К тому времени, когда Дафна вернулась к отцу, он уже справился со своим горем и теперь расхаживал взад и вперед по комнате. Она заметила, что он умылся, хотя и остался в том же хитоне, прожженном и покрытом копотью с дымящегося пепелища его библиотеки. Она подала ему теплый шерстяной плащ. Он молча закутался в него и стал смотреть, как Анна, которая принесла ужин, расставляет блюда и миски на маленьких столиках. Когда все было готово, он опустился на свое ложе с живостью, которую неизменно проявляет врач при виде еды, какое бы страшное потрясение ему ни довелось перед этим испытать.

— Ну, дочка, — заметил Эврифон, потирая руки и пробуя стоящее перед ним кушанье, над которым подымался пар, — вы с Анной устроили сегодня поистине царский пир. Жареный заяц! И так искусно приготовлен, что у самого Диониса слюнки потекли бы. А это что? Икра!

Дафна засмеялась.

— За икрой Анне пришлось сходить на рынок. А зайца принес тебе в подарок старик Мальфий, крестьянин, которого ты лечил, — он сегодня был в городе. Он всегда с тобой так расплачивается. Должна признаться, я почуяла этого зайца прежде, чем увидела, но Анна сказала, что всякая дичь так пахнет, и тут же принялась его жарить.

— Прекрасное жаркое! — сказал Эврифон. — Разве ты не знаешь охотничьей поговорки: «Лишь тогда вкусна дичина, если пахнет мертвечиной»?

Он взял пальцами кусок мяса и отправил его в рот.

— Попробуй, до чего ароматно! Почему бы нам и не пользоваться всеми доступными жизненными благами? После пожара у нас почти ничего не осталось. Я должен сказать тебе, Дафна, что все деньги, накопленные мною за долгие годы труда, я истратил на постройку книгохранилища и на свитки. Все они теперь развеялись с черным дымом.

Когда они кончили есть, Анна принесла воду и полотенце, и они вымыли руки. Посуда была убрана, и Эврифон заговорил с дочерью о событиях этого страшного дня. Он выслушал, не перебивая, рассказ Дафны о том, что открыла ей перед смертью Фаргелия, а потом ответил:

— Фаргелия не сказала мне правды о своем положении. Вполне возможно, что она солгала и тебе, называя виновника. Однако обо всем этом теперь можно забыть. Кто-то поджег нашу библиотеку. И он должен ответить за это. А также за двойное убийство. Завтра архонты Книда придут сюда, чтобы установить причину пожара. Поскольку обвиняют Гиппократа, а он уже отплыл на Кос, в расследовании должен принять участие и представитель Коса. Поэтому Тимофей, первый архонт Книда, уговорил Тимона тоже прийти сюда завтра. Тимон дал свое согласие.

— Гиппократ ни в чем не повинен, — сказала Дафна. — Я это знаю. Он не способен совершить подобное преступление. Все подстроила Олимпия — может быть, вместе с этим страшным Буто.

Эврифон раздраженно пожал плечами.

— Я знаю, что Олимпия была здесь, когда начался пожар. Но для чего стала бы она поджигать хранилище после ухода Гиппократа? И зачем это Буто?

— А для того же, — гневно покраснев, ответила Дафна, — для чего она называла Гиппократа отцом ребенка Фаргелии: для того, чтобы мы его возненавидели. Такой женщине достаточно и этой причины. Она сделала это, чтобы ты отдал меня за Клеомеда. Она прекрасно знала, что я начинаю любить Гиппократа. Да, я его люблю — и буду любить, что бы он ни сделал.

Эврифон увидел в ее глазах сердитые слезы. Несколько минут он задумчиво барабанил пальцами, а потом сказал:

— Я понял, что ты имеешь в виду. Это мне в голову не приходило. Однако мне странно слышать, как ты говоришь, что способна любить человека, который сжег мои свитки.

— Он их не сжигал!

— Ну, у него могли быть на это свои причины. А Олимпия мне всегда казалась очаровательной и очень доброй. Я не могу поверить, что она была способна так поступить.

Лицо Эврифона стало суровым, и он поднялся с ложа.

— Пока довольно говорить об этом, Дафна. Завтра, если тебе так хочется, ты можешь сказать о своих подозрениях архонтам. Однако предупреждаю тебя: им нужны веские доказательства — одного твоего женского чутья и неприязни к Олимпии еще мало. А на сегодня довольно. Иди к себе и попробуй уснуть.

Выйдя во дворик, Дафна увидела, что он залит зыбким сиянием. Она остановилась и, посмотрев на луну, задумалась о том, что вот сейчас она затопляет таинственным серебряным светом улицы и дворы Книда — и еще сотен портовых городов по всем берегам моря. Ей вспомнился корабль, отплывший на закате. Сейчас и он купается в лунных лучах, устремляясь по волнам к Косу.

Примерно через час Эврифон вышел во дворик, направляясь в спальню. Дафна все еще стояла на том же месте, где остановилась, чтобы взглянуть на луну.

— Дафна! — окликнул он. — Ты еще не легла?

— Скажи, отец, ты когда-нибудь чувствовал… когда вот так светит луна… что ты… как бы это сказать… что ты говоришь с кем-то и тебя слышат?

Эврифон презрительно фыркнул и пошел к своей комнате. Однако на пороге он обернулся.

— Да, я знаю, как это бывает… — сказал он.

* * *

На следующее утро, когда Эврифон вышел из спальни, Дафна окликнула его и быстро сбежала к нему по лестнице.

— Нашла! Нашла! — кричала она.

— Что ты нашла?

— Улики! Ты сказал, что архонтам нужны веские улики, а не женское чутье. Как только они придут, обязательно попроси их безотлагательно выслушать меня. Я приведу с собой Ктесия.

— Не говори глупостей, Дафна. Это дело слишком серьезно, чтобы вмешивать в него ребенка. У меня нет сейчас времени на разговоры. Мало нам женщин, — ворчал он, направляясь к входной двери, — так ей еще ребенок понадобился. Ничто не должно мешать правосудию. Я всю ночь глаз сомкнуть не мог.

— Отец! — снова окликнула его Дафна.

— Что? — сказал он, останавливаясь.

— Ты сегодня что-нибудь ел?

— Нет.

— Я так и думала. Вернись на минутку. Я поставила для тебя в экусе сыр и маслины. Пойдем. Анна уже разогрела похлебку. А я сейчас принесу лепешки.

— У меня нет времени, — ворчал он, следуя за ней в экус. — До чего докучной может быть женщина!

Когда несколько минут спустя он снова вышел во дворик, он оглянулся, и Дафна заметила в его глазах давно не вспыхивавшую насмешливую искорку.

— Женщины, — объявил он, — это вечная докука. Да и дети тоже! И все-таки как грустно и одиноко живется тому, кто избавлен от их общества!

Часа через два Дафну разыскал запыхавшийся Ксанфий.

— Тимофей велел тебе сообщить Совету все сведения о пожаре, какие у тебя могут быть.

— Я должна взять с собой Ктесия, — сказала она. — Он на крыше, возится с черепахой. Я так благодарна тебе, Ксанфий, что ты нашел ему новую. Как рано тебе, наверное, пришлось встать! Он думает, что это та же самая черепаха, только немножко изменившаяся от огня. Я не стала его разуверять. Ты тоже должен пойти со мной и привести привратника.

Архонты Книда находились в большом дворе, залитом жарким весенним солнцем. Дафна направилась прямо к ним. Ктесий шел рядом, крепко уцепившись за ее руку. Она заметила, что первый архонт Тимофей сидит в кресле ее отца, специально принесенном сюда из ятрейона. Остальные расположились на скамьях, расставленных полукругом. По правую руку Тимофея сидел ее отец, а по левую стоял Тимон. Позади них высились черные стены сгоревших зданий. Над пожарищем еще кое-где поднимались бледные струйки дыма.

За Дафной и Ктесием шел Ксанфий с привратником. Все четверо остановились перед скамьями. Тимон, стоявший лицом к архонтам, продолжал говорить:

— Мне сказали, что Буто вел себя весьма достойно. Он пытался спасти дом Ктесиарха от огня. А потом, если не ошибаюсь, он хотел удержать моего сына, когда тот кинулся в горящий дом. Он уже собирался броситься за ним, когда крыша провалилась и мой сын погиб.

Голос Тимона прервался, и он поспешил сесть. Архонты повернулись к Дафне. Тимофей ободряюще ей улыбнулся и сказал:

— Ты, Дафна, присутствовала при этом. Может быть, ты знаешь что-нибудь о том, как начался пожар? Утверждают, будто хранилище поджег Гиппократ с Коса, так как он оставался там один перед самым началом пожара. Нам, однако, трудно поверить такому обвинению, ведь мы хорошо знаем этого прославленного мужа, знали и любили его еще мальчиком. Говорят, он завидовал славе твоего отца Эврифона. Кроме того, говорят, он мог мстить за то, что твой отец не согласился отдать тебя ему в жены. Если тебе что-либо известно об этом, сообщи нам все.

— То, что я знаю, — сказала она, — относится к Буто. Он был в хранилище после ухода Гиппократа и до того, как начался пожар.

Архонты удивленно заговорили между собой, и Дафна умолкла, ожидая, пока они кончат. Глаза ее блестели, щеки пылали румянцем. Самый молодой из архонтов, взглянув на нее, шепнул соседу:

— Лесная нимфа, или, вернее, Артемида, готовая броситься в погоню за дичью.

Когда все умолкли, Дафна продолжала свой рассказ:

— Я позвала привратника, чтобы он подтвердил, если вы пожелаете его выслушать, что Буто, как обычно, окончил работу в палестре еще утром и ушел. Однако перед самым приходом Гиппократа он вернулся в комнату, где хранилось масло для растираний, — она примыкала к книгохранилищу — и оставался там, когда Гиппократ ушел.

Архонты взглянули на привратника, и тот, кивнув, пробормотал:

— Это все правда.

— Он также скажет вам, что вскоре после ухода Гиппократа пришла Олимпия, жена Тимона.

Привратник снова кивнул.

— Больше он ничего не знает. Можно ему уйти или вы хотите его о чем-нибудь спросить?

Тимофей отпустил привратника.

— Слуга моего отца Ксанфий, — продолжала Дафна, — стоял рядом со мной перед домом Ктесиарха, когда туда пришел благородный Клеомед. То, что говорил вам Тимон, — правда. Но разрешите Ксанфию рассказать вам об этом подробнее.

— Говори, Ксанфий! — распорядился Тимофей. — Сообщи нам все, что ты видел и слышал.

Ксанфий расправил плечи и поднял голову, насколько позволила больная шея.

— Дафна хотела было войти в горящий дом, — начал он. — Но ее остановил Клеомед. Он, очевидно, только что упражнялся в беге — он был мокрый от пота и полуобнажен. Тут откуда-то появился Буто. Лицо и руки у него были в саже. Буто не пускал Клеомеда в горящий дом, и тот сбил его с ног.

— Скажи им, что кричал Буто, — перебила его Дафна.

— Он крикнул: «Слишком опасно. Я был там. Старался помешать огню перекинуться на дом… Я твой…» — Тут Ксанфий взглянул на Дафну, а потом докончил: «Я запрещаю тебе идти туда».

— И расскажи им, — потребовала Дафна дрожащим голосом, — что говорил Буто, когда он поднялся на ноги, после того как Клеомед вынес из огня Ктесия.

— Я слышал, как он кричал: «Клеомед! Клеомед! Я иду к тебе на помощь! Подожди меня, сынок!»

— Спасибо, Ксанфий, — сказала Дафна.

Тимон побледнел. Он приподнялся со своего сиденья и сказал Тимофею:

— Буто обучал моего сына приемам кулачного боя. Он назвал его «сынком» потому, что был его наставником.

— Разумеется, — ответил Тимофей. — Он назвал его так в сильном волнении, опасаясь за его жизнь, это ясно.

Тимофей сделал знак Ксанфию уйти и попросил Дафну продолжать.

— Вот что мне еще известно, — сказала она, поглядев на Ктесия, который слушал, не пропуская ни слова. От удивления и старания понять его глаза стали совсем круглыми. — Это Ктесий, сын Ктесиарха. Его спас из огня сын Тимона. — Она улыбнулась Тимону, словно желая поблагодарить его и утешить, и добавила: — Твой сын был героем, Тимон. Никто из видевших этот подвиг никогда его не забудет.

Тимон хотел ответить ей, но язык ему не повиновался.

— Вчера днем, — продолжала Дафна, — пока Гиппократ занимался в хранилище, Ктесий дважды навестил его там. Привратник видел, как он открыл Ктесию большую дверь и стоял, глядя ему вслед. Сегодня утром Ктесий, проснувшись, рассказал мне, что он остался в хранилище после того, как Гиппократ ушел, торопясь на корабль. Мальчик видел, как Буто облил пол маслом, а потом вылез через отверстие в стене. Он видел, как Буто выбросил из этого отверстия горящий светильник и как масло вспыхнуло. Может быть, он сам расскажет вам все это, если вы его попросите.

Архонты начали взволнованно переговариваться, но вскоре Тимофей велел всем замолчать и подозвал к себе Ктесия.

Тот шагнул было вперед, но тотчас остановился и, оглянувшись, умоляюще посмотрел на Дафну. Она подошла к нему, и мальчик, крепко уцепившись за ее руку обеими руками, медленно обвел взглядом повернувшиеся к нему лица. Узнав Эврифона, он радостно улыбнулся ему и сказал: «Хайре!» Потом, заметив, что все смотрят на него ласково, он немного ободрился.

— Расскажи мне, Ктесий, — начал Тимофей, — про свои свидания с Гиппократом.

Мальчик ничего не ответил.

Дафна наклонилась к нему.

— Ты вчера видел Гиппократа?

— Два раза, — кивнул Ктесий.

— Так расскажи им об этом.

— Ну, в первый раз я пощупал его мускулы. Ведь его прапрадедом был Геракл. Вы про это знали? Потом он попросил меня отнести тебе, Дафна, кусок папируса. Только он сначала на нем что-то написал.

Дафна покраснела, а архонты улыбнулись.

— Когда я тебе его отдал, ты тоже что-то написала и дала мне маленький свиток, чтобы я отнес ему, но…

— Это неважно, — перебила Дафна. — Расскажи им, что случилось в книгохранилище.

— Хорошо, Дафна. Только я сейчас вспомнил, что забыл отдать ему кусочек папируса, как ты просила.

Ктесий открыл висевшую на поясе сумку и, заглянув в нее, вытащил маленький расплющенный свиток.

— Я совсем забыл о нем, — повторил он.

Дафна быстро схватила папирус, но Тимофей подошел к ней и протянул руку. Дафна густо покраснела и нехотя отдала ему свиток, с трудом подавив желание убежать и спрятаться.

Держа свиток в руке, Тимофей сказал:

— Как ты хочешь: чтобы его прочел я или твой отец?

— Его незачем читать, — вмешался молодой архонт. — Выслушаем мальчика — этого достаточно.

Дафна гордо вскинула голову.

— Прочти его, Тимофей!

Он сломал печать, прочел и с улыбкой отдал папирус Дафне, а затем, повернувшись к остальным архонтам, сказал:

— Этот свиток содержит только одно слово. Одно из двух самых многозначительных слов, какие только может написать женщина. В возрасте шести лет мальчики обычно говорят правду и ничего не умеют скрывать, — добавил он, обращаясь к Дафне.

Эти слова вызвали общий смех. Когда он утих, Ктесий важно сказал:

— А мне уже почти семь.

Мальчик опять повернулся к Дафне и объяснил:

— Я забыл потому, что вспомнил, что должен помочь матушке. И я не вернулся к Гиппократу сразу, а пошел домой к матушке, и она попросила меня попросить Гиппократа прийти к ней и поглядеть, почему у нее не ходят ноги. А я сказал, что он их вылечит, только я хочу, чтобы он сперва рассказал мне про Геракла, а она сказала: «Хорошо, но только одну историю, не больше».

Ктесий посмотрел на Тимофея и, улыбнувшись, сообщил:

— Я люблю, когда мне рассказывают.

— Продолжай, — ободрил его Тимофей. — Сейчас ведь рассказываешь ты. У меня есть мальчик, вроде тебя. Он тоже любит слушать сказки.

— Ну, я опять пошел к Гиппократу через нашу маленькую дверь. Он спросил, велела ли Дафна ему что-нибудь сказать. А я сказал — нет, это матушка велела. Тогда он рассказал мне три истории про Геракла. Рассказать их тоже?

— Как-нибудь в другой раз, — ответил Тимофей.

— Дело в том, — вмешалась Дафна, — что у матери Ктесия отнялись ноги и последнее время она совсем не могла ходить. Отец, наверное, объяснит это лучше меня…

Но Эврифон покачал головой, и Дафна продолжала:

— Она говорила мне, что хотела бы, если это окажется возможным, поговорить с Гиппократом. Очевидно, Ктесий в отсутствие отца повел Гиппократа к матери, а потом вместе с ним вернулся, в книгохранилище. Ну, Ктесий, теперь расскажи им, что случилось, пока ты был там.

— Я оставил мою черепаху, — объяснил мальчик, — в книгохранилище, в большом ящике. Я сказал Гиппократу, что дам ему ее покормить, а он сказал, что торопится. Он ведь живет на Косе.

— А что было дальше? — спросила Дафна. — Продолжай.

— Я сел на пол рядом с ящиком и стал кормить черепаху. И услышал шум. Там был Буто. Ну, знаете, Буто — у него такое большое лицо. Анна говорит, что он похож на жабу. Он вылил на пол что-то черное и блестящее. А потом поставил амфору вверх дном и дал ей вытечь. Она очень смешно пыхтела, и вытекло очень много.

Эврифон внезапно встал.

— Можно, я задам мальчику несколько вопросов? — спросил он.

Тимофей кивнул.

— Буто с тобой не говорил?

Ктесий помотал головой.

— Нет.

— А где ты был?

— Я сидел на полу в… ну, позади ящиков.

— В нише?

— Ну да, в нише.

— А почему ты не спросил Буто, что он делает?

— Я хотел спросить.

— Так почему же не спросил?

— А я его раньше пробовал спрашивать. И он очень рассердился. Он не любит сосунков. Он сам так сказал.

Эврифон опустился на скамью.

— Если он сидел в нише, Буто действительно мог его не заметить. — Он задумчиво кивнул. — Я думаю, Тимофей, что мальчик говорит правду.

— Продолжай, Ктесий, — сказал Тимофей.

— Ну, тогда Буто вылез через дыру в стене — у него еще ноги дрыгались. Наверное, так лазить очень трудно.

— А что случилось потом?

— Буто посмотрел в дыру, а потом высунулся и бросил на пол светильник. И все загорелось. Стало очень много дыма. А я побежал наверх к матушке и все ей рассказал.

Тут его перебил молодой архонт:

— Ктесий, а Буто кто-нибудь помогал?

— Кто-то с ним разговаривал, только я ее не видел.

— Достаточно, — вмешался Тимофей. — Я думаю, мы обойдемся без голосования. Виновен Буто, это очевидно.

Он умолк, и каждый архонт сказал: «Согласен». Тимофей взглянул на Эврифона, и асклепиад, кивнув, медленно произнес:

— Да, я согласен.

— Окончательное решение следует предоставить Совету Коса, который будет допрашивать Буто. А наше расследование окончено. — Он повернулся к Тимону. — Благодарю тебя, Тимон, за то, что ты почтил нас своим присутствием. Если хочешь, я приеду на Кос, чтобы присутствовать при том, как ты доложишь Совету об этом деле.

Тимофей заметил, что молодой архонт хочет что-то сказать, и подошел к нему.

— Почему ты не дал мне расспросить мальчика о сообщниках Буто? — спросил тот. — Кто-то ему, несомненно, помогал.

Тимофей досадливо пожал плечами и ответил вполголоса:

— Я не хуже тебя понял, что кроется за всем этим. Но сейчас для таких вопросов не время. Не следует ставить Тимона в слишком уж тяжелое положение. Если у тебя в корзине гадюка, не поднимай крышку, пока не решишь, что с ней делать. Мне очень жаль Тимона.

Молодой архонт кивнул:

— А мне жаль Гиппократа.

— Конечно, — согласился Тимофей. — Мне его тоже жаль, но мы сделали все, чтобы спасти его доброе имя. А заставить замолчать злые языки мы не можем — по крайней мере до суда на Косе. Буто ведь могут судить только там.

Тимофей повернулся к Дафне и распорядился:

— Отведи Ктесия к себе. Ты ведь позаботишься о нем до возвращения Ктесиарха?

Дафна взяла мальчика за руку, собираясь увести его, но тот уперся. Не двигаясь с места, он внимательно посмотрел на архонтов.

— Вы не видели моей матушки?

Наступила внезапная тишина.

— Черепаха ведь сама выбралась из огня. Ксанфий нашел ее сегодня утром. У нее от пожара только цвет стал немножко другим. — Губы Ктесия задрожали, — Я хочу к матушке!

— Пойдем, Ктесий, — пробормотала Дафна, беря его на руки. Он уже громко рыдал, но по-прежнему глядел на архонтов через ее плечо.

— Я хочу к матушке! Найдите ее…

* * *

Вот так была сожжена библиотека знаменитой медицинской школы в Книде — первая в истории человечества медицинская библиотека, и вот так возникла лживая сплетня о ее поджоге, передававшаяся из века в век. Жители Книда поверили клевете. Они рассказывали, что поджег библиотеку Гиппократ Косский, знаменитый соперник Эврифона. Некоторые говорили, что его толкнула на это зависть. Другие улыбались и утверждали, что тут не обошлось без женщины.

А корабли, ежедневно отплывавшие из книдской гавани, развозили эту новость по всем ближним и дальним портам, и скоро каждый цирюльник в Элладе уже рассказывал ее на свой лад. И еще люди говорили о подвигах нового греческого героя — Клеомеда, сына Тимона с острова Коса.

А позже, когда правда была полностью обнаружена и Кос узнал о ней, за море покатилась новая волна новостей, словно от камешка, брошенного в тихий пруд. Но вторая волна так никогда и не догнала первую.