Когда Дафна, простившись с Гиппократом, вернулась на террасу, там ее поджидал отец. Они стали неторопливо прогуливаться взад и вперед. Из лесу доносились голоса кукушек. Из сада внизу, мелькнув белой полосой на крыльях и хвосте, весело взлетел самец сороки и, опустившись на соседний кипарис, насмешливо закричал: «Чек-чек! Чек-чек!»

— Я люблю весну! — вдруг воскликнула Дафна. — И птиц, и молодую зелень. Я люблю жизнь, но почему-то… — Она запнулась. — Почему-то я не…

— Но почему-то, — закончил за нее Эврифон, — ты боишься, что не будешь любить человека, которого я избрал тебе в мужья.

Она кивнула.

— Видишь ли, Дафна, девушек всегда выдавали замуж только так. Разве может девушка сама судить, какой человек будет ей подходящим мужем? Живя под кровлей родительского дома, она не видит мужчин и легко может ошибиться. Многие девушки при первом знакомстве с женихом испытывали такие же страхи, а потом бывали счастливы. Если юноша и девушка никого не любили прежде, они начинают любить друг друга, когда родительская воля или случай сводит их вместе. Любовь вроде лихорадки: если один болен ею, в уединении дома, спальни и ложа другой не может не заразиться. Ты сама убедишься в этом, когда поближе познакомишься с Клеомедом, станешь его женой, родишь ему детей. Афродита сильна. Когда почва готова, она бросает в нее свои семена, и жизнь продолжается — бесконечный цикл жизни, цикл любви, рождения, роста и снова любви. Только в любви можем мы обрести надежду на бессмертие здесь, на земле.

Дафна отрицательно покачала головой, а ее отец продолжал:

— Но союз мужчины и женщины обещает не только любовь. В нем… как бы это сказать… можно обрести счастье, спокойствие, общие надежды и цели. Будь жива твоя мать, она сумела бы объяснить это тебе лучше, чем я. Клеомед красив, здоров и со временем будет очень богат. Все это тоже имеет немалое значение.

Дафна задумчиво посмотрела на отца.

— Я знаю, что я, как и всякая девушка, должна выйти замуж и иметь детей: таков наш удел. Но почему необходимо, чтобы этот удел был обязательно тяжким? Разве не лучше, чтобы мне нравился человек, за которого я выхожу замуж? Я видела Клеомеда всего один раз. Когда ты привел его к нам в дом, я сначала испугалась… И все же мне было радостно, я словно чего-то ждала. Мне хотелось поговорить с ним, узнать его поближе. Я была бы рада, если бы он мне понравился. Но он, кажется, ни о чем таком не думал. Он только старался обнять меня и поцеловать. — А мне почему-то это было очень неприятно, и я убежала. Я ничего не могла с собой поделать.

На лице ее отца было недоумение, и она, покраснев, продолжала:

— Неужели я так непохожа на других женщин? Одного брачного ложа для счастья мне мало.

«Чек-чек!» — хохотал самец сороки на кипарисе. — «Чек-чек!»

— Взгляни на него, — сказала Дафна. — Наверное, как только он встретил первую же самку, еще не нашедшую самца, они не стали тратить время на поиски и сразу принялись вить гнездо. Но я человек, а не птица, не овца. Пожалуй, ты слишком долго позволял мне жить с тобой и вести твое хозяйство. Я была счастлива в нашем доме, но я успела вырасти. Дочерей следует выдавать замуж, не дожидаясь, чтобы они научились думать. — Она умолкла, однако ее отец ничего не сказал, и она продолжала: — Я уже давно хотела поговорить с тобой об этом, но смущалась, а ты всегда был, занят. — Она устремила взгляд в синюю даль. — Когда девочка превращается в девушку, у нее бывают свои мечты, к ней приходит пеннорожденная Афродита и нашептывает чарующие обещания о супружеской любви и о радостях материнства. Тогда мы еще не думаем о тяготах жизни и о ее цели.

Эврифон хотел что-то сказать, но дочь положила руку ему на плечо.

— Дай мне кончить, раз уж я начала. Если девушка, как я, растет в счастливом доме, где ее не торопят с замужеством, Афродита теряет власть над ней, и тогда к ней приходит Артемида, девственная сестра Аполлона. «Беги всех мужчин, — предостерегает она, — не расточай себя случайно и понапрасну. Ведь потом уже ничего не исправишь. Зато, когда наступит твое время, ты узнаешь настоящее счастье». — Дафна улыбнулась отцу и закончила: — Пойми меня правильно. Я хотела, чтобы меня догнали, хотела, чтобы меня кто-нибудь завоевал. Но если не найдется человека, которого я полюбила бы всем сердцем, то позволь мне присоединиться к свите Артемиды и охотиться за какой-нибудь другой добычей.

Эврифон покачал головой.

— Дафна, я никогда с тобой об этом не говорил… Все ли ты знаешь о любви? — Он еще раз пожалел, что рядом с ним нет жены, которая подсказала бы ему нужные слова. — Ты когда-нибудь испытывала к мужчине то чувство, которое я имею в виду?

— Да, отец.

Эврифон посмотрел на нее с удивлением.

— Неужели?

— Да. Ты помнишь молодого асклепиада, который приехал из холмистой Эолии учиться у тебя медицине… Пи-рама? Помнишь, он умер от лихорадки?

— Я очень хорошо его помню, — угрюмо сказал Эврифон. — В бреду перед смертью он много говорил о тебе. Ты хотела навестить его, а я не позволил. Но ведь он не был ни богат, ни знатен. Я боялся…

Дафна грустно кивнула.

— Пирам понравился мне с первой встречи. Наверное, я полюбила бы его, если бы боги не взяли его в царство мертвых. Не знаю. Но с тех пор я всех других мужчин сравниваю с ним… Ты ведь помнишь, когда он заболел, мать тоже была больна лихорадкой, и они умерли в один и тот же день. Вот почему я тогда не сказала тебе о Пираме: ведь ты так нуждался во мне.

Эврифон резко отвернулся от дочери и отошел на другой конец террасы. Несколько минут спустя Дафна приблизилась к нему.

— Отец, — сказала она и, не услышав ответа, повторила: — Отец, ты всегда был ласков со мной… Я была так счастлива, ухаживая за тобой. Нельзя ли мне не выходить замуж и стать асклепиадом… хотя я и женщина?

Но Эврифон молчал.

— Ну, так поговорим о чем-нибудь другом… Расскажи мне про этого косского асклепиада Гиппократа. Наверное, он и все другие асклепиады интересуют меня потому, что я не могу сама стать врачом и очень жалею об этом. Он еще так молод, почему же его считают великим целителем?

Эврифон откашлялся и повернулся к дочери, стараясь казаться спокойным.

— Гиппократ наделен замечательным умом. Мне говорили, что он некоторое время учился у Сократа и был его любимым учеником. Но прославился он потому, что те, кого он вылечивал, рассказали о нем всему свету. Когда боги милостивы к врачу, заболевают и выздоравливают люди полезные. С Гиппократом так и случилось. Богатый македонец, полагавший, что Гиппократ его вылечил, рассказал о нем царю Пердикке, когда тот заболел. Поэтому Гиппократа пригласили лечить Пердикку, и об исцелении царя, конечно, узнал весь мир… Но все-таки, Дафна, ты ведь дашь Клеомеду возможность познакомиться с тобой поближе? Может быть, он тебе все-таки понравится.

— Хорошо, отец, раз ты меня об этом просишь. Ведь ты обещал мне, что не станешь выдавать меня замуж насильно.

Она оперлась о парапет террасы и поглядела вдаль, где по сиреневому морю скользили белые точки парусов.

— Мир так прекрасен, а мне так грустно. И ты будешь грустить, оставшись один в нашем доме, если я покину тебя.

* * *

Днем Дафна попросила служанку проводить ее в комнату Пенелопы. Тяжелый занавес на двери был плотно задернут. Отослав служанку, Дафна спросила:

— Можно войти? Это я — Дафна, дочь Эврифона.

Не дождавшись ответа, она повторила:

— Пенелопа, можно мне войти? Гиппократ велел, чтобы ты пошла со мной погулять.

В комнате послышалось приглушенное восклицание, и Пенелопа отдернула занавес. Внутри было темно, так как окно тоже было плотно занавешено.

— Я не спала, — смущенно пробормотала Пенелопа. — Видишь, я совсем одета.

— Значит, ты сидела тут в темноте? — удивленно спросила Дафна.

Кивнув, Пенелопа отдернула оконную занавеску.

— Когда я так закрываюсь, они оставляют меня в покое — мать и служанки. Эней велел мне побольше лежать и не мыться. А Гиппократ сказал все наоборот, и я чудесно искупалась, оделась и совсем готова. Я думала, придет Пиндар.

Робко улыбнувшись Дафне, она посмотрелась в зеркало и накинула плащ.

— Какой красивый! — сказала Дафна. — И этот желтый оттенок очень подходит к твоим темным волосам и глазам.

Закинув за спину длинные косы, Пенелопа бросила на Дафну взгляд, в котором радость мешалась с тревогой.

— Знаешь, что я сделала? — спросила она. — Я немножко нарумянилась… самую чуточку. Вдруг Пиндар придет еще до обеда? Он ведь должен рассказать, что я могу теперь есть. Мне, как обычно, давали ячменный отвар, и я вдруг попросила еще. Я уж и забыла, что это значит — быть голодной, а теперь так бы все время и ела! И мне можно есть все, что я захочу!

Внезапно оживление на ее лице погасло.

— Но я не знаю, что скажет моя мать. С тех пор как она застала меня в припадке, мне почти не разрешали выходить из спальни. Даже гулять в кипарисовую рощу не пускали. Но Гиппократ сказал, что у меня больше не будет припадков. Как ты думаешь, это правда?

— Конечно, — кивнула головой Дафна. — И он велел, чтобы ты пошла со мной сегодня гулять.

— Но мать мне запретила, — нерешительно возразила Пенелопа.

— Ничего. Твой отец знает, что мы с тобой идем гулять. И он не возражал.

На террасе никого не было. Пенелопа испуганно оглянулась на дом. Но и балкон и кровля тоже были пусты — за ними никто не следил. И, посмотрев на холмы, уходящие к морю, она сказала вполголоса:

— Ведь уже весна… а я и забыла…

Вскинув руки, она попробовала пробежать несколько шагов, но ноги ее подгибались, как у новорожденного ягненка. Дафна в некоторой растерянности смотрела на нее. Она была дочерью врача и знала, что больных не следует расспрашивать о их недугах. Пенелопа засмеялась, но в ее смехе слышались слезы. Ее осунувшееся лицо было исполнено странного волнения.

— Знаешь, что мы сделаем? — воскликнула она. — Мы пойдем в священную рощу до самого храма Аполлона. Я покажу тебе мою тайную тропинку. Как давно я по ней не ходила!

Углубившись в лес, обе девушки вдруг почувствовали себя совсем маленькими и беззащитными. Ковер из опавшей хвои глушил их шаги. Вокруг них сомкнулась завеса сумрака и безмолвия. Могучие древесные стволы уходили ввысь, словно колонны огромного храма, и ветви сплетались в зеленую кровлю. Там и сям дымчатый лесной полумрак прорезали косые полосы золотого солнечного света.

— Знаешь, — сказала Пенелопа, — на тех, кто пробует срубить эти деревья, падает проклятье. Они посвящены Аполлону, и рубить их можно только по особому разрешению Совета острова Коса. Такое разрешение иногда дают, когда надо строить очень длинный корабль, какую-нибудь большую триеру.

Дафна, закинув голову, смотрела на гигантские стволы.

— Отец как-то взял меня с собой в Афины. Это было в тот год, когда Перикл закончил постройку Парфенона — храма богини Афины. Мы поднялись на Акрополь еще ночью и дожидались рассвета на ступенях Парфенона. Когда солнце поднялось над холмами, его лучи ворвались между колоннами в темный храм — совсем как тут между древесными стволами — и озарили лицо статуи Афины, словно богиня всю ночь ждала там, во мраке, поцелуя Аполлона. У меня сейчас какое-то странное чувство — словно мы с тобой чего-то ждем здесь.

Пенелопа с детским удивлением посмотрела на свою спутницу.

— Я жду Пиндара, — сказал она. — И обеда. — Она с грустным вожделением посмотрела в ту сторону, где за деревьями пряталась вилла. — А ты, наверное, ждешь моего брата Клеомеда. Ты его совсем околдовала.

— Нет, — покачала головой Дафна. — Быть сытой и любимой — этого мало. Есть нечто гораздо большее и прекрасное… чудесный сон, а в этом сне — тот, с кем можно делить все печали и радости жизни и все ее труды.

Несколько минут они молча шли по тропинке.

— Когда я была маленькой, — заметила Пенелопа, — я не просто ходила по этой дорожке, а бежала вприпрыжку, словно танцуя. Я придумывала, что вот сейчас ко мне выйдут все звери Эзопа и будут играть со мной. Понимаешь, у меня не было подруг, и вот я потихоньку болтала с мышкой и львом, с лисой, и зайцем, и с лягушкой. Все они жили по соседству с этой дорожкой, и я к каждому заходила в гости. Вон там, видишь, за тем толстым стволом, живет лев. Хочешь на него посмотреть? Он такой мудрый и добрый старик!.. Вон, вон он! Возле того замшелого камня, куда падает солнечный луч. А вон с той стороны дорожки лежит собака на сене. А рядом с ней вол — все старается подобраться к сену. — Пенелопа закинула косы за спину и засмеялась. — Это была очень смешная игра!

Вслед за ней засмеялась и Дафна. Словно вернулись дни их детства, и они шли по заколдованному лесу, населенному их верными друзьями.

— Видишь ли, — с внезапной грустью продолжала Пенелопа, — я приходила сюда прятаться от матери. Она умеет очаровать гостей, очень нежна с моим отцом и просто молится на Клеомеда. Но меня она не любит. И никогда не любила. И она боится этого леса, хоть он такой красивый. Говорит, что среди кипарисов ей чудятся всякие странные голоса. И поэтому тут я была совсем свободна! Вся роща принадлежала мне одной! Но потом мать запретила мне ходить сюда.

— Послушай! — воскликнула Дафна. Где-то высоко над их головами лились звонкие чистые трели.

— Это соловьи, — сказала Пенелопа. — В это время они как раз начинают петь.

Некоторое время они молчали. Соловьиные трели по-прежнему гремели в лесу, и Дафна наконец сказала:

— В этом пении есть что-то нездешнее. Словно поет муза, услаждая слух Аполлона…

— Вот мы и пришли! — перебила ее Пенелопа. — Вон храм Аполлона. Ему тут приносили за меня жертву — так велел Эней, чтобы бог исцелил меня от священной болезни. А теперь Гиппократ говорит, что у меня ее вовсе и не было. Я так рада! А сейчас давай вернемся — вдруг Пиндар уже пришел? Он такой замечательный! Высокий, красивый… Но, может, ты его еще не видела и…

— Посмотри, — сказала Дафна, — сюда кто-то идет.

К ним приближался человек в длинном белом одеянии. Волосы, которых никогда не касались ножницы, рассыпались по его плечам, а на голове был лавровый венок.

— Это жрец Аполлона, — шепнула Пенелопа и дошла ему навстречу.

Поздоровавшись с девушками, жрец подвел их ко входу в храм, стоявший, как и вилла архонта, на вершине холма.

— Надеюсь, ты поправилась, — сказал он Пенелопе. — Теперь ты приходишь сюда гораздо реже, чем прежде.

Дафна поднялась по ступеням, прошла между мраморными колоннами и хотела подойти к статуе бога, но ей пришлось посторониться: навстречу шел какой-то крестьянин с женой и сыновьями — все в лавровых венках, — унося из храма свою долю принесенной в жертву овцы. Рядом с ними шагал специально нанятый флейтист и наигрывал на своем инструменте.

Когда они удалились, Дафна заметила, что на нее внимательно смотрит женщина, стоящая по другую сторону алтаря. Взгляд ее был ласковым и чуть грустным. Щеки ее горели румянцем, но волосы были тронуты сединой. Дафна ответила улыбкой на ее улыбку и вышла из храма. На ступенях все еще стоял жрец — невысокий пожилой человек с тонкими чертами лица.

— Можно мне у тебя кое-что спросить? — сказала Дафна.

— Спрашивай.

— Правда ли, что на людей, рубивших деревья в священной роще, падало проклятье?

— Как поступают боги, — ответил он, — и кого они проклинают, смертные не ведают. Когда деревья рубили в последний раз — у виллы архонта, — он не принес в нашем храме жертвы Аполлону Кипарисию. Говорят, Совет острова Коса дал ему разрешение.

Девушки попрощались с ним и пошли обратно.

— Побежим! — сказала Пенелопа. — Ты любишь бегать?

— А тебе это не повредит?

Пенелопа засмеялась.

— Я выздоровела, а Гиппократ велел мне заниматься гимнастикой.

— Ну, хорошо! Побежим наперегонки.

Девушки сняли сандалии, привязали их к поясу, подобрали хитоны и намотали плащи на левую руку, а потом пустились бежать по лесной тропинке, как два резвых олененка: Дафна — стройная, хрупкая, быстрая, Пенелопа — длинноногая, стремительная и неожиданно грациозная. Они со смехом перекликались и вдруг на повороте чуть не столкнулись с Пиндаром. Пенелопа не удержалась на ногах, и Дафна помогла ей подняться.

— Вот так-так! — воскликнул Пиндар. — А я как раз искал вас. За вами кто-нибудь гонится? Или вы нимфы из свиты Артемиды и поспешаете за богиней-охотницей? Клянусь Зевсом! Да ведь это она сама только что промелькнула мимо меня! Она натягивала свой серебряный лук, и я видел, как стрела сорвалась с тетивы.

Запыхавшиеся девушки не могли вымолвить ни слова — они были в состоянии лишь улыбнуться.

— И еще я видел льва, пронзенного стрелой.

— Как! — с трудом выговорила Пенелопа. — Ты видел моего льва?

— Твоего льва? Ну конечно, и совсем близко. Он даже попросил меня вытащить стрелу из его раны — До сих пор Пиндар говорил, сохраняя полную серьезность, но теперь он не мог сдержать улыбки. — Я ответил ему, что сначала мне нужно отыскать мою больную. А потом я займусь его стрелой.

Когда девушки надели сандалии и плащи и немного отдышались, Пиндар сказал:

— Я пришел объяснить, какой режим ты, должна соблюдать, Пенелопа. Но ты, я вижу, уже отлично выполняешь назначенные тебе упражнения!

Когда они вновь пошли по направлению к вилле, Дафна немного отстала. Пенелопа посмотрела на Пиндара.

— Ты мне нравишься — сказала она. — Почему-то я тебя совсем не боюсь. И мне приятно идти с тобой рядом, потому что я смотрю на тебя снизу вверх. А то я такая высокая! Мой отец ниже меня ростом, и, когда мы стоим рядом, мне всегда бывает неловко.

Она засмеялась и взяла его за руку, но он отдернул ее, словно обжегшись. А может быть, он просто вспомнил правила поведения, которым обязан следовать асклепиад.

— Сейчас я расскажу тебе, что ты должна есть — сказал он серьезным тоном. — Некоторые едят только раз в день, но тебе этого мало. Прошу тебя, ешь гораздо больше, чем ты ела в последнее время.

Пенелопа радостно улыбнулась, и он продолжал:

— Первые три дня ты будешь есть жидкую ячменную похлебку, а потом можно будет перейти и на густую. Хлеб из непросеянной муки, но хорошо замешанный и как следует пропеченный. Можешь есть ячменные лепешки и мед, но сначала понемногу. Зато рыбу…

— Эней, — перебила его Пенелопа, — строго-настрого запретил мне есть рыбу, и дичь, и лук, и чеснок… и еще много всего!

— С этих пор, — твердо сказал Пиндар, — у тебя будет новая диета.

— Но…

— Никаких «но»! — сказал он, повышая голос. — Мне придется быть с тобой строгим, Пенелопа. Сейчас дослушай меня, а потом я все подробно объясню твоей служанке.

— Но ведь я хотела сказать только одно, — снова перебила она, глядя на него восторженными глазами. — Я буду делать все, что ты скажешь, если только ты будешь часто меня навещать. Я даже козлятину буду есть, если ты скажешь, что она мне полезна. Но я согласна и на ячменную похлебку. Поскорей бы она стала густой! — И, весело засмеявшись, Пенелопа прижала руки к животу.

Они уже подходили к вилле, где у входа стояла женщина в блестящем багряном плаще.

— Это моя мать, — шепнула Пенелопа. — Она украшает цветами статую Гермеса. Я боюсь, что она рассердится.

Пиндар поздоровался с Олимпией.

— Я объясняю твоей дочери ее новый режим и диету, — сказал он.

Олимпия закрепила последнюю гирлянду и с улыбкой обернулась.

— А о тех мерах, которые принимали мы с Энеем, чтобы спасти мое дитя от священной болезни, теперь надо забыть? — прозвучало ее мягкое контральто. — О всех до единой?

Пиндар с достоинством наклонил голову:

— Да, Олимпия.

Пенелопа увидела, что в глазах ее матери вспыхнул гнев, но Пиндар заметил только следствие этого гнева — страх на лице Пенелопы, которая, бросив на него быстрый взгляд, кинулась в дом.

— Пошли ко мне свою служанку, — крикнул ей вслед Пиндар, а затем повернулся к Олимпии. — Я подробно объясню ей, что надо делать.

— Ну конечно, — снова улыбнулась Олимпия. — Ну конечно, тут, на земле, распоряжения Гиппократа и моего мужа должны выполняться неукоснительно. И все они будут выполнены, что бы ни думали о них олимпийские боги, даже если сам Зевс обрушит на нас громы в знак своего неудовольствия. — Она оглянулась. — Служанка моей дочери ждет в перистиле твоих указаний.

Олимпия несколько секунд смотрела вслед Пиндару, а потом повернулась, чтобы поздороваться с Дафной, которая как раз поднялась на террасу.

— Хайре, привет тебе, Дафна. Добро пожаловать в наш дом. Я мать твоего жениха.

Дафна смущенно улыбнулась.

— Мой сын не приехал на корабле, который я встречала в гавани, — продолжала Олимпия. — Но он прислал своего наставника, и тот сообщил мне, что Клеомед приедет завтра, чтобы отпраздновать помолвку. Из Триопиона его отпускают только на два дня.

Олимпия повернулась к фаллической колонке, увенчанной головой Гермеса, и Дафна увидела украшавшие ее цветы.

— Ты видишь убор жениха? Это делается в честь нересты. Ты счастливица, Дафна. Клеомед красив, как Аполлон.

— Да, — ответила Дафна. — Я видела его… один раз.

— И убежала, как мне рассказывали.

Какая-то нота, в мягком голосе Олимпии заставила Дафну покраснеть и насторожиться. Но она ответила только:

— Да. — А потом добавила неуверенно: — Теперь этого не случится… я надеюсь.