Апрель 1199 г.

Епископ Гуго Линкольнский был одним из немногих, осведомленных о серьезном ранении Ричарда при осаде Шалю – он встречался с аббатисой Фонтевро, и та сказала, что король едва ли выживет. Печальная весть о смерти Ричарда застала его в Анжере, и прелат тут же направился в Фонтевро, к месту погребения. Однако епископ сделал крюк от дороги к замку Бофор-ан-Валле, поскольку не забыл о вдове Ричарда.

* * *

Беренгария поспешно вышла навстречу ему во двор замка.

– Как я рада видеть тебя, милорд епископ!

Глядя на ее сияющую улыбку, он ощутил внезапную боль, понимая, что его слова произведут бурю, которая до неузнаваемости изменит ее мир. Но тянуть с этим смысла не было, и он предложил ей сразу пойти в часовню.

Это не вызвало у Беренгарии подозрений – ей казалось естественным, что клирик в первую очередь думает о молитве. Он отправил клерка и слугу в дом, а сам отправился вместе с королевой в часовню. Придворные дамы и капеллан Беренгарии сопровождали ее, поскольку даже имея дело с таким благочестивым мужчиной, как епископ Гуго, приличия следовало соблюдать.

* * *

– Государыня… Тебе надлежит собраться с силами, ибо я принес скорбную весть.

Глаза Беренгарии округлились.

– Ричард?..

Он печально кивнул:

– Король был ранен при осаде Шалю. Рана загноилась, и лекари ничего не смогли сделать.

Она пошатнулась и, отвернувшись, оперлась на алтарь, как будто не могла устоять. Однако когда к ней поспешили капеллан и фрейлины, Беренгария вытянула руку, отстраняя их. Епископ Гуго молча покачал головой, давая им знак оставаться на месте. Он видел, как дрожь сотрясает ее хрупкое тело, но ждал, когда она обратится к нему. Лицо женщины было в слезах, но голосом она овладела.

– У него… он успел исповедаться?

– О да, миледи. Об этом можно не волноваться. Он исповедался аббату Ле-Пену, получил отпущение грехов и скончался в Божией благодати. И даже простил арбалетчика, который ранил его.

Она на мгновение прикрыла глаза, но сквозь ресницы продолжали течь слезы.

– А королева знает?

Он с печалью отметил, что Беренгария говорит «королева», как будто королева была только одна. Понимая, что это причинит ей еще большую боль, он ответил:

– Знает. Она была рядом с ним, когда он скончался.

– Понятно, – промолвила она. – Значит, он послал за ней.

«Но не за мной». Несказанные слова, казалось, повисли в воздухе между ними. Епископ взял ее за руку и мягко проводил к скамье у стены, жестом остановив остальных.

– Я знаю, почему он не послал за тобой, миледи. Случившееся пытались как можно дольше сохранять в тайне. Брат Ричарда был в Бретани, и ему хотели послать весть до того, как бретонцам станет известно, что король при смерти.

Она опустила взгляд на свои сжатые руки, на тускло поблескивающее обручальное кольцо.

– А если бы я вдруг приехала к нему во время осады, это привлекло бы внимание.

И опять лишь про себя произнесла остальное: «Это потому, что мы с Ричардом так мало времени проводили вместе. А вот визит его матери выглядел бы вполне естественно».

– Да, миледи, именно так, – ответил он, поскольку считал, что правда всегда милосерднее лжи.

Пусть лучше она стыдится, зная, что проблемы ее брака известны половине христианского мира, чем уверится, что умирая, муж совсем не думал он ней. Прелат поколебался, но, вспомнив, что она видела умирающих от подобных ран при осаде Акры, добавил:

– И он наверняка не хотел, чтобы ты видела его в таком состоянии, мадам.

Ее губы дрожали, и епископ, взяв ее руки в свои, заговорил о целительной силе милосердия Божьего, уверяя, что они с Ричардом опять будут вместе, и напомнил об утешении в молитве. При этих словах Беренгария подняла голову:

– Долго ли моему супругу придется страдать в Чистилище, милорд епископ?

– На это я не могу дать ответ, миледи.

– Но наши земные молитвы сокращают срок?

Епископ кивнул, она судорожно вздохнула и опять прикрыла глаза. Но когда он предложил отслужить мессу для ее домочадцев, Беренгарии удалось улыбнуться.

– Спасибо, милорд епископ. Я бы этого очень хотела.

Затем вспомнив о долге хозяйки, она предложила ему гостеприимство Бофора.

– Я с удовольствием отужинаю, миледи, но не могу остаться на ночь. После мессы мне снова нужно в дорогу. Я спешу в Фонтевро, проследить за похоронами короля в воскресенье. Для меня будет честью сопровождать тебя.

Беренгария помолчала, потом медленно покачала головой.

– Нет, милорд епископ. Это похороны сына королевы, а не моего мужа.

Он не стал попрекать ее за это ожесточение, как поступило бы большинство священников, и она утешалась тем, что епископ понял. Гуго покинул ее несколькими часами позже, и с его отъездом Беренгария ощутила, что лишилась последнего друга. Стоя во дворе замка, испанка смотрела, как он проехал через ворота и вскоре скрылся из вида. Лишь тогда она возвратилась в часовню, отстранив капеллана, который пытался ее сопроводить, из глаз опять потекли слезы, и она их больше не сдерживала. День угасал, и маленькая часовня наполнялась тенями, в воздухе слабо пахло воском горящих свечей и ладаном. Пройдя по нефу, Беренгария опустилась на колени у алтаря и стала молиться за душу своего мужа.

* * *

Уилл Маршал и Губерт Вальтер разбирали спор нормандских баронов в замке Водрей, когда прибыло срочное сообщение из Шалю. Послание Ричарда потрясло Уилла – из него следовало, что шансы на выздоровление невелики. Ричард приказывал ему отправляться в Руан и взять контроль над замком и предупреждал, чтобы Уилл хранил в тайне весть о его ранении. Уилл доверился только архиепископу, который также был потрясен, и они немедленно отправились в Руан.

Следующие три дня оказались трудными. Смерть короля всегда вызывает проблему, особенно когда вопрос наследования смутен. Но, кроме того, оба они хорошо знали и глубоко уважали Ричарда, поэтому их горе было личным в той же мере, как и политическим. Однако Уилл не оставлял надежды, ведь Ричард часто бросал вызов судьбе, и хотелось верить, что он и на этот раз сможет справиться. За эту надежду Уилл цеплялся до кануна Вербного воскресенья. Когда он уже был готов отойти ко сну, с юга прискакал новый посланник. Опустившись на ближайший сундук, Уилл бессильно смотрел на письмо, словно ждал, что эти пронзительно-жестокие слова исчезнут и знакомый мир не сделается таким чужим и страшным. Потребовалось некоторое время, прежде чем он смог заставить себя подняться и приказал седлать коня. Испуганному оруженосцу Маршал сказал, что несмотря на позднее время, ему нужно ехать к архиепископу Кентерберийскому в аббатство Нотр-Дам-дю-Пре.

* * *

Они сидели молча, глядя, как мерцают угли в угасающем очаге. Губерт Вальтер послал за вином, но они к нему так и не прикоснулись. Губерт всегда гордился своей прагматичностью. Однако сейчас он не мог справиться с чувствами, хотя воспринял катастрофу скорее как князь церкви, чем как друг человека, почившего в канун Великого вторника.

– Возможно, это прозвучит глупо, – сказал примас, – но я столько раз наблюдал, как Ричард играет в кости со смертью, что даже сосчитать не берусь. Со временем я даже поверил, что он никогда не проиграет в этой игре.

Уилл заморгал из-за того, что глаза начало щипать.

– Я думаю, что все мы….

– И чем нам теперь утешиться? Я сильно опасаюсь, что Анжуйская империя ненадолго переживет своего властелина.

Уиллу подумалось, что риск поддаться отчаянию слишком велик. Но имея жену, шестерых детей и обширные владения рода де Клари, которые следует защищать, он не мог позволить себе такой роскоши.

– Мы должны действовать быстро, милорд архиепископ. Как только французы узнают о смерти нашего короля, они набросятся на нас, как ястреб на подраненную цаплю.

Губерт стиснул губы, подумав о радости, которую весть из Шалю доставит Филиппу Капету.

– Все было бы проще, если бы мы поближе узнали Артура, если бы в свое время его мать позволила нам растить его при дворе Ричарда. Говорят, он неглупый парень и смелый, хоть и совсем юн. Если люди встанут за него…

– Мне кажется, это неправильный путь, – напрямую возразил Уилл, потому как слишком многое было поставлено на кон, чтобы говорить обиняками. – Артур окружен коварными советниками, и, по отзывам, уже проявляет гордость и упрямство. Если мы его коронуем, кто реально станет править вместо него? Я боюсь, что король Франции.

– А ты предпочел бы Джона? Мы не знаем, каким человеком может стать Артур, но нам чересчур хорошо известно, каков принц.

– Я согласен, – признал Уилл. – Но брат ближе по крови, чем племянник. Кроме того, Джон – человек взрослый. И наш король назвал его своим наследником.

– А что ему оставалось? При отсутствии собственного сына… – Губерт смолк, не договорив.

Глубоко скорбя о Ричарде, он злился на него за беспечность, за то, что король не позаботился о преемственности. Ему следовало избавиться от своей королевы сразу, как только стало очевидно ее бесплодие, или уж договориться с бретонцами.

– Я не хочу видеть королем Джона.

– Мало кто хочет. Но Джон – это все, что у нас теперь есть.

Архиепископ собрался было что-то возразить, но раздумал. Он понимал, что многие согласятся с Маршалом и сочтут Джона меньшим из зол, а междоусобица – беда еще похуже, чем выбор в пользу Джона. Но прелат оставался при убеждении, что это большая ошибка.

– Пусть так и будет, – мрачно заключил Губерт. – Но могу уверить, когда-нибудь ты пожалеешь об этом как ни о чем другом в своей жизни.

* * *

Мариам не одобряла решения Джоанны обратиться к Ричарду. Ее выбор был понятен – у кого же искать военной поддержки, как не у Львиного Сердца? В нелогичности Джоанну не упрекнешь. Но Раймунд не желал, чтобы она это делала, и Мариам считала, что Джоанна должна предоставить решение мужу. До сих пор Раймунд казался более добродушным, чем большинство мужей, но наверняка и он не лишен мужской гордости, а мужская гордость – вещь такая хрупкая, что на нее даже дышать следует осторожно. По крайней мере, так Мариам считала.

Бросив взгляд на Джоанну, она вздохнула. Лучше бы ей удалось при помощи лести и уговоров добиться согласия Раймунда. Джоанна его убедила бы, будь у нее терпение. Но терпением Джоанны не заполнишь и наперстка. По крайней мере, это она доказала, когда повела атаку на замок мятежников в Ле-Кассе, вместо того чтобы дождаться возвращения Раймунда. Узнав об этом, он пришел в ярость, и Мариам его не винила. Они с женой, конечно же, помирились – скорее всего, в постели. Поняла ли Джоанна, как ей повезло быть замужем за мужчиной, который еще и ее любовник? Мариам снова вздохнула, зная, что и ей бы так повезло с Морганом, будь судьба благосклоннее.

– Миледи? – сэр Роже да Лорак, капитан придворных рыцарей Джоанны, осадил коня рядом с обеими женщинами. – Впереди ручей. Я предложил бы остановиться и напоить лошадей, если ты не против.

– Конечно, сэр Роже, – улыбнулась Джоанна.

Роже состоял у нее на службе с недавних пор. Его предложил Раймунд, и Джоанна была вынуждена признать, что муж сделал достойный выбор. Она была уверена, что Роже готов отдать жизнь, защищая ее, но кроме того, рыцарь проявлял необычайную проницательность. Разумеется, он заметил, как легко она сейчас устает, и нашел повод для остановки, чтобы дать ей передохнуть и при этом не задеть гордость. Джоанну расстраивало, что в последнюю пару недель она чувствовала себя такой обессиленной, и она была признательна Роже за тактичность – не самая распространенная добродетель для солдата.

Роже помог дамам спешиться. Джоанна последовала за ним к рощице в стороне от дороги, и как только на траве раскинули одеяло, уселась в тени старого дуба, прислонив ноющую спину к могучему стволу дерева. Мариам присоединилась к ней и предложила открыть корзинку с провизией. Джоанна поспешила покачать головой – ее мутило, как будто она плыла по морю, а не ехала в дамском седле на любимой кобыле. Хорошо, что до Пуатье оставалось всего пять миль. Роже уже отправил вперед рыцаря с приказом подготовить дворец к их приезду, и она надеялась, что прием не слишком затянется, так хотелось ей лечь в постель.

– Джоанна… – Мариам колебалась, поскольку Джоанна отвергала все ее предыдущие попытки обсудить миссию поиска Ричарда. Но она устала пребывать в неизвестности. – Куда после Пуатье?

– В аббатство Фонтевро, разумеется. Если кто-то знает, где проливает кровь Ричард, то это, скорее всего, моя мать.

Мариам показалось, что она заметила слабый отблеск улыбки, и это поощрило ее продолжать.

– Ты и Раймунд… Вы мирно расстались?

– Да… Мы были недовольны друг другом, но больше не ссорились. В конце концов, он согласился, чтобы я попросила помощи Ричарда, сказав, что это хоть и ненамного, но лучше, чем если бы я возглавила новый поход против его мятежных лордов.

На этот раз она улыбнулась открыто, и Мариам, набравшись храбрости, твердо сказала:

– Тебе повезло, что у него есть чувство юмора.

– Я знаю, – согласилась Джоанна. Как жаль, что гордость не позволяет ей лечь на подушку и одеяло – веки отяжелели, как камень. Помолчав немного, она добавила: – Мне не в чем обвинять Раймунда. Он всегда меня предупреждал, что любовник, а не боец.

Мариам привстала, растерянно глядя на подругу.

– Ты хочешь сказать, как… Вильгельм?

Глаза Джоанны широко распахнулись.

– О Боже, конечно нет!

Они никогда не обсуждали этот роковой изъян в человеке, который был добрым братом для Мариам и любящим мужем для Джоанны. Это было слишком опасно. Джоанна понимала, что если рискнет озвучить свои сомнения, то выпустит на свет демонов, способных нарушить мир ее брака. Вильгельм проводил агрессивную внешнюю политику, отправлял военные силы в Египет, Северную Африку, Грецию и Испанию, однако никогда не принимал личного участия в этих кампаниях. В их мире королю полагалось лично вести в бой свою армию, но Вильгельм отправлял людей на смерть, прохлаждаясь в безопасности и уюте дворца в Палермо. Джоанна не любила Вильгельма, но любви и не ждут в королевских союзах. Но она понимала, что была бы несчастна с мужчиной, которого не могла уважать, и потому постаралась держать эту дверь закрытой и запертой покрепче.

Мариам была рада услышать от Джоанны заверения, что она не приравнивает недостаточный боевой пыл Раймунда к трусости Вильгельма. Даже теперь эта тема оставалось слишком болезненной для обсуждения, и потому Мариам просто сказала:

– Я очень рада, что ты это понимаешь.

– Конечно же, Мариам. Может, Раймунд и не такой полководец, как Ричард – да и много ли найдется таких, как мой брат? Но он ведет своих людей в бой и вместе с ними рискует жизнью. Нет, проблема в том, что Раймунд смотрит на войну как на последнее средство, даже когда это не так.

Боль в спине усиливалась, и прежде чем продолжить, Джоанна сменила позу.

– У меня есть соображения на этот счет, Мариам. Мне кажется, у Ричарда больше общего с Раймундом, чем я думала поначалу. Им присуща общая слабость, если это так можно назвать – чрезмерная уверенность в себе. Разница только в выборе оружия. Ричард уверен, что с мечом в руках он непобедим. А Раймунд точно так же уверен, что способен уговорить кого угодно и убедить принять его точку зрения, если у него есть хоть шанс.

– Я не смотрела на это так. Но вполне возможно, что ты права.

– Я уверена, что права. И я буду последней женщиной в христианском мире, которая станет отрицать могучую силу обаяния Раймунда. Но обаяние не работает должным образом с князьями церкви или разозленными предателями-вассалами, а я не в силах объяснить это Раймунду. Сказать по правде, у них с Ричардом есть еще одно общее свойство, которому я вовсе не рада. Им обоим неинтересна травля медведя, зато оба обожают дразнить врагов. Раймунд шутит, что мой долг как жены – уберечь его от пути в ад, и не так уж он ошибается. Наша жизнь стала бы куда более мирной, если бы мне удалось убедить его, что не стоит высмеивать публично церковников, даже если они того заслуживают, и что не все мятежники достойны снисхождения.

– И поэтому ты бросилась искать Ричарда?

Джоанна кивнула.

– Раз уж муж не прислушивается ко мне, то, быть может, послушает Ричарда. Ему несложно пренебречь моим мнением о мятежниках. Но если Ричард скажет, что правителя должны не только уважать, но и бояться, он, возможно, и согласится. Я не ожидаю, что Раймунд станет украшать дороги Тулузы гниющими головами преступников и предателей-лордов. Он просто должен понять, что случаются времена, когда снисходительность лишь поощряет дальнейшее неповиновение.

Узнав, что Джоанна все же вырвала у мужа согласие, Мариам почувствовала облегчение. Теперь, когда они наконец опять могли говорить свободно, она воспользовалась этой возможностью.

– Джоанна, когда мы доберемся до Пуатье, тебе стоит показаться лекарю. Я вижу, что ты захворала.

– Я не больна, Мариам, – Джоанна помедлила и неохотно призналась: – Я жду ребенка.

Мариам смотрела на нее с удивлением.

– Почему ты мне не сказала?

– Даже Раймунд еще не знает. Когда мы покидали Тулузу, я сама не была уверена. В марте у меня не пришли истечения, но один пропуск не так много значит. Но две недели назад должно было начаться апрельские месячные. В последние несколько дней я начала чувствовать тошноту. Но признаюсь, что во время прежних беременностей я не чувствовала себя такой измученной.

Мариам знала, что все чувства написаны у нее на лице, и теперь могла только надеяться, что не слишком открыто выказала свои тревоги. В Джоанне она тоже ощущала некоторую неуверенность. Не многие женщины обрадуются третьей беременности за три года. Мариам не сомневалась, что именно поэтому Джоанна так обессилена – ее тело не имело времени восстановиться. Что же, теперь, будучи осведомлена, Мариам постарается облегчить для госпожи эту беременность, и не важно, нравится ли Джоанне, когда вокруг нее суетятся, или же нет.

– Я думаю, в Пуату нам следует взять во дворце конные носилки. Ехать в них тебе будет удобнее, чем верхом на Джинджер.

Мариам обрадовалась, что Джоанна не возражала, но и была этим удивлена. Это подтверждало ее подозрения, что Джоанна совсем нехорошо себя чувствует.

Позволив своим рыцарям спешиться, размяться и, если нужно, прогуляться в кусты для облегчения, Роже оставил нескольких наблюдателей. Сейчас один из них выкрикнул:

– Приближаются всадники!

Предупреждение вызвало бурную деятельность – дороги не всегда безопасны даже для путников с сильным эскортом, как у Джоанны. Она позволила Мариам помочь ей подняться, сожалея, что отдых получился таким коротким. Но люди уже расслабились, узнав в переднем верховом своего, сэра Алана де Мюре: того самого рыцаря, которого Роже посылал в Пуатье.

Джоанна сразу узнала всадника рядом с Аланом.

– Это Морис де Бларон, – сказала она Мариам. – Несколько лет назад он сопровождал Констанцию как епископ Нанта, когда она приезжала на встречу с Ричардом в Кане. Я слышала, что недавно его избрали епископом Пуатье, но не ждала, что он вот так поскачет навстречу, чтобы меня приветствовать.

Повернувшись, чтобы Мариам могла отряхнуть ее юбки, Джоанна улыбнулась через плечо.

– Надо мне не забыть сказать Раймунду, что не все священники враждебны к графу Тулузскому.

Мариам, тронутая тем, как Джоанна гордится мужем, улыбнулась в ответ. Просто редкостная наивность, ведь епископ наверняка приветствует сестру Львиного Сердца, а не супругу Раймунда. Женщины вместе с Роже наблюдали за приближением всадников, и вскоре улыбка Джоанны исчезла – и епископ, и его окружение были мрачны, как будто возглавляли похоронный кортеж, а Алан сгорбился в седле, словно на его плечи легли все тяготы мира.

Джоанна неосознанно отступила на шаг, ощущая приближающуюся к ней волну скорби, готовую поглотить ее мир. Она сразу же догадалась, что за горе они ей несут. Матери уже семьдесят пять, и редко выпадал день, когда Джоанна не благодарила Всевышнего за то, что позволил Алиеноре дожить до такого почтенного возраста. Но она всегда помнила, что по этому счету рано или поздно придется платить. Джоанна часто думала о неизбежности этой потери, в надежде, что так легче будет ее принять, когда придет время. А теперь поняла, что ошибалась.

– Моя мать… – она не смогла выговорить последнее слово, и оставила его висеть в воздухе подобно эху далекого грома.

Алан уже спешился и опустился на колено перед Джоанной. Она увидела, как по его обращенному вверх лицу через дорожную пыль ручейками сбегают слезы. Но рыцарь молчал, и разбить ее сердце пришлось епископу.

Далеко не молодой человек, он страдал от боли в суставах и потому не мог спешиться без сторонней помощи.

– Миледи графиня, нелегко сообщать тебе такую весть. Король… Он умер.

За спиной Джоанны послышались стенания, но она не слышала ничего.

– Нет, – отрезала она. – Не может этого быть.

– Мне очень жаль, миледи. Пути Всемогущего Господа не всегда возможно понять. Но даже величайшие потери с Божьей помощью можно вынести. Для меня честью будет молиться вместе с тобой и отслужить завтра поминальную мессу за государя. Если ты откроешь сердце Божьему исцелению, он не откажет тебе в своей милости.

Джоанна не слушала.

– Нет. Только не Ричард. Я тебе не верю.

Она продолжила бы отрицать эту невероятную ложь. Но тут произошло нечто странное. Земля ушла у нее из-под ног, горизонт наклонился, и весь мир вдруг стал расплываться. Мариам и Роже успели подхватить госпожу прежде, чем она успела упасть, но к тому времени Джоанна уже провалилась во тьму.

* * *

Аббатиса Матильда помедлила в дверях опочивальни Алиеноры, стараясь не побеспокоить лежащую в постели женщину.

– Как она? – тихо спросила Матильда, когда Мариам поспешно поднялась ей навстречу.

– Спит.

– Мне сказали, она потеряла сознание в церкви.

Мариам кивнула, думая, что Джоанна чудом не упала в обморок еще раньше. Она согласилась остаться в Пуатье только на одну ночь, прежде чем скакать в Фонтевро, но ей сообщили, что вскоре после состоявшихся в Вербное воскресенье похорон Ричарда ее мать отбыла из монастыря. Тогда Джоанна настояла на том, чтобы немедля отправиться в церковь, где несколько часов на коленях молилась за душу брата, пока, наконец, ее тело не отказало. Сейчас она спала, но, похоже и во сне не обрела покоя – время от времени бедняжка плакала и вертела головой, словно ища выход из реальности, где боль слишком сильна, чтобы ее выносить.

Аббатиса вскоре ушла, сказав, что заглянет позже. Следующей посетительницей стала приоресса Ализа. Она пододвинула себе кресло и присоединилась к Мариам у постели.

– Вид у нее не слишком здоровый, – прошептала она. – Может послать за лекарем?

Мариам чуть помедлила прежде, чем покачать головой.

– Я думаю, ей просто нужно поспать.

Они старались не повышать голос, но ресницы Джоанны дрогнули. Опухшие, как щелки, глаза смотрели с такой тоской, что взгляд Мариам затуманили слезы.

Приоресса взяла руку Джоанны.

– Если хочешь, я могу рассказать тебе, что происходило. После того как принц Джон благополучно выбрался из Бретани, его первым порывом было скакать в Шинон и взять контроль над королевской казной. Юный герцог Бретонский и его мать предпочли поехать в Анжер, где герцога тепло приняли и на Пасху провозгласили графом Анжуйским. Потом графу Джону с трудом удалось спастись – его чудом не схватили в Ле-Мане. Горожане вели себя так враждебно, что он отбыл с рассветом, всего за час до того, как пришли бретонцы и захватили город, где к ним присоединился король Франции. К тому времени принц Джон уже мчался в Руан, намереваясь стать герцогом Нормандским до того как отплывет в Англию. Мне сказали, что Нормандия и Англия скорее всего поддержат его притязания, в то время как Анжу, Мэн и Турень склоняются к Артуру…

– Что с моей матерью? – перебила Джоанна. Горе было еще слишком свежо, и она пока не готова принимать этот мир без Ричарда. И не была уверена, что когда-нибудь примет.

Взгляд Ализы оживился.

– Она была великолепна, миледи. Они с Меркадье ввели в Анжу армию и разорили окрестности Анжера, чтобы наказать жителей за измену и предупредить остальных о том, как велика цена предательства. – Ализа покраснела, услышав собственные слова, ведь монахиням полагается осуждать насилие. Но как не почтить то, что сделала эта старая скорбящая королева? – Потом твоя госпожа мать собрала лордов Пуатье, чтобы навести порядок в своем герцогстве, выдать хартии, подтвердить привилегии и свободы, признать общины: сделать все, что возможно, для поддержки принца Джона.

– Тебе известно где она сейчас?

– Как говорят, в Пуатье.

– Значит, нам завтра же нужно отправиться в Пуатье, – объявила Джоанна.

Она заметила, как Мариам с настоятельницей обменялись тревожными взглядами, но не приняла их в расчет.

* * *

Конные носилки так раскачивались, что Мариам начинала ощущать тошноту. Как только Джоанне удается спать? Но это доказывает, насколько она измучена. Ее бледность тревожила, кожа выглядела восковой, как церковные свечи, дыхание было частое и неглубокое. Сначала Мариам решила, что Джоанна просто обессилена горем, но постепенно начала понимать, что бедняжка еще и больна. Теперь стало ясно, что эта беременность окажется куда тяжелее предыдущих. Но Джоанна твердо решила разыскать мать, и когда они, прибыв в Пуатье, узнали, что Алиенора отбыла в Ньор, настояла на том, чтобы они отправились вслед за ней.

Когда до Ньора оставалось несколько миль, Джоанна выслала Роже де Лорака вперед, предупредить об их приезде, а сама вместе с Мариам молилась, чтобы Алиенора еще оставалась в замке. Эту внушительную крепость начал строить отец Джоанны, а Ричард закончил, и при виде ее каменных башен Джоанна смахнула слезы, вспоминая, как гордился брат делом собственных рук. Когда конные носилки остановились во внутреннем дворе, Мариам, не дожидаясь, когда принесут скамью, отдернула завесу и выпрыгнула наружу. Роже поспешил к ним, потом в дверях большого зала появилась Алиенора, за ней – ее внучка Рихенца. Мариам обернулась с криком:

– Джоанна, твоя мать здесь!

Никто до сих пор не принес скамью, но Роже быстро подошел и помог королеве взойти на носилки. При виде матери Джоанна начала всхлипывать. Алиенора задернула за собой полог, обняла дочь, прижала ее к себе, и они обе заплакали.