Когда я проснулась во вторник, все было по — прежнему. Я была одна и чувствовала себя ужасно. В то утро я решила сделать две вещи, которых боялась. Я встала, выпила чашку чая и оделась. Потом я пошла поискать книги о гипнозе, хотя знала, что выяснить точно, был ли Джон загипнотизирован, мне не удастся. Вернувшись с книгами, я стала читать и узнала, что в состоянии гипноза человека легко можно заставить переживать заново свое прошлое. До этого мне было непонятно, почему Джону это напомнило первичную терапию, которая тоже уводит пациента в его прошлое. Я также узнала, что гипнозом невозможно заставить человека делать то, чего он не хочет делать. То, что произошло с Джоном во время «лечения», могло вернуть его в прошлое — к источнику его тоски, а потом могло быть предложено какое — нибудь специфическое решение — например, вернуться к Йоко. Но если все так и было, мне приходилось осознать, что в Джоне было что — то, что приняло это предложение.
Мне неприятно признавать это, но Джон был как ребенок. Он не хотел признавать тот факт, что не все, что ему нужно, может быть исполнено, и он вернулся в ту среду, в которой все, что ему нужно, будет делаться за него. У меня было подозрение, что со временем его жить будет становиться все проще и проще. Это было ужасно, но Джон чувствовал себя спокойней, если его жизнь, по большей части, была, как у ребенка.
Я закрыла книги, вновь осознав, что не мне противостоять импульсивности Джона и не мне тягаться по части стратегии с Йоко.
Оставалась еще одна вещь, которую я хотела сделать. После обеда я встретилась с одной своей подругой, говорившей по — испански, и мы вдвоем сходили в «ботанику» — магазин лекарственных трав, — чтобы выяснить значение «подарка» Йоко. Моя подруга показала тот флакон женщине за прилавком. Та открыла его, понюхала, зажмурилась и быстро закрыла. Потом она что — то сказала по — испански.
«Ты должна это выбросить прямо сейчас, — перевела моя подруга. — А то тебе будет плохо!»
«Что это?» — спросила я.
Мне сказали, что мои «духи» были смесью из серы, корня лука и чилийского порошка.
«Она говорит, что тот, кто дал это тебе, должен здорово тебя ненавидеть», — перевела моя подруга.
«Спроси ее, какая жидкость пахнет розой», — сказала я.
Мне сказали, что комбинация из розы, жасмина, гардении и лимонного масла дает жидкость, которую эта женщина назвала «Иди ко мне». Она может быть использована для усиления сексуального возбуждения.
«Это невероятно мощное средство», — перевела моя подруга.
* * *
Вернувшись домой, я сразу же вылила подарок Йоко в унитаз. Через несколько минут позвонил Джон.
«Как ты?» — спросил он.
«Прекрасно, как и следовало ожидать, Джон.»
«С тобой в самом деле все в порядке?»
«Нет, на самом деле со мной не все в порядке.»
«Я позвоню тебе попозже.»
В тот день он позвонил еще четыре раза. Во время последнего короткого разговора он попросил меня придти в «Рекорд Плант» — закончить работу над «Рок — Н-Роллом».
Я была очень смущена. Джон так хотел, чтобы я продолжала работать, и, не смотря на все, что я знала, я хотела быть с Джоном и работать с ним. Единственное, что я твердо усвоила, это сколько бы ты не учился, сколько бы ты не узнавал, ты можешь по — прежнему ничего не знать.
Когда на следующий день я пришла в «Рекорд Плант», Джон заулыбался. Он подбежал и начал целовать меня, а потом вдруг замер. Казалось, что он слышит в себе голос, говоривший ему остановиться. Он постоял одно — два мгновения, борясь с собой, а потом снова поцеловал меня.
Теперь в моей жизни были два Джона. Первый был со мной очень заботлив и ласков. На протяжении двух месяцев мы два — три раза в неделю работали вместе, после чего шли ко мне и занимались любовью. Как только мы кончали появлялся другой Джон — чрезвычайно нервный. Он вскакивал, быстро принимал душ и одевался, а потом, снова надушившись розовыми духами, говорил «До встречи» и уходил.
Я понимала, что Джон, что бы Йоко ни говорила ему, не хотел, чтобы она знала, что он все еще встречается со мной.
Этот второй Джон был ужасен. Через несколько дней после нашего официального разрыва, когда мы лежали в постели, он повернулся ко мне и сказал: «Мы с Йоко хотим объявить через прессу, что мы снова вместе.»
Он посмотрел на меня, ожидая моей реакции, как обычно он ждал моего мнения о том, как смикширована вещь или каков макет конверта пластинки. Я не могла поверить в то, что он действительно ждет моего одобрения его заявления в прессе, и молчала. Но он, волнуясь, смотрел на меня и ждал ответа.
«По — моему, это прекрасно», — сказала я наконец.
«Хорошо.» Он улыбнулся, довольный моим положительным отношением.
Его нечуткость поразила меня. Будучи сам таким чувствительным и ранимым, он отказывался понимать, как меня мог ранить подобный разговор. Этот материал появился в «Ньюсуике» через несколько дней.
В начале следующей недели мне потребовалось согласовать с Джоном дату выхода в свет рекламной копии «Рок — Н-Ролла», прежде чем оформить авторские права, и я позвонила ему в «Дакоту».
К телефону подошел тот, другой Джон. «Никогда не звони сюда больше!» — закричал он. — Да что это с тобой такое?» После этого он бросил трубку.
Ближе к середине недели другой Джон позвонил и сказал, что придет с ассистентом Йоко, Джоном Хендриксом, который поможет ему переехать. Джон уже забрал всю свою одежду, и я не представляла, что еще ему могло потребоваться. Когда он пришел, я спросила: «Джон, что еще ты собираешься забрать?»
«Я не собираюсь забирать мебель, — сказал он очень нервно, — пока ты не найдешь себе другую квартиру. Ты можешь оставаться здесь сколько захочешь», — добавил он быстро. Он не предложил мне помочь подыскать квартиру, ему не пришло в голову и то, что, поскольку у меня не было денег, я не могла никуда переехать вовсе. Казалось, он забыл, что я отказалась от своей старой квартиры — той, которая была мне по карману, — по его настоянию. Джон сказал Хендриксу, что, как только я перееду, он отправит грузчиков перевезти его пианино, проигрыватель и письменный стол обратно в «Дакоту».
Джон отправился в спальню. Он вытащил кожаные штаны, которые купил мне. «Они мне подходят. Я их возьму.» Он передал их Хендриксу. Затем он прошелся по комнате, разыскивая другую мою одежду, которая могла бы подойти ему, и которую он мог бы забрать, однако он ничего не нашел. Потом он направился к комоду и начал рассматривать футболки; мы договорились делить их поровну между нами. Он передал Хендриксу то, что ему приглянулось. Когда он закончил, он отправил Хендрикса обратно в «Дакоту».
«Я дам тебе немного денег», — сказал он мне, после того как Хендрикс удалился. Он взглянул на меня умоляюще, ожидая, что я сама попрошу у него денег. Я знала его достаточно хорошо, я знала, что он чувствует, насколько расстраивает и нервирует меня обсуждение с ним денежной проблемы. Он знал меня очень хорошо, он знал, что для меня важно было оставаться честной в этом вопросе. Для меня было просто невозможно просить у него денег.
«Ты же знаешь, что я не могу просить у тебя денег. Я просто не могу», — сказала я ему.
Я думала, что Джон скажет: «Мы значили много друг для друга. Я знаю, что тебе трудно. Я хотел бы немного облегчить твою жизнь за то, что ты отдала мне восемнадцать месяцев своей жизни, ведь я возвращаюсь в «Дакоту», а тебе придется начать все сначала. Это только честно с моей стороны помочь тебе. Мы всегда будем друзьями, так почему бы мне не сделать твою жизнь немного легче…» Однако Джон не хотел ничего делать для меня. Он вел себя так, словно это было очень важно для него — сделать для меня как можно меньше. Джон не хотел ничего для меня сделать просто для того, чтобы доказать самому себе, что я жила с ним не потому, что он — Джон Леннон, а потому что действительно любила его. Только это его и волновало. Я вынуждена была принять тот факт, что человек, с которым я легла в постель в этот день, был человеком, относившимся ко мне во многом просто ужасно. Этот второй Джон хотел спать со мной, хотя его не волновало, казалось, то, что я могу оказаться на улице.
«Ты много работаешь с Джоном, заменяя целую армию ассистентов и экономя ему деньги. Ты можешь оставаться его подругой, но теперь ты заслуживаешь зарплату за свою работу», — сказал мне Гарольд Сидер несколько дней спустя.
«Я не могу просить его о чем — либо, — ответила я. — Это не в моем характере.»
«Тогда позволь это сделать мне». Гарольд поговорил с Джоном и Йоко, и они пришли к соглашению: мне позволяют работать за 15000 долларов в год, но не платят за ту работу, которую я делала за эти восемнадцать месяцев. Это были достаточные деньги для того, чтобы начать подыскивать себе квартиру. Мне не терпелось заняться этим.
Пролетел месяц, и однажды, ближе к концу февраля, через месяц после нашего расставания, как только мы кончили заниматься любовью, второй Джон снова показал себя.
«Я должен попросить тебя об одном одолжении. Йоко хочет, чтобы мы впервые появились вместе публично на присуждении «Грэмми». Ты тоже собираешься пойти туда?»
«Да.»
«Если бы мы были вместе, мы не пропустили бы такого события, ведь ты это знаешь, так?» — закричал он.
«Да.»
«Но теперь мы не вместе, поэтому не думаю, что ты должна идти туда.»
«Да, меня нет с тобой, Джон, но когда я была одна, я всегда ходила на такие шоу.»
«Почему ты так хочешь пойти? Ты думаешь, что это поможет твоей карьере? Ты думаешь, что завяжешь там новые знакомства?» — Джон уже орал во весь голос.
Я села и уставилась на него.
«Ведь ни я, ни ты не думаем этого, так? Ты действительно веришь в это или просто повторяешь то, что тебе вбили обо мне в голову? Скажи мне правду, — закричала я, — ты действительно веришь в то, что присуждение «Грэмми» подтолкнет мою карьеру?»
Джон смотрел на меня. Он выглядел смущенным. Я не выносила этого выражения, появлявшегося на его лице.
«Скажи мне правду», — закричала я достаточно громко для того, чтобы пробиться сквозь его смущение.
Внезапно он заплакал.
«Ты не можешь больше кричать на меня, Джон.»
«Пожалуйста, не ходи туда», — сказал он тихо.
Я не пошла.
В феврале 1975 года наконец вышел альбом «Рок — Н-Ролл», работа над которым началась полтора года назад. Эта пластинка стала конкурировать с «Корнями» — записью, выпущенной Моррисом Леви. Джон был разочарован реакцией критики и продажей. Было продано около 340000 копий «Рок — Н-Ролла» («Стены и Мосты» разошлись в 425000). Последним альбомом Джона для «Кэпитол» должна была стать коллекция хитов «Shaved Fish» («Бритая Рыба»), и, хотя он писал песни для нового альбома, когда был со мной, Джон не будет записываться на протяжении последующих пяти лет.
В начале марта я готова была начать поиски новой квартиры. Я просмотрела множество квартир и наконец нашла подходящую недорогую симпатичную однокомнатную квартиру в Верхнем Ист — Сайде.
Джон был очень рад, когда я рассказала ему о квартире.
Ты можешь оставить себе кровать и диван, — сказал он, — для начала.»
Я засмеялась.
«Что в этом смешного?» — спросил он.
«На диване спал Джулиан, а на кровати — я, не удивительно, что они не подходят к декору Дакоты.»
«Я делаю все, что могу, Фанг Йи, — сказал он мягко, — это все, что я могу сделать.»
«Я знаю», — ответила я.
«После того как ты переедешь я пришлю грузчиков за остальной мебелью и телевизором.»
«Тебе действительно нужен телевизор? У тебя же их семь.»
«Мне нравится именно этот.»
«Джон, у меня на самом деле нет денег на новый телевизор.»
«Ты можешь пользоваться этим, пока не переедешь.»
Джон пристально посмотрел на меня. Я почувствовала, что это важно для него — показать, что он может забрать его назад; в конце концов он так и сделал.
В течение всего марта я продолжала видеться с Джоном. В апреле меня отправили в Лондон работать в офисе «Эппл». Не было серьезной причины отправлять меня туда, и я почувствовала, что Джону сказали отправить меня из города. В Лондоне у меня была приятная встреча с тетей Джона, Мими Смит.
Вернувшись в Нью — Йорк я около трех недель не видела Джона, только разговаривала с ним по телефону. В его голосе всякий раз чувствовалось какое — то напряжение, и говорил он вполголоса.
Потом он пришел в мой офис в «Кэпитоле». «Пойдем прогуляемся, — сказал он. — Выпьем по чашечке кофе.»
Зайдя в ближайшее кафе, мы сделали заказ, и Джон сказал:
«По — моему, ты больше не можешь там работать.»
«Джон, я ждала этого. когда ты хочешь, чтобы я перестала приходить в офис?»
«Сейчас. Мне очень жаль, но тебе больше нельзя здесь работать.»
«Я вполне могу найти другую работу.»
Он посмотрел на меня смущенно. «Это все, что я могу сделать, Фанг Йи. Я действительно хочу помочь тебе, но ты же знаешь, что я не могу.»
«Джон, я достаточно хорошо знаю тебя, чтобы понять, что это — действительно все, что ты можешь сделать.»
Несколько минут мы помолчали. Потом Джон сказал: «Йоко беременна.» Помолчав, он добавил: «Мы почти никому об этом не говорим.»
Я не нашлась, что сказать ему.
«Это должен быть мальчик», — сказал он.
«Еще один сын! Как ты хочешь назвать его?»
«Не знаю. Единственное, что мне пока приходить в голову — это Парис.»
«Парис?»
«Да.» Потом Джон вдруг спросил: «Ты не хотела бы, чтобы это был твой ребенок?»
«Что ты хочешь этим сказать?»
«Ты могла забеременеть, чтобы удержать меня.»
«Это ты так думаешь, или тебе это сказали?»
Джон смутился.
«Да, ты прав, — ответила я. — Но я всегда была осторожной. Я никогда не хотела обмануть или подловить тебя. Ты действительно думаешь, что я хотела подловить тебя?»
«Нет, конечно нет, Фанг Йи.»
«Ты не должен верить ничему из того, что тебе говорят.»
Джону стало очень неловко, и, чтобы переменить тему, он спросил: «А какие у тебя новости?»
«У меня новый парень.»
«О.» Он улыбнулся. Это была улыбка, которая скрывала его настоящие чувства. Я знала, что ему это не нравится. «Расскажи мне о нем.»
«Он играет на басу. Я познакомилась с ним в «Доме». Он — ирландец.»
«Ирландец.» Джон, похоже, был недоволен.
«Джон, мне не хочется быть одной, а он хорошо относится ко мне.»
«Ричард Росс хочет встречаться с тобой.»
«Я не хочу встречаться с Ричардом.»
«Но он симпатичный и у него есть деньги.»
«Джон, не старайся сводничать. У тебя это не так хорошо получается, как у Йоко.»
«А как насчет Мика? Он тоже хочет встречаться с тобой. Ты ему очень нравишься…»
«Мне вполне хватит в жизни одной суперзвезды.»
Выпив кофе, мы пошли по Парк — авеню.
«Я слышал о Пите Хэме», — сказал Джон. Я немного встречалась с Питом Хэмом в 1971 году, когда он был членом «Бэдфингер», и мы оставались друзьями все эти годы. У Пита были неудачи, и он впал в глубокую депрессию. Несколько недель назад его нашли повесившимся в своем гараже в Лондоне. «Я хотел позвонить тебе, но не знал, что сказать. Мне было очень жаль его. Я чувствую себя виноватым в том, что плохо обращался с ним. Боже, не могу поверить в это.»
Джон всегда раскаивался, когда было уже слишком поздно.
«Люди потеряли интерес к Питу, им было все равно — жив он или умер, — сказала я Джону. — Я видела Пита, когда была в Лондоне, и видела, как из — за безразличия окружающих он теряет волю к жизни. Когда люди относятся к тебе так плохо, то это непростительно.»
«Это непростительно.»
«Я думаю, что лучше поступать правильно, чем игнорировать все окружающее только потому, что тебе не хватает смелости сделать то, что должно быть сделано, чем чувствовать потом свою вину.»
«Все, что я могу сделать, это сказать тебе правду. Я попрежнему думаю о тебе. Я очень скучаю по тебе.»
«Я знаю.»
Мы в молчании прошли несколько кварталов.
«Пойдем куда — нибудь, где мы сможем быть одни», — сказал Джон.
Мы не могли пойти в мою новую квартиру, потому что я жила вместе с подругой, и Джон предложил пойти посмотреть нашу старую квартиру. У него все еще были ключи от нее.
Несмотря на все, что я только что сказала ему, и была зла на него, я не могла отрицать, что все еще люблю его и хочу быть с ним.
Квартира была совершенно пуста, только зеркала висели. Всего около месяца, как я съехала отсюда, но, казалось, прошла вечность с тех пор, как я здесь жила.
«Я хочу забрать эти зеркала, — сказал Джон, — но не могу. Думаю, я подарю их кому — нибудь.»
«Кому же ты их подаришь?»
«Не знаю.»
«Тебе никогда не приходило в голову, что мне они тоже могут нравиться? Джон, меня удивляет, как тебе трудно думать обо мне.»
«Ты знаешь, почему это трудно, не так ли?»
«Да, Джон. Думая обо мне, ты чувствуешь свою вину. Так зачем же тогда думать?»
Он смутился.
«Джон, у меня новая квартира, новый друг, а ты — дома, у тебя будет ребенок. Жизнь продолжается для нас обоих, и я надеюсь, мы всегда будем друзьями, как бы трудно нам ни было.»
Он обнял меня и нежно поцеловал.
Остаток того дня мы провели там, занимаясь любовью. Уходя, я последний раз взглянула на этот дом. Мне не хотелось больше возвращаться сюда, считая, что эта часть моей жизни закончилась. Тогда я и не предполагала, что на протяжении следующих трех лет, не смотря на всё большие трудности, мы с Джоном будем продолжать встречаться при каждом удобном случае.
* * *
Хотя пока у меня были средства на жизнь, я решила, что пора заняться реальной работой. За предыдущие восемнадцать месяцев я получила официальное признание за время работы над «Mind Games», «Pussy Cats», «Walls And Bridges» и «Rock — N–Roll» и многому научилась. Я была готова к работе в любой крупной компании звукозаписи.
После двух недель отказов один мой знакомый, работавший в этой сфере, сказал: «Давай, пойдем перекусим.»
«Слушай, — заговорил он, когда мы сели за столик, — по всем компаниям ходят слухи о тебе. У Джона кончается контракт с «Кэпитол». Все хотят теперь подписать с ним новый контракт и болтают, что он не пойдет туда, где работаешь ты. Не знаю, кто пустил этот слух, но, как мне ни жаль, Мэй, похоже, ты в черном списке.»
* * *
Вскоре Джон дал большое интервью журналу «Роллинг Стоун». Меня там не упоминали, чему я была рада. В этом интервью Джон сказал, что они с Йоко встретились за кулисами на концерте Элтона, и что эта встреча была неожиданной. Он сказал, что они молча смотрели друг на друга, в то время как их бешено фотографировали, и всем вокруг было ясно, что они очень любят друг друга.
Я знала, что ничего этого на самом деле не было, — так же, как и Джон. У меня не укладывалось в голове то, что он не хотел играть в открытую со мной, публикой, с самим собой; неужели он действительно хотел говорить всю эту ложь.
Через несколько дней он позвонил мне и сказал: «Ты знаешь, я говорил с прессой. Мне пришлось там кое — что сказать. Думаю, ты поймешь это.»
«Я понимаю, — холодно ответила я. — Я все прекрасно понимаю.»
В тот период Джон продолжал звонить мне один — два раза в неделю. Эти разговоры были напряженными и торопливыми. Я была очень расстроена тем, что мне все не удавалось найти работу. Во время переговоров с представителями фирм грамзаписи я видела, как они нервничают. Мне не хотелось работать в другой сфере, но со временем становилось ясно, что, видимо, придется, и от этого я еще больше злилась на Джона и Йоко.
Как — то днем я позвонила Джимми Йовину, и он пригласил меня в «Эшли» — популярный музыкальный клуб на Нижней Пятой авеню.
Я отправилась в «Эшли» с двумя подругами. Когда я подходила к ресторану, какой — то человек вышел оттуда и прошел мимо меня. Мне показалось, что это Джон. «Джон… Джон», — позвала я.
Это действительно был Джон. Он подбежал и обнял меня за плечи. «Куда ты идешь?» — спросил он.
«Я здесь встречаюсь с Джимми Йовином.»
«Я с Альбертом Бруксом. Мы едем домой к одной девице.»
Он выглядел виноватым.
«Можешь не объяснять. Я тебе не жена и больше не подруга. По мне — иди куда хочешь.»
«Я вернусь за тобой. Не уходи. Обещай, что ты не уйдешь, пока я не вернусь.»
Я посмотрела на него скептически: «Увидимся, Джон».
Джон пошел к своему лимузину. Прежде чем сесть в него, он обернулся и позвал меня: «Не забудь, подожди меня.»
«Ладно, ладно, Джон. Я буду ждать тебя внутри», — ответила я и вошла в ресторан.
В то время я плохо спала по ночам: как только я ложилась в постель, я начинала думать о своем будущем. Вместо того чтобы возвращаться домой, я попросила Джимми отвезти нас с подругами в «Брассери». Там я столкнулась с Ричардом Россом, владельцем «Дома». Ричард был всецело поглощен Джоном; Джон был первым, о ком он начинал говорить.
«Мне сказали, что Джон искал меня в «Доме», но я упустил его», — сказал мне Ричард.
«Я видела его в «Эшли», — ответила я.
«Правда?»
«Правда.»
«Что ты делаешь сейчас?»
«Просто не хочу ехать домой.»
«Поехали, покатаемся.»
Мы отправились в Уэстчестер в его новенькой элегантной спортивной машине и позавтракали. Я вернулась домой только к восьми утра. Стоило мне начать раздеваться, зазвонил телефон.
«Алло?»
«Фанг Йи, где же ты? — закричал Джон. — Я должен тебя обнять. Я вернулся за тобой, а тебя нет. Мне так плохо. Я думал, что потерял тебя.»
Я расписала ему по минутам, как провела эту ночь.
«Я должен тебя видеть. Я сейчас же хочу видеть тебя. Я чувствую себя ужасно. Мне плохо.»
«Где ты находишься?»
«Я в отеле «Дрэйк». В номере Альберта Брукса. Ты можешь приехать ненадолго? Я так скучаю по тебе.»
Зная, что ни один психиатр не поверил бы в нашу историю, и что я сама не поверила бы в нее, если бы мне рассказал ее кто — нибудь другой, но зная и то, что я люблю его и хочу быть с ним, я помчалась в «Дрэйк».
Как только Джон увидел меня, он поднял меня на руки, отнес меня на диван и уткнулся головой в мои колени. Брукс, как я поняла, спал в соседней комнате.
«Мне плохо, потому что я скучаю по тебе, — сказал Джон. — Я скучаю по тебе день и ночь. Фанг Йи, я не могу забыть тебя. Просто не могу. Ты нужна мне.»
Мы долго сидели молча в объятиях друг друга. Потом занялись любовью на диване. Когда кончили, я сказала: «Мне надо идти. Надо кое — что сделать.»
«Я не хочу, чтобы ты уходила.»
Неожиданно я осознала, что мне нужно жить своей собственной жизнью, хоть я все еще и любила Джона. Я подошла к двери и сказала: «Мне надо идти, Джон». Я не узнала собственного голоса.
Не оглядываясь, я вышла из номера.
* * *
После этой встречи Джон снова начал звонить мне два — три раза в неделю. Эти звонки были еще более напряженными и торопливыми. В это время наш общий друг Ричард Росс попал в больницу — у него была болезнь Ходгкина, и ему должны были пересадить селезенку и провести химиотерапию. Когда позвонил Джон, я сказала ему о Ричарде. «Черт, — сказал он, — не хочу, чтобы кто — то, кого я знаю, попадал в такую историю и оставался без моей помощи. Но как я объясню Йоко, откуда я знаю про Ричарда? Подожди — ка минутку, я могу сказать, что кто — нибудь позвонил в офис, и я узнал оттуда. Что — нибудь придумаю.»
«Думаю, что, если ты сможешь, ты должен придти повидать Ричарда.»
«Я так и сделаю.»
Когда я пришла навестить Ричарда, я была шокирована его видом. Из — за химиотерапии у него выпала добрая половина волос, и он был ужасно истощен. Мы немного поговорили, и потом Ричард сказал, что Джон уже едет сюда. Когда Джон приехал, он тоже был потрясен видом Ричарда.
Мы с Джоном продолжали видеться в больнице. После этих визитов мы вместе гуляли по улицам. Я поняла, что моя злость на Джона прошла. Как всегда, нам было очень хорошо друг с другом. Мы были счастливы вместе. Нам хотелось найти какое — нибудь пристанище. Наша старая квартира была сдана, в моей мешала моя напарница, а своей кредитной карточкой Джон пользоваться боялся, потому что Йоко просматривала его счета, а наличными давала лишь на мелкие расходы. Мысль о том, чтобы завести тайную кредитную карточку или счет в банке, наводила на Джона панику. Таким образом, он ничего не предпринимал и плыл по течению.
В конце нашего очередного визита к Ричарду он, несмотря на свою болезнь, сказал нам: «По — моему, вам нужно место. Я уже устал от этой кровати — пойду прогуляюсь.»
«Ричард, ты уверен, что с тобой будет все в порядке?»
Ричард медленно выполз из кровати:
«Со мной все будет просто чудесно.»
Он вышел из своей палаты и закрыл за собой дверь.
Мы с Джоном забрались на кровать Ричарда и занялись любовью. Пусть это кажется безумным, но это было единственное место, где мы могли быть вдвоем.
В течение трех следующих недель мы с Джоном продолжали встречаться в больнице, где Ричард оставлял нас двоих в нашем «месте».
Когда Ричард вернулся домой, он естественным образом предложил быть нашим секретным агентом, устраивая у себя наши свидания.
В любой момент мог зазвонить телефон:
«Мэй, это Ричард.»
«Привет.»
«Друг звонил.»
«Да ну?»
«Он собирается зайти; хочет повидать тебя.»
Джон объяснял Йоко свое отсутствие тем, что навещает своего выздоравливающего друга Ричарда. Позднее Синтия Росс обнаружила, что у Джона с Ричардом были свои планы. Когда они уезжали вместе на некоторое время в Новую Англию, Ричард навещал свою собственную подругу.
Мы продолжали встречаться дома у Ричарда два — три раза в неделю. Поговорив несколько минут, Ричард уходил и оставлял нас вдвоем. Мы стали очень близки тогда, во время этих встреч. Мы много говорили друг с другом, и наша страсть еще больше возросла, возможно, еще и от того, что мы теперь не жили вместе постоянно. Лишь иногда по лицу Джона проскальзывало выражение пустоты и смущения, и он становился очень тихим. К счастью, эти зомбические моменты случались нечасто. Они меня очень нервировали. Иногда Джон заговаривал о своем предстоящем отцовстве. Ему особенно хотелось, чтобы ребенок родился под созвездием Скорпиона.
«Ты — Скорпион, — напоминал он мне то и дело. — Скорпионы — особенные люди.»
Джон говорил мне, что хочет воспитывать этого ребенка не так, как был воспитан Джулиан.
«Йоко сказала мне, что если она пройдет через ад этих девяти месяцев, то мне предстоит заботиться о ребенке с самого начала. Она отказывается выполнять роль матери просто потому, что этого требует от женщин общество.»
Однажды Синтия Росс сказала мне в разговоре: «Джон сказал, что ребенок должен родиться в начале ноября.» «Держу пари, он родится в день рождения Джона, — ответила я. «Но тогда это будет на месяц раньше.» «Тем не менее, держу пари, он родится 9 октября.» Я была уверена, что, когда родится ребенок, мы с Джоном перестанем встречаться. И оказалась права в обоих случаях. Шон родился 9 октября, и Джон перестал звонить.
Наступило Рождество, и я поняла, что от Джона ничего не было слышно уже больше двух месяцев. Я ненадолго съездила во Флориду, а когда вернулась, швейцар сказал мне, что Джон разыскивал меня.
Пока меня не было Джон и Йоко отправились пообедать с Тони Кингом и Эллиотом Минцем. Неожиданно Джон повернулся к Йоко и начал кричать: «Я хочу Мэй! Я хочу Мэй! Я хочу Мэй! Я не хочу тебя!» Он становился все более возбужденным. «Приведите мне Мэй. Приведите мне Мэй.» Его было невозможно успокоить. Он показал на Йоко и отвернулся: «Увезите ее домой. Я не хочу ее! Увезите ее домой!» Тони увез Йоко из ресторана, пока Ричард Росс и Эллиот отправились разыскивать меня вместе с Джоном.
Неделю спустя я зашла к Эшли с парой друзей. У Эшли было два этажа. Внизу был ресторан, а наверху — дискотека и бар. Мы решили пойти в бар и стали подниматься по лестнице. Поднявшись наверх, я нос к носу столкнулась с Джоном. Джон улыбался, и я почувствовала, как уголки моих губ тоже стали растягиваться сами собой.
«О, привет», — сказала я.
«Привет.»
Джон повернулся и быстро вошел обратно в переполненный народом зал. Мы подошли к пустому в это время бару. Над ним было зеркало, в котором я могла видеть отражения Джона и Йоко, сидевших за столиком в углу вместе с Питером Бойлом и его подругой, Лорэйн Олтермэн. Глаза Йоко были прикованы ко мне. Мы заказали выпить. Вскоре Джон подошел и сел рядом со мной. Я была удивлена такой недипломатичностью. Джон должен был знать, что, подходя ко мне, огорчает одновременно и Йоко, и моего парня. Внимание Джона смущало меня, и мне не хотелось расстраивать своего друга, но я никогда не могла отшить Джона. Мне было очень неудобно.
«Я разыскивал тебя, — прошептал Джон, — знаешь, я действительно не хочу, чтобы ты была с ним. Мне кажется, что он не подходит тебе. Он злится на меня.»
Джон был прав. Мой парень злился и на меня тоже.
Мы поговорили еще несколько минут. Время от времени я поглядывала в зеркало. Йоко не сводила с меня глаз. Потом Джон сказал: «Я должен вернуться». Когда он ушел, я увидела его в зеркале и заметила, как взгляд Йоко уперся в мою спину. Через десять минут он снова подошел ко мне. «Я хочу напомнить тебе: что бы ты ни читала в газетах — то, что я говорю о том времени, когда мы были вместе — это вещи, которые я вынужден говорить. Ты знаешь, что я на самом деле чувствую к тебе. И ты знаешь, почему я должен все это говорить», — сказал он.
И снова я ничего не ответила. Каждый раз, когда я читала эти интервью о «потерянном уикэнде» Джона, я страдала. Но я знала, что Джон больше думает о том, как угодить Йоко, чем о моих чувствах. Я знала: что бы я ни сказала, это ничего не изменит.
Я взглянула в зеркало. Йоко шепталась со своими спутниками. Потом Бойл встал, подошел к бару и сел рядом с Джоном.
Если Питер был послан, чтобы привести Джона обратно за столик, то он быстро передумал. Он сказал: «Думаю, вам здесь веселее, чем мне там, за столиком.»
Питер был очень остроумен, и мы все вместе посмеялись. Неожиданно подошел Эшли Пэндел, владелец ресторана, — поговорить с Джоном; Джон встал и пошел за ним. Потом Джон вернулся — он был очень возбужден. Он не обратил на меня внимания и стал шептаться с Питером. Питер встал и отправился вслед за Джоном.
Через несколько минут Лорэйн поднялась из — за столика, чтобы отыскать их обоих. Было ясно, что она не желает со мной разговаривать, хотя она была очень любезна, пока я была с Джоном. Йоко осталась за столиком одна и продолжала таращиться на меня. Потом Лорэйн вышла из задней комнаты, пошепталась с ней, и они вместе ушли.
Я не хотела больше оставаться там к тому времени, как они вернулись за столик. Совершенно неожиданно после того как Джон бросил вызов Йоко, поговорив со мной, он исчез при первом же легком подстрекательстве Эшли, и все дурные предчувствия и сомнения снова вернулись ко мне. Я вдруг поняла, что людям, которые бросают пагубную привычку к наркотику сразу и проходят через страшную ломку легче, чем людям, которые отвыкают постепенно. Каждый раз после того как я встречалась с Джоном я чувствовала себя кошмарно. Я повернулась к своему парню и сказала: «Для одного вечера волнений вполне достаточно. С меня хватит. Пошли.»
Когда мы уходили, одну из песен БИТЛЗ проигрывали на вертушке. Когда мы садились в машину по радио играла «Mind Games». Зайдя в лифт моего дома я сказала: «Слава богу, хоть здесь не играет этот музон!»
Мой парень сказал: «Я встретился с Джоном Ленноном, и мне не нравится все, что произошло сегодня вечером, но я ничего не могу с собой поделать: я тоже попался к нему на крючок.»
Вскоре снова стал звонить Ричард и опять рассказывать мне о «друге», который хочет меня повидать. Я должна была честно признаться себе: единственная вещь, которой я хотела больше, чем освободиться от Джона — это быть с ним. Пришлось проглотить много горьких пилюль: интервью, которые давал Джон, и то, что для меня настали тяжелые времена, и то, что самый могущественный в шоу — бизнесе человек не почесался один — единственный раз набрать номер телефона для меня, хотя он продолжал говорить, как он любит меня и как скучает по мне. И я проглотила их. Пока я была с Джоном, я была так счастлива, что решила забыть всю свою злость. Я тосковала по нему, я хотела быть с ним.
С февраля 1976 и до конца 1977 года мы встречались у Ричарда раз в два — три месяца. Как — то ночью Ричард позвонил и сказал: «Твой друг — в «Доме». Не можешь ли ты приехать?» Когда я приехала, Ричард ждал меня у входа. Он проводил меня по лестнице в квартиру над рестораном, где меня ждал Джон. Эти встречи неизменно походили одна на другую. Джон вспоминал о том, как весело было нам, когда мы были вместе. Мы рассказывали друг другу истории о том времени, начиная с того дня, когда впервые встретились в декабре 1970 года — шесть лет назад. Мы вспоминали и о тяжелых временах, не только о хороших. Казалось, Джону необходимо было напоминать самому себе о прошлом. Как будто ему было запрещено вспоминать меня, и он обходил этот запрет, разговаривая со мной об ушедших днях. Он не переставая говорил, как скучает по мне. Джон называл Йоко то «мать», то «мадам», но не рассказывал мне почти ничего о своей жизни с ней и Шоном, понимая, что это может причинить мне боль. Я же, со своей стороны, ничего не говорила ему о трудностях, с которыми сталкивалась в поисках работы. Я знала, что единственное место, где я смогу по — настоящему работать — это музыкальный бизнес.
* * *
Я подрабатывала временно, когда кто — нибудь из друзей нанимал меня в качестве консультанта во время рекламных кампаний или для разработки стратегий по маркетингу. В конце концов, в 1977 году я получила свою первую постоянную работу, с тех пор как Джон оставил меня. Меня взяли помощником президента компании «Айлэнд Рекордз».
Во время собеседования я удостоилась комплимента относительно своих рекомендаций. Человек, который брал меня, знал все о нашей связи с Джоном и понимал, почему у меня были трудности с работой.
«Ерунда, — сказал он. — Джон Леннон никогда не подпишет контракт с этой компанией, а я знаю, что вы сможете выполнять эту работу.»
Когда Джон ушел от меня, у него был период творческого подъема. Он активно записывал свою музыку и был настроен стать первоклассным сольным артистом. В противоположность, тот Джон, с которым я встречалась в последующие годы, похоже, был начисто лишен амбиций. Во многом он совсем не походил на того человека, с которым я когда — то жила. Он был способен концентрировать свое мнимание лишь на короткий период времени. Порой он просто сидел и смотрел на меня сквозь очки. Его дух, остроумие, проницательность как будто исчезли, и в нем не было никакой энергии.
Джон рассказывал мне, что Йоко постоянно говорила ему, что нет ничего страшного в том, что он не записывается. Она говорила, что ему ни к чему доказывать свою силу в музыке, потому что он и так наверху. Он хотел, чтобы я согласилась с ней, но я не могла.
«Я думаю, что твой дух умирает, если ты отказываешься учиться и расти.» Похоже, я сильно задела его. «Правда в том, Джон, как мне кажется, что ты — в глубокой депрессии.»
«Нет, нет. Почему ты так говоришь?»
Я, конечно, не могла ему ничего доказать.
В одном, впрочем, Джон был верен себе. Он стал еще более страстным, чем раньше — в этих встречах раскрывалось его глубокое неистовое сексуальное желание — такое же, как в начале наших отношений. После того как мы кончали заниматься любовью, он крепко прижимал меня к себе и держал так долгое время. Наконец, скрипя сердце, нам приходилось каждому идти по своим делам.
Однажды он тихо сказал: «Я хотел бы продолжать всю ночь. Я хочу просыпаться утром вместе с тобой, как раньше. Но каждый раз ты должна уходить.»
Я залилась слезами и села. Мы оделись и поцеловали друг друга на прощанье. Никто из нас не сказал больше ни слова.
Как — то раз в начале 1977 года мне позвонил Марио Касциано, молодой поклонник Джона. Он только что обедал вместе с Джоном.
«Угадай, что он мне сказал, — спросил Марио. — Он закрывает свой офис в «Кэпитол» и перевозит все назад в «Дакоту». Джон сказал, что у них с Йоко «время очищения».
«Извини, не поняла», — сказала я.
«Я сам спросил его, что это значит. Он сказал, что это способ оборвать пуповину, связывающую его с прошлым. Он сказал, что они с Йоко повесили над кроватью кинжал времен Гражданской войны, чтобы он напоминал им о том, что они перерезали все связи с прошлым. Ты не поверишь, что они еще сделали. Йоко заставила Джона повесить также свою гитару, потому что музыка — часть прошлого Джона. Гитара должна напоминать ему, что он распрощался и с музыкой.»
«Это ужасно. Он говорил серьезно?»
«Вполне. После обеда он попрощался и со мной, потому что я — тоже часть его прошлого. Все, что он раньше любил, — отрубается.»
У меня и раньше было опасение, что после того как Джон ушел от меня, он позволил свести масштаб своей жизни до микроскопических размеров. Звонок Марио подтвердил мои наихудшие предчувствия.
* * *
Я еще раз встретилась с Йоко весной 1977 года. Меня пригласили на встречу с Хилари Джерардом, менеджером Ринго: Нил Аспинал попросил меня приехать в отель «Плаза» по окончании встречи в «Эппл». Я подошла к лифту отеля в тот самый момент, когда Йоко выходила оттуда. Ее сопровождали двое верзил.
«Привет, Йоко. Ты сегодня прекрасно выглядишь», — сказала я храбро и направилась к ней.
«Привет, Мэй.» Она отступила назад в панике; я пошла за ней. Я не могла поверить своим глазам: она убегала.
«Ты прекрасно выглядишь», — повторила я.
«Ты тоже.» Она повернулась и поспешила прочь. Я поняла, что есть такие моменты, когда даже она может бояться: в этот момент я могла бы преследовать ее по всему залу, в лифте, в вестибюле и по всей южной части Центрального Парка.
Почему мне это никогда не приходило в голову раньше? Почему это никому не приходило в голову? Меня снова поразило то, что все позволяли ей полностью контролировать ситуацию. Только Гарольд Сидер осмеливался возражать ей.
Позже, в конце осени 1977 года я встретилась на публике одновременно и с Джоном, и с Йоко. Роберт Палмер, Спенсер Дэвид и я были приглашены все вместе на вечеринку к Роду Стюарту в «Реджинсе», и мы вместе приехали туда. Через несколько минут пришли Джон и Йоко. Они только что были на свадьбе Питера Бойла и Лорэйн Олтермэн, и Бойлы приехали вместе с ними.
Когда Джон и Йоко вошли в комнату, они столкнулись со мной носом к носу. Джон остолбенел и уставился на меня. Йоко многозначительно улыбнулась. Внезапно один деятель от шоу — бизнеса — организатор мелких концертиков, которого мы с Джоном едва знали, вышел вперед, буквально задвигая меня так, чтобы Ленноны не могли меня видеть. Поразительно, до какой степени люди хотели быть в фаворе у Джона и Йоко. Не было никакой причины у этого человека поступать подобным образом, кроме его собственной фантазии о том, что когда — нибудь, возможно, он будет иметь деловые отношения с Джоном, и что Йоко, «менеджер» Джона, вспомнит об услуге. Джона и Йоко усадили за стол как раз рядом с моим: мой стул стоял спинка к спинке со стулом Джона. Я стала пробираться к своему месту, но тот самый человек, который оттеснил меня назад, уселся на него и вызывающе уставился на меня. Все окружили Джона. Я попробовала протиснуться к нему — я просто хотела поздороваться с ним — но это было невозможно. Я увидела, как Джон смотрит на меня поверх окружавшей его толпы. Очень скоро он поднялся и ушел.
Неделей или двумя позже, когда мы встретились дома у Ричарда, Джон сказал: «Когда я вошел в комнату, сперва не мог поверить своим глазам. Ты была первой, кого я заметил. Я был в ужасе. Я не знал, что делать. Я был так близко от тебя и не мог даже поговорить с тобой. Это сводило меня с ума. Мне пришлось убраться оттуда.»
Я тоже хотела в тот вечер поговорить с Джоном, и снова мне было напомнено о том, как тщательно Джон устраивал свою жизнь таким образом, чтобы даже это для нас было невозможно.
Мы с Ричардом Россом уже давно были друзьями. Я представила его Джону и подталкивала Джона к тому, чтобы они тоже стали друзьями. Отношение Джона к Ричарду всегда было одним и тем же: Ричард был «сейфом» — надежным и безопасным, готовым всегда услужить Джону. Ричард, казалось, был всегда благодарен мне за это.
Между 1976 и 1977 годами отношение ко мне Ричарда стало круто меняться. В течение тех двух лет, когда бы мы не говорили с глазу на глаз, единственным его разговором был Джон и то, насколько он ближе к Джону, чем я. «Я знаю Джона лучше, чем кто — либо, — непрерывно твердил он. — Я знаю, что он думает. Я знаю, чего Джон хочет. Джон ничего не делает, не сказав сперва мне.»
Однажды Ричард позвонил мне: «Я не могу найти Джона. Он не с тобой?» — спросил он нервно.
«Нет.»
Ричард был озадачен. Ричард был уверен, что я — единственный человек, к которому Джон мог пойти, не сказав предварительно ему; он чувствовал, что это было покушением на его влияние на Джона. Я сама была фаном и всегда любила и уважала фанов. Они — что — то вроде священнослужителей, напоминающих, тем не менее, сумасшедших. Например, я слышала, что Эллиот Минц все еще поддерживает отношения с Джоном и Йоко. Люди звонили мне и рассказывали то, что слышали от Эллиота — как тот хвастался, что он — единственный человек в мире, кому позволено ежедневно общаться с Джоном. Он казался таким же одержимым, как и Ричард. Эта одержимость ужасала Джона, хотя только таким людям, как Ричард и Эллиот, Йоко все еще позволяла общаться с Джоном.
По мнению Джона, единственным способом повидаться со мной — было использовать для этого Ричарда. Для Джона было немыслимо самому набрать мой номер и назначить встречу. Он всегда хотел, чтобы и эти наши встречи были кем — то устроены. Иногда Йоко оставляла его одного, — он мог бы позвонить в это время. Когда он был с Ричардом, он не пользовался телефоном, чтобы назначить встречу со мной: он не хотел обижать Ричарда тем, что выполняет за него его работу, и не хотел чувствовать себя виноватым. Он мог бы заставить Ричарда позвонить мне и проверить, позвонил ли тот, но это было бы не похоже на Джона.
Тем не менее в конце 1977 года он сам заговорил об этом во время одной из последних в том году наших встреч.
«Где ты пропадала все эти месяцы?» — спросил он.
«Я была дома или на работе.»
«Я все просил Ричарда позвонить тебе, а он говорил, что не может найти тебя.»
«А как часто ты просил его позвонить?»
«Раз десять, но он дозвонился только один раз.»
Джон задумался. Правда всегда с трудом доходила до него; он предпочитал игнорировать жестокую реальность. Игнорируя ее, он мог ничего не предпринимать. Помолчав, он сказал: «Он — ебучий ревнивец. Он ревнует к тебе. Он думает, что когда мы вместе, я меньше общаюсь с ним. Нам нужно подумать о ком — нибудь еще.»
«О ком?»
«А ты как думаешь?»
Джон находился в такой изоляции, что было просто не возможно о ком — нибудь подумать. Когда я предложила одно — два имени, Джон сказал: «Я не верю им. Люди болтливы. Как может кто — нибудь держать язык за зубами насчет этого?»
Мы оказались в западне и понимали это. Но было трудно поверить и еще труднее принять тот факт, что Джон оказался в зависимости от капризов Ричарда Росса.
* * *
Я не слышала больше ничего о Джоне до конца 1978 года. Со временем я стала думать, что Джон стал, наконец, частью моего прошлого, и старалась забыть его.
1978 год стал для меня годом реализма. Я чувствовала, что окончательно рассталась с Джоном и всю свою энергию направляла на то, чтобы сделать карьеру и найти кого — нибудь, с кем я действительно хотела бы разделить свою жизнь.
Но вот, в начале декабря 1978 года меня разбудил телефон.
Я сняла трубку: «Алло?» Все, что я услышала — это гудки на том конце провода. Через полчаса все повторилось снова. Я принимала душ, когда телефон зазвонил в третий раз. Я сняла трубку.
«Привет», — сказал Джон.
Я была изумлена. Прошло уже одиннадцать месяцев с тех пор, как я последний раз разговаривала с ним. Я не могла поверить в то, что он позвонил сам, особенно это было странно в стол ранний час.
«Привет, Джон», — мягко сказала я.
«Как дела?»
«Джон, ты пытался до этого как — нибудь связаться со мной?»
«Нет.»
Мы помолчали. Нам было очень не по себе.
«Что ты делаешь?»
«Собираюсь на работу.»
«У тебя есть время увидеться со мной?»
«Когда?»
«Как можно скорее.»
«Хорошо… Я думаю… это обязательно сегодня?»
«Хотелось бы сегодня.»
«Ладно, я позвоню на работу — скажусь больной.»
«Я приду к тебе.»
Я объяснила ему, как добраться до моего дома, и сказала, что встречу его на входе.
Я знала, каким это было трудным делом для Джона — позвонить самому, и я знала, что по дороге сюда он может еще миллион раз передумать. Я не хотела, чтобы он дошел только до моего подъезда, а потом впал в панику и убежал, подумав, что его могут узнать. Я очень хотела увидеть его и не хотела никаких непредвиденных обстоятельств. Я прождала целый час, в течение которого каждый из моих соседей, казалось, успел остановиться поболтать со мной, пока наконец не появился Джон. День был дождливый, и он выглядел бледным и испуганным.
«Не мог взять такси, — сказал он. — Боже, это ужас. Я стоял на улице и не знал, что делать.»
Я проводила его в свою квартиру и усадила.
Его истеричность всегда проявлялась в каком — нибудь ужасном физическом симптоме, — он так нервничал, что дышал с присвистом. Он положил мою руку на свое сердце, и я почувствовала, как бешено оно колотится. «Успокойся, — нежно сказала я, — успокойся.» «Ты не можешь выключить радио? Слишком громко. Мне это действует на нервы.» Радио играло тихо, но я все же выключила его. Джон сидел, прищурившись и стараясь придти в равновесие. Через несколько минут он успокоился, притянул меня к себе, и мы посидели, обнявшись. Мажор и Минор, мои кошки, узнали его и принялись к нему ластиться. «У меня сейчас тоже кошки, — сказал Джон. — У меня был котенок «русский голубой», но что — то с ним было не так. Я отвез его к ветеринару, а тот сказал, что его придется усыпить. Я держал его, пока ветеринар делал ему укол. Он был таким красивым. Я плакал.»
Я взяла Джона за руку и сжала ее.
«Мать уехала в Лондон на встречу в «Эппл». На «конкорде». Как только она ушла, я позвонил тебе, — объяснил он. — Я так боялся.»
«Почему?»
«Я думал, вдруг у тебя кто — то есть или ты замужем. Поэтому сделал сперва те два звонка, чтобы проверить, нет ли с тобой кого — нибудь.»
«Джон, если бы я вышла замуж, ты наверняка услышал бы об этом.»
«Наверное, — он улыбнулся. — Я не хочу, чтобы у тебя ктонибудь был.»
Джон совершенно не отдавал себе отчет в своем эгоизме, и я решила переменить тему.
«Как Шон?» — спросила я.
«Прекрасно.»
«Ты звонишь Джулиану?»
«Да.»
«Когда ты последний раз говорил с ним?»
«Как раз вчера.»
Я положила руки Джону на плечи, а он погладил меня по волосам. Краешком глаза он внезапно заметил помещенную в рамку статью о нас в «Дэйли Палм Бичер», написанную, когда мы были у Морриса Леви в Вест Палм Бич.
«Я помню ее! — воскликнул он, вскочил и стал разглядывать ее. — «Позор Палм Бич». Это моя любимая статья. Мне нужна копия.»
«Давай махнемся, — сказала я. — Я хотела бы запись тех песен, которые ты писал перед тем, как мы расстались. Я люблю их.»
«Они тебе действительно нравятся?»
«Очень. Это твои лучшие вещи.»
Джон радостно улыбнулся.
«Джон, а ты хочешь записываться?»
«Конечно, хочу. Мне всегда хотелось продолжать заниматься музыкой.»
Вдруг появилось ощущение, что этого года, в течение которого мы не виделись, не было. Нам обоим было легко. Джон успокоился, его лицо порозовело, и его руки уже не были такими холодными и влажными, хотя он все еще был немного меланхоличен.
«Джон, ты счастлив?» — спросила я.
«Да. Мне нравится, что Йоко — мой менеджер. Это здорово, когда твоя жена — твой менеджер. Посмотри на Элизабет Джоэл и Билли Джоэла. У него все идет нормально.»
«Джон, Билли Джоэл записывает пластинки и дает концерты. Он занимается музыкой. Элизабет вдохновляет его.»
«У тебя хорошая квартира, Фанг Йи», — ответил он, быстро меняя тему.
Я взяла Джона за руку и провела по дому.
«Мне очень нравится, — сказал он. — Здесь так светло.»
Мы вернулись на диван. Джон был таким худым, что казался прозрачным.
«Боже, ты так похудел.»
«Я никогда не хотел весить больше тридцати пяти».
«У тебя пять футов одиннадцать дюймов роста! Ты мог бы весить чуть больше.»
«Я никогда не хотел весить больше тридцати пяти.»
Потом он сказал: «Берегись белой смерти». И прочитал мне короткую лекцию о вреде сахара и о строгой макробиотической диете, на которой он сидел. Я нежно улыбнулась. Я почувствовала, что он не хочет, чтобы ему противоречили.
«А что ты слушаешь?» — спросил Джон.
Остаток утра мы провели, слушая пластинки, обнимаясь, целуясь и разговаривая. Я проиграла ему «Jealous Guy» в исполнении Фрэнки Миллера. Джону очень понравилось.
«Кто он?» — спросил Джон.
«Шотландец.»
«Он звучит, как белый Отис Реддинг.»
Джон лукаво посмотрел на меня: «Я слышал по радио одну песню. Она напоминает мне о нас, но я не знаю, кто ее поет.»
«Напой немного.» Он напел.
«Она называется «Reminiscing» («Воспоминания»). Это песня, которую я люблю.»
«А кто ее делает?»
«Литтл Ривер Бэнд (Little River Band).»
«Откуда они?»
«Из Австралии.»
«Похоже, у австралийцев появилась неплохая группа.»
«У меня есть эта пластинка, Джон!»
«Проиграй ее, проиграй.»
Я поставила пластинку и проиграла ее.
«Еще раз», — попросил он.
Мы вместе подпевали, а потом стали целоваться. Мы встали и отправились в спальню.
«Я так счастлив снова оказаться в своей старой кровати, Фанг Йи. Ты даже не представляешь, как я счастлив.»
«Я очень рада, Джон, — сказала я. — Но мне бы хотелось, чтобы ты приходил еще и потому, что и Я счастлива от этого.»
Какое — то время он смотрел на меня, как может смотреть только Джон, а потом поцеловал меня.
Весь остаток дня мы провалялись в постели, вставая лишь для того, чтобы снова и снова проиграть «Воспоминания». Должно быть, мы прослушали ее восемь или девять раз.
Когда мы одевались, Джон сказал: «Жаль, что мне так трудно видеться с тобой.»
«Разве тебе было так трудно позвонить?»
«Да. Мне пришлось ждать, пока мадам не уехала в Англию. Перед тем как уйти, я запер спальню, чтобы никто не знал, там я или нет.»
Джон заметил замешательство на моем лице. Я не видела его почти год, и хотя я по — прежнему любила его, я была так далека от его игр с Йоко, что то, что он сказал, не могло вызвать никакого другого чувства. Как всегда, ему необходимо было получить от меня энергичное ободрение.
«Ты сегодня очень смелый, — сказала я мягко. — Надеюсь, это придаст тебе уверенности, для того чтобы снова позвонить мне.»
«Мы не можем полагаться на Ричарда. Мы оба знаем, что он из себя представляет. если я буду ждать, что он позвонит тебе, то так мы никогда не встретимся. Как только будет возможность, я позвоню тебе.»
Джон начинал нервничать. Я видела, что ему хочется позвонить, но знала, как ему трудно это сделать. Мне было очень грустно видеть, как он снова запутывается в своих проблемах. Я не выносила этого чувства.
«У меня был чудесный день сегодня, — сказала я. — Джон, я очень люблю тебя. Очень.»
«Я тоже люблю тебя.»
Я проводила его до двери и смотрела на него, пока он ждал лифта. Потом я послала ему воздушный поцелуй. Я не знала, что видела его в последний раз.
* * *
Это было в конце мая 1980 года, когда я проводила воскресный день с моими тремя подругами — Марджи, Джей и Нерсой. Мы только что прогулялись и возвратились в мою квартиру перекусить, как зазвонил телефон. Я взяла трубку. Оператор с сильным французским акцентом сказала: «Это оператор. Ваш номер….?» Она назвала мой номер телефона.
«Да, — ответила я. — Но, может быть, вы перепутали номер?» Я не допускала и мысли, что кто — то может звонить мне из Франции.
Вдруг раздался голос: «Я уверен, что не перепутал номер, Мэй.» Услышав голос Джона, я замерла. Мы не говорили и не виделись уже семнадцать месяцев.
«Джон, откуда ты звонишь?» — наконец спросила я.
«Это мой муж?» — спросила Нерса, мужа которой тоже звали Джон. Я махнула ей, чтобы не шумела, взяла телефон и направилась в спальню.
«Угадай», — сказал Джон.
«Джон, ты, должно быть, звонишь из Франции».
До Нерсы вдруг дошло, и она изумленно застыла.
«Дальше, гораздо дальше.»
«Сдаюсь.» Я вошла в спальню, закрыла дверь и села на кровать.
«Я — в Кейптауне!» — воскликнул Джон.
«Кейптаун, Южная Африка?»
«Да.»
«Что ты там делаешь?»
Помолчав, Джон нерешительно ответил: «Мне было пора снова отправиться в путешествие.»
«А почему в Кейптаун?»
«Потому что я здесь был раньше, и мне нравится здесь.»
«Когда ты вернешься?»
«Вероятно, послезавтра», — ответил он как — то смутно.
Помолчав, Джон сказал: «Фанг Йи, у тебя есть время говорить со мной?»
«Конечно, Джон.»
«Подожди — я закурю.»
«Так ты опят куришь?»
«Житан». Он на секунду положил трубку, а потом снова взял.
«О'кей?»
«О'кей.» Снова наступило молчание. Я чувствовала, что Джон очень нервничает.
«Фанг Йи, — сказал он наконец, — чем ты сейчас занимаешься?»
Я рассказала ему о своей новой работе на радио АВС.
«Ты не в музыкальном бизнесе? Не могу в это поверить. Тебе нравится работать на радио?»
Я поколебалась, а потом ответила: «Я — рок — н-ролльщица. Мне хотелось бы по — прежнему работать в музыке.»
Похоже, Джон наконец понял, что из — за него мне пришлось искать работу в другой сфере.
«Мне хотелось бы что — нибудь сделать для тебя, — ответил он, — но я не могу. Я ничего не могу сделать. Я по — прежнему не могу ничего сделать.»
«Может, я кое — что скажу?» — шутя спросила я.
«Что ты имеешь в виду?»
«Джон, мы с тобой знаем друг друга уже почти десять лет. Может, теперь пора мне сделать «Пэнг Вспоминает»?
Джон засмеялся. «Тебе действительно есть о чем рассказать. К сожалению, я обращался с тобой не так хорошо, как хотелось бы.»
Голос Джона стал вдруг очень радостным. Я просто шутила, но видела, что ему понравилась эта идея. Это было в его духе — чтобы я освободила его от ответственности рассказать правду. Я решила переменить тему.
«Тебе нравится Кейптаун?»
«Здесь очень интересно… — Джон поискал, что бы еще сказать. — Фанг Йи, что ты слушаешь?»
«Претендерз. Тебе следует послушать их.»
«Ладно.»
Я не могла поверить в то, что Джон, пропадавший семнадцать месяцев и бывший за тысячи миль от меня, позвонил просто поболтать. У него на уме должно было быть что — то более важное. Он нащупывал почву, и я знала, что, когда он почувствует себя уверенно, он скажет это. Поэтому я решила быть очень спокойной и легкой в разговоре. Мы еще немного поговорили о музыке, а потом Джон начал расспрашивать меня о наших старых друзьях.
«Как Тони Кинг? — спросил он. — А Гарольд?» — и был доволен, что оба в порядке.
«Фанг Йи, ты знаешь, твой номер был у меня в потайном блокноте, который я спрятал. Ты знаешь меня: я так его спрятал, что потом не смог найти. Но потом я его нашел и втихаря захватил с собой сюда. Я знал, что в Кейптауне без проблем смогу позвонить тебе. Не хотел говорить, но я послал тебе открытку. Мне хотелось узнать, догадаешься ты или нет. Она хитро сделана.»
«Я всегда пойму.»
«Посмотрим. А сколько мы не виделись?»
«Последний раз мы виделись полтора года назад.»
«Неужели так давно? — Джон помолчал. — Я хочу увидеть тебя. Хочу взять тебя с собой в дом на Лонг — Айленде. Ты можешь достать машину?»
«Ты хочешь, чтобы я взяла машину?»
«Я не могу позвонить в «Эсквайр Лимузин Сервис» и заказать.»
«Я достану машину, Джон. Мне тоже хочется увидеться с тобой», — такая перспектива сильно взволновала меня.
«Я даже не знаю, как туда добираться. Знаю только, что нужно ехать до Джерико Тернпайк (название магистрали. — прим. перев.)»
«Найдем. Мы всегда раньше находили.»
«Точно.» Мы оба засмеялись.
Потом Джон внезапно сменил тему разговора.
«Шон — такой чудесный, — сказал он. — Он очень умный, очень крепкий и ведет себя просто прекрасно.»
«Уверена, что он — потрясающий.»
«Фанг Йи, я хочу, чтобы ты увидела его. Я хочу, чтобы ты его узнала. Он тебе очень понравится.»
«Я очень хотела бы встретиться с Шоном.»
Потом я спросила Джона:
«Ты разговаривал с Джулианом?»
«Да, я звонил ему. Правда, звонил.»
«Не прерывай с ним связи, пожалуйста.»
«Я и не прерываю. Фанг Йи, ты уверена, что достанешь машину?»
«Уверена.»
Джон немного помолчал. «Я хочу снова увидеть тебя, но не могу, пока не закончу дела. Обещаю, что позвоню, когда все сделаю. Найди машину, и мы составим план.»
«Когда ты предполагаешь позвонить?» — спросила я.
«Точно не знаю. Ты же знаешь, как у меня со временем. Может, через неделю, а может, через шесть месяцев. Но я точно позвоню. Я снова записываюсь. Смогу позвонить только когда закончу.»
«У тебя готов материал для записи?»
Джон замешкался. «Я изменил тексты тех песен, которые тебе так нравились.»
«Зачем? Они были чудесными.»
«Я знаю. Но мне пришлось все равно их изменить. Я не мог использовать те тексты, которые написал с тобой. Вот так. Ты ведь понимаешь, да? Если я буду записываться, то позвоню, когда закончу. И потом мы смотаемся. О'кей?»
«Джон, я рада, что ты позвонил.»
«Фанг Йи, тебе пришлось много вытерпеть. Ты хотела только, чтобы мне было хорошо. Это все, что ты хотела. Ты ведь знаешь, что я понимаю это, да?»
«Я знаю, Джон!»
«Я позвоню. Обещаю, что позвоню.»
Этот разговор, наш последний, занял полтора часа.
* * *
Через четыре дня я получила открытку: Джон взял послание от одного своего поклонника, замазал свое имя и переадресовал мне.
* * *
Через два месяца после этого, в конце августа, мне позвонил один мой знакомый, работавший в «Хит Фэктори», и сказал, что Джон и Йоко неожиданно начали записывать вместе альбом. Я была рада, что Джон снова записывается, и знала, что он будет работать в студии два — три месяца. Я не ждала от него звонка до окончания этого альбома. Однажды мне позвонил другой приятель из «Хит Фэктори»: «Что это с ними? — спросил он. — Я ожидал, что они будут всю дорогу обниматься и целоваться, а они какие — то отчужденные друг с другом.»
В конце ноября я впервые услышала «Двойную Фантазию».
«Теннесси», которую Джон написал, когда был со мной, стала «Смотрю На Колеса». Мелодию песни «Прекрасный Мальчик» он тоже написал, когда мы были вместе.
Через несколько дней один человек дал мне копию интервью Джона и Йоко, которое должно было вскоре появиться в «Плейбое». Уже несколько лет Джон не давал большого интервью. Хоть я и знала его очень хорошо, я вновь была изумлена тем публичным Джоном, чьи замечания были искренними, прямыми и здравомыслящими. Это был Джон, которого люди смоделировали сами, и которого (сам Джон с грустью это понимал) в обыденной обстановке не существовало. В этом интервью вновь была дана односторонняя версия их разлуки с Йоко: Йоко выкинула Джона; Джон вдруг почувствовал себя одиноким и без друзей; у Джона был «потерянный уикэнд», который длился восемнадцать месяцев; Джон хотел вернуться домой, но Йоко не пускала его, пока он не будет готов.
Хоть я и слышала и читала эту лажу много раз и раньше, и мне было совершенно ясно, что так же, как солнце будет всходить на небе, Джон под влиянием Йоко будет всегда это долдонить, меня по — прежнему это злило. Я слишком хорошо знала положение дел. Это интервью было запланировано опубликовать в начале ноября, и Джон знал, что я неизбежно прочитаю его. Я знала, что всего через несколько дней после того, как этот журнал появится в продаже, Джон позвонит мне и будет извиняться за всю ту ложь, которую он сказал.
THE END