Нельзя отрицать, вышло неловко.

Жан-Ги и Изабель вернулись в Академию, однако Поль Желина попросился переночевать у Гамашей. Рейн-Мари уже готова была сообщит ему, куда он может катиться, но подскочил Арман и сказал, что они с радостью приютят Желину.

— Ты сказал «с радостью», я не ослышалась? — переспросила Рейн-Мари, когда они остались на кухне наедине.

— Oui. Это будет эээ… чудесно, как тебе кажется?

— Мне кажется, ты не в себе.

Он улыбнулся, потом склонился к ней и прошептал:

— Он не ожидал согласия. Разве ты не заметила, как ему стало неловко?

— Я едва успеваю замечать за собой, — шепнула она в ответ.

В попытке сохранит дистанцию, или хотя бы отделить себя от Желины людьми, Рейн-Мари отправилась в бистро и пригласила друзей к себе на ужин.

— Чем мы будем их кормить? — спросил Арман.

Рейн-Мари указала взглядом на миску с собачьим кормом.

— Ой, только не говори мне, что...- начал он.

— Нет, — Рейн-Мари засмеялась. — Рут, конечно, не заметит. Но остальные могут.

— И только по этой причине ты не станешь кормить гостей собачьей едой?

— На вашем месте, месье, я бы воздержалась от критики, учитывая, по какой причине у нас будут гости. С радостью! — Она покачала головой. — Вообще-то, я смотрела на Грейси, потому что ей пора прогуляться.

— Давай, я сам, — вызвался Арман. Уже от двери он послал ей строгий предупреждающий взгляд.

— Обещаю, никакого собачьего корма, — пообещала она, пробурчав так, чтобы ему всё же было слышно: — Или не обещаю.

Улыбнувшись, Арман подхватил Грейси из корзинки, зацепил поводок, стараясь не наступить на зверька, хотя та и крутилась под ногами. Анри отправился с ними.

Овчарка и Арман с обеих сторон бережно прикрывали крохотное создание, пока обходили задний двор, Анри носом подрывал остатки снега в поисках травы, Грейси повторяла за ним.

— Надеюсь, вы не очень расстроились тому, что я сказал в бистро, — раздался голос Поля Желины.

Арман оглянулся и увидел его, стоящего на задней террасе.

— Как минимум, удивился, — Арман помедлил, прежде чем подойти. — Зачем вы впутали сюда моих родителей?

Вокруг стояла непроглядная темень, свет падал лишь из окон их дома. Желина представал черной аппликацией на фоне окна. Сквозь французские двери Арману было видно, как в гостиной беседуют Клара и Мирна, Клара жестикулирует, что-то доказывая. Габри слушает, вернее, терпеливо ждёт, когда можно будет заговорить самому. Рут незаметна — ссутулилась на диване. Роза и Оливье уставились в окно.

— Думаю, вы знаете, зачем, — Желина шагнул с террасы и присоединился к хозяину дома.

Лицо Гамаша ярко освещалось светом окон. Офицер КККП видел каждую чёрточку.

Поводок в руке Гамаша дёрнулся — Грейси устремилась вслед за Анри.

Желина зашагал рядом с Гамашем.

— Вы уводите меня по садовой тропинке, месье?.

Гамаш проворчал, развеселившись:

— Чтобы вы заплутали? Для этого я вам не нужен. Вы и сами замечательно справляетесь.

— Я сошёл с тропы? Может и так, но не так ли вы обычно находите преступников?

Гамаш остановился и повернулся к гостю.

— И вы решили, что я преступник?

— Сомневаюсь, что пред вами всё предстает в подобном свете. Чтобы считаться преступником, вы должны совершить преступление. А я подозреваю, что убийство Сержа ЛеДюка для вас преступлением не является.

— Тогда что же это?

— Следствие его деятельности, счастливый случай.

— Счастливый?

— Ну, может, не счастливый. Но удачный случай, точно. Вы увидели возможность и воспользовались ею.

— И зачем это мне? — поинтересовался Гамаш.

— Мы все достигаем своего рода перекрёстка, не так ли? — начал Желина серьезно. — Кто раньше, кто позже. Нас приводит туда какое-нибудь ужасное событие. В вашем случае это гибель ваших родителей. В моём случае — смерть моей жены. Столкнувшись с событием подобного масштаба, некоторые отклоняются от пути и становятся озлобленными. Им хочется, чтобы остальные страдали так же, как и они. А другие выбирают тропинку посложнее. Они становятся сострадательными, добрыми и терпимыми к людскому несовершенству. Им хочется оградить близких от той боли, которую они пережили сами.

— Oui, — согласился Гамаш, недоумевая, куда клонит собеседник.

— Сложность в том, как отличить тех от других, — продолжил Желина. — Внешность человека обманчива. Он может говорить одно, а думать совершенно другое. Большинство реальных монстров, с которыми мне пришлось столкнуться, выглядели как святые. И это объяснимо — иначе кто-нибудь остановил бы их гораздо раньше.

— Должен ли я считать ваши слова признанием? — спросил Гамаш и в ответ расслышал из темноты смех.

— Я надеялся, что признаетесь вы, сэр. Это бы облегчило мою задачу. Это бы сделало жизнь вашей семьи проще. Прекратите эти игры. Мы оба знаем, что произошло, и знаем, почему.

Гамаш уставился на Желину.

— Если собираетесь арестовывать меня, то делайте это сейчас. Но не смейте втягивать в это мою семью.

— Слишком поздно. Ваше семейство по уши в этом деле, не так ли? Я знаю, кто такая Амелия Шоке.

— Ничего вы не знаете.

— Я знаю всё.

Гамаш шагнул было к Желине, но вовремя остановился.

Желина не шелохнулся, стоял как вкопанный, словно бросая вызов собеседнику.

— Ещё один удачный случай? — прошептал Желина. — И я буду, как это по-английски? Кормить червей в вашем прекрасном саду, месье? Убить проще?

— Полагаю, ужин уже готов, — сказал Гамаш, а думал в это время совершенно другое. Он отошел от офицера КККП. — Нам пора возвращаться. Грейси, Анри, домой!

Взяв щенка на руки, он повернул к дому, овчарка побежала следом. Сквозь кухонное окно Арман видел, как Рейн-Мари двигается по кухне. Вот откинула волосы с лица. И о чём-то сама с собой говорит, как она обычно делает, готовя грандиозный ужин.

И ему очень сильно захотелось признаться ей в том, в чём он должен был признаться несколько лет назад, вернее, несколько месяцев назад. Когда он впервые увидел имя Амелии Шоке.

* * *

— Как долго я спала? — спросила Рут, уставившись в свою тарелку.

— Трон больше не принадлежит Виктории, если ты об этом, — сообщила ей Мина.

— Из хороших новостей: у нас другая королева, — сказал Оливье, переглянувшись с Габри.

— Я слышал, — сказал Габри, — это противный стереотип. Ой, блин.

— Который час? — настаивала Рут.

Перед каждым стояла тарелка — омлет со свежим эстрагоном и расплавившимся камамбером.

Блюдо с постным беконом стояло на обеденном столе, рядом с корзинкой золотистых тостов, с таявшим на их поверхности маслом.

— Завтрак? — спросила Рут, растерянная больше обычного.

— Ужин, — сказала Рейн-Мари. — Простите, это всё, что у нас есть.

— Очень вкусно, — сказала Мирна, прихватив три кусочка подкопчённого бекона.

— Кто-то даже назовёт это восхитительным, — Рейн-Мари поймала взгляд мужа и улыбнулась.

Все знали, зачем они тут, ну разве что кроме Рут. Они служили живым щитом между Гамашем и офицером КККП.

И тем не менее, все заметили, что Арман сел прямо напротив Желины.

Хочет, решила Клара, показать, что его не запугать.

Хочет, подумала Мирна, сам стать «щитом» для Рейн-Мари, кидавшей в его сторону суровые взгляды.

Чтобы, решил Оливье, не спускать глаз со своего обвинителя.

Потому что, подумала Рут, Зло, как считал Оден, неприметно и непременно человекообразно.

— Спит с нами в постели, — процитировала она тихо. — И ест за нашим столом.

Гамаш, сидевший рядом с ней, повернулся к старой поэтессе.

— А к Добру нас каждый раз что есть силы тянут за руку, — прошептал он ей. — Даже в конторах, где тяжким грузом почиют грехи.

Она пристально на него посмотрела, а застольная беседа, между тем, текла своим чередом.

— Знаешь, как оно заканчивается? — тихо спросила Рут.

— Вот это? — шепотом переспросил он, кивая в сторону Желины.

— Нет, стихотворение, болван.

Он поморщился и задумался на мгновение.

— Зло беспомощно, как нетерпеливый любовник, — сбивчиво начал он, силясь вспомнить. — И начинает свару, и преуспевает в скандале.

— И мы видим, как, не таясь, взаимоуничтожаются Добро и Зло, — продекламировала Рут. — Вот как оно заканчивается.

Долгое мгновение они смотрели друг на друга.

— Я знаю, что делаю, — уверил её Арман.

— А я могу распознать эпитафию, когда слышу таковую.

— Ты назвала кадетов кучкой ущербных. Ты правда так думаешь?

— Про них ничего не знаю, — сказала Рут. — Но точно знаю насчёт тебя. Бекончика?

Гамаш поднял пустую тарелку — Рут просила, не предлагала.

— У меня к тебе вопрос, Рут, — сказала Рейн-Мари с другого края стола. — Не могу найти в архиве ничего времен Великой войны. Не знаешь, что могло случиться с этими материалами? Там же должно быть много всего.

— Почему все думают, что я всё знаю?

— Мы так не думаем, — сказал Габри.

— Ну, про Стропила-для-Кровли я знаю. Никто кроме меня тут о них не знает.

— И что вы о них знаете? — спросил Поль Желина.

Рут его проигнорировала, лишь проворчала что-то, прозвучавшее как «говнюк». Мирна быстро заполнила образовавшуюся кавернозную тишину:

— Причина, по которой вы не можете их отыскать, потому что они уже не Стропила-для-Кровли. Название изменилось несколько лет назад.

— На какое?

— На Notre-Dame-de-Doleur, — сказал Габри.

— Богоматерь-в-Печали? — переспросил Желина.

Арман выпрямился на стуле.

— Или например Богоматерь-в-Горе.

— Там больше нет ничего, — сказала Рут. — Деревня вымерла.

— Не думаю, что название как-то поможет, — сказал Габри.

— Можешь показать её на карте? — попросил Гамаш.

— Ты что, не слушал меня, мисс Марпл? — возмутилась Рут. — Её на карте нет. Её вообще нет.

— Спасибо, что разъяснила, — сказал Арман с преувеличенной вежливостью. — Вот теперь я вполне усвоил. Но не могла бы ты показать, где эта деревня была?

— Могла бы.

— Давайте вернемся к архивам? — попросила Рейн-Мари. — Есть какие-то соображения, куда подевались все материалы по первой мировой?

— Знаешь, — медленно начала Мирна, — У меня есть мысль. Помните, несколько лет назад историческое общество устраивало специальную ретроспективу в Легионе в Сэн-Рэми?

— Точно, — подтвердила Клара. — В 2014-ом, приурочили к сотой годовщине начала войны.

— И где все материалы теперь? — спросил Оливье.

— Damnatio memoriae, — сказала Рейн-Мари.

Как и Три Сосны. Как Стропила-для-Кровли или Богоматерь-в-Печали, война, дабы положить конец всем войнам, была стерта из памяти.

* * *

Арман и Рейн-Мари после ужина отправились провожать Рут до дома. Для этого дела вызвались Оливье с Габри, но Гамашам требовался глоток свежего воздуха, и некоторое отдаление от Поля Желины. Оба надеялись, что к моменту их возвращения гость отправится спать.

Кадет Натэниел сидел на диване в гостиной Рут и читал. Он вздрогнул, как от удара под зад, услышав, как кто-то входит.

— Сэр, — проговорил он.

— Не обязательно звать меня «сэр», — заметила Рут. — Сядь.

Натэниел сел.

— Нет, я обращалась к ним, — Рут ткнула в Армана и Рейн-Мари, которые сообразительно поторопились сесть.

Рейн-Мари повернулась к Натэниелу:

— Что ты читаешь?

— Нашел книгу на столе.

Он показал обложку.

— У нас есть такая же, — заметил Арман.

— Не такая же, а именно эта, — констатировала Рейн-Мари. — Это она и есть.

— О...

— Идите сюда, — скомандовала Рут из кухни.

Все подчинились приказу.

Рут отыскала старую потрепанную карту местности и расправила её на своем белом пластиковом столе. Тут же, как всегда, лежал открытый и заполненный её каракулями блокнот, рядом с чашкой давно остывшего чая.

Чашку Арман узнал. Чашка была из их посудных запасов.

Рут верила во вторичную переработку. И в эволюцию вещей в процессе утилизации. Она брала вещи для использования прежде, чем люди их выбросят.

— Мы ищем Стропила-для-Кровли, — объяснил Арман Натэниелу, который изучал карту с болезненной серьезностью.

— Но мы уже пытались, — сказал кадет, посмотрев на него. — Её там нет, помните, мы говорили?

— Почему вы не спросили меня? — задала вопрос Рут.

— Э… А мы… Гхм.

— Будущее Сюртэ? — осведомилась Рут, посмотрев на Армана.

— Он не спросил у тебя, Рут, — ласково и терпеливо начала объяснять Рейн-Мари, — потому что думал, что ты сумасшедшая старуха.

— Не думал я так! — возмутился Натэниел, сначала сильно покраснев, затем не менее сильно побледнев.

Рут стояла пред ними — весь свитер в утиных перьях. А возле очага, в своем фланелевом гнезде бурчала непристойности Роза.

Рут захохотала. Ухватилась за Рейн-Мари, чтобы не упасть.

Натэниел спрятался за спину коммандера. Сейчас Рут была очень похожа на сумасшедшую старуху.

— Что ж, думаю, ты права, — наконец произнесла Рут, взяв себя в руки. — Но я счастливый человек. А ты?

Юноша, выглядывающий из-за Гамаша, снова покраснел.

— Ты счастлива, Рут? — спросила Рейн-Мари, дотронувшись до тонкой руки старой поэтессы.

— Да.

— О, мне так приятно это слышать. Мне…

— Стропила-для-Кровли, — напомнил Арман. Он уже видел, что две дамы готовы усесться и поболтать насчет смысла жизни и природы счастья. Обычно такие беседы ему нравились, но не в этот вечер.

— Вот, — костлявый палец Рут ткнулся в карту, обозначив точку в десяти километрах от Трех Сосен. — Вот здесь были Стропила-для-Кровли. Но потом название поменялось на Notre-Dame-de-Doleur.

Натэниел записал сказанное и ниже склонился над картой.

— Но здесь нет ничего. Вы просто ткнули пальцем в поле.

Они с Рут уставились друг на друга.

— А сейчас, кадет Смит, время для очередного урока по проведению полицейского расследования, — объявил коммандер. — Кому верить. Говорит ли мадам Зардо правду, или запутывает следы?

— Может иметь место *бля мозгов, — согласилась Рут.

— И как проверить? — спросил Натэниел Гамаша.

— А никак. Ты можешь собрать все факты, улики, но даже самые лучшие следователи учатся доверять тому, чему, как нам говорили в начале нашей жизни, доверять бесполезно. И даже опасно. Инстинктам. Используй свои мозги, своё сердце и всё своё нутро. Всё, что есть в тебе от зверя, от хорошего охотника. Что твои инстинкты говорят тебе о мадам Зардо? Говорит ли она правду?

Натэниел повернулся к Рут, наблюдавшей за ним с некоторым интересом.

— Думаю, она говорит правду. Как минимум, она верит в то, о чём говорит. Завтра отправлюсь туда и проверю на месте.

Одобрив подобное разграничение правды и лжи, Гамаш кивнул.

— Можно мне? — кадет показал на карту и Рут заворчала.

Арман наблюдал, как мальчик с осторожностью сворачивает потертый листок бумаги — рыжие волосы падают на лоб, когда он наклоняется, гладкая идеальная кожа всегда готова разрумяниться. Застенчив.

И Арман мысленно вернулся к своему разговору с Желиной в саду.

Желина был не прав. Настоящие преступники, худшие из них, обитали не вне проторённых тропинок. Они обитали на наших кухнях, сидели за нашими столами.

Неприметные и непременно человекообразные.