– Ал, – позвала Иви, подходя к мужу, словно окаменевшему в поле. – Приехала полиция.

Ал не поднялся с колен, но разогнулся. Медленно встал на ноги, повернулся и посмотрел на жену, словно не совсем понимая ее слова.

Иви протянула руку, и Ал взял ее в большую свою. Потом она повела его назад в дом.

– Ал, – сказала Клара, когда они проходили мимо, но он лишь молча взглянул на нее.

Клара не знала, что ей делать. Останься она – и тогда может показаться назойливой, может быть даже отвратительной. Она не хотела выглядеть просто любопытной матроной, собирающей слухи. Но если сейчас уйти, то это может показаться бегством, будто она бросает их на произвол судьбы.

Она решила остаться. Родители Лорана слишком часто и слишком долго оставались предоставленными самим себе.

– Месье, мадам, – сказала Изабель Лакост. – К сожалению, вынуждена просить вас позволить нам снова обыскать дом.

Она посмотрела на Клару и еле заметно кивнула ей.

– А зачем? – спросила Иви. – Что-то случилось? Связанное с пушкой?

– С пушкой? – переспросил Ал. Его обмякшее лицо подтянулось, в глазах появилось осмысленное выражение. – Какой пушкой?

– Я как раз рассказывала Ивлин, – заторопилась Клара. – Но до деталей не дошла. Мне кажется, Ал не в курсе.

Двое полицейских посмотрели на отца Лорана, спрашивая себя, так ли оно на самом деле.

– Не понимаю, – сказал Ал.

«Если он знает про пушку, – подумал Бовуар, – то очень умело выставляет себя абсолютным профаном».

– Мы говорим о том, что было спрятано в зарослях в лесу, под сетью, – объяснила Лакост. – Там, где умер Лоран. Мы нашли там пушку.

– Очень большую, – добавил Бовуар, внимательно глядя на Лепажей. – Пусковую установку. Она называется «суперорудие».

– Значит, Лоран говорил правду, – сказал Ал, обращаясь к Лакост.

Его глаза молили о чем-то, но она не могла понять о чем.

О прощении? О возможности не знать? О том, чтобы она ушла вместе со своей новостью?

– Я ему не поверил. Посмеялся только.

– Мы оба не поверили, – сказала Иви.

– Нет, ты-то хотела пойти посмотреть – может, он правду говорит.

– Но он тут же сказал нам о монстре, – напомнила ему Иви. – Уж в это никак нельзя было поверить.

– Черт, – сказал Ал. Это слово прозвучало скорее как мольба, чем брань. – О нет. – Лепаж закрыл глаза и опустил голову, слабо покачивая ею. – Как я мог?

– Не вы один ему не поверили, – сказала Лакост. – Никто из нас тоже не поверил.

Старший инспектор Лакост говорила сочувственным голосом, однако ни на миг не забывала, что, возможно, говорит с убийцей Лорана.

– Позвольте осмотреть дом? – произнес инспектор Бовуар.

Ал и Иви кивнули и пошли вслед за ними внутрь своего жилища.

Агенты, которые пришли с ними, принялись обыскивать первый этаж, а Лакост и Бовуар поднялись в спальни второго.

Пока Лакост обыскивала комнату Ала и Иви, Жан Ги занимался спальней Лорана, открывал все ящики, заглядывал за постеры, прикнопленные к стенам. Он опустился на четвереньки и заглянул под кровать, под матрас, под подушку, под коврик. Обыскал стенной шкаф, карманы одежды Лорана. Все места, где умный ребенок мог что-то прятать. Но ничего не обнаружил.

Лоран отличался любопытством, фантазией, но вот скрытности в его характере не было. Напротив, он, казалось, стремился рассказать всем обо всем.

В спальне ничего не было спрятано.

На столике у кровати лежала коллекция камешков с вкраплениям кварца и золотой обманки. И раскрытая книга.

«Le chandail de Hockey» Роша Карье. Одна из любимых книг детства Жана Ги. О квебекском мальчишке, яром фанате команды «Монреаль Канадиенз», которому по ошибке присылают хоккейный свитер торонтской «Мейпл Ливз», и мальчику приходится носить его.

Жан Ги взял в руки книгу и обнаружил, что мальчик уже приближался к концу истории. Он положил книгу точно на то место, где она лежала, и задержал руку на знакомой иллюстрации на обложке.

– Есть что-нибудь? – спросила Лакост.

– Ничего.

– Все в порядке?

– В порядке.

Изабель взяла маленькую картинку в рамке с изображением ягненка, посмотрела на аккуратную надпись на заднике. «Мой сын». И сердечко рядом. Изабель вернула картинку на место. Необходимая работа, но старший инспектор все равно чувствовала, что вторгается в чужую жизнь.

– А у тебя? – спросил Бовуар.

– Ничего особенного.

Она узнала, что у Ала увеличена простата, а Иви делает восковую эпиляцию волос на лице и кто-то из них пользуется медицинскими свечами. Ал читает книги о солнечной энергии и исторические романы, а Иви – брошюры о выращивании экологически чистых плодов и биографии.

Телевизора в доме не было, только старый стационарный компьютер.

Лакост включила его, просмотрела файлы, прочитала электронные письма от клиентов, семьи и друзей. Соболезнования, поток которых за последние дни уже иссяк.

Закончив работу, они присоединились к Лепажам и Кларе в гостиной маленького дома. Клара приготовила чай и предложила полицейским, но они отказались.

В комнате бросалась в глаза большая кирпичная печь со вставной плитой. Рядом с печью напротив друг друга стояли два дивана с наброшенными на спинки вязаными пледами. Полы были выстланы досками, поцарапанными и щербатыми. Тут и там лежали сплетенные из лоскутов коврики. Старая собака разлеглась на полу у кресла-качалки, положив голову на лапы.

Рядом с креслом стояла на подставке гитара.

Бовуар подошел к стереосистеме, взглянул на пластинки и кассеты.

Вытащил один из виниловых альбомов и узнал улыбающееся лицо на обложке. Курчавая рыжеволосая голова, окладистая рыжая борода, клетчатая фланелевая рубаха и джинсы с вышитыми на них «знаками мира». Не хватало только сигареты с марихуаной.

Еще он узнал фон, на котором сделан снимок, – три высокие сосны.

Альбом назывался «Психушка».

– Ваш? – спросил Бовуар, хотя заранее знал ответ.

Ал кивнул. Иви взяла мужа за руку.

– Вы ведь американец, верно? – спросила Лакост. – Уклонист от призыва?

Ал кивнул:

– Нас таких много было.

– Я знаю, – сказала Лакост. – Это было не обвинение. А почему вы приехали сюда?

– Чтобы меня не отправили воевать, – ответил Ал.

– Нет, почему именно сюда?

– Я пересек границу из Вермонта. Устал. Наступил вечер. Я увидел огни в деревне. И остановился. И остался.

Его речь прозвучала почти по-детски, отрывистыми повествовательными предложениями.

– Когда это случилось?

– В семидесятом году.

– Более сорока лет назад, – заметил Бовуар.

– Вы знаете что-нибудь о пушке в лесу? – спросила Лакост.

– Нет. Ненавижу пушки.

– Лоран больше ничего не говорил о своей находке? Кому-нибудь еще про нее рассказывал? – спросил Бовуар.

Ал и Иви отрицательно покачали головой.

– Не рассказывал? Или вы не знаете? – уточнил Бовуар.

– Если он с кем и говорил, то нам не сказал, – ответила Иви. – Но, наверное, говорил, да? Его убили из-за этой пушки?

– Мы так считаем, – ответила Лакост. – Может быть, вспомните какие-нибудь слова Лорана, которые нам помогут?

– Он пришел домой, мы поужинали. Лоран читал, мы с Алом собирали овощные корзинки, а потом пошли спать. Вечер ничем не отличался от других.

– А на следующее утро? – спросила Лакост.

– Он позавтракал и, как всегда, укатил на своем велосипеде.

Иви закрыла глаза, и Лакост с Бовуаром поняли, что она видит. Спину своего мальчика, уезжающего навстречу солнцу. Но так и не вернувшегося.

– Мы осмотрели его комнату, но ничего не нашли, – сказал Бовуар. – Вы там ничего не меняли? Ничего нового не появилось?

– Например? – спросила Иви.

«Например, спусковой механизм для оружия массового поражения, – подумал Бовуар. – Или планы Армагеддона».

– Что угодно, – сказал он. – Лоран ничего не приносил домой в последнее время?

– Я ничего такого не видела.

Изабель Лакост достала из кармана пакетик для вещдоков и положила на стол между ними. Стала ждать реакции.

Нахмурившись, Ал взял кассету:

– Где вы ее нашли?

– Ваша?

– Кажется.

Иви взяла у него кассету, прочитала название:

– «Пит Сигер». Наша.

– Почему вы так уверены? – спросил Бовуар.

– А откуда еще она могла взяться? – спросила Иви, теребя кассету. – К тому же ярлычок оторван – кассету заело в нашей магнитоле в машине.

– Одна из любимых записей Лорана? – спросила Лакост.

Иви слабо улыбнулась:

– Нет. Он ее ненавидел. Алу понадобилось два месяца, чтобы извлечь ее из кассетника, так что она одна постоянно и играла, когда мы ездили куда-нибудь.

– Поначалу запись ему нравилась, – заметил Ал.

– Да, но даже я ее возненавидела. Где вы ее нашли? – спросила Иви.

– На земле возле пушки, – ответила Лакост. – Вы не заметили, что она отсутствует?

Ал и Иви покачали головой.

– Зачем Лоран принес ее туда? – спросила Иви.

– Ее принес либо он, либо убийца, – ответил Бовуар.

Смысл его слов дошел до Лепажей не сразу, а когда дошел, Ал встал и посмотрел на инспектора:

– Вы обвиняете нас? Меня?

– Просто я говорю очевидные вещи, – сказал Бовуар, тоже поднимаясь. – Зачем Лорану носить кассету с музыкой, которую он ненавидит?

– Может быть, для того, чтобы спрятать ее? – предположила Иви, вставая рядом с мужем.

Она взяла его за руку – не для утешения, а чтобы не дать ему сделать то, о чем они потом будут жалеть.

Перед Бовуаром стоял человек, который ненавидел насилие, но в то же время был способен на него.

– Мы знаем про слухи, – сказал Ал. – Они думают, что я убил собственного ребенка. Некоторые даже говорят, что Лоран не был моим ребенком. Что Иви…

Эмоции захлестнули его, и он замолчал. Этот мощный человек стоял в шести дюймах от Бовуара и смотрел на него. Уже без злости, с отчаянием. Если Ал Лепаж был горой, то они присутствовали при оползне.

– Ал, – сказала Иви, одергивая его, – какое нам дело до того, что говорят люди? Мы должны помочь полиции найти того, кто убил Лорана. Вот единственное, что имеет значение. – Потом она обратилась к Лакост: – Вы должны поверить, что мы тут ни при чем. Прошу вас.

Из подвала поднялись другие агенты полиции с тем же результатом. Ничего.

Старший инспектор Лакост забрала кассету:

– Спасибо, что уделили нам время.

– Позвольте мне взять? – попросил Бовуар, показывая на пластинку Ала Лепажа. – Я буду с ней осторожен.

Ал сделал движение рукой, отмахиваясь от Бовуара, от пластинки, от вопроса.

Клара пошла к машине вслед за Лакост и Бовуаром.

– Вы же не считаете, что Ал или Иви имеют отношение к убийству Лорана? – спросила она.

– Я знаю, что люди способны на ужасные вещи, – ответил Бовуар. – Отругать, побить или даже убить человека, которого любят. Этот человек рассыпается на наших глазах.

– От горя, – сказала Клара.

– От чего-то, – возразил Бовуар.

В машине Бовуар спросил у Лакост:

– Ты не заметила ничего странного в Лепажах?

Лакост задумалась, потом кивнула.

– Никто из них не стал спрашивать про пушку, – сказала она.

Бовуар кивнул:

– Точно.

Остаток дня они провели, перечитывая записи разговоров с жителями, сопоставляя факты, детали.

Изабель заметила, как Гамаш вышел из дома вместе с Анри, посмотрел на здание старого вокзала, потом повернул в другую сторону и скрылся из виду.

Несколько минут спустя она нашла его на скамье над деревней. Анри сидел рядом.

– Вы ведь меня не избегаете? – спросила она, усаживаясь рядом с Гамашем. – Потому что если вы хотели спрятаться, то место выбрали не самое удачное.

Он улыбнулся. Его лицо избороздили веселые лучики.

– Может, и избегаю, – признал он. – Но ничего личного.

– Это профессиональное, – кивнула Лакост. – Наверное, вы странно себя чувствуете, не возглавляя следствие.

– Есть немного, – согласился Гамаш. – Трудно не соскальзывать в прошлые роли. В особенности после… – Он распростер большие руки, и она поняла силу его чувств. – После Лорана.

Она кивнула. Это убийство задело их за живое.

– Тебе нужен оперативный простор, Изабель. Ты ведешь расследование. У меня нет желания возвращаться, но…

– Но это в крови.

Она посмотрела на его руки. Выразительные руки. Она держала их, когда он умирал. Когда прошептал ей то, что могло стать его последними словами.

«Рейн-Мари».

Она стала тем сосудом, в который он влил свои последние чувства, его глаза молили о том, чтобы она поняла.

И она поняла.

«Рейн-Мари».

Изабель крепко сжала тогда его руку. Рука была в его крови и крови других людей. И она смешалась с кровью на ее руках. Ее собственной и других людей.

И теперь охота на убийц была у них в крови.

Старший инспектор Гамаш не умер тогда. Он продолжал возглавлять отдел, расследовал еще немало убийств. Пока не настало время приехать сюда.

Он сделал достаточно. Настал черед других.

Ее черед.

– Вы с мадам Гамаш, кажется, счастливы здесь.

– Верно. Я и не думал, что такое счастье возможно.

– Но вы не удовлетворены, – продолжала прощупывать его Изабель.

Гамаш снова улыбнулся. Как же она отличалась от Жана Ги, который сразу взял быка за рога и спросил у него: «Вы так и собираетесь бездельничать здесь или как, patron?»

Он попытался объяснить Жану Ги, что покой – не бездельничанье. Но взволнованный Бовуар просто не понял его возражений. Как не понял бы и сам Гамаш, будь ему столько же лет, сколько Бовуару. Но в свои почти шестьдесят Арман Гамаш знал, что сидеть спокойно гораздо труднее, это тяготит гораздо больше, чем беготня по делам.

Нет, он не бездельничал. Но придет время, и покой позволит ему понять, что делать. Дальше.

Что дальше?

– Пожалуйста, patron, займите пост суперинтенданта. В полиции столько еще нужно сделать. Разгрести завалы. Вы ведь видели этих двух молодых полицейских. Новые агенты не знают, что такое дисциплина, не гордятся службой.

– Я это заметил.

– Если они сделают карьеру, мы вернемся туда, где были десять лет назад. – Она повернулась к нему. – Пожалуйста, соглашайтесь.

Гамаш посмотрел вниз на деревню.

– Здесь так красиво, – чуть слышно проговорил он.

Изабель проследила за его взглядом: коттеджи, сады, три высоких вечнозеленых дерева. Но деревня была привлекательна не только этим.

Из бистро вышел Габри и поспешил в гостиницу. Он увидел их наверху и поднял руку. В дверях пекарни появилась Сара и помахала им полотенцем, белым от муки. За окном в книжном магазине Мирны тоже кто-то двигался.

Изабель внезапно стало нехорошо оттого, что она поселила в своем наставнике беспокойство.

Гамаш оторвал взгляд от деревни и посмотрел на холмы, поросшие лесом, который появился здесь тысячи лет назад. Яркие осенние кроны среди темных сосен.

– Посмотри на это, – сказал он, слегка покачивая головой, словно не веря тому, что видит. – Я иногда сижу здесь и представляю себе дикую жизнь, жизни, проходящие в этом лесу. Я пытаюсь представить себе, как тут жили индейцы-абенаки до появления европейцев. Или первые землепроходцы. Дивились ли они этой красоте? Или лес для них был помехой?

Он на несколько мгновений представил себя среди первых землепроходцев.

Он бы восхищался. Даже сейчас восхищение не оставляло его.

– Неудивительно, что пушку никто не замечал, – сказал Гамаш. – Даже если ты знаешь, что она там, и ищешь ее, все равно можешь так никогда и не найти. Можешь пройти в футе от нее и не заметить.

Изабель Лакост смотрела на бесконечный лес.

– Поразительно, что ее вообще нашли, – добавил Гамаш.

– Поразительно то, что она находится там, – сказала Лакост, и он кивнул:

– Сегодня утром, после вашего ухода, я спросил об этом у профессора Розенблатта.

Он рассказал ей о двух гипотезах, предложенных ученым: суперорудие представляет собой макет для показа потенциальному покупателю или же оно установлено здесь, чтобы поражать цели в Штатах.

– Но почему именно здесь? – спросила Изабель. – Почему не в лесах в Нью-Брансуике или Новой Шотландии? Или где-то еще в Квебеке близ границы со Штатами? Почему здесь?

Она указала пальцем в землю.

Гамаш, сидя на скамье, задавал себе тот же вопрос. Кто-то спланировал все это, вероятно, на очень длительное время вперед. А потом разместил здесь пушку. Осторожно. Намеренно. Именно здесь.

– Трех Сосен нет ни на одной карте, – сказал он. – Это немалое преимущество, если хочешь что-то скрыть. Но в то же время деревня может предоставлять услуги, рабочие руки, если возникает такая необходимость.

– Вот только, судя по нашим беседам с местными жителями, никто из местных не работал там, – посетовала Лакост.

– Никто не желает в этом признаться.

– Oui, – подтвердила она.

Арман Гамаш снова перевел взгляд на лес. Сидя здесь с Анри, он не только размышлял о дикой лесной жизни. Он еще и осматривал лес. Нет ли молодой поросли среди старой. Нет ли черных дыр в лиственном пологе.

Он размышлял об упущенном цензорами упоминании в отредактированном документе. О вымаранном тексте.

– Профессор Розенблатт прочел распечатку, сделанную Рейн-Мари, – сказал Гамаш.

– Нашел там что-нибудь интересное? – спросила Лакост.

– Кажется, нет. И он либо не обратил внимания, либо решил не говорить о множественном числе.

Одна буква среди сотен, тысяч. Словно одно дерево в лесу. Но эта буква меняет все.

– Множественное число, – сказала Лакост. – Суперорудия.

Она тоже принялась осматривать лес.

– Мы сообщили о пушке Лепажам, – сказала она. – Сегодня, когда проводили там повторный обыск.

– Нашли что-нибудь?

– Нет. Они признали, что кассета с записью Пита Сигера принадлежит им, но не смогли объяснить, как она оказалась близ пушки. Но тут есть еще одна интересная деталь. Когда мы сказали им о суперорудии, они вроде бы удивились, но не задали никаких вопросов о нем. Ни единого вопроса.

– Вероятно, они вне себя от горя, – сказал Гамаш. – Люди часто ведут себя необычно после потери близкого, в особенности после насильственной смерти. В особенности смерти ребенка.

– Вы правы. – Лакост помолчала несколько секунд, потом спросила вполголоса: – Почему здесь?

– Пушка? – уточнил Гамаш.

– Нет, человек. Я задала этот вопрос Алу Лепажу. Почему он оказался в Трех Соснах, когда бежал от призыва?

– И что он ответил?

– Он сказал, что пришел из Вермонта и увидел огни деревни.

Она посмотрела на бывшего босса. Он поднял брови, однако не произнес ни слова.

– Но он не мог этого сделать, правда? Лес практически непроходим. Никто не может просто так пересечь границу, если только он не хочет заблудиться в лесу. Он должен знать, куда идет.

Гамаш кивнул:

– Он не мог сделать это без проводника. Человека, который привел его сюда.

Они снова посмотрели на старую деревню. И посаженные с определенной целью три сосны. Знак тому, кто ищет убежища: здесь ты в безопасности.

Ты пришел в Три Сосны.