Странный мир, эта мафия. Как и большинство тайных обществ, его цементировала жесткая социальная структура, где царили незыблемые законы. Поэтому обычаи и традиции были важнейшими элементами и соблюдались даже тогда, когда от них не было практической пользы. В своей собственной игре Болан решил опереться именно на эту сторону менталитета мафии. Он знал, что «тузы» превратились в угрожающую силу главным образом благодаря своему влиянию и проникновению во все ее эшелоны. Прежде они были элитой — тайным обществом внутри тайного общества — с практически неограниченной властью и авторитетом во внутренних делах Организации. В сущности, они являлись чем-то вроде гестапо времен Третьего рейха. Такая роль была создана как бы специально для Болана.

После своей третьей кампании против мафии он тайно внедрился в ряды Организации и под маской «туза» вращался в мафиозной среде, когда цель оправдывала такой риск. Однако этот маскарад нельзя было использовать до бесконечности долго. Его враги были отнюдь не дураки, хотя часто ему удавалось выставить их именно в таком свете. Болану пока еще удавалось оставаться живым не из-за презрения к врагу, а благодаря глубокому уважению к его интеллекту и хитрости. При каждом проникновении в стан противника его судьбы висела на волоске, а жизнь или смерть зависели напрямую от каждого сказанного слова, от каждого отточенного до совершенства жеста, от выражения лица и глаз, соответствующих переменчивой обстановке.

Ежесекундно Мак вел опасную игру, даже при идеальном раскладе карт. К этому надо присовокупить текущую ситуацию и тот факт, что последний удар Болана по Нью-Йорку серьезно подорвал авторитет «гестапо». В период смятения, последовавший сразу за этим разгромом, казалось абсолютно невероятным, что эта сверхкрутая команда вообще выживет. Но мир мафии — странный мир, и организация «тузов» выжила, хоть и в существенно измененном виде. У них отняли независимость. Теперь они не имели права вмешиваться в споры между мафиозными семьями и занимались лишь сбором информации и арбитражем. Теоретически они все еще могли выполнять и боевые задачи, но лишь по решению совета боссов, известного под названием «Коммиссионе». Поэтому негласно они продолжали оставаться ударной командой этого совета. Но и сам совет сейчас пребывал в плачевном состоянии, дезорганизованный из-за постоянной нестабильности самой Организации. После нью-йоркского разгрома боссы официально не собирались, и «Коммиссионе» фактически действовала как исполнительный штаб, выполнявший лишь административные функции. Они поддерживали связь и обеспечивали координацию действий между отдельными группировками преступного мира.

Таким образом, «тузы» стали пренебрегаемой величиной в кишащих хищниками джунглях мафии. Некоторых из них пристрелили, что было логичным (в этом мире) способом разрешения старых обид. Другие просто отошли от дел и исчезли из вида, ведя незаметный образ жизни. Те же, кто остался на службе у мафии, подвергались постоянной опасности, и такая ситуация обещала сохраниться в неизменном виде по крайней мере до тех пор, пока вновь не установится относительная стабильность.

В связи с этим Болан отлично понимал, какие опасности поджидают его в лагере Копы. Но он сделал ставку на ту странную особенность менталитета мафии, которая подпитывалась приверженностью традициям, обычаям и ритуалам. И он знал, что успех отделяет от провала лишь одно мгновение, одно биение сердца.

* * *

Маззарелли выглядел, как медведь. Он был на полголовы ниже Болана и весил около ста пятидесяти килограммов: никакого жира, сплошные жилы и мускулы, косая сажень в плечах. Из-за толстой, короткой шеи, казалось, будто его голова росла прямо из плеч. Но его лицо никак не сочеталось с внешностью гориллы. За исключением жестких, коротко стриженных волос, оно пробуждало воспоминания о давно умершем комике Лу Костелло, выражая ту же самую трагикомическую невинность и уязвимость. Но Болан не обольщался на этот счет — парень был опасен, как разъяренная гремучая змея, и мог ужалить в любой момент.

— Зови меня Омега, — сказал он, не протягивая руки.

— Хорошо. А меня зовут Горди, — сказал «медведь». Это имя подходило ему не больше, чем лицо. Его восторженная, доброжелательная улыбка выглядела совсем обезоруживающей, если бы Болан не знал, что скрывается за этой маской. — Как дела в «Большом яблоке»?

— Напряженно, — ответил Болан.

— Вот уж точно! Я не был там целую вечность. Ненавижу этот дерьмовый город.

— Ничего удивительного, — произнес Болан-Омега. — А я ненавижу Чикаго.

«Невинные» глаза едва заметно моргнули.

— Тебе нравится Нэшвилл?

— По крайней мере больше, чем Чикаго.

— Ты знаешь, а ведь я родом из Восточного Чикаго.

Болан знал это так же, как и тайный смысл их словесной пикировки.

— Я ненавижу его еще больше, — с приятной улыбкой промолвил он.

Это напряженное на первый взгляд, бесцельное фехтование фразами было ни чем иным, как борьбой за установление своего статуса, своего превосходства. Любой мальчишка, побывавший когда-либо на школьном дворе, мгновенно разгадал бы эту игру.

Маззарелли сказал:

— Да?

Болан ответил:

— Да. Ну а ты?

Горди отступил со смешком:

— Хорошо, хорошо. Поэтому я переехал на юг. Думаю, что здесь я проживу до конца жизни.

Болан подумал, что приложит максимум усилий, чтобы этот конец настал как можно раньше. Он спросил:

— Ник меня проверяет, да?

— Конечно. Ты бы не стал?

По правилам игры настал черед Болана отступить, если, конечно, он хотел продемонстрировать настоящий стиль. Он усмехнулся и ответил:

— Надеюсь, он там не нарвется на сумасшедшего с больным чувством юмора.

Этого было достаточно, главное — не переборщить. Маззарелли понимал тончайшие нюансы словесной игры. Улыбка его стала искренней, и он протянул похожую на окорок лапу. Болан пожал руку и улыбнулся в ответ. «Медведь» сказал:

— Рад, что ты смог приехать. В саду сейчас накрывают стол. Там чудесно. Тебе понравится. Ник хочет, чтобы ты чувствовал себя как дома и получил удовольствие. Сколько времени ты у нас пробудешь?

— Увы, недолго, — в голосе Болана прозвучало сожаление.

Они пересекли большую комнату со сводчатым потолком и двумя стеклянными стенами. За одной из них открывался приподнятый над землей сад, выходивший к бассейну. Точнее, к бассейнам. Один предназначался для плавания, другие, очевидно, нет. Это были пруды, заросшие разнообразными водными растениями; они опоясывали большой центральный бассейн и создавали восхитительное впечатление тропиков. Разбросанные вокруг экзотические растения в горшках и карликовые деревья привносили в это великолепие возбуждающую атмосферу чувственности. Резвясь в бассейне, нельзя было избавиться от ощущения, что находишься в раю.

Две красотки в микроскопических бикини делали это ощущение еще более убедительным.

— Чудесно, не правда ли? — с гордостью произнес Маззарелли.

Болан негромко рассмеялся.

— Пожалуй, я мог бы задержаться у вас немного.

— Гости, сколько хочешь, — ответил «медведь». — Здесь все равно: что зима, что лето.

Болан мог этому поверить. Над всем садом возвышалась куполообразная металлическая конструкция, в которой были укреплены на шарнирах панели из дымчатого стекла. Очевидно, панели можно было открывать и закрывать для создания необходимого микроклимата.

— Я бы здесь совсем размяк, — не скрывая восхищения, проворчал Болан.

Маззарелли засмеялся.

— Ни в коем случае, — сказал он. — Ник бы этого не позволил. А вот и он — на ловца и зверь...

К ним приближался хозяин усадьбы, вышедший в сад через другую дверь. Это был человек среднего роста, красивый, с благородной осанкой. При виде его в голове Болана щелкнул мысленный переключатель, вызвав к памяти сведения из тайного досье на этого человека. Теперь Болан узнал, кто это. Много лет тому назад его прозвали «профессором» за интерес к книгам. Утверждали, что он лелеял мечту стать писателем и когда-то получил жестокую выволочку за ведение тайного дневника, на основе которого он собирался в будущем написать автобиографию. Все это было давным-давно, когда он служил под началом покойного босса лос-анджелесской мафии Джулиана «Диджа» Диджордже. О деятельности Копы в последние годы практически ничего не было известно.

Он подошел с вытянутой рукой и широкой улыбкой.

— Омега... я рад, искренне рад.

Они обменялись рукопожатиями и присели за столик в рощице из карликовых пальм. Бассейн располагался прямо перед ними, метрах в трех внизу. Красотки без особого оживления и шума плескались в мелкой воде. Болан понимал, что они здесь присутствуют для оживления мизансцены и являются такой же частью пейзажа, как и окружающие их растения в горшках. Пара крутого вида парней в белых пиджаках церемонно расставляла закуски, привезенные на элегантных сервировочных столиках.

Завязалась светская беседа.

Маззарелли подмигнул Копе.

— Омега говорит, что он бы здесь размяк. Я не могу в это поверить. А ты, Ник?

Босс Нэшвилла вежливо рассмеялся и ответил:

— Он тебя водит за нос, Горди. Омега — самый жесткий из всех, кого может послать Нью-Йорк. Тебе лучше держать ухо востро. Он проделал такой долгий путь совсем не для того, чтобы прохлаждаться в саду Эдема.

— Не для того, — признал, улыбнувшись, Болан. — Но почти готов обратиться в новую веру. Это, должно быть, влетело в копеечку, Ник?

Копа небрежно махнул рукой.

— Зачем нужны деньги, если не для улучшения качества жизни? У меня здесь сто шестьдесят акров «Божьей земли». Это мое маленькое королевство. Здесь есть все, что мне нужно. В какую сумму можно это оценить?

— Ты прав, — ответил Болан.

Маззарелли пропустил мимо ушей последнюю часть диалога. Он тихо спросил у босса:

— Что должно меня насторожить?

Копа вопросительно поднял бровь и, мягко засмеявшись, спросил Болана:

— Что должно его насторожить, Омега?

Болан сдержанно улыбнулся. Светская болтовня окончилась, и он очень мягко ответил:

— Многое.

Нюанс был подан великолепно.

И «медведю» это не понравилось. В его голосе появились оборонительные нотки, когда он спросил:

— Гость прошел проверку, Ник?

— Конечно, прошел. — Копа вернул Болану футлярчик с «визитной карточкой», превратив это в маленькую церемонию. — Это, — строго произнес он для сведения Маззарелли, — «фул» «тузов». Что Омега хочет, он все получит на этой территории. — Следующая фраза была адресована к гостю: — Давай поговорим, как мужчины.

Болан кивнул.

— Ты всегда так говоришь, Ник.

Профессору это понравилось.

— Спасибо. Вот что я хочу сказать: я ничего не знаю о неприятностях в Нью-Йорке. Я не принадлежу к их кругу, а они не имеют никакого отношения ко мне. У меня нет претензий к «Коммиссионе». Но вы, парни, проделали титаническую работу, и двери моего дома всегда широко открыты для вас. Если у вас есть проблемы, значит, и у меня есть проблема, и наоборот. Как я уже сказал, мои двери широко раскрыты для вас. Но у меня на корабле строгая дисциплина, и я не хочу, чтобы вы что-то затевали на моей территории, не получив предварительно от меня «добро». Надеюсь, я выражаюсь достаточно ясно?

— Абсолютно ясно, — ответил Болан, воздерживаясь от комментариев.

— Итак, зачем ты сюда прибыл?

— Затем, чтобы забрать Карла Леонетти.

— Кого?!

Болан зафиксировал свой взгляд на Маззарелли, хотя было совершенно ясно, что отвечает он другому.

— Ты, конечно, помнишь Роберто. Карл — его сын.

Копа задумался на минуту, прежде чем ответить.

— Это очень давняя история. Жена и сын Роберто исчезли лет десять или пятнадцать тому назад. Вы все еще ищете их?

— Женщина умерла десять лет назад. А ребенок нет. На прошлой неделе сын Роберто приехал в Нэшвилл. Он нужен в Нью-Йорке, и я прибыл, чтобы забрать его.

Глаза Маззарелли превратились в узенькие непроницаемые щелочки, но остальная часть лица по-прежнему излучала доброжелательность.

— Ты хочешь сказать, что приехал убрать его, — произнес он.

— Я хочу сказать только то, что сказал, — ответил ему Болан.

— Постой, постой, — с недоумением произнес Копа, и недоумение его казалось вполне искренним. — За этим скрывается что-то большее, чем я слышу. Почему сын Роберто оказался на моей территории? Что все это значит?

Для Болана этого было вполне достаточно. Реакция Копы подтверждала подозрение, которое появилось у Болана с самого начала.

— Горди сможет тебе рассказать об этом больше, чем я, — спокойно промолвил он.

Копа перевел требовательный взгляд на своего заместителя.

— Мне кажется, я тебе об этом говорил, — чуть смутившись, сказал Горди.

— Говорил о чем?

— Это дело не стоит выеденного яйца. Я решил, что оно не имеет большого значения, а потом забыл. Суть его заключается в том, что Клеменца натолкнулся на сына Леонетти совсем недавно, когда поехал закупать товар. Я думаю, они заключили какую-то сделку. Точно не знаю. Во всяком случае, с неделю назад Леонетти вдруг объявился здесь. Я имею в виду в городе. Вероятно, искал связи.

— Он не говорил, что чувствует себя в опасности?

— Нет, Ник.

— Так что же он сказал?

Стало ясно, что Болан больше не участвует в разговоре за столом. Его собеседники как будто забыли о его присутствии. Возможно, именно поэтому он первым заметил присутствие дамы, хотя не знал, как долго она уже находилась в саду. Но она была здесь — яркая, красивая, в шелковом костюме, который изумительно шел ей и гармонировал с темными волосами до плеч и большими печальными глазами. Возраст ее трудно было определить, но Болан решил, что она намного моложе мужа. И было что-то знакомое во встревоженном прекрасном лице женщины.

Болан поднялся из-за стола и воскликнул:

— Добрый день, мадам!

Его возглас прервал накалявшийся разговор между Копой и его замом. Копа быстро встал и, взяв в обе руки ладонь дамы, обратился к Болану-Омеге:

— Я говорил, что имею здесь все, что мне нужно. Перед тобой — большая часть моего богатства. Омега, познакомься с миссис Копой. Возможно, она тебе уже известна как Молли Франклин.

Конечно же! В Штатах большинство людей нашло бы что-то знакомое в этой даме — одной из современных легенд нэшвиллской музыкальной сцены. Она подростком-оборвышем пришла в Нэшвилл, из маленькой горной деревушки с чемоданом, полным оригинальной музыки, и с голосом, давшим этой музыке яркую, долгую жизнь. Она уже давно покорила «город музыки», а в последние годы, благодаря телевидению, чуть ли не всю Америку.

Болан рассыпался в комплиментах, соответствующих моменту, и все четверо сели за стол, чтобы перекусить и продолжить светскую беседу. Через несколько минут Копа предложил даме показать гостю сад. Болан и дама удалились, а Копа и Маззарелли немедленно вернулись к прерванному разговору.

* * *

Она показывала Болану каучуковое дерево, нависшее над плавательным бассейном, почти механически рассказывая тихим протяжным голосом о проблемах тропического растениеводства в Теннесси, как вдруг без всякого перехода задала неожиданный вопрос, подействовавший на него, словно ведро холодной воды.

— Вы можете вытащить меня отсюда? — тихо спросила она.

Маку показалось, что он ослышался.

— Что вы сказали?

— Можете вытащить меня отсюда?

— А вы не можете выбраться сами?

— Если бы я могла, то не просила бы об этом вас.

— Вы здесь пленница?

— Да, пленница. В своем собственном доме. Это мой дом, черт побери! А он не разрешает мне... Вы возьмете меня с собой?

Болан взял ее под руку и повел вдоль бассейна.

— А почему вы думаете, что я могу это сделать?

— Весь дом гудит с момента вашего прибытия. Я только о вас и слышу. О том, что вы — важная персона. Я знаю, что вы можете меня вызволить, если захотите.

— Я не хотел бы влезать в семейную размолвку, — ответил он.

— Это не семейная размолвка, — она бросила полный ненависти взгляд в направлении стола. — Пусть он возьмет себе все. А мне нужно только одно — поскорее убраться отсюда.

— Пусть возьмет что?

— Дом, землю, все... Но не меня. Я не хочу здесь оставаться ни минуты.

Все это звучало очень интересно и интригующе, но сулило Болану осложнения, которые могли помешать выполнению его основной задачи.

— Вы ставите меня в весьма деликатное положение, — в замешательстве сказал он.

— В таком случае, вы не найдете того, что ищете, — ответила миссис Копа.

— А вы знаете, что я ищу? — спросил Болан.

— Я услышала достаточно, чтобы догадаться. Вы его здесь не найдете, а также и ее. Вытащите меня отсюда, и я скажу вам, где их искать.

Да-с, осложненьице. Но очень, очень интересно. Если только дама не пытается зацепиться за соломинку.

— Убедите меня, — спокойно произнес Болан.

— Он из Сингапура. У него русская жена. Горди пытается... и мы... видите ли, цветущие растения превращают пруд в болото, и мы...

Она сменила пластинку как раз вовремя. К ним приближался Копа, и он был уже совсем рядом. Болан сказал ей:

— Вы меня убедили. Здесь у вас действительно серьезная проблема.

— Нет таких проблем, с которыми нельзя было бы справиться. Не правда ли, дорогая? — вступил в разговор Копа.

— Не знаю, — холодно ответила она.

— Все зависит от того, найдете ли вы правильный подход, — сказал Болан, обращаясь к обоим. Он взглянул в глаза женщины, стараясь взглядом выразить понимание и согласие. — Но необходимо самому выбрать правильно место и время. Я всегда так делаю, — он повернулся к хозяину дома, — не так ли, Ник?

Копа засмеялся и сказал:

— Прислушайся к совету этого человека, милая. Устранение неприятностей — его профессия.

— Я запомню все, что он сказал, — заверила мужа супруга.

Непременно запомнит. Болан был в этом уверен. Она запомнит также все, что он не сказал словами.

Так что же теперь?