Глава 1. Кошмар во сне и безрадостная явь
Кончики пальцев холодные, и густые ручейки крови кажутся совсем горячими. Они медленно стекают по пальцам, оплетая их влажной сетью, текут по запястью, спотыкаясь о белые незаметные волоски на коже, бегут по сгибу локтя и предплечья, затекают в ямку ключицы, а потом огибают грудь, сгущаясь в ложбинке, никак не в состоянии добраться до розовых вершинок сосков.
Пальцы сжимаются, выдавливают остатки драгоценных багровых капель, большая часть которых затекает в мой рот. Все, что не попадет внутрь, стекает по губам и подбородку, шее, и горячие карминовые ручейки встречаются в ямке ключицы. Много крови, очень много, она несет магию души, такую сладкую и питательную, помогающую медленно расцветать цветку надвигающегося экстаза.
Разрезанная в лохмотья высушенная плоть еще пару минут назад бьющегося сердца, отбрасывается мной в сторону. Падает к бездыханному телу, чью жизнь питало только что, а может, это того тела, что рядом? Взгляд немного плывет, но вполне способен разглядеть, что на земле — она усыпана телами, все с зияющими ранами на груди, они перемазаны кровью, вокруг высушенные сердца, и уже не понять, где чье.
Я стою босиком и чувствую сырость земли. Она пропиталась кровью убитых мной людей. Сотни, а может, и тысячи мужчин и женщин, девушек и юношей, стариков и детей.
Но мне все равно. Плевать. Зато внутри расцветает нечто, что заставляет меня летать, я не иду, а парю. Внутри больше ничего не болит. Я больше не испытываю ни гнева, ни боли, ни страха. Я желаю только одного — чтобы цветок, наконец, расцвел и остался со мной навсегда. Даже позволяю себе улыбнуться, думая об этом. Но это лишь привычное движение, рефлекс, и он пропадает, когда взгляд цепляется за знакомый силуэт мужчины. Рваные края раны сохранили часть рисунка, темные волосы и знакомые зеленые глаза — теперь они как мутное стекло, в них не осталось магии жизни.
Наклоняюсь и липкой рукой провожу по темным, все еще шелковистым волосам. Теперь мои пальцы не просто холодные — они леденеют. Этот загадочный цветок, что распускается в душе — замирает и того гляди завянет.
И снова приходит она — боль, что заполняет каждую клеточку, что заставляет одинокой волчицей выть по ночам, а когда сил не остается — боль заставляет задыхаться.
Мои крики тонут в воздухе, вмиг ставшем тягучим киселем. Я хочу развернуться и броситься бежать, но ноги вязнут в пропитанной кровью земле. Вот-вот и меня разорвет на куски — нужно бежать, но тело двигается слишком медленно.
— Василиса! — знакомый, чуть суховатый голос требовательно зовет меня. — Василиса!
Этот сон повторялся уже не первую ночь. Опять меня разбудила Лидия. Может, крики были не такими беззвучными?
Меня колотила мелкая дрожь, но на этот раз дело вовсе не в магических потоках. Это страх пытался выбраться наружу.
Реальная боль в душе уже притупилась. Я достаточно потратила времени на это, и спасибо Лидии за специальные сборы трав, что я пью уже третий месяц, уверена, они сыграли немаленькую роль в процессе моего душевного исцеления.
— Что-нибудь слышно о нем? — мой голос дрожал в одном ритме с телом.
Прабабушка отрицательно махнула головой. Она не спросила, о чем я, потому что точно знала — речь об исчезнувшем рубиновом сердце.
— Нет… — произнесла Лидия подтвердив, смысл своего жеста. Ответ вышел обрубленным — явно хотела сказать что-то еще, но промолчала, а значит, побоялась задеть мои не до конца зажившие раны. А значит, речь о Максимильяне или других Старцевых.
— Говори, баб, речь о нем…
— Фил мне звонил, — неохотно продолжила она, — он очень просит о помощи, ему и так тяжело…
Тут Лидия снова стала сама не своя. Не в первый раз она так напряглась, когда речь зашла о Старцевых, ее тело беззвучно вздрагивало. Не знай я ее, подумала бы, что она сдерживает рыдания. Но по кому? Сначала я думала, что это из-за меня она переживает. Но теперь есть сомнения. Я в норме, почти.
Не может же она скорбеть о смерти Северьяна Старцева, внезапной и, как любое убийство, трагичной своей несправедливостью. На тот прием я так и не попала. Что же там все-таки случилось? Мне никто толком так и не рассказал, а допытываться я не стала. Ясно мне было только то, что Максим теперь глава колдунов, а его отца кто-то убил. И благодаря этому мне позволено находиться в доме Лидии, пока я не буду «готова» к выполнению своих обязанностей.
Кстати об обязанностях. Кроме «кружка избранных», а это Старцевы, Демьян, предводители Новосибирского клана вампиров и, конечно, Пражский клан, никто больше так и не узнал о том, что я красная ведьма. Если в основном составе участников кружка я была более-менее уверена, то вот в вампирах с европейским акцентом — ни капли. Но к удивлению, моему и всего семейства Вершининых, слух о моей истинной природе сил не распространился. И даже более того, — как сообщил Ефимии Модест, Пражский клан если и покинул сибирские просторы, то точно не через аэропорт или железнодорожный вокзал.
Выбралась из постели и поплелась в ванную, прабабушка последовала за мной, она тоже только недавно проснулась и не успела переодеться в привычное строгое платье, будучи сейчас в синем халатике из тонкой воздушной ткани. Осенний воздух все больше наполнялся свежей прохладой, и поутру еще гуляли не стихшие с ночи сквозняки. Пальцы Лидии, тонкие, с чуть суховатой кожей, сжимали кружевные края халата, слишком усердно стягивая их, будто ей было холодно. Все больше я видела признаков сокрытия информации от меня.
Конечно, мне ничего не стоит все выяснить, но больше я не хочу видеть чужие души. Насмотрелась, хватит. И свою тоже не желаю видеть — никогда.
— Какого рода помощь? — поинтересовалась, промокнув лицо полотенцем.
— Кажется, речь шла о допросе подозреваемых или свидетелях, он слишком быстро говорил, теперь на нем висит весь колдовской аппарат управления, мальчик не готов к такому…
— Почему на нем? — оборвала Лидию, взгляд мой был готов уловить любой намек на ложь. Сердце уже и так нервно уменьшало интервалы между ударами, а я всего лишь подумала о нем, и о том, что с ним что-то случилось. Даже имя его вслух никто не говорил. — Почему на нем?! — голос меня явно подводил, чуть срывался от настойчивости вопроса.
— Я не хотела тебе говорить… — залепетала вдруг Лидия, что совсем ей не свойственно. Вот теперь я ее точно не узнавала и уже готова была нарушить данные себе обещания. И в первую очередь то, где речь шла о том, чтобы не заглядывать в чужие души. — Северьян скончался прямо на руках у Максима. Он все еще не пришел в себя, а перед этим еще…
— Да, еще рубиновое сердце украли, — перебила я ее и вставила свой вариант фактов, отягчающих душевное состояние Максимильяна Старцева. Услышать вслух о том, что случилось со мной, казалось невыносимым.
— Да, именно, — подыграла Лидия.
— Я помогу.
Да, я согласилась. С трудом мне верилось в это. Но, когда Лидия открыла часть информации о случившемся, сердце, так уставшее работать за последнее время, сжалось, причиняя боль своим неестественно сильным движением, будто хотело задушить, добить уставшую раненную душу, чтобы та больше не мучилась.
Перед завтраком я отправилась на уже ставшую ритуалом прогулку. Сейчас это было особенно приятным занятием. Сентябрь я любила всегда. Не только из-за своего дня рождения. Воздух в сентябре никогда не был душным. Незначительное понижение температуры придавало ему особую свежесть, а терпкий запах постаревшей листвы лишь добавлял ноты изысканности и ощущение чистоты. Краски смешивались, то теплые оттенки охры, то холодный и сырой асфальт в карминовых пятнах осиновых и рябиновых листьев.
Деревенская жизнь пошла мне на пользу. Как только я стала выбираться в лес на прогулки или просто бегать по вытоптанной проселочной дороге через поле, мое душевное самочувствие пошло на поправку.
Сегодня я отправилась дальше обычного и дошла до места силы. Учитывая повторяющийся сон, местом действия которого как раз и было оно, не самая хорошая идея, но ноги сами несли.
Опушка, усыпанная древними камнями, с не менее древним алтарем в центре, была покрыта желто-красными листьями, а вот трава еще зеленая.
Но меня удивила своим присутствием фигура в белом плаще с накинутым на голову капюшоном. Надеюсь, плащ не на голое тело.
Не подойти и не поздороваться с Серафимой Павловной, высшей белой ведьмой и одной из старейшин, было бы невежливо. Не почувствовать мое присутствие она не могла.
— Ты пришла, — констатировала женщина, не поворачиваясь ко мне лицом. Внимание ее занимал алтарь.
— Я гуляла, — пояснила я, потому что слова ее прозвучали странно. Можно подумать, она меня ждала. Хотя…
— Это я тебя позвала, — повернулась она ко мне. Однобокая ухмылка явно говорила о самодовольстве в данный момент.
— Не почувствовала, — как можно равнодушнее ответила я. Нечего делать из моей рассеянности повод для гордости.
— Неудивительно, он будет твоей слабостью всю жизнь, — снова эта ухмылка, а слова резанули не хуже ножа.
— Думаю, это скоро пройдет, — неприязнь от встречи скоро будет тяжело скрывать, если дамочка продолжит в том же духе.
На лице, усыпанном совсем свежими морщинами, засияла радость. Что же ты светишься, будто выиграла джекпот? Что тебе вообще от меня надо? Светлые водянистые глаза не внушали мне доверия. Было в них какое-то хладнокровие.
— Думаешь? Ну, у Лидии так и не прошло, — выдала наконец белая ведьма.
Внутри все напряглось. В голове далеко не стройным рядом стали выстраиваться догадки. Как же не хотелось ей показывать, что сказанное для меня еще какая новость! И меня это действительно задело.
— Наши сердца прочны, и такое чувство, как любовь, поселившись раз, останется там навсегда, — продолжила Серафима Павловна.
Мое сердце в ответ на такую информацию протестующе застучало сильнее.
— Зачем вы хотели меня видеть? — больше и не думая сохранять вежливый тон, процедила я.
Белая ведьма сделала шаг навстречу, поднесла палец к тонким губам, призывая к тишине. Бледные глаза широко раскрылись, скользя по моему лицу и изучая его.
— Предупредить! — изрекла, наконец, старейшина. — Разбив свое сердце вместо положенного, ты нарушила законы магии, красные ведьмы — не наше спасение, такие как ты, несли смерть, оступишься — и ты умрешь!
Договорив предупреждение, больше показавшееся угрозой, белая ведьма повернулась вокруг собственной оси, края плаща грациозно взметнулись, и, обернувшись пятнистой совой, старейшина упорхнула с места силы, а я осталась одна в лесной тишине наедине с полученной информацией и собственными враждебными мыслями.
После этой незапланированной для меня встречи остался, мягко говоря, неприятный осадок. Сказанное старейшиной — настоящая загадка, смысл которой еще предстоит разгадать.
Пока я возвращалась к усадьбе, будто недосказанные, фразы белой ведьмы назойливо вертелись в голове, не давая покоя. Настойчивый разум находил свой смысл, перекликающийся с ночным кошмаром. Что, если она права? А что значит — «оступишься — умрешь»?