Джек Робсон курил, лежа на верхнем ярусе барачной кровати, и перечитывал письмо от Мейвис, стряхивая пепел в банку из-под консервов.
«…Жаль, что тебя не было на свадьбе. Видел бы ты своего папашу! Это было нечто! Они с Дэниелом украсили лацканы пиджаков белыми гвоздиками, а остатки своих шевелюр намазали бриллиантином так, что стали похожи на двух старых аферистов. Гарриетта Годфри выглядела великолепно. Впервые в жизни я видела ее не в твидовом костюме и грубых башмаках, а в наряде из тонкой темно-синей ткани с белой отделкой, в синих изящных туфельках и в шикарной шляпе с широкими полями. А ведь когда-то она была директрисой школы, в которой вы с Джерри учились, и вы называли ее „селедкой“. Бьюсь об заклад, что ты вряд ли когда-нибудь предполагал возможность заполучить ее в мачехи.
Еще одна новость: Дэнни и Леон подружились. Теперь они вместе водят по воскресеньям детей в бассейн, а по пятницам посещают баню. Подозреваю, что Леон учит Дэнни плавать. Да, самое главное! Дэнни и Керри переехали в дом номер семнадцать. Теперь мама сможет наконец спокойно слушать по радио новости без комментариев Дэнни, считающего себя умнее нашего премьер-министра. Я как-то раз посоветовала ему уволиться с кондитерской фабрики и пойти в политики. Он почему-то на меня обиделся».
Джек усмехнулся, живо представив себе своего школьного приятеля, признанного умника и хвастунишку. Наверняка он чувствует себя не в своей тарелке, сменив мундир сержанта на рабочий комбинезон. Джек жадно затянулся и положил недокуренную сигарету на край жестяной банки. Для живой натуры Дэнни лучше подошла бы работа, требующая воображения и инициативы. Ничего, как только его, Джека, демобилизуют, он найдет для старого приятеля подходящее занятие.
«…Другая новость: в восьмом доме поселилась весьма странная особа. Поначалу все над ней посмеивались, но Керри и Кейт привели ее в божеский вид, и постепенно Анна у нас прижилась. Даже дети не обращают внимания на ее грубый голос. По сравнению с Уилфредом Шарки Анна вполне нормальная. А вот бедняжка Дорис прячется от муженька у сестры. Пру поселилась у Эммерсонов и открыто гуляет по улице под ручку с Малкомом Льюисом. А Уилфред целыми днями торчит в Льюишеме под часами и сулит прохожим адские муки и конец света».
Джек снова улыбнулся: с обитателями площади Магнолий не соскучишься!
«…Что еще? Бабуля приспособила свой металлический шлем под супницу. Нелли использует каску как вазу для цветов, а Эмили Хеллиуэлл устроила из своей купальницу для птичек. Билли натаскал в палисадник столько разного хлама, что одному Господу известно, как от него избавиться. Вчера утром Уилфред Шарки заявил, что гора мусора перед моим домом угрожает здоровью нации и что на меня следует пожаловаться в муниципалитет. Когда об этом узнала Пруденция, она обрадовалась, потому что уже давно не слышала от отца ничего разумного. Нужно отметить, что свое глубокомысленное замечание он сделал, направляясь в Льюишем с таким плакатом: „Дом ее — вход в ад!“»
Джек перевернул очередную страницу длинного письма Мейвис, написанного на светло-розовой бумаге.
«…Кейт, как всегда, безмятежна и весела. Билли и Берил почти ежедневно забегают к ней после школы полакомиться домашней выпечкой. Кейт взяла Анну под свою опеку, как когда-то Нелли Миллер. Ты, наверное, не помнишь, но было время, когда Кейт регулярно мыла и перебинтовывала Нелли ее больные ноги. Карл Фойт женился на своей подружке, женщине неприметной наружности и среднего возраста, и теперь живет в ее доме. Джосс Харви каждую неделю присылает за Мэтью шофера, и тот катает мальчишку на лимузине. Не знаю, как относится к этому Кейт, она ни с кем это не обсуждает, даже с Керри. Мне бы тоже хотелось разок прокатиться в „бентли“. Я все еще работаю кондуктором автобуса и порой скучаю по лихим военным денечкам, когда приходилось постоянно рисковать жизнью. Конечно, я не хочу, чтобы люди снова гибли от бомб и пожаров, но тогда мне жилось веселее. И все же я предпочитаю компостировать билеты, а не торговать с отцом овощами на рынке.
До свидания, твоя любящая Мейвис.
Да, чуть было не забыла! Вчера Нелли получила известие, что Гарольд Миллер скоро вернется домой. И еще вот что: Тед тоже возвращается. Похоже, тебя демобилизуют самым последним из парней с нашей площади. Что же ты не торопишься? Боишься оговориться и по старой привычке обозвать мачеху «селедкой»?»
Джек рассмеялся и сунул окурок в банку. Он надеялся, что никогда не напьется до такой степени, чтобы оскорбить свою бывшую директрису обидным словечком, но про себя, конечно, по-прежнему будет называть ее этим школьным прозвищем. Интересно, будь сейчас Джерри жив, как он отнесся бы к женитьбе папаши? Вспомнив о брате, погибшем в Испании много лет назад, Джек помрачнел. Ему явственно вспомнился один из последних дней, который они провели вместе. Стояла чудесная летняя погода. Все жители площади Магнолий собрались на благотворительной ярмарке, ежегодно устраиваемой на пустоши церковью Святого Марка. Помимо распродажи недорогих товаров, кустарных изделий и домашних заготовок, на ней были организованы различные состязания, турниры и аттракционы. Весь день Джерри не отходил от Кейт, шутил и смеялся. А он, Джек, тогда впервые увидел Кристину.
Он достал из-под подушки пачку сигарет. В Кристину он влюбился с первого взгляда, ни к одной девушке его не влекло так, как к ней. Джек извлек из пачки сигарету. Но была ли эта любовь взаимной? Он приподнялся, потянулся к гимнастерке, висевшей на крючке, достал из кармана ее письмо, написанное всего на двух страничках, и пробежал некоторые абзацы, увы, лишенные забавных подробностей:
«…Свадьба получилась довольно милой. На Куини был надет белый атласный ошейник, а Дэниел Коллинз делал фотоснимки… Керри и Дэнни переселились в семнадцатый дом, Керри беременна… Октябрь выдался теплым, Альберт утверждает, что это к суровой зиме… Надеюсь, что ты здоров и скоро демобилизуешься…»
В этих строках не было ничего личного. Жена ни словом не обмолвилась о том, как она проводит свободное время, не написала, скучает ли она по нему. Не удосужилась Кристина и сообщить мужу, переехала ли она в их дом после того, как Чарли перебрался к Гарриетте. Не упомянула жена и о свадьбе Карла Фойта. Джек закурил и выпустил струйку дыма к потолку. Что означают эти недомолвки? Мейвис написала, что Карл Фойт больше не живет на площади Магнолий, значит, их с Кристиной долгие таинственные разговоры прекратились. Джек нахмурился. О чем же, черт побери, они секретничали? Он неожиданно так разнервничался, что резко сел, свесив ноги с полки. Неужели у Кристины роман с Карлом Фойтом? Он ей в отцы годится и к тому же чистокровный немец. Чепуха какая-то! Бессмыслица, да и только!
Джек пожал мускулистыми плечами и спрыгнул на пол. Как бы там ни было, находясь здесь, ему эту задачу не решить. Через месяц-другой его демобилизуют, и вот уж тогда он во всем разберется! Тогда и докопается до истины, какой бы горькой она ни была.
— Два фунта моркови и полфунта зелени, — подставляя Кристине холщовую сумку, сказала покупательница. — И кинь туда пару луковиц!
Игнорируя насмешливую гримасу покупательницы, Кристина запустила руку в суконной рукавице в ящик с морковью. Та явно отдавала предпочтение Керри: с ней можно было перекинуться словечком и посмеяться над ее грубоватой шуткой.
От Кристины, с ее иностранной внешностью и вычурными манерами продавщицы дорогого магазина, веяло холодной отчужденностью. Покупателям со скромными запросами, естественно, было приятнее общаться с бесцеремонными и грубоватыми, но веселыми и общительными торговцами.
Кристина, сознававшая, как к ней относятся, молча взвесила морковь и, положив ее в сумку покупательницы, потянулась за луком. Ни болтать, ни шутить с малознакомыми людьми ей не хотелось, тем более громко расхваливать свой товар. Она сама вызвалась помогать Дженнингсам на рынке, чтобы хоть как-то оправдать свое проживание у них. Альберт обрадовался: теперь он мог поставить на главной улице второй лоток, за которым поочередно бы стояли Кристина и Керри.
— Один шиллинг и три пенса, — подытожила она, аккуратно укладывая зелень поверх луковиц и моркови.
Покупательница удовлетворенно хмыкнула: цены на овощи у Дженнингсов всегда были разумными. Кристина порылась в кошельке, ища сдачу. Она понимала: некого винить за то, что нынешнее занятие ей не по душе. Альберт не стал бы возражать, если бы она подыскала себе дело по душе. Ведь управлялся же он на базаре один, когда девушки работали на военном заводе.
Кристина собиралась оставить торговлю, как только Джек вернется домой. К тому времени многое могло измениться, возможно, что ей придется ухаживать за мамой и бабушкой.
— Пока, дорогуша, — приторным голосом проворковала покупательница, пряча сдачу в старенький кошелек. Не дождавшись ответа, она недовольно фыркнула и ушла.
Кристина не обратила на это внимания. Она думала о доме номер двенадцать, в котором им с Джеком предстояло поселиться. Сейчас он пустовал, лишь на голубятне в саду обитали почтовые голуби Чарли. Комнат в доме было много, их вполне хватило бы не только для них с Джеком, но и для мамы и бабушки. Кристина сжала кулаки: конечно, если только они живы и найдутся.
— Тебе не кажется, что ты строишь чересчур громадные планы? — однажды спросила у нее Кейт.
— Нет, — ответила она и тут же замкнулась. Понять ее мог только Карл, потому-то он ей и помогал. Он один знал, насколько она одержима мыслью о своих пропавших без вести родных, и без устали рассылал письма в различные инстанции. Полученные ответы свидетельствовали, что некоторые шансы на успех у них имеются. Пропавших детей, во всяком случае, часто удавалось разыскать. Многие семьи воссоединились. Из нью-йоркского центра по розыску людей им ответили, что хотя фамилии Бергер и Франк в их архиве значатся, имена — другие.
Это не обескуражило Карла.
— Нужно связаться с кем-то из тех, кто жил с вами тогда в одном квартале. Или найти людей, которые одновременно с ними попали в лагерь. Возможно, они что-то знают о судьбе твоих родных.
Устремив невидящий взгляд на бесконечный ряд лотков, Кристина мысленно сравнивала бодрый настрой Карла с пессимизмом других близких ей людей. Даже Лия постоянно твердила, что ни ее подруги, ни мамы Кристины нет в живых.
— Их же арестовали у тебя на глазах и увезли в полицейском фургоне! И с тех пор о них ни слуху ни духу.
— Но ведь их потом могли отпустить! — стояла на своем девушка. — Даже если бы они и искали меня тогда, я была уже в Швейцарии. И уж тем более им не могло прийти в голову разыскивать меня в Англии.
— Но твоя бабушка написала бы мне, будь она жива! — горестно качая головой, увещевала ее Лия. — Однако до сих пор я не получала от нее писем.
На этот довод Кристине было нечего возразить.
— Пожалуйста, отвесьте мне семь фунтов картофеля, четыре фунта лука и три — яблок, — попросила очередная покупательница. — И я бы взяла еще салата, если он свежий.
Кристина зачерпнула совком лежащий в ящике картофель и высыпала его в емкость на весах. Из головы у нее не выходила одна идея, которой она не поделилась даже с Карлом: съездить в Гейдельберг и навести там справки о маме и бабушке. Ведь именно в этом городе их арестовали!
— Вы мне завесили три фунта лука, а не четыре, — недовольно заметила покупательница. — Между прочим, Нелли Миллер говорит, что к концу месяца ее племянник вернется домой.
Кристина машинально добавила в емкость лука.
— Я знаю. Замечательная новость!
Мысли ее по-прежнему вертелись вокруг поездки в Германию. Удастся ли ей достать денег? Получит ли она разрешение властей? Да и хватит ли у нее духу вернуться в страну, с которой у нее связаны такие печальные воспоминания?
— По-моему, вы напрасно грустите, — заметила покупательница. — Кое-кому досталось в войну не меньше, чем вам. В том числе и Гарольду Миллеру.
— Гейдельберг! Ты это серьезно, Кристина? Ты действительно хочешь туда поехать? Нет, я в это не верю!
От изумления Кейт выронила картофелину, которую чистила. Кристина сняла со стула игрушечный вагончик и села.
— Я говорю вполне серьезно! По-моему, это разумный шаг. Ведь именно там мы жили, поэтому родные стали бы искать меня в первую очередь в Гейдельберге. Возможно, какие-то их следы мне удастся найти в тамошних архивах, если, разумеется, они сохранились.
Кейт медленно вытерла руки о фартук. Когда Кристина только приступила к розыскам, она отнеслась к этой затее с пониманием и сочувствием. Но со временем Кейт стала замечать, что Кристина лелеет надежду разыскать не документы, подтверждающие трагическую гибель мамы и бабушки, а их самих, живых и здоровых. В это она не верила и не желала обнадеживать подругу, чтобы потом не чувствовать себя виновницей ее глубочайшего разочарования. Хрупкая от природы Кристина сильно осунулась, под глазами у нее залегли темные круги, лицо стало пугающе бледным. Она могла и не перенести ужасного известия.
Тщательно подбирая слова, Кейт промолвила:
— Папа рассылает запросы повсюду, куда только можно. Если понадобится, он напишет и в Гейдельберг. Положись на него, Кристина. Так будет лучше.
Девушка отчаянно замотала головой, и ее темные шелковистые волосы упали на лоб.
— Нет! Я сама туда поеду! Я должна их найти! Они живы, так подсказывает мне сердце.
Кейт покосилась на настенные часы — половина шестого. Леон мог вернуться с работы не раньше чем через час. Но сомнительно, чтобы ему удалось переубедить Кристину. Только Карл имел на нее влияние.
— Давай прогуляемся! — предложила Кейт. — Пройдемся по пустоши до Гринвича и навестим папу. У него могут оказаться какие-то новости для тебя, и вы обсудили бы с ним твою идею.
Не дожидаясь ответа, Кейт сняла фартук.
— Дейзи играет с Розой и Верил, но Мэтью и Луку нам придется взять с собой.
Она открыла дверь черного хода и позвала мальчишек, игравших на заднем дворе.
— Ты надеешься, что Карл отговорит меня от этой затеи? — догадалась Кристина, когда они вышли из дома.
— Да, — призналась Кейт, толкая коляску с Лукой по тротуару и поглядывая на Мэтью с Гектором, чинно идущих рядом. — Не стану скрывать, мне не нравится твоя затея. На тебя вновь нахлынет весь пережитый ужас, может произойти нервный срыв…
— От ужасных воспоминаний мне никогда не отделаться, — заметила Кристина и откинула непослушную прядь со лба.
— Ты ведь еще не знаешь, как отнесутся к этому люди! — воскликнула Кейт, теряя терпение. — Как можно добровольно возвращаться в страну, которая пыталась истребить всю твою нацию?
— Но там все еще могут жить мои родственники, — возразила Кристина.
Они пошли по пустоши, поросшей упругой травой, в направлении Пойнт-Хилл, откуда можно было лицезреть, поворачиваясь из стороны в сторону, доки, дворец Александры, английский парламент и Сити. Эта величественная панорама всегда наполняла сердце Кейт гордостью за свой город.
— Но ведь Гитлера нет в живых, а Германия оккупирована войсками союзников. Мне ничего не грозит! — уверенно заявила Кристина.
— Мамочка, пошли через Гринвичский парк! — воскликнул Мэтью и потянул Кейт за подол юбки. — Я хочу посмотреть на оленя!
Лука беспокойно завозился в коляске, недовольный тем, что его, уже трехлетнего, в нее посадили.
— Через парк-то мы, может, и пойдем, но на оленя посмотрим как-нибудь в другой раз, сейчас у нас нет на это времени, — сказала Кейт.
Упрямство Кристины вызывало у нее досаду. Ведь известно, что гражданским лицам не разрешено посещать Германию. Туда допускаются только военные или официальные лица.
— А папа Леон возвращается домой через парк? — громко спросил Мэтью, стараясь привлечь к себе внимание мамы. — А мы с ним встретимся? Он пойдет с нами к прадедушке?
— Да, если только он попадется нам на Пути. Почему бы вам с Лукой не загадать, кто из вас первым его увидит?
— Значит, я могу побежать вперед, навстречу папе Леону? — оживился Мэтью, позабыв об олене. — Но Лука не сможет бежать вместе со мной, он ведь сидит в коляске. А правда, что на коляске возят только маленьких детей? Значит, Лука еще маленький? Он еще ребенок?
— Я не ребенок! Мне уже три годика! — закричал Лука и возмущенно затопал ножками.
Две проходившие мимо дамы среднего возраста замедлили шаг, и одна из них с деланным ужасом воскликнула:
— Какой ты, оказывается, сердитый! Если будешь так вести себя в парке, тебя заберет леший!
Лука перестал визжать и недоуменно вытаращил глазки.
— А кто такой «леший», мама?
— Какие у него симпатичные кучерявые волосики! — восторженно воскликнула дама, умиленно улыбаясь Кейт. — Он больше похож на девочку, чем на мальчика. Темнокожие дети все очень симпатичные. Он, наверное, сиротка из приюта доктора Барнардо? Вы везете его на прогулку?
Вежливая улыбка сползла с лица Кейт.
— Нет! — резко сказала она. — Он не сиротка из приюта.
— Он просто куколка! — подала голос вторая незнакомка, затем, бесцеремонно потрепав мальчика по головке, наклонилась над коляской и противным тоненьким голоском засюсюкала: — И кто это у нас такой славненький? Кто это такой сладенький, как шоколадка? Как зовут нашего арапчонка? Как зовут нашего кукленка?
Кейт резко отстранила женщину.
— Его зовут Лука. И он не сирота, а мой сын!
Вне себя от ярости, она покатила коляску дальше по дорожке парка, настолько быстро, что Мэтью и Кристине пришлось догонять ее бегом. Удивленный и расстроенный Мэтью спросил, поравнявшись с мамой:
— Что случилось? Почему тетя назвала Луку «арапчонком»? Отчего ты разозлилась? И зачем…
Кейт остановилась, поставила коляску на тормоз и обняла сына.
— Эта тетя плохо воспитана и говорит глупости. — Она заглянула Мэтью в глаза. — Запомни сынок: ты должен одергивать каждого, кто посмеет называть Луку подобными словами. Даже если кому-то покажется, что он мило шутит. Иначе этот человек не поймет, что он унижает твоего брата. Его имя Лука, и только так следует к нему обращаться. И никакой он не «кукленок», не «арапчонок» и тем более не «шоколадка».
Голос у нее сорвался, и Мэтью, обняв ее, сказал:
— Я все понял, мама. Я никогда не дам Луку в обиду. Можешь не сомневаться!
Кейт порывисто обняла сына и крепко прижала его к груди. Она знала, что рано или поздно это должно было произойти, но не думала, что груз заботы о Луке с ней так скоро разделит Мэтью, ему было рановато вставать на защиту брата.
Мэтью убежал вперед, и Кристина тихо спросила:
— И часто такое случается?
— Нередко, — ответила Кейт. — Леон предупреждал меня, что это неизбежно, но я никак не могу к этому привыкнуть.
Золотистые краски угасающего дня внезапно померкли. Кейт с опаской взглянула на скользкую дорожку, ведущую к воротам парка со стороны Нельсон-Род, и остолбенела: им навстречу шел Леон!
— Это папа! — восторженно завопил Мэтью. — Ура! Наш папа идет!
Мальчуган сорвался с места и наперегонки с Гектором побежал навстречу Леону. Лука отчаянно закричал:
— Выпусти меня! Я тоже хочу встретить папочку!
Он попытался самостоятельно выбраться из коляски. Кейт наклонилась и помогла ему спуститься на землю. Все вокруг вновь засверкало яркими красками. Сегодня Мэтью впервые назвал Леона «папой», а не «папой Леоном», как прежде.
— Смотри не упади, малыш! — крикнула она вдогонку Луке, со слезами радости наблюдая, как Леон подхватил Мэтью на руки и кружит его в воздухе. Кристина тоже улыбнулась, радуясь за свою подругу и ее дружную семью. Тишину парка нарушили звонкий детский смех и громкий лай Гектора. С реки им вторили пароходные гудки и свистки буксиров.