Правильно оценив в бинокль ситуацию возле ворот лагеря, Болан не преминул поставить грохочущую тачку с помощью снайперской «уэзерби».

Прибывшие с Бонелли поняли происходящее как предательство со стороны людей Хиншоу. Моралес оставался в тылу и никак не мог взять в толк, что же на самом деле случилось. Но когда в лагерь ворвались головорезы Бонелли, он принял единственно верное для себя решение. Неизбежным результатом явилась бешеная перестрелка между двумя «дружескими» силами.

Болан тем временем аккуратно подливал масла в огонь, накладывая на общую картину решительные, энергичные мазки из М-79. Первым делом он послал гранату в один их ворвавшихся на территорию фургонов. Тот накренился, тяжело осел и загорелся. Следующая граната была дымовой — это лишь усилило всеобщее замешательство. После чего Болан принялся щедро забрасывать территорию, чередуя гранаты фугасного и осколочного действия.

Стаккато автоматных очередей мешалось с гулкими выстрелами карабинов и пистолетным лаем. Накал схватки быстро нарастал.

«Резерв» Хиншоу состоял отнюдь не из выпускниц института благородных девиц. Это было дисциплинированное и обстрелянное подразделение — надо полагать, львиную долю его составили вьетнамские ветераны. Если бы не вмешательство Болана, исход сражения не вызывал сомнений. Парни знали свое дело, и у них было подходящее вооружение, чтобы выполнять это дело грамотно. Крупнокалиберный пулемет четко выкашивал ряды тусонских громил, пока Болан не засек его и не подавил своим гранатометом. Он не был заинтересован в победе какой-либо стороны, максимальные потери с обеих — вот что ему требовалось. Болан старался быть объективным и гранаты распределял по-справедливому. Подавив, например, пулемет Хиншоу, он тотчас послал парочку гранат в стан тусонских ковбоев, дабы усилить царившую среди них сумятицу.

Через сорок секунд после начала заварушки все пять фургонов, прорвавшихся на территорию лагеря, были подожжены и пылали. Лагерь был усеян телами раненых и убитых. Осторожные маневры обеих группировок указывали на приближение временного затишья и возможного пата. Ни у одной из сторон не оставалось уже сил для серьезного "сражения. И в той, и в другой «армии» уцелели буквально единицы. Дым и пыль ограничивали видимость, что помогало осторожному отходу обеих групп.

Три фургона, которые остались за оградой, аккуратно маневрировали, чтобы успеть подобрать тех, кто выжил.

Боковым зрением Болан заметил еще одну машину — внутри лагеря. За рулем сидел Энджел Мора-лес. Он тоже осторожно крутил баранку, стараясь прикрыть отступление Джеймса Хиншоу, который короткими перебежками понемногу удалялся от ворот.

Болан уже складывал оружие и снаряжение, когда уцелевшие машины Бонелли устремились прочь в сторону заката. Чуть позже откуда-то из глубины лагеря выскочили два автомобиля и помчались следом. Погоня, ясное дело!

Болан холодно улыбнулся и вернулся в свой фургон.

Установив навигационное устройство в автоматический режим, он приступил к завершающему — так, по крайней мере, он надеялся — этапу в битве за Аризону.

* * *

Вайсс стоял в тени обветшалого ангара и наблюдал, как из заката выныривает двухмоторная красавица «Сессна», заходит на посадку, касается полосы и, мягко затормозив, останавливается.

Два дюжих боевика моментально спрыгнули на землю, настороженно огляделись по сторонам и заняли охранные позиции по бокам самолета. Вайсс знал, что ему придется привыкать к такой вот малопривлекательной компании: отныне его жизнь будет протекать в подобном соседстве.

Спустя минуту на землю сошел сам капо Аризоны.

Сенатор невольно задрожал, когда ему пришлось пожать загребущую руку этого человека. Конечно же, они были знакомы друг с другом. Но контакты с людьми, подобными Бонелли, не создают благоприятный предвыборный имидж политику. И в более тесной компании они тоже не встречались.

Впрочем, сторонний наблюдатель, глядя на них сейчас, вряд ли бы об этом догадался.

Мафиози одарил сенатора серьезной улыбкой и торжественно произнес:

— Привет, сенатор. Давно не виделись.

Вайсс не смог улыбнуться в ответ.

— Спасибо за поддержку, Ник, — проговорил он негромко.

У капо забавно дернулась губа:

— А для чего же существуют друзья?

— Вы позаботились об... этом? — нервно спросил Вайсс.

— Разумеется. Я отдал распоряжения перед вылетом. Забудьте обо всем. Ничего не случилось. Когда мои парни приведут там все в порядок, вы уже сами не будете верить в происшедшее.

— Я не хочу знать подробности.

— И не надо. Чем меньше знаешь, тем лучше. Они прошли в небольшую конторку за ангаром.

Бонелли усадил сенатора в пыльное кресло, угостил сигарой, после чего подошел к окну, выглянул наружу, что-то бормоча себе под нос, вернулся к исцарапанному письменному столу и взгромоздился на его крышку.

— Чего мы ждем? — спросил Вайсс, скрывая раздражение.

— Мой мальчик Пол летит с нами. Вы когда-нибудь бывали в Коста-Рике?

Вайсс кисло улыбнулся:

— В тех краях? Разве что на пикниках. Два или три раза. После беседы с вами я позвонил в свой вашингтонский офис и сказал, что на несколько дней уезжаю из страны.

— Прекрасно, — ответил Бонелли. — Хотя это продлится значительно дольше. Тут надо еще уладить кое-какие мелкие дела. Но с этим справятся и без нас. А мы чуток позагораем. В гольф поиграем. Вы играете в гольф?

— Как только выпадает такая возможность, — ответил Вайсс, несколько согретый внезапным проявлением аристократизма в этом головорезе.

— Я заключил больше сделок на поле для гольфа, чем... — Глаза Бонелли внезапно сверкнули, когда он глянул в окно.

Капо Аризоны соскользнул со стола.

— Это Пол. Идемте.

Вообще-то машин было три — они мчались на предельной скорости. Отчаянно завизжали тормоза...

А выглядели автомобили... Боже! Они! Были! Все! Изрешечены! Пулями! Ни у одного не осталось целого стекла!

— Кошмар!.. — прохрипел Бонелли.

Два охранника, оставленные у самолета, сорвались с места и устремились к боссу, чтобы встать между ним и приближающимися автомобилями.

— Все в порядке! — крикнул им Бонелли. — Это наши!

Вайсс в нерешительности попятился было к самолету, но остановился, чтобы узнать, в чем дело.

Возле офиса машины остановились.

Вайссу казалось, что он смотрит немое кино.

Вот Бонелли, отчаянно жестикулируя, стоит у головной машины и разговаривает с кем-то внутри. Бонелли резко рвет на себя дверцу, чуть не срывая ее с петель. Бонелли запрокидывает голову в немом крике и колотит железными кулаками по изрешеченному пулями капоту. Бонелли пятится, вытаскивая из кабины изувеченное человеческое тело. Бонелли судорожно прижимает к груди изуродованную голову мертвеца. Бонелли вскидывает на руки тело убитого сына и, спотыкаясь, несет его к самолету.

Наконец-то Вайсс осознал: что-то вышло не так, причем самым катастрофическим образом.

— Они приняли меры? — выдохнул он, когда аризонский капо ковылял мимо со своим страшным грузом.

— Идем! — прохрипел Бонелли. — Садись в самолет!

На горизонте показались новые машины.

Тусонские боевики принялись выскакивать из фургонов, спешно занимая оборонительную позицию.

Вайсс опомнился и побежал к «Сессне». Телохранители грубовато запихнули сенатора внутрь и быстро закрыли дверцу.

Да, все было и так ясно: события, вопреки ожиданиям, пошли вкривь и вкось. А тут и солнце почти село — возможно, чтобы никогда уже не взойти для Абрахама Вайсса...

* * *

Рейдеры Хиншоу плотно прижали уцелевших уличных ковбоев из Тусона к стенам ангара. Взрывы и звуки перестрелки отметили конец успешной погони.

Болана все эти перипетии уже не интересовали. Участники спектакля свое дело сделали.

Он оставил боевой фургон на обочине дороги и с М-79 в руках устремился бегом к южному краю взлетно-посадочной полосы.

На ходу он прикидывал скорость и силу ветра, а также пытался учесть прочие аэродинамические факторы, рассматривая их с точки зрения пилота.

Аналогичная идея пришла в голову и кому-то другому.

Помятый автомобиль трясся на неровностях поля, огибая в почтительном отдалении место перестрелки у ангара, но держа курс с очевидной целью — перехватить Болана.

Метрах в шестидесяти машина резко повернула и теперь прямиком надвигалась на бегущую фигуру. Из окна переднего сиденья засверкали вспышки выстрелов.

Не останавливаясь, Болан рухнул ничком на землю, перекатился, изогнулся и навскидку выпустил фугасную гранату из М-79.

Граната врезалась в песок у переднего бампера машины — Болан стрелял чересчур поспешно и из очень неудобной позиции, чем и объяснялся столь непростительный промах. Тем не менее взрыв хорошенько зацепил автомобиль.

Машина подпрыгнула, накренилась и закувыркалась по направлению к взлетно-посадочной полосе.

В стволы М-79 набился песок. У Болана не было времени на их прочистку; он отбросил оружие в сторону и помчался вслед за подбитой машиной, зажимая в руке большой серебристый «отомаг» 44-го калибра.

В машине находились двое: Моралес и Хиншоу. Энджел — за рулем, Джеймс Рэй — в качестве «бортового стрелка».

Кувыркнувшись несколько раз, автомобиль ухитрился вновь встать на колеса. Моралес не подавал признаков жизни — голова его резко запрокинулась и казалась вывернутой чуть ли не на 180 градусов. Правая рука Хиншоу нелепо болталась за окошком. Он не успел ее втянуть внутрь, когда машина перевернулась, и кости руки раздробило. Весь рукав был в крови.

Хиншоу уставился на Болана мутным взглядом и хрипло произнес:

— Боюсь, теперь остались только ты да я.

— Ошибаешься, — холодно возразил Болан. — Остались ты и ты.

Он прошел и, ступив на взлетно-посадочную полосу, повернулся к северу. Перестрелка, кажется, начала затихать. Но важнее было другое: завывая двумя своими реактивными двигателями, «Сессна» уже разгонялась, спешно укатывая прочь из зоны боевых действий.

Болан вышел на середину полосы и двинулся навстречу самолету. 100 метров... 90... 80 — промежуток между ними стремительно сокращался. В пятидесяти метрах Болан рухнул на одно колено, спокойно прицелился и выпустил обойму в автоматическом режиме.

Все восемь путь попали в цель, но ни одна из них не задела какого-либо уязвимого места в самолете. Болан мгновенно перезарядил «отомаг» — «Сессна» практически была над ним, колеса уже оторвались от земли.

И тут произошел как бы стоп-кадр, когда ничтожная микросекунда, вырванная из вечного времени, вдруг расползается и словно вмещает в себя всю эту вечность. В какую-то долю секунды Болан встретился глазами с Эйбом Вайссом, с «честнягой» Вайссом, сенатором Соединенных Штатов Америки. Сенатор прижал источенное временем лицо к стеклу иллюминатора, и лицо его было искажено гримасой ужаса, как и тогда, когда он стоял на крыльце своего дома в Райской Долине, держа в трясущейся руке «браунинг», и орал так, чтобы его услышал весь белый свет: «Я управляю всем этим. Это все мое, и управляю я!»

«Можете и дальше управлять, до самых адских ворот», — ответил тогда Болан.

А теперь Палач сказал ему: «Ты доуправлялся, Эйб».

Взлетающий самолет промчался над его головой, а он хладнокровно целил ему вслед, вновь и вновь высекая огонь из своего замечательного «отомага» 44-го калибра.

И снова все пули легли точно в цель — все восемь, каждая из них.

Самолет дернулся. Язык пламени выбился из крыла. Машина попыталась выровнять курс, а затем как бы остановилась в воздухе — это, разумеется, было иллюзией, вызванной тем, что охватившее крыло пламя смешалось с разлившимся над горизонтом пурпуром заката.

Самолет не успел упасть — он взорвался в воздухе, и вспышку, должно быть, видели даже в Райской Долине.

Палач спрятал оружие в кобуру и пробормотал:

— Вот теперь дело в шляпе, Ник. Ты угадал.

И, не оборачиваясь, зашагал прочь.