1

Над красно-зеленой планетой вставало утро. Смуглое, с тонкими чертами лицо Дороти Лидс пылало от возбуждения.

— Что мы знаем? — воскликнула она. — Давайте посмотрим, как это выглядит все целиком.

Эдмунд Спирмен принял небрежный вид.

— Диаметр и масса немногим меньше, чем у Земли. Солнце больше нашего, но планета обращается вокруг него по более удаленной орбите. Местный год составляют 458 дней, в дне двадцать шесть часов. Времена года приносят небольшие изменения, поскольку наклон оси меньше, чем у Земли, и орбита менее эллиптическая. Видите, как невелика северная полярная шапка? Район экватора более чем жаркий, остальные зоны имеют климат от субтропического до умеренного. Нам имеет смысл совершить посадку, если мы вообще это станем делать, примерно на пятидесятой параллели… я бы предложил северную. В южном полушарии слишком много пустынь. Это сулит раскаленные ветра и песчаные бури.

— Это красно-зеленое действительно представляет собой растительность?

Доктор Кристофер Райт вышагивал перед экраном на длинных ногах. Одиннадцать лет назад он прохаживался точно таким же образом перед коллегами и студентами университетов на Земле, и долгие годы в космосе ничуть не сказались на его академических манерах. Доктор пощипывал себя за кадык, и резко вскидывал голову, обводя окружающих надменным и внимательным взглядом хищной птицы. Сходство довершал внушительный ястребиный нос доктора и практическое отсутствие подбородка. Глядя на него, Пол Мейсон подумал: «Этого человека можно либо любить, либо ненавидеть. В любом случае он перестает казаться таким уж гротескным».

— Так это на самом деле растительность? — настойчиво повторил Райт. Как всегда, его тон был преувеличенно вежлив.

— А что же еще, док? Конечно, растительность, — сказал Спирмен.

Он машинально потер щеки, на которых проступала синева щетины. Спирмен выглядел старше своих тридцати двух. Высокие залысины на лбу, жесткие складки морщин в углах рта. Спирмен нес на широких плечах тяжелое бремя: весь корабль. Наблюдая за ним, Пол Мейсон в который раз тревожно подумал: «Капитан Дженсен не должен был умирать…» Спирмен тем временем продолжал.

— …должна быть растительность. Приборы показывают наличие кислорода — столько же, сколько и на Земле, или чуть больше. Состав атмосферы по сути тот же. Азот, углекислый газ. На последних фотографиях, которые делались через более сильный объектив, видны три оттенка. Воздух планеты может вызвать у нас кислородную эйфорию… если мы, конечно, решим на ней побывать. Ладно, Дороти, я продолжаю. Итак, два континента, два океана оба меньше Атлантики, соединенные узкими проливами в северном и южном полярных регионах. Десятки озер размерами больше Каспия. В результате соотношение воды и суши примерно как на Земле. Гор, которые могли бы сравниться с нашими Гималаями, нет, хотя некоторые довольно высоки. Повсюду простираются обширные леса, прерии, пустыни.

Он закрыл глаза, обведенные кругами от усталости, и надавил пальцами на веки, массируя глазные яблоки. «Я никогда не должен пытаться нарисовать Эда», — подумал Пол Мейсон. — «Выйдет портрет Геркулеса Разочарованного, и Эду совсем не понравится…» Спирмен сказал:

— Даже самые высокие горы выглядят сглаженными. Старыми. Если здесь и были ледники, то очень давно.

— Геологически спокойное время, — заметил Сирс Олифант. — Так выглядела Земля в юрском периоде, и не исключено, что так она будет выглядеть когда-нибудь еще.

Сирс Олифант родился пятьдесят лет назад в Тель-Авиве, а рос в Лондоне, Рио и Нью-Йорке. Его родители были врачами. Они работали на Федерацию, и выезжали в районы бедствий и катастроф. Он получил докторскую степень по биологии (точнее, по таксономии) в университете Джона Гопкинса. Сирс Олифант утверждал, что его имя — польского происхождения, и чтобы его правильно прочитать, необходимы два словаря, кувалда и некая техническая формула на одном из славянских языков. Он подмигнул Дороти маленькими добрыми глазками поверх пухлых щек.

— Напомни, крошка, ты еще застала юрский период?

Дороти улыбнулась, но ее улыбка предназначалась Полу.

— Возможно. В качестве самого первого из млекопитающих.

— Ничего, что имело бы искусственное происхождение, — сказал Райт. Поначалу планета показалась мне похожей на Венеру.

Он обратил к остальным асимметричное лицо с задумчивой и почти детской полуулыбкой.

— Быть может, назовем планету Люцифером? Люцифер, сын утра. А если мы опустимся на нее и заложим город… я говорю глупости?.. пусть город носит имя Дженсена, в память более чем солярного мифа.

Продолжая массировать веки, Спирмен резко спросил:

— Мифа?

— Ну разумеется, Эд. Все погибшие герои продолжают жить в памяти, и любовь живых преувеличивает их подвиги, творя легенду. Как же иначе?

— Но, — обеспокоенно вмешалась Энн Брайен, — Люцифер ведь…

— Милая моя, Люцифер был ангелом. Дьяволы и ангелы — это в общем-то один вид… в разных условиях. Я отметил этот факт, еще когда был неоперившимся интерном. И снова обратил на него внимание, занявшись антропологией. Даже пребывание на космическом корабле в компании пяти людей, которых я люблю, как никого больше, лишь укрепило мои выводы на сей счет… Значит, никаких объектов искусственного происхождения?

— Вы не видели самых последних снимков, док, — сказала Дороти.

— А что там? — серые глаза Райта засверкали. — Ну-ка, ну-ка! Я уже почти потерял надежду.

Энн поспешила присоединиться к нему. Стройная, подвижная, чересчур высокая. Райт покровительственно обнял ее за плечи.

— Параллельные линии в джунглях? Хм… Почему нет ничего похожего на открытой местности?

— Мы можем сделать еще снимки, — предложил Спирмен. — Но…

Пауза затянулась. Молчание прервал Пол Мейсон.

— Что «но», Эд?

— Мы постепенно падаем на планету. Я могу вывести нас на другую орбиту, но на это потребуется топливо. У нас нет лишней массы для реакции. Смерть Дженсена одиннадцать лет назад… — Спирмен покачал тяжелой головой. — Тридцать расчетных ускорений, и промежутки между ними оказались недостаточны, чтобы мы смогли отдохнуть. Помните, что от нас осталось, когда это все окончилось? Вот почему я старался давать больше времени на торможение. — Он заговорил медленнее, тщательно подбирая слова. Последнее ускорение, как вам известно, не было рассчитано заранее. Должно быть, Дженсен был уже мертв, когда отключил автоматику… сердце не выдержало, а рука продолжала движение… то ускорение чуть не расплющило нас…

— Но мы уцелели, и вот мы здесь. Верно, ребятки? — хихикнул Сирс Олифант. Его шутливый тон был слегка натянутым.

— При следующем торможении мне пришлось действовать так, как прежде не предполагалось. Для коррекции курса было использовано дополнительное топливо, и мы должны это учитывать, планируя обратный путь. Если мы решим высадиться на планету, нам придется израсходовать значительный запас массы реакции, чтобы вырваться обратно из объятий ее гравитации. Ну да, это было запланировано, и даже на случай планеты больших размеров, чем эта. Но с учетом всего, что сказано… если мы опустимся на планету, у нас останется очень мало горючего для возвращения домой. Может быть, даже слишком мало.

Дороти придвинулась к Полу Мейсону, и Пол обнял ее.

— И все же мы высадимся, — мягко, но решительно сказала Дороти.

Спирмен перевел на нее непонимающий взгляд.

— Есть еще одна вещь, о которой я вам не рассказывал, — резко сказал он. — При этом неплановом ускорении корабль вел себя не так, как надо. И отклонение от курса, которое произошло тогда — возможно, причиной ему был дефект конструкции «Арго», какая-то неправильность хвостовых дюз. В тот момент я не мог заняться этим вопросом, я изо всех сил пытался добраться до Дженсена, не потеряв сознание. До сих пор не вполне верю, что мне это удалось. Потом же приборы показали, что с хвостовыми дюзами все в порядке… но приборы умеют лгать. Передние дюзы вели себя хорошо во время торможения. А как в действительности обстоит дело с хвостовыми, мы узнаем не раньше, чем их задействуем. Господи боже, люди портили себе нервы из-за атомных двигателей еще в 1960 году. Прошло почти сто лет, а мы все те же детишки, и только игрушки, которыми мы играем, куда больше размерами.

Сирс улыбнулся, прикрывая рот пухлой ладошкой.

— Значит, надо мне не забыть погрузить мой микроскоп на одну из спасательных шлюпок… так?

— Значит, вы за высадку.

Сирс кивнул. Энн Брайен нервным жестом запустила тонкие пальцы цвета слоновой кости в пышные черные волосы.

— Я не выдержу еще одиннадцать лет. — Она попыталась улыбнуться. Скажите мне, кто-нибудь… о, скажите мне, что на Люцифере будет музыка… новые струны для моей скрипки, прежде чем я позабуду все, что знала!

— Высадка, — мягко сказала Дороти. Таким тоном говорят «пора завтракать». И еще она добавила:

— Мы найдем струны, Нэнни.

— Разумеется, нужно высадиться на планету, — отстраненно заметил Кристофер Райт. Он был занят фотоснимками, рассматривая их так и эдак. Пальцы его двигались, и губы беззвучно шевелились в такт внутренним размышлениям. — Высадиться. Дать шанс протоплазме.

— Я тоже за высадку, — сказал Пол Мейсон.

«Неужели кто-то всерьез может полагать, что Первая Межзвездная развернется и полетит обратно ни с чем? Мы уже здесь, так что теперь?»

Прошли часы, и было сказано немного, но многое передумано. Люцифер обратил к ним вечернее лицо. Возможно, люди предпочли бы спуститься на планету утром, но бесстрастие приборов и вычислительных машин назначило им этот час.

Пол Мейсон втиснулся на сидение пилота. Хорошо по крайней мере, подумал он, что им предстоит бросать вызов неизвестности в подходящих телах. Райт был тощим, но казался не подверженным никаким материальным воздействиям; Эд Спирмен, несмотря на усталость, оставался человеком, сделанным из камня. Внушительное тело Сирса Олифанта было крепким и энергичным. Обе женщины находились в расцвете юности и не знали, что такое слабость или болезнь. А по поводу своего собственного тела Пол снова почувствовал удивленное восхищение, как перед ожившей статуей, творец которой намного превосходит талантом его самого. Гибкость, прочность, ничего лишнего. Тело, созданное, чтобы обеспечить максимум выносливости и быстроты. Отличная оболочка для межзвездного первопроходца! Тем временем в наушниках раздался голос Спирмена:

— Закрыть шлюз. Втянуть поле.

Пол повиновался команде, не размышляя — сказался автоматизм тренировок. За иллюминатором, который служил бы для переднего обзора в том (невероятном) случае, если бы Пол воспользовался спасательной шлюпкой для полета, раскрылись небеса. Базовый корабль «Арго» втягивал поле, и зрелище это было прекрасно, как сновидение. Дороти и Райт были пристегнуты ремнями к сиденьям позади Пола. Таким образом, половина драгоценного человеческого состава «Арго» находилась здесь.

— Продолжайте действовать согласно инструкции. Конец связи.

— Отпустить рычаг. Ничего не предпринимать, пока индикатор шлюза не загорится зеленым. Не включать дюзы, пока не будет занято правильное положение. В атмосфере используйте скользящий полет типа глайдерного. Дюзы включайте только в случае крайней необходимости. Конец связи.

Пол подумал, что, в конце концов, у него на счету тысяча часов полета в атмосфере и два года тренировок на таких спасательных шлюпках. Так что Эд мог бы не беспокоиться. Спасательные шлюпки модели L-46 представляли собой великолепные механизмы. Одиннадцать лет они в спокойной готовности ждали своего часа. Топливом для их атомных двигателей служил чарльсайт, доведенный до совершенства лишь тридцать лет назад, в 2026 году. Чарльсайт позволил отказаться от колоссальных защитных экранов. В космосе шлюпки действовали, как небольшие ракеты, а в атмосфере — как глайдеры или низкоскоростные реактивные самолеты. Пока строился «Арго», а строился он долго, Пола выстреливали из сверкающих труб, подобных этой, в атмосферу Земли, и в немые глубины космоса, и в разреженный воздух безлюдного Марса.

— Поворот через пять минут, — сказал Спирмен.

Энн и Сирс сейчас ждут в другой шлюпке. Но их шлюз открыт, потому что Эд находится в рубке управления. Если бы им пришлось покинуть корабль (бредовая мысль!), спасательная шлюпка Эда серьезно отстанет от первой.

Звезды пришли в движение.

— Пол, проверьте ремни. Конец связи.

Пол бросил взгляд через плечо.

— Все в порядке. Конец связи.

Передние дюзы включились и сразу выключились.

— Мы покинули орбиту, — сказал Спирмен. — Начинаем маневр хвостовыми дюзами. Скоро будем знать…

Наступившее молчание было глубиной в вечность. Пришло время осознать — и восхититься, если у вас было настроение восхищаться. Вот прошло сто одиннадцать лет после Хиросимы: события, на которое учебники истории в своем закоренелом безумии порой ссылались как на великий эксперимент. Восемьдесят пять лет от создания первого космопорта; семьдесят — от основания станций на Луне и Марсе. Но для Пола Мейсона гораздо большим чудом были тепло и отзывчивость женщины, забота и милосердие старика, чьи жизни сейчас вместе с его собственной находились в этом молчаливом ничто и зависели от работы его мышц и нервов. «Что такое любовь?»

Сначала двенадцать лет строился новый большой космопорт. Затем «Арго». Больше столетия пролегло от первых экспериментальных ракет до протянувшихся на многие мили фабрик, которые вырабатывали чарльсайт. За это столетия человек даже умудрился добавить еще пару крох к тому немногому, что он узнал о себе со времен каменного топора и вонючей пещеры.

— Мы вошли в атмосферу, — прозвучало в наушниках.

«Время — не есть ли оно внутреннее понятие мозга? Сколь долго живет мотылек с точки зрения мотылька?»

— Торможение начнется через сорок пять секунд. Предупреди остальных.

Пол повторил сообщение в микрофон.

— Шестеро людей, которым не сиделось на месте! — откликнулся Райт. О, беспокойный дух человека! Все хорошо, Пол.

Перегрузка, но не сильная. Протяжный рев. Но затем звезды…

Звезды сошли с ума. Вспышка! Безумный миг свечения звезды, которая превратилась в солнце, пылающее ирреальным красно-зеленым светом. Рев прекратился. В наушниках прозвучало оглушительно громкое:

— Стартуйте! Прочь, прочь!

— Старт. — Пол с удивлением отметил, что это был его голос. — Удачи, Эд!

Ответа не последовало. Такая штука, как время, продолжала существовать. «Теперь взглянем на это с такой стороны: есть Федерация, и Федерация — это великолепно. Потенциально великолепно, потому что, как утверждает док, пока ее тормозит проклятое культурное наследие гуманитарных наук… Жаль, что нет ВРЕМЕНИ обернуться и посмотреть, спадает ли ей на лоб та дивная прядь каштановых волос…» Тем временем вслух Пол произнес:

— Док, Дороти, приготовьтесь. Сейчас будет действительно трудно.

И он потянул за рычаг — плавно, как управляют автомобилем при повороте. Пытка перегрузкой…

Закончилось. Пол поглядел на дружеский зеленый глазок. Значит, втяжные крылья были так же надежны, как и одиннадцать лет назад. По крайней мере, на это можно было надеяться. Атмосфера… разреженная, говорят приборы. Неважно, скоро станет плотнее. «Вниз, и вниз…»

«Слишком крутой спуск. Немного выровняться, вот так. Спасибо тебе, Человек Машинного Века, за милый кораблик. Эта штука, что копошится в моей центральной и периферийной нервной системе, это просто страх. Не обращать внимания».

Корабль был чужим, чужим и далеким. Он поворачивался, сверкающий и целеустремленный, как зеркало, брошенное в колодец. Еще одна спасательная шлюпка? Но Эду нужно было успеть добраться до нее, закрыть шлюз, пристегнуться, открыть защитное поле, в то время как корабль шел…

— Вниз.

Еще недавно это понятие было условностью, теперь — самым недвусмысленным из слов языка. Сверкающий круговорот в воздухе под ними. Что-то отделилось от пятнышка гибнущего корабля.

— Эд, ты меня слышишь? Конец связи.

— Да, — отозвался голос в наушниках.

Пол обнаружил, что по его щекам текут слезы.

— Они успели! Успели!

— Спокойней, — произнес холодный голос в наушниках. — На какой вы высоте? Конец связи.

— Сорок шесть тысяч. У нас все в порядке. Конец связи, остряк!

— Я направляюсь… Ух! Вам видно корабль?

Серебряная точка «Арго» виднелась над обширной синей гладью в форме буквы «S». Синева, осознал Пол, не приближалась, а становилась шире. Точка превратилась в белый цветок, который разбух и спокойно повис над синевой недолговечный памятник. Радио донесло стон, и затем:

— Наверное, так лучше. Озеро может оказаться достаточно мелким, тогда мы сможем спасти корабль. Если бы он рухнул на сушу, там бы совсем ничего не осталось. Держитесь ближе, Пол. Не упускайте меня из вида. Но не слишком близко!

Время… Пол мягко тронул управление, направляя шлюпку еще круче вниз. Шлюпка ответила недовольным звуком. Пол перевел ее в горизонтальный полет в тысяче футов над шлюпкой Эда. Красно-зеленое внизу, под ними — оно реально, или нет? Да, если реально время. Но это надо обдумать…

Невысокие холмы, покрытые темным красно-зеленым, на… западе? Да, на западе, потому что теперь позади них горел закат. Более светлая зелень внизу, вдоль озера: луг. Озеро — не из гигантских, размерами не больше озера Шамплен, вытекающая из него на юге река заболочена. Лишь небольшой участок северо-западного берега озера обрамлял луг; в остальном же озеро было синей буквой «S», написанной на темном красно-зеленом фоне джунглей. Коричневое крылатое существо дразняще промелькнуло на пределе видимости. «Птица или кто-то еще…»

В наушниках раздался вздох — не то озадаченный, не то пристыженный.

— Левый двигатель корабля вышел из-под контроля, Пол. Должно быть, дефект сборки. Какая-то деталь не выдержала напряжения того, что случилось одиннадцать лет назад. Подумать только, мы добрались сюда, так далеко, и из-за дурацкой ошибки конструкторов! О Боже!

Пол знал, что для Спирмена механический дефект был самой вопиющей из возможных неприличностей, абсолютно непростительной.

Настоящий закат. Целая планета. Гравитацию которой не преодолеть при помощи двигателей, работающих на чарльсайте. Пол сказал:

— Док, параллельные линии, по-моему…

Но скорость полета не позволяла судить наверняка. Пол лишь мельком заметил три темных полосы около полумили длиной в джунглях к северо-западу от луга, и намек на другие подобные группы полос дальше на север. Они и должны были быть здесь согласно карте, которую Спирмен составил еще на орбите по последнему фотоснимку. А примерно в пятидесяти милях на юг отсюда находилась большая сеть полос в тридцать миль длиной. Скользящий полет вновь вывел их к лугу.

Что-то летело рядом с ними. Протяжный стон. Пол сказал себе: «Этого не может быть. С моделью L-46 этого случиться не может… не может… Дороти… док…

Дороти воскликнула:

— Точки! Пятнышки на лугу. Они движутся, их сотни! О, смотрите! Дым, Пол! Это костры. На какой мы высоте?

— Меньше семи тысяч. Сверьте ваш компас с закатом, док. Посмотрите, есть ли здесь магнитный северный полюс.

— Да.

Далекий голос Спирмена произнес:

— Это жизнь, все в порядке. Не могу различить…

Пол торопливо прервал его.

— Эд, у нас вибрация. Левое крыло. Очень плохо! Я сделаю еще один круг над лесом, если получится, и попытаюсь сесть в северной оконечности этого луга.

Голос Эда, хриплый от потрясения:

— Ухожу, освобождаю вам место.

Пол увидел струю зеленого пламени. Шлюпка Эда стремительно рванулась на запад — так прыгает вперед яблочное зернышко, выскользнув из пальцев, между которыми его сжимали. Пол повел шлюпку вниз — на сколько осмелился а затем выровнял ее полет.

— Мы в порядке.

Пол жил с этим знанием целую вечность — вечность, в которой не было времени. Он знал, что должно случиться. Они кружили над джунглями в лучах заката. Если включить двигатели, станет только хуже. Рывок разорвет тело суденышка… вырвет сердце. Вскоре под ними снова покажется луг…

Но время настало прямо сейчас. Стонущая вибрация прекратилась. Шлюпка дала крен. Пол бездумно потянулся было к зажиганию чарльсайтового двигателя, но отдернул руку.

Тишина. Разворачивается полотнище заката. «Нужно предупредить Дороти, чтобы не пыталась отстегнуть ремни. L-46 — прочная модель… прочная…

Затем удар, треск и скрежет. Почему-то он жив. Небо за иллюминатором потемнело. Мрачная красота: темно-фиолетовый и зеленый. Живы. Спружинили ветви деревьев? Стон и скрежет металла. Неужели это мы? Прочные шлюпки, прочный корабль…

Тишина. Пол понял, что к его щеке прикасается замечательная рука живой Дороти, потому что она двигалась, она ущипнула его за ухо и потянулась к губам. Шипение. Через исковерканные швы обшивки старый воздух Земли уступал более плотному воздуху Люцифера. Левое крыло отвалилось с пронзительным скрипом. Корпус шлюпки качнулся и наконец неподвижно лег на грунт.

— Аминь, — сказал Кристофер Райт.

 

2

В наушниках настойчиво билось:

— Говорите! Вы слышите меня? Слышите?

— Мы не пострадали. Мы на земле и в безопасности, Эд. Но швы обшивки нашей шлюпки разошлись. Нужно провести тридцатишестичасовый тест Сирса на воздушные бактерии.

— Слушайте. — От облегчения Эд снова впал в менторский тон. — Вы находитесь в джунглях, в трех четвертях мили от открытой местности. Я приземлюсь на краю леса. Примерно через час будет темно. Ждите там, где вы сейчас находитесь, пока мы…

— Минутку, — перебил его Пол. Он вдруг почувствовал себя усталым и опустошенным. — Мы можем сами найти вас, нам это будет легче. Но очень важно провести тест Сирса. Мы уже вошли в соприкосновение с воздухом планеты, но…

— Что? Не слышу вас! Проклятье… — голос потонул в шуме и треске помех.

— Не выходите из шлюпки!

Молчание.

— Вы слышите нас?

Молчание.

— Ох, ладно, — сказал Пол, снимая шлемофон, и глупо добавил:

— Я устал.

Дороти расстегнула на нем ремни и быстро поцеловала его теплыми губами.

— Что, радио скончалось? — Райт осторожно распрямил длинные ноги. Жаль. Я хотел рассказать Сирсу одну занятную историю одиннадцатилетней давности, которую только сейчас вспомнил. Про бедняжку Лу, которая покрасилась с головы до пяток в синий цвет. Не из-за денег, не из-за любви, не потому, что это смотрелось забавно, а просто потому, что ей было нечего делать.

— У вас нет повреждений, док, — сказала Дороти. — Серьезных, во всяком случае.

— Антрополога нельзя убить. Спросите моего студента Пола Мейсона. Кожа выдублена раствором, коего состав: десять частей любопытства к одной части статистики. Хуже того, доктор любых наук весьма устойчив к внешним воздействиям. Спросите мою студентку Дороти Лидс.

Лоб Пола был мокрым от пота.

— Эд напомнил мне, что через час стемнеет.

— Как близко мы находимся к ближайшим из этих параллельных линий?

— В трех-четырех милях, док. Это грубая прикидка.

— Помните большое скопление линий в пятидесяти-шестидесяти милях к югу отсюда? Оно отмечено на карте Эда. Мы, надо полагать, находимся… мм… в семидесяти милях от меньшего из двух океанов. Кстати, давайте называть его Атлантическим, почему бы и нет? А второй — Восточным Атлантическим. Как бы то ни было, океан расположен за той цепью холмов, которую мы видели, спускаясь вниз.

— Я видела костры на лугу, — сказала Дороти. — Там двигались какие-то существа.

— Мне тоже так показалось… Пол, я думаю над тем, сможет ли Сирс провести анализ воздуха, находясь на шлюпке. Часть необходимого оборудования осталась на «Арго». И еще, как они смогут связаться с нами? В любом случае им скоро придется начать дышать воздухом планеты.

Пол с трудом сдержал могучий зевок.

— Я все еще рассуждал в терминах «Арго», а ведь это все в прошлом… Знаете что? Мне кажется, что искусственная гравитация корабля была сильнее, чем мы думали. Сейчас я чувствую себя легче.

— Кислородное опьянение? — предположила Дороти. — Вдобавок здесь жарко.

— Градусов восемьдесят с лишним. Аварийные костюмы больше не защищают нас.

Они выбрались из костюмов, что в ограниченном пространстве шлюпки потребовало немалых усилий, и остались в своих старых шортах и куртках.

Райт пребывал в серьезном раздумье, пощипывая кожу на горле.

— Единственное преимущество того, что экипаж второй шлюпки не станет выходить наружу, заключается в следующем: если мы заболеем, они еще некоторое время будут здоровы. Ну, хоть какой-то плюс. Пол, как по-твоему, стоит ли нам пытаться добраться до них сегодня вечером?

— Три четверти мили, скоро стемнеет… Нет. Но, док, почему вы спрашиваете? С моей точки зрения это вы — руководитель экспедиции. В корабле командовал Эд, поскольку он один располагал необходимыми инженерными знаниями. Теперь это не в счет. Я хочу, чтобы вы знали мое мнение.

Райт отвернулся.

— Дороти?

— Конечно, вы, — мягко сказала она.

— Я… о, господи. Не знаю, хорошо ли это. — И Райт беспокойно добавил:

— Может, нам вовсе не понадобится руководитель. Нас всего шестеро… мы можем прийти к общему мнению…

Дороти добавила в голос чуть-чуть настойчивости:

— Я могу даже отказаться от собственной точки зрения. Но вот Сирс наверняка захочет, чтобы вы руководили. Энн, надо полагать, тоже.

Райт уронил седую голову на руки.

— Что до этого, — сказал он, — внутри моей головы живут человек пятнадцать, и у каждого свое мнение.

По подумал: «Ведь он же не стар. Ему всего пятьдесят два. Когда же он поседел, и почему мы этого не замечали?..»

— Пока, — сказал Райт, — давайте не будем ничего решать, ладно? Что, другие не вполне разделяют мои мечты о Люцифере?

— Никто никогда не разделяет вполне мечты другого, — сказала Дороти. — А я хочу, чтобы вы нами руководили.

— Я постараюсь, — с трудом прошептал Райт.

Дороти продолжала:

— Скорее всего, Эд воспользуется черно-белой логикой в оценке вещей. Энн — нет. Она ненавидит любые дискуссии и вообще не склонна принимать какие бы то ни было решения. Вы избраны, док… Пол, ты можешь открыть дверь?

Дверь открылась ровно на столько, чтобы в нее можно было с трудом протиснуться, и ее заклинило в поврежденной раме. Райт задумчиво уставился наружу, в сумерки.

— Я не лидер по природе. Я кабинетный ученый. — Пальцы его шевелились в бессознательном протесте. — Терпеть не могу принимать решения с бухты-барахты… а нам придется это делать слишком часто.

— Пусть лучше их принимает человек, которому не по душе это занятие, — сказал Пол.

Худое лицо Райта смягчилось.

— Я сам научил тебя этому, верно, сынок?.. Что ж, ладно. Для начала проведем инвентаризацию. Что у нас есть?

— Пищевые рационы для троих на тридцать дней, запакованные одиннадцать лет назад. Две автоматические винтовки, один карабин, три автоматических пистолета, три сотни патронов для каждого вида оружия. Нам следовало погрузить на шлюпки больше… но мы этого не сделали. Три четырехдюймовых охотничьих ножа, очень хороших…

— Вот эти, по крайней мере, не кончатся, как патроны. Если их беречь.

— Верно. Два запечатанных ящика с семенами, никто не знает, какими. Шесть комплектов комбинезонов, шорт и курток. Три пары обуви на каждого. Федерация учла, что вы с Энн можете немного подрасти, Дот. Подошвы и верх из пласты, продержатся несколько лет. Инструменты для плотника. Вместо них в шлюпке Эда садовый инвентарь. Сирс погрузил свой микроскоп?

— О, конечно, еще бы, — отозвалась Дороти, умело подражая манере, в которой любил изъясняться толстяк.

— В каждом аварийном костюме есть аптечка, радиевый фонарик (года два, пожалуй, протянет), компас, полевой бинокль… а если кто догадался положить в свой костюм что-нибудь еще, тем лучше. Набор технических руководств, большинство из которых бесполезны, когда нет корабля. Но, по-моему, здесь есть кое-что по столярному делу, примитивным орудиям труда и оружию — то, что нужно для выживания…

— О, книги! — Райт с громким стоном вцепился себе в волосы. — Книги!

— По столярному делу?

— Да нет же! Книги на «Арго»! Все книги, целая библиотека — до меня только сейчас дошло, что они погибли. Весь цвет человеческой мысли, все лучшее из созданного человеком, нетленное… «Одиссея»… музыкальные партитуры Энн, выбранные тобой альбомы по искусству, Пол, и твои собственные наброски и картины…

— Ну, это как раз не потеря…

— Не говори, как последний идиот! Шекспир… «Божественная комедия»…

Дороти с трудом повернулась в тесноте и обняла его обеими руками.

— Док, успокойся, милый, пожалуйста.

— Я не помню нескольких страниц из «Гекльберри Финна». Целые страницы потеряны!

Дороти утирала его слезы полой куртки.

— Док, смиритесь. Перестаньте терзать себя. Ну перестаньте же!

Спустя некоторое время Райт сказал потухшим голосом:

— Продолжай инвентаризацию, Пол.

— Так… Копия карты, которую Эд вчера сделал по орбитальным фотоснимкам этого района, примерно сто квадратных миль. Мы находимся близ восточной стороны этого квадрата. Эд сделал еще одну карту, карту всей планеты, но ее копии у нас нет. Ну вот, это все, чем мы располагаем.

— Ножи, — пробормотал Райт. — Ножи и несколько простых орудий.

— Огнестрельное оружие может нам помочь, пока не кончатся патроны.

— Да, пожалуй. Но через тридцать лет…

— Через тридцать лет, — сказала Дороти, все еще прижимая к себе его голову, — через тридцать лет вырастут наши дети.

— Ох. — Райт нашарил ее пальцы. — Тебе почти хотелось, чтобы случилось так, верно? Высадиться и не возвращаться?

— Не знаю, док. Может быть. Я не уверена, что верила в возможность вернуться. Дети, выросшие в государственных сиротских приютах, как я и Энн, которые знали только крошечный мир внутри недоступного большого, отличаются от других людей. Так? Хотя многих большой мир впитывает в себя. — Она улыбнулась каким-то своим воспоминаниям. — О, мы научились таким вещам, о которых не догадывались наши директора. А когда мы с Энн начали подготовку как эти… Юные Добровольцы, и они принялись набивать наши головы всевозможными знаниями, это было здорово! Мне кажется, к этому времени я уже хорошо себе представляла большой мир. Видите ли, сиротский приют был приятным местом: чисто, гуманно, приветливые учителя, которые вечно куда-то спешат. Они так старались, чтобы я никогда не услышала, например, слова «ниггер». Невежество — плохой изоляционный материал, как вы считаете, док? И почему, док, после всего, что люди узнали, передумали и обсудили за последние сто лет, в наш экипаж не вошел ни один представитель восточных рас? Не обязательно из империи Дженга, в нашей собственной Федерации их огромное количество — ученые, техники, кто угодно.

Райт постепенно успокоился.

— Я спорил по этому поводу, — сказал он, — и получил ответ. Мне сказали, что права и привилегии, которые недавно были даны империи Дженга в области космического строительства, позволят азиатам построить свой собственный корабль. В этом ответе можно прочесть между строк убеждение, что человечество будет и впредь оставаться разделенным на два лагеря. Эх! Есть вопросы, в которых политики ни за что не поступятся своим упрямством. Даже Дженсен не смог их переубедить.

— Такова история, — сказала Дороти.

«Как ей это удается? — восхищенно подумал Пол. — Она говорит словами и говорит жестами, и прогоняет черную тоску, прежде чем та успеет завладеть человеком. И она поступит так с кем угодно — неважно, хорошо она к нему относится или плохо. Она была первой (и единственной), кто сказал мне, что существуют вещи важнее любви. Она сказала мне это не словами, но поступками.»

— В общем, — закончила свою мысль Дороти, — мне кажется, сиротский приют необдуманно взвалил на наши хрупкие плечи заботу о судьбах человечества, это ведь всего лишь плечи. Пол, почему ты не спишь? Вы тоже, док. А я пока посторожу. Если снаружи что-нибудь зашевелится, я разбужу вас обоих. Засыпайте, мальчики.

Пол попытался уснуть, но, хотя тело его устало, ум продолжал беспокойно работать. Двадцать первый век свел на нет случайности техники. Но вот «Арго» лежит на дне озера из-за технической погрешности. Не такая ошибка, как те огромные ошибки, которые человек двадцать первого века продолжает делать в общении с себе подобными и которыми он шумно пренебрегает, но инженерная ошибка — нечто, к чему человек двадцать первого века относится с суеверным ужасом, как некогда к преступлению против морали. Ныне смертным грехом считается переврать цифру. Если кто-то, как Райт или сам Пол, озабочен агонией и растущими страданиями человека, встревожен парализующей стерильностью государственного социализма и еще худшим параличом неприкрытой тирании, он держит рот на замке — или даже бессознательно уступает давлению, которое превращает этические реалии в казуистическую игру смыслов. Власть имущие говорят: «Войны не будет! А если будет, то у нас есть кое-что наготове». Если кто-то ничем не отличается от большинства из трех миллиардов жителей Земли, его основная позиция — не высовываться. Наступление третьего тысячелетия отпраздновали новой веселой песенкой: «Прижмись ко мне, милашка — за все заплатит дядя»… В общем, плюй на все и береги свое здоровье.

Здесь невероятно тихо. Даже на Земле джунгли наполнены звуками птиц и насекомых… Он заснул.

Когда Райт разбудил Пола, было темно.

— У нас гость.

Тьма имела розоватый оттенок, но не закат был тому причиной. Планета имела две луны, вспомнил Пол, одну большую, белую и далекую, вторую красную и поближе. Может, взошла красная луна? Он посмотрел в полуоткрытую дверь, удивляясь, почему не боится, и увидел что-то бледное, большое, действительно освещенное красноватым светом луны. Существо покачивалось на ногах, подобных колоннам. Похоже, оно прислушивалось. Или принюхивалось, уловив в воздухе необычные запахи. А еще на черном бархате ночи, подобно сапфирам, были разбросаны сверкающие синие точки. Они двигались, исчезали и появлялись вновь.

— Синие светляки, — шепнула Дороти. — Синие светляки, вот и все.

Пол почувствовал, что она сдерживает дыхание, и сам подавил глупый смешок. «Мы бы обошлись и без белого слона».

Молочно-белая туша девяти-десяти футов высотой в холке, морда как у тапира, черные бивни, загнутые вниз круче, чем у земного слона. Подвижные уши шевелились, изучая ночь. У основания шеи животного имелся овальный горб. Животное стояло мордой к людям. Оно нагнуло ветку и принялось жевать листья, время от времени роняя веточки. В молчании оно стало постепенно удаляться, задумчиво жуя на ходу с умиротворенным похрапыванием.

Райт прошептал:

— Планета Люцифер не востребовала нас.

— Пол… я выходила наружу на минутку, пока вы спали. Почва твердая. Запах — цветы, наверное — напомнил мне запах красного жасмина.

— Я тоже выйду.

— Нет, только не сейчас, когда это животное…

— Похоже, мы ему не мешаем. Я не буду отходить далеко.

Пол знал, что Дороти пойдет с ним. Ощутив землю под ногами — почти забытое ощущение — он обернулся, чтобы помочь Дороти спуститься. Ее темные глаза сверкали в лунном свете, как бриллианты.

Это могла быть ночь в любом из миров Галактики. Сплетение ветвей над головой, звезды в прорехах листвы, красная луна за облачной вуалью. Синие светляки…

Но где-то плакал ребенок. Едва слышный издалека, то пропадая, то возвращаясь, плач говорил о тоске, горе и одиночестве. Водопад? Ветер в верхушках деревьев? Но деревья стояли тихо, а звук был слишком похож на голос живого существа. Дороти пробормотала:

— Он плачет так с того момента, как взошла луна.

Она прижалась к Полу.

— Знаешь, я могу сказать о тебе только одно: ты не испугана.

— Не испугана, Пол?

— Нет.

— Но обещай, что никогда не покинешь меня, Адам.

 

3

То был рассвет: видение, встающее из тьмы. Все голоса леса слились в одну мелодию, могучим крещендо встречая новый день. Пол наблюдал, как листва меняет цвета и оттенки — от черного к серому, и затем к дивному красновато-зеленому, в котором зеленого все-таки было больше. Деревья были старыми, кряжистыми, их могучие стволы имели зеленую или пурпурно-коричневую окраску. По мере того, как светлело, стало возможным различить, что являют собой призраки в самых дальних затененных местах. Это оказались деревья с густыми кронами и белыми стволами, напоминающими незабвенные березы Нью-Хемпшира. Под ногами Пол чувствовал слой перегноя, который, возможно, образовывался здесь тысячу лет. Пол нагнулся и поковырял почву ножом. Его действия извлекли на свет белого червяка, который принялся извиваться, словно в предсмертных конвульсиях.

Повсюду в изобилии росли лианы с фиолетовыми и пурпурными листьями. Они карабкались наверх по своим растительным собратьям в жадном стремлении получить побольше солнечных лучей. Пол ощутил в них немую жестокость, всепобеждающую страсть к неограниченному росту. Забавно, что именно их гибкие и прочные плети, похоже, спасли шлюпку, не дав ей разбиться.

За ночь гравитация Люцифера стала привычной. Крепко сбитое тело Пола приняло новые условия и нашло в них источник новых удовольствий, ибо они наконец востребовали те силы, что копились в Поле тридцать семь лет. Тридцать семь лет — и восхитительное ощущение собственной силы и молодости!

Один из тихих, но настойчивых голосов был совсем близко. Пол обошел вокруг шлюпки, где все еще спали Райт и Дороти. Левое крыло, отделившись от корпуса, расщепило соседнее дерево, засыпав все вокруг ветками. Голос исходил от коричневой шишки, которая свисала вниз головой в двадцати футах от земли. Тело существа было не больше, чем у воробья. Крылья были сложены, как у летучей мыши. Под взглядом Пола оно расправило крылья, потрепыхало ими и успокоилось. Голова и уши напоминали мышиные, шея была длинная, с наростом у основания. Горло пульсировало при каждом крике. У ног Пола лежало нечто, похожее на гнездо иволги, прикрепленное к суку, который был отломан от дерева. Из гнезда выпали три малыша. Один не был покалечен, но все три были мертвы — уродливые безволосые создания. «Простите нас… за наше первое деяние на Люцифере». Существо-родитель опять задергало крыльями, когда Пол взял в руки одного из малышей.

Однако пронзительный плач крылатой зверушки над разоренным гнездом не был тем, который они с Дороти слышали в ночи. Тот плач все еще продолжался, когда Пол выскользнул из шлюпки, чтобы встретить рассвет, но к настоящему моменту уже умолк — и Пол не заметил, когда именно. Тот плач был совсем другим и явно очень далеким…

Пол постарался осмотреть мертвых детенышей, как его учил Сирс Олифант. Два были безнадежно искалечены. Пол выкопал ямку в перегное, опустил их туда и засыпал землей, размышляя над человеческими странностями. Что заставило его совершить это действие, которое ничего не значило в глазах безутешного существа, наблюдающего за ним с дерева? Третьего зверька вместе с гнездом Пол отнес ко входу в шлюпку — там было светлее.

Семь пальцев передней конечности с натянутой между ними перепонкой образовывали крыло. Пальцы задних конечностей делились следующим образом: на трех крепилось крыло, четыре оставшихся срослись в крошечную ступню, на которой имелись присоски. Пол покачал на ладони маленькое тельце, вспоминая историю, которую рассказал Райт, когда они еще только садились в шлюпку на корабле. Капитан Дженсен, когда они с Райтом попивали шерри в космопорту в ожидании старта, попытался взглянуть на их предприятие с точки зрения вечности. Он сказал тогда, что ему нравятся философские аспекты конвертора «Арго» — куда его собственное тело отправилось так неожиданно скоро после этого разговора. Спустя одиннадцать лет Райт прокомментировал слова покойного капитана таким образом: «Любая жизнь есть по сути каннибализм, будь она сколь угодно великодушной. Мы и по сей день едим динозавров». Он говорил что-то еще, но Пол не запомнил. Итак, люди одиннадцать лет летели сквозь пространство, прилетели и убили трех детенышей. «Но мы же не замышляли зла…»

Возможно, большая часть человеческих поступков за последние тысячелетия была совершена без злого умысла.

Из шлюпки выбрался Райт. Он скверно отдохнул, и все его тело затекло.

— Доброе утро, док. Позвольте вам представить Enigma Luciferensis.

— Luciferensis — неподходящее определение. Здесь все Luciferensis, включая наших потомков, о которых говорила Дот. Так что тут…

— Мертвый детеныш. Наше падение разрушило гнездо и убило зверьков.

Райт потрогал гнездо.

— Прекрасно сделано. Листья, склеенные специально выделенным веществом.

Он перевел взгляд на Пола и с дотошностью врача поинтересовался:

— Как ты себя чувствуешь?

— Хорошо.

Вдруг крылатая тень описала круг над головой Пола, спикировала ему на предплечье и неуклюже пробежалась до ладони. Пол ощутил касание присосок на лапках существа. Оно бережно ухватило ртом мертвое тельце и улетело прочь.

— Я вспоминал ваши слова о жизни, которая пожирает жизнь, и не задумывается о втором законе термодинамики… Доброе утро, мадам.

— Что я пропустила?

Дороти появилась в тот миг, когда крылатое создание как раз улетало.

— Возможность поближе познакомиться с люциферианской летучей мышью. Мне кажется, что то большое летучее существо, которое я видел в полете рядом со шлюпкой, имело такое же строение, как эта крошка. А вот птиц я здесь пока не видел.

Дороти повисла на его руке.

— Ни одного разнесчастного воробышка?

— Увы, моя радость. Забудь о воробышках.

Райт рассматривал компас.

— Луг находится в той стороне.

Пол пропустил его слова мимо ушей. Сейчас его куда больше интересовало тепло доверчиво прижавшегося к нему женского тела. Райт добавил:

— Но сначала завтрак.

Он вскрыл пищевой рацион и буркнул:

— Тридцать дней есть вот это?! Обезвоженное сено многолетней давности!

— Вы мне больше всего нравитесь, когда выходите из себя, док, сказала Дороти. — Я думаю, нам скоро придется попробовать местную еду.

— Угм-гм. Но ни тебя, ни Энн не будет в числе первых подопытных кроликов.

Дороти удивилась.

— Почему? Мой желудок переварит что угодно!

— На Люцифере только две женщины. Вы — наш ценный капитал. — Райт усмехнулся набитым ртом. — Я главный, помнишь? Мужчины будут тянуть жребий, кто испытает на себе здешнюю пищу.

Дороти была серьезна.

— Я не буду спорить. Так сложилось, что…

Она заглянула в гнездо.

— Бедняжки выстелили его шерстью. Надо полагать, своей собственной.

— Что именно «так сложилось», милая?

— Ну… Это снадобье одиннадцатилетней выдержки делает вид, что оно кофе. Мы можем развести костер? По-моему, дров вокруг хватает.

Дым от веток имел приятный аромат. Воздух становился все теплее, не теряя свежести.

— Ну вот, я пролил кофе на рубашку, — сказал Райт.

Дороти попробовала напиток.

— Брр!.. Так вот, я хотела вам сказать, что так сложилось, что я, кажется, на шестой или седьмой неделе беременности.

— На шестой…

Райт аккуратно поставил алюминиевую чашку вверх дном. Пол пробормотал:

— Так вот что было у тебя на уме…

В ее взгляде он прочел нечто древнее, первичное, более глубокое, чем мысль. То была словно бы даже не часть Дороти, а некая сила, движущая и ею, и им самим, и всеми остальными. И тремя миллиардами людей Земли, и крошечным скорбящим существом, которое улетело в лес.

— Да, мой Адам. Я хотела сказать тебе раньше, но у нас было слишком много более неотложных дел.

— Еще до того, как мы вышли на орбиту, ты представляла себе, что мы высадимся… и останемся здесь…

Дороти улыбнулась.

— Конечно, нет, Пол. Мне просто хотелось иметь ребенка. Я бы родила его на корабле. Федерация сказала «нет», но…

Пол постепенно начал осознавать.

— Но ты сказала «да».

Дороти прижалась к нему. Она больше не улыбалась.

— Я сказала «да»…

Лесная почва глушила шаги. В воздухе еще сохранилась некоторая часть утренней прохлады. Пол шел первым, за ним Дороти, а идущий последним Райт оставлял зарубки на стволах деревьев. Пол часто останавливался и оглядывался назад, чтобы запомнить, как будет выглядеть то или иное место, если они будут возвращаться к шлюпке. Когда он остановился в третий раз, шлюпки уже не было видно. Лишь деревья, неотличимые друг от друга, да разбросанная тут и там молодая поросль, тянущаяся из тени к животворному свету. Здесь, в глубине леса, не было кустарникового подлеска. Идти было легко, небольшой помехой были только пурпурные лианы, свисающие кое-где между деревьев. Пол высматривал, не появится ли впереди просвет.

На шлюпке осталось все их имущество, не считая одежды, которая была на них, двух винтовок, трех пистолетов, трех ножей и трех запечатанных рационов. Поврежденную дверь нельзя было закрыть на замок. Чтобы ограбить шлюпку, живым существам Люцифера потребуется лишь немного сообразительности — столько, чтобы разгадать механизм скольжения двери вбок. До сих пор люди видели только таких живых существ, как ночной едок листьев, маленькие летуны, белый червяк, и вот теперь по дороге им встретились несколько робких десятиногов, которые поспешно удрали от них по теплой земле да мошки, танцующие в столбах солнечного света.

Очень тихо Райт произнес:

— Стойте.

Пол вскинул винтовку и повернулся. В лесу ничего не изменилось. Райт опустил руку, поднятую в предупредительном жесте.

— Я почти разглядел его. Я ничего не слышал, но у меня было чувство, что за нами наблюдают. Может, мне просто показалось. Пойдемте. И давайте не торопиться.

«Мы могли бы заторопиться», — подумал Пол. — «Могли бы ускорить шаг, даже поглядывая на компас. Потом еще ускорить шаг. Потом побежать сломя голову, не разбирая дороги. Но мы этого не сделаем…»

Ничто в этой неведомой земле не могло иметь верную или неверную форму; люди попросту не знали, какая форма верна. Здесь не было знакомых берез или сосен. Трое людей остановились рядом с лианой новой разновидности, привольно разросшейся в том месте, куда прореха в сплетении ветвей, образующих лесную крышу, пропускала больше света. Здесь на земле виднелись отпечатки копыт, похожие на отпечатки копыт свиньи. Вырытые из земли и разбросанные клубни носили следы зубов. Дороти понюхала один клубень.

— Картофель с чесноком для папочки.

Пол сунул в карман образец.

— Люциферу, конечно, все равно, но все же — который час, док? спросила Дороти.

— Мои часы говорят, что мы шли пятнадцать минут. А кажется дольше. Я еще раз заметил того, кто за нами наблюдает, — добавил Райт. — Опять краем глаза. Существо покрыто серым мехом. На лице мех белый, и белые пятна разбросаны по всему телу. Семь-восемь футов ростом, контуры тела человеческие. Может быть, нам удастся избежать неприятностей, если только мы не потревожим его.

— Или не забредем на территорию, где он не желал бы нас видеть.

— Именно так, Пол.

— Человеческие контуры тела, — повторила Дороти. — Насколько человеческие?

— Весьма. Держится прямо. Большая голова… О, слышите?

Все услышали зовущий их голос Энн. В той стороне, откуда донесся ее голос, было ощутимо светлее, и это указывало на то, что они почти добрались до края леса.

— Пока не отвечайте… Не нужно внезапного шума.

Дороти шепнула, приблизившись к Полу:

— Я не хочу пока говорить остальным о ребенке.

Эти слова внезапно сделали реальной опасность, идущую за ними по пятам. Настолько ошеломляюще реальной, что Пол даже отвернулся от манящей синевы впереди, чтобы взглянуть на Дороти.

И он заметил — позади Райта, среди стволов деревьев, хоть оно и скрылось тотчас же, — не все существо целиком, нет, но несколько деталей его облика. Черное ухо, покрытую белым мехом щеку, сверкнувший зеленый глаз — без белка, как кошачий. Но синева впереди была близка.

Опушка леса представляла собой непроходимое сплетение молодой поросли. Растущие деревца отталкивали друг друга, каждое стараясь получить от солнца золотую монетку для себя.

— Берегите лица, — пропыхтел Райт. — Листья могут быть ядовитыми.

Наконец они выбрались на красно-зеленый луг, где серебряно сверкала неповрежденная шлюпка, где их ждали надежные друзья и простор озера, которое сегодня почему-то оказалось не синим, а белым. Нос шлюпки прятался под нависающими ветками деревьев. Встретившая их Энн была бледной и с трудом держалась на ногах, но в ее серых глазах при виде Дороти вспыхнула радость. Женщины тотчас отошли в сторонку и принялись шептаться. Толстяк Сирс, улыбаясь, приветствовал Пола, Райта и Дороти. Его улыбка была исполнена решимости. Эд Спирмен шагнул вперед с видом командира, по обыкновению настороженный. Райт спросил:

— Сколько времени вы провели на открытом воздухе?

— Час, — нетерпеливо ответил Эд. — Ночью мы не выходили. В шлюпке не оказалось ничего, чтобы провести тест воздуха, так что не было смысла ждать. Вы…

— В порядке. — Райт смотрел в сторону озера, где над водой парило на коричневых крыльях какое-то существо. — Кто это?

— Черт его знает. Птица, или кто-нибудь еще. Белое на озере — это дохлая рыба. То ли корабль взорвался под водой, то ли их убило ударной волной. Счетчик Гейгера показывает, что вода не радиоактивна. Мы еще не обследовали луг, ждали вас.

На юге луг сливался с горизонтом — двадцать миль луга, вспомнил Пол карту, прежде чем джунгли снова возобладают над ним. Неподалеку струйки дыма подымались прямо из травы.

— Покинутые костры? Мы спугнули…

— Возможно, — сказал Спирмен. — Но пока мы не видели никого живого, кроме этих птиц.

— Крылья у них, как у летучих мышей, — заметил Сирс Олифант. — Надо полагать, млекопитающие… ну, конечно! Не бывает птиц, покрытых шерстью. Заявляю со всей ответственностью, как таксономист.

Спирмен пожал плечами.

— Давайте перейдем к более насущным проблемам. Какие у вас были потери, Пол?

— Сама шлюпка. Оба крыла отломились, радио не работает. Мы не смогли закрыть дверь на замок…

Ландшафт был совсем земным. Высокая трава с метелками красноватых семян на зеленых стеблях, похожая на овес. Озеро было окаймлено полоской белого песка, и лишь неподалеку от них джунгли подступали к самой воде. Над травой жужжали насекомые, издалека неотличимые от пчел, ос, мух. Высоко в небе какое-то крылатое существо без устали кружило, расправив крылья. А в десяти-пятнадцати милях к западу поднимались скругленные временем холмы, скорее зеленоватые, нежели синеватые в дымке. Рисуя их, нужно будет добавить фиолетовый оттенок, подумал Пол. Тем временем он продолжал говорить:

— Конечно, мы можем использовать чарльсайт с поврежденной шлюпки. Тогда оставшейся шлюпке должно хватить горючего еще на двадцать часов полета. У нас достаточно оружия и патронов, чтобы продержаться, пока мы научимся пользоваться луком и стрелами. По крайней мере, мне так кажется.

— Пол, не надо… — пробормотала Энн.

— Что? — Спирмен был недоволен. — Да, здесь ты, пожалуй, прав. Хотя это все достаточно трудно осознать. Ну ладно, теперь нам следует устроить что-то вроде лагеря.

Райт начал:

— Нужно выяснить, какие живые существа…

— Да, разумеется…

— Док, мы должны сперва устроить лагерь, и только потом сможем исследовать что бы то ни было. Лагерь будет здесь, на открытом месте. Вы что-нибудь заметили в лесу?

— За нами кто-то шел. Кто-то, отдаленно напоминающий человека…

— Значит, лагерь непременно должен быть на открытом месте.

— Ты уверен, Эд? — Райт смотрел вдаль, где в воздухе парило существо на крыльях, подобных крыльям летучей мыши.

Спирмен непонимающе уставился на него.

— Мы же не можем довериться незнакомому лесу!

— Да нет, я говорю о том, что сначала надо обследовать окрестности. Тебе плохо, Энн?

— Нет, ничего, — отозвалась она, переводя взгляд с Райта на Спирмена и мучительно стараясь решить, кто из них лидер. — Просто чувствую себя немного не в своей тарелке, док.

— Ну, это понятно. — Райт взял винтовку. — Я пойду посмотреть на ближайший дымок. Пойдем со мной, Пол. Или ты, Эд. Один из вас должен остаться здесь.

Спирмен с непроницаемым лицом прислонился к шлюпке.

— Пол может пойти, если хочет. Я считаю, что это напрасный риск и потеря времени.

Пол несколько мгновений смотрел на него, испуганный не столько этим человеком, к которому от так и не смог почувствовать настоящую симпатию, сколько взаимным непониманием между ними — барьером отчуждения, который ощущался почти физически. «Неужели первое утро нового мира должно было начаться с разъединения?..» Пол взял свою винтовку и последовал за Райтом в высокую шепчущую траву.

 

4

Влажная жара действовала одуряюще, но воздух над лугом был по-прежнему свеж и сладок. Трава во многих местах была истоптана. Большую полосу травы выкосила шлюпка при посадке. Вытоптанная трава могла представлять собой тропы, ведущие к местам, где кто-то крылся. Райт приглушенно спросил:

— С тобой все в порядке, Пол?

В такой момент лучше было ответить на вопрос честно, нежели демонстрировать храбрость.

— Не вполне, док. Да и у вас, как я посмотрю, лихорадочный румянец. У меня тоже?

— Да. Симптом легкой лихорадки. Полагаю, это пройдет. Смотри-ка, там что-то есть…

Два красных тела не более трех футов длиной лежали, уткнувшись лицами в траву, друг рядом с другом. Пол обратил внимание на овальные бугры между необычной формы лопатками, на гибкость и чуткость пальцев семипалой руки, вцепившихся в землю в миг предсмертной агонии. На существе мужского пола была набедренная повязка из черной материи и колчан, почти полный стрел. На женщине была юбочка из травы, а рука ее продолжала сжимать копье с каменным наконечником, длиной больше ее тела. Вырезанный из дерева лук валялся неподалеку; можно было догадаться, что последним движением умирающего мужчины была попытка дотянуться до оружия. Райт осторожно перевернул их лицами вверх. Лысые черепа, ни следа волос на коже густого медного цвета, восхитительного на взгляд художника. Зеленые глаза — белков не видно — на совсем человеческих лицах, сплошь покрытых татуировкой. Широко открытые глаза смотрели бесстрастно, никого не обвиняя. Тела уже успели окоченеть. Шея мужчины была пробита копьем, у женщины в боку торчала стрела. Траву вокруг покрывала кровь, которая уже высохла, но не сделалась менее красноречивой.

— И здесь война, — сказал Райт. Он вытряхнул стрелы из колчана и показал Полу каменные наконечники, сложную резьбу на древках, тонкие деревянные пластины, служившие оперением. — Война каменного века…

Мужчина-пигмей был меньше женщины, тело его было хоть и не женственным, но более нежным, округлым, изящным. Оба казались взрослыми, насколько вообще можно было говорить об определении возраста. На более грубой коже женщины виднелись следы многочисленных старых рубцов и шрамов. Две пары ее молочных желез едва ли можно было назвать грудью; они выдавались немногим больше, чем ее выпуклые грудные мускулы.

Райт в глубокой задумчивости склонился над телами, пощипывая морщинистую кожу на горле.

— Перед нами результат эволюционного развития столь же длительного, как наше собственное. Прямые ноги и шея, позвоночник прямоходящего существа; они не сутулились и не ковыляли при ходьбе. Челюсть как у человека, обширная черепная коробка — вместилище для мозга. Тот покрытый шерстью гигант, которого я видел в лесу, тоже имел вполне человеческую осанку. Да, Пол, так действуют законы природы. Берется живущее в океане позвоночное, имеющее плавники. Превращается в четвероногое сухопутное животное. И предоставляется самому себе на несколько сотен миллионов лет. Оно практически обречено на то, чтобы высвободить свои передние конечности — если только они не имеют узкой специализации. — На худом лице ученого выражение печали и жалости боролось с проблеском какого-то странного горького веселья. — Мозг увеличивается в размерах, мой мальчик, и существо уходит все дальше и дальше, направляясь к… эх!.. к противостоянию Федерации и Азиатской империи… К Линкольну, Рембрандту, государственным бумагам Абрахама Брауна, к тебе, Дороти и вашему ребенку. — Райт выпрямился, отряхивая тощие колени. Он был снова спокоен. — Я почти рад, что разумная жизнь на этой планете пока еще столь примитивна. Не думаю, что здесь где-нибудь существует цивилизация более высокого уровня, иначе мы бы заметили на фотографиях города, фермы, дороги. Если только не…

— Если только не что, доктор?

— Ну, если только здесь не возникли формы цивилизации, не имеющие земных аналогов. В лесах, например, или даже под землей. Ты думал о таких возможностях? Но это все беспочвенные гипотезы, а вот эти маленькие воины, что лежат перед нами, — неоспоримый факт. У них есть своя цивилизация, о чем говорят стрелы, татуировка, одежда. Возможно, это цивилизация жесткая, основанная на традициях; а, возможно, и нет. Все зависит от того, насколько развит их язык — средство, которым разумные существа пользуются, чтобы завязать побольше узлов на ниточке своей жизни.

— Лук и стрелы… Я думаю, глагольная структура их языка достаточно развита. Уж повелительное и условное наклонения они наверняка освоили.

— К черту остроты! Если бы двадцать тысяч лет назад, или когда там земной человек принял свой нынешний облик, пришел кто-нибудь извне и научил людей вести себя, как положено взрослым… Нам пришлось самим продираться сквозь племенные войны, массовые войны, разнообразные страхи, ошибки и глупости. Но, может быть, здесь…

— Вы думаете, что мы достаточно взрослые, чтобы учить других?

Райт закрыл глаза. Его худые щеки горели чересчур ярким румянцем. Винтовка подрагивала в его руках.

— Хотел бы я знать, Пол. Но мы должны попытаться.

— Берегитесь! — услышали они крик Эда Спирмена.

Раздался винтовочный выстрел, затем выстрел из пистолета.

Коричневая тень внезапно налетела со стороны озера. За ней последовали другие грязно-коричневые истошно вопящие тени. При звуке выстрелов они сменили пикирующий полет на горизонтальный и принялись описывать широкие круги над головами людей. Пол выстрелил. Ближайшая тварь с пронзительным воем закувыркалась вниз, дергая из стороны в сторону узкой волчьей мордой на длинной шее. Она стиснула черные зубы в смертельной муке, но даже сейчас пыталась, из последних сил махая крыльями, добраться до людей и напасть на них. Остальные кружили все ниже и ниже, пока не заговорила винтовка Райта, затем винтовка Спирмена. Послышался сухой треск автоматического пистолета Дороти.

— Назад под деревья!

Раненая тварь на земле захлебнулась протяжным воем.

Прибывали все новые и новые, дергая из стороны в сторону остроконечными красноглазыми мордами на подвижных шеях. Пол побежал. Райт вприпрыжку бежал рядом с ним. Они слышали треск выстрелов из оружия их друзей. Что-то сильно ударило Пола в плечо, хлопнуло по бедру и сбило с ног. Он упал на покрытое мехом жесткое тело, которое воняло рыбой и падалью. Пол высвободился, вскочил — его телом сейчас владели животные инстинкты, едкий пот заливал глаза — и сломя голову бросился под укрытие деревьев. Дороти встретила его объятиями.

Райт тоже немедленно устремился к нему и потянул куртку с плеч Пола.

— Ты ранен. Оно вцепилось в тебя когтями…

— Я это видела, — в ужасе выдавила из себя Энн Брайен. — Видела, как это случилось. Жуткие грязные когти…

Райт достал бутылочку антисептика.

— Сынок, тебе это не понравится. Держись-ка покрепче за даму.

Но Пол приветствовал боль, которая послужила очищающим огнем. У него просветлело в глазах. Райт с помощью Дороти забинтовал ему рану. Пол смотрел из-под укрытия ветвей на беспорядочный крылатый вихрь над лугом. Твари не приближались к шлюпке. Возможно, сверкание металла отпугивало их.

— Вот результат вашего похода! — простонал Спирмен.

— А кто хотел устроить лагерь на открытом месте? — рявкнул на него Райт.

— Но мы заплатили слишком дорого за знание, что этого делать не надо.

— Они пожирают своих раненых, — дрожащими от ужаса и отвращения губами прошептала Энн, указывая на луг.

Райт шагнул вперед, загораживая от нее шумное пиршество.

— Размах крыльев пятнадцать футов. Ну что ж, у нас нет большого выбора, где делать лагерь. Какие будут предложения?

— Расчистим кустарник, — сказал Спирмен, — чтобы видеть, что происходит в лесу. Сложим его под этими нависающими ветками, чтобы он мог послужить барьером. Оставим только проход к шлюпке. За водой к озеру можно будет пробраться, не слишком показываясь на открытом месте.

— Хорошо, — сказал Райт.

В его голосе явственно звучало предложение забыть о разногласиях. Спирмен улыбнулся нейтральной улыбкой.

— Если воду можно пить, — сказал Сирс Олифант.

Райт улыбнулся толстяку.

— Я очень надеюсь, что можно, приятель.

— Вера в чудо? — Сирс дружелюбно пожал плечами. — Мы все на это надеемся. Но надо будет ее непременно вскипятить, и заняться этим поскорее. При такой жаре наш запас воды долго не протянет.

Пол помог Эду распаковать инструменты, которые были в шлюпке.

— Один серп, — считал Спирмен. — Косы нет. Садовый инвентарь. Секатор. Один топор, один дурацкий топорик. Косы нет… А на корабле было две или три!

— Может быть, озеро не слишком глубокое.

— Может, мы станем играть со смертью, пытаясь это выяснить? Этих тварей не так уж напугали выстрелы…

Ценой упорного и утомительного труда людям удалось расчистить круглый участок земли под сенью ветвей, который отныне будет считаться их домом. Огонь кипятил воду в нескольких алюминиевых посудинах. У нее был привкус ила и рыбы, и ее невозможно было толком остудить, но жажду она утоляла. Пол мельком заметил, что делает Энн в шлюпке. Она открыла футляр со скрипкой и вновь закрыла его, и в лице у нее была боль. Пол снова задумался над непостижимыми противоречиями Федерации, правящей двумя третями мира, которая добродушно позволила четырнадцатилетней скрипачке взять свой инструмент в величайшее из всех приключений человечества только вот струн хватило лишь на три года, и больше негде было взять новые. Энн покинула шлюпку и яростно взялась расчищать кустарник, но скоро устала от собственного напора. Сирс расположил свой микроскоп на единственном в лагере столе. Пол и Дороти, отдыхая от работы, присоединились к нему.

— Есть новости для местной газеты?

— Уйма всякой мелочи, живущей в здешней воде. Не классифицированы. Если бы родители подозревали за мной склонность к классификации, они бы назвали меня Линнеем. — Сирс утер пот с толстых щек. — Впрочем, взгляните сами.

Мир под стеклом микроскопа выглядел таким же, как мир капли воды из гидропонных систем «Арго», который Сирс однажды продемонстрировал Полу: изобилие протоплазмы, непостижимое уму.

— Пока я не встретил ничего, в корне отличного от содержимого любого земного водоема. Ну, не считая такого пустяка, что все эти виды земной науке неизвестны. Надо полагать, когда они отправляли в космос таксономиста, их занимал вопрос — что бедолага будет делать? Вот эти красные точки — что-то вроде водорослей. И обратите внимание вон на ту здоровенную амебу, которая помахивает ресничками. Какое вдохновляющее зрелище! А ну, дай мне серп, сильный человек, моя пойдет поработает руками.

— Спокойно, приятель. Не принимай это так близко к сердцу!

— О, моя спокоен, масса Мейсон, спокойнее некуда. Что…

В кустах за расчищенным местом раздался яростный рев, сопровождаемый треском ломающихся ветвей. Человекообразное существо, покрытое серым мехом с белыми пятнами, вывалилось из кустов, пытаясь оторвать от себя что-то, что выглядело, как толстенная черная веревка. Но у веревки была голова, которая вцепилась в плечо гиганта. Черное тело петлей охватывало его бедра. Он колотил по петле свободной рукой, но не мог ослабить мертвую хватку ящера. Ящер пытался дотянуться до тела противника задней ногой, чтобы вцепиться в серый мех.

При первых звуках схватки Пол выхватил охотничий нож. Несколько мгновений у него ушло на то, чтобы принять решение. Покрытое шерстью существо было слишком похоже на человека. И оно было в опасности. Пол преодолел страх и рванулся вперед. Райт крикнул:

— Не стреляй, Эд! Убери винтовку!

Выстрела не последовало. Пол отдавал себе отчет, что находится между Спирменом и дерущимися. Кто-то бросился за ним. Черный хвост рептилии тянулся в кустарник, ухватившись за что-то как якорь. Пол рубанул по хвосту. Серый гигант потерял равновесие, и дерущиеся покатились по земле. Змеиные зубы, впившиеся в плечо существа, не разжимались. Взгляд зеленых глаз гиганта устремился на Пола с немой мольбой на универсальном языке.

Райт вцепился в черную шею, но у него не было сил с ней справиться. Пол ударил ножом в чешуйчатую шкуру позади треугольной головы, но кожа рептилии была словно из металла. Ее передние конечности представляли собой крошечные рудименты, но задние были мощными и активными — даже чересчур. Наконец сталь пробила кожу. Пол повернул нож, пытаясь добраться до мозга. Гигант прекратил сопротивление. Покрытое шерстью лицо было совсем рядом. Пол слышал затрудненное дыхание существа, ощущал его напряженное ожидание… Зубы ящера разжались. Гигант мгновенно отпрыгнул в сторону, исчез в кустах и вернулся с камнем величиной с ребенка. Он опустил камень на тело умирающего ящера, и повторял это, пока его противник не превратился в красно-черную бесформенную массу.

В наступившей тишине покрытое шерстью восьмифутовое существо посмотрело на людей Земли.

Райт сказал:

— Эд, отложи оружие. Этот человек — друг.

— Человек! — Спирмен спрятал автоматический пистолет в кобуру, готовый выхватить его при необходимости. — Ваши иллюзии нам еще дорого обойдутся!

— Улыбнитесь все. Может быть, в его мимическом арсенале тоже есть улыбка.

Райт шагнул к дрожащему чудовищу, показывая пустые руки. Энн приглушенно всхлипывала после пережитого. Райт показал на себя.

— Человек.

Он прикоснулся к серому меху.

— Человек.

Гигант отпрянул, но в его движении не было угрозы. Пол почувствовал, как задрожали пальчики Дороти, лежащие на его руке. Гигант прижался губами к своей ране, отсосал кровь и выплюнул ее, отвернувшись от Райта, чтобы это проделать.

— Человек — человек.

Ладонь Райта, маленькая и бледная, как раковина устрицы, протянулась к огромной руке гиганта с шестью пальцами ладони и противостоящим длинным большим пальцем, в котором было четыре сустава.

— Пол, дай мне бинт из твоей аптечки.

— Вы сошли с ума? — сказал Спирмен.

— Это шанс, — сказал Сирс Олифант, не повышая голоса. — Док знает, что делает. А тебе бы следовало понять, Эд, что его не остановишь.

Райт поочередно показывал пальцем на забинтованное плечо Пола и на раненую руку гиганта. Покрытый косматой шестью лоб сморщился в видимом усилии мысли. Дороти с трудом прошептала:

— Док… нужно ли…

— Он знает, что мы друзья. Он давно за нами наблюдал. И видел, как Пол был ранен, и как мы его бинтовали.

Гигант продолжал дрожать, но явно не от страха, а от боли.

— Человек… человек…

Райт оторвал кусок бинта.

— И он знает, что эта штука у тебя — оружие, Эд. Ты отложишь пистолет в сторону?

— Он способен разорвать вас на части, док. Вы отдаете себе отчет?..

— Но он этого не сделает. Дайте шанс протоплазме.

Райт уверенными движениями бинтовал плечо существа. Рана, покрытая уже запекшейся кровью, скрылась под бинтами, и гигант не делал попытки помешать Райту.

— Ч'ло-веек, — произнес он, пробуя на язык незнакомые сочетания звуков, и коснулся своей груди. — Эсса кана.

Он потрогал повязку на ране.

— Эсса кана — человек, — сказал Райт. Его пошатывало от усталости.

Гигант ткнул пальцем в кровавое месиво под ногами и пробурчал:

— Каван.

Он вздрогнул, и сделал рукой жест, объединяющий тот участок размерами примерно в четверть мили, где озеро и джунгли встречались, образуя болото с черной водой. Затем он уставился, что-то бормоча, на крылатых тварей, летающих над лугом, и наконец на удивление легонько коснулся повязки на плече Пола.

— Омаша, — сказал он, указывая на летучих тварей. Он указал на винтовку у Сирса за плечом и поднял кверху два пальца. — Омаша.

— Да, мы убили двух омаша. Сирс-человек. Пол-человек. Райт-человек.

Гигант постучал себя по шерстистой груди.

— Миджок.

— Миджок-человек… Послушай, Миджок, почему ты не изучал антропологию под моим руководством пятнадцать лет назад? Мы бы мгновенно наладили контакт, не проходя через все эти утомительные формальности!

Миджок явно был знаком с понятием смеха. Его уханье в ответ на тон и улыбку Райта не могло быть ничем иным. Но Райт уже чуть не падал с ног и тяжело дышал. Дороти прошептала:

— Пол…

Пол больше не мог терпеть это все: боль в плече, невыносимое нервное напряжение последних минут, усталость, лихорадку, головокружение.

— Это все воздух…

У Райта подогнулись колени. Сирс уронил винтовку, поддержал Райта и повел его в шлюпку. Пол наблюдал за происходящим сквозь дымку отчуждения. Райт смотрел перед собой пустым взглядом… Пол так и не понял, как он сам оказался сидящим на земле. Где-то рядом была Дороти, ее милое лицо. Пол потянулся и нашел ее щеку. Щека пылала жаром, и голос Дороти звучал словно издалека:

— Пол… я о тебе позабочусь…

И лицо Миджока тоже было здесь, рядом — красный призрак, вдруг ставший черным.

 

5

Пол Мейсон неотрывно смотрел в синее спокойствие, в легкое шевеление веток на фоне неба: волшебная картина, которую он когда-то, давным-давно, видел в месте под названием Нью-Хемпшир. Те давние времена вовсе не ушли в небытие; память сохранила их и вот сейчас без спроса вернула его туда. «Какой недальний путь! Меньше пяти световых лет: на звездной карте это можно отметить лишь кратчайшей из линий…» У него ничего не болело, и он чувствовал полнейшее спокойствие. Время? О да, этот приятный глухой стук сердца в крепком, привычном теле (его собственном, надо полагать?), этот стук отмечал время. Тот мальчик из Нью-Хемпшира, который, лениво растянувшись на спине, глядел во вновь открытое им чудо неба — правда ли, что он уже тогда попытался его нарисовать? Он вечно возился с дядиной палитрой, пачкая холст убогой мазней… в которой все-таки что-то было. Что-то настоящее. «Прекрасно. Когда-то давным-давно жил-был художник, и звали его Пол Мейсон…» Дороти…

— Ты пришел в себя! Милый… Нет, Пол, не подымайся так сразу, лежи а то у тебя разболится голова. Моя разболелась. — Дороти скользнула к нему в объятия, устраиваясь на сгибе руки. Она смеялась и всхлипывала. — Ты пришел в себя…

Худой старик сидел, скрестив ноги, на подстилке из серого мха.

— Как долго?.. — спросил его Пол.

Кристофер Райт улыбнулся, теребя и щипая кожу на своем тощем горле, сером от пробивающейся жесткой щетины.

— День и ночь, как сказала мне сиделка. Знаешь, кто? Ты только что целовал ее. Сейчас снова раннее утро, Пол. Она утверждает, что не теряла сознания окончательно. Я очнулся час назад. Никаких плохих последствий. Остальные вырубились, когда уже стемнело — как и следовало ожидать. Они подверглись воздействию воздуха Люцифера на тринадцать часов позже нас.

Теперь Пол заметил их, лежащих на подстилках из серого… мха, что ли? И там, где они с Дороти лежали, прижавшись друг к другу, тоже был подстелен тот же самый приятный материал — сухой, пружинистый, с запахом клеверного сена.

— Постелями мы обязаны Миджоку. — Райт кивнул в сторону гиганта, который принес моха и для себя тоже, и сейчас лежал на подстилке лицом вниз. Он спокойно дышал, и бугры между его лопаток слегка подымались и опускались в такт дыханию. Голова Миджока покоилась на его руке, лицо было повернуло в сторону пурпурного леса.

— Он охранял нас всю ночь, — прошептала Дороти.

— Так ты все время была в сознании? Расскажи.

Дороти говорила тихо. Пол посмотрел на возвышающийся за барьером из веток корпус шлюпки. Шлюпку развернули так, что она была обращена носом к западу — надо полагать, работа Эда. Теперь огонь из дюз в случае их запуска вырвался бы в сторону озера, ничего не повредив. Тень шлюпки заслоняла их от жаркого солнца. Сверкающее творение человека двадцать первого века, единственный чуждый предмет в этом утреннем мире, исполненном первозданной дикости. Дороти рассказала, что недомогание обернулось для нее внезапным параличом: она видела, слышала, сознавала, что тело ее горит в лихорадке, но не могла и пальцем шевельнуть. Затем ее покинуло даже ощущение внутреннего жара — остались только глаза, уши, и наблюдающий мозг. Ей примерещилось, что она мертва, и больше не дышит…

— Но на самом деле я дышала. — Смуглое лицо Дороти сморщилось от искреннего смеха. — Это привычка, от которой я не собираюсь отказываться!

— Нейротоксин, — сказал Райт, — и весьма интересный. На Земле, когда я считал себя ученым, мне никогда не доводилось слышать о чем-либо похожем.

Такое состояние продлилось весь день, рассказывала Дороти. С наступлением темноты к ней постепенно вернулось осязание. Она смогла двигать руками, потом ногами и головой. В конце концов она приподнялась и села, испытав при этом резкую головную боль, которая чуть ее не ослепила. А потом Дороти уступила всепоглощающей потребности уснуть.

— Я глянула на тебя, Пол, и провалилась в сновидения, которые были… ну, вовсе не плохи. Я проснулась перед рассветом, и чувствовала себя совершенно другой. Не спрашивай сейчас, в чем именно это заключалось. Я никогда не чувствовала себя здоровее. Не было даже слабости, как обычно бывает после высокой температуры. Но, док, не скажется ли эта болезнь на…

Райт отвернулся, не желая видеть глубокую тень страха, которая легла на ее лицо.

— Если ты будешь и впредь чувствовать себя нормально, мы можем считать, что с ребенком все в порядке. Не забивай голову лишними тревогами, крошка — у нас их и так предостаточно.

— Может быть, — предположил Пол, — это недомогание было вызвано тем, что наш земной метаболизм… ну, как бы выжигался из нас. Ускоренный процесс акклиматизации.

Райт что-то проворчал, щипая себя за кончик носа.

— Хотел бы я, чтобы из меня заодно выжглось желание закурить, которое терзает меня вот уже одиннадцать лет, — сказал Пол.

Сирс Олифант, второй человек из экипажа, обладающий какими-то медицинскими знаниями, немедленно принял на себя ответственность за уход над больными, когда они потеряли сознание.

— Он боится, Пол, — пробормотала Дороти. — Я хочу сказать, боится Люцифера. Я поняла это, когда лежала без движения и только наблюдала за всем. Он все время напряжен — больше чем все мы, остальные. И он изо всех сил борется с собой. Он — очень сильный человек, Пол…

Сейчас, в глубоком сне, вызванном болезнью, Сирс Олифант выглядел достаточно спокойным. Его широкое лицо с пробивающейся на подбородке и щеках черной щетиной было расслабленным и умиротворенным. Лежащий на соседней подстилке из мха Спирмен был куда беспокойнее. Его могучие руки непрестанно вздрагивали, как будто он и во сне продолжал бороться с неприятностями и бедами. Щеки Энн Брайен покрывал густой румянец, она время от времени тихонько постанывала во сне.

— Эд тоже хорошо держался. Он был очень внимателен ко всем. Выполнял распоряжения Сирса без суеты и без малейших возражений. Вот он, как мне кажется, ничуть не напуган. По-моему, он считает, что способен пробить себе дорогу сквозь любые препятствия — и, может быть, он прав.

Дороти, лишенная возможности пошевелиться, видела и то, как Миджок приносил в лагерь мох большими охапками. Она считала, что это помогло Эду Спирмену принять его как человека и, быть может, как друга. Дороти помнила, как Миджок поднял своими огромными руками одновременно ее и Пола, и как он опустил их рядом друг с другом на мох. Потом он под руководством Эда, который объяснялся с ним жестами, развернул шлюпку. Шлюпка имела в длину тридцать четыре фута и весила три тонны на Земле, а здесь еще больше. Миджок поднял одной рукой нос шлюпки и развернул ее, как человек мог бы развернуть легкий автомобиль.

— Я не боялась. И когда стемнело, и болезнь свалила остальных, я все равно не боялась. Веришь? Я видела, как Миджок обходит лагерь. Один раз он зарычал — наверное, кого-то отпугивал. А потом, когда всходила красная луна, он сидел рядом с нами. Его глаза светятся в темноте красным, По, а не зеленым. Вблизи от него пахнет мускусом, но это приятный запах, чистый. Я не боялась. Он то и дело поглядывал на нас, улыбался странными черными губами и прикладывал к нашим лбам мохнатый палец… Еще я видела синих светляков, Пол. Когда-нибудь ты придумаешь про них сказку для нашего ребенка… И я снова слышала этот плач — гораздо ближе, чем прошлой ночью из разбитой шлюпки. Как если бы плакали несколько детей, но только синхронно, почти музыкально. Миджок заворчал и обеспокоился, когда начался плач, но тот не приближался. Когда я проснулась, он уже умолк.

— Некоторые земные животные издают звуки, похожие на человеческий голос: пантеры, совы, лягушки…

— Да-а… Может быть, что-то вроде древесных лягушек…

Райт сказал:

— Утром, прежде чем заснуть, Миджок принес нам сырое мясо. Ляжку местного оленя. Костер его пугает. После того, как Эд, Сирс и Энн тоже свалились, он явно не подходил к костру.

— Эд пытался познакомить его с идеей костра, я помню, — сказала Дороти. — Миджок испугался, и Сирс посоветовал Эду отложить эту затею.

— А мясо было хорошее, — ухмыльнулся Райт. — Мы приготовили его на костре, Миджок тоже попробовал, и ему понравилось. Если я не покроюсь фиолетовыми пятнами, вы с Дороти тоже сможете его отведать. Завтра.

— Безобразие, — сказала Дороти.

— Проголодались?

Райт перебросил Полу пищевой рацион.

— Уфф! — Но Пол все-таки вскрыл пакет. — Вы научились еще каким-нибудь слова Миджока?

— Нет. Да у него их и всего-то немного. Существительные, простые прилагательные. Должно быть, он находится в постоянном контакте со своими соплеменниками, не то бы у него вовсе не было слов. Он охотник, и, по-моему, охотится только при помощи того оружия, которым снабдила его природа. Эта ляжка была оторвана, а не отрезана. Какое-то копытное животное размерами меньше пони, только что убитое — кровь еще текла. Надо полагать, Миджок добыл его, пока Дороти спала. Не исключено, что оно набрело на наш лагерь в ночи. Я думаю, что Миджок живет в лесу. Возможно, у него нет даже какого-либо убежища, нет постоянной самки. Таковы антропологические выводы, — сказал Райт, изображая в сторону спящего гиганта поклон в качестве извинения. — Те пигмеи на лугу стоят на совершенно другом уровне развития, соответствующем земной культуре времен неолита. Хотел бы я понять, что это у них за выпуклость между лопаток. Она присутствует у всех виденных нами живых существ, даже у этой жуткой черной рептилии. Хотя тут трудно сказать с полной уверенностью, у меня плохо получилось разглядеть в суматохе.

Миджок проснулся — мгновенно, как кошка. Он потянулся, распрямив руки — двенадцать футов от запястья до запястья — и улыбнулся Полу, глядя на него сверху вниз. Затем он внимательно посмотрел по очереди на всех больных, дольше всего задержав взгляд на Энн Брайен. Черноволосая девушка дышала порывисто, неравномерно. Глаза ее то и дело на миг приоткрывались. Может быть, она даже видела. Бесшумно, как серое облако, Миджок ступил в тень деревьев и прислушался. Райт заметил:

— Кстати об этой рептилии. Мы должны поставить ей памятник. Мы бы ни за что не придумали другого такого великолепного шанса помочь Миджоку. Он устремил пристальный взгляд серых глаз на Пола. Уголки глаз тронула улыбка. — И не только я запомнил, что первым на помощь бросился ты, Пол. Миджок этого не забудет… Дот, ты уверена, что Эд понял, что Миджок нам друг?

— Похоже, да, док. Я за ним наблюдала. Они отлично работали вместе как старые приятели.

Пол увидел, что повязка все еще находится на руке Миджока запачканная землей, с налипшими кусочками серого моха, но неповрежденная. Повязка с его собственного плеча была снята. Атака летающей твари оставила только глубокую царапину, которая выглядела чистой. Она не болела, только чесалась. Пол посмотрел в сторону луга. Коричневых крыльев видно не было. Дохлая рыба с поверхности озера тоже исчезла. Возможно, другие хищники не потратили даром тринадцатичасовую ночь. Вода была невинно-синей, сияющей неподвижностью под солнцем.

Миджок крадучись выбрался на луг и устремил взгляд на запад вдоль линии границы леса и луга. Он постоял так некоторое время, вернулся обратно, присел на корточки около Райта и пробормотал:

— Миган.

При этом он показал рукой расстояние фута три от земли, а затем изобразил двумя пальцами шагающие ноги.

— Пигмеи? — предложил Пол.

— Возможно.

Тут Миджок красноречиво уставился на винтовку Райта и укрылся за барьером из веток, что-то жалобно ворча. Пол взял свою винтовку и присоединился к лесному жителю. Дороти поспешила в шлюпку и вернулась с полевыми биноклями для Пола, Райта и себя. Несмотря на сильное тяготение планеты Дороти двигалась с легкостью и изяществом даже большими, чем в течение всех этих нереальных лет на «Арго». При помощи бинокля невнятное движение на лугу в четверти мили отсюда внезапно приблизилось и обрело резкость.

Пигмеи направлялись не в сторону лагеря людей. Они вышли из леса отрядом в девять человек и двигались гуськом. Их лысые красные головы и плечи ненамного возвышались над травой. Последний нес груз, у семерых других были луки и колчаны со стрелами на правому боку.

— Они левши, — заметил вслух Пол.

Предводитель пигмеев был выше остальных. Это была женщина с длинным копьем в руке. Все они бросали тревожные взгляды вверх и в сторону убежища людей. По их движениям было видно, что они так сильно боятся, что этот страх должен был ощущаться почти как физическая боль. Но что-то, сильнее любого страха, гнало их вперед. Пигмей с грузом, который представлял собой свернутую шкуру животного, тоже был женщиной. Предводительница отряда была столь же лысой, как и остальные, стройной, мускулистой, с круглой головой, выдающимся лбом, тонким носом и татуировкой на щеках. На лучниках были надеты только простые набедренные повязки и пояса для колчанов. Сделанные из травы юбочки женщин, длиной до колен, напоминали меланезийские. Но юбка предводительницы была выкрашена в ярко-синий цвет. Ее груди — две пары были по-девичьи упругими, остроконечными. Дороти пробормотала:

— Американская цивилизация помешалась бы на этих людях.

— Какая девушка! — вздохнул Райт. — Я, конечно, про Дороти. Мечта!

— Даже мечты бывают ревнивыми. Как по-вашему, у миссис Миджок есть… Ой! Ох, бедняжка! Знаете, это уже не смешно, господа…

Девять пигмеев остановились на вытоптанной траве, и их предводительница повернулась лицом в ту сторону, где прятались люди. На ней было ожерелье из ракушек. Яркие, хоть и не блестящие, желтые и синие ракушки образовывали красивый узор на фоне ее красной кожи. Рассудок говорил Полу, что оттуда, где она находится, туземка не может разглядеть ничего, кроме странных солнечных бликов на стеклах их биноклей. Неважно. Она смотрела прямо ему в глаза — нет, глубже, в самое сердце. И он ощутил ее горе как свое собственное. Горе без слез — если, конечно, этим людям знакомо понятие слез. Горе слишком глубокое, чтобы быть выраженным в каких-либо внешних проявлениях. Зеленые кошачьи глаза опустились; женщина воткнула копье в землю и воздела руки жестом дающего и призывающего. Ее губы шевелились — надо полагать, в молитве, поскольку все пигмеи кроме одного склонились, совершая ритуальные жесты в сторону того, что лежало на земле перед ними. Тот пигмей, который не присоединился к ритуалу, не сводил глаз с неба. Молитва была короткой. Женщина опустила левую руку в многозначительном жесте. Была развернута принесенная шкура, и принесшая ее женщина подняла с земли то, что до сих пор скрывала от глаз людей трава: всего лишь череп, несколько костей, сломанное копье и грязный обрывок, который мог быть юбочкой из травы. Все это было бережно завернуто в шкуру, и отряд продолжил путь.

— Дороти, помнишь, ты видела бегущих людей, когда мы кружились над лугом? Я их тогда не заметил, — сказал Райт. — Зрение у меня неважное, да и в воздухе все еще стоял туман после того, как «Арго» рухнул в озеро. Куда они бежали, на юг? Может, они были такими же, как эти пигмеи?

— Да, вполне возможно. Их были сотни или даже тысячи. Наверное, падение «Арго» для них выглядело так, словно им на головы обрушились небеса. А потом еще и шлюпки…

— Похоже, мы прервали войну.

— А эти кто — выжившие? Обитатели ближней части джунглей? Вышли посмотреть, что осталось после того, как летучие твари…

— Очень правдоподобно, — сказал Райт. — Они больше боятся опасности с неба, чем нас. Может быть, мы для них — боги, спустившиеся с небес, чтобы им помочь. Если, конечно, мы им помогли… Смотрите, они нашли еще чьи-то останки. Ну да, опять молятся… Хотел бы я, чтобы Миджок не до такой степени их боялся. Но это неизбежно. Надо полагать, для них он — уродливое дикое животное. Разные виды, достаточно похожие между собой, чтобы сходство их шокировало. Плохо.

— Мы что, попытаемся найти общий язык и с теми, и с другими?

— Пол, по-моему, ответ очевиден. Эх, если бы я мог прямо сейчас подойти к ним… заговорить…

— Нет! — ужаснулась Дороти. — Только не сейчас, когда трое из нас еще не пришли в себя!

— Ты права, конечно. — Райт теребил щетину на подбородке. — Меня все время подмывает сделать глупость. Как мне не преминул бы заметить Эд, если бы сейчас нас слышал. Это все избыток кислорода…

В небе появились коричневые точки. Пигмеи первыми заметили опасность и опрометью бросились в лес — придерживаясь, однако же, строго определенного порядка. Первой бежала женщина со шкурой, за ней женщина в ярко-синей юбке, и лишь потом лучники. Трое лучников храбро обернулись и выстрелили. Стрелы запели в воздухе. Коричневые твари притормозили и злобно рванулись вверх, хотя блестящие стрелы и близко не долетели до них. Пигмеи скрылись под деревьями. Омаша с громкими воплями подлетели к границе джунглей. Три твари повернули в сторону шлюпки, внимательно разглядывая землю. Странная дикарская радость охватила Пола.

— Ну что, док?

— Да, — ответил Райт, и прицелился.

Они сняли всех трех тварей — ценой четырех невосполнимых патронов и двух выстрелов из автомата Дороти. Миджок заревел от удовольствия, но с отвращением отпрянул, когда Райт притащил грязное коричневое тело.

— Нужно анатомировать этого зверя.

Миджок заворчал и заерзал на месте.

— Не нервничай, Миджок.

Райт расправил крылья мертвой твари, пригвоздил их к земле острыми колышками и острым охотничьим ножом сделал разрез на кожистом брюхе.

— Это твоя добыча, Пол. Отличный выстрел в голову. Мозг для анализа придется взять из другого экземпляра. Но, я думаю, мы оставим это Сирсу… ах, вот оно что! Ну, конечно. То-то оно весит не больше тридцати фунтов. Кости полые, как у птиц. Надеюсь, что они выдержат.

— Надеетесь! — фыркнула Дороти. — А что вы скажете, когда я перейду к роли хозяйки дома и велю вам убрать это жуткое месиво с только что подметенного пола?

— Мечта! И, вдобавок, моя лучшая и единственная студентка — медик. Райт продолжал работу неуверенными движениями дилетанта. — Обычная начинка млекопитающего, более или менее. Маленькие легкие, большой желудок. Что? Две пары почек! Он вынул внутренние органы и разложил на крыле. Кишки короткие, тоже как у птиц. Да, и эта особа готовилась порадовать мир потомством в количестве… сейчас посчитаем… шести штук.

— Слишком много, — сказал Пол. — Она переусердствовала.

— Что я действительно хочу знать… ну-ка…

Когда были изъяты легкие, стало видно, что горб на спине был результатом значительного увеличения четырех грудных позвонков, которые выдавались как внутрь грудной полости, так и наружу. Райт вырезал спинной хрящ.

— Черт, лучше бы этим занимался Сирс! Ага, это нервная ткань, и ничего больше: увеличенный узел спинного мозга.

Райт вскрыл уродливый череп, но кровоизлияние от пули тридцатого калибра сильно исказило картину.

— Мозг выглядит слишком примитивным. Может ли этот нервный узел между лопатками быть задним мозгом? Ладно, теории я оставляю Сирсу. Но теперь ты, сынок, можешь разрезать желудок и посмотреть, что ела старушка на завтрак.

Неуклюжий разрез, который Пол сделал на скользком желудочном мешке, не оставил никаких сомнений, чем позавтракала омаша. Среди прочих кусков из желудка выпала почти неповрежденная семипалая рука. Дороти схватилась за горло и поспешила отойти со словами:

— В моем положении, между прочим…

— Не падай духом, — крикнул Пол ей вслед. — Самая лучшая хозяйка не должна так переживать оттого, что запачкали пол!

— Отстань! Я не уйду далеко. Прошу прощения, но я сейчас действительно не могу вынести это зрелище. И это я, которая изучала медицину! Мне от одного только вида крови дурно.

— Не переживай, крошка.

— Сам ты крошка! И вымойте потом ваши когти. Вонь дикая.

Миджок что-то взволнованно бормотал. Райт прекратил анатомирование и выбрался наружу, на луг — осторожно, но быстро — к тому месту, где вчера они с Полом обнаружили воинов-пигмеев. Райт поднял маленький череп и кость руки, совершенно очищенные от плоти — возможно, за омаша следовали хищные насекомые — и брошенный лук. Но вместо того, чтобы вернуться в лагерь, Райт обратился лицом на запад и поднял свои находки высоко над головой. Высокий, седой, он прошел шагов двадцать под жаркими лучами солнца в ту сторону, где пигмеи скрылись в джунглях. Там он положил кости на траву и вернулся в укрытие. Пальцы его шевелились, губы шептали что-то себе под нос: старая привычка говорить наполовину с самим собой, наполовину с внешним миром.

— Омаша, — сказал он, — разгрызают этот увеличенный нервный узел. Считают его самым лакомым кусочком, что ли?

Миджок вдруг застонал и завздыхал. Он долго переводил взгляд с нездешней красоты шлюпки на Кристофера Райта и обратно. Он тоже, как и земной ученый, разговаривал сам с собой. И наконец пришел к определенному выводу. Что-то произошло внутри него. Миджок повалился на колени перед Райтом, согнулся в поклоне, схватил человека за руки и прижал его ладони к своему покрытому шерстью лбу и к закрытым глазам.

— Ну что ты, — сказал Райт. — Что ты, друг…

— Вы избраны, — сказал Пол.

— Но я не стану богом.

 

6

Миджок отпустил руки своего божества, попятился и сел на подстилку, глядя куда-то вдаль затуманенным взглядом. Райт погладил его большую мохнатую голову. Ученый был одновременно озадачен и польщен.

— Так дело не пойдет, — сказал он. — Я не хочу, чтобы нас на этой планете сочли богами. Ну разве что мы и в самом деле возвысимся над своей человеческой природой. И чтобы не было никакого Армагеддона в перспективе! А то люди вечно приходят именно к этому. Ну ладно, Миджок быстро освоит язык. По мере того, как он будет узнавать слова, он узнает и то, что все мы без исключения принадлежим к одной и той же большой семье.

Но при звуках его голоса Миджок поднял голову и уставился на Райта с обожанием. По телу его прошел трепет — но не от страха — и он улыбнулся, увидев, что улыбается Райт.

— Надо полагать, у Миджока до сих пор не было бога. Он не достиг еще той стадии развития, на которой разумные существа начинают персонализировать силы природы. Пока для него силы природы — это всего лишь силы природы, а он — сгусток восприятия, еще не отдающий себе отчета, что он знает и чувствует больше, нежели другие животные. Это существо еще не бросило вызов окружающему миру, оно еще не стало достаточно сложным, чтобы приобрести такие черты, как подлость, жестокость, амбициозность…

Дороти подперла щеки кулачками, глядя карими глазами снизу вверх на пожилого ученого. Пол живо вспомнил, как одиннадцать лет назад он поднялся на борт корабля и впервые увидел ее, сидящую в точно такой позе. И он влюбился в нее с первого взгляда, в эту прелестную женщину, которая уже тогда проглядывала в голенастом неуклюжем подростке.

— Док, зачем вы сделали это — там, на лугу?

— Как это зачем, Дороти? Мы должны установить контакт и с пигмеями тоже. Они дальше продвинулись в развитии, чем наш друг Миджок — значит, с ними будет труднее. У них уже сложились свои традиции и, возможно, очень древние. Но установить контакт необходимо.

— Миджок их не любит. Если они придут в наш лагерь…

Райт усмехнулся.

— Вот кой-какие плюсы того, что этот малый считает нас божествами. Я думаю, он будет делать все, что мы прикажем — до тех пор, пока мы не научим его независимости.

Пол сказал:

— Док, не сомневайтесь ни на минуту, я вас поддерживаю. Но пока наши остальные еще не очнулись, нас только трое…

— Четверо.

— Ну да, четверо. И мы должны прежде всего думать о том, как бы нам самим выжить. Это большая планета. По-моему, вы зря пытаетесь решить все проблемы, не сходя с этого места.

Райт прислонился к загородке из веток, где ему был хорошо виден луг, и расслабился. Миджок перебрался поближе к нему.

— Я думаю, у нас нет другого выхода, Пол. Если мы правильно начнем, то у нас будет шанс продолжать. Последствия ошибки, сделанной в самом начале, могут растянуться на тысячу лет… Почему, как ты считаешь, Миджок решил, что нам следует поклоняться? Что его убедило? Наши высокие достижения: шлюпка, оружие, спасение его от рептилии? Тот факт, что я не боюсь костей несчастного пигмея? Конечно, все это вместе взятое, но и кое-что еще. Эд сказал бы, что я опять погрузился в иллюзии — но я уверен, что Миджок сердцем чувствует то, что еще не в силах постигнуть рассудком. Сирс, вероятно, согласится со мной, ибо его собственное сердце больше Люцифера. Миджок не может осознать умом, почему я позвал пигмеев прийти сюда и забрать своих мертвых. Но в глубине души, в той части его существа, которая заставила его самого принести нам мох и заботиться о нас, он понимает мои поступки.

— Вы предлагаете, — сказала Дороти, — попытать удачи, полагаясь на любовь?

Райт был спокоен. Он ответил ей, осматривая луг:

— Когда человек полагается на что-либо другое, он всегда проигрывает. Разве не так? Вновь и вновь, на протяжении двадцати или тридцати тысяч лет. Создавал ли человек хоть что-то хорошее, если окружающие не помогали ему, не прощали его недостатки, не дарили ему свою дружу? Давным-давно известная истина. Все учителя человечества не уставали ее повторять. Лао-цзы, Будда… Или в такой форме, или, наоборот, в виде отрицания: «Кто с мечом придет…» И так далее. Добро — это не просто отсутствие зла, но самая действенная из человеческих сил. Орудиями добра служат милосердие, терпение, храбрость, старательность и самопознание. Каждое из этих качеств приносит успех только в сочетании с остальными, помните это. И это все, что мне известно из этики. Остальное — детали, решение насущных проблем по мере их возникновения. Даже на Земле добро в конце концов возобладало над злом… по крайней мере, так было, пока наши механические игрушки не вышли из повиновения. Потом настал век, когда человеческая жизнь была под вопросом. И тогда же существовала Коллективистская партия. Да, в качестве первейшего примера абсолютной противоположности моей философии можно привести именно Коллективистскую партию.

Райт снова разговаривал сам с собой. Негромко и монотонно он перечислял безрадостные стороны земной истории, и странно звучали его упреки здесь, на планете, удаленной почти на пять световых лет от места, где некогда происходили огорчающие профессора недоразумения.

— Коллективистская партия превратила слово «сотрудничество» в фетиш, в пустой лозунг — как меньше ста лет назад люди поступили со словом «демократия». Сотрудничество, но без терпения, без милосердия, без храбрости, и — всегда! — без самопознания.

Дороти продолжала разглядывать его снизу вверх серьезными, внимательными глазами.

— Эд как-то сказал мне, что его отец был пилотом в армии коллективистов во время гражданской войны.

— Я знаю. — Райт застенчиво улыбнулся ей, словно извиняясь. — Старые раны все еще кровоточат, это верно. Я стараюсь не излагать своих политических взглядов при Эде, если получается. Нет, конечно, Эда нельзя обвинить в том, что он продолжает войну, которая закончилась до его рождения. Но все же… Ага, они идут! Ведите себя спокойно.

Пол присоединился к Райту и лесному гиганту около барьера. Дороти на минутку задержалась около больных. Она пощупала пульс каждого, а к Энн нагнулась и прошептала ей что-то в самое ухо, хотя девушка не могла ее слышать.

— Кажется, лихорадка у них прошла, — сказала Дороти. — Все дышат нормально. Но до вечера вряд ли очнутся…

Пигмеи еще находились на некотором расстоянии от лагеря. Они пробирались вдоль края леса, и были прекрасно видны людям. Их было только трое: две женщины и лучник. Возможно, остальные двигались параллельно им в лесу. Возможно, этих остальных было человек сто. Райт прошептал:

— Есть у нас что-нибудь, из чего выйдет достойный подарок?

Миджок ворчал себе под нос. Он был напуган и несчастен. Дороти протянула Райту медальон.

— Помните, я вам показывала этот медальон, док? Мне подарила его сестра-хозяйка в сиротском приюте. Мне нравилось воображать, будто на портрете моя мать.

— Но, милая моя…

Дороти покачала головой.

— Пол выковал для меня обручальное колечко из металла корабля, и это единственная земная драгоценность, которую я хочу сохранить. Это женское лицо, которое то ли похоже, то ли не похоже на лицо моей матери… ах, док, я давно уже выросла из детских фантазий. Кроме того, мы наверняка найдем здесь, на Люцифере, новые драгоценности. И еще, док; давайте я сама это сделаю. Их предводительница — женщина, так не будет ли она меньше бояться, если ее встретит тоже женщина? Я сниму куртку, чтобы она видела… — Дороти движением плеч сбросила куртку. — Прошу вас, док. Мне страшновато, но…

Райт беспомощно посмотрел на Пола.

— Мы…

— Я уже решила, — быстро сказала Дороти.

Подняв медальон кверху, чтобы он ярче сверкал на солнце, женщина вышла из-под укрытия деревьев и остановилась, ожидая. Рука Пола, сжимавшая винтовку, мгновенно вспотела. Райт поглаживал Миджока по плечу, приговаривая:

— Спокойно, Миджок. Спокойно, друг… человек…

Миджок в немом отчаянии впился глазами в лицо своего бога, но оставался на месте.

Женщина-пигмей остановилась в пятидесяти футах от лагеря и задумалась. Лицо ее было непроницаемым. Пол видел в бинокль, что ее юное лицо сплошь покрыто искусной татуировкой. Пауза затянулась. Дороти сделала несколько шагов к тому месту, где Райт оставил кости, и протянула к туземке руку с медальоном. Пустой левой рукой она провела вдоль тела, демонстрируя, что при ней нет оружия. Только тут до Пола дошло, что Дороти не взяла с собой кобуру с пистолетом.

Женщина в синей юбке пронзительно выкрикнула какое-то слово. Два ее спутника отошли назад. Она воткнула копье тупым концом в землю и уверенно направилась вперед. Туземка остановилась на расстоянии нескольких футов от женщины двадцать первого века. Ее лицо было застывшим, как маска; улыбку Дороти она встретила испытующим взглядом. Зеленые внимательные глаза скользнули по корпусу шлюпки, по барьеру из веток, по неподвижным фигурам Пола и Райта. Потом она увидела Миджока. Женщина-пигмей чуть дольше задержала взгляд на лесном человеке, но ее лицо, контролируемое строгой самодисциплиной, по-прежнему выражало лишь достоинство и настороженность, ничего более.

Наконец она заговорила пронзительным высоким голосом. Речь ее отдаленно напоминала звуки, издаваемые древесной лягушкой. Женщина то повышала, то понижала голос и делала продолжительные паузы. Она не помогала себе жестами; семипалые руки неподвижно замерли на синей травяной юбочке. Заключительные слова речи были сказаны суровым тоном и еще, похоже, несли в себе интонацию вопроса. Женщина замолчала и ждала.

Контральто Дороти по сравнению с голосом туземки показалось неожиданно глубоким.

— Дорогая, мне ужасно интересно, где ты взяла такую прелестную юбочку. Правда, мне вряд ли подойдет твой размер. Я, прямо скажем, пошире тебя в бедрах. Хотя я — женщина, как и ты. Если же перейти к обобщениям, то я — человек.

Дороти показала на себя и протянула руке к туземке.

— И ты — человек…

— Ох, — прошептал Райт. — Умница девочка…

— …и, мне кажется, нам, девочкам, стоит держаться вместе, потому что… — она вытянула руку с медальоном, — …ну, просто потому что. Ладно, гляди-ка: у меня всего лишь пять пальцев на руке, а если бы было больше, то только господу богу известно, что бы я с ними делала… было бы куда сложнее держать их в чистоте, например! Короче, малышка, возьми себе эту вещицу, хорошо?

Дороти открыла медальон — Пол очень отчетливо вспомнил лицо женщины на портрете, так похожей на Дороти — и протянула его дочери человечества Люцифера. Навстречу ей осторожно протянулась крошечная ладонь, и Дороти вложила в нее медальон.

— Эта штука не кусается, малышка.

Туземка поворачивала медальон так и эдак, явно озадаченная механизмом пружины. Дороти наклонилась к ней и несколько раз продемонстрировала, как открыть и закрыть крышку.

— Кстати сказать, меня зовут Дороти, хотя иногда меня называют Дот, и даже Мечта — очень почетный титул среди моего народа, он дается только тем женщинам, которые постигли тонкое искусство говорить совершенно правильные вещи в самый неподходящий момент, сжигать бекон на сковородке и во всех случаях жизни хранить выражение кроткого и слегка порочного достоинства… В общем, будем знакомы — Дороти.

Она показала на себя, а затем, вопросительно подняв брови, на собеседницу.

Высокий пронзительный голос на сей раз не был суровым, в нем появился намек на дружелюбие.

— Тор-оо-ти?

Женщина-пигмей повторила жесты Дороти.

— Эбро Пэкриаа.

— Пэкриаа?

— Эбро Пэкриаа, — поправила женщина, и тон ее опять посуровел.

— Эбро Пэкриаа…

— Аристократия, надо полагать, — пробормотал Райт. — Уверенность в своей правоте и так далее. Что ж, я доверяю инстинкту Дот. Ага, вот и следующий шаг.

Женщина-пигмей сняла с себя ожерелье из ракушек. Она прижала изящное украшение к правой верхней груди, затем на мгновение положила себе на блестящую безволосую голову, и протянула Дороти.

Райт прошептал растроганно:

— Да, это должно было сработать. Обмен дарами — универсальный ритуал…

Когда Дороти опустилась на одно колено, чтобы принять ожерелье, бесстрастная маска туземки впервые смягчилась в холодной улыбке. Эбро Пэкриаа с достоинством надела на шею цепочку с медальоном и смотрела, как Дороти надевает ее дар. К счастью, ожерелье было достаточно длинным. Движение маленьких рук, похоже, означало, что Дороти может встать. Еще один жест призвал женщину, которая несла шкуру. Лицо второй туземки тоже было словно вырезано из красного камня. Кости погибшего пигмея были сложены на развернутую шкуру. Предводительница пигмеев заговорила вновь, прикасаясь к медальону и грациозно разводя тонкими руками. В ее жестах несомненно сквозило дружелюбие. В ответ Дороти сказала:

— Однажды давным-давно…

И она принялась рассказывать всем известную сказку, без колебаний и без тени веселости. Она бережно гладила ожерелье из синих и желтых ракушек, и в словах ее звучала та музыка, которая слышна всем, даже тем, кто не понимает смысла. Когда Дороти умолкла, Эбро Пэкриаа жестом велела женщине со шкурой уходить, а сама подняла вверх сложенные ладонями вместе руки — так делают в знак прощания китайцы. Она подождала, пока Дороти повторит жест, и удалилась прочь. По дороге она забрала свое копье и, ни разу не оглянувшись, исчезла за деревьями.

Дороти добралась до барьера из веток и уселась прямо на землю.

— Ну, как я справилась? — устало проговорила она.

— А знаешь ли ты, что этот чертов лучник все время держал наготове направленную на тебя стрелу? — грозно вопросил Райт.

Дороти посмотрела на него. У нее дрожали губы.

— Могу сказать, что я это чувствовала, — ответила она без улыбки.

— Позволено ли будет мне, — патетическим тоном начал Пол, — коснуться той руки, что прикасалась к руке…

Дороти фыркнула.

— О нет! Я больше не стану водиться с простолюдинами вроде тебя!

Миджок в изумлении наблюдал, как люди истерически хохочут, сгибаясь пополам от смеха. Он даже заворчал от недоумения. Потом общее настроение заразило и его. Неизвестно, что понял лесной человек, но он взревел и принялся барабанить себя кулаками по могучей груди и кататься по мху, разбрасывая его вокруг.

Миджок успокоился только когда увидел, что Райт стал рисовать на земле картинки. Райт нарисовал три стилизованных, но несомненно человеческих фигурки — большую, среднюю и маленькую. Только у средней было по пять пальцев на руках. Ученый обвел кругом все три.

— Иди сюда, Миджок, — сказал он. — Будем учить язык.

 

7

Тропу, по которой они двигались, различали только пигмеи. Она шла по границе луга и леса — по испещренной солнечными пятнами пограничной полосе, исполненной жизни. Крошечные живые существа кормились, сражались, ползли каждое в своем направлении, движимые могучими жизненными стимулами. Пол тоже чувствовал себя частицей всеобъемлющего потока жизни. Он отчетливо сознавал свою силу, ловкость послушного тела, и с особенной яркостью воспринимал новые запахи и незнакомые шумы. Пол любовался быстротой и гибкостью движений Энн, уверенной крепостью плеч Спирмена. Энн, Спирмен и Сирс пришли в себя после болезни в полном порядке. В течение последующей недели, которая теперь, в ретроспективе, казалась бесконечно долгой, все шестеро землян полностью акклиматизировались к условиям Люцифера. Их тела с восторгом принимали жаркий чистый воздух дня и прохладные влажные ночи; только разум, рожденный на Земле, бунтовал жаловался, протестовал, шарахался от каждой тени и путался в собственных оговорках. Сильнее всего конфликт между разными составляющими личности проявлялся у Сирса Олифанта. С одной стороны, его любознательность не знала преград и презрительно отвергала понятие страха; с другой — мирный пожилой ученый вздрагивал всем телом при виде любой опасности. Болтливый от природы, Сирс был вынужден почти все время молчать, потому что в его голосе слышалась предательская дрожь; и это его ужасно огорчало.

Когда Энн Брайен очнулась от сна после болезни, Эд Спирмен сидел с ней рядом, гладя ее руки и лоб. Пол увидел, что в этот момент в Энн проснулась та часть ее натуры, которая до сих пор дремала: так с наступлением весны проклевывается чистая новая зелень. До сих пор у Энн не было любовника. В время полета на корабле она в силу каких-то внутренних причин отвергала эту сторону жизни. Спирмен не скрывал своего стремления к ней, но не был настойчив. Он ничем не показал глубины своего отчаяния, но зарылся с головой в техническую библиотеку «Арго». На Земле, разумеется, молодой мужчина с его характером вел бы совершенно иной образ жизни. А на корабле Спирмен до изнеможения, до синяков под глазами корпел над техническими трудами, в изучении которых ему должен был помочь капитан Дженсен — если бы остался жить. Энн, после того, как порвались последние струны для скрипки, тоже читала, но совсем другие книги. Читала и предавалась мечтам дни напролет. Если она и плакала (а Пол думал, что плакала), то этого никто не видел. Никому не позволялось заходить в ее крошечную комнатку. Энн была невероятно молчаливым подростком, который постепенно превращался в чересчур молчаливую женщину, стремление которой заниматься своим делом и никого ни о чем не спрашивать граничило с манией.

Да, сейчас Энн казалась другой. Ее красивое лицо с тонкими чертами, сияющее белизной в обрамлении тяжелой массы черных волос, по-прежнему казалось слишком отрешенным. Но отрешенность эта была отчасти нарушена. В течение этой долгой недели Энн много разговаривала с Дороти. Разговоры были отрывочными и на первый взгляд непоследовательными, но Пол рассудил, что они имеют более глубокое значение, чем их дословный смысл. Как будто Энн только сейчас осознала, что Дороти на тысячу лет старше ее умом и сердцем.

Позади Энн и Спирмена шли шесть лучников сопровождения. Их тела блестели от скверно пахнущего масла. В центре группы пигмеев шла Эбро Пэкриаа, от которой лучники держались на предписанном расстоянии. На шее принцессы был надет медальон Дороти. Пол уже знал, что «Эбро» лучше всего переводится как «принцесса» или «королева». На огненно-красный цветок у нее за ухом падали лучи послеполуденного солнца. Пятеро других пигмеев следовали за Полом: женщины, травяные юбочки которых были окрашены в разнообразные цвета, среди которых не было только одного оттенка — яркой синевы одеяния Пэкриаа. Женщины были выше мужчин. Они несли копья с наконечниками из белого камня, напоминающего кварц. Все без исключения мужчины-пигмеи имели хрупкое телосложение, мягкие контуры тел. Им явно недоставало крепкой мускулистости женщин. Было очевидно, хотя бы из поведения Эбро Пэкриаа и ее лучников, что у этого народа быть женщиной означало быть вождем и воином, а также охотником и главой дома по праву силы и доблести. Если брать соотношение физической силы, то мужчина-пигмей по сравнению с женщиной выглядел, как самая слабая земная женщина по сравнению с самым могучим мужчиной-атлетом. Пигмеи-лучники были все-таки воинами, хотя луки их были невелики, а стрелы представляли собой всего лишь увеличенные дротики. Лучники никогда не заговаривали первыми, только покорно отвечали на ту или иную покровительственную реплику принцессы. Рост Пэкриаа превышал сорок дюймов, а среди лучников не нашлось бы ни одного выше трех футов. У Пола прямо руки чесались добраться до кисти и палитры. Но его принадлежности художника остались в шлюпке. Он даже не распаковал их, потому что был занят повседневной работой, необходимой для выживания. Но была и другая причина, более глубокая: возможно, Пола останавливал страх, что его скромные способности окажутся недостаточными, если он попробует передать красками то изобилие линий и оттенков, которое являл взору Люцифер. Вот и теперь По любовался ослепительной медью кожи Пэкриаа на фоне листвы цвета жженой умбры, листвы малахитово-зеленой, шафрановой, пурпурной. «Похоже, я прихожу в себя», — подумал Пол. «Проснись, эго, и оглядись вокруг».

Спирмен нес винтовку и автомат. Пол предпочел оставить винтовку на шлюпке. Энн терпеть не могла огнестрельное оружие, при ней был только нож.

Эбро Пэкриаа появилась в лагере в полдень. Это был ее четвертый визит за неделю. С неизменным выражением мрачного величия принцесса дала понять, что хотела бы видеть их у себя в деревне. Но Дороти накануне вечером подвернула ногу, и нога все еще болела. Райт, который, без сомнения, нетерпеливее других стремился увидеть, как живет народ Пэкриаа, ворчливо вызвался остаться в лагере с Дороти и Сирсом. Он несколько раз настойчиво повторил, чтобы Пол не забывал его уроков по антропологии. Впрочем, напоминать Полу об этом было совершенно излишним. Сирс, склонившийся над микроскопом, где он препарировал крошечное водяное насекомое из озера Арго, помахал им пухлой ладонью и прогудел:

— Не забудьте позвонить, если задержитесь на обед, ладно?

Миджок, который всегда держался как можно ближе к Райту, когда появлялись пигмеи, старательно повторил:

— Позвонить?

— Это слово без смысла, — мягко сказал Райт, поглаживая могучую ручищу. — Слово-шум для смеха.

Отношение пигмеев к Миджоку можно было описать как поведение людей, хорошо знакомых с правилами приличия, которые подчеркнуто не замечают непристойности. Они не причинят вреда отвратительному лесному животному, говорили их манеры, коль скоро он находится в собственности уважаемых небесных людей…

Здесь, на лесной опушке, жизнь была щедра и расточительна. Жужжали, порхали и летали насекомые. Пол заметил несколько паутин, умело растянутых перед норками в земле. Энн оглянулась, ее глаза цвета океана в пасмурную погоду встретились с глазами Пола. Он прочел во взгляде девушки одновременно храбрость и неуверенность.

— Эти женщины все время молчат. Пол, насколько хорошо они знают наш язык?

— Не слишком. — Пол прибавил шаг, поравнялся с Энн и пошел рядом. Мы с доком сделали только две попытки обменяться с ними знаниями языка. И большую часть времени пришлось совершенно напрасно потратить на изучение их языка.

— Почему же напрасно? — проворчал Спирмен. — Док утверждает, что у них есть цивилизация.

— Дело в нашем речевом аппарате. Их язык основан на звуках, которые слишком высоки для нас. Вы наверняка заметили, что голоса их мужчин и женщин не различаются по диапазону. Целая октава диапазона, в котором располагаются звуки их языка, недостижима для наших голосов. Даже Энн не в состоянии их произнести. Однако они могут произносить наши слова, если захотят. Упрощенный английский должен понравиться принцессе, когда она снизойдет до его рассмотрения.

— Не исключено, что они научились большему, чем мы подозреваем. Они могли подслушивать, скрываясь поблизости от лагеря.

— Нет, Эд. Миджок обнаружил бы их и предупредил нас.

— Ах да, этот… друг человека. Теперь и при нем уже нельзя говорить свободно.

— Просто не думай ничего такого, чего нельзя сказать в его присутствии.

— Черт побери, Пол, иногда ты хуже дока! — Но Спирмен тут же постарался загладить впечатление от своей раздраженной реплики. — Знаешь, раньше мне казалось, что я хорошо знаю бейсик инглиш. Впрочем, все мы его учили. Но док при помощи этого языка просто творит чудеса!

Пол молчал. Вспышка Спирмена всерьез раздосадовала его. Но то, что говорил Эд об уроках бейсик инглиш, которые Райт давал Миджоку, вполне соответствовало истине. Да и Миджок оказался способным учеником. За неделю прилежной учебы он усвоил упрощенный английский и пошел дальше.

— Нэнни, — сказал Пол, — как тебе понравилось, что Миджок начал подпевать, когда ты пела вчера вечером?

— Понравилось.

Энн ответила Полу мимолетной улыбкой, которую можно было назвать почти веселой. Но когда Энн говорила о своем пении, да и в самом пении слышалась невысказанная грусть об умолкнувшей скрипке. У Энн был приятный голос, но в нем не было особой силы и глубины. Энн не слишком любила петь. Ее истинной страстью была скрипка, спрятанная сейчас в относительно безопасном укрытии, каким можно было считать шлюпку. Скрипка ждала своего часа. Если он когда-нибудь и наступит (Сирс уже высушил и натер маслом сухожилия животного, напоминающего оленя; этот скромный эксперимент был направлен в основном на то, чтобы поднять настроение Энн) — так вот, даже если этот час наступит, все равно не будет ни пианино, ни ответа других струнных, ни чудесного плача духовых. Грубые деревянные дудочки — может быть, когда-нибудь…

— Да, он подпевал хорошо, — сказала Энн, улыбаясь. — Органный пункт в тонике, и как раз в нашей тесситуре. Один раз он даже поднялся в доминанту. Инстинкт, что ли? В общем, звучало вполне прилично — даже с учетом твоих, Пол, попыток заполнить середину.

— Черт возьми, а меня вы и вовсе не слышали? — фыркнул Спирмен.

— Вы малость выпали из общей картины, мой добрый сэр, — сказала Энн, — потому что Миджок гораздо лучше подходил по тембру. Но без заполнения действительно звучало немножко пусто. Миджок держал ля бемоль большой октавы — хорошо держал, без дураков… Почему же мы до сих пор не встретили других лесных гигантов?

— Мы кое-что выяснили у него на этот счет сегодня утром. Кажется, разговор был, пока ты купалась. У каждого самца их рода имеется своя охотничья территория, и другие на нее не заходят. Сезон размножения у них строго определен: месяц перед наступлением дождей. Последний раз это было пять или шесть циклов красной луны тому назад. Миджок не силен в математике — она ему ничуть не нравится, и я его вполне понимаю. Женщины лесных людей могут ходить, где хотят — небольшими группами, и при них дети, которые еще нуждаются в присмотре. Но я так понял, что мужчины должны оставаться в пределах своей территории все время, кроме времени Красной-Луны-Перед-Дождями.

— Интересно, пигмеи тоже размножаются в определенный сезон? полюбопытствовал вслух Спирмен.

— Сомневаюсь. Скорее, они в этом похожи на нас — с той только разницей, что женщины главнее мужчин. Судя по их одежде, они уделяют постоянное внимание вопросам половой принадлежности.

Идущие впереди пигмеи остановились. Приглушенный звук, который уже некоторое время доносился откуда-то, оказался плеском волн неспешно текущей реки. Пол припомнил фотографии, сделанные еще с орбиты, а также вызвал в памяти картину местности, знакомую ему по единственному разведывательному полету на шлюпке. Они не могли себе позволить много таких полетов. Чарльсайт, даже с учетом добавочного запаса, принесенного с разбитой шлюпки, следовало экономить. На следующий день после того, как все оправились от болезни, Энн и Эд совершили полет над озером, пытаясь найти следы «Арго». Когда они вернулись, лицо Эда больше было похоже на трагическую маску горя, и ни он, ни девушка не хотели говорить о полете. Позднее они рассказали, в чем дело. Озеро, как выяснилось, представляло собой провал совершенно неведомой глубины. На несколько ярдов от берега тянулось дно из белого песка или, возможно, камня. Потом оно резко обрывалось, и дальше лежала синяя бездна, наполненная чистейшей водой. Там, куда рухнул «Арго», камеры шлюпки не зарегистрировали и следа дна. Никакой самой сложной технике двадцать первого века не под силу было извлечь оттуда корабль.

Пол вспомнил, что речка, до которой они добрались, стекала с западных холмов и текла на восток, лишь слегка отклоняясь к северу, пока не впадала в озеро к северо-востоку от лагеря людей. Другая речка впадала в нее восточнее того места, где сейчас находился отряд, и деревня Пэкриаа — если именно она была видна как параллельные линии на фотоснимке — располагалась немного выше слияния рек.

Округлые валуны выставляли свои бока над тихо шепчущей водой. Речка была двадцати ярдов шириной, медлительная даже здесь, на мелководье. Переходить ее нужно было по выступающим камням.

Почти все реки, замеченные с воздуха в прилегающем к озеру районе, протекали в джунглях. Бесчисленные впадающие в них ручьи и речушки и вовсе не были видны с воздуха. К востоку от каждой цепи холмов миль на пятнадцать-двадцать расстилалась покрытая травой равнина. Преобладающие ветры дули с запада; возможно, более сухие участки с подветренной стороны холмов были благоприятны для травы. Самая широкая полоса травянистой равнины лежала с восточной стороны большой холмистой гряды на берегу океана в семидесяти милях к юго-западу. Некоторые горные вершины этой гряды были настолько высоки, что на верхушках у них были снежные шапки. Основание береговой гряды было довольно узким — едва ли более двадцати миль. Крутые отвесные пики устремлялись ввысь, и утреннее солнце сверкало на голых скалах, которые напоминали черное и красное стекло. Это великолепие, подобного которому не встретишь на Земле, было хорошо видно из лагеря — особенно в полдень, когда рассеивался туман.

Пол вспомнил, что в океане напротив горной гряды, в десяти милях от берега лежит гористый остров. Когда два дня тому назад Пол вылетел в свой разведывательный полет, вооруженный фотокамерой для панорамной съемки, и с головой, полной невнятных мечтаний, он пролетал над островом и отметил его характерные особенности. Выдающуюся южную оконечность, покрытую красным песком; укромные горные долины, одна из которых скрывала озеро блистающую в солнечных лучах драгоценность. Северный берег острова был белым, ровным, плоским. Там было бы легко высадиться, и он был защищен невысоким гребнем красных утесов, который тянулся до самой верхушки острова. Это было место, которое не следовало забывать. Оно явно подходило в качестве приюта для представителей человеческой расы больше, чем любой другой уголок на этом континенте Люцифера. Выслушав описание острова, Райт согласился с полом и дал острову имя Адельфи…

Цепь невысоких западных холмов, постепенно понижаясь, к северу от лагеря переходила в равнину и терялась в обширном массиве нетронутых джунглей, который тянулся, ничем не нарушаемый, до одного из великих озер в четырех сотнях миль отсюда. Это озеро, или, скорее, одно из внутренних морей, имело в длину тысячу четыреста миль. Там, в шестидесяти с чем-то милях к югу, находилось большое скопление параллельных линий в джунглях. Дальше лес постепенно уступал место прерии, которая затем сменялась красной пустыней, а за пустыней высились горы.

Эбро Пэкриаа окунула копье в воду, зачерпнула пригоршню воды и позволила ей стечь между пальцами. При этом она произносила звучное заклинание. Совершив ритуал, принцесса вслед за лучниками перешла по камням на противоположный берег. Дно речки покрывал светлый песок, усыпанный разноцветными гальками.

За речкой Пэкриаа некоторое время вела отряд по тропе, а затем свернула в кустарник. Спирмен проворчал:

— Наконец-то попалась хорошая тропа — так нет, надо лезть в кусты.

— Скорее всего, на тропе расставлены ловушки для посторонних. Принцесса считает, что нам это должно быть известно.

— Ч-черт…

Это был трудный путь. Людям приходилось сгибаться вдвое, шагая по едва заметной тропке, проложенной под ветвями для пешеходов гораздо меньшего роста. В конце концов тропа уперлась в ров шести футов шириной и пяти футов глубиной. Ров изгибался под прямым углом, и обе стороны совершенно прямые линии — уходили вдаль, насколько хватало глаз. На внутренней стороне рва были сложены сухие ветки и связки травы. Пэкриаа прокричала высоким голосом приказ старой женщине в черной юбке, с бичом в руке, которая надзирала за группой из четырех мужчин и трех женщин, совершенно нагих. Они с трудом потащили переносной мост, чтобы установить его поперек рва. Мост представлял собой два бревна, а между ними плетенка из коры и лиан. Тяжесть была для пигмеев почти непосильной, но когда с этой стороны рва уже можно было дотянуться до моста, лучники из эскорта Пэкриаа и не пошевелились, чтобы им помочь. Спирмен шагнул было вперед, но Пол придержал его.

— Нельзя, иначе мы потеряем лицо. Это рабы. Видишь, женщины связаны вместе за щиколотки, а один из мужчин кастрирован. И посмотри, у них клейма на щеках. Нэнни, не забывай, что ты — представительница доминирующего здесь пола. Постарайся выглядеть хотя бы как президент женского клуба.

Пол подумал, что Энн с ее красивым тонким лицом вполне способна выглядеть аристократически, если бы только стереть выражение постоянного беспокойства… Старуха в черной юбке довольно дерзко поклонилась Пэкриаа. Рабы склонились до земли, бросая на принцессу и ее спутников затравленные и ненавидящие взгляды. Все они были молоды и покрыты шрамами, за исключением толстого и морщинистого евнуха. У одной из женщин была свежая рана на груди. От усилия при перетаскивании моста рана начала кровоточить, но женщина не обратила на нее внимания. Пол заметил, как Спирмен сделал нарочито непроницаемое лицо и подумал: «Хорошо. Если к присущим ему терпению и храбрости он сумеет добавить (слышу твой голос, док) милосердие и самопознание… Ох, молчи уже, критик, молчи…»

Деревья здесь были вырублены — достаточно давно, потому что пни успели сгнить. Просека была таких размеров, что расстояние между верхушками оставшихся стоять деревьев составляло двадцать футов. Деревня была вытянута в длину, занимая просеку. Таким образом, ее жители получали солнечный свет, но не боялись нападения омаша. Судя по карте, здесь должны были быть еще две таких просеки, которые были видны с воздуха как параллельные линии.

— Нэнни! Надо постараться узнать что-нибудь про то большое поселение на юге. Помнишь? Скопление параллельных линий на фотоснимке.

Оказалось на удивление легко задать этот вопрос Пэкриаа при помощи знаков. Но в ответ женщина-пигмей принялась потрясать копьем и злобно бормотать что-то невнятное. Она все время повторяла слово «Вестойя» похоже, оно было названием места, о котором спрашивали люди, и еще одно имя — «Лэнтис». Это имя вызывало у нее такую злобу, что Пэкриаа всякий раз плевалась, произнося его.

— Давайте-ка тоже скорчим рожи в сторону юга, и побыстрее, — тихо предложил Пол.

Разыгранная людьми пантомима как будто успокоила принцессу; она даже улыбнулась.

Берег рва был оставлен в диком состоянии, образуя защитный барьер из кустарника, лиан, неухоженных деревьев. За барьером начиналась местность, явно носившая на себе следы воздействия человека. Строгими рядами росли окультуренные растения — одни, с крупными листьями, напоминали сахарную свеклу; другие курчавились мелкими листиками; еще одно растение ощетинилось побегами невероятного ярко-изумрудного цвета. Вдоль ряда деревьев тянулась тропинка, по которой и зашагала Пэкриаа. Под деревьями стояли крытые травой строения. Прежде чем принцесса свернула с тропы, Пол насчитал тридцать построек. Из них не доносилось ни звука. Деревья принадлежали преимущественно к одному виду — высокие, тонкостволые, с темными зубчатыми листьями. Огненно-алый цветок за ухом у Пэкриаа явно был сорван с одного из этих деревьев. От алых цветов на деревьях исходил запах, подобный аромату красного жасмина — густой и сладкий, но удивительно свежий. Здесь, в наполовину освещенном солнцем коридоре, не было сельскохозяйственных посадок, щедрая плодородная почва была пуста. Не росли здесь и пурпурные лианы.

Сопровождавшие Пэкриаа мужчины-пигмеи куда-то исчезли. Женщина с копьем проводила принцессу и землян через просеку к другому коридору. Там их ждали. Женщины-воины выстроились в три шеренги, по пятьдесят человек в каждой. Вновь Пол и его товарищи увидели юбочки из травы всевозможных цветов, кроме королевского синего. На меднокожих лицах женщин застыло невозмутимое выражение, как будто они и в самом деле были вырезаны из меди.

Эбро Пэкриаа начала речь, оснащенную сложными ораторскими периодами. Пол рассматривал застывших в неподвижности воинов. Более двух третей женщин были недавно ранены. Раны были самыми разными — от царапин до недостающих рук, грудей или глаз. У некоторых были такие ужасные раны на теле, что непонятно было, как им вообще удается стоять прямо. Однако даже самые серьезные раны выглядели чистыми, не гноились. И никто в шеренгах даже не шелохнулся, пока Пэкриаа говорила. Принцесса высоко воздела правую руку с растопыренными пальцами. О чем она говорила, о полете шлюпки? Пол услышал имя «Торооти». Пэкриаа повторила его несколько раз, и женщины с непроницаемыми лицами закачались из стороны в сторону, шепотом в унисон повторяя имя Дороти вслед за принцессой — словно ветерок прошелестел над шеренгами. Пэкриаа повернулась к своим гостям. Быть может, она знала, что такое смех; но вот слезы ей были неведомы. Женщина-пигмей сжимала и разжимала кулаки, четырнадцать пальцев мелькали так быстро, что Пол потерял счет движениям: больше двадцати раз, но сколько? Пэкриаа показала на воинов, и проделала то же самое помедленнее, и только десять раз, затем показала еще одну руку с загнутым большим пальцем. Пол пробормотал:

— По-моему, она хочет сказать, что после войны их осталось только сто сорок шесть из… из трех сотен, или около того.

Пэкриаа положила свое копье у ног Энн.

— Отдай ей таким же образом свой нож, — посоветовал Пол.

Пэкриаа взяла нож, положила его поперек копья, шагнула назад и сделала знак Энн повторить ее движение. Трое землян отступили на шаг, но Пэкриаа продолжала нетерпеливо махать руками. Пол прошептал:

— Эд, мы с тобой никчемные мужчины. Давай отойдем подальше.

— Черта с два, — грозно проворчал Спирмен.

— Давай отойдем! Это всего лишь церемония. Наша безопасность все равно зависит от тридцать восьмых калибров у нас в руках. Дело не в расстоянии. Назад!

Эд Спирмен попятился назад, недовольно бурча. На пронзительный призыв Пэкриаа из-под деревьев вышла шаркающая процессия. Это все были мужчины: старые, дряхлые, грязные. Некоторые хромали, у двоих были пустые глазницы, а один был настолько болезненно толст, что едва тащил свое рыхлое тело. Они были причудливо раскрашены разноцветными пятнами и полосами, в основном белыми и желтыми. А их кожа, потемневшая то ли от грязи, то ли от старости, имела цвет красного дерева. Жалкая процессия образовала кольцо вокруг скрещенных ножа и копья. Проходя мимо оружия, каждый старик плевал на него и бросал сверху пригоршню земли, пока на месте ножа и копья не возник небольшой холмик. Совершая все это, дряхлые пигмеи бормотали, выли и вскрикивали. Пальцы их непрестанно шевелились, рисуя в воздухе странные знаки. В руках они держали наподобие палиц бедренные кости, ожерелья и браслеты из ракушек украшали сморщенные шеи и уродливые щиколотки. На первый взгляд это была простая церемония в знак мира и дружбы, но презрительное отношение к мужчинам-колдунам придавало ей неприятный оттенок. Колдуны искоса бросали на незнакомцев взгляды, полные скрытого недоброжелательства.

— Знахари, — шепотом сказал Пол. — Отдаленное подобие знахарок и ведуний женского пола в патриархальных обществах. Эд, мы должны наладить хорошие отношения с этими кошмарными пугалами, иначе нам несдобровать.

И Пол с неожиданной тревогой всмотрелся в лицо человека, который никогда не позволял себе расслабиться настолько, чтобы предложить кому-нибудь дружбу. Пол задумался, сможет ли Эд приспособиться к миру, в котором наука и техника были мечтой, а реальностью — суровая необходимость выжить.

Церемония окончилась без особой помпы. Жуткие старики просто заковыляли прочь от свежего холмика и скрылись в тени деревьев. Женщины-воины расслабились. Но колдуны не ушли совсем, они уселись под деревьями, разглядывая незнакомцев. Они плевали, почесывались и переговаривались между собой. Одни прикрыли подслеповатые глаза, но другие смотрели открыто, и в их взглядах явственно читалась ненависть, причинами которой были зависть и страх. Чудовищно толстый старик примостил свое распухшее брюхо на коленях и что-то бурно нашептывал на ухо слепому колдуну. Темные губы шепчущего кривились в зловещей улыбке.

 

8

Эбро Пэкриаа жестом пригласила своих гостей сесть перед большим строением. Волокна растений, из которых были сплетены его стены, были выкрашены в такой же ярко-синий цвет, как и ее юбка. Воины-пигмеи прогуливались вокруг, демонстрируя беспечность. Молодые мужчины и голые ребятишки стали понемногу робко выходить из домов. Самые маленькие дети были непропорционально крошечными, хотя и большеголовыми — величиной не больше домашней кошки. Возможно, рождение ребенка для женщин этой расы представляло лишь легкое неудобство. Среди детей было много явно одинаковых двойняшек. Детвора держалась поближе к заботливым мужчинам; только девочки постарше рисковали подойти довольно близко к незнакомцам.

Это была деревня, не знающая смеха. Ни ребячьей возни, ни каких-либо проявлений нежности, кроме как между мужчинами и совсем маленькими детишками. Все обитатели деревни сгорали от любопытства, но его внешние проявления были сведены до абсолютного минимума: пигмеи жадно разглядывали землян, храня каменное выражение на лицах.

Пэкриаа вошла в синее строение одна — внутри ее встретил хор голосов — и оставалась там несколько минут. Когда Пэкриаа пригласила гостей садиться, большинство раскрашенных дряхлых мужчин захромали прочь, даже ужасный толстяк, для которого ходьба должна была быть страданием. Они пересекли вырубку и устроились в тени на противоположной стороне, откуда и продолжали злобно разглядывать землян. Пол заметил, что даже женщины носительницы копий делали шаг в сторону, уступая дорогу колдунам, и избегали встретиться с кем-либо из них взглядом. Толстый колдун нашел такое место, откуда ему были хорошо видны все три посетителя деревни, и пялился на них, беззубо посасывая бедренную кость, которая служила ему палицей.

Дома были построены таким образом: легкие деревянные рамы на две трети высоты занимала плетенка из коры, крыша была перекрыта тем же материалом. Похожие конструкции Пол видел на Земле в республике Океания, где провел год. Он вспомнил, что современные граждане этой республики, в состав которой входило много островов, предпочитали древний способ постройки домов жилищам из пластика и камня. Строения, возведенные по образу и подобию домов предков, гораздо больше соответствовали и климату Океании, и непритязательному стилю жизни приветливых островитян. Однако здесь, в отличие от Земли, не было домов, возведенных на помостах. Надо полагать, здесь не существовало проблемы ядовитых змей и насекомых. Еще эта деревня отличалась от земных отсутствием домашних животных. Не было заметно, чтобы ее обитатели страдали от паразитов или болезней. Если не считать ран, да грязи на старых колдунах, кожа пигмеев выглядела чистой и здоровой. Землянам не пришлось столкнуться здесь даже с неприятными запахами, если не считать специфического запаха масла, которым мужчины натирали тела.

Пэкриаа вернулась. На ней была явно ритуальная раскраска, за оба уха были воткнуты цветы, и еще один цветок привязан стеблем к медальону Дороти. Ее глаза, груди и пуп были обведены жирными белыми кругами, запястья украшали синие браслеты. Вместо юбки на ней оказалась бахрома из раковинных бус, которая самым невинным образом оставляла ее почти обнаженной. Ракушки напоминали, на взгляд Пола, раковины улиток. Ножные браслеты Пэкриаа были сделаны из деревянных бусин, выкрашенных в оранжевый цвет. Макушка ее лысой головы была покрашена голубой краской — такого цвета, как яйцо малиновки. Двое мужчин, отмеченных клеймами, — надо полагать, рабов, — несли за ней сиденье. Оно представляло собой деревянную колоду, покрытую искусно вырезанными стилизованными изображениями животных. Когда Пэкриаа уселась на него, ее голова оказалась на уровне головы Энн. Энн вежливым тоном произнесла:

— Какого черта я не могу быть столь же очаровательной?

Пэкриаа наклонила голову. Появился мальчик без рабского клейма с деревянной чашей. Пэкриаа сделала глоток зеленоватой жидкости и передала чашу Энн. Спирмен заворчал.

— Ритуал, — сказал Пол. — Ты должна глотнуть, Энн. Только не предлагай нам, ничтожным мужчинам.

Энн отпила из чаши. На глаза ей навернулись слезы; она с трудом подавила отрыжку.

— Крепко… я хочу сказать, это алкоголь.

Празднество затянулось на целый час. Нелегкий час, ибо блюда следовали без передышки одно за другим. Их приносили рабы с другой стороны просеки. Оттуда доносился шум голосов и тянуло дымом. Все блюда включали мясо, нарезанное мелкими кубиками — вареное, жареное, тушеное с неизвестными овощами. Только одно кушанье оказалось совершенно жутким: основательно протухшее мясо в очень остром соусе. Судя по всему, оно было любимым лакомством Пэкриаа, ибо принцесса рьяно расправилась с немалой порцией и похлопала себя по животу в знак довольства. Энн заметила:

— Еще одно такое угощение, и я предпочту поискать другую планету.

Наконец даже Пэкриаа решила, что трапезу пора заканчивать. Она хлопнула в ладоши. Женщины-воины, вытирая жирные губы, выстроились в неровную линию. Спирмен беспомощно проворчал:

— И они в состоянии танцевать с такими набитыми животами?

— Может, оно как раз утрясется… — предположила Энн.

Пляски тоже продолжались около часа и представляли собой один монотонный танец — что-то вроде повествования о войне. Некоторые из наиболее сильно раненых женщин разыгрывали сольные пантомимы, показывая, как они получили боевые раны. Кульминацией танца послужило появление на площадке соломенного чучела женщины. У тщательно сделанной и ярко раскрашенной фигуры была кошмарная маска вместо лица и преувеличенные признаки пола. Когда ее принесли, танцующие разразились визгливыми воплями, в которых, похоже, слышалось имя («Лэнтис! Лэнтис!»), и набросились на чучело. Они били и трепали фигуру, и быстро разорвали ее на куски, а растащили — на память о празднестве, надо полагать.

Женщины-воины дотанцевались до полного изнеможения. Когда они наконец растерзали чучело, толпа изящных мужчин устроила представление совсем иного рода — чисто эротический танец, который послужил убедительным доказательством мнения, которое уже и так сложилось у землян по поводу роли мужчины в этом обществе. Мужчины-пигмеи были инфантильными созданиями, во всем подчиненными женщинам. В сексуальном поведении они исполняли функцию пассивного соблазнения. Время от времени какая-нибудь из воинов вытаскивала приглянувшегося ей мужчину из ряда танцующих. Он принимался громко хныкать — что, очевидно, от него ожидалось, — а она награждала его пощечинами, пока он не замолкал, и уводила прочь. Но большинство воинов были слишком усталыми, или наевшимися, или ранеными, чтобы заинтересоваться мужчинами. Через какое-то время около двадцати женщин собрались в кружок, и мужчины принесли грудных детей, чтобы воины их покормили. Крошечные младенцы, в пропорциональном соотношении со взрослыми гораздо меньше земных новорожденных, вели себя на удивление тихо. Матери обращались с ними бережно и умело, но без особой нежности. Они кормили одновременно двоих младенцев, и время от времени обменивались детьми с другими кормящими женщинами. Мужчины, напротив, демонстрировали нежную привязанность к малышам, на что воины не обращали внимания. Энн прошептала:

— Признаться, мне все сильнее не нравится этот народец.

— Постарайся совладать с собой.

— Я понимаю, Пол, но…

— По крайней мере, у них есть цивилизация. — Спирмен вслух спорил сам с собой. — Потенциал развития технологии. Хорошее огородничество. Неплохие инструменты и оружие.

— Нэнни, попробуй-ка попросить мадам президента показать нам город.

Пэкриаа тотчас согласилась, и даже пришла в восторг от идеи.

На первом из участков деревни, находящихся под деревьями, располагались все жилые строения, из которых ни одно не могло сравниться красотой с великолепной хижиной Пэкриаа. Принцесса пригласила Энн внутрь и ясно дала понять, что мужчины войти не могут. Через некоторое время Энн вышла. Щеки ее горели. Позднее, когда уже не было бы очевидным, что она говорит о доме Пэкриаа, Энн рассказала:

— Я не рассмотрела подробностей. Там было сумрачно, и не горели никакие лампы — хотя я вроде заметила глиняные штуки, похожие на древние римские светильники. Чисто. Странные приятные запахи. Я встретилась с… наверное, с матерью Пэкриаа. Она ужасно старая, с почти черной кожей. Их кожа, наверное, меняет цвет от возраста.

— Скорее от грязи, — предположил Спирмен.

— Ничего подобного. У них очень чисто. Древняя дама приняла меня в своей комнате. Раб делал ей педикюр. А вы заметили, что мы ни разу не видели старух?

— Наверное, они сидят по домам и принимают знаки почитания, — сказал Пол. — Это было бы вполне логично.

— У ее высочества есть… ээ… придется назвать это гаремом, иначе не скажешь. Десять изящных мужей. Или одиннадцать.

— Какая женщина! — сказал Спирмен.

Энн забавляла ситуация, хотя щеки ее пылали от смущения.

— Она предложила мне одного из них.

— Надеюсь, ты сумела отказаться так, чтобы не оскорбить ее?

— Я старалась, Пол. По-моему, мне удалось передать мысль, что для меня это что-то вроде табу… Ее высочество не настаивала.

Прямоугольный ров окаймлял всю деревню. Одна сторона прямоугольника шла параллельно реке на расстоянии не более тридцати футов, но не соединялась с ней. Было бы несложно заполнить ров водой, но пигмеи явно не собирались этого делать. Когда Энн проявила любопытство по поводу рва, Пэкриаа была потрясена тем, что кто-то может не знать таких вещей.

— Кэксма! — произнесла она и показала на запад. — Кэксма!

Убедившись наконец, что Энн действительно не понимает, в чем дело, Пэкриаа нарисовала на земле картинку. Образ получился таким впечатляющим, что она первая отпрянула в испуге. Рисунок изображал в профиль животное с вытянутой мордой и горбом на спине, размерами побольше крысы. Пэкриаа нарисовала ему крошечный глаз и торчащие вперед зубы — но зубы хищника, а вовсе не грызуна. Передние лапы были мощными, хорошо пригодными для того, чтобы рыть землю. Пэкриаа не дождалась, пока Энн как следует рассмотрит рисунок, она плюнула на него и яростно стерла пяткой. Потом принцесса сердито пробормотала заклинание и показала на сухие дрова, заготовленные вдоль рва. Ее жесты нарисовали в воздухе пламя, которое в случае чего защитит деревню…

Второй защищенный деревьями участок был занят мастерскими. Здесь работали не рабы, а мужчины-пигмеи. Они с любопытством уставились на гостей, оторвавшись от изготовления глиняных сосудов. У них не было гончарного круга — только собственные руки в качестве инструмента, — но имелась земляная печь для сушки и обжига изделий. Пэкриаа подозвала своего любимчика, немолодого пигмея, приласкала и отправила обратно шлепком по заднице. Пигмей радостно захихикал беззубым ртом. Дальше Пэкриаа и земляне прошли мимо ряда красильных чанов, мимо трех женщин, которые плели циновки из коры, мимо лежащих на земле неоконченных наконечников для копий и стрел, мимо большой рамы, на которой были растянуты шкуры вроде оленьих.

— На шкурах они спят, — сказала Энн, — и используют в качестве ковров. В доме у Пэкриаа их полно…

На задах деревни был устроен бревенчатый загон, охраняемый двумя женщинами-воинами. Напротив загона, но повернутый лицом к деревне, стоял на низкой платформе кошмарный деревянный идол восьми футов высотой. Пэкриаа привела гостей к подножию идола и опустилась на колени. Люди поняли, что нужно последовать ее примеру. Энн грациозно воспроизвела действия Пэкриаа. Становясь на колени, Пол бросил взгляд через плечо и увидел, что за ними недружелюбно наблюдают три колдуна, оценивая каждое движение гостей. Было нелегко стоять на коленях под их неподвижными взглядами. Пол понадеялся, что Спирмен их не видел.

Идол имел преувеличенные женские признаки и нарисованные белой краской огромные хищные зубы. В щель, изображающую левую руку, было воткнуто девятифутовое копье острием кверху. Вместо правой руки у истукана была ветвь дерева, протянутая вперед, к деревянному столу с изрубленной столешницей. В целом это выглядело как громадная берущая рука. И она, и стол были запятнаны старой и новой кровью.

Пэкриаа принялась негромко бормотать длинную молитву, в которой многократно повторялось имя «Исмар». Когда она окончила молитву, у нее был довольный вид; во взгляде принцессы, брошенном на Энн, почти читалась улыбка. Пол осмотрелся и не увидел колдунов; но ощущение, что они откуда-то наблюдают за людьми, осталось. Поднявшись с колен, Пэкриаа повела гостей к загородке из бревен. Полу показалось, что здесь вряд ли так уж нужны охранники…

От этих низкорослых мужчин, женщин и крохотных детишек не исходило никакой опасности. Они казались какими-то не вполне живыми. Они двигались, как все живые существа, они плевали, зевали, чесались; тут женщина механически нянчила младенца, там мужчина подошел к деревянному корыту, зачерпнул пригоршню пойла из отрубей, съел и почесался боком об угол корыта, как животное. Если не считать таких элементарных действий, обитатели загона производили впечатление неживых. Женщина прошла несколько шагов за мужчиной, и отстала; и погоня, и бегство были уныло-ленивыми пониженная до неузнаваемости реакция на едва заметную искорку стимула. Никто не обратил внимания на появление Пэкриаа и незнакомцев. Лица их были пустыми и расслабленными, во взгляде не читалось и тени мысли — разве что мимолетное отражение какой-либо чисто физической потребности. Все они были избыточно полными. Некоторые из женщин носили следы ранений, но раны были старыми и давно зарубцевались. Пол не находил анатомической разницы между этими людьми и их полными жизни собратьями из деревни. Возможно, наркотик?..

Пэкриаа двигалась среди них, поглядывая, как фермер на скотину. Она подняла упитанную маленькую девочку, которая не сделала попытки бежать, и показала ее Энн с довольной гордостью, ущипнув ребенка за пухлое бедро. Девочка не обращала внимания на то, что с ней делают, механически жуя кашицу из отрубей. С трудом подавляя рвотный рефлекс, Энн пробормотала:

— Пол, как нам выбраться отсюда?

Эбро Пэкриаа поняла ее интонацию. Она небрежно опустила девочку на землю и повела гостей прочь из загона. Она казалась скорее обиженной, нежели рассерженной. Ее огорчило, что могущественные друзья не оценили по достоинству такое процветающее хозяйство…

Воины снова собрались посреди просеки, но теперь, с наступлением сумерек, в них было угрюмое и напряженное ожидание. Разложили большой продолговатый костер. Пэкриаа жестом дала понять людям, что они могут усаживаться, где пожелают. Энн никак не могла найти способ сообщить принцессе, что они хотят вернуться к себе в лагерь, а та явно думала о чем-то совсем другом, очень серьезном, и не могла больше уделять время гостям. Принцесса ушла в синий дом. Женщины-воины, рассевшиеся вдоль костра, принялись синхронными движениями разбрасывать пригоршни земли. Колдуны, которые сбились в плотную группу за их спинами, затянули монотонное заклинание. Пэкриаа вернулась, одетая в длинную белую юбку. На принцессе не было ни раскраски, ни украшений. Она стала ходить туда и обратно вдоль костра, и читать молитвы, пока не стемнело окончательно. На ее призыв появились старые мужчины-пигмеи, в отличие от колдунов не выделяющиеся ни уродствами, ни раскраской. Они принесли нагруженные чем-то шкуры и разложили их близ огня. На шкурах оказались белые кости, сломанное оружие, юбочки, набедренные повязки, ожерелья, стрелы, глиняные горшочки и деревянные чаши, а также много фигурок из глины. Воины рухнули лицами вниз, лбами на руки, и запричитали.

Спирмен произнес в замешательстве:

— Одних едят, других оплакивают. Убийство и любовь…

— Ну да, они ведь люди.

— Ох, заткнись, Пол. Кто, по-твоему, люди? Эти животные?

— Прислушайся. Так люди причитают над погибшими, правда?

Энн заговорила со сдержанной яростью.

— По крайней мере, мы не каннибалы. Может быть, на Земле по-прежнему идут войны, но…

— А что, убивать тысячи людей на большом расстоянии лучше? Прислушайся к их пению, Энн.

Через какое-то время монотонное пение стало единственным, что существовало в мире, кроме сияния красной луны и порхающих синих светляков. Именно этот голос Пол слышал той первой ночью в джунглях: льющийся в ночи плач, в котором слышались жалоба, удивление, мольба. Чувства, которые испытывает человеческая душа, осмысляя смерть — как, впрочем, и в размышлениях о жизни. Скорбная песнь должна была звучать, не умолкая, подобно крикам древесных лягушек, все тринадцать долгих часов люциферианской ночи… Пэкриаа не участвовала в вокальной части ритуала. Она сидела в одиночестве, охраняя вещи усопших. Время от времени хрупкие мужчины подбрасывали топливо в костер. Принцесса изредка бросала суровые взгляды на гостей; она про них не забыла. Раз или два Пол поймал себя на том, что засыпает, убаюканный бесконечным монотонным причитанием…

— Пол?

— Да, Нэнни. Я не сплю.

Пол заметил, что Спирмен резко вскинул голову, склонившуюся было на грудь.

— Док вчера спросил… соглашусь ли я родить ему ребенка.

Спирмен протянул руку и ласково коснулся руки Энн.

— Зачем об этом говорить сейчас? Я не могу думать под их чертовы завывания.

— Я все время думаю… то, чем мы жили раньше, теперь не важно. Пол, ты хорошо знаешь дока. Мне кажется, ты его понимаешь.

Энн и Спирмен озабоченно смотрели на Пола, освещенные таинственными отблесками костра. Пэкриаа, услышав их голоса, бросила на людей раздраженный взгляд.

— Дороти сказала мне, что хочет, чтобы отцом ее второго ребенка стал Сирс. Хотя она по-прежнему останется со мной. Может быть, это для нас и неестественно, но в нынешних обстоятельствах правильно. Пока мы еще не можем устанавливать законы и обычаи. Их установят наши внуки — если они у нас будут.

— Я знаю.

Но взгляд, который Энн бросила на хмурое, озабоченное лицо Спирмена, говорил, что ее решение будет принято в соответствии с ним.

— Давайте помолчим. Принцесса сердится…

Прошел еще час, и голова Спирмена снова опустилась на грудь, а рука, которой Эд обнимал прислонившуюся к нему девушку, расслабилась. Но Пол больше не чувствовал сонливости. У него даже мурашки по коже пошли от ощущения близкой опасности. Пол осмотрелся, пытаясь определить источник этого ощущения. Не колдуны; они, сбившись в кучу, выпевали негромкий контрапункт к причитанию воинов. Нет! Опасность исходила от Эда Спирмена, и Пола бросило в холодный пот при мысли о том, что сейчас случится. Слишком поздно. Голова спящего Спирмена склонилась набок, и раздался страшный, оглушительный храп — храп, от которого даже на огромном «Арго» было нелегко укрыться. Сирс Олифант утверждал, что сотрясение от храпа Спирмена могло бы двигать корабль, если бы его как-то удалось передать на дюзы. Но сейчас это было отнюдь не смешно…

Пэкриаа подскочила с места и пронзительно выкрикнула приказание. Пение прекратилось. Разъяренные воины повскакивали с мест, схватили копья и тотчас окружили гостей. Спирмен даже подняться не успел.

— В чем дело? — ошеломленно буркнул он, но десять женщин-пигмеев уже тащили его прочь, крепко ухватив за руки и ноги.

— Не вырывайся, Эд! Потерпи! — крикнул Пол.

Его тоже несли несколько воинов, а вокруг колыхались нацеленные на него копья. Другие куда-то тащили Энн, которая отчаянно кричала, как будто они могли ее понять:

— Не трогайте его! Отпустите! Он ничего не сделал!

Пол чувствовал, что с ним не собираются драться, хотят только ограничить его свободу действий — иначе они бы вели себя по-другому. Они миновали защищенную деревьями полосу, пересекли просеку и остановились перед истуканом божества. Окружавшие Пола женщины с копьями расступились, и он увидел Спирмена.

Винтовку Эд подхватить не успел, но пистолет-автомат был при нем, в кобуре. Ни Энн, ни Пэкриаа Пол не заметил. Лицо Спирмена выражало предельную концентрацию усилий и безумную ярость. Женщины-пигмеи подняли его и бросили на стол перед идолом. Эд был наготове. Он извернулся, как огромная кошка, вскочил на ноги и выхватил пистолет. Раздался оглушительный выстрел. Спирмен целился в лезвие гигантского копья идола. Каменный наконечник разлетелся вдребезги. Грохот выстрела заставил пигмеев отпрянуть. Эд Спирмен наклонился, схватил идола за руку и дернул вперед изо всех сил.

Истукан закачался, застонал как живой, и рухнул, раздавив как мошку одного из воющих колдунов — слепого старца.

Деревня погрузилась в потрясенное молчание. Теперь Пол увидел Энн. Пигмеи отпустили ее. Лицо Энн было белым, но наряду с ужасом в нем читались ликование, гнев, восторг. Державшие Пола воины тоже отпрянули. Пистолет словно сам собой скользнул ему в руку. Пол отчаянно пытался сообразить, как ему вернуть друзей к уравновешенному поведению.

— Идемте к ближайшему выходу, — сказал он. — Только не бежать!

Пигмеи позволили им уйти. Их божество рухнуло. Они были слишком потрясены, чтобы думать о чем-нибудь еще… Земляне беспрепятственно добрались до края деревни. Спирмен перепрыгнул ров, протянул руки Энн и перебросил ее на другую сторону.

— Кто-нибудь взял фонарик?

— Да, я взяла… — сказала Энн и вдруг заплакала. — Фонарик взяла, а пистолет — нет…

Пол прикрывал тыл.

— Они не станут нас преследовать. По крайней мере, какое-то время.

Трудно было идти в темноте по узкой тропке, сгибаясь чуть ли не вдвое, чтобы не задевать ветки. Зато когда трое людей наконец выбрались на открытое место, они сразу услышали журчание воды, подсказавшее им, куда идти. Пол освещал фонариком цепочку валунов, пока Энн и Спирмен переходили реку. Энн все еще всхлипывала после пережитого.

— Мы никогда не выиграем. Это все чистое безумие — и наш полет, и все, что случилось здесь, и вообще все. Человеческие существа безумны все до единого…

— Тише, дорогая, — сказал Спирмен. — Мы же выбрались оттуда, верно?

Так, но где же тропинка? Это был какой-то кошмар, поистине безумный: они шарили наугад, пытаясь найти путь, и не было провожатого, и даже тот крошечный источник света, который у них был, казался скорее насмешкой и вводил в смятение…

Внезапно впереди вспыхнули другие огни, послышались голоса приглушенное ворчание Миджока, и затем явственный оклик Райта:

— Вот они! Все трое, Миджок!

Пол побежал к ним.

— Что остальные? Дороти? Сирс?

— В полном порядке, сынок, — успокоил его Райт. — Не считая того, что Дот ужасно беспокоится за тебя с тех пор, как мы услышали выстрел. Сирсу пришлось схватить ее в охапку и держать — ну, не совсем так буквально чтобы она не убежала из лагеря. Знаешь, женщины такие странные создания. Не любят, когда в ночи стреляют, если их дружок где-то бродит.

— У нас были неприятности. Не исключено, что они нас преследуют… или станут преследовать. Не знаю…

Энн не произнесла ни слова. Пол увидел, что ее гибкие пальцы легли на покрытую мехом грудь Миджока.

— Миджок, я устала и мне плохо, — сказала она. — Ты понесешь меня?

Спирмен простонал:

— Энн, ты что? Подумай головой!..

Но Миджок тотчас опустился на колени и подставил руки, а Кристофер Райт сказал:

— Почему нет? Почему бы нам не нуждаться друг в друге?

Миджок первым отправился по тропинке, неся Энн. Спирмен сдавленно прошептал:

— Я бы сам понес ее!

Он явно не хотел бы, чтобы кто-то услышал его слова, и Пол быстро отвернулся. И услышал, как лесной гигант глубоким басом произнес, старательно выговаривая новые слова:

— Вы — мой народ. Я никогда не уйду далеко от вас.