Правому реформистскому рабочему движению в Европе, которое своим предательством (до и после Мюнхенского соглашения) прямо и косвенно способствовало возникновению и упрочению национал-фашизма.
Словом жадным хочу рассказать я,
Словом высохшим, жаждущим хлеба,
Рассказать о потерянном брате.
Об утратившем землю и небо.
Верный — изредка, чаще — предатель.
Спотыкался и ползал он слепо,
И о нем, не достойном проклятья,
Словом высохшим, жаждущим хлеба,
Словом жадным хочу рассказать я.
1. Не о том...
Не о рыданиях матерей;
Не о том,
Как плачет ребенок, семью потеряв и дом,
Нет, совсем не о том.
Не о мольбах дочерей,
Чья поругана честь,
Чья оскверненная кровь текла,
Обагряя тела,
И, как буря, звала
Месть.
Не о том,
Как хрипел, умирая, ваш сын, —
Он погиб на моих глазах.
Я вижу поныне,
Как кровь его стынет,
Ваши лица я вижу в слезах.
Пулею перечеркнула смерть
Цветенье весны двадцатой,
И взор материнский от слез померк,
И горе согнуло
Отца.
А сыну вовеки не встать,
Кровь не польется вспять.
Да, мотив этой песни но нов,
И ритм нам давно знаком.
Стадо слез — под замок, на засов!
Что слеза! Она ни о чем, ни о ком.
Кто станет в беде уповать на слезу?
Кто смиреньем осилит беду?
Кто захочет, чтоб сердце, под стать колесу,
По арене катилось у всех на виду?
Кто воскликнет, кривляясь: «Мне так легко!»?
Пусть плачет нытик, пускай скулит!
Мы встаем безволию наперекор,
Мы не за слезы,
а за динамит!
...А посему
Не об этом разгневанный стих,
Спотыкающиеся, корявые строки.
Кто длину этих строк измерит,
О земля, на дорогах твоих?
Только б даль одолеть,
Отринуть все «ахи» и «охи»!
Вам охота жевать их, о поэты — слезливые ревы?
Вы чихаете? Будьте здоровы!
Вы впадаете в транс? Стерпим все. Не беда!
Но уж если скулить о свободе начнете
На парнасе своем,
В обывательском грязном болоте, —
Мы скажем: аминь! —
Зевнем
И скорей — кто куда.
Не о вас этот стих,
Не для вас он
Сыплет строфы
И смотрит в упор
За черту,
Где земля
Обжирается жертвенным мясом,
Где предательство брата,
Где страх,
Слепота
И позор.
За черту... за рубеж...
Где во мраке сгущенном
Просят воздуха легкие, хрипнут с мольбой,
Где подернуто небо коричнено-черным,
Где в петле задыхается цвет голубой.
Мудрецы на ходулях, хромые провидцы,
Вы одеты в закон, вы у мира в чести,
Но на собственный суд вы рискнете ль явиться,
Груз грехов своих тяжких на суд принести?!
После ночи осады рискнет ли подняться
На развалины стен крепостных дезертир,
Памятуя, что руки его — святотатцы,
Памятуя, что предал разрушенный мир?!
О поколенье не из лучших, —
Без совести и без хребта!
О класс обманутых, заблудших,
Чей легок сон, чья лень крепка!
Все двадцать лет от вето к вето
Ты полз и обращался вспять,
Мир призовет тебя к ответу,
Раз ты не смог атаковать.
Сквозь едкий дым, сквозь пламень рыжий,
Сквозь бой, берущий нас в кольцо,
Твое лицо поныне вижу,
Отступническое лицо.
Твой мир оппортунизма тонет,
Не стало веры на беду.
Где ты теперь? В каком притоне?
В Европе ты или в аду?
Москва отбила Хама свору,
Прикрыв собой судьбу мою.
А ты ступай к столбу позора!
Твое лицо я узнаю.
Ты стой и слушай, что скажу:
О тебе этот стих,
Тебя я сужу!..
2. О тебе...
Солнце,
брось луч нам на землю!
Синий,
прислушайся,
воздух!
Слушай, луна!
Что ты дремлешь
Желтой наседкой на звездах?!
Марш!
Шире шаг!
Пошевеливай!
В ногу!
Колонною длинной!
Кто там отстал? Поживее!
Дружно!
Вперед!
Лавиной!
Горе, вперед!
И веселье!
Смелость и робость,
шагайте!
Стой!
Мы пришли.
Мы — у цели.
Вот он.
Пред вами — предатель!..
Гнев наш зычной трубою
Не способен орать,
В тишине его грозной не бьют барабаны.
Серой, пыльной толпою
Мы пришли, чтоб карать,
Мы стоим пред тобою —
Поредевшая рать,
Ибо ты очернил неба отблеск багряный.
Был на нас ты похожим,
Наш собрат, побратим,
Видел ты наши муки, нашу кровь и печали.
Брел наш сон бездорожьем.
Мы брели вместе с ним,
Наш рассвет был погожим —
Стал он мраком густым, —
Ты все видел, но губы трусливо молчали!
Нет, забыть мы не можем.
Никогда!
Не простим!
Мы с тобой. Нас мильоны.
Но куда ты? Куда?
Мы в гудках паровозных, в жаркой плавке металла.
Нашим хлебом соленым
Ты кормился всегда,
Общий дом наш циклоном
Захлестнула беда.
Как же можешь в лицо нам
Ты глядеть без стыда?
Не твоя ли рука пулям путь указала?!
Мы в тебе разглядели,
Как в зеркальном стекле,
Наши лица и слезы, и печаль, и сомненья.
Стонет наше веселье
На костре и в петле,
Стонет, стонет доселе
В мутной рудничной мгле
И кочует по свету
От измены к измене.
Твой пробил час.
Ты не ушел от нас.
Сейчас тебя мы пригвоздим к столбу.
Не бойся,
Не умрешь.
Благодари судьбу.
Ты должен,
К исповеди приготовясь,
Пробить словами собственную совесть.
Готовься же!
Стань знаком всех времен,
Встань пред лицом вселенной.
Ты по праву
Огнем сегодня будешь заклеймен.
Стой и нагую совесть кутай в траур.
Стой!
Прямо стой!
Затылок твой
Отмерит рост, а не размер позора.
Ты просишь о смягченье приговора?
Стой,
Покинутый мечтой,
Стой на щите, разрубленном на части,
Мильоном глаз прикованный к столбу,
Стой в столбняке, кляня свою судьбу,
Стой голый, очевидный, как несчастье.
Готовься же!
Сегодня Страшный суд
Свершится над тобою.
Колонны обездоленных идут,
Идут безмолвною толпою
Сюда.
Нет, справедливей не было суда:
Лицом к лицу сведем мы наши счеты.
Мы знаем: кто ты, что ты.
Мы промолчим о тех, кто кожу с наших жил
Сдирал,
Кто наше сердце обнажил.
Клянусь я гневом —
В памяти нетленны
Все кодексы, законы всех сортов,
Все чемберлены,
От чьих благонамеренных судов
Остались мы без ребер и задов.
Один — как все.
Шарообразны лица,
В заплывших глазках мысли не прочесть,
Не дрогнут щеки, бровь не шевелится.
На них лишь натянуть штаны
И... сесть.
Ведь эти лица — точные подобья
Того, куда ногой нас били в злобе.
Мы без свидетелей поговорим, дружок.
Пускай мерцает свет,
Свет наших пройденных дорог.
Ты помнишь или нет? —
...В путь, годы,
В дальний путь через хребты времен!
За вами мы шагнем в горящие эпохи.
В путь, годы!
Верный знак для вас вдали зажжен —
В глазах былых рабов восстания сполохи.
Пускай грядущее простит вам ваш возврат!
Как жили вы без нас до нынешнего часа!
Несите к Смольному, поставьте нас у врат,
Нам, грешным,
В грудь его позвольте постучаться!
Скажем все не тая:
Кровь пылала твоя,
Мы пылали. Зажег нас не ты ли?
Ты велел нам до дна
Выпить горечь вина —
Этой чаши мы не освятили.
Скажем все не тая:
Песня взмыла твоя —
Мы сорвались на первом же звуке.
Это мы, отступив,
Не допели мотив —
Ей сковали предательством руки!
Скажем все не тая:
Сердце, вера твоя
В трудный час были преданы нами.
Ты прости нас, прости!
Мы от кривды спасти
Не смогли твое красное знамя.
Скажем все напрямик:
За иссохший родник
И меня и его — нас обоих прости!
Нас обоих прощать, нас обоих карать:
Я и он — мы красные братья.
— Помнишь ли, брат?
Холод и слякоть... ветер и мрак...
Помнишь ли, брат?
Голод... и пуля... и горечь утрат...
Помнишь, браток?
Крови поток
Землю иссохшую залил,
Знамя алело и отблески зарев.
Вышел в поход
1... 9... 17-й год!
И мечты нашей знаки —
На серой мгле,
Словно лозунг в просторы вкован:
Свет!
Земля!
Свобода!
Хлеб!
Четыре коротких слова.
И пошли. И дробь копыт —
Прямо в сердце, прямо в сердце,
Топот ног босых твердит:
Враг смертельный, как ни зверствуй,
Саблю встретишь и свинец!
Рабству черному — конец!
Цену смерти знали все мы,
Ради жизни в пламя шли,
Чтоб грядущее посеять
На одной шестой Земли.
Лихорадит нашу радость,
Сотни раз напев пропет,
И твоя гармошка, братец,
Вторит отзвукам побед.
За смешком летит смешок:
«Господинчик наш, миленок,
Господлейший господенок
Угодил котом в мешок».
«Помнишь, братец, юнкерье?
Попадешься — не воротишься.
Эх ты, яблочко мое,
Да куды котишься?..»
И красное яблочко наше катилось,
Пускалось под звуки гармоники в пляс.
Как светлая память, как высшая милость,
Оно провожало в дорогу не раз.
И сладость, и камень оскомины винной —
В нас,
В нашей свободе, в крови и в любви.
И шар наш разрублен на две половины:
Мир красного яблока
И вражды меж людьми.
Мы шли ураганом — восставшие массы —
От «Яблочка»
И до «Вставай, поднимайся!».
И рвался из глоток людей
Во вселенную
Голос Владимира Ленина,
Голос горящий
И покоряющий,
Голос,
Которому равного нет.
И мы горели,
Товарищи,
И мы покоряли
Свет...
...Помнишь ли, брат?
Вьюга и град...
Помнишь ли, брат?
Дым баррикад...
Помнишь, браток?
Крови поток
Землю иссохшую залил.
Поднял народ
Зарево красного знамени:
1... 9... 17-й год!
3. Вчера и сегодня
Где наш стяг, дороги, тропы?
Сила где? —
Ничтожный прах.
Мы на рынки всей Европы
Слепоту несли и страх.
Разменяли песню гнева
Мы на мусор слов пустой,
И направо и налево
Торговали мы собой.
Мы болтали по гостиным,
Голося:
Ура! Виват!
Не хотелось в бой идти нам,
Мы зевали сладко, брат!
Забывать мы, видно, стали
Голос, бьющий по сердцам,
Что в годину испытаний
Произнес: «Война — дворцам!»
Всё мы кланялись направо
Среди людных площадей...
И октябрьский отсвет плавал
Лишь над родиной своей.
...Помнишь ли, брат?
Вьюга и град...
Помнишь ли, брат?
Гнева раскат...
Помнишь, браток?
Крови поток
Землю иссохшую залил.
Поднял народ
Зарево красного знамени:
1... 9... 17-й год!
Да, было всякое...
Бред? Сон? А может, песня?
Повисла обессиленно рука,
Была она мозолиста, крепка.
Но если
До нынешнего дня ты дотянул,
Зря слезы льешь,
Зря раздуваешь ноздри.
Где этот запах острый?
Где ветер?
Он когда-то где-то дул.
И стяг твой опозорен.
Черен.
Свободу, брат, лакал глотками ты,
Отрекся от своей звезды,
Пугаясь черноты.
И вот уже свободу сам утратил,
Ты сам в темнице, сам в оковах, брат.
Ты шея, не крича: «Виноват!»
Тропой
криминал-
демократии...
Что ж, если мало этого,
Тогда
За космы память притащи.
Да, да!
Тряси ее, чтоб сыпались событья.
Нет, не могу забыть я,
Как жалко ты пищал,
Когда восставшую громили Вену.
Ты встал в ряды борцов?
Крушил ты стену?
Нет?
Как же ты свободу защищал?!
Ты спину гнул.
Ты лепетал: «Спасибо»,
Ты собирал гроши,
Просил подачку нищенскую,
Ибо
Хотел прикрыть позор своей души.
Конечно же,
Переживать красиво
Уместно лишь во время похорон!
Весь мир твоим усердьем покорен:
Не близкий!
Просто — ближний! —
Вот забота! —
Презрел свой стыд
И просит для кого-то:
«Подайте, братья!
Медный сор в горсти
Поможет мир от гибели спасти!..»
Скажи мне, брат, скажи мне — как
Ты вынес этот груз?
Как ты сумел, презренный?!
Померкло солнце. Непроглядный мрак
Сопутствовал ночам твоей измены.
И в этой тьме ты хоронился, брат,
В тень тайной тактики, — не для того ли,
Чтоб совершать нелепый ряд растрат
В припадках колебаний и безволья?
Враг силу набирал,
Его манила власть —
Ты с ним вступил в союз,
надеялся на жалость...
Ты сам не знал, как низко можешь пасть.
А кесарево кесарю досталось!..
Мало тебе?
Дальше могу.
Слушай и — ни гугу!
С тобой говорю я себе же на горе.
Так вот:
Где-то — грань Средиземного моря
И Атлантических вод...
Там кровь текла и ревело пламя,
Там дымилась каждая высота,
Там своим сыновьям грозила колоколами
Страна креста.
Страна Иисуса. Страна эшафота.
Прекрасная родина Дон-Кихота.
Страна покорности и разбоя,
Страна, где клянутся именем Гойи.
Страна, чье веселье и чьи печали
Мигель Сервантес тащил за плечами.
Помнишь? —
Восстал народ смуглолицый
Страны винограда,
Слив
И олив,
Чтоб, стиснув зубы, за волю биться,
Чтоб хлеб добыть, врага одолев.
С отточенной сталью,
Готовы на муки,
Восстали,
Чтоб дети жили и внуки.
Помнишь?
Надежды огонь разгорался.
Помнишь?
Вставали, как пальмовый строй.
Помнишь?
Дрожали черные рясы,
Меч над монашьей сверкал головой.
Помнишь?
И сам призывал ты к расплате,
Разочарован в злаченом кресте.
Помнишь, как снова играл Сарасатте
Песню Испании на костре?
Помнишь ли?
Друг твой латинский упрямо
Знамя несет на дымящийся склон.
Помнишь?
Дрожат кафедральные храмы,
И раздается тревожный трезвон...
И звенит со всех сторон
Тут и там, там и тут:
Донна, донна, будет суд!
Судный день настанет, дон!
Донна, в дом к нам идут!
Суд идет! Там и тут!
Донна! Суд!
Дон! В дом!
Донна! Дон!
Дин!
Дон!
Но даже здесь грешил ты, брат,
Порой дремал, на битву плюнув,
Врага твой не разил снаряд,
Избрал ты путь в Леоны Блюмы.
Твое «быть может» чем карать?
Как называть твое «не знаю»?
Ты утверждал, что рать — не рать,
Что сам ты слаб, что хата с краю.
Я — совесть, я — душа твоя,
Гляди в глаза, замри в тревоге!
Не раз в пути сбивался я,
А ты плутаешь без дороги.
4. Госпожа Ви [18]
Если б кровь вместо тока пустить в провода,
Кряж Кармела дополз бы до русла Кишона.
Кровососы на кровь твою падки всегда,
Ведь она и сегодня
В цене не дешевой.
Кровь доверчива.
Ей приказали — теки!
И течет до конца, и струится она.
Очень любят снаряды ее
И штыки,
Потому что — твоя,
Потому что — красна.
Видно, кто-то
Вертеться земле приказал —
И скрипит, и скулит горемычная ось.
Вот он — Тридцать Девятый —
Всемирный аврал:
И кровавого цвета вино полилось.
Мир наш прост:
Вот четыре его стороны,
Блюдце неба, земли этой черствый ломоть.
Этим — розы, а этим колючки даны,
Им — крупа, вам — вода. Насыщай свою плоть!
Это все сформулировать сытый сумел
В двух словах: «справедливый раздел».
Ты сегодня в чести. Твое имя стократ
Повторяет Ламанш и Евфрат.
Ты сегодня в цене, и сулят тебе рай,
Честный труженик тыла, окопный герой!
И улыбкою липкой тебя одарят:
«Честно вкалывай, брат, с честью, брат, умирай!»
Ты получишь награду за жертвы свои —
Гроб тебе приготовит прекрасная Ви!
Вот это — награда!
Вот это — да!
Чего еще надо?
Смерть? Не беда!
Но кто эта леди с обличьем богини?
Видение? Ангел? Венера? Астарта?
Рожденная пеной, пучиною синей.
Достойная дочка Атлантик Чартер.
Она красотою и взглядом игривым
Влечет тебя в сети обмана и фальши,
Но ты не поддайся греховным порывам,
Старайся подальше держаться, подальше.
Пять пальцев на каждой руке человечьей,
Два пальца поднимешь: знак «Ви» — ее имя.
И дама к тебе устремится навстречу,
Лучами тебя ослепив золотыми.
В ее улыбке — смертельный яд.
Не поддавайся, брат!
Она однажды в двупалый свой знак
Третий палец просунет —
Вот так!
Но это событие я упрежу
И представлю тебе госпожу.
— Простите, миледи! Мой друг заслужил
Внимание ваше. Так вот он.
Он слеплен из крови, из мяса и жил,
Из мыслей, из воли и пота.
Стяните же с пальцев перчатку скорей,
В салонном склонясь реверансе.
Вы морщитесь?
Пот не для ваших ноздрей?
Простите — не знали мы раньше.
Я помню,
Как стала ты на стену лезть,
Раскрашенная потаскуха,
Когда о земле независимой весть
Твое потревожила ухо,
И как ты на родине выла своей,
Когда растрясли твое сало,
Когда твой соперник, такой же злодей,
Тянул к тебе лапу Исава.
«Спасите Империю!
Рушится дом!» —
Ты с визгом повсюду шныряла,
К востоку пыталась направить тайком
Ревущую силу снаряда.
Успехом твои увенчались труды?
Дай время —
Наступит расплата,
И пламя моей отступившей звезды
Вернется грозою крылатой.
Не сбыться твоим сумасшедшим мечтам!
Наше вам!
До свиданья, мадам!
Да, брат. Куда податься ей?
Не светят ей лучи с высот.
За кровь твою, за кровь людей
Придет с востока месть, придет.
А с этой будешь ты плутать,
Глядишь — и сердца жар потух.
Куй совесть! Куй мечу под стать!
Мертвит успокоенья дух.
Пусть ветры, пусть вихри гудят!
Слушай внимательно! Помнишь ли, брат?
Помнишь браток?
Крови поток
Землю иссохшую залил.
Поднял народ
Красное знамя
1... 9... 17-й год!
5. Будь готов!
Голод, беды и страхи кругом.
Он зовет тебя нощно и денно —
Заточенный, пробитый штыком,
Этот мир, бастион осажденный.
Небеса его — пламя и дым.
Стены рушатся с фронта и с тыла,
Ибо ненависть лупит по ним,
Ибо жизни разорваны жилы,
Ибо черный погромщик-циклон
Стебли, стены ломает в разбеге,
Ибо в горле хрипенье и стон,
Ибо плотно смыкаются веки.
Слышишь ты? Это будущий мир
За твердыню души своей бьется,
В обороне ложится костьми,
Отступает и все ж не сдается.
Ибо знамя труда и мечты
Не склонит он пред силою зверя —
Только б день полыхал с высоты,
Только б луны в ночах бронзовели.
Будет он отступать пред врагом,
Измотает его, перемелет,
Будет молотом бить и серпом,
Напоит его брагой метели.
И когда зашумит над тобой
Искупленье надеждой крылатой,
Руку старшему брату подай,
Поддержи долгожданного брата!
Запомни:
В какой-то год,
В какой-то грозный вечер или полдень
Возмездие придет
И станет на колени черный сброд,
А старая потрепанная шлюха
(Я говорю о леди Ви),
Стараясь расшатать во что бы то ни стало
Наш мир усталый,
Опять начнет слоняться меж людьми,
Нашептывая в ухо:
«Гоморра и Содом
Грозят вселенной,
Спасем себя, уйдем
Из плена!..»
Вот мой наказ: не слушай лжи,
Не верь, не верь словам преступным,
Бронею сердце окружи,
Стань бастионом неприступным.
Ты можешь грех загладить свой
И спину распрямить однажды.
Пускай наполнится водой
Колодец, стонущий от жажды.
Стой до конца в одном ряду
С людьми Востока.
Скоро, скоро
Оттуда зарева придут,
Тебя избавят от позора.
Ты помни, брат, что алый стяг
С полей Москвы и Украины
Пройдет дорогами атак
И вспыхнет в небесах Берлина.
Но бой на этом рубеже
Концом твоей войны не станет.
Не забывай о госпоже,
Чей взор тебя к могиле манит.
Пусть гнев, отточенный тобой,
Ее кипение остудит.
Коль надо — бей!
И это будет
Решительный, последний бой.
Пусть гнев течет в твоей крови,
Готовься!
Встань под наше знамя!
И верность до конца храни
В чужом тылу,
Во вражьем стане!..
Помнишь ли, брат?
Ветер и град...
Помнишь ли, брат?..
Горечь утрат...
Помнишь, браток?
Крови лоток
Землю иссохшую залил.
Поднял народ
Красное знамя:
1... 9... 17-й год!
Солнце,
брось луч нам на землю!
Синий,
прислушайся,
воздух!
Слушай, луна!
Что ты дремлешь
Желтой наседкой на звездах?!
Марш!
Шире шаг!
Пошевеливай!
В ногу!
Колонною длинной!
Кто нам отстал?
Поживее!
Дружно!
Вперед!
Лавиной!
Горе, вперед!
И веселье!
Четче шагайте!
В лад!
Стой!
Мы пришли.
Мы — у цели.
Вот он.
Помнишь ли, брат?!
Декабрь 1941 г. — март 1942 г.
Перевод А. Ревича