Был первый день июня 1900 года, но в доме Герберта Мосли, стоявшем на высоком холме с видом на залив Сан-Франциско, царило отнюдь не летнее настроение.

— Эту девчонку следовало бы выпороть! — бушевал Герберт, пока пролитое молоко расползалось по скатерти из дамаста и стекало на турецкий ковер с безвкусным узором.

— Простите, — сокрушенно проговорила Лотти Сталлен, глядя не на разъяренного дядю, а на свою восемнадцатилетнюю сестру. — Я не хотела, Лилли Просто я задела стакан рукой и…

— Ничего, Лотти. — Лилли уже промакивала молоко салфеткой. — Ничего страшного не произошло…

— Ничего страшного не произошло? Ничего страшного не произошло? — Ее дядя, двойной подбородок которого трясся от возмущения, резко отодвинул стул от накрытого к завтраку стола. — Мой ребенок никогда не сказал бы ничего подобного Твои слова типичны для твоего достойного сожаления воспитания и ирландской крови!

Лилли побледнела. С тех пор как она вместе с десятилетней сестрой и шестилетним братом по необходимости перебралась в дом своей тетки с материнской стороны, у которой не было детей, ей пришлось привыкать к безрадостному существованию и мелочной тирании. К чему она не смогла привыкнуть — и не собиралась, — так это к пренебрежительным замечаниям о своем умершем отце.

— Лотти извинилась, и этого достаточно, — напряженно произнесла она, так же резко отодвинув стул и поднявшись. — Ваши замечания о моем воспитании и ирландском происхождении абсолютно непозволительны.

Тетя Гасси приглушенно вскрикнула, предчувствуя недоброе.

Маленький Лео заплакал.

Лотти крепко сцепила руки на коленях, проклиная свою неуклюжесть и горя ненавистью к своему дяде Герберту, англичанину.

— Твой отец был безответственным ничтожеством, он никак не обеспечил своих детей, лишившихся матери, — проревел Герберт, угрожающе наклоняясь к девушке.

Лилли не дрогнула, но ее глаза цвета незабудок полыхнули огнем.

— Мой отец был джентльменом, о чем было прекрасно известно всем другим джентльменам!

Герберт со свистом втянул воздух, не веря своим ушам.

— В мой кабинет! — прошипел он, и его лицо, которое уродовала нечистая кожа, покраснело. — Никто не смеет так разговаривать со мной в моем собственном доме!

Особенно девчонка, которая попрошайничала бы на улице, если б не мои милости!

Только ответственность за Лео и Лотти удержала Лилли от замечания, что попрошайничество было бы куда предпочтительнее жизни в этом доме-склепе. Она понимала, что уже и так зашла слишком далеко. Если он захочет, он может выгнать ее из этого ненавистного дома, и что тогда будет с Лео и Лотти? Дядя никогда не позволит ей забрать их с собой. Однажды она нечаянно услышала, как бездетные родственники обсуждали возможность перемены фамилии Лео — Сталлен на Мосли. И Лилли поклялась себе, что не допустит этого — только через ее труп, однако подслушанный разговор дал ей представление о замыслах дяди и создал почву для дурных предчувствий.

Выходя за дядей из комнаты, Лилли в сотый раз спрашивала себя, как им троим спастись от него.

В свои восемнадцать лет она была достаточно взрослой и вполне могла проложить себе дорогу в этом мире, но это означало оставить Лео и Лотти полностью на попечении дяди и теги. Если бы тетя Гасси обладала чуть — более твердой волей, Лилли не пришлось бы решать такую серьезную проблему, ко тетка была совершенно безвольной. Что бы ни предпринимал муж, она всегда с ним соглашалась. И страстно желала иметь своих детей.

Идя следом за дядей по коридору, Лилли думала, что была не слишком-то разумна, не отступив перед запугиванием. Ее поведение дало дяде идеальный повод отказаться от ответственности за нее и оформить опеку над Лео и Лотти. Так что, как бы противно ей это ни было, придется извиниться. А затем подумать, как позаботиться о Лео и Лотти, чтобы ничем не быть обязанной тете и дяде.

— Закрой дверь! — приказал он, когда она вошла в комнату.

Вскинув голову и стиснув зубы, Лилли повиновалась.

Дядя сел за большой стол у окна, сквозь которое виднелось небо в облачках и часть пятидесятимильного водного пространства — залив Сан-Франциско. Герберт глубоко вздохнул и без обиняков заявил:

— Я требую извинения.

Все в нем выдавало напряжение: его голос, ссутуленные плечи и стиснутые, так что побелели костяшки пальцев, руки. У Лилли засосало под ложечкой, когда она поняла — он ожидает, что она откажется извиняться, и тогда он получит повод выгнать ее из дома.

— Я прошу прощения, — с трудом произнесла она непослушными губами, и единственным утешением ей послужило разочарование, явно промелькнувшее в глазах дяди.

— Черта с два ты извиняешься! — И снова, как чертик из табакерки, он вскочил на ноги. — Вы ведете себя вызывающе, юная леди, и не думайте, что я этого не замечаю!

— Вы потребовали извинений — я их принесла, — ледяным тоном возразила Лилли, обуздывая свой гнев, потому что, дай она ему волю, последствия будут самыми роковыми.

Вдалеке, в заливе, на белых свернутых парусах играло солнце. Она с горечью вспомнила, как обрадовалась, когда адвокат отца сообщил, что ее новым домом станет Сан-Франциско. По сравнению с маленьким городком в Канзасе, где умер ее вдовый отец, это звучало столь многообещающе…

— Старатели сорок девятого, — проговорил тогда Лео, и его глаза округлились. — Ты помнишь рассказы папы про «золотую лихорадку»? Это же было в Сан-Франциско! Как ты думаешь, Лилли, там еще осталось золото?

Может, и мы найдем его?

Она засмеялась и взъерошила кудряшки Лео, почти такие же темные, как у нее.

— «Золотая лихорадка» в Сан-Франциско была давно, в тысяча восемьсот сорок девятом году, — ласково ответила она. — Старатели называли себя по этому году.

— Если бы папа не заболел, — прерывающимся голосом добавила Лотти, — он повез бы нас искать золото на Аляске, я знаю, он мне говорил. — Ни Лео, ни Лилли в этом не сомневались. Поехать на Аляску мыть золото — приключения именно такого рода разжигали воображение их отца. И если бы он смог воплотить свою мечту в жизнь, то наверняка взял бы с собой детей.

Все они тогда замолчали, думая об отце, которого очень любили. Неисправимый оптимист, он иммигрировал в Америку, пребывая в твердой уверенности, что «дела пойдут» и что «удача ждет за углом».

Иногда его оптимизм был обоснован: пока была жива их мать, они жили во вполне комфортабельном домике, какие предоставлялись работникам ранчо в Вайоминге. Как практически все ирландцы, Коннор Сталлен творил чудеса, если дело касалось лошадей, и по-настоящему счастливым он чувствовал себя, когда занимался любимым делом.

Его свояк был иммигрантом совсем иного рода, у него не было уважения к человеку, который зарабатывал себе на жизнь ремеслом цыгана. Герберт любил считать себя бизнесменом, хотя, в чем конкретно заключался его бизнес, для всех оставалось тайной.

Будучи почти одного роста с дядей, Лилли смотрела ему прямо в глаза, их разделял только письменный стол, солидный, со столешницей, покрытой кожей. С самой первой минуты, лишь только она переступила порог этого дома, держа за руки Лео и Лотти, она поняла, что ей здесь не рады. Холодность родственников потрясла ее, но с этим шоком жизнелюбивая натура девушки справилась.

С чем Лилли не смогла смириться, так это с растущей уверенностью, что ее здесь просто не хотят видеть, Лотти лишь терпят, а вот Лео действительно рады.

Поначалу предпочтение, оказываемое ее младшему брату, казалось обычным вниманием, которое уделяют самому маленькому, особенно если это мальчик. Потом, когда она немного освоилась в напряженной обстановке этого бездетного дома и получше разобралась в характере дяди, на свет всплыла ужаснувшая ее правда. Герберт считал, что Лео достаточно мал, чтобы еще успеть «исправить» его, вылепить из него человека по собственному образу и подобию, удалить из его речи все следы ирландского акцента и воспитать как собственного сына, чтобы мир поверил, что мальчик — действительно его сын.

— Дерзкая девчонка, ты уже слишком долго злоупотребляла моим великодушием, — с жестокой мстительностью в голосе сказал дядя, в уголках его тонкогубого рта даже выступила пена. — Если похвальба твоего отца о твоих талантах и образованности соответствует действительности, то ты сможешь довольно быстро найти себе работу.

Правда, поскольку за твое образование отвечал только твой отец, сомневаюсь, что оно на должном уровне!

Лилли, впитавшая оригинальный взгляд своего отца на мировую историю, отлично знавшая ирландскую литературу, подробно познакомившаяся с греческой мифологией, имевшая широкие познания в ботанике и медицинском применении трав, умевшая играть на аккордеоне и скрипке, ухаживать за лошадьми и лечить их, промолчала.

Она также знала Библию и не собиралась метать бисер перед свиньями.

Ее нежелание возражать на его подначивания еще больше разъярило Герберта, чуть не доведя до удара.

— Я хочу, чтобы ты сегодня же покинула мой дом! — заорал он, стукнув кулаком по столу. — Я не несу за тебя никакой юридической ответственности, а твое безобразное поведение снимает с меня и всякую моральную ответственность!

Сама мысль о том, что Герберт Мосли чувствует себя связанным моральными обязательствами, настолько отдавала фарсом, что при других обстоятельствах Лилли расхохоталась бы. Но, понимая, как трудно ей будет возвратиться в этот дом за Лео и Лотта, если она уйдет сейчас отсюда без них, она натянуто проговорила:

— Неразумно ожидать, что я уйду из вашего дома, когда у меня нет работы и мне некуда идти.

На лице Герберта отразилось удовлетворение.

— Значит, ты наконец-то осознала, в чем твоя беда? Вам стоило подумать об этом значительно раньше, юная леди!

Лилли стало нехорошо. Боже, насколько низко ей придется пасть, чтобы выиграть немного времени! Времени, чтобы найти работу и жилье для всех троих, чтобы забрать Лео и Лотти и помешать Герберту найти их.

Заложив руки за спину и скрестив пальцы, чтобы не согрешить ложью, она проговорила, постаравшись, чтобы в голосе прозвучало подобающее смирение:

— Я уже извинилась за то, что вы посчитали дерзостью с моей стороны, и я еще раз прошу, у вас прощения.

Но провести дядю не удалось.

— Ты можешь извиняться до Второго пришествия — язвительно бросил он. — А тем временем можешь просмотреть на предмет подходящего места колонку «Требуется прислуга» в «Экзэминере». — Обойдя стол, он схватил лежавшую на нем газету и сунул в руки девушке. — Я хочу, чтобы к моему возвращению сегодня вечером тебя в5 этом доме не было. Я ясно выразился?

Герберт стоял так близко, что она чувствовала запах табака у него изо рта. Было ясно, что дядя уже заранее решил исход их разговора, и она лишь понапрасну тратил время, пытаясь его умилостивить. Оставив притворство, Лилли ответила твердым взглядом, полным презрения.

— И даже не думай, что сможешь взять с собой Шарлотту и Леопольда, — произнес он, отступив на шаг под силой ее взгляда. — С двумя детьми никто не возьмет тебя в прислуги с проживанием.

— А почему это вы думаете, что я буду искать себе место в колонке «Требуется прислуга»? — едко парировала Лилли.

И была вознаграждена искоркой сомнения, промелькнувшей в его глазах, но почти сразу исчезнувшей.

Герберт язвительно рассмеялся.

— Как это глупо с моей стороны! Я забыл о твоем блестящем образовании. Без сомнения, тебя возьмут учительницей или библиотекаршей. Надеюсь только, что твоего огромного жалованья хватит на то, чтобы снять дом и обеспечить Леопольда няней.

Усмехаясь, он вышел из кабинета.

Лилли осталась стоять у стола. Его веселье было вполне обосновано. Маловероятно, что ей удастся найти другую работу, кроме места прислуги, и, даже если ей настолько повезет, кто будет присматривать за детьми?

В отдалении, со стороны столовой донесся протестующий возглас тети Гасси. Муж, вне всякого сомнения, сообщил ей о только что предпринятых действиях. Тетя тут же впала в отчаяние, только ее чувства и суждения здесь ни во что не ставились.

Обхватив себя руками, девушка постаралась подавить поднимающуюся изнутри волну холодного страха. Что же ей делать? Оставить Лотта и Лео на попечении Герберта Мосли она решительно не может, но и взять с собой тоже не видит возможности. И даже если она смогла бы забрать их, куда им идти?

Со стороны столовой протестов больше не слышалось.

Их сменил приглушенный плач. Пытаясь успокоиться, Лилли глубоко вздохнула. За те несколько месяцев, что девушка прожила в этом доме, тетя не раз обращалась к ней, чтобы облегчить душу, но сейчас при всем желании она не собиралась утешать ее.

Хлопнула входная дверь, и все в доме ощутили явное облегчение. Герберт ушел по своим многочисленным делам, хорошо бы до вечера.

— Лилли! Лилли! — закричала Лотти, вылетев из столовой и помчавшись по коридору к кабинету. — Лилли, с тобой все хорошо?

Она ворвалась в комнату со слезами на глазах.

— Ты же не бросишь нас, Лилли? — воскликнула она, обнимая сестру за талию. — Скажи, что дядя Герберт вовсе не хочет тебя выгнать! Он же просто ругался, пугал нас!

Лилли, в свою очередь, обняла девочку.

— Я не брошу вас, хорошая моя, — пообещала она, хотя в глазах предательски защипало.

Лотти постепенно перестала всхлипывать, но не торопилась оторваться от старшей сестры. Она еще крепче обняла Лилли и со страстью выпалила:

— Ненавижу дядю Герберта. Он не любит нас с тобой.

Он любит только Лео, но по-моему, он и Лео по-настоящему не любит, потому что тогда он не расстроил бы его, сказав, что велел тебе уйти из дома.

— Он сказал Лео правду, — ответила Лилли, поглаживая Лотти по голове, по аккуратно заплетенным косичкам. — Но я хочу найти способ, чтобы мы все могли покинуть эту груду камней, где нет любви. Если бы папа знал, что нас здесь ждет, он не захотел бы, чтобы мы жили в этом доме, и он никогда не отдал бы никого из нас под опеку дяди Герберта и тети Гасси. Папин адвокат направил нас сюда потому, что тетя Гасси наша ближайшая родственница, и ему и в голову не пришло, что нам здесь будут не рады.

— Покинуть? — Девочка" подняла лицо, в ее расширившихся глазах засветилась такая надежда, что у Лилли сжалось сердце. — О, Лилли! А мы сможем? Правда? А дядя Герберт нам разрешит?

Лилли помрачнела.

— А это уже не его дело. С этого момента мы сами принимаем решения.

Лотти чуть не задохнулась от восторга, а Лилли окинула взглядом кабинет. Обычно сюда, в святая святых, можно было заходить только с разрешения. Дядя ушел, оставив ее здесь одну, и это свидетельствовало о том, насколько Герберт был поглощен мыслью о грядущем избавлении от племянницы.

— Мне придется обежать множество агентств по найму, — сказала она Лотти. — Я хочу, чтобы ты тем временем присмотрела за Лео и собрала всю нашу одежду и вещи. Не знаю, куда тетя Гасси убрала наши саквояжи, с которыми мы приехали. Наверное, они где-то на чердаке…

— Хочешь, я поищу? — с энтузиазмом вызвалась Лотти. — Мне всегда хотелось забраться на чердак и…

— Нет, не надо. — Держа газету в одной руке, а другой обнимая сестру за плечи, Лилли вышла из кабинета. — Одному Богу известно, сколько в этом доме чуланов, и ты можешь проискать наши саквояжи целый день. Я просто скажу тете Гасси, что забираю вас с собой и мне нужны наши саквояжи.

— Ей это не понравится, — предрекла Лотти. — Ей нравится, что мы здесь живем. Так она не чувствует себя одинокой.

Пока они шли по коридору в столовую, Лилли испытала укол совести. Лотти сказала правду. Их тете действительно нравилось, что они тут живут. Сколь бы сдержанны ни были проявления ее чувств, привязанность к детям была искренней, и когда Герберт обнаружит, что лишился Лео, то пострадает от этого тетка. На мгновение решимость Лилли поколебалась. Затем она вспомнила, что дядя собирается поменять фамилию Лео, и вошла в столовую, исполненная непреклонной решимости.

Все еще сидевшая за столом тетя обнимала одной рукой Лео, желая успокоить растерявшегося мальчика, в другой руке она сжимала мокрый от слез платок.

— О, моя дорогая Лилли! — воскликнула она в отчаянии, неловко поднимаясь. — Что же нам делать? Твой дядя если что-то решит, так уж ничего не изменишь! Если бы ты только ему не перечила!

Лилли подавила нараставшую в ней волну раздражения. Ее возражения дяде не имели ничего общего с его решением выгнать Лилли из дома. Утреннее происшествие всего лишь послужило предлогом осуществить давно задуманное, а тетя, как всегда, ничего не поняла. Время на дедовских часах, стоявших в углу, приближалось к половине десятого, и Лилли остро ощутила, как много ей нужно успеть сделать за очень короткий промежуток времени, если к возвращению дяди она хочет покинуть этот дом вместе с братом и сестрой. Так что успокаивать тетку было некогда.

— Я буду вам очень благодарна, тетя Гасси, если вы попросите кого-то из служанок найти наши саквояжи, — деловито произнесла она.

Как Лилли и предполагала, тетка вытаращила глаза.

— Но куда же вы пойдете? — запричитала она. — Что будете делать?

— Иногда Лилли просто не могла поверить, что ее горячо любимая мать была младшей сестрой тети Гасси. Ее мать была олицетворением практичности и деловитости.

Мечтателем и неисправимым романтиком в их семье был ее муж-ирландец. Только внешнее сходство говорило о кровном родстве между этими двумя женщинами. Даже сейчас, приближаясь к пятидесяти годам, Гасси Мосли оставалась поразительно красивой — это подтверждали широко расставленные голубые глаза с густыми ресницами, тонкой лепки лицо в форме сердечка. Лилли и Лотти унаследовали такие же тонкие черты лица, но в отличие от изящного подбородка тетки, который выдавал слабость характера, подбородки девочек несли на себе ощутимый отпечаток ирландского упрямства.

— Не знаю, — честно ответила Лилли. — Но куда бы я ни отправилась и чем бы ни занялась, я возьму…

Лотти сжала ее руку, оборвав на полуслове.

Тетя оберегающим жестом обнимала Лео.

Лилли резко втянула воздух. Из-за доброй натуры тетки она совсем забыла, что Гасси Мосли тоже страстно желала воспитать Лео как своего сына. Настолько страстно, что, узнав о неминуемом отъезде мальчика, вполне возможно, послала бы мужу записку, требуя его немедленного возвращения домой, чтобы уладить ситуацию. Своим объятием она не просто успокаивала мальчика, в этом жесте проглядывало чувство собственницы.

— Все свои вещи, — вывернулась Лилли.

— Ты не уйдешь! Не уйдешь! — отчаянно закричал Лео. Вывернувшись из рук тетки, он кинулся к Лилли. — Папин призрак будет тебя преследовать, если ты нас бросишь!

У Лилли сжалось сердце, когда она поневоле расцепила руки мальчика, обвившие ее талию.

— Я сделаю только то, что будет хорошо для всех нас, — мягко проговорила она, стараясь успокоить ребенка так, чтобы не возбудить в тетке подозрений.

Во взгляде Лотти девушка прочитала полное понимание.

— Ну, чего ты разнюнился, Лео, — с деланной насмешкой сказала она. — Пойдем, уложим вещи Лилли. И не хнычь, нам и без того невесело.

Спустя полчаса, принарядившись и сделав прическу — под коротким синим пальто на ней была розовая в полоску блузка и кремовая саржевая юбка, а волосы девушка уложила в свободный узел на макушке, — Лилли уже сидела в трамвае, направлявшемся в деловые кварталы города.

Этот район Сан-Франциско был ей совсем не знаком. Дом Мосли стоял высоко на горе Ноб-Хилл, в фешенебельном окружении, далеко от портовой суеты.

— Поворот! — прокричал кондуктор. — Держитесь!

Лилли, новичок в том, что касалось поездок в трамвае, последовала совету и ухватилась за поручень, когда вагон повернул на крутом склоне.

Но каким бы нервирующим ни было путешествие, оно возбуждало. Лилли видела холм Телеграф-Хилл, склоны которого были застроены невысокими домами с балконами — в них жили иммигранты из Мексики, а справа уходил вверх еще более высокий Русский холм. Далеко внизу расстилался сверкающий залив, раннее летнее солнце золотило сотни мачт, а вода искрилась, как сапфир.

Откуда приплыли эти большие суда, стоящие сейчас на якоре? Без сомнения, многие из них прошли мимо мыса Горн, огибая континент, другие, возможно, пересекли Тихий океан, груженные восточными пряностями. Здесь стояли длинные китобойные суда, весело раскрашенные неаполитанские рыбацкие лодки и целая армада частных яхт Губы девушки тронула улыбка. Отцу понравился бы Сан-Франциско. Он пробуждал в душе волнение, которое в полной мере отвечало авантюрной натуре ее отца.

Пока трамвай, покачиваясь, приближался к сердцу города, расположенному у самого порта, Лилли развернула газету, которую держала под мышкой.

На первой странице было помещено сообщение из Крунстада, что в Южной Африке, о ходе войны между бурами и Великобританией. Внутренних дел касался отчет о речи президента Мак-Кинли, которую он произнес на собрании республиканцев в Нью-Йорке. На второй странице была напечатана фотография жениха и невесты под заголовком: «Невеста, искавшая жениха, возвращается в наш город».

Несколько заинтересовавшись, Лилли стала читать.

Тридцатилетняя старая дева Гарриет Даттон полностью изменила свою жизнь год назад, когда через брачное агентство Пибоди ответила на объявление золотоискателя Дэниела Бертона, который искал себе жену. Полгода назад мистер Бертон нашел в Номе, на Аляске, золото, и теперь супружеская чета вернулась в город, где мистер Бертон собирается вложить свои новообретенные богатства в недвижимость Сан-Франциско.

Усатый жених, который казался неуклюжим в плохо сидящем сюртуке, застенчиво улыбался, а невеста робко держала его под руку. Лицо у мужчины было открытым и благородным, и Лилли понадеялась, что они будут счастливы и дальше. Больше на странице ничего интересного не было, и девушка перешла к колонке тематических объявлений. Здесь были перечислены все городские агентства по найму. Все они, похоже, были сосредоточены на Маркет-стрит — между Восьмой улицей и пристанью.

— Ратуша! — прокричал кондуктор, когда трамвай стал приближаться к пересечению Маркет-стрит и Ларкин-стрит. — Ратуша!

Поспешно свернув «Экзэминер» и снова сунув его под мышку, Лилли вышла из трамвая на оживленную, улицу.

Прохожие стали оглядываться на нее, и неудивительно.

Ее черные волосы, сливочно-белая кожа и синие глаза с густыми ресницами являли собой поразительное сочетание, которое привлекало множество одобрительных мужских взглядов, пока она энергично шагала к ближайшему из агентств, указанных в газете.

— Все библиотекари, которых мы устраиваем, должны иметь опыт работы и рекомендации, — чопорно проговорила тонкогубая женщина в очках. — Что касается места школьной учительницы… — очки без оправы скользнули вниз по костлявому носу, — кандидатуры до двадцати пяти лет даже не рассматриваются, несмотря ни на какую впечатляющую квалификацию. А у вас, мисс Сталлен, таковой и нет.

Подобный ответ она получила во всех агентствах, которые посетила. Скрепя сердце она попытала удачи в агентстве, которое занималось подбором домашней прислуги и обслуживающего персонала, — А где было ваше последнее место работы горничной, мисс Сталлен? — поинтересовался молодой человек с бескровным лицом.

— Я никогда раньше не работала, но я толкова, быстро учусь, не боюсь работы, честная…

Молодой человек посмотрел на нее со снисходительной жалостью.

— Это очень респектабельное агентство по найму, мисс Сталлен. От соискателей требуется опыт и…

— Я ищу место горничной, а не шеф-повара! — в отчаянии вскричала Лилли.

Бледное, веснушчатое лицо молодого человека сделалось непроницаемым.

— Какое бы место вы ни искали, через это агентство вы его не получите, — с неприязнью сказал он. — Домашняя прислуга должна быть вежливой и учтивой, ее должно быть видно, но не слышно…

Лилли не стала дожидаться, пока он закончит. Круто развернувшись, она вышла вон, хлопнув дверью.

Снова оказавшись на улице, она подавила грозивший захлестнуть ее приступ паники. Время обеда уже давно прошло, а она ничего не добилась. Более того, теперь она понимала, что ее шансы получить нужное место практически равны нулю. У нее защемило сердце, и, остановившись на углу улицы, она опять развернула газету и принялась просматривать раздел разных объявлений, надеясь найти что-нибудь там:

Молодая леди с хорошей фигурой желает позировать художнику; обмен рекомендациями; исключительно деловые отношения…

Любой, имеющий сведения о надвигающемся банкротстве фирмы или владеющий другой ценной информацией, может хорошо заработать, связавшись со знающим юристом…

Джентльмен хотел бы познакомиться с молодой дамой-велосипедисткой, желающей выйти замуж…

Ремесленник ищет подходящую работу. Срочно…

Кто бы ни был этот последний, Лилли посочувствовала ему. Она тоже срочно жаждала подходящей работы.

День разгулялся, стало жарко, и у Лилли разболелась голова. Она мимоходом подумала, какой ответ могла бы получить, если бы поместила в «Экзэминере», например, такое объявление:

Молодая женщина (18), без гроша, вспыльчивая, часто обвиняемая в непочтительности, опекающая младших брата и сестру, ищет доброго мужа и дом…

Сама смехотворность подобной идеи вернула ей чувство юмора. В очередной раз сунув газету под мышку, девушка расправила плечи. Она с самого начала знала, что перед ней стоит нелегкая задача. Бессмысленно впадать в отчаяние, пока она не исчерпала все возможности.

Есть еще универсальные магазины, которые постоянно принимают на работу молодых женщин. Она еще не побывала в прачечных, больницах, на фабриках. И с удвоенной решимостью она шагнула с тротуара на проезжую часть, собираясь перейти улицу и пойти в сторону квартала крупных магазинов.

Мимо Лилли, обогнув ее в последний момент, промчалась конная повозка, которая затем остановилась невдалеке. Девушка вскрикнула и замерла на месте, поняв, что только чудом осталась жива.

— Что за безмозглая дура… — услышала она яростно ругавшийся мужской голос.

Лилли прижала руку к готовому выпрыгнуть из груди сердцу. Боже Всемилостивейший! Еще один шаг — и она оказалась бы под копытами лошади. Дрожа всем телом, Лилли снова поднялась на тротуар. Лошадь, слава Богу, не понесла. Хотя она все еще ржала и мотала головой, кучер крепко держал поводья.

По мере того как отступал страх, Лилли принялась обвинять себя в легкомыслии. Да как она могла так сглупить — ступить на мостовую, не оглядевшись? И как не услышала цокота копыт?

Она увидела, что из экипажа выпрыгнул пассажир и, пылая гневом, направляется к ней. Он был лет на десять ее старше, одет несколько экстравагантно — в серо-сизый костюм с жемчужно-серебристой отделкой. Светло-коричневый жилет не был украшен сакраментальной золотой цепочкой, но ворот белой льняной сорочки был расстегнут и отделан рюшами, как женский.

Однако никто не назвал бы этого мужчину женоподобным. Он был выше среднего роста и широкоплечий, как профессиональный борец. Длинные русые волосы под фетровой шляпой были зачесаны назад и кудрями падали на ворот пиджака. Когда он остановился в двух шагах от Лилли, она увидела, что глаза у него карие, и, хотя она не могла быть абсолютно уверена, ей почему-то подумалось, что в них проскальзывают золотистые искорки. Загорелый, распространявший слабый запах лимонного одеколона, с густыми, аккуратными усами немного темнее волос, он был самым красивым мужчиной из тех, кого она когда-либо встречала.

— Вы что, разом и ослепли, и оглохли? — воскликнул он, нахмурив брови.

Учитывая обстоятельства, Лилли подумала, что это вполне обоснованный вопрос.

— Простите, — пробормотала она, собираясь с мыслями. — Я просто задумалась и…

— Единственное, о чем вам следовало думать, — безопасен переход через улицу или нет!

Он даже не потрудился приподнять шляпы, и грубость его поведения и слов отозвалась на взвинченных нервах Лилли. Она думала о том, где ей теперь искать работу, и поэтому проявила такую невнимательность. Сознавая, что мужчина понятия об этом не имеет, она удержалась от едкого ответа и вместо этого произнесла:

— Извините, если я напугала лошадь.

Неожиданность ответа Лилли погасила гнев мужчины, а кроме того, он вдруг увидел, что глаза у нее необыкновенно синие — почти лазурного цвета, а губы искушающе полные и мягкие. В глазах его промелькнула смешинка и что-то еще.

— О лошади не волнуйтесь. Подобные случаи — часть работы кучера. Экипаж не задел вас? Вы не ранены?

Вопрос этот несколько запоздал, и Лилли натянуто ответила:

— Нет. Вы просто сильно меня напугали.

— Это вы меня напугали, — произнес русоволосый господин, и его губы растянулись в улыбке.

У Лилли засосало под ложечкой. Если до этого, в гневе, он был красив, то теперь, улыбаясь, походил на греческого бога.

— Эй, мистер! — окликнул его кучер. — Вы не передумали ехать на Пиратский берег?

Греческий бог дал знак подождать и затем, впервые обнаружив наличие хороших манер, слегка поклонился Лилли.

— Всего доброго, мэм, — сказал он, и в его глазах засквозили уже неприкрытые веселье и восхищение. — И будьте чуть более внимательны при переходе городских улиц. Сан-Франциско — это вам не Изумрудный остров.

У Лилли перехватило дыхание, щеки запылали. В ее речи иногда прорывался ирландский акцент, унаследованный от отца, но, поскольку мать ее была англичанкой и семья покинула Ирландию, когда Лилли было десять лет, она никогда не считала себя ирландкой, а уж тем более никогда не думала, что похожа на человека, только что сошедшего с корабля, прибывшего из Корка.

— При чем здесь Изумрудный остров… — возмущенно начала она, но опоздала — мужчина уже отвернулся и пошел прочь Лилли зачарованно смотрела, как он идет по оживленной улице, легко запрыгивает в экипаж. Не блеснула ли у него в ухе маленькая золотая сережка, когда он, прощаясь, слегка наклонил голову? И действительно ли он направляется в пресловутый портовый район, известный под названием Пиратский берег, где не действовали законы?

Она так и осталась стоять на углу улицы, глядя вслед экипажу, пока его не поглотил поток других колясок и повозок. Серьга в ухе! Может, несмотря на великолепно сшитый костюм, он моряк? У него загорелая и обветренная кожа. А может, он просто один из многочисленных держателей баров на Пиратском берегу? Лилли никогда не встречала хозяев пивных, но сильно сомневалась, что они одевались так элегантно.

Какой-то человек, протискиваясь мимо Лилли сквозь густую толпу, едва не столкнул девушку опять на проезжую часть. Лилли покрепче зажала под мышкой газету У нее есть гораздо более важные дела, чем таращиться вслед человеку, имени которого она не знает и которого вряд ли увидит снова. Надо как-нибудь устроиться в один из универмагов на такую зарплату, чтобы можно было снять для себя, Лео и Лотти какое-то жилье.

По мере того как ползло время, а солнце все ниже клонилось к западу, стало совершенно ясно, что надеждам Лилли не суждено сбыться. Места продавщиц были, но каждый раз предлагаемая зарплата совершенно не соответствовала ее нуждам.

— Какая плата, вы говорите, может вас устроить? — с насмешкой осведомлялись хозяин или хозяйка доходного дома. — Умоляю вас, леди, за такие деньги вы и клетки для попугая не снимете!

Разгоряченная, голодная и измученная, она прочесывала улицу за улицей — от Говард-стрит на юге до Ломбард-стрит на севере, от Мончгомери-стрит на востоке до Аламо-сквер на западе. Но проблемой оказались не только деньги, точнее, их недостаток.

— Двое детей, а мужа нет? — спрашивали домохозяева и быстро переводили взгляд на левую руку, на которой не было кольца. — Догадываюсь, чем вы занимаетесь, леди.

Мне тут этого не нужно!

Одна за другой захлопывались перед Лилли двери.

К тому моменту, когда она услышала, как где-то в отдалении бьет пять, к глазам ее уже начали подступать слезы отчаяния. Что же делать? Она не может уйти из дома на Ноб-Хилл без Лотти и Лео. Она твердо, пообещала сестре, что не поступит так, и, если не сдержит теперь обещания, до конца своих дней будет жить в разладе с собой.

Она устало поднималась на очередной из нескончаемых холмов Сан-Франциско. Агентство по найму, которое она искала, не рекламировалось в газете, но его посоветовали Лилли в одной из тех контор, где она побывала.

Это была ее последняя надежда. Время стремительно истекало. Как только дядя вернется домой, ее шансы уйти из дому с детьми сведутся к нулю. От одной мысли о дяде и его намерении присвоить Лео Лилли поежилась. Она не позволит, чтобы ее брата воспитали как сына Герберта Мосли.

— Не позволю, — задыхаясь от подъема, прошептала она.

Шедшая позади нее женщина средних лет с тревогой окинула Лилли взглядом.

Девушка сжала кулаки.

— Не позволю, не позволю! — поклялась она с нараставшей страстью.

Предпочтя безопасность проявлению участия, женщина торопливо перешла на другую сторону улицы.

— Отель «Золотые ворота» ищет горничных, — без всякой заинтересованности проговорил средних лет мужчина с грязными волосами, принимавший в этом агентстве посетителей. Он даже не потрудился вынуть изо рта сигару. — Кроме того, у нас есть места в прачечных, в баре, требуются уборщицы…

— И за какую плату? — спросила Лилли, заправляя в узел выбившуюся прядь волос и не думая о том, какую выбрать работу, лишь бы хватило обеспечить Лео и Лотти.

Мужчина передвинул во рту сигару и назвал цифру Впервые в жизни Лилли почувствовала, что сейчас впадет в истерику. Неудивительно, что ее дядя рассмеялся, когда она вообразила, что сможет найти хорошо оплачиваемую работу. Он знал, что это невозможно. Знал, что ей никогда не удастся забрать из-под его опеки Лео.

Она с тоской вышла из конторы, удивляясь, как другим удается заработать на разумное и достойное существование, когда работодатели платят женщинам сущие гроши, а выбор мест столь ограничен. Лилли вспомнила некоторые из объявлений в «Экзэминере» и поджала губы.

Ответ, разумеется, заключался в том, что подавляющее большинство женщин, если только не переступят через себя, никогда и не могли себя обеспечить; вместо этого они обращались к единственному выходу — браку.

Девушка в отчаянии стояла на тротуаре, не зная, куда ей двинуться дальше, и сознавая, что подвела двух человек, которых любила больше всего на свете; двух человек, которые бесконечно ей доверяли.

На другой стороне улицы тускло засияла в вечерних лучах солнца медная табличка. Ясно обозначилось выгравированное на ней название — «Брачное агентство Пибоди».

Лилли уставилась на табличку, вспомнив статью, прочитанную в «Экзэминере». Буквы заплясали у нее перед глазами, а сердце забилось тяжело и глухо. Она вспомнила, какой счастливой выглядела на фотографии невеста; припомнила, как Лотти говорила, что, не заболей отец, он повез бы их на Аляску искать золото; в памяти ее всплыло, в какое возбуждение пришел Лео при одном упоминании слова «старатель». Кроме того, Аляска была так далеко от Калифорнии, что Герберт Мосли никогда не смог бы разыскать их там.

Кровь стучала у нее в висках. Муж обеспечит ее домом, а заодно получат кров Лео и Лотти. Все знали, что мужчины, живущие там, где мало женщин, и желающие вступить в брак, часто женятся на вдовах. И если вдовы с маленькими детьми котировались в этих брачных ставках, то почему бы на это не рассчитывать молодой женщине с младшими братом и сестрой?

Тротуар заходил ходуном под ее усталыми ногами.

Какая дикая мысль, просто смехотворная. И однако же ей оставался только этот путь, если она не хотела потерять двух ранимых детей, которых любила больше всего на свете.

Лилли понимала, что не может этого допустить. Сердце ее забилось чаще. Такое решение означало оставить надежду когда-нибудь выйти замуж по любви. Перед ней встал непрошеный образ американизированного греческого бога в сизо-сером костюме и фетровой шляпе, залихватски сдвинутой на один бок. Она отогнала его. Ее собственное счастье в расчет не берется. На карту поставлено счастье Лео и Лотти.

Она порадовалась, что унаследовала практичную натуру своей матери и смогла найти в сложившейся ситуации! едва ли не единственно верное решение. Сделав глубокий вдох, она с колотящимся сердцем пересекла улицу и решительно постучала в дверь брачного агентства Пибоди.