Сенатор Абрахам Вайсс в речах, произносимых во время той или иной политической кампании, любил называть себя выходцем из низов, добившимся всего самостоятельно. Избирателям это нравилось. Разумеется, всегда находилась горстка злопыхателей, оспаривавших это утверждение, но, конечно же, они руководствовались низкими, корыстными, политическими побуждениями. Таких недоброжелательных критиков Вайсс, выступая перед избирателями, называл не иначе, как стервятниками, пожирателями падали. Разве можно верить распускаемым ими сплетням, будто он, Вайсс, унаследовал семейный бизнес после кончины своего папочки, не добавив к этому ни цента собственных денег и никаких оригинальных идей? Чушь собачья! Разве не он, Эйб, всего лишь через несколько дней после похорон дорогого родителя расширил дело, сделав упор на маркетинг и доставку и завязав тесные связи с руководством местных транспортников? И разве не он, Эйб, использовал свои деловые и политические связи, чтобы ввести брата Дэвида в совет директоров «Грейтер Саутвестерн Сейвингз энд Лоун», придав, таким образом, империи Вайсса дополнительный размах, который обеспечили операции с недвижимостью?
Те же самые плакальщики и слюнтяи, осуждавшие Эйба Вайсса за его деловую хватку, не переставали занудствовать и относительно его политических связей. Они вечно ставили на вид его дружбу с Мо Кауфманом, как будто так уж зазорно, когда друг детства основывает фонд избирательной кампании для своего приятеля. Они обвиняли Вайсса, что тот по совету Мо баллотировался на должность окружного инспектора в 1949-м, и проклинали за то, что в 1958-м он произнес панегирик на похоронах старого Гаса Гринбаума. Но какого, в конце концов, черта? Разве не был старина Гас верным слугой народа и мэром в родном городе Вайсса? Эти лицемерные слюнтяи, поганые стервятники особенно любили попрекать Эйба тем, что он принимал финансовую помощь Мо Кауфмана в трех последовательных (и удачных) избирательных кампаниях на пост сенатора от штата Аризона. Эти ублюдки поднимали отчаянный вой и несли всякий вздор насчет подкупа и коррупции.
Окружая негодяев заслуженным презрением, Вайсс публично отвергал все обвинения и с готовностью объяснял всем и каждому, что пухлого счета в банке он смог добиться лишь благодаря режиму строгой экономии, да и кой-какие проценты набежали за пожизненную страховку. А что до финансового патронажа со стороны Кауфмана, так это совершеннейший вздор и случайность, не имеющая никакого значения. Ну, что тут такого, если друзья детства временами встречаются на вечеринках — здесь, в Финиксе, или, скажем, в каком-нибудь из принадлежащих Мо отелей в Лас-Вегасе? И что тут особенного, когда старина Мо оплачивает все расходы за проезд и проживание? На то и дружба... А вот что на самом деле бесит всех этих недоносков, заявлял Вайсс репортерам, так это его, Эйба, беззаветная борьба с ползучей заразой социализма и его непоколебимая позиция в защите невинных бизнесменов, которым в министерстве юстиции угрожает необоснованными обвинениями отдел по борьбе с организованной преступностью.
Мак Болан был знаком с выдвигаемыми против Вайсса обвинениями и их опровержениями. И, что важнее, Болан знал факты, стоящие и за обвинениями, и за опровержениями. Вайсс был креатурой и самой активной фигурой сенатской инквизиции, нацеленной против Гарольда Броньолы и его сподвижников в федеральном правительстве, которые пытались бороться с мафией. Не единожды на Капитолийском холме происходили странные маневры и затевались маловразумительные кампании, в результате как бы совершенно «случайно» игравшие на руку подпольному синдикату Финикса. Болан без труда угадывал за всем этим действия опытного кукловода — Мо Кауфмана.
Предсмертные слова Айка Руби служили всего лишь подтверждением того, в чем Болан и так был уверен, но слова эти придали аризонской игре новое, зловещее измерение. Ибо если Мо Кауфман считает необходимым «предупредить Вайсса» относительно развивающихся событий, то, стало быть, в Финиксе назревает нечто более крупное и грозное, чем старомодная уличная война, разборка между этническими антагонистами.
Болан помнил, что пресса в последнее время характеризовала Вайсса как стратегическую «темную лошадку», как возможного претендента на следующих президентских выборах. Ну, шансы стать президентом у Вайсса, конечно, столь же призрачны, как дымок из трубки курильщика опиума, тем не менее здесь было о чем подумать.
«Наш человек» в Белом доме?
А почему бы и нет?
У Кауфмана и Вайсса хватало мозгов и политических связей, чтобы обеспечить излюбленному «слуге народа» выдвижение в кандидаты. А дальше? Если Кауфман сохранит прочные позиции в общенациональной мафии, то вскоре все рычаги управления синдикатом могут оказаться в его руках.
Но каковы на самом деле отношения Кауфмана со своими прежними amici по мафии? Была ли последняя вылазка Ника Бонелли и компании всего лишь стычкой местного значения или чем-то гораздо большим?
Даже не располагая исчерпывающей информацией, легко сделать страшненькие выводы.
Часть ответа заключалась в захваченной на тренировочной базе боевой карте Финикса, на которой было помечено место, где у Вайсса находился офис. Палачу понадобилось не более пяти минут работы с городским телефонным справочником, чтобы установить: четвертая цель на захваченной карте — резиденция Абрахама Вайсса.
Эйб Вайсс был частью разыгрываемой в Финиксе игры, сознавал он это или нет.
Правда, еще предстояло уточнить суть данной игры — и тут «честняга» Эйб Вайсс должен Болану помочь. А там, глядишь, удастся добраться и до самого «дракона».
* * *
Нажав кнопку дверного звонка, он терпеливо ждал, пока в доме не отзвенит патриотическая мелодия. Наконец, послышались шаги, и дверь слегка приоткрылась. Болан тут же распахнул ее настежь и, невзирая на протесты охранника-латиноамериканца, шагнул внутрь.
Он оказался в прохладном фойе с низким потолком. Кругом повсюду красовались горшки и вазоны с кактусами. Фойе делило здание на две части, слева и справа видны были тяжелые двери в испанском стиле. Здесь царила атмосфера богатства и солидности.
— Весточка от Кауфмана, — бросил Болан в ответ на причитания охранника. — Доложи ему.
Парень явно колебался.
— Сенатор не любит, когда его...
— Доложи ему! — взревел Болан, вгоняя парня в полное смятение.
Охранник с несчастным видом уставился на закрытую дверь с правой стороны.
Болан оттеснил его плечом, толкнул дверь и вошел внутрь. За дверью располагалось обширное помещение, обвитое плющом и декорированное старинным оружием и охотничьими трофеями. В дальнем конце полукруглая арка открывала проход в своего рода задние апартаменты, откуда роскошная двустворчатая дверь вела в тенистое патио.
В патио сенатор вкушал легкий завтрак. На столике, возле левой руки, лежала аккуратная стопка газет из нескольких крупнейших городов страны. Лицо сенатора было знакомо всему миру: ледяные голубые глаза, яростно сверкающие из-под очков в стальной оправе; тяжелый, выступающий подбородок; крепкая, квадратная челюсть и копна аккуратно подстриженных седых волос стального цвета.
Хозяин дома отнюдь не походил на еврея.
Скорее он мог бы сыграть в каком-нибудь фильме роль нацистского штурмовика.
Знаменитый подбородок дернулся в сторону незваного гостя, глаза сверкнули и знакомый голос требовательно вопросил:
— Какого черта?
Запыхавшийся охранник выдвинулся из-за спины Болана.
— Он ворвался без спроса, сэр. Вы его знаете?
— Узнает, — холодно сказал Болан. Он пристально взглянул на сенатора. — У меня важное сообщение, Вайсс. Вели парню проваливать.
Сенатор задумался на секунду, затем повел глазами — и охранник сгинул. Болан плюхнулся в кресло, скрестил ноги и расслабился.
— Надеюсь, сообщение хорошее, — проворчал Вайсс.
Болан закурил сигарету.
— Плохое, — ответил он. — Айк Руби убит. Это война. Они атаковали дом старины Мо. К счастью, того не было дома. Но они захватили девчонку.
Лицо сенатора оставалось непроницаемым. Он отвел глаза в сторону и явил Болану свой чеканный профиль. Никаких других телодвижений не последовало. После небольшой паузы, все так "же глядя в сторону, Вайсс подчеркнуто мягко осведомился:
— А почему вы мне это сообщаете? Я не служу в полиции.
— Кончай с этим, — спокойно посоветовал Болан.
— Да кто ты такой? — спросил Вайсс, все так же не глядя на него.
Болан представился, метнув на тарелку с остатками яичницы значок снайпера. Металл отчетливо звякнул о фарфоровый край.
Лишь после этого сенатор посмотрел на него. В жестком взгляде читалось искреннее любопытство.
— Вот так, — сказал сенатор просто, словно давно уже дожидался чего-либо подобного.
— Думаю, — заявил Болан, — вы можете оказаться следующей жертвой в списке.
— Что ж, — ответил Вайсс. — Давайте это обсудим. Возможно, нам удастся выработать... м-м... некое компромиссное решение.
Болан улыбнулся, но это была улыбка удава.
— Вы не так поняли, — пояснил он. — Это не мой список жертв. Полагаю, это список Бонелли. Вероятно, вам понадобится друг.
Сенатор соображал быстро.
— Вы, что ли?
— Согласитесь, это будет забавно. Есть некий парадокс.
— Вы правы, — подтвердил сенатор, который вот уже много месяцев подряд при каждом удобном случае в разных залах конгресса требовал скальп Мака Болана.
— Пусть вас это не беспокоит — целоваться не будем. Вы мне нравитесь не больше, чем покойный — мир его праху — Оджи Маринелло.
— Так чего вы хотите? — заметно напрягшись, спросил сенатор с холодной ненавистью во взоре.
— Ищу рычаг, с помощью которого можно было бы воздействовать на ситуацию, — честно ответил Болан.
— У меня вы его не найдете.
— Конечно, конечно. Какие у марионеток рычаги? Ими ведь управляют с помощью ниточек, не так ли?
— Ты сукин сын, ты... убирайся отсюда! Что ты о себе вообразил?!
Даже обычный жесткий самоконтроль не смог подавить эту вспышку гнева. Глаза превратились в щелочки, и на секунду Болан испытал чувство, как будто он потревожил аризонскую гадюку в ее собственном логове. Сенатор сделал глубокий вдох-выдох и спросил:
— Хорошо. Что вы от меня хотите?
— Я хочу, чтобы вы вышли из игры, — холодно ответил Болан.
— Прекрасно. Будьте уверены, я желаю того же. А теперь убирайтесь. Я даю вам десять минут, после чего вызываю полицию. Другого предложить не могу.
Болан коротко хохотнул.
— Зато я — могу. Очень интересный вариант. Я вывожу из игры Бонелли, если вы выведете из нее Кауфмана.
— Вы сумасшедший.
— Не более, чем вы. Возможно, я еще не до конца понимаю условия игры, но, думаю, уже начал в нее вникать. И, сдается мне, главный приз в ней — это вы.
— Я — что?! — задохнулся Вайсс.
— Название этой игры — кукловод. А вы, мистер Добродетель, призовая марионетка. Бонелли желает, чтобы вы плясали под его дудку. А не удастся — он заменит вас какой-нибудь своей куклой. Как вам это?
Да. Вайсс явно чувствовал себя очень неуютно.
— Вы сказали, что они пытались напасть на Мо?
Болан кивнул.
— Его спасло чистое везение. Обычно в это время он сидит дома, а тут внезапно отлучился. К слову сказать, людям вроде вас и Кауфмана опасно иметь устойчивые привычки. Педантизм для вас губителен. Мо обречен. Можете мне поверить.
Сенатор уже поверил.
— Если это правда...
Болан презрительно фыркнул:
— Я не рискнул бы явиться сюда, чтобы изрекать дешевые угрозы и оскорбления.
— Но, боже мой! Сплошной клубок нелепостей! Безумие какое-то!
— А кто сказал, что они не психи? — холодно осведомился Болан. Его собеседник с полуслова догадался, о ком речь. — Если им приспичило, они вас поимеют. И вы запродадитесь им с потрохами. С того момента, как вы запродались Кауфману, Вайсс, для вас обратной дороги нет. С этого самого момента вы уже не человек — вы часть собственности, кусок мяса, который может быть продан по сходной цене. Вот Бонелли и решил вас приобрести.
— Ну, мы еще посмотрим! — упрямо заявил сенатор.
— Это вы будете смотреть, — хмыкнул Болан, вставая. — Им-то наплевать. Ваш единственный шанс — публично саморазоблачиться. Совершить политическое самоубийство. Тогда вы обрежете все ниточки и сможете считать свою душу по-настоящему принадлежащей вам. Полагаю, в самом худшем случае вы получите не больше года. Говорят, в тюряге тоже можно неплохо устроиться. Напишете там книгу — загребете кучу денег.
Он двинулся к выходу.
Вайсс крикнул ему вслед:
— Эй! Подождите минуту! Давайте все-таки договоримся! Я могу оказаться очень полезным другом. Избавьте меня от этих наглых макаронников — и требуйте взамен, что пожелаете.
Болан задержался в дверях и метнул в хозяина дома испепеляющий взгляд.
— Хотел бы я столько прожить, чтобы суметь это сделать, — сказал он негромко и вышел вон.
Он дал этой гниде честный совет, но, в конце концов, умение стоять на собственных ногах не входит в число главных навыков марионеток. Вайсс даже не потрудился обдумать предложение, впрочем, Болан от него этого и не ждал.
Главное, он успел поставить в резиденции Вайсса «жучка». Разумеется, «честняга» Эйб не будет мешкать и тут же обратится к кукловоду за поддержкой.
Оказавшись в боевом фургоне, Болан сразу же подключился к своей тайной передающей системе. Он сделал это как раз вовремя и успел записать несколько телефонных номеров, по которым сенатор пытался разыскать своего друга и политического благодетеля.
Вайссу повезло лишь с четвертой попытки.
— Я повсюду тебя разыскиваю. Что случилось?
Ответил голос Кауфмана:
— Сохраняй спокойствие. И никаких имен.
— Конечно, конечно. Но что происходит? Ты залег на дно?
— В некотором роде. Тебе это тоже не повредит. Я и сам хотел тебе звонить. Думаю, жара идет с юга. Понятия не имею, что там заваривается, но сиди спокойно и не паникуй, пока я не выясню. Не...
— У меня был этот ублюдок Болан!
— Что?!
— Да! И я боюсь, что...
— Ни слова больше! Клади трубку! Клади трубку!
— Подожди! Мне кажется, он на нашей стороне! Он ненавидит макаронников! Мы можем использовать парня!
— Да клади же ты трубку, черт побери! Я пришлю тебе весточку в утешение. Мне больше не звони!
Голос Кауфмана пропал, и послышалось громкое жужжание. Вайсс тихонько выругался и тоже повесил трубку. Болан уже собирался вырубить монитор, когда негромкий, но отчетливый щелчок подсказал ему, что линию прослушивал не он один.
Вот так. Не он один такой умный в Финиксе. Но, кажется, он теперь знает, где искать Мо Кауфмана.
Болан направил фургон к Райской Долине — к тому центру, откуда исходила паутина, опутавшая Аризону сетями политического рабства. Он уничтожит эту паутину, используя любые необходимые средства. Хотя сейчас он и не стал бы давать никаких гарантий. Никому.