Альма Беллеза подоила коров, прежде чем выгнать их на пастбище, процедила молоко и, разлив его по флягам, поставила фляги на тележку, запряженную парой лошадей. Все было как обычно, как вчера, как год тому назад... И в этот момент послышался гул мотора.

Она подняла глаза и увидела, как мимо фермы медленно, со скоростью обычного пешехода, проезжает старая синяя колымага. С адским металлическим грохотом стучал допотопный двигатель, а из глушителя вырывались густые клубы черного вонючего дыма.

Заметила Альма и водителя, и легкая дрожь враз охватила ее разгоряченное тело, сбилось дыхание, соски грудей мгновенно затвердели. Даже сидя за рулем, он казался великаном. Она совсем растерялась, когда водитель посмотрел на нее, широко улыбнулся и повернул грузовик в сторону города. Если поторопиться, то его можно будет догнать. Альма устремилась к двуколке, но затем передумала и быстро побежала домой. Через несколько минут она снова появилась во дворе. За это время она успела сполоснуть руки, ноги, переодеться в новое алое платье и надеть самую красивую шляпку. Она поправила фляги, села в тележку и подстегнула лошадей, которые сразу же перешли на рысь. Десять минут спустя, когда лошади вынесли повозку на вершину холма, ее сердце неровно забилось: внизу, на обочине дороги, стоял синий грузовик. Водитель ковырялся в моторе.

Альма придержала лошадей и поехала медленнее.

Болан издалека заметил появление тележки, а когда она приблизилась, то он легко узнал молочницу. Не ускользнула от его внимания и смена платья. Щуря глаза от яркого калабрийского солнца, Болан вылез из-под капота, выпрямился, потянулся и повернулся навстречу тележке. Он понял, что молочнице пришлось подсуетиться, чтобы... Как знать... Все может быть...

Он стоял на краю дороги, дожидаясь, пока лошади поравняются с ним, сделал несколько шагов навстречу и снял каскетку.

— Добрый день, синьора!

— Добрый день, — ответила Альма.

От волнения руки ее дрожали, часто поднималась и опускалась пышная грудь, голос пропал, а сердце бешено стучало и готово было уйти в пятки... Никогда, никогда в жизни она таких мужчин не видела. Даже в кино... Разве что Раф Валлоне может сравниться... А впрочем, нет.

Водитель показал на свой грузовик:

— Не доехал, сломался вот, неисправность...

"Неисправность, — подумала Альма, — это понятно. Непонятно только, как он вообще ехал на этой развалюхе. А какой у него странный акцент! Неужели он сицилиец? Кажется, он больше говорит глазами».

— Е possibile rimorchiarla? — спросила она.

С чисто итальянской выразительностью Болан пожал плечами. Он догадался, что девушка предлагает ему взять машину на буксир, но не знал, как ей ответить. И тогда он вновь решил разыграть из себя инвалида, страдающего от дефектов речевого аппарата. Девушка тут же прониклась к нему сочувствием, и Болану стало стыдно. Он много жестикулировал, выдавливал из себя какие-то гортанные слова и звуки, всячески пытаясь объяснить, что ему хотелось забрать ящик, который находился в кузове машины, и перенести его на тележку. Как только Альма поняла его, она сразу же подогнала тележку к кузову грузовика, привязала к борту вожжи, взобралась на кузов и сильно удивила Болана, когда вместе с ним подняла тяжеленный ящик и переставила его на тележку.

Болан восхищенно закивал головой, улыбнулся и пробормотал:

— Спасибо.

Он напряг бицепс, а затем притронулся к руке девушки и восхищенно произнес:

— Сила!

Альма так сильно покраснела, что, казалось, поднеси к ней лист бумаги и он вспыхнет. Ноги ее задрожали, как только водитель взглянул ей в лицо. А когда он снимал ее с кузова, она едва не упала в обморок: на какое-то мгновение он прижал девушку к себе, и ее грудь прикоснулась к его торсу. Он бережно нес ее к повозке, словно ребенка, а не молодую здоровую женщину, которая весила пятьдесят пять килограммов, на рассвете доила семь коров, кормила, поила их, была хозяйкой в доме, от весны до зимы работала в поле...

Сколько раз, лежа в кровати, мечтала она о другом мире, лишенном этих бесконечных хлопот. И как у всех девушек ее возраста и положения, этот мир у нее ассоциировался с большим городом. Мужчин она не боялась, потому что считана естественным заниматься любовью. Но она столько слышала о других пороках, о наркотиках, о вине. Ей рассказывали о жестоком обращении мужчин с проститутками. И она уже знала, что такого обращения не вынесет. Отнюдь не прельщала ее и закулисная перспектива закончить свою жизнь, как старые морщинистые ведьмы, совокупляющиеся с животными в бесчисленных притонах Танжера, Марселя или Порт-Саида на виду у веселящихся матросов...

Ей было любопытно, что находилось в этом большом деревянном ящике. Боже, до чего же он тяжеленный! Она смотрела, как мужчина-красавец достал из кабины свой старый обшарпанный чемодан из прессованного картона и с грациозностью хищного зверя подсел к ней на скамеечку. Глаза его светились улыбкой. Альма отвязала вожжи, и лошади тронулись с места. С некоторым недоумением девушка посмотрела на старый, изношенный пиджак, который ее попутчик так и не снял. А ведь было жарко.

* * *

Болан издалека приметил двух типов, которые вели наблюдение за дорогой, внимательно разглядывая каждого прохожего. Мафия сработала оперативно. Болан смекнул, что владелец грузовичка выложил все, что знал. Маловероятно, чтобы мафиози успели допросить пилота. Он, конечно же, сразу вылетел из Неаполя. Парень он неприятный, слишком жадный, но не дурак.

Шантрапа из Реджо-ди-Калабрия выдавала себя с головой: они явно и откровенно повсюду совали свой нос, шумели, копировали замашки гангстеров из кино, демонстрировали, что у них есть оружие, и пижонились перед девушками.

Хотя эти сопливые щенки бряцали оружием, Болан был почти уверен, что им дано указание не стрелять. Мафия хотела получить его живьем, поскольку имела к нему свои счеты и именно к живому.

Сгорбившись, словно больной, с надвинутой на глаза каскеткой, Болан благополучно проезжал мимо всех доморощенных сыщиков. Лошади шли ровным спокойным шагом.

Когда повозка подъехала к центру города, Болан обратил внимание, что к городским проходимцам добавилась и промафиозная публика: таксисты игнорировали клиентов, продавцы, бармены и официанты прилипли к окнам и так и пялились на прохожих. Трижды Мак заметил, как его внимательно разглядывали, затем отводили взгляд, потом снова таращили на него глаза.

И тут до Болана дошло, что столь повышенное внимание вызывал его пиджак. День стоял душный, нещадно палило солнце, и все ходили в одних рубашках с короткими рукавами. Так что пиджачок его и был той деталью, которая вызывала к нему повышенный интерес соглядатаев.

Болан слез с сиденья повозки, присел перед своим ящиком и снял кобуру с «береттой». Стащив с плеч пиджак, он свернул его, а пистолет спрятал между его складками.

Вернувшись на скамеечку к Альме, Болан жестами и обрывками слов сумел растолковать девушке, что хотел бы угостить ее обедом, дать денег за оказанную помощь и подыскать место, где можно было бы выгрузить ящик и отдохнуть. При слове «отдохнуть» Альма густо покраснела. Болан презирал себя и ненавидел за то, что пользовался услугами и доверием молодой девушки. Это было не в его правилах. Он обнял Альму, рука Мака скользнула по ее талии, поднялась вверх и ощутила упругие полушария высоких грудей. Он поцеловал ее в шею. Альма рассмеялась и ловко высвободилась из его объятий. При этом из уст ее так и сыпались слова, из которых Болан понял лишь одно: «Подождите, подождите!»

Тем временем повозка подъехала к молочному магазину. Болан помог ей разгрузить фляга и с интересом увидел, как Альма из невинной, простодушной молочницы превратилась в законченную базарную бабу с визгливым, противным голосом. Она быстро поставила на место владельца магазина, который, закатив глаза, вскинул руки к небу, как будто у него отнимали жену и детей, и побежал в конторку. Через минуту-другую он вернулся с пачкой лир, которые Альма тщательно пересчитала и спрятала за пазуху. Владелец магазина масляными глазками следил за каждым ее жестом. Альма пренебрежительно смерила его взглядом с головы до ног, слила молоко в большой чан, сполоснула под краном фляги и поставила их в тележку.

* * *

Со двора доносился неистребимый запах мочи и навоза. Альма показала Маку три места, где можно было остановиться. Болан выбрал именно это, поскольку здесь легче всего было организовать защиту и отсюда было удобно следить за всем, что происходит вокруг. Тыл был надежно прикрыт: за хлевом и сараем стояла еще одна постройка. Из окна хорошо просматривалась улочка, которая спускалась к причалу, где швартовался самоходный паром. Лошади Альмы вдоволь выкачались в пыли двора, напились и теперь аппетитно поедали предложенную им порцию овса.

Болан услышал за спиной вздох и отвернулся от окна. Он взглянул на девушку, и его снова стали мучить угрызения совести. Несмотря на физическую силу и развитые формы тела, Альме не было и двадцати. Он переспал с ней, а теперь бичевал себя, словно изнасиловал ребенка. Но он был просто изумлен, с какой страстью она отдалась ему. Болан не был ее первым мужчиной, но сколько невинности и целомудрия было в ней. Во сне Альма снова удовлетворенно вздохнула. Болан удивленно покачал головой и повернулся к окну.

Он уже насчитал шесть шпиков, четверо из которых ничем не отличались от точно таких же сопляков, как и те, что присматривали за дорогой. Они также выпендривались и копировали киногероев. А вот двое других были профессионалами. Они ни к кому не цеплялись, не шумели, держались скромно и незаметно, сберегая силы для предстоящих дел.

«Солдаты» оживлялись всякий раз, как только паром, проделав путь в четыре километра через Мессинский пролив, причаливал к берегу. Они не обращали внимание на тех, кто сходил на берег, их интересовали лишь те пассажиры, которые спешили занять места на пароме. Так повторялось из рейса в рейс.

Обстановка была ясна. Болан наметил план своих дальнейших действий и осторожно, чтобы не разбудить девушку, прилег на кровать. Он приказал себе проснуться в строго определенное время и заснул. Когда он открыл глаза, уже вечерело. Альма сидела на табуретке перед большим фарфоровым тазом. Она обтиралась мокрым полотенцем. Увидев, что он смотрит на нее, девушка улыбнулась и всем телом повернулась, к нему. На ее обнаженном теле, как алмазы, блестели капельки воды. На губах Болана мелькнула улыбка. Альма встала и подошла к нему...

Уже после всего Болан объяснил, чего он хотел от нее. Он перестал прикидываться заикой и использовал весь свой запас итальянских слов, который, между прочим, был не так уж скуден. Тем более если учесть, что в последний раз был он в Италии довольно давно. Метаморфозы в его поведении напугали девушку, но она была слишком очарована им, чтобы задавать лишние вопросы.

Альма оделась и ушла. Болан вышел во двор. Уже стемнело. Он заглянул в конюшню, нашел свой ящик и, открыв его, переоделся в черный комбинезон. Мак упаковал в пластиковый мешок «отомаг», «беретту» и несколько запасных обойм. Он хотел вложить туда еще две гранаты, но передумал: на причале толпилось столько народу, зачем невинные жертвы? Гранаты в ящике так и остались.

Поверх комбинезона Болан натянул свое крестьянское облачение, закрыл ящик и вышел во двор ожидать возвращения Альмы. Долго ждать ее не пришлось. Мак помог девушке запрячь лошадей, затем взял банку с краской, кисть и написал на ящике: И Mago Bohemo — Богемский Чародей, — до востребования. Таким образом, ящик должен оказаться на складе трансагентства в Катании, адрес которого ему дала Альма. Болан улыбнулся при мысли, что можно было еще добавить: Il Boia — Палач, но это было бы ненужной бравадой. Успех сопутствовал Палачу только потому, что он не имел дурной привычки недооценивать соперника, несмотря на то, что многие уже пали от его руки.

Пока Альма ходила рассчитаться с хозяином фермы, Болан открыл одну из фляг и бросил туда тысячу долларов. Когда девушка вернулась, он попросил ее повторить инструкции.

Ей следовало отвезти ящик в трансагентство, которое находилось на причале, заплатить за перевозку паромом из Реджо-ди-Калабрия в Мессину, а оттуда автомобилем до Катании. Альма должна была дать хорошую взятку, чтобы ящик отправили в первую очередь...

Через полчаса Альма вернулась и принесла квитанцию.

— Мне нужно кое-кого увидеть в городе, — соврал Болан. — Буду примерно в одиннадцать.

Он взял ее за руку.

— Послушай меня, девочка! Что бы ты ни делала, не приближайся к грузовику! Ни в коем случае! Не прикасайся к нему. Понятно?

Болан не сомневался, что мафиози из Реджо-ди-Калабрия осмотрели все прилегающие дороги и, конечно же, нашли брошенный автомобиль. Болану очень хотелось бы вернуться и взорвать все «игрушки», с помощью которых он заминировал этот грузовик, годный лишь для автомузея в качестве экспоната. Но времени на это уже не было. А между тем всего лишь одного выстрела из «отомага» хватило бы, чтобы доисторическая колымага навсегда прекратила свое существование...

Болан поцеловал Альму в последний раз и исчез в темноте. Горячая слеза покатилась по щеке девушки, и она вдруг поняла, что ни в одиннадцать, ни в двенадцать часов ее великан уже не вернется. Усталая, опечаленная, взобралась она на повозку и хлестнула вожжами по спинам отдохнувших лошадей. Она сможет доехать домой даже раньше одиннадцати. Человек с синими глазами все равно не придет, а на ферме небось ревут бедные коровы, недоенные, не-поенные...

«Кто же он такой, этот великан?» — думала она.

Альма передвинулась на скамеечке: что-то кололо ей бедро. Она пошарила пальцами и нашла в карманчике фартука небольшой крест. Она никогда не видела такого, но знала, что это его крестик. И Альма бережно спрятала его на груди.

Альма уже выезжала из города, когда ее остановили. Два человека схватили лошадей под уздцы, еще двое забрались на тележку сзади. Все были вооружены. Противный тип с лягушачьим лицом приставил ей револьвер к виску. Ни секунды не мешкая, она ответила ударом прямо в лягушачью морду, вложив в этот удар всю силу молодой крепкой фермерши, весившей пятьдесят пять килограммов. Человек-лягушка перевернувшись в воздухе, отлетел в сторону, квакнул и ткнулся головой в придорожную канаву. Грохнувшись о землю, он сжал кулаки, и револьвер, который был у него в правой руке, выстрелил. Пуля пронзила сердце левой лошади. В агонии животное вскинулось на дыбы, из ноздрей хлынула кровь и лошадь рухнула на дорогу. Другая лошадь испуганно заржала и рванула в сторону. Повозка вот-вот должна была перевернуться...

Один из новоиспеченных «солдат» не выдержал и ударил Альму рукояткой револьвера по голове. Это произошло как раз в тот момент, когда Раньо «Паук» закричал:

— Не надо!

Но было слишком поздно. Альма вся обмякла, словно из нее выпустили воздух, и упала со скамеечки.

Раньо «Паук» подхватил ее на лету, но под весом тела девушки не устоял на ногах и рухнул наземь. Из соседней улочки выехала машина. Из нее выскочили двое парней, схватили Альму и бросили ее в автомобиль. Раньо «Паук» еле поднялся и вылез из канавы. Ему помогли сесть в машину. Водитель озабоченно склонился над человеком-лягушкой, пытаясь найти уже несуществующий пульс. Затем он равнодушно пожал плечами, забрал у покойника пистолет и вернулся к машине.

Наводчик из местных, который так и остался сидеть на тележке, вдруг заорал:

— Эй! Погодите! Это же я ее нашел! Кое-что мне причитается.

Из машины последовал приказ. Водитель повернулся и выстрелил в нахального крикуна.

— Ну что, доволен? — сострил он и сел за руль.

Когда машина двинулась с места, он спросил:

— Она мертвая?

— Нет. Считай, что нам повезло. Если бы мы ее прикончили, Традиторе вырезал бы нам всем яйца.

— А ты уверен, что это она?

— А я почем знаю. Но босс велел найти именно ее. Она живет на той ферме, возле которой нашли грузовик.

— Понял. Надо поторопиться, — сказал водитель, нажимая на газ. — Босс не любит, когда опаздывают.