Огромные лучистые голубые глаза Лэндри вспыхнули, когда она увидела перед собой Болана. Потягиваясь, словно кошка, девушка с улыбкой проворковала:
— Обалдеть! Мне приснилось, будто ты куда-то спешил, а я пыталась завлечь тебя на свой парусник. Но ты шагал семимильными шагами — прямо по озеру. Я так рада, что это был всего лишь сон.
Он добродушно спросил:
— С тобой все в порядке?
— Да, мне теперь хорошо. — Она приглашающе похлопала по постели. — Ты когда-нибудь отдыхаешь?
— Пока мне еще рано отдыхать, Сьюзан. Нам нужно поговорить. Прояснить кое-что.
Ее глаза на мгновение прикрылись. Внезапно выкатилась маленькая слезинка и побежала по бархатной щеке.
— Хорошо, — сказала Сьюзан спустя мгновение. — Давай проясним.
— Этот список из Пайн Гров... Я знаю...
— Извини, но он не для посторонних, — резко перебила она.
— Я собираюсь тебя расспрашивать. Мне самому есть что сказать тебе. Итак, я знаю, где ты его взяла. У своего деда, сенатора Пейсмана.
Ее глаза невольно округлились.
— Почему это тебя заботит? — прошептала Лэндри.
— Обстоятельства вынуждают. Ты меня надула, Сьюзан. И давай поставим точки над "и", если хочешь, чтобы между нами еще что-то было. В противном случае я и впрямь надену семимильные сапоги и скажу: «Прощай».
— Невероятно! Какая твердость духа, какая несокрушимая мораль! Лучший образец для подражания — и для взрослых, и для детей! Фантастика, и только!
— Обойдемся как-нибудь и без детей, — усмехнулся Болан. — Принимай меня таким, какой я есть. А не хочешь — прощай.
Он был уже у дверей, когда Лэндри закричала:
— Ну хорошо, подожди, черт побери! Я действительно тебя надула! Доволен?
Болан повернулся к ней, печально улыбаясь.
— Нет. Я еще только начинаю слушать.
— Но я ни на кого не собираюсь доносить!
— А если конкретно, то — на своего деда, верно? Эти все твои красивые слова о справедливости, о законных правах каждого... На самом же деле ты попросту пыталась прикрыть этого старого мошенника.
У Лэндри был такой вид, словно ее хорошенько отшлепали. Она опустила глаза и с подчеркнутым вниманием принялась рассматривать свои руки.
— Ладно, — сказала Лэндри еле слышно. — Возможно, я это заслужила. И он, возможно, тоже. Но я не позволю, чтобы ты всадил в него пулю.
— Почему ты решила, что я намерен это сделать? Ведь я не всадил пулю в Логана. Или в Соренсона. Эдакой чести были достойны только Морелло и его придурки. Но между нами ничто не должно стоять. Пойми же ты, наконец!
Лэндри горестно произнесла:
— Иногда я на него работала. Во время каникул или выборов. Так, разные пустяки. Для меня он был больше чем дед. Он был, по сути, моим вторым отцом. Последний в роду... — Показалась еще одна слезинка. — Последний из Пейсманов. Моя мать была его единственным ребенком. И он всегда печалился из-за этого. Семейное дерево засыхало.
— Ты работала на него, — напомнил Болан.
— Я же говорю: обычные мелкие услуги. Всякий раз, приезжая к нему, я прибиралась в его кабинете — наводила порядок на столе, выбрасывала сигарные окурки...
Болан вздохнул:
— А так, как ты дьявольски любопытна...
Лэндри слегка оживилась:
— Это у меня с детства. Он всегда журил меня, даже ребенка, за то, что я рылась у него на столе. Так вот... Шесть недель назад я и нашла у него этот список. Я была... поражена. Ошеломлена, точнее сказать. Это выглядело как пощечина, как злая насмешка. Я и вправду хотела написать статью об удивительных смертях в высшем обществе. И тут — пожалуйста. Будто нарочно. Конечно, после этого я просто обязана была все расследовать.
— Но ты ведь не начала с расспросов своего деда?
— Разумеется, нет. Франклин Адамс Пейсман не тот человек, которого можно загнать в угол подлыми и мерзкими подозрениями. — Она строго посмотрела на Болана. — Стрелять не будешь? Честно?
Тот ответил ей ироничной полуулыбкой:
— Такие вопросы лучше задавать в конце. Тогда они звучат естественнее... Но мне очень интересно. Продолжай.
— Короче, мне стало ясно, что в течение некоторого времени дедушка был... — Сьюзан смятенно развела руками.
— Мерзавцем, если говорить прямо, — подсказал ей Болан.
— Ну... Я бы не стала выражаться столь резко. Политическая целесообразность, что ли... Дедушка часто проделывал разные махинации. Но, как он уверял, политика — игра случая. И ты сам должен создавать себе такие случаи, если собираешься стать эффективным орудием правительства.
— Но ты, надо полагать, столкнулась и с орудиями несколько иного рода?
— Нет ничего такого, за что действительно можно было бы ухватиться. Просто возникло странное чувство...
Болану хорошо было знакомо подобное чувство.
— По правде, я чуточку встревожилась, увидев кое-кого в числе его друзей.
— Хиршбаума, например, — уточнил Болан.
Ее глаза вспыхнули недобрым огнем.
— Кто кого надувает? — возмутилась она.
— Надеюсь, твой дед не посылал тебя в загородный клуб?
— Конечно, нет! — Она вновь угрюмо уставилась на свои руки. — Повторяю, я искала материал для статьи. Это сущая правда. Но вскоре я поняла... что подобную статью никто не напечатает.
— Так почему ты продолжала этим заниматься?
— Я надеялась... накопить достаточно фактов... чтобы... противостоять...
— Ты собиралась устроить дымовую завесу. Чтобы спасти семью. Любой ценой.
— Ты несправедлив! Он же мой дедушка! Он качал меня на коленях и рассказывал мне сказки. Что же мне оставалось делать? Да, я хотела написать статью! Но лишь для его глаз! Чтобы он знал, что я знаю!
— Ты рассчитывала привести его в клуб...
— А что тут плохого? Он готовился оставить политику...
— И вернуть людям все, что успел незаконно присвоить?
— Не глупи, — отрезала Лэндри.
— То же самое сказал бы и твой дед.
— Н-ну... пожалуй.
— Сьюзан, как тебе не стыдно быть такой наивной? Да твой старик, не раздумывая, насадил бы тебя на вертел и поджарил. Оставить политику. Смешно! Теперь его угомонит только пуля. Запомни: его телом и душой завладел синдикат, достаточно могущественный, чтобы ввести любого в Белый Дом. Или, напротив, вышвырнуть оттуда. Думаешь, они позволят ему уйти в отставку? Или он сам на это согласится? Да помилуй Бог!
— Ты только что сказал: пуль не будет!
— Я от своих слов не отказываюсь. Но я хочу, чтобы ты наконец-то осознала: Морелло поймал тебя в тот самый момент, когда ты запустила руки в его коробку со сладостями. Мог ли он сохранить это в тайне от своих сообщников? Да он поставил на тебе крест сразу же, как ты споткнулась! И думаешь, твой дедушка не знал, что Морелло подписал тебе приговор?
Лэндри снова заревела. И это было хорошо. Еще как хорошо!
* * *
Некоторое время спустя Лэндри успокоилась, и тогда Болан принес ей чашку горячего шоколада. Сьюзан с благодарностью приняла ее, глядя на своего спасителя красными от слез глазами.
— Извини, что пришлось все это объяснять, — произнес Болан. Но ты должна трезво оценивать ситуацию. Люди, с которыми связан твой дед, приняли решение и отдали приказ. А ты испортила им всю игру с судьей Дейли. Он был жизненно необходимой фигурой в их борьбе за власть. Морелло был простой пешкой. На него оказывалось страшное давление. Стреляй и беги — вот весь смысл существования этого психопата. С его мозгами ему до политики было так же далеко, как мне до Луны. Возможно, Большая Четверка не знала о его первой попытке уничтожить тебя. Но она, наверняка, уже контролировала все его дальнейшие шаги. Морелло обязан был их информировать, чтобы отвертеться в случае новой неудачи.
— Теперь я понимаю, — убито прошептала Лэндри. — Дедушка... и его друзья об всем договорились... еще до того, как меня притащили в бассейн. Они держали меня в управлении. И очень напряженно разговаривали по телефону. Три или четыре раза.
— Но при этом не пытались допрашивать тебя с пристрастием.
— Откуда ты знаешь?
Болан бросил на Лэндри скептический взгляд.
— По тебе было видно, спорщица.
— Я не спорщица.
— А кто же тогда?
— Ну... мегера какая-нибудь. Верно?
— Ладно, я пошутил, — усмехнулся Болан. Научился у тебя. Берешь глагол — и делаешь из него существительное. Вроде «перемирия».
Лэндри слегка покраснела.
— Мы могли бы его снова повторить.
— Почему бы и нет? Мы, кажется, все прояснили...
— Не вполне.
— Серьезно? Что же еще?
— Когда Морелло подловил меня во второй раз, я выходила из офиса в Терминал Тауэр. Твои доводы безупречны. Этот офис нанимает мистер Хиршбаум.
— Ага, все-таки пыталась пробраться в логово льва? И это после того, как я тебя предупредил!
— Ты же сам сказал, что я до неприличия наивна. Я решила: сделаю последнюю попытку. Но меня не пустили дальше стойки регистратора. Продержали минут десять, а затем выпроводили. Ну, а снаружи меня уже поджидали громилы Морелло.
Болан лишь горестно вздохнул, безнадежно махнув рукой.
— Получается, они сдали меня Морелло, — заключила Сьюзан. — А потом еще этот разговор по телефону. Помнишь, я позвонила по твоему бортовому номеру? Мы тогда уговорились, что наберу тебя вторично... Так вот, перед этим Морелло позвонил им. Я знала, что это были они, — уж до того он подобострастно говорил. Он с ходу заявил: дескать, твоя голова у него в кармане. И смеялся, уверяя, что скоро доставит ее. Они хотели, чтобы он прибыл на их встречу, а он все пытался отвертеться, говорил: нет никакого смысла, теперь — полный порядок. Несколько раз упомянул судью Дейли. У тебя этот разговор должен быть записан.
— У меня нет его, — ответил Болан. — После твоего первого звонка я ничего не записывал.
— Короче, они разговаривали о судье Дейли и его возможной роли в их замыслах. А потом Морелло снова начал канючить, что он крутился день и ночь, ужасно устал, да к тому же корабль поврежден. Надо бы поставить его на ремонт, куда-нибудь в сухой док, в «уютную гавань», как выразился Морелло. Он хотел использовать это время для отдыха и обдумывания происшедшего. Говоря это, он смотрел на меня и смеялся. Они в ответ тоже ржали — было слышно, — и я знала, что они имеют в виду меня. Но вряд ли дедушка знал, что этот маньяк задумал со мной сделать.
— Может быть, — отозвался Болан. — Все может быть. Ладно, будем считать, что твой дедушка вообще не знал об этом.
— Да, господи, а как же иначе? Он ведь не сошел еще с ума!
Болан коротко кивнул и, словно невзначай, поинтересовался:
— Где намечалась эта встреча?
Лэндри пожала плечами.
— Не разобрала. Речь шла о десяти часах.
— Вечера?
— Ну, не утра же!
Болан быстро взглянул на часы.
— Думаю, еще застану их.
Глаза Лэндри испуганно расширились. Запинаясь, она произнесла.
— Ты же сказал... Ты обещал!..
— Угомонись, — приказал Болан. — Теперь я играю в твою игру. Говоришь, Терминал Тауэр?
— Но я не знаю, где они встречаются. Ты обещал мне, Мак, обещал, черт возьми!
Болан тяжело вздохнул.
— Твоя игра, Сьюзан. Твоим способом.
— Ты что, всего лишь отдубасишь их прикладом?
— Я не судья, Сьюзан. Я лишь позволю им быть собственными судьями.
Похоже, такое объяснение немного утешило девушку.
— Ложись спать — уже одиннадцатый час, — печально улыбнулся он. — Когда проснешься, я уже буду здесь. И, ради Бога, никуда не исчезай. Перемиримся немножко, как только подлечим раны, а?
— Если между нами будет кровь, Мак, перемирие не состоится. Пойми это раз и навсегда, — тихо, но очень твердо отозвалась Лэндри.
Болан посмотрел на нее долгим внимательным взглядом.
— Увидимся позже, — сказал он и вышел.
* * *
До яхт-клуба Болан добрался на такси. Здесь, в тени деревьев, его дожидался боевой фургон. Тщательный осмотр машины не принес никаких неожиданных сюрпризов: сигнализация системы безопасности не повреждена, секретные замки закрыты.
Болан сменил одежду на простой деловой костюм и, порывшись в куче удостоверений личности, выбрал себе подходящее. Незаменимую «беретту» он поместил под пиджаком с левой стороны.
Когда «броневик» въехал на городскую окраину, часы показывали половину одиннадцатого.
Кругом кишели полицейские патрули. Радиопеленгаторы фургона фиксировали постоянные переговоры по служебным каналам. Однако в деловом центре города на улицах было относительно тихо и спокойно.
Оставив фургон на платной стоянке, остаток пути Болан проделал пешком.
Да, Сьюзан, ты совершенно права. После пролития крови перемирие не устанавливают. По крайней мере — порядочные люди.
Он прошел в вестибюль и, предъявив охраннику удостоверение, безапелляционно заявил:
— Без доклада. Если поднимусь и увижу, что меня ждут, можешь попрощаться с этим светом.
Парень в униформе побледнел и заверил федерального агента, что никому не сообщит о его появлении.
На лифте Болан поднялся на тридцать пятый этаж, где обнаружил кучу всевозможных офисов. В глаза ему бросилась дверь, на которой золотыми буквами красовалось: "Товарищество «Кливлендская магистраль».
Подходящая надпись.
Приемная была ярко освещена. У стены в кресле сидел, развалясь, малый в помятом костюме с «Плейбоем» на коленях.
Болан строго спросил:
— Они здесь?
— А вы кто? — насторожился парень.
Левой рукой Болан показал удостоверение, а правой моментально врезал парню, едва тот сунулся к нему. Хрюкнув, парень повалился обратно в кресло. Удостоверение и на сей раз сыграло свою роль.
Большую Четверку Болан обнаружил в просторном центральном помещении, оборудованном под зал заседаний. Сияющие панели красного дерева на стенах, до блеска отполированный круглый стол, мягкие стулья с велюровой обивкой, неизменный переносной бар со всевозможными соками — и четверо «джентльменов», озадаченно взирающих на непрошеного гостя.
Болан сразу распознал, на каком месте кто сидит, хотя прежде никогда не встречался с этой четверкой.
Вот — седовласый, холеный политик, прячущий прогнившее нутро под маской голливудской добродетельности. Пейсман.
Вот — по-юношески резвый администратор со злобно-плутовским выражением глаз, подлинно живой неандерталец с манерами человека двадцатого века и аппетитом людоеда. О'Ши.
Вот — вечный игрок второго эшелона, провинциальный стряпчий, на сомнительных сделках наживший миллионы, мерзавец с рыбьими глазами, способный продать вам автомобиль без мотора, но зато со стопроцентной гарантией качества. Скофлан.
И, наконец, «номер первый» — душевный председатель дюжины несуществующих корпораций с баснословными счетами в куче иностранных банков, делец из той породы аферистов, которые лезут везде, невзирая на свою ужасную репутацию, человек, чьим единственным богом являются деньги, а единственной моралью — ложь, пускаемая в ход без малейших колебаний. Сам Хиршбаум.
Председательствующий, возмущенно хмыкнув жуя окурок сигары, потребовал от вошедшего объяснений.
Болан небрежно швырнул на сверкающий стол снайперский значок.
— Это — нежный привет вам от Сьюзан, — ледяным тоном объявил он.
Пейсман часто заморгал. В глазах его застыл ужас перед неотвратимостью расплаты за сделанное.
О'Ши и Скофлан тупо таращились на гостя.
Хиршбаум попытался разрядить обстановку.
— Ну, слава Богу, с девушкой все в порядке, — сердечно прогудел он. — Вы, должно быть, тот самый молодой человек, который сегодня устроил в городе весь этот шум. Не могу сказать, что одобряю, однако... Он добродушно засмеялся и покачал головой, обдав «молодого человека» теплым благосклонным взглядом. — Вы таки добились результатов, если я не ошибаюсь...
— Как всегда, — ответил Болан. Он выхватил «беретту» и послал девятимиллиметровую смерть в это благостное, подлое лицо.
О'Ши чисто рефлекторно отпрянул назад, в глазах его промелькнула целая гамма выражений: от коварного до злобного, а от злобного — до совершенно беззащитного и по-детски перепуганного. Вторая пуля подарила ему третий глаз, светящийся смертью.
Следом распростился с жизнью Скофлан, а после него и холеный политик сошел в царство теней. Пули завершили подсчет голосов, не доставив никому облегчения.
На столе, перед мертвым председателем, лицевой стороной вверх лежала толстая голубая папка с документами. На ней была наклейка с крупной надписью: «Кливлендская магистраль».
Болан взял со стола снайперский значок и переложил его на залитую кровью папку.
Символ смерти — и эта надпись... Очень подходящее соседство.
* * *
Прямо у выхода из Терминал Тауэр он столкнулся со Сьюзан Лэндри. Та, видимо, не ожидала подобной встречи и выглядела крайне смущенной.
— Стыдно, Сьюзан, — укоризненно проговорил он. — Значит, ты мне все-таки не доверяешь?
В ее глазах на миг вспыхнула робкая надежда.
— Я... я вспомнила, как ты говорил мне, что безопасная квартира безопасна лишь единожды. Я испугалась: вдруг ты не вернешься?
— Теперь уже все в порядке, — успокоил Болан.
— Он был там? Ты говорил с ним?
Болан кивнул.
— Он признал себя виновным, Сьюзан.
— Не считай меня за дурочку, черт побери!
— Ты права. Поверь, я очень сожалею. Он получил от меня пулю.
— Так ты же обещал!..
— Я сказал, что буду играть по твоим правилам. Ты обманула меня, детка. И я тебя обманул. Ни один из них не висит на твоей совести. А я уж как-нибудь переживу случившееся. Без стыда. Он заслужил это, поверь.
— Я обманывала не ради него. А ради них! Ради моей матери и моей бабушки! Как ты мог использовать меня в своих целях?
— Я тебя не использовал, — устало сказал Болан. — Да я ничего, по сути, и не сделал. Они это сделали с собой. Давным-давно. Все эти годы они лишь маскировались под людей. А на самом деле были только оболочками с трупными червями внутри, и ничем иным.
Лэндри заплакала.
— Боже мой!
— Мы, вероятно, попрощаемся, — печально проговорил Болан.
Ее голубые глаза вспыхнули, но быстро погасли.
— Я думаю — да.
Болан сделал шаг прочь.
— Мак! Я все-таки напишу эту статью!
— Рад за тебя. Подбери цитаты.
Лэндри слабо улыбнулась.
— Чудесный великан. Чудесный, усталый, жалкий великан. Ищешь свои семимильные сапоги?
Болан улыбнулся в ответ, пытаясь уместить вечность в одном последнем взгляде, затем повернулся и пошел, больше не оглядываясь.
Ни один человек не является островом и уж тем паче — целым континентом. В данный момент Болан не ощущал себя даже частью маленькой лужайки.
Это, возможно, был последний обман в его игре. В игре с самим собой. И Болан знал, что возвращается в свой самый одинокий «дом» во вселенной.
Но, по крайней мере, этот дом сумеет обогреть его.
Трубы Кливленда будут дымить нынешней зимой.
Как и прежде. Как всегда...