— А где мы с тобой будем жить, когда поженимся, Гарриетта? — спросил у невесты Чарли Робсон, свекор Кристины, потрепав по холке овчарку Куини, снующую возле его ног. — В моем доме или в твоем?

Массовое гулянье на площади Магнолий самым естественным образом завершилось: люди устали и разошлись по домам, счастливые и довольные. Пианино Хетти Коллинз втащили обратно к ней в гостиную. Викарий Боб Джайлс собирал мусор с лужайки перед храмом Святого Марка. Мейвис вместе со своей матушкой и Хетти протирали раскладные столы, а Дэниел Коллинз и Альберт Дженнингс уносили их в подсобное помещение церкви

Взявшись за руки, Чарли и Гарриетта шли по пустоши к деревне Блэкхит, где располагался второй излюбленный паб Чарли под названием «Принцесса Уэльская». Его самым любимым местечком был пивной бар «Лебедь», находившийся в конце Магнолия-Хилл, однако там собирались только мужчины, чтобы вести свои мужские разговоры. Сейчас же, решив потолковать с бывшей директрисой школы один на один, Чарли предпочел уединиться с ней в тихой гавани.

Вопрос, который хотел задать Гарриетте Чарли, мучил ее на протяжении нескольких месяцев. Она предвидела, что эта проблема рано или поздно возникнет. Ее жилище, находившееся в высшей точке площади Магнолий, можно было с полным правом назвать образцовым. Мебель и ковры в гостиной сохранились в безукоризненном виде, на них не было ни царапин, ни грязных пятен — ведь там никогда не играли дети. На стенах, оклеенных обоями нежных, светлых тонов, висели оригинальные акварели в позолоченных рамочках. Ореховый столик источал аромат натурального воска и украшал столовую еще при жизни миссис Годфри-старшей. В жилой комнате красовался старинный шкафчик для статуэток. Мебель в спальне была сделана из красного дерева, покрывала и наволочки из льна щедро украшены кружевами.

Дом Чарли, находившийся в самом низу площади, мало отличался от обветшавшего жилища его соседей Ломаксов. В столовой Чарли хранил свой велосипед вместе со всеми инструментами, необходимыми для поддержания его на ходу. В гостиной стоял обитый плюшем гарнитур из дивана и двух кресел с выпирающими пружинами, висел портрет короля Георга и королевы Елизаветы, а в углу на столике притулился приемник. Сердцем дома служила кухня, с газовой плитой, печью, разделочным столом, выцветшими половичками и фаянсовой посудой. Чарли любил свою халупу не меньше, чем Гарриетта свое гнездышко, и она понимала, что им обоим будет трудно освоиться на новом месте.

— Вопрос серьезный, не так ли? — спросила она, замедляя шаг и оборачиваясь к Чарли. Он остановился, большой и неуклюжий, в мятых брюках на кожаном ремне, надетом благодаря уговорам Гарриетты, и в рубашке, застегнутой на все пуговицы по случаю праздника.

Но Гарриетта смотрела на него с любовью. Некоторая неряшливость Чарли не раздражала ее. Главное, что мужчина, за которого она намеревалась вскоре выйти замуж, добросердечен, внимателен и заботлив. С таким человеком не страшно провести остаток дней.

— У меня в доме несколько строгая, официальная атмосфера, это будет тяготить тебя на первых порах, — промолвила она. — А меня будет раздражать обыденность твоего жилища.

Чарли кивнул, отдавая должное умению Гарриетты, женщины педантичной и образованной, четко и коротко изложить суть вопроса.

Тщательно подбирая слова, она продолжала:

— Нам придется иногда уступать друг другу. Например, если я переберусь к тебе, ты должен будешь позволить мне убрать велосипед из столовой и обновить интерьер гостиной. Свой фарфор я готова убрать в шкаф и пользоваться твоей фаянсовой посудой в бело-голубых тонах.

— Позволь, радость моя, но куда же я дену велосипед?

Чарли взволнованно взглянул на собеседницу, потом — на овчарку, словно бы ища ее поддержки. Но Куини вильнула хвостом и нырнула в поросший утесником карьер.

— Не держать же мне велосипед в сарае вместе с голубями? Они его загадят! Если же оставить на заднем дворе под навесом, его стащит Билли Ломакс.

— Это точно, — кивнула Гарриетта, поправляя жемчужные бусы. Подол ее малинового твидового платья был недавно укорочен, что позволяло Чарли любоваться изящными щиколотками своей избранницы.

— Есть и еще одна проблема…

Чарли посмотрел на нее с опаской: Гарриетта никогда не мирилась с помехами, она быстро и ловко устраняла их со своего пути.

— Надеюсь, ты не подразумеваешь моих голубей? — спросил он. — Мне бы не хотелось расставаться с ними.

— Разумеется, я имею в виду не голубей, а нечто более существенное. Даже не знаю, как сказать… Речь идет о твоем Джеке.

— О Джеке? — На суровом обветренном лице Чарли появилось смятение. — Но ведь его пока нет, он служит в армии. А домой приезжает лишь на побывку.

— Рано или поздно он сюда вернется, Чарли! — Гарриетта подхватила спутника под руку и повела через дорогу к пабу. — В скором времени он демобилизуется и обоснуется дома. И ему может не понравиться, если там он обнаружит меня.

Это было еще мягко сказано, и Чарли это понимал.

— Кроме того, существует Кристина. У Дженнингсов они с твоим сыном не совьют гнезда, там и без них полно народу.

— Джек там жить не станет, — кивнул Чарли. — Ему придется обзаводиться собственным жильем.

Именно к этой мысли и подводила его Гарриетта. Они сели за свой любимый столик возле двери, Куини по-свойски устроилась у ног Гарриетты.

— В твоем доме нам будет тесновато, Чарли!

Гарриетта поправила выбившуюся прядь волос, хитро прищурилась и заключила:

— Поэтому лучше всего, на мой взгляд, жить у меня и оставить твой дом сыну и его молодой жене. Они будут рады. А я постараюсь сделать так, чтобы тебе у меня было уютно. Я всю жизнь прожила одна, но теперь мне больше не будет одиноко, как прежде.

У Чарли к горлу подкатил ком. Одиноко? Неужели Гарриетта действительно страдала от одиночества до встречи с ним? В это было трудно поверить. Ведь она постоянно принимала участие в работе каких-то общественных организаций! Неужели именно он, Чарли Робсон, неграмотный уголовник, изменил ее жизнь? Но и для него это знакомство стало существенной вехой на жизненном пути: он обучился грамоте и расстался с вредными привычками и нехорошими приятелями.

— Ты права, Гарриетта, — сказал Чарли. — Джеку и Кристине лучше жить отдельно. На правительственную программу помощи демобилизованным рассчитывать не приходится, уж больно медленно движется очередь, квартиры пока выделили только нескольким героям. Что же до нас с Куини, то мы приживемся где угодно, лишь бы не на сквозняке.

При упоминании о Куини лицо Гарриетты исказилось: она представила, как овчарка с грязными лапами будет вбегать в гостиную и укладываться на персидский ковер.

— Мы поставим для нее корзину на кухне, рядом с плитой, — проговорила она, совладав с волнением. — Не пора ли нам промочить горло хересом, мой дорогой? Денек выдался нелегким… Я так рада за Кейт и Леона! Приятно смотреть на эту чудесную пару.

— Видела бы ты, какие счастливые лица у Кейт и Леона! — говорил в тот же вечер своей подруге отец Кейт, попивая из кружки какао на террасе ее уютного домика в Гринвиче. — Думаю, что они вскоре поженятся.

Сгустились сумерки, и хозяйка зажгла керосиновую лампу. Отблески пламени отражались в стеклах очков Карла Фойта и весело плясали в них, когда он кивал.

— Жаль только, что эта свадьба не будет «белой», — с легкой грустью произнес он.

— Это тебя всерьез тревожит? — удивилась его подруга, зная, что ему чужды расовые предрассудки. — Подумай только, ведь все могло обернуться гораздо хуже. Слава Богу, что Леон британский, а не американский матрос и что он останется здесь, а не увезет Кейт за океан. Иначе твои внуки очутились бы в Пенсильвании, Виргинии или Алабаме… — Она замолчала, заметив недоуменный взгляд Карла. — Извини, я подумала, что ты говоришь о цвете кожи Леона. Или я тебя не так поняла?

— Цвет кожи? — Карл помрачнел и наморщил лоб, припоминая свои слова. — Какое отношение имеет его кожа к цвету ее свадебного наряда? Я имел в виду то, что она мать двоих детей, рожденных вне брака.

Эллен густо покраснела, стыдясь своей оплошности, и поторопилась ее исправить:

— Разумеется, ты прав. Остается лишь сожалеть, что такая красавица, как твоя Кейт, не сможет надеть белое свадебное платье. Но ты уверен, что это исключено? Ведь отец Мэтью погиб, даже не узнав о сыне. А когда родился Лука, Леон был в плену. Учитывая эти обстоятельства, мистер Джайлс мог бы позволить невесте надеть белое платье. Во всяком случае, думаю, возражать он не станет.

— Возможно, — не совсем уверенно ответил Карл. — Но даже если викарий не станет возражать, наверняка возмутятся местные матроны. Для многих Леон — чужак. Пойдут пересуды. Ведь злопыхатели еще не перевелись.

Эллен промолчала, зная, что любое опрометчивое слово может ранить ее интеллигентного и щепетильного друга, особенно трепетно относящегося к теме дискриминации по национальному признаку. Назови она это малосущественной проблемой, Карл сочтет, что она недооценивает все те трудности, с которыми, несомненно, придется столкнуться Кейт и Леону. А если Эллен признает, что сплетни действительно пойдут, он может заподозрить ее в сочувствии к сплетникам.

Она поставила кружку на выложенную изразцами печь и положила руки на колени, нервно сплетя пальцы, как с ней всегда случалось во время приступов нерешительности. Что же мешает им спокойно поговорить по душам? Врожденная сдержанность Карла или ее закомплексованность? Как избавиться от привычки во всем сомневаться? Ведь ей уже сорок два года! У нее хорошая работа, завидное здоровье, собственный дом. И при всем при том она панически боится утратить привязанность Карла. Постоянно опасается, что он сочтет ее не доросшей до своего интеллектуального уровня.

— Мне кажется, что Кейт будет прекрасно выглядеть в любом свадебном наряде, — наконец промолвила Эллен, уверенная в том, что не оскорбит этим собеседника и не покривит душой. — А свадьба у них будет самая веселая из всех, что играли на площади Магнолий!

Солнце уже клонилось к закату, когда Кристина вошла в палисадник Фойтов, сделала с десяток-другой шагов по дорожке, взбежала на крыльцо и оказалась перед дверью, выкрашенной светло-желтой краской.

Она знала, что не нарушит уединения Кейт и Леона: сама видела, как он ушел с Мэтью, Дейзи и Лукой на плечах по направлению к Магнолия-Хилл. Кристина слышала звонкий детский смех — Леон всюду приносил с собой радость и веселье.

Постучав отполированным множеством рук кольцом по ручке двери, Кристина ощутила легкую зависть. Почему у этой пары отсутствуют сложности? В их отношениях все предельно ясно и просто. Кейт не терзается от непонимания внутреннего мира Леона, а он ни к кому ее не ревнует — у него не возникает и мысли, что она способна ему изменить.

Кристина передернула плечами: да кому нужны эти страсти? Для нее лично на всем свете не существовало мужчины притягательнее Джека. Но при этом он казался ей чужим. Возможно, виной тому их долгая разлука, и как только Джек окончательно вернется домой, у них все наладится. Правда, хотелось бы все-таки убедиться, что повода для ревности нет, иначе она изведется.

— Войдите! — отозвалась Кейт из кухни. — Не заперто.

Едва лишь гостья переступила порог, как на нее с веселым лаем набросился Гектор. Огромный пес едва не сшиб ее с ног.

— Сидеть! — строго приказала ему Кристина. И почему англичане так любят держать дома собак? У Лии жила гончая, свекор Кристины держал овчарку, а в доме Эллен, подруги отца Кейт, обитали три дворняги, которых хозяйка выводила на длинных поводках. Когда-то она подобрала их на улице после бомбежки, бедняги потеряли прежних хозяев, изголодались и нуждались в уходе и ласке.

— Я пеку для детей марципаны с корицей к чаю, — с улыбкой сообщила Кейт гостье. — Хетти дала мне сахарной глазури, оставшейся от пирога, который она испекла для праздника. Мне пришлось разбивать комья скалкой.

Кристина улыбнулась ей в ответ загадочной улыбкой Джоконды. Ее странная манера улыбаться вызывала у окружающих если не раздражение, то удивление.

— Почему Кристина никогда не улыбается, как все нормальные люди? — поинтересовалась однажды Хетти у Джека Робсона. — Почему она прячет зубы?

— Так ведь она не такая, как все смертные, — раздраженно ответил Джек. — Она мнит себя красавицей, а они не скалят зубы, а складывают губки бантиком, словно кошечки.

Кристина стукнула кулачком по столу и выпалила:

— Кейт! Нам нужно серьезно поговорить.

Кейт полила глазурью последний марципан, бросила нож в миску с мыльным раствором и, обернувшись, настороженно взглянула на подругу. Неужели ссора с Мейвис лишила ее покоя? Неужели она хочет выпытать что-то о прежних отношениях Мейвис и Джека?

— Что случилось? — спросила Кейт, надеясь, что женское чутье ее обмануло.

Кристина выждала, пока она сядет, и с жаром выпалила:

— Речь пойдет о моей семье. Я не могу отделаться от мысли, что мама и бабушка живы, что им чудом удалось спастись.

От неожиданности у Кейт глаза поползли на лоб. Впервые за все время их знакомства Кристина коснулась этой темы. Что же подвигло ее на это?

— У тебя есть какие-то основания полагать, что они выжили в этом кошмаре? — робко спросила Кейт. — Ведь твоего брата и отца застрелили, а маму и бабушку арестовали. Это так?

Кристина побелела как мел, под глазами обозначились синие круги. Скрытная по натуре, она даже теперь, спустя девять лет после той трагедии, не могла заставить себя говорить о гибели близких ей людей. Не отвечая на вопрос Кейт, она сдавленно произнесла:

— Возможно, что мама и бабушка живы. Мне не известно, в какой именно концентрационный лагерь их поместили и поместили ли вообще. Наверняка я знаю только то, что нацисты считали нашу семью враждебной государству и хотели стереть ее с лица земли.

Кейт задумалась: неужели у этой истории есть тайная подоплека? Она была уверена, что родственники Кристины подверглись гонениям исключительно потому, что они евреи. А вдруг кто-то из них участвовал в заговоре против Гитлера и боролся с фашистской заразой, еще когда британское правительство отказывалось верить в агрессивные намерения фюрера?

После того как нацистские войска оккупировали в 1936 году Рейнскую зону, правительство Великобритании сделало вид, что Гитлер лишь возвратил Германии ее исконные земли. В том же году был подписан договор между Гитлером и Муссолини. И хотя было очевидно, что этот пакт ознаменовал содружество двух диктаторов, британский посол в Берлине присутствовал на торжественной церемонии.

— Нацисты преследовали вас за то, что вы евреи? — спросила Кейт как можно мягче.

Кристина молчала, глядя на свои сжатые кулаки. Она совсем упустила из виду, что Кейт немка по отцу. Хотя Карл Фойт и не бывал на родине со времен Первой мировой войны и не числился среди почитателей Гитлера, он оставался немцем и вырос в той же стране, что и Кристина. Они оба с детства говорили на одном языке, мыслили как местные жители, понимали их натуру, знали любовь немцев к аккуратности и пунктуальности. И если кто-то и мог помочь Кристине разобраться, что же на самом деле произошло с ее мамой и бабушкой, то это был, конечно, Карл Фойт. Она собралась с духом и выпалила:

— Папа печатал антифашистские листовки в подвале своей аптеки. А Генрих их распространял.

Кейт впервые услышала имя брата Кристины. В открытое окно доносился стрекот газонокосилки Дэниела Коллинза; слышались обрывки разговора Нелли Миллер и Гарриетты Годфри, цокот копыт запряженной в катафалк лошади, на которой Альберт Дженнингс перевозил фрукты и овощи на базар, и бой часов на церкви Святого Марка. На этом привычном мирном фоне, было странно слушать из первых уст историю евреев-антифашистов в гитлеровской Германии.

— Должно быть, твой отец и брат были храбрыми людьми, — нерешительно промолвила Кейт после долгого молчания.

Кристина сжала кулаки так, что побелели костяшки пальцев.

— Приятель моего отца, помогавший ему печатать листовки, однажды сказал, что мне не стоит ждать возвращения мамы и бабушки, — дрожащим голосам произнесла она. — Он сказал, что они никогда не вернутся и мне следует покинуть страну, пока меня не арестовали. Он помог мне бежать в Швейцарию. — На глазах у нее блеснули слезы. — А сам был схвачен гестаповцами. Я осталась тогда одна и чувствовала себя виноватой перед всеми, кто не сумел спастись. И вот теперь это ощущение вины вернулось. Так стыдно, что я преспокойно живу в Лондоне, на площади Магнолий, в то время, когда…

Кристина судорожно вздохнула, и слезы потекли по ее бледным щекам. Она была рада, что наконец призналась кому-то в своих чувствах, излила то, что накопилось в душе. Все годы, пока она обитала в относительно безопасном Лондоне, ей не давали покоя воспоминания о гибели отца и брата, тревога за судьбу мамы и бабушки. Боясь сойти с ума, она запретила себе думать о том, что они могли уцелеть, и внушила себе, что их нет в живых. Но это усугубило грызущее ее чувство вины, не облегчило, а, напротив, обострило душевную боль.

Кейт подалась вперед и накрыла ладонями руки Кристины.

— Не терзай себя! Ты ни в чем не виновата перед своими родными. Подумай, хотели бы, чтоб ты подвергалась риску, твой отец и брат? Что же касается твоей бабушки и мамы… — У Кейт подкатил к горлу ком. Ей не хотелось попусту обнадеживать Кристину — спасение из лагеря смерти представлялось почти невероятным. Вряд ли две немолодые еврейки могли выжить в тех условиях. Хотя, с другой стороны, мало кто верил и в спасение Леона, когда он пропал без вести. Но Кейт хватило мужества надеяться. Она не сомневалась, что он жив. У Кристины же, очевидно, такая вера отсутствовала, иначе она бы давно заявила об этом во всеуслышание.

— Наверняка они попытаются связаться с Лией, если живы. Война ведь кончилась! — осторожно сказала Кейт. — В противном случае тебе придется примириться с их гибелью.

Кто-то постучал в дверь, и в прихожей зазвучал бодрый голос Хетти Коллинз:

— Есть кто-нибудь дома?

С сожалением переглянувшись, подруги тяжело вздохнули, понимая, что поговорить по душам уже не удастся.

— Проходи на кухню, Хетти, — откликнулась Кейт. — Мы здесь вдвоем с Кристиной.

Бегом промчавшись по длинному коридору через весь дом, Хетти ворвалась в кухню и затараторила:

— Я только что закончила возиться с цветами в церкви. Альберт дал мне саженцы чудесной живокости. Вы угостите меня чаем? Умираю от жажды! Давайте я сама о себе позабочусь. — Не дожидаясь разрешения, она схватила чайник и стала наполнять его, приговаривая: — Когда была жива Констанция, покойная жена нашего викария, она всегда угощала меня чаем после работы. Разумеется, оставшись вдовцом, он вряд ли станет потчевать меня чаем, хотя я бы не возражала…

Хетти с грохотом поставила полный чайник на газовую конфорку, обернулась, тряхнув полями черной соломенной шляпки, украшенной искусственными вишенками, и с пылом воскликнула:

— Когда викарий снова женится, что вполне естественно — ведь он мужчина в расцвете сил, его новая жена вряд ли снизойдет до меня. По-моему, она о себе чересчур высокого мнения.

Ни Кристина, ни Кейт не проронили ни слова, им обеим нравилась Рут Фэрберн, невеста Боба Джайлса, и перемывать ей косточки им вовсе не хотелось.

— Я вот думаю, какими цветами мы станем украшать церковь на твою свадьбу? — бесцеремонно гремя посудой, словно она хозяйничала на собственной кухне, рассуждала Хетти. — К следующей неделе розы еще толком не расцветут. Может, набрать возле бомбовой воронки адонис? Его там море! Адонис хорошо сочетается с папоротником, но это тоже не проблема. Впрочем, я что-то не припоминаю невесту с желтыми цветами, на свадьбу обычно требуются красные. Когда Керри выходила за Дэнни, у нее в руках был букет красных роз, хотя и не самых шикарных.

— А мне нравятся желтые розы, — подала голос Кейт, желая поддержать разговор. — Они выглядят очень мило и оригинально.

Хетти раздраженно фыркнула. Цветы из воронки от бомбы как-то не увязывались с ее представлениями о свадьбе. Так ведь можно договориться до того, чтобы украсить проход к алтарю мать-и-мачехой и рододендроном!

— Вода вскипела, — вмешалась Кристина, заметив пар, выбивающийся из-под крышки чайника.

Хетти снова фыркнула. Не хватало только, чтобы всякие иностранки указывали ей, что делать! Нарочно оставив замечание Кристины без внимания, она стала разливать по чашкам молоко. Беженка все еще оставалась для нее чужой.

Мало ли других людей пострадало в войну? Не только одни евреи! Взять хотя бы жену викария Констанцию Джайлс, царство ей небесное! Святая душа! Дурного слова ни о ком не сказала, мухи не обидела. А погибла во время первого немецкого налета, когда шла проведать кого-то из прихворнувших прихожан.

Хетти сполоснула кипятком заварочный чайник, выплеснула воду и положила в него ложечкой заварку. Эта Кристина — темная лошадка, подумалось ей. И что в ней нашел Джек Робсон? Женился бы лучше на местной и горя бы не знал. Хетти залила чай кипятком. Слава Богу, что их единственный сын Дэнни взял в жены Керри. Светлая душа! Всегда весела и прямодушна, не то что эта иностранка…

Хетти поджала губы: Джек Робсон хлебнет с ней горя, уж это точно. В тихом омуте черти водятся! Хетти раздосадовало, что еврейка помешала ей посекретничать с Кейт, и ей хотелось как-то уколоть соперницу.

— Тебе одну ложечку сахарного песка или две? — приторным голосом спросила она. — Или ты больше не ешь сахар, экономя карточки Дженнингсов?