. — Он всех восхитит. Как и ты сама.

Лизетт усомнилась в словах Грега, но уже через несколько дней убедилась, что он был прав. Все, с кем она заговаривала, тут же расплывались в улыбке и терпеливо выслушивали ее.

Нью-Йорк Лизетт понравился. Большой, шумный, он совершенно не походил на торговые города Нормандии, но было в нем нечто возбуждающее, притягательное.

При посещении одной из картинных галерей они встретили старого друга Грега, с которым тот вместе учился в колледже. Когда Грег представил ему жену, американец восторженно приветствовал ее и поздравил Грега с тем, что ему чертовски повезло. Потом друзья заговорили о людях и местах, неизвестных Лизетт, и она, извинившись, удалилась в дамскую комнату. Возвращаясь оттуда, Лизетт услышала, как американец сказал:

— Она потрясающая женщина, Грег, но ты ведь рисковал, не так ли? Как я слышал, на территории действия режима Виши многие французские девушки проявляли благосклонность к немцам.

Лизетт подумала, что Грег ударит собеседника, но он только сурово сказал:

— Никогда больше не смей так говорить о моей жене и ее стране! Ты ничего не знаешь о французах и о том, что им пришлось пережить! Боже мой, когда я думаю, сколько выстрадала из-за немцев Лизетт… они сожгли ее дом… она одна похоронила родственника, убитого ими…

Приятель Грега смутился.

— Я же не знал этого. «Ньюсуик» публиковал фотографии французских девушек, которые сотрудничали с немцами. Потом им публично обривали головы. И таких было много. Они развлекались, пока мы рисковали жизнью, освобождая их. Вот и все.

Жилы вздулись на шее Грега.

— Никогда так больше не говори! — угрожающе прорычал он. — А теперь убирайся к черту!

— Ладно-ладно, не горячись. Чертовски много американцев погибло, вытаскивая Европу из дерьма, в которое она сама себя загнала. И, встречая европейца, я просто хочу знать, на чьей он был стороне во время войны.

Терпение Грега иссякло, он шагнул вперед, но его приятель поспешно ретировался.

Лизетт задрожала. Ей пришлось наблюдать отвратительную сцену, как тогда, в Байе, в день рождения Доминика.

Обернувшись, Грег увидел, что жена потрясена, и быстро подошел к ней.

— Не обращай внимания на болтовню этого кретина. Он ни черта не знает о том, что происходило в Европе.

— Ничего… Я все понимаю.

Но на самом деле Лизетт не понимала, что имел в виду Грег, рассказав, как она одна похоронила родственника, убитого немцами. Лизетт похоронила только Дитера. И Грег сам разрешил ей сделать это. У нее закружилась голова.

— Пойдем пообедаем где-нибудь, — предложил Грег, увидев, что перебранка привлекла к ним внимание посетителей галереи. Лизетт кивнула и через силу улыбнулась, но настроение было испорчено. Она представила себе, что было бы, если бы «Ньюсуик» поместил на своих страницах и ее фотографию. С каким ужасом и отвращением Грег рассматривал бы ее!

Спустя две недели они отправились с Центрального вокзала в трехдневное путешествие в Сан-Франциско. Когда поезд отошел от перрона, Грег с тревогой посмотрел на Лизетт. В глазах ее застыло странное, испуганное, почти затравленное выражение. Может, жену опечалило, что они покидают Нью-Йорк?

— Мы вернемся сюда, как только пожелаем, — заверил ее Грег. — Поэтому не стоит огорчаться.

— А я и не огорчаюсь. — Лизетт взяла мужа под руку. — Уверена, что полюблю Сан-Франциско, да и Доминику понравятся солнце и море.

— Поезд, во всяком случае, ему уже нравится. — Улыбаясь, Грег указал на Доминика. Мальчик радостно смеялся в переносной колыбели.

Лизетт повернулась и стала смотреть в окно. Она не лукавила, сказав, что не огорчается, однако до сих пор не находила подходящего объяснения той внутренней тревоге, которая все нарастала в ней после той злополучной встречи в картинной галерее. Лизетт чувствовала себя виноватой, поскольку скрыла от мужа самый важный период своей прошлой жизни, точнее, обманула его. Люк был прав, убеждая ее рассказать Грегу всю правду, но тогда она не сделала этого, а сейчас уже слишком поздно. Лизетт позволила Грегу считать чужого сына своим, и теперь ей оставалось лишь все оставить как есть.

* * *

В Чикаго они пересели на другой поезд и продолжили путь по просторным равнинам в направлении Денвера и Скалистых гор.

— Это моя Америка, — радостно говорил Грег. — Она нравится тебе, дорогая?

— Да, она прекрасна, — искренне сказала Лизетт. Прекрасна… высокие горы с покрытыми снегом вершинами… Однако ее одолевала тоска по дому, по цветущим лугам, по обдуваемым ветрами мысам Нормандии.

На следующее утро Скалистые горы остались далеко позади и вновь потянулись равнины.

— Уже подъезжаем, дорогая, — возбужденно объявил Грег, и Лизетт поняла его радость. Он приближался к дому, где его ждали родители, сестра. А Лизетт охватил страх, и она приложила все силы, чтобы подавить его. Семья Грега… теперь это и ее семья. Ослепительно сверкавшие лазурные воды Тихого океана подействовали на Лизетт умиротворяюще. Она прижала сына к груди.

— Ты готова, дорогая? — спросил Грег, когда поезд остановился.

— Да.

Стоял прекрасный декабрьский день, ярко светило солнце. Лизетт надела белую шелковую блузку, светло-серый костюм, подчеркивающий ее тонкую талию, на шею повязала шарфик. Наряд дополняли серые замшевые туфли на высоком каблуке. Из ювелирных украшений на ней было кольцо с розовым бриллиантом и двойная нитка черного жемчуга, принадлежавшая бабушке Лизетт. Выглядела она потрясающе: стройная, очаровательная… истинная француженка.

— Не волнуйся, они полюбят тебя, — заверил жену Грег, заметив, что она встревожена.

Семья Грега встретила Лизетт очень приветливо. И страх перед тем, что родные Грега не одобрят его скоропалительный брак, моментально исчез.

— Как мы рады наконец-то познакомиться с тобой! — Мать Грега крепко обняла Лизетт. — Добро пожаловать в Сан-Франциско, дорогая! Добро пожаловать домой!

Это была высокая, чуть полноватая женщина с твердым подбородком и сияющими глазами. Конечно, она мечтала не о таком браке для сына, но, раз уж Грег влюбился именно в эту девушку, Изабель была готова любить невестку и поддерживать ее.

Едва она увидела Лизетт, все ее сомнения рассеялись. Изабель уже не думала о том, разумно ли поступил Грег, женившись на француженке, которую почти не знал. В этой девушке чувствовались природные грация и утонченность, которые всегда импонировали Изабель Диринг. И Лизетт сразу прониклась симпатией к свекрови. Наконец Изабель выпустила ее из объятий и обняла сына.

— Слава Богу, что ты вернулся целым и невредимым, — прошептала она.

Между тем отец Грега нежно поцеловал невестку.

— Добро пожаловать в Сан-Франциско, Лизетт. Наверное, наш город сильно отличается от Нормандии, но я надеюсь, что ты будешь здесь очень счастлива.

Как и сын, отец был высоким и крепко сложенным. Его загорелое лицо покрывали глубокие морщины, тянувшиеся от носа к уголкам рта. Седые, чуть вьющиеся волосы были еще густыми, а глаза — добрыми, как у Грега.

— Не сомневаюсь, — ответила Лизетт, пораженная столь теплым приемом.

— Привет, я Крисси, — нетерпеливо вмешалась в разговор хорошенькая девушка, стоявшая рядом. — Никогда не видела такой потрясающей женщины. Рядом с тобой я чувствую себя полной провинциалкой. Покажешь мне, как сделать такую прическу, как у тебя? А то у меня совсем нет стиля!

Симонет остановилась позади них с Домиником на руках и с любопытством наблюдала за этой сценой. Наконец Диринги заметили, что к ним приехали не только Лизетт и Грег. Изабель оторвалась от сына и оглядела Симонет. Грегори Диринг удивленно вскинул брови, ожидая объяснений. Крисси, увидев Доминика, приоткрыла рот.

Грег усмехнулся.

— Разрешите представить вам кое-кого еще. — Он осторожно взял у Симонет сына. — Мама, папа, познакомьтесь, это ваш внук Доминик.

Последовала немая сцена. Затем Изабель Диринг пробормотала:

— Боже милостивый! Я же ничего не знала. Да он просто чудо. — Она шагнула вперед. — Дай мне обнять его! Почему ты ничего не сообщил нам, Грег?

— Не хотел разом обрушить на вас столько ошеломляющих новостей, — весело отозвался он. — А кроме того, я сам узнал о сыне лишь несколько месяцев назад. Он родился в феврале, а я в это время воевал в Германии.

Взяв внука на руки, Изабель Диринг просияла.

— Он прекрасен, Грег! Неужели я держу на руках внука? — Она посмотрела на Лизетт, и в глазах появились слезы радости. — Спасибо тебе, дорогая. Это самый лучший подарок, который я когда-либо получала.

Грег обнял Лизетт за плечи, и она поняла, что сейчас ни в коем случае нельзя дать волю своим эмоциям. Боже, как же она не подумала об этом? Почему не предположила, что родители Грега так отреагируют на внука? Ведь сейчас она обманывает не только Грега, но и всю его семью! Осознав чудовищность своего поступка, Лизетт едва не лишилась чувств. Нельзя допустить, чтобы Изабель Диринг считала Доминика своей плотью и кровью. Это же ужасное преступление! Гнусное преступление!

Лизетт побледнела. Необходимо что-то сказать и положить конец этой неприятной ситуации.

— Я должна кое-что сообщить… — нерешительно начала она.

Но Грег перебил ее:

— Ребенок родился недель за шесть-семь до срока, но я сказал Лизетт, чтобы она не беспокоилась: в нашей семье не возникнет никаких сомнений на этот счет. — Он улыбнулся жене. — В нашей семье привыкли к недоношенным детям, дорогая. Посмотри на Крисси! Она родилась семимесячной, и врачи говорили, что сестра проживет несколько часов. Никто из тех, кто видел ее новорожденной, никогда бы не подумал, что из нее вырастет такая симпатичная баскетболистка!

Крисси шутливо шлепнула брата по плечу:

— Хватит обзываться, братец. А можно я подержу малыша? Невероятно! Я его тетя. А что положено делать теткам? Вы позволите мне гулять с ним? Или менять пеленки?

Все рассмеялись. И только Грегори Диринг нахмурился. Свадьба состоялась в июле, а ребенок родился в феврале. Значит, он был зачат не просто до свадьбы, а даже до того, как Грег высадился во Франции. Неудивительно, что девушка так взволнована. Бросив быстрый взгляд на Лизетт, Грегори Диринг почувствовал облегчение. Он всегда полагался на свою интуицию, благодаря чему и стал миллионером. Нет, его невестка не шлюха, за это Грегори мог поручиться. И если они утверждают, что ребенок родился недоношенным, значит, так и есть.

— Поехали домой, — сказал Грегори Диринг. — Вокзал не место для семейной встречи.

— Нет… прошу вас, подождите минутку… — Лизетт казалось, будто она падает в пропасть, разверзшуюся у нее под ногами.

— Все в порядке, дорогая, — успокоил ее Грег, еще крепче обнимая за плечи. — Они все понимают, и говорить тут больше не о чем. Поехали домой.

Лизетт вдруг подумала, что Грег знает правду о рождении ребенка.

— Нет. — Она задохнулась, увидев, как отец Грега направился к поджидавшему их лимузину. — Они не поняли. И ты ничего не понял. Грег. Пожалуйста, выслушай меня!

— Потом, — бросил Грег. — Ты устала и переполнена впечатлениями. Мы обо всем поговорим потом. — Он усадил жену в лимузин.

Лизетт чувствовала себя разбитой и подавленной. Крисси, сидевшая рядом с ней, расспрашивала о Париже, о моде, восхищалась ее жемчужным ожерельем. С трудом отвечая на ее вопросы, Лизетт пыталась привести в порядок свои мысли, однако это ей не удавалось. Действительно ли Грег все понял или опять заблуждается? Лизетт прижала ладонь к пульсирующему виску. Если он знает правду, то, конечно, не желает, чтобы эту правду знали другие, поэтому и не позволил ей заговорить.

Изабель Диринг сидела впереди с Домиником на руках.

— А волосики у него уже вьются, совсем как у тебя. — Она повернулась к Грегу.

— А еще у него мои нос и рот, — с гордостью заявил Грег.

«Нет, он ни о чем не подозревает, — подумала Лизетт. — Грег просто пытается успокоить меня. Ведь ребенок родился недоношенным, и муж считает, что я страдаю из-за этого».

— Вокзал находится в довольно некрасивой части города, — сказал Грег. — Но через несколько минут ты увидишь, как прекрасен Фриско.

— Никогда еще я не была так счастлива! — воскликнула Изабель Диринг. — Мой сын дома, цел и невредим… У меня чудесные невестка и внук, о каких можно только мечтать. Господи, благодарю тебя за твою доброту!

Лизетт чуть не застонала. Все, момент упущен. Рассказать сейчас правду — значит разрушить счастье не только Грега, но и Изабель Диринг. Что ж, ей и дальше придется жить с грузом вины на душе.

— Въезжаем в самое сердце города, — с энтузиазмом сообщил Грег. — Вон мост «Золотые ворота». Ты когда-нибудь видела подобную красоту?

— Нет. — Лизетт через силу улыбнулась, тронутая искренней любовью Грега к родному городу.

Справа от них раскинулся залив, по его спокойной сверкающей глади скользили лодки и яхты. Залив окружали пологие холмы, а стоявшие на них дома напоминали картинки из детских книжек. Разнообразие архитектурных стилей удивило Лизетт, привыкшую к высоким, крытым черепицей домам Сент-Мари-де-Пон. Большая часть домов была выкрашена в пастельные тона: светло-розовые, голубые, бледно-лиловые и зеленые. Их окружали чудесные сады.

— Как прелестно, Грег! — искренне восхитилась Лизетт. — Похоже на волшебную сказку.

— Подожди, ты еще не видела дом, — сказала Крисси, радуясь, что француженке понравился их город. — Мама сама занималась подготовкой к вашему приезду. Она считает, что ты можешь все поменять по своему усмотрению, но очень старалась угодить тебе.

Лизетт взглянула на мужа, не совсем поняв, о чем идет речь.

— Видишь ли, холостяцкая квартира, в которой я жил до отъезда в Европу, была бы для нас слишком мала, поэтому я попросил маму подыскать что-нибудь подходящее к нашему приезду.

— Ты хочешь сказать, у нас будет свой дом? — удивилась Лизетт. Она приготовилась жить вместе с родителями Грега.

— Совершенно верно.

— И если тебе что-то не понравится в обстановке, позвони декораторам и объясни, что бы ты хотела. Я ничуть не обижусь на тебя за это, — с улыбкой заметила Изабель Диринг.

Въехав на пологий холм, лимузин повернул направо, миновал чугунные кованые ворота и остановился перед большим домом в испанском стиле. Лизетт онемела от изумления. С вершины холма открывался вид на залив и город, раскинувшиеся внизу. Мост «Золотые ворота» сверкал в ярких лучах солнца.

— Вот мы и на месте. — Изабель выбралась из лимузина, крепко прижимая к груди Доминика. — Надеюсь, тебе понравится здесь, Лизетт. Мы с Крисси просто влюбились в этот дом, пока готовили его к вашему приезду.

Все окна выходили на залив и соседние холмы. Пол в кухне был выложен оранжевой и белой плиткой. С крючков, вбитых в высокий деревянный потолок, свисали экзотические растения. В гостиной, выдержанной в светлых тонах, стояли уютные диваны и низкие столики с цветами.

В строгой столовой висели тяжелые портьеры, стены были обшиты деревянными панелями. В центре стояли обеденный стол и стулья красного дерева. В доме было шесть спален и столько же ванных комнат. Лизетт увидела простыни, отделанные кружевами ручной работы, полотенца, украшенные вышитыми монограммами. На полках стояли французские и английские книги, на стенах висели акварели. Дом явно обставляли с большой любовью.

— Все просто великолепно, — сказала Лизетт свекрови. — Большое вам спасибо.

— Мне это доставило удовольствие, дорогая. Однако сегодня я не позволю вам долго наслаждаться этим домом. Нас ждет праздничный обед в нашем семейном гнезде. Отныне у тебя, Лизетт, два дома. Один — этот, а другой — наш, в Пасифик-Хайтс.

Семейное гнездо Дирингов походило на дворец. Они обедали в столовой, по роскоши не уступавшей Версалю. Вечером повидаться с Грегом и познакомиться с его женой пришли друзья и родственники: тетушки и дядюшки, двоюродные братья и сестры. День получился длинным и утомительным. К тому времени как ужин завершился, Лизетт чувствовала себя усталой физически и выжатой эмоционально.

Как много всего произошло за такой короткий период времени! Лизетт была рада тому, что перед отъездом в Америку они пожили в Париже. Иначе после Нормандии великолепный дворец в Пасифик-Хантс ошеломил бы ее. Но даже сейчас Лизетт не вполне верила в реальность происходящего. Война как будто не коснулась людей, сидевших за обеденным столом. Они не знали страданий и лишений. И Лизетт казалось, что она чужая им. Лизетт не из их мира, а им не понять мир, из которого пришла она: ее поездок на велосипеде как связной Сопротивления, тайного прослушивания радиопередач из Англии, отчаянного ожидания освобождения. Сейчас, находясь далеко от дома, на другом краю света, она думала, что эти счастливые, общительные американцы — существа с другой планеты. Внезапно Лизетт осознала, что у нее было гораздо больше общего с Дитером, чем с этими людьми. Она и Дитер — европейцы. Он знал культуру и историю ее страны. Лизетт охватила острая тоска по Дитеру. В памяти всплыло его лицо, волевое, мужественное, коротко подстриженные золотистые волосы, серые глаза с черными ресницами, смотревшие на нее со страстной любовью.

— Устала, дорогая? — Грег улыбнулся.

Лизетт кивнула. После того как миновали первые месяцы беременности, она еще ни разу так не уставала. И тут она насторожилась. А ведь вполне возможна и новая беременность, ведь они с Грегом не предохранялись. Может, у нее пройдет чувство вины, если она родит Грегу его ребенка? Эта надежда окрылила Лизетт.

— Поедем домой, Грег, — ласково прошептала она, взяв его под руку. — И будем любить друг друга.